Вздохнув, Селдон забрался в один из скиттеров, рядами выстроившихся в глубокой нише. Всего несколько лет назад он обожал пройтись быстрым шагом по коридорам Библиотеки и радовался — вот, дескать, мне уже больше шестидесяти, а я еще молодцом!
      Теперь ему было семьдесят, ноги плохо слушались его, и приходилось пользоваться скиттером. Те, кто помоложе, тоже не брезговали скиттерами, но исключительно для экономии времени, а Селдон без скиттера просто не смог бы обойтись.
      Выведя скиттер из ниши, Селдон нажал кнопку на панели управления, и скиттер приподнялся над полом и тронулся вперед — мягко, плавно и бесшумно. Селдон откинулся на спинку мягкого сиденья, глядя на проплывавшие мимо стены, скользящие навстречу скиттеру, и немногочисленных посетителей, идущих пешком.
      На пути Селдону встретились несколько библиотекарей, и он приветствовал их улыбкой. Гильдия библиотекарей была старейшей в Империи, хранила древние традиции и руководствовалась принципами столетней, а то и тысячелетней давности.
      Одеты библиотекари были в просторные, снежно-белые одеяния, напоминавшие балахоны.
      На Транторе, как во всех остальных мирах, существовало определенное отношение к тому, следует ли мужчинам бриться или оставлять какую-то растительность на лице. Коренные транторианцы — по крайней мере, жители большинства секторов планеты — не носили ни усов, ни бород, и, насколько знал Селдон, такой порядок был заведен веками. Исключение составляли, пожалуй, только далийцы, ни за что на свете не соглашавшиеся расставаться с пышными усами.
      А вот библиотекари, тем не менее, издавна носили бороды. У каждого из них была короткая, ухоженная бородка от уха до уха, но усов не было.
      Одного этого было достаточно, чтобы библиотекари выглядели отлично от остальных, и Селдон, будучи гладко выбритым, чувствовал себя в их обществе белой вороной.
      Но, безусловно, больше всего бросались в глаза шапочки библиотекарей.
      Наверное, думал Селдон, они даже спят в них. Шапочки были скроены в форме квадрата, углы которого на макушке скреплялись пуговицей, и были самых разных цветов. Тому, кто был знаком с уставом гильдии библиотекарей, было легко по цвету шапочки определить, сколько лет прослужил тот или иной библиотекарь, в какой области он специализируется, каково его служебное положение и так далее и тому подобное. Шапочки вносили незыблемый порядок в иерархическую структуру гильдии. Стоило одному библиотекарю взглянуть на другого, и он сразу понимал, с какой степенью уважения или, наоборот, снисходительности отнестись к коллеге.
      Галактическая Библиотека была самым большим зданием на Транторе (а вероятно, и во всей Галактике), превосходя размерами даже Императорский Дворец. Некогда она блистала и искрилась, гордясь своим могуществом и славой. Однако, как вся Империя, Библиотека не избежала печальной участи — она тоже старилась и увядала, и теперь стала подобна богатой старухе, носившей на морщинистой шее те самые бриллианты, что украшали ее в молодости.
      Скиттер остановился около двери, обрамленной затейливой резьбой — кабинета Главного Библиотекаря. Селдон встал и вышел из машины.
      Лас Зенов встретил Селдона улыбкой.
      — Прошу пожаловать, мой друг, — проговорил он писклявым голосом, Селдон порой гадал, уж не пел ли он в молодости тенором, но спросить не решался. Главный Библиотекарь всегда держался так надменно, что такой вопрос мог показаться ему оскорбительным.
      — Приветствую вас, — сказал Селдон.
      У Зенова была седая борода — почти наполовину белая. Голову Главного Библиотекаря украшала белая шапочка. Почему белая — это Селдону было понятно без вопросов. Полное отсутствие цвета означало высшее положение в библиотечной иерархии.
      Зенов довольно потер руки.
      — Я просил вас зайти ко мне, Хари, потому что у меня для вас хорошие новости. Мы-таки нашли ее!
      — Под «ней», Лас, вы имеете в виду...
      — Подходящую планету! Вы просили поискать планету, которая была бы расположена подальше от Трантора, — сказал Зенов, довольно улыбаясь. — Правильно сделали, что обратились к нам, Хари. Библиотека может все.
      — Я и не сомневался, Лас. Расскажите же мне об этой планете.
      — Хорошо, но для начала я покажу вам, где она находится.
      Часть стены кабинета отъехала в сторону, свет погас и на экране возникла трехмерная модель Галактики, медленно вращающаяся вокруг своей невидимой оси. Красной линией на этой модели была обведена граница провинции Анакреон — Селдон готов был поклясться, что это не случайно.
      И вдруг на самом дальнем краю провинции загорелась синяя точка.
      — Вот она, — сказал Зенов. — Идеальная планета. Размеры приличные, воды достаточно, прекрасно насыщенная кислородом атмосфера, и, естественно, растительность имеется. Богатая водная фауна. Только бери, как говорится. Не потребуется никакого переустройства и установки системы искусственного климата, по крайней мере, пока там не появится многочисленное население.
      — Планета не заселена, Зенов? — спросил Селдон.
      — Абсолютно необитаема. Ни души.
      — Но почему — если она так удобна для жизни? Полагаю, раз вы смогли получить столь подробную информацию, наверняка планету в свое время кто-то обследовал. Почему же она не была колонизирована?
      — Ее действительно обследовали, но посылали туда только исследовательскую технику, без людей. А не колонизировали, по всей вероятности, потому, что она расположена так далеко откуда бы то ни было.
      Планета обращается вокруг звезды, отстоящей от центральной черной дыры дальше, чем любое из Солнц, согревающих любую из обитаемых планет. Так что это слишком далеко для потенциальных колонистов, но для вас будет в самый раз. Вы же сказали: «Чем дальше, тем лучше».
      — Да, — кивнул Селдон. — Я и теперь так говорю. У нее есть название или всего лишь какая-то комбинация букв и цифр?
      — Хотите верьте, хотите — нет, но название у нее есть. Те, кто посылал туда в свое время технику, назвали ее Терминус — это древнее слово, означающее «конец линии». Так оно, по сути, и есть.
      — Планета входит в провинцию Анакреон? — поинтересовался Селдон.
      — Нет, — покачал головой Зенов. — Если приглядитесь повнимательнее, то заметите, что синяя точка — Терминус — лежит чуть дальше границы Анакреона, на самом деле расстояние до границы составляет пятьдесят световых лет. Терминус не принадлежит никому. Он даже не является составной единицей Империи, если на то пошло.
      — Значит, вы правы, Лас. Похоже, это действительно та самая идеальная планета, которую мы ищем.
      — А я вам что говорю? — довольно улыбнулся Зенов. — Но боюсь, стоит вам оккупировать Терминус, как губернатор Анакреона объявит его принадлежащим к своей юрисдикции.
      — Это не исключено, — согласно кивнул Селдон. — Но с этим разберемся в свое время.
      Зенов снова потер руки.
      — Какой все-таки восхитительный проект! Обосноваться в нетронутом, девственном мире, отдаленном, изолированном, для того чтобы затем год за годом, десятилетие за десятилетием заниматься составлением колоссального вместилища знаний, выработанных человечеством — Энциклопедии, ее несравненно более грандиозного варианта, чем тот, что имеется в нашей Библиотеки. Эх, будь я помоложе, я бы с радостью участвовал в этой экспедиции.
      Селдон грустно вздохнул.
      — А ведь вы на целых двадцать лет моложе меня.
      «Теперь редко отыщешь того, кто не был бы моложе меня», — с тоской подумал он.
      — О да, — улыбнулся Зенов. — Я слыхал, вы только что отпраздновали семидесятилетие. Надеюсь, хорошо повеселились?
      — Я не праздную своих дней рождения, — нахмурился Селдон.
      — Правда? Но ведь праздновали раньше. Я помню эту знаменитую историю с вашим шестидесятилетием.
      Селдону стало больно — так больно, словно самая большая в его жизни утрата постигла его только вчера.
      — Прошу вас, не надо об этом, — попросил он Зенова.
      Зенов смутился.
      — Простите. Поговорим о чем-нибудь другом... Так вот, если Терминус действительно та планета, которая вам нужна, видимо, вам стоит удвоить усилия по подготовке энциклопедического проекта. Библиотека готова помочь вам, чем только сумеет.
      — Я это знаю, Лас, и бесконечно благодарен вам. Мы действительно засучим рукава.
      Он встал, но улыбнуться не сумел — так горько ему было от нечаянного напоминания о праздновании его дня рождения десять лет назад.
      — Ну, я пойду, — сказал он. — Займусь своими делами.
      Уходя, он ощутил угрызения совести. Вечно приходилось всех обманывать. Лас Зенов и понятия не имел о том, каковы были истинные планы Селдона.

      Хари Селдон вошел в удобный кабинет, в котором последние несколько лет работал, посещая Галактическую Библиотеку. Здесь, как и во всех остальных помещениях Библиотеки, чувствовался налет распада, что-то вроде накопившейся усталости — может быть, нечто, сродни состоянию любой вещи, слишком долго стоящей на одном и том же месте. И тем не менее Селдон знал, что все здесь может остаться по-прежнему еще много веков, а при условии вдумчивого переустройства — и тысячи лет.
      Как же он здесь оказался?
      Снова и снова он вспоминал прошедшее, пробегал мысленным взором всю свою жизнь. Конечно, это было связано со старостью. В прошлом у него осталось гораздо больше, чем ожидало в будущем, и потому разум безотчетно отворачивался от призрачного света, мерцающего впереди, и упорно возвращался назад — к тому, что уже прошло.
      Однако из этого правила было исключение. Прошло больше тридцати лет, а за это время и психоистория наконец выбралась на прямую дорогу. Да, прогресс хоть со скрипом, но двигался все-таки вперед. А шесть лет назад произошел совершенно неожиданный поворот событий.
      Селдон точно знал, как все соединилось и почему это стало возможно.
      Дело, несомненно, заключалось в Ванде, внучке Селдона. Хари закрыл глаза и углубился в воспоминания о событиях шестилетней давности.
      Ванде тогда было двенадцать, и настроение у нее было печальное. У Манеллы родился еще один ребенок — крошка Беллис, и она целиком погрузилась в уход за младенцем.
      Отец Ванды, Рейч, закончив наконец свою книгу, посвященную родине — сектору Даль — добился небольшого успеха и на короткое время стал чем-то вроде знаменитости. Его пригласили почитать лекции в связи с выходом книги, и он с готовностью согласился выступать, поскольку проблемы родного сектора его не переставали волновать. Как он сказал однажды Селдону:
      «Знаешь, когда я говорю про Даль, мне не приходится прятать свой далийский жаргон. Наоборот, от меня именно и ждут, что я буду болтать по-далийски».
      В итоге Рейч почти все время куда-то уезжал, дома бывал редко, а когда бывал, то больше времени проводил с младшей дочкой.
      А Дорс — Дорс больше не было, и эта рана никак не заживала в душе Селдона. И отреагировал он на смерть супруги жестоко, немилосердно: в его сознании эта смерть соединилась со сном Ванды, с которого все началось, вокруг которого закрутилась-завертелась нить событий, оборванная смертью Дорс.
      Если поразмыслить, Ванда тут была ни при чем — и умом Селдон это прекрасно понимал. И все-таки он старался как можно реже встречаться с внучкой, из-за чего ей было еще печальнее — она осталась совсем одна.
      Что делать? Ванда вынуждена была искать утешения у человека, который, похоже, всегда был рад ей, единственного, кому она могла всегда довериться. Это был Юго Амариль, правая рука Хари Селдона в деле разработки психоистории и человек, не знающий себе равных в беззаветной преданности этой науке.
      У Хари были Дорс и Рейч, а у Амариля, кроме психоистории, никого и ничего не было — ни жены, ни детей. И все же, стоило появиться Ванде, как Юго менялся на глазах. Он радовался ее приходам, но вел себя так, словно она была совсем взрослая — и Ванде это очень нравилось.
      И вот шесть лет назад, в один прекрасный день Ванда зашла в кабинет Юго. Он обернулся, поглядел на девочку, близоруко прищурившись, и, казалось, в первое мгновение не узнал ее.
      — А, это ты, дорогая моя Ванда! — наконец, воскликнул он. — А что это ты такая печальная? Такая красивая девушка не должна грустить.
      У Ванды задрожала нижняя губа.
      — Меня никто не любит... — прошептала она.
      — Ну что ты все выдумываешь.
      — Все любят мою сестренку. На меня всем наплевать.
      — Я тебя люблю, Ванда.
      — Значит, только ты меня и любишь, дядя Юго.
      Теперь Ванда не могла, как маленькая, забраться к Юго на колени. Она прижалась к его плечу и разрыдалась.
      Амариль, не зная, что делать, обнял девчушку и принялся приговаривать:
      — Ну-ну, не плачь, не надо плакать... — Из-за жалости к ребенку, из-за того, что в его жизни не было ничего такого, над чем он мог бы заплакать, у него на глаза навернулись горькие слезы и побежали по щекам.
      — Слушай, Ванда, — взяв себя в руки, как мог весело предложил он, — хочешь я тебе покажу кое-что очень красивое?
      — Ч-что? — всхлипнула Ванда.
      Амариль в своей жизни знал красоту единственной вещи во всей Вселенной.
      — Ты Главный Радиант когда-нибудь видела? — спросил он.
      — Не-а. А это что?
      — Это штука, которой твой дед и я пользуемся в работе. Видишь? Вот он.
      Он указал на черный куб, стоявший на письменном столе.
      — Ничего красивого, — фыркнула Ванда.
      — Пока — да, — согласился Амариль. — Но ты погляди, что будет, когда я его включу.
      И включил. В комнате погас свет, и она наполнилась разноцветными светящимися точками.
      — Видишь? А сейчас я увеличу изображение, и все эти точки превратятся в разные математические значки.
      Так он и сделал. Казалось, что-то прошелестело в воздухе, и кругом запестрели самые разнообразные знаки — буквы, цифры, стрелочки и линии; ничего подобного Ванда раньше не видела.
      — Ну, разве не красиво? — спросил Амариль.
      — Да, красиво, — проговорила Ванда, придирчиво разглядывая значки и уравнения, которые (она этого, конечно, не знала и знать не могла) обозначали возможные варианты будущего. — Только вот этот кусочек мне не нравится. Он какой-то не правильный, — и она ткнула пальцем в уравнение, расположенное слева от нее.
      — Не правильное? Почему тебе кажется, что оно не правильное? — нахмурился Амариль.
      — А потому что оно... некрасивое. Я бы его как-нибудь переделала.
      Амариль нервно откашлялся.
      — Ну-ка, дай-ка я его увеличу... — сказал он, и уравнение приблизилось. Юго, прищурившись, принялся разгадывать его.
      — Спасибо тебе большое, дядя Юго, — сказала Ванда, — за эти красивые огоньки. Может быть, я когда-нибудь пойму, что они значат.
      — Вот и хорошо. Надеюсь, ты немножко развеселилась?
      — Чуть-чуть, спасибо, — пробормотала Ванда, и слегка улыбнувшись, вышла из кабинета.
      Амариль был уязвлен в самое сердце. Он терпеть не мог, когда кто-либо высказывал критические замечания в адрес Главного Радианта — тем более двенадцатилетняя девочка... ничего в нем не смыслившая.
      Он и помыслить не мог, что с этого мгновения началась революция в психоистории.

      Ближе к вечеру Амариль зашел в кабинет Хари Селдона. Это и само по себе было крайне необычно, поскольку Юго практически никогда не покидал своего кабинета — даже для того, чтобы поговорить с коллегами, работавшими у него за стеной.
      — Хари, — хмуро и обескураженно проговорил Амариль. — Случилось нечто странное. Странное, просто невероятное.
      Селдон с грустью смотрел на Амариля. Тому было всего пятьдесят три, но выглядел он намного старше — сутулый, изможденный. Когда Хари напирал, Юго неохотно отправлялся на медицинское обследование, и все врачи в один голос советовали ему на время оставить работу (кое-кто советовал вообще уйти на пенсию) и отдохнуть. «Только так, — говорили доктора, — он мог бы поправить здоровье. А не то...» Селдон слушал и обреченно качал головой. «Стоит отнять у него его работу, и он умрет еще скорее — умрет несчастным. Нет выбора».
      Тут Селдон понял, что находился в забытьи и не расслышал о чем ему поведал Юго.
      — Прости, Юго, — пробормотал он. — Я отвлекся. Повтори, пожалуйста.
      — Я сказал, что случилось нечто из ряда вон выходящее.
      — Что же, Юго?
      — Дело в Ванде. Она заходила ко мне... знаешь, она, очень грустная.
      — Почему?
      — Наверное, из-за второго ребенка.
      — Ах да... — виновато нахмурился Селдон.
      — То есть она так и сказала, и плакала, уткнувшись мне в плечо. Признаться, Хари, я и сам расплакался. А потом решил ее утешить и развеселить. В общем, решил показать ей Главный Радиант.
      Тут Амариль несколько растерялся — похоже было, он пытается подобрать слова, чтобы рассказать, что же случилось потом.
      — Ну, Юго? И что дальше?
      — Ну... она смотрела на разноцветные огоньки, и я увеличил один участок, а именно — 42Р254. Помнишь?
      — Нет, Юго, — смущенно улыбнулся Селдон. — У меня не такая память на уравнения, как у тебя.
      — А надо было бы запомнить, — покачал головой Амариль. — Как же можно работать, если... ну да ладно, не сердись. Хочу обрадовать тебя: Ванда указала на один участок и сказала, что он не правильный. По ее мнению, он... некрасив.
      — Чему радоваться-то? Вкусы у нас у всех разные.
      — Не спорю, но я потом, после ее ухода, долго думал... Хари, с этим кусочком действительно не все в порядке. Программирование было с погрешностями, и именно тот кусочек, который не понравился Ванде, оказался не правильным. И скажу тебе честно, он-таки некрасивый.
      Селдон выпрямился и нахмурил брови.
      — Погоди, Юго, я хочу понять. Она ткнула куда-то пальцем, сказала, что это некрасиво и оказалась права.
      — Да. Именно ткнула пальцем, но не просто куда-то. Она очень точно показала место.
      — Но это просто невероятно.
      — Но это произошло. Я же своими глазами видел.
      — Я не говорю, что этого не было. Я говорю, что это просто какое-то удивительное совпадение.
      — Да? А как ты думаешь, ты, со своим знанием психоистории, со своим многолетним опытом, мог бы бросить небрежный взгляд на новую систему уравнений и тут же объявить, что часть системы неверна?
      Селдон пожал плечами.
      — Юго, а почему ты увеличил именно эту, систему уравнений? Что заставило выбрать именно ее?
      Амариль пожал плечами.
      — Ну возможно... это совпадение, если хочешь. Просто нажал кнопки, и все.
      — Не может быть, чтобы это было совпадение... — пробормотал Селдон, умолк, глубоко задумался и наконец задал тот вопрос, после которого начатая Вандой революция в психоистории набрала ход.
      — Юго, — спросил Селдон, — а у тебя самого эти уравнения раньше не вызывали никаких сомнений? Была причина заподозрить, что с ними не все ладно?
      Амариль сунул руки в карманы куртки, пожал плечами.
      — Вроде бы была... Видишь ли...
      — Так вроде бы или действительно была?
      — Точно, была. Я когда вводил эту систему, засомневался — у меня даже рука потянулась к программирующему устройству. Вроде бы, ничего особенного, но было какое-то внутреннее беспокойство. Да дел было по горло, и я все оставил, как есть. А потом... Ванда показала на это самое место, и я решил окончательно все проверить. В противном случае я бы просто махнул на это рукой — мало ли чего скажет ребенок.
      — И ты выбрал именно эту систему уравнений, чтобы показать Ванде? Словно она вытащила эту мысль наружу из твоего подсознания?
      — Кто знает? — пожал плечами Амариль.
      — А как раз перед тем как это случилось, вы, обнявшись, плакали? — Амариль еще более растерянно пожал плечами. — Похоже, я понимаю, что произошло, Юго, — сказал Селдон. — Ванда прочла твои мысли.
      Амариль вскочил как ужаленный.
      — Это невозможно! — воскликнул он.
      Селдон медленно проговорил:
      — Я знал когда-то человека, обладавшего такими способностями... Но он... — Селдон немного помолчал, вспоминая Эдо Демерзеля, известного ему под настоящим именем — Дэниел. — Он был больше, чем человек, и его способность читать мысли, направлять людей на те или иные поступки была ментальной способностью. Может быть, у Ванды такая способность тоже есть.
      — Не могу поверить, — упрямо мотнул головой Амариль.
      — Я — могу, — сказал Селдон и вздохнул, — но что с этим делать, ума не приложу.
      Туманно, отдаленно почувствовал он поступь революции в психоистории — но только туманно...

      — Папа, — сокрушенно обратился Рейч к отцу, — ты неважно выглядишь.
      — Да, — кивнул Селдон. — Зверски устал. А ты как?
      Рейчу уже исполнилось сорок четыре, и в его волосах мелькала седина, но предмет его всегдашней гордости — усы — оставались густыми и черными.
      Настоящие далийские усы. Селдон порой подумывал, уж не красит ли Рейч их, однако понимал, что спрашивать об этом сына лучше не надо.
      — Ну, ты на время освободился от лекций? — спросил Селдон.
      — Да, ненадолго. Как я рад быть дома, видеть Манеллу, Ванду и тебя, па!
      — Спасибо, сынок. Но у меня, Рейч, для тебя новости. Придется покончить с лекциями. Ты мне нужен здесь.
      Рейч нахмурился:
      — Зачем?
      Отец дважды поручал ему трудные задания, но это было давно, во времена джоранумитской смуты. Насколько было известно Рейчу, теперь все было спокойно — особенно после свержения хунты и восхождения на престол нового, хотя и довольно невыразительного Императора.
      — Речь о Ванде, — ответил Селдон.
      — О Ванде? А что такое с ней?
      — Ничего страшного, но ее нужно будет подвергнуть полному генетическому обследованию. И не только ее — и тебя, и Манеллу, и малышку.
      — Как, и Беллис тоже? Да в чем дело-то?
      Селдон растерялся.
      — Рейч... ты же знаешь, что мы с мамой всегда находили, что ты человек исключительный — необыкновенно обаятельный, внушающий почти любому доверие и любовь к себе.
      — Я знаю, ты так думал, и всегда мне это говорил, когда собирался дать мне какое-нибудь жуткое задание. Но я должен сказать тебе откровенно — сам я ничего подобного никогда не чувствовал.
      — Нет-нет, ты покорил меня... и Дорс, — с трудом проговорил Селдон (имя жены до сих пор отзывалось в его душе болью, хотя уже четыре года прошло, как ее не стало). — В Сэтчеме ты покорил Рэчел. Ты и Джоранума покорил. И Манеллу. Чем ты все это объяснишь?
      — Умом и красотой, — шутливо усмехнулся Рейч.
      — А тебе никогда не казалось, что ты мог соприкасаться... как-то соприкасаться с сознанием людей, их мыслями и чувствами?
      — Нет, я о таком и не думал. И честно говоря, мне это кажется глупым... при всем моем к тебе уважении, папа...
      — А что ты скажешь, если я открою тебе... Рейч, Ванда прочла мысли Юго в один довольно драматический момент.
      — Что я могу сказать? Совпадение или иллюзия.
      — Рейч, я когда-то знавал кое-кого, кто умел обращаться с людским сознанием весьма ловко — для него это было все равно, что для нас с тобой разговаривать.
      — Кто это был?
      — Я не могу о нем говорить. Но поверь мне на слово.
      — Ну... — с сомнением в голосе протянул Рейч.
      — Я побывал в Галактической Библиотеке и специально изучил этот вопрос. Существует любопытная история — ей около двадцати тысяч лет. Речь в ней идет о девушке — она была ненамного старше Ванды и умела общаться с целой планетой, вращавшейся вокруг звезды под названием «Немезида».
      — Сказка, конечно же.
      — Безусловно. И вдобавок, целиком не сохранившаяся. Но сходство героини с Вандой просто потрясающее.
      — Папа, что ты задумал? — нахмурился Рейч.
      — Понимаешь, Рейч, я не до конца уверен... Мне нужно посмотреть на расшифровку генома и отыскать таких же людей, как Ванда. Я знаю, что время от времени на свет рождаются дети, наделенные такими ментальными способностями, но, как правило, ничего хорошего им эти способности не приносят, и потому, дабы не попасть в беду, дети приучаются скрывать их. А потом они вырастают, и их дар, их таланты лежат в их сознании как погребенный под землей клад. Нечто вроде инстинкта самосохранения.
      Безусловно, в Империи, и даже среди сорокамиллиардного населения Трантора обязательно должны найтись похожие на Ванду дети и взрослые, и, когда я буду знать ее геном, можно будет с помощью генетического обследования выявлять нужных людей.
      — И что же ты станешь делать, если разыщешь таких людей?
      — У меня такое ощущение, что именно они понадобятся мне для дальнейшего развития психоистории.
      — Значит, — прищурился Рейч, — Ванда первая, кого ты нашел, и ты собираешься сделать из нее психоисторика?
      — Может быть.
      — Как Юго? Папа, нет!
      — Почему нет?
      — Потому, что я хочу, чтобы она росла как нормальная девочка и выросла нормальной женщиной. Я ни за что не позволю тебе засаживать ее за Главный Радиант и превращать в живой памятник психоисторической математике.
      Селдон возразил:
      — До этого дело вряд ли дойдет, Юго, но нам нужен ее геном. Ты же знаешь, уже тысячи лет высказываются предложения, чтобы геном каждого человека был внесен в его файл. Тому, чтобы это предложение осуществилось, помешали только денежные трудности, а в том, что это нужно и полезно, никто не сомневается. Я уверен, ты понимаешь, какие выгоды это сулило бы.
      Если мы даже больше ничего не найдем, мы узнаем, есть ли у Ванды предрасположенность к различным заболеваниям. Уверен, если бы мы были знакомы с геномом Юго, он бы не умирал теперь. Ничего в этом нет ни сложного, ни вредного.
      — Может быть ты и прав, папа, но вряд ли у тебя это получится. Готов поклясться, что Манелла будет упираться сильнее, чем я.
      — Ладно. Но запомни — никаких больше лекционных поездок. Ты мне нужен дома.
      — Посмотрим, — уклончиво ответил Рейч и вышел.
      Селдон закрыл глаза. Что же делать? Эдо Демерзель — единственный, кто мог читать человеческие мысли, знал бы, что делать. Знала бы и Дорс, обладавшая предвидением, людям недоступным.
      А у него перед глазами в туманной дымке вставал образ новой психоистории — мираж и больше ничего.

      Получить полный геном Ванды оказалось нелегко. Во-первых, мало было биофизиков, располагавших необходимым для такого обследования оборудованием, да и те, кто был, всегда были заняты.
      Во-вторых, Селдон не мог открыто объяснить необходимость обследования — он не хотел пробуждать у биофизиков нежелательное любопытство. Селдон чувствовал, что крайне важно, чтобы его желание узнать природу необычных ментальных способностей Ванды оставалось тайной для всей Галактики.
      Помимо всего прочего, обследование, как выяснилось, стоит уйму денег.
      Селдон, покачав головой, сказал Майне Энделецки, биофизику, с которым пришел проконсультироваться.
      — Но почему так дорого, доктор Энделецки? Я, конечно, не специалист, но уверен, что вся процедура полностью компьютеризирована, и стоит вам получить соскоб кожных клеток — через несколько дней можно выделить и проанализировать геном.
      — Это верно. Но выделение молекулы дезоксирибонуклеиновой кислоты из миллиардов других нуклеотидов — это только начало, малая часть. А потом нужно изучить ее и сравнить с каким-нибудь стандартом.
      Кроме того, учтите, хотя у нас есть полная документация по ряду геномов, это всего лишь капля в море по сравнению с тем числом вариантов геномов, которое существует на самом деле, а поэтому мы не можем судить, насколько те, что имеются у нас, могут служить стандартами.
      — Но почему же их так мало? — спросил Селдон.
      — По ряду причин. Во-первых — цена. Мало кто согласен выкладывать кучу кредиток на обследование, за исключением тех случаев, когда оно требуется по жизненным показаниям. А если это не так, люди отказываются от обследования, потому что боятся, что у них обнаружат что-то нехорошее. Ну, так я у вас спрашиваю, уверены ли вы, что хотите, чтобы ваша внучка подверглась генетическому обследованию?
      — Да. Это очень важно.
      — Почему? Есть какие-то признаки отклонений от нормы?
      — Нет-нет. Совсем наоборот... вот только какой же будет антоним к слову «отклонение»? Понимаете, она очень необычная девочка, и мне хотелось бы узнать, что делает ее такой необычной.
      — В каком плане необычная?
      — В умственном, но подробностей я вам объяснить не могу, поскольку сам не все понимаю. Может быть, сумею объяснить, когда исследование будет завершено.
      — Сколько ей лет?
      — Двенадцать. Скоро исполнится тринадцать.
      — В таком случае, мне понадобится согласие ее родителей.
      Селдон кашлянул.
      — Это будет не просто сделать. А моего согласия недостаточно? Я — ее дед.
      — Для меня — вполне достаточно. Но вы же понимаете, тут речь идет о законе. А мне бы не хотелось потерять лицензию на практику.
      Так вышло, что Селдону пришлось еще раз обратиться к Рейчу. Тот снова принялся наотрез отказываться. Манелла вторила ему с удвоенной яростью: «А вдруг геном окажется с патологией? Тогда ее затаскают по лабораториям и будут обращаться как с подопытным животным?» Каких только упреков не наслушался Селдон — он, дескать, из-за своей фанатической преданности Психоисторическому Проекту, хочет лишить Ванду нормального, здорового отрочества, засадить за работу, которая не даст ей общаться со сверстниками... Но Селдон не отступался.
      — Верь мне, Рейч. Я никогда не сделаю Ванде ничего плохого. Но обследовать ее нужно непременно. Мне нужен ее геном. Если все будет так, как я предполагаю, значит, мы на пороге смены подхода к психоистории, ко всему будущему Галактики!