Территория для лабораторий Тессы Вендель была подготовлена заранее, еще задолго до того, как она согласилась работать на Земле. Лаборатории располагались в гористой местности. Вся обширная территория, на которой был выстроен целый город, тщательно охранялась. Именно в этот город на показательный эксперимент и прибыл Танаяма. Он передвигался в моторизованном кресле. Казалось, теперь живыми у него оставались только узкие глаза, то и дело бросавшие быстрый проницательный взгляд.
      Танаяма занимал далеко не самый высокий пост в правительстве Земли, и даже среди присутствовавших на демонстрации он не был первым человеком, но его роль как вдохновителя проекта признавалась всеми, и все почтительно расступались перед ним.
      Только доктор Вендель внешне оставалась невозмутимой.
      — Что же вы мне покажете, доктор? Готовый корабль? — почти шепотом проскрипел Танаяма. Никакого корабля здесь, конечно, не было.
      — Нет, не корабль, директор, — ответила Вендель. — До кораблей еще годы и годы работы. Я хотела бы продемонстрировать вам всего лишь один эксперимент, но необычный. Вы будете присутствовать при первой публичной демонстрации полета материального объекта со скоростью, во много раз превосходящей скорость света. Этот полет намного превосходит все, чего можно добиться с помощью гиперсодействия.
      — И что же реально я увижу?
      — Мне сообщили, директор, что вас проинструктировали заранее.
      Танаяма раскашлялся и смог ответить только спустя несколько минут.
      — Мне пытались что-то говорить, но я хочу услышать объяснения от вас. — Он не сводил жесткого недоброго взгляда с Тессы. — Вы — руководитель, это ваш проект. Объясняйте.
      — Директор, я не могу объяснить теорию, это займет слишком много времени и утомит вас.
      — Теория мне не нужна. Что я смогу увидеть?
      — Вы увидите два стеклянных кубических контейнера, в которых поддерживается высокий вакуум.
      — Почему вакуум?
      — Видите ли, директор, сверхсветовой полет можно начать только в вакууме. В противном случае объект, который должен двигаться быстрее света, потянет за собой окружающее вещество; в результате возрастет расход энергии и снизится управляемость. Сверхсветовой полет должен и завершаться в вакууме, иначе катастрофический исход неизбежен, так как…
      — Про «так как» забудьте. Если этот ваш сверхсветовой полет должен начинаться и кончаться в вакууме, как же мы сможем его использовать?
      — Для этого необходимо сначала с помощью обычных двигателей вывести корабль в свободный космос, затем перейти в гиперпространство и оставаться там до тех пор, пока корабль не окажется вблизи точки назначения. После этого нужно снова перейти в обычное пространство и преодолеть последний отрезок пути с обычными двигателями.
      — На это потребуется время.
      — Конечно. Даже полет со сверхсветовой скоростью займет не одно мгновение, но если вы сможете долететь до звезды, находящейся в сорока световых годах от Солнечной системы, за сорок дней вместо сорока лет, то жаловаться на потраченное время было бы верхом неблагодарности.
      — Ну хорошо. У вас два этих кубических стеклянных контейнера. И что же будет с ними?
      — Здесь вы видите только их топографические изображения.
      Фактически они удалены друг от друга на три тысячи километров, тщательно изолированы и укреплены. Если бы на всем пути между контейнерами был идеальный вакуум, то свет пробежал бы от одного контейнера до другого за одну миллисекунду — одну тысячную секунды. Конечно, мы не собираемся использовать свет. В центре левого контейнера подвешена небольшая сфера — это миниатюрный гиператомный двигатель, удерживаемый в таком положении мощным магнитным полем. Вы видите, директор?
      — Что-то я там вижу, — сказал Танаяма. — И это все?
      — Если вы будете смотреть внимательно, то увидите, как сфера исчезнет. Внимание, отсчет начался.
      На демонстрационной площадке был слышен только шепот. В нулевое время сфера исчезла из одного контейнера и появилась в другом.
      — Не забывайте, — сказала доктор Вендель, — эти контейнеры удалены друг от друга на три тысячи километров. Датчик времени показывает, что между исчезновением сферы из одного контейнера и ее появлением в другом прошло чуть больше десяти микросекунд. Это значит, что сфера двигалась почти в сто раз быстрее света.
      Танаяма поднял голову:
      — Я должен принять все это на веру? Вся эта штука может быть всего лишь ловким трюком, рассчитанным на одурачивание того, кого вы считаете доверчивым стариком.
      — Директор, — строго сказала доктор Вендель, — здесь сотни ученых, дорожащих своей репутацией. Часть из них — земляне. Они покажут вам все, что вы захотите увидеть, объяснят, как работают приборы. Вам не удастся обнаружить здесь ничего, кроме достоверных научных данных, результатов огромной работы.
      — Хорошо, пусть будет так. Что же из этого следует? Маленький шарик, мяч для пинг-понга, пролетевший три тысячи километров. И это все, чего вы добились за три года?
      — При всем моем уважении к вам, директор, я должна подчеркнуть: то, что вы сейчас видели, это нечто гораздо большее, чем можно было ожидать. Да, в нашем эксперименте сфера не больше мяча для пинг-понга; да, эта сфера пролетела всего лишь три тысячи километров. Но не забывайте, что вы присутствовали при перемещении материального объекта со скоростью, во много раз превышающей скорость света. Лежащие в основе нашего эксперимента принципы можно использовать и при создании космического корабля, который долетит от Земли до Арктура в сто раз быстрее света. То, что вы видели, — это первая в истории человечества публичная демонстрация полета со сверхсветовой скоростью.
      — Но я хочу видеть космический корабль.
      — Для этого вам придется подождать.
      — У меня нет времени, нет времени, — снова шепотом проскрипел Танаяма; его снова согнул приступ кашля.
      — Даже ваша воля не может изменить законы Вселенной, — сказала Вендель так тихо, что ее расслышал, вероятно, только он.

      Скучные официальные мероприятия отняли у обитателей научного городка (между собой они называли его Гипер-сити) целых три дня. Наконец гости уехали.
      Осунувшаяся за эти дни Тесса пожаловалась Крайлу:
      — Еще два-три дня уйдут на то, чтобы прийти в себя; только после этого можно будет работать в полную силу, — и почти с отвращением добавила:
      — Какой мерзкий старик!
      Крайл без труда понял, что она имеет в виду Танаяму.
      — Он старый больной человек.
      — Ты его защищаешь? — Тесса бросила на Крайла сердитый взгляд.
      — Просто констатирую факт.
      Она предостерегающе подняла палец:
      — Я совершенно уверена, что эта несчастная древняя развалина был таким же глупым и своенравным и тогда, когда его еще не тронули ни болезни, ни старость. Как долго он занимает пост директора Бюро?
      — Он старожил. Официально он на этом посту более тридцати лет, а до этого почти столько же был первым заместителем и, по-видимому, обладал всей реальной властью за спинами трех-четырех сменивших друг друга номинальных директоров. Как бы стар и болен он ни был, он останется директором Бюро до своего последнего дня, а может быть, еще на три дня после смерти, пока все окончательно не убедятся, что он уже не воскреснет.
      — Кажется, ты находишь это смешным?
      — Нет, но нельзя не улыбнуться при виде человека, который формально не обладает никакой властью и даже вообще неизвестен широкой публике и который вместе с тем почти полвека держит в страхе и повиновении все правительство. А причина лишь в том, что Танаяма знает все секреты сильных мира сего, поэтому он легко может их дискредитировать и при необходимости не преминет воспользоваться этими секретами.
      — И они его терпят?
      — О да. Пока что ни в одном правительстве не нашлось человека, который захотел бы наверняка пожертвовать своей карьерой ради очень сомнительной возможности свергнуть Танаяму.
      — И даже теперь, когда его хватка должна постепенно ослабевать?
      — Вот в этом ты ошибаешься. Танаяма не ослабит хватку до последнего вздоха. Сначала у него остановится сердце, а уж потом он выпустит из своих рук правительство.
      — Какая сила заставляет человека вести такую жизнь? — с отвращением спросила Тесса. — Неужели у него никогда не возникало желания бросить все чуть раньше, чтобы иметь возможность хотя бы умереть спокойно?
      — Только не у него. Не могу назвать себя приближенным Танаямы, но примерно за пятнадцать лет службы в Бюро мне приходилось встречаться с ним не раз, и ни одна наша встреча не прошла бескровно — для меня, конечно. Я знал его в расцвете сил, и мне всегда было ясно, что он никогда не остановится. На твой первый вопрос я бы ответил так: разных людей толкают разные силы, но у Танаямы только одна движущая сила — ненависть.
      — Мне бы следовало догадаться самой, — сказала Тесса. — Такой злобный человек не может не ненавидеть. Но кого же он ненавидит?
      — Поселения.
      — Ах, поселения! — Тесса, очевидно, вспомнила, что она сама почти всю жизнь провела на Аделии. — Впрочем, и от поселенцев я никогда не слышала доброго слова о землянах. А мое отношение к планете с постоянной силой тяжести тебе известно.
      — Тесса, я имею в виду не отвращение, неприязнь или презрение. Я говорю о слепой, ярой ненависти. Почти все земляне не любят поселенцев, потому что у них всегда все самое хорошее, они живут спокойно, удобно, не знают ни бедности, ни чрезмерного богатства, у них всегда вдоволь пищи, не бывает плохой погоды, много времени для досуга. В их распоряжении роботы, не маячащие постоянно перед глазами. Естественно, лишенный всего этого человек испытывает неприязнь к тому, у кого, по его мнению, есть все. Но ненависть Танаямы другого рода. Это злобная, активная ненависть. Мне кажется, он был бы рад уничтожить поселения, все до единого.
      — Но почему, Крайл?
      — Для себя я объясняю это тем, что на него угнетающе действуют не те преимущества поселений, о которых я говорил, а единство культуры на поселениях. Понимаешь, что я имею в виду?
      — Нет.
      — На поселениях люди подбирают подобных себе. На каждом поселении живут люди с едиными культурными традициями, говорящие на одном языке; даже внешне они не слишком отличаются друг от друга. Напротив, на Земле на протяжении всей истории человечества всегда царило и царит до сих пор невероятное смешение культур, которые взаимно обогащают и одновременно отвергают друг друга, конкурируют друг с другом. Танаяма и многие другие земляне, в том числе и я, считают такое смешение культур источником силы человечества и полагают, что культурная однородность поселений ослабляет их и в конечном итоге приведет к сокращению потенциально возможной продолжительности их существования.
      — Если вы считаете, что поселениям свойственны существенные недостатки, то у вас не должно быть оснований их ненавидеть. За что же Танаяма ненавидит поселения? За то, что там лучше, чем на Земле, или за то, что там хуже? Не вижу никакого смысла.
      — Смысла может вообще не быть. Разве можно ненавидеть, предварительно постаравшись отыскать смысл? Не исключен и другой вариант: Танаяма боится, что поселения добьются слишком больших успехов и тем самым докажут, что единство культуры не так уж плохо. Впрочем, это только мое предположение. А может быть, он полагает, что поселения так же стремятся уничтожить Землю, как он — поселения. Его особенно вывела из себя история с Ближней звездой.
      — Ты имеешь в виду тот факт, что роториане открыли Ближнюю звезду и не сообщили всем нам?
      — Не только это. Они не удосужились предупредить нас, что Ближняя звезда несется к Солнечной системе.
      — Мне кажется, они могли не знать этого.
      — В это Танаяма никогда не поверит. Я думаю, он убежден, что роториане знали и намеренно не предупредили нас. По его мнению, они рассчитывают, что катастрофа будет для нас неожиданной и в результате Земля или по крайней мере земная цивилизация будет уничтожена.
      — Разве известно, что Ближняя звезда пройдет достаточно близко, чтобы вызвать катастрофические последствия? Я этого не слышала. Насколько я знаю, большинство астрономов полагают, что она пройдет на таком большом удалении, что ее влияние будет ничтожно малым. Ты слышал другое мнение?
      — Нет, не слышал, — Крайл пожал плечами, — но мне кажется, предполагаемая опасность питает ненависть Танаямы. Если считать, что опасность существует, то закономерен следующий вывод: нам необходимы полеты со сверхсветовой скоростью для поисков пригодных для обитания планет. А если такая планета найдется, то в самой худшей ситуации мы смогли бы переселить туда максимально возможное число людей. Признай, что это разумный план.
      — Я согласна, разумный. Но такой план не обязательно должен строиться на гипотезе о предстоящем уничтожении Земли. Мне кажется, человеку всегда были свойственны попытки расширить свое жизненное пространство. Мы уже построили множество поселений, и наше путешествие к звездам будет следующим разумным шагом. А для этого нужно научиться летать быстрее света.
      — Ты права, но для Танаямы все это далекая перспектива. Я уверен, что колонизацию Галактики он считает делом последующих поколений. Перед собой он поставил более конкретную задачу — найти Ротор и наказать роториан за то, что они покинули Солнечную систему, наплевав на все оставшееся человечество. Он хочет решить эту задачу при жизни; вот поэтому он постоянно торопит тебя.
      — Он может торопить, сколько ему вздумается, ему это не поможет. Он уже одной ногой в могиле.
      — Как сказать. Современная медицина способна творить чудеса, а для Танаямы, я уверен, врачи сделают все возможное.
      — Даже современная медицина не всесильна. Я консультировалась у врачей.
      — И они ответили? Мне кажется, состояние здоровья Танаямы — это государственная тайна.
      — Но не для меня в моем положении. Я пошла к медикам, которые обслуживали старика здесь, и сказала им, что я тороплюсь построить настоящий космический корабль, способный доставить человека к звездам, и что я хотела бы закончить эту работу при жизни Танаямы. Я спросила, сколько у меня времени.
      — И что они ответили?
      — Год. В лучшем случае один год. Они рекомендовали мне поторопиться.
      — Можно ли построить корабль за год?
      — За год? Что ты, Крайл, конечно, нет. И я рада этому. Я рада, что этот противный старикашка не увидит корабля. Что ты морщишься, Крайл? Тебе не нравится, как я говорю? Слишком жестоко?
      — Тесса, ты кое-что забыла. Каким бы противным этот старикашка ни был, именно он создал все это. Только благодаря ему был построен Гипер-сити.
      — Да, но он делал это для себя, а не для меня. И не для Земли или человечества. К тому же мне простительно что-то и забыть. Я уверена, что директор Танаяма ни разу не пожалел того, кого он считает своим врагом, а начав душить врага — ни разу не ослабил свою хватку. И мне кажется, что он не ждет жалости или прощения от других. Скорее он возненавидит любого, кто осмелится обмолвиться об этом, как размазню.
      Крайл оставался мрачным.
      — Тесса, так когда же будет построен корабль?
      — Этого не знает никто. Может быть, никогда. Если даже все пройдет достаточно гладко, я не думаю, что можно будет закончить работы раньше, чем через пять лет.
      — Но почему? Ведь вы во много раз превысили скорость света!
      — Крайл, не будь наивным. Пока мы провели только успешный лабораторный эксперимент. Сейчас мы можем придать сверхсветовую скорость лишь маленькому шарику — мячику для пинг-понга, как сказал Танаяма, в котором девяносто процентов массы приходится на крохотный гиператомный двигатель. Космический корабль с людьми на борту — совсем другое дело. Мы должны быть уверены во всех его узлах и деталях, а для этого пять лет — вовсе не много. Скажу больше: если бы не самые современные компьютеры и методы моделирования, то и пять лет были бы нереальной мечтой. А может быть, и все пятьдесят.
      Крайл только покачал головой и промолчал. Тесса внимательно наблюдала за ним, потом немного раздраженно спросила:
      — А почему это тебя так интересует? Ты тоже очень спешишь?
      Крайл попытался успокоить Тессу:
      — Я уверен, ты делаешь все возможное, но ты права: я жду практического полета через гиперпространство с очень большим нетерпением.
      — С большим, чем другие?
      — Да.
      — Почему?
      — Я хотел бы сам полететь к Ближней звезде.
      — Зачем? — Тесса пристально посмотрела на Крайла. — Ты мечтаешь о воссоединении с оставленной на Роторе семьей?
      Крайл никогда не обсуждал с Тессой свои отношения с Юджинией; он не собирался попадаться на эту удочку и сейчас.
      — У меня на Роторе осталась дочь. Мне кажется, ты должна понять меня. У тебя тоже есть сын.
      Действительно, сыну Тессы было двадцать с небольшим. Он учился в университете на Аделии и изредка писал матери. Тесса смягчилась.
      — Крайл, — сказала она, — не надо питать беспочвенные иллюзии. Я уверена, они знали о Ближней звезде и направились к ней. Этот полет с простым гиперсодействием должен был продлиться больше двух лет. Никто не может гарантировать, что Ротор выдержал такое путешествие. И даже если это так, шансов найти подходящую планету возле красного карлика практически нет. Предположим, Ротор долетел до этой звезды; потом они могли продолжить поиски пригодной планеты. Где они ищут ее сейчас? И как мы сможем их найти?
      — Я думаю, они знали, что возле Ближней звезды не может быть пригодной для человека планеты. Не могли ли они заранее готовиться к тому, что такой планетой станет Ротор, если он займет околозвездную орбиту?
      — Даже если роториане благополучно пережили полет и даже если Ротор обосновался на околозвездной орбите, роториане обречены на вымирание. Не может быть и речи о сколько-нибудь продолжительном существовании изолированного от всего человечества поселения в любой форме, которую можно было бы назвать цивилизацией. Крайл, ты должен быть готов к худшему. Предположим, мы все же организуем экспедицию к Ближней звезде. Скорее всего мы не найдем там никаких следов, а в лучшем случае обнаружим пустую оболочку того, что было когда-то поселением Ротор.
      — Пусть будет так. Но все-таки должна быть какая-то вероятность, что они выжили.
      — И что ты найдешь там своего ребенка? Крайл, дорогой, как можно на это надеяться? Наконец, даже если Ротор остался цел и твоя дочь жива, не забывай, что в двадцать втором году, когда ты оставил ее, ей был всего лишь год. Сейчас ей десять лет; даже если все пройдет идеально гладко и мы отправимся к Ближней звезде через пять лет, ей будет уже пятнадцать. Она не узнает тебя, а ты не узнаешь ее.
      — Неважно, десять, пятнадцать или пятьдесят лет. Если я увижу Марлену, я сразу узнаю ее, — ответил Крайл.

      Марлена нерешительно улыбнулась Зиверу Генарру. Она уже привыкла входить в его кабинет в любое время.
      — Дядя Зивер, вы заняты? Я помешала вам?
      — Нет, дорогая, я редко бываю перегружен делами. В сущности моя работа была придумана Питтом специально для того, чтобы отделаться от меня. Меня она тоже устраивает, потому что позволяет не видеть Питта. В этом я признаюсь не каждому, но тебе я вынужден сказать правду, потому что ты всегда замечаешь ложь.
      — И это вас не пугает? Комиссар Питт испугался; Оринель тоже испугался бы, если бы я показала, что могу делать.
      — Видишь ли, Марлена, я окончательно сдался, поэтому мне нечего бояться. Я примирился с тем, что для тебя я сделан из стекла. В сущности так намного спокойнее, ведь постоянно лгать — это довольно тяжелое дело. Если человек по-настоящему ленив, он никогда не будет лгать.
      — Поэтому вы и любите меня? — улыбнулась Марлена. — Потому что при мне вы можете лениться?
      — А ты сама не можешь догадаться?
      — Нет. Я знаю, что вы любите меня, но я не знаю почему. Об этом говорит все ваше поведение, но причина скрыта в ваших мыслях. Иногда у меня появляются смутные догадки, но и только. Так далеко я не могу видеть, — Марлена на минуту задумалась. — Хотя иногда хочется.
      — Будь довольна тем, что ты не можешь заглядывать в чужие мысли. Чужие мысли — это неприятная, нехорошая штука.
      — Почему вы так говорите, дядя Зивер?
      — Об этом говорит мой опыт. У меня нет твоих способностей, но я общаюсь с людьми много лет — намного больше, чем ты. Скажи, например, тебе самой всегда нравятся твои мысли?
      — Не знаю, — удивилась Марлена. — А почему бы и нет?
      — Тебе нравится все, что ты думаешь? Все, что представляешь себе?
      Каждый рождающийся в тебе импульс? Ответь честно. Я не могу проверить тебя, но постарайся ответить честно.
      — Ну, иногда мне приходят в голову всякие глупости или плохие мысли. Изредка я сержусь и в мыслях делаю то, чего никогда не сделаю в жизни. Но это бывает редко.
      — Редко? Не забывай, что ты привыкла к собственным мыслям и поэтому едва ли обращаешь на них внимание. Это вроде одежды: ты настолько свыклась с ней, что совершенно не замечаешь ее на себе. Или твои волосы: они спускаются на шею, но ты не обращаешь на это внимания. И в то же время, если твоей шеи коснется чужой волос, он будет невыносимо раздражать. Мысли другого человека могут быть не хуже твоих, но это чужие мысли и поэтому они тебе не понравятся. Тебе может, например, не понравиться даже мое отношение к тебе — если ты будешь знать его причину. Гораздо лучше и спокойнее принимать все как есть и не копаться в моих мыслях в поисках причин.
      Конечно, Марлена не выдержала и спросила:
      — А почему? Какие у вас причины?
      — Видишь ли, я люблю тебя, потому что когда-то я был тобой.
      — Как так?
      — Нет, конечно, я не был молодой леди с прекрасными глазами и даром проницательности. Я хотел сказать, что в молодости был некрасив и думал, что никто поэтому меня не любит. Я знал, что умен, и никак не мог понять, почему никто не любит меня за мой ум. Мне казалось несправедливым, что мои положительные качества никто не замечает, а отрицательные видят все. Тогда, Марлена, я был оскорблен и разозлен; я решил, что никогда не буду относиться к людям так, как они относились ко мне. Правда, мне так и не представилась возможность воплотить это благородное решение в жизнь. Потом я встретил тебя и увидел в тебе себя. Ты далеко не так некрасива, как был я, и намного умнее меня, но я не буду возражать, если тебе повезет больше, — Генарр широко улыбнулся. — Я как бы получил еще один шанс, намного лучший шанс. Но хватит об этом. Я думаю, ты пришла поговорить не на эту тему. Я не так проницателен, как ты, но уж в этом я уверен.
      — Да, я хотела поговорить о маме.
      — Ах так? — Генарр нахмурился и приготовился к неприятному разговору. — Так в чем дело?
      — Вы знаете, она почти закончила свою работу. Если она соберется возвращаться на Ротор, она, конечно, захочет взять меня с собой. Должна ли я лететь вместе с ней?
      — Я думаю, должна. Ты не хочешь этого?
      — Нет, дядя Зивер, не хочу. Я чувствую, что мне необходимо остаться здесь. Вы не можете сказать комиссару Питту, что хотели бы задержать нас на Эритро? Придумайте какой-нибудь благовидный предлог. А комиссар, я уверена, будет только рад, особенно если вы сообщите ему, что по полученным мамой данным Немезида все-таки уничтожит Землю.
      — Она сама сказала тебе об этом?
      — Нет, но в этом не было необходимости. Вы можете передать Питту, что скорее всего мама будет только раздражать его настойчивыми требованиями предупредить Солнечную систему.
      — Тебе не приходило в голову, что Питт не обязательно будет охотно следовать моим советам? Если он поймет, что я хочу оставить Юджинию и тебя на станции, он просто из желания досадить мне может приказать вам вернуться на Ротор.
      — Я совершенно уверена, — спокойно возразила Марлена, — что комиссар охотнее оставит нас на Эритро, чем удовлетворится сомнительным удовольствием досадить вам. И потом, вы сами хотели бы, чтобы мама осталась, потому что вы… потому что она вам нравится.
      — Очень нравится. И, кажется, это на всю жизнь. Беда в том, что я не нравлюсь твоей маме. Ты мне как-то сама сказала, что ее мысли до сих пор заняты твоим отцом.
      — Дядя Зивер, вы нравитесь ей все больше и больше. Вы ей очень нравитесь.
      — Марлена, нравиться не значит любить. Я уверен, ты уже поняла это.
      — Я говорю о пожилых, — сказала Марлена и покраснела.
      — Вроде меня, — Генарр запрокинул голову и расхохотался, потом сказал:
      — Прости меня, Марлена. Я просто хотел сказать, что старики всегда считают, что молодые люди еще ничего не знают о любви, а молодые уверены, что старики уже все забыли. Ты знаешь, и те и другие неправы. А почему ты считаешь, что тебе необходимо остаться на Эритро? Уж, конечно, не из-за того, что тебе нравлюсь я.
      — Конечно, вы мне нравитесь, даже очень нравитесь, — серьезно сказала Марлена. — Но здесь я хочу остаться по другой причине: мне нравится Эритро.
      — Я объяснил тебе, что это очень опасная планета.
      — Но не для меня.
      — Ты все еще уверена, что чума тебя не тронет?
      — Конечно, не тронет.
      — Но как ты можешь знать?
      — Просто знаю. Я всегда знала это, даже когда была на Роторе. Я не могу не знать.
      — Разумеется, не можешь. Ну а после того, как мы рассказали тебе о чуме?
      — Это ничего не изменило. Здесь я чувствую себя в полной безопасности. Даже в большей безопасности, чем на Роторе. Генарр медленно покачал головой.
      — Должен признаться, этого я не понимаю. — Он внимательно посмотрел на серьезное лицо девушки, на ее темные глаза, полуприкрытые роскошными ресницами, и продолжил: