Джембол Дин Намарти никогда не отличался вежливостью и обходительностью. А за десять лет конспиративной работы анетол еще более дерганым и желчным.
      — Долго же ты добирался, Андорин, — раздраженно проговорил он, поднимаясь со стула.
      — Добрался же в конце концов, — пожал плечами Андорин.
      — Ну а где твой молодой человек, твое восхитительное орудие. Ну, где он?
      — Появится в свое время.
      — Почему не сейчас?
      Андорин немного наклонил голову, словно обдумывая, что бы такое ответить, и вдруг резко выпалил:
      — Я не желаю приводить его сюда до тех пор, пока не выясню некоторых обстоятельств.
      — Что это значит?
      — По-моему, мы с тобой на одном языке говорим? Я желаю знать, как давно ты задумал избавиться от Хари Селдона?
      — Давно? Я всегда этого хотел! Всегда! Что, трудно понять? Мы имеем полное право отомстить ему за то, что он сделал с Джо-Джо. Пускай он бы даже этого не делал, все равно: он премьер-министр, значит, его надо убрать с дороги.
      — Но убрать надо в первую очередь не его, а Клеона. Кле-о-на! Если не только его, значит, его вместе с Селдоном.
      — Чем тебе мешает эта марионетка?
      — Намарти, ты не вчера родился. Я не заботился объяснять тебе, каковы мои собственные интересы, потому что не считал тебя законченным идиотом. Сам мог бы понять. Какое мне дело до ваших планов, если они не предусматривают замену царствующей особы?
      Намарти расхохотался.
      — Ты не ошибся, Андорин. Я давно понял, что мы для тебя — только ступень в достижении цели, приступочка, ступив на которую, ты мечтаешь взобраться на трон.
      — А ты чего-нибудь другого ожидал?
      — Вовсе нет. Я, значит, строй планы, рискуй, а потом, когда все будет сделано, все тебе достанется? Здорово, правда?
      — Да, здорово, потому что ты тоже не с пустыми руками останешься. Разве не ты станешь премьер-министром? Разве ты не сможешь рассчитывать на всяческую поддержку нового Императора, который не питает к тебе никаких чувств, кроме благодарности? Разве я не стану, — Андорин презрительно усмехнулся, и процедил сквозь зубы последние слова: — новой марионеткой?
      — Так ты об этом мечтаешь? Стать марионеткой?
      — Я мечтаю стать Императором. Я давал вам деньги, когда их у вас не было. Я давал вам людей, когда вам их не хватало. Я дал вам все, что было нужно для того, чтобы воссоздать вашу организацию здесь, в Сэтчеме. И я даже сейчас имею возможность забрать все, что дал.
      — Я так не думаю.
      — Хочешь рискнуть? Только не думай, что мне можно угрожать, как ты угрожал Каспалову. Если с моей головы хоть волос упадет, в Сэтчеме вы ни на секунду не задержитесь, и посмотрим, в каком еще секторе найдутся дураки, чтобы снабжать вас всем необходимым.
      — Значит, ты настаиваешь на том, чтобы Император был убит.
      — Я не сказал «убит». Он должен быть низвержен. Остальное сам придумай.
      Последнюю фразу Андорин произнес, сопроводив ее поистине царским жестом — таким небрежным и милостивым одновременно, словно уже и впрямь восседал на троне.
      — И тогда ты будешь Императором?
      — Да.
      — Нет, не будешь. Тебя убьют, но я тут буду ни при чем. Андорин, позволь, я дам тебе несколько советов. Если Клеон будет убит, встанет вопрос о наследовании престола, и императорские гвардейцы примутся как можно скорее уничтожать одного за другим всех представителей сэтчемской династии мэров — тебя укокошат в первую голову. А вот если будет убит только премьер-министр, ты останешься в живых.
      — Почему?
      — Да потому, что премьер-министр — это всего-навсего премьер-министр. Они приходят и уходят. Кто знает? Может, Клеон сам так устал от него, что подстроил это покушение? А уж мы позаботимся а том, чтобы именно такие слухи распространились. Тогда императорская гвардия опешит, а нам только того и надо будет — мы успеем быстро создать новое правительство. Не исключено, что все только «спасибо» скажут за убийство Селдона.
      — Вы создадите новое правительство, а мне что делать прикажете? Сидеть и ждать? Сколько? Вечно?
      — Нет. Как только я стану премьер-министром, я уж придумаю, как управиться с Клеоном. Может быть, мне даже удастся поладить с императорской гвардией, а то и со службой безопасности, и использовать их в качестве средств для достижения цели. И тогда я найду какой-нибудь относительно бескровный способ избавиться от Клеона, а его место займешь ты.
      — Неужто? — всплеснул руками Андорин. — С какой стати?
      — То есть как это — с какой стати? — прищурился Намарти. — Не понял?
      — На Селдона у тебя зуб. Так? Как только его не станет, с какой стати тебе волноваться и еще рисковать? Вы с Клеоном уж как-нибудь договоритесь, а мне придется гнить в моем поместье и мечты мечтать? А может, чтобы понадежнее себя обезопасить, ты и меня прикажешь убрать?
      — Нет! — заорал Намарти. — Нет и нет! Клеон родился для того, чтобы царствовать. Поладить с ним и договориться невозможно. Да ты что! Как я с ним полажу? Он ведь потомок гордой династии Энтанов! А ты, наоборот, взойдешь на престол как представитель новой династии, как человек, не привязанный к традициям — какие могут тебя связывать традиции, если ты сам говоришь, что прежние сэтчемские императоры ничего выдающегося из себя не представляли? За что тебе держаться? Трон под тобой ходуном будет ходить, значит, тебе потребуется надежная опора — я. А мне потребуется тот, кто от меня зависит, и тот, с кем я, следовательно, должен буду ладить, — ты.
      Слушай, Андорин, нам предстоит не брак по любви, который длится не дольше года, а брак по расчету, который будет длиться ровно столько, сколько мы с тобой проживем. Так давай же будем доверять друг другу.
      — Поклянись же, что я стану Императором!
      — Что толку клясться, если ты не веришь мне на слово? Скажем так, я считаю тебя самой подходящей кандидатурой на пост Императора, и мне хотелось бы, чтобы ты сместил Клеона и занял его место как можно скорее. А теперь постарайся побыстрее познакомить меня с этим парнем, которого ты избрал своим орудием.
      — Хорошо. И не забудь о том, что делает его непохожим на других. Я его уже изучил. Туповатый такой идеалист. Сделает, что скажут, не боится опасности, не задает глупых вопросов, не задумывается лишний раз. И главное, он внушает такое умопомрачительное доверие, что даже его жертва купится на это, несмотря на то, что в руке у нашего Планше будет бластер.
      — Верится с трудом.
      — Увидишь — поверишь, — пообещал Андорин.

      Рейч потупился. Одного быстрого взгляда на Намарти было достаточно, чтобы узнать этого человека, того самого, с кем Рейч виделся десять лет назад, когда был послан в Даль, чтобы подкинуть Джорануму отравленную приманку.
      За десять лет Намарти мало изменился. Злоба и ненависть так и рвались из него наружу — по крайней мере, так показалось Рейчу, хотя он не имел права на беспристрастное суждение, — и, пожалуй, с годами вошли в его плоть и кровь. Физиономия Намарти стала еще более сухой и изможденной, в черных волосах блестела седина, но тонкие губы по-прежнему были твердо и решительно сжаты, а черные глаза сверкали тусклым жутковатым огнем.
      Все это Рейч разглядел с первого взгляда и быстро отвел глаза в сторону, решив, что Намарти не из тех, кому понравится человек, смело глядящий ему в глаза.
      Намарти же прямо-таки пожирал Рейча глазами, однако выражение его липа не изменилось — он, по обыкновению, едва заметно ухмылялся.
      Обернувшись к Андорину, который неловко переминался с ноги на ногу рядом, Намарти проговорил таким тоном, словно Рейча в комнате и не было вовсе:
      — Значит, это он.
      Андорин кивнул и беззвучно проговорил:
      — Да, руководитель.
      — Имя? — без обиняков приступил к делу Намарти.
      — Планше, сэр.
      — Веришь в наше дело?
      — Да, сэр, — осторожно ответил Рейч, стараясь держаться так, как его научил Андорин. — Я — демократ и желаю, чтобы народ принимал более активное участие в работе правительства.
      Намарти подмигнул Андорину.
      — Ну, прямо оратор. Готов пойти на риск ради нашего дела? — спросил он у Рейча.
      — На любой риск, сэр.
      — Все сделаешь, как скажем? Не сдрейфишь? Не засомневаешься?
      — Я выполню приказ.
      — В садоводстве разбираешься?
      — Нет, сэр, — немного растерянно ответил Рейч.
      — Стало быть, ты — транторианец? Под куполом родился?
      — Я родился в Миллимару, сэр, а вырос в Дале.
      — Хорошо, — кивнул Намарти и сказал Андорину: — Увести и передать на время тем, кто там ожидает. О нем хорошо позаботятся. А потом вернись сюда, Андорин. Мне надо с тобой поговорить.
      Вернувшись, Андорин обнаружил, что с Намарти произошла разительная перемена. Глаза его весело блестели, рот скривился в злорадной ухмылке.
      — Андорин, — сообщил он, — те боги, о которых мы толковали на днях, помогают нам гораздо больше, чем я мог ожидать.
      — Я же говорил тебе, что парень годится.
      — Годится, и гораздо больше, чем ты думаешь. Тебе, конечно же, известна история о том, как Хари Селдон, наш бесподобный премьер-министр, подослал своего сынка — вернее, пасынка — к Джорануму, и в итоге Джоранум угодил в сети, не послушав моего предостережения?
      — Да, — сказал Андорин, устало кивнув, — историю я помню.
      Сказано это было тоном человека, который слышал эту историю чересчур часто.
      — Я этого парня только раз и видел, но забыть не мог. И неужели ты думаешь, меня можно провести? Подумаешь — десять лет прошло, и он, поганец, сбрил усы, напялил ботинки на каблуках. Этот твой Планше — не кто иной, как Рейч, пасынок Хари Селдона.
      Андорин побледнел. На мгновение у него занялся дух.
      — Ты в этом уверен, руководитель? — спросил он, совладав с собой.
      — Так же, как в том, что вижу перед собой тебя. Как в том, что ты привел врага в самое наше логово.
      — Но я и понятия не имел...
      — Не переживай, — ухмыльнулся Намарти. — Считай, что ты совершил самый восхитительный поступок, на который только может быть способен бездельник-аристократ. Ты сыграл роль, отведенную тебе богами. Если бы я не увидел его, он бы сыграл свою роль: роль шпиона, который должен был разведать наши самые секретные планы. Но теперь, когда я его узнал, у него этот номер не пройдет. Наоборот, теперь все в наших руках.
      Намарти радостно потер руки и с небольшой запинкой, словно сам понял, насколько это не в его характере, рассмеялся.

      — Наверное, мы больше не увидимся, Планше, — задумчиво проговорила Манелла.
      Рейч растирал спину полотенцем после душа.
      — Почему?
      — Глеб Андорин запретил мне.
      — Но почему?
      Манелла пожала покатыми плечиками.
      — Говорит, будто тебе предстоит какое-то важное дело сделать, и хватит дурака валять. Может, он нашел для тебя работу получше?
      — Какую работу? — напрягся Рейч. — Он что-нибудь говорил?
      — Да нет, сказал только, что тебе придется отправиться в Имперский Сектор.
      — Вот как? И часто он тебе такие вещи говорит?
      — Планше, ну ты же сам знаешь, как это бывает. Когда мужик с тобой в постели, он болтает без умолку.
      — Знаю, — буркнул Рейч, который как раз старался держать язык за зубами в подобных случаях. — И что еще он говорит?
      — Ну, чего ты пристал? — капризно нахмурилась Манелла. — Ну, про тебя спрашивает частенько. Мужиков хлебом не корми — дай друг о друге повыспрашивать. Зачем это вам, а?
      — И что ему про меня рассказываешь?
      — Да ничего особенного. Просто говорю, что ты очень милый. Уж, конечно, я ему не говорю, что ты мне нравишься больше, чем он. Мне бы не поздоровилось.
      Рейч заканчивал одеваться.
      — Ну, значит, большой привет, так, что ли?
      — Наверное, да. А может, Глеб передумает. А мне бы тоже хотелось побывать в Имперском Секторе. Вот если бы он взял меня с собой... Я там ни разу не была.
      Рейч чуть было не проговорился. Сдержав слова, чуть было не слетевшие с губ, он закашлялся и сказал:
      — Я тоже.
      — Там, говорят, самые большущие дома и куча симпатичных местечек, и рестораны сногсшибательные. Там живут одни богатенькие. Хотелось бы познакомиться с богатенькими. Глеб, правда, тоже не нищий, но все-таки...
      — Ну да, с меня-то тебе нечего взять, — буркнул Рейч.
      — Да ладно тебе! Нельзя все время думать про кредитки, но время от времени приходится, как ни крути. Особенно как подумаю, что я Глебу скоро надоем.
      — Ты не можешь надоесть, — польстил ей Рейч и вдруг понял, что сказал сущую правду.
      — Мужчины так всегда говорят, — отшутилась Манелла, — но мне тоже было хорошо с тобой, Планше. Береги себя. Кто знает, может, и свидимся еще.
      Рейч кивнул и обнаружил, что не может найти нужных слов, чтобы выразить свои чувства.
      Он решил подумать о другом. Он должен был выяснить, что задумали люди Намарти. Раз они решили разлучить его с Манеллой, стало быть, время решительных действий на носу. А он до сих пор ничего не выяснил. Вот только этот странный вопрос насчет садоводства...
      И Селдону он ничего передать не мог. За ним строго следили после встречи с Намарти, и все линии связи были сейчас для него отрезаны — еще один признак приближающегося кризиса. Дело явно шло к развязке.
      Но если ему суждено было понять, что происходит, только тогда, когда все уже произойдет, если он сумеет передать новости тогда, когда они уже перестанут быть новостями, значит, считай, он провалился.

      День у Хари Селдона выдался беспокойный. От Рейча после первой весточки — ни слуху ни духу. Селдон ума не мог приложить, что происходит.
      К совершенно естественному беспокойству Селдона за Рейча (правда, дурные вести не сидят на месте и, если бы что стряслось, он бы уже узнал) примешивалось волнение о том, каковы могли быть планы злоумышленников.
      Конечно, они не могли задумать ничего грубого и откровенного — только что-то очень хитрое и тонкое. Нападение на дворец исключалось — слишком надежна охрана. Но что они тогда могли задумать, чтобы добиться своего?
      Эти мысли не дали Селдону заснуть ночью, не покинули они его и днем.
      Мигнул огонек сигнальной лампочки.
      — Премьер-министр, вы назначили аудиенцию на два часа, сэр.
      — Что за аудиенция?
      — К вам Мандель Грубер, садовник. У него в руках бумага, подтверждающая аудиенцию.
      Селдон вспомнил.
      — Да-да. Пусть войдет.
      На самом деле времени разговаривать с Грубером у Селдона не было, но он уступил — похоже, Грубер был чем-то расстроен. Конечно, премьер-министру тоже не слишком часто приходилось идти на уступки, но Селдон оставался Селдоном.
      — Входи, Грубер, — тепло пригласил он садовника в кабинет.
      Грубер подошел к столу и замер. Голова его судорожно подергивалась, он моргал и растерянно смотрел по сторонам. Селдон не сомневался, что садовник никогда раньше не бывал в таких роскошных апартаментах, и у него чуть было не вырвалось: «Ну, как тебе? Нравится? Ты уж извини. Мне и самому тут не очень ловко».
      Но он сказал другое:
      — Что стряслось, Грубер? Отчего ты такой несчастный? — Грубер только вымученно улыбнулся. — Ну, давай, садись. Вот сюда. Ну, смелее, смелее.
      — Ой, нет, господин премьер-министр, что вы? Я тут все запачкаю.
      — Ничего страшного. Запачкаешь — почистить нетрудно. Ну вот. Славно! Посиди, расслабься, соберись с мыслями и скажи, что случилось.
      Грубер помолчал минуту, а потом словно взорвался:
      — Господин премьер-министр! Меня назначают главным садовником. Сам великий Император сказал мне.
      — Да-да, я слышал, но уверен — это не должно тебя пугать. Тебя можно только поздравить с повышением в должности, и я тебя поздравляю. Можешь считать, что я к этому тоже причастен. Я никогда не забуду о той храбрости, с какой ты повел себя в тот ужасный день, когда меня чуть было не убили, и, конечно же, я рассказал о том случае Его Императорскому Величеству. Грубер, это вполне заслуженная награда, и тебе в любом случае светило бы повышение. Ты вполне соответствуешь своей новой должности. Ну а теперь, когда с этим все ясно, скажи мне, из-за чего ты так расстроен.
      — Господин премьер-министр, да ведь из-за этой самой должности! Я же не справлюсь, у меня опыта не хватит!
      — А мы уверены, что ты справишься.
      Грубер разошелся не на шутку.
      — И что, я должен буду в кабинете сидеть? Я в кабинетах сидеть не мастак. Ведь это же что получается? Это получается — я не смогу на воздух выбираться, не смогу возиться с растениями и зверьками. Это все равно что в тюрьму меня засадить, я вам вот так скажу, господин премьер-министр.
      Селдон широко раскрыл глаза.
      — Да что ты, Грубер, счета ты взял? Никто не заставит тебя сидеть в кабинете дольше, чем нужно. Ходи себе по саду, сколько вздумается, делай, что хочешь. Единственное, чего ты лишаешься, так это тяжелой работы.
      — Да ведь я как раз и не хочу лишаться тяжелой работы, премьер-министр, да и не дадут мне из кабинета выходить, это точно, уж я-то знаю! Нагляделся я на главного садовника. Он и когда хотел, не мог из кабинета отлучиться, вот так. Одни бумажки да распоряжения. А чтоб знать, что в хозяйстве делается, мы, простые садовники, должны ему докладывать. Он за садом по головизору смотрит, вот ведь дела какие! — выпалил Грубер и закончил с нескрываемым отвращением: — Вроде по головизору поймешь, как чего растет и живет. Нет, это не по мне, господин премьер-министр.
      — Послушай, Грубер, будь мужчиной. Не так уж все плохо. Привыкнешь понемногу.
      Грубер обреченно покачал головой.
      — А начать-то мне с чего придется, господин премьер-министр? Скоро ведь нагрянет вся эта уйма новых садовников! Нет, конец мне, конец, это я вам точно говорю. Ну, не могу я! — взорвался Грубер с неожиданной страстью. — Не могу и не хочу!
      — Грубер, я тебя прекрасно понимаю. Ты не хочешь этой работы. А я не хочу работать премьер-министром. Эта работа тоже не по мне. Знаешь, я тебе честно скажу: мне кажется, даже Императору порой надоедает быть Императором. Мы все в Галактике должны трудиться, и работа — это далеко не всегда радость и удовольствие.
      — Да это-то я понимаю, господин премьер-министр, это-то я понимаю... Да только Император, он ведь Императором родился. А вам суждено премьер-министром быть, потому как лучше вас никто с этой работой не справится. Но тут-то совсем другое дело. Подумаешь — главный садовник! Да у нас пятьдесят садовников наберется, кто с этим делом справится еще получше меня, да и больше бы обрадовался такой работе. Вот вы говорите, что рассказали Императору, как я пытался вас спасти. А может, вы еще разок ему словечко замолвите за меня — дескать, если ему желательно меня отблагодарить, так пусть оставит меня, как есть, простым садовником, а?
      Селдон устало откинулся на спинку стула и сказал:
      — Грубер, уверяю тебя, если бы я мог, я бы обязательно изложил Императору твою просьбу, но позволь, я тебе попробую кое-что объяснить, а ты постарайся меня понять, пожалуйста. Император, по идее, — единоличный правитель Галактической Империи. Но на самом деле подвластно ему очень малое. На самом деле я правлю Империей гораздо больше, чем он, но и мне далеко не все подвластно. В правительстве миллионы людей, и каждый принимает какие-то решения, каждый совершает какие-то ошибки. Кто-то действует самоотверженно, героически, мудро, кто-то — глупо, а кто-то — по-предательски. И проследить за всеми невозможно. Понимаешь меня, Грубер?
      — Понимать-то я понимаю, да только в толк не возьму, я-то тут при чем?
      — Да при том, что единственное место, где Император и вправду правит, — это дворцовая территория. Тут его слово — закон, и все, кто трудится во дворце и рядом с ним, обязаны повиноваться ему беспрекословно. Просить его отменить принятое им решение касательно чего бы то и кого бы то ни было здесь, в его вотчине, — все равно что посягать на святыню. Сказать ему: «Ваше Величество, отмените ваше решение по поводу назначения Грубера» — это было бы равносильно подаче заявления об отставке. Я тебе точно говорю, он скорее меня в отставку отправит, чем отменит свое решение. Я-то, честно говоря, не против уйти, да только тебе это все равно не поможет.
      — Значит, сделать ничего нельзя? — обреченно спросил Грубер.
      — Да, Грубер, увы. Но ты не переживай так сильно. Чем смогу — помогу. Ты меня извини, но больше времени у меня нет.
      Грубер встал. В руках он смущенно мял зеленую кепку садовника. Глаза его залились слезами.
      — Спасибо вам, господин премьер-министр. Я, конечно, понимаю, вы помогли бы, если бы могли. Вы... вы человек хороший, господам премьер-министр...
      И Грубер понуро побрел к двери.
      Селдон проводил его взглядом и покачал головой. Умножить заботы Грубера на квадриллион и получишь заботы людей, проживающих в двадцати пяти миллионах миров Империи. И как же ему, Селдону, разрешить все эти заботы, если он одному-единственному человеку, обратившемуся к нему за помощью, помочь не в силах?
      Одному-единственному человеку психоистория не в силах была помочь. А квадриллиону?
      Селдон грустно покачал головой, заглянул в список назначенных на сегодня аудиенций и похолодел. Громко, необычайно взволнованно, совсем не похоже на себя, он прокричал в переговорное устройство:
      — Догоните садовника! Верните его немедленно!

      — Так что там насчет новых садовников?! — воскликнул Селдон, как только Грубер вернулся в кабинет.
      Даже сесть он ему на этот раз забыл предложить.
      Грубер, часто-часто моргая, не успев прийти в себя, заикаясь, выдавил:
      — Н-новых с-садов-вников?
      — Ты сказал: «уйма новых садовников». Ты ведь так сказал? Что за новые садовники?
      Грубер явно удивился вопросу.
      — Ну а как же? Раз новый главный садовник, значит, и все садовники новые. Так принято вроде.
      — А я ничего такого не слыхал.
      — Просто, когда в прошлый раз меняли главного садовника, вы еще премьер-министром не были. Может, вас и на Транторе тогда не было вообще.
      — Но что это значит, объясни толком?
      — Ну, понимаете, садовников никогда не увольняют просто так. Кто-то помирает. Кто-то старится, и тогда их отправляют на пенсию. А когда в должность заступает новый главный садовник, больше половины садовников можно смело на пенсию отправлять. Вот их и отправляют, а набирают новеньких.
      — Помоложе?
      — Ну, отчасти так, а отчасти из-за того, что хотят что-нибудь поновее учудить в садах и парках, так что, может, у кого есть какие новые мысли.
      Территория-то у нас, сами знаете, какая здоровенная — считай, под пять тыщ квадратных километров будет. Чтобы все переустроить, это сколько лет надо.
      И ведь это мне за всем за этим наблюдать придется. Ну пожалуйста, господин премьер-министр, ну что вам стоит, ну замолвите вы словечко Императору! — Грубер с трудом переводил дыхание. — Вы же такой умный, ну пожалуйста!
      Селдон, казалось, был глух к мольбе Грубера. Он глубоко задумался, лоб его пересекли глубокие морщины.
      — И откуда же берут новых садовников?
      — Во всех мирах набирают — охотников-то хоть отбавляй. Скоро они валом повалят. Не меньше года уйдет, пока...
      — Откуда они прилетают? Откуда?
      — Да откуда хочешь. Требуется только знание садоводства. Так что всякий гражданин Империи имеет право счастья попытать.
      — Транторианцы тоже пытаются устроиться садовниками?
      — Нет, тут с Трантора никого нету. Откуда на Транторе садовники возьмутся? Эти скверики под куполами — разве ж это сады? Тут цветочки в горшках, а звери — в клетках. Транторианцы, они, бедняги, ничего не смыслят в том, что такое свежий воздух, настоящие ручьи, живая природа.
      — Хорошо, Грубер. А теперь слушай меня. Я дам тебе задание. Ты должен будешь еженедельно представлять мне списки всех тех новых садовников, которые должны будут прибыть сюда. Полные сведения. Имя. Откуда прибыл. Регистрационный номер. Образование. Опыт работы. Все, что имеется уже сейчас, представь мне как можно скорее. Я дам тебе людей в помощь. Людей с техникой, понял? Ты сам каким компьютером пользуешься?
      — Да самым обыкновенным, чтоб за растениями следить и зверями.
      — Ясно? Я дам тебе людей, которые сделают все, с чем ты не сумеешь справиться. Просто сказать тебе не могу, как это важно.
      — А если я это все сделаю...
      — Грубер, сейчас не время заключать сделки. Подведешь — не быть тебе главным садовником. Но тогда все будет гораздо хуже. Уйдешь в отставку без всякой пенсии.
      Как только за Грубером закрылась дверь, Селдон рявкнул в переговорное устройство:
      — Отменить все аудиенции до конца дня!
      Он устало откинулся на спинку стула. Тело его обмякло, сердце часто билось. Впервые за долгие годы он ощутил себя на все пятьдесят. Спазм головной боли нахлынул горячей волной. Столько лет, да что там лет — столько десятилетий охрану дворца делали все более надежной и непроницаемой, оснащали всевозможными средствами безопасности и сигнализации.