В некоторых отношениях Сэтчем придерживался прямо-таки пуританской строгости (такое, в принципе, можно было сказать о любом секторе, но в каждом из них моральные нормы трактовались по-своему и запреты были свои собственные). В Сэтчеме, к примеру, царил сухой закон, и в рецепты напитков вводили какие-то тонизирующие вещества, но ни в коем случае — ни капли алкоголя.
      Рейч купил себе бокал какого-то напитка. Вкус его ему совсем не понравился, однако он принялся потягивать напиток, неторопливо оглядывая посетителей бара.
      Поймав на себе взгляд женщины, сидевшей через несколько столиков от него, он не сумел отвернуться. Женщина была хороша собой, и судя по тому, как она смотрела на Рейча, было совершенно ясно, что сэтчемцы далеко не во всем такие уж пуритане.
      Вскоре женщина поднялась и пошла к столику Рейча. Рейч не спускал с нее глаз и думал о том, какая тоска, что он не может себе позволить сейчас удариться в любовные приключения.
      Подойдя к столику, женщина остановилась и, не дождавшись приглашения, грациозно уселась на свободный стул.
      — Привет! — улыбнулась она. — А ты, как я погляжу, новенький?
      — Попала в точку, — улыбнулся ей в ответ Рейч. — А стареньких, как я понимаю, ты всех знаешь?
      — Вроде того, — без тени смущения отозвалась женщина. — Меня зовут Манелла! А тебя?
      Рейчу хотелось провалиться сквозь землю. Такая женщина! Стройная, немного выше его ростом (как раз такие ему и нравились), белокожая, с пышной гривой рыжеватых волос. Одета она была немного небрежно, и, пожалуй, приложи она немного стараний, сошла бы за приличную женщину, не слишком утруждающую себя работой.
      — Не имеет смысла называться, — попытался отшутиться Рейч. — Кредиток у меня — кот наплакал.
      — Ай-ай-ай, как жалко, — скорчила гримасу Манелла. — И раздобыть негде?
      — Да я бы не против. Мне работа нужна. Не знаешь, куда бы пристроиться?
      — А какая тебе нужна работа?
      Рейч пожал плечами.
      — Я ничего такого особенного не умею, но вообще-то я не гордый.
      Манелла с прищуром посмотрела на него.
      — Знаешь, что я тебе скажу, господин Неизвестный? Можно и без кредиток.
      Рейч похолодел. Нет, он не жаловался на отсутствие успеха у женщин, но одно дело — с усами, а тут... что она такого нашла в его дурацкой ребячьей физиономии?
      — Слушай, — сказал он, стараясь перевести разговор на другое: — Пару недель назад тут дружок мой жил. Что-то никак не могу разыскать его. Раз уж ты вправду знаешь тут всех завсегдатаев, может, и его знала? Каспалов. Не слыхала? Каспал Каспалов, — уточнил он немного погромче.
      Манелла подумала и покачала головой.
      — Нет, не знаю такого.
      — Скверно. А то он — джоранумит, как и я. — (Нуль эмоций.) — Ты хоть знаешь, кто такие джоранумиты?
      Она снова покачала головой.
      — Не-а. Слово слыхала, но что это такое, понятия не имею. Это что, работа какая или что?
      Рейч расстроился.
      — Больно долго объяснять, — буркнул он.
      Манелла поняла, что беседа окончена, неохотно поднялась и пошла прочь. Рейч, надо сказать, был удивлен, что она так долго с ним просидела.
      (Что ж, хоть Селдон и твердил, что у Рейча недюжинные способности очаровывать людей, тут был не тот случай. Таким дамочкам денежки нужны.) Рейч почти рассеянно провожал взглядом Манеллу. Та остановилась около другого столика, за которым сидел одинокий мужчина среднего возраста, светловолосый, гладко причесанный. Физиономия его была безукоризненно выбрита, и Рейч подумал, что ему стоило бы отпустить бороду, поскольку тогда не было бы видно неприятно выпяченного и чуть скошенного вбок подбородка.
      Похоже, с безбородым Манелле повезло не больше, чем с Рейчем.
      Обменявшись с ним парой фраз, она отошла от его столика. Рейчу было искренне жаль ее, но, подумав, он решил, что вряд ли неудачи сопровождают ее так уж часто — она все-таки была удивительно хороша собой.
      Только Рейч успел замечтаться о том, как было бы здорово, если бы он все-таки... как одиночество его было нарушено. На этот раз к нему подсел тот самый мужчина, к которому подходила Манелла. Рейч жутко разозлился на себя за то, что мечты так опрометчиво унесли его от реальности. Мужчина самым натуральным образом застал его врасплох.
      Мужчина с любопытством разглядывал Рейча.
      — Прошу прощения, — сказал он, — вы только что говорили с моей подружкой.
      Рейч не смог сдержать улыбки.
      — Она такая добрая...
      — Это точно. Она действительно очень хорошая моя подружка. Простите, так уж вышло, что я слышал ваш разговор.
      — Вроде я ничего такого...
      — Нет-нет, не волнуйтесь. Но вы назвались джоранумитом.
      Сердце Рейча екнуло. Надо же, попал-таки в точку. Для Манеллы это слово оказалось пустым звуком, а вот для ее «дружка», похоже, что-то означало.
      Значило ли это, что он на верном пути? А может, совсем наоборот? В ловушке?

      Рейч старался как можно лучше разглядеть нового знакомого, пытаясь при этом сохранять наивность и дурашливость. Мужчина исподлобья смотрел на него зоркими зелеными глазами. Правая рука его легла на стол и почти угрожающе сжалась в кулак.
      Рейч, не мигая, смотрел на него и ждал, что будет.
      — Так, если я не ослышался, вы назвались джоранумитом.
      Рейч решил показать, будто разволновался. Это ему легко удалось.
      — А почему вы так заинтересовались, мистер? — спросил он.
      — Да потому что, сынок, уж больно ты молодой, — Не такой уж я молодой. Успел поглядеть выступления Джоранума по головидению, во всяком случае.
      — Да ну? И процитировать сможешь?
      — Ну, не то чтобы... — пожал плечами Рейч. — Но смысл помню.
      — Уж больно ты храбр, юноша. Вот так, в открытую заявлять, что ты — джоранумит... Не всем такое понравится.
      — А мне говорили, будто в Сэтчеме полным-полно джоранумитов.
      — Может и так. И потому ты сюда приехал?
      — Я работу ищу. Думал, может, мне подсобит еще какой джоранумит.
      — В Дале тоже джоранумитов хватает. Ты сам-то откуда?
      (Все ясно, почувствовал акцент. От этого было некуда деваться.) — Вообще-то, родом я из Миллимару, — ответил Рейч, — а в Дале жил потом.
      — Чем занимался?
      — Да так... Учился в школе маленько...
      — И с чего же это ты в джоранумиты подался?
      Рейч решил, что пора немного разгорячиться. Невозможно было прожить много лет в таком униженном и угнетенном секторе, каким был Даль, и не иметь объективных причин для того, чтобы стать хотя бы в душе джоранумитом. Подбодрившись, он объявил:
      — А с того, что я думаю, что народу надо дать больше свобод, дать ему возможность большего представительства в правительстве, обеспечить равенство секторов и миров вообще. Уж и не знаю, по-моему, такое любому в голову придет, если у него, конечно, имеется голова.
      — Ну а как насчет власти Императора? Хочешь, чтобы она была ликвидирована?
      Рейч призадумался. Конечно, можно было далеко зайти, высказывая радикальные взгляды, но вот относительно Императора — нет уж, увольте.
      — Я такого не говорил, — покачал он головой. — Я не против Императора, только, пожалуй, целой Империи для одного человека многовато будет.
      — Дело не в нем одном. Дело в имперской бюрократии. А что скажешь про Хари Селдона, премьер-министра?
      — А что я про него могу сказать? Я про него и не знаю ни фига.
      — Стало быть, ты знаешь, что народу следует дать побольше власти, верно?
      Рейч напустил на себя смущенный вид.
      — Ну, так же Джоранум говорил! Откуда мне знать, как это называется? Слыхал как-то, кто-то назвал это дело «демократией», но я не врубился, что это за штука.
      — Демократия — это способ правления, который пытались у себя наладить некоторые миры. Не сказал бы, что дела у них обстояли лучше, чем в других мирах. Так ты демократ?
      — Это так называется? — Рейч притворно склонил голову, делая вид, будто глубоко задумался. — Не, что-то мне не нравится это слово. «Джоранумит» как-то роднее...
      — Ясное дело, раз ты далиец...
      — Я там тока жил вообще-то.
      —...стало быть, ты горой за равенство и всякое такое прочее. Далийцы как угнетенный народ просто созданы для такого образа мыслей.
      — А вот я слыхал, что в Сэтчеме тоже многие по-джоранумитски думают. Их-то вроде бы никто не угнетает.
      — Тут другая причина. Сэтчемские мэры всегда мечтали стать Императорами. Не слыхал? — Рейч покачал головой. — Восемнадцать лет назад, — сказал мужчина, — была тут такая дамочка, Рэчел, так она еще бы чуть-чуть — и скинула бы Императора. Та еще была заварушка. Так что сэтчемцы — народ мятежный, и таких тут больше, чем джоранумитов.
      — Я про все такое ничего не знаю, — сказал Рейч. — Я не против Императора.
      — Но за то, чтобы власть была у народа, верно? Тебе не кажется, что некий выборный орган мог бы править Империей, не слишком углубляясь в политику и партизанские вылазки?
      — Чего? — выпучил глаза Рейч. — Я не понял.
      — Скажу попроще. Сможет ли куча народу быстро принять решение в острой ситуации, когда надо что-то решить очень быстро? Или они смогут только сидеть и ругаться?
      — Это я не знаю, но только мне сдается, что несправедливо, если за все миры сразу будут чего-то решать несколько людей.
      — А сражаться-то за свои взгляды ты готов? Или тебе больше трепаться нравится?
      — Сражаться мне покуда никто не предлагал, — сказал Рейч.
      — Ну а если бы предложили? Насколько это все для тебя серьезно — демократия твоя, или джоранумитские воззрения? А?
      — А чего? И сразился бы, если только от этого чего хорошее вышло бы.
      — Храбрый юноша. Стало быть, ты приехал в Сэтчем, чтобы сражаться за свои взгляды?
      — Да нет... — смущенно заерзал на стуле Рейч. — Я ведь, сэр, вам сказал: я работу ищу. Щас ведь работу найти непросто, а денег у меня — раз-два и обчелся. Жить-то парню на что-то надо, верно?
      — Не спорю. Как тебя зовут?
      Вопрос прозвучал неожиданно, но Рейч не замешкался с ответом.
      — Планше, сэр.
      — Это фамилия или имя?
      — Имя вроде.
      — Стало быть, как я понял у тебя нет денег и нет образования?
      — Похоже, так, сэр.
      — И специальности никакой?
      — Я не слишком много работал, но готов на все.
      — Ясно. Вот что я скажу тебе, Планше...
      Мужчина вынул из кармана небольшой белый треугольник, нажал на него, и на поверхности треугольника появились буквы. Мужчина провел по надписи подушечкой большого пальца — и буквы зафиксировались.
      — Вот, — сказал он. — Тут написано, к кому обратиться. Как пойдешь, возьми вот это с собой. Там найдется для тебя работа.
      Рейч взял у незнакомца треугольник и поглядел на него. Буквы слабо светились, но прочитать Рейч ничего не мог, как ни силился. Он с опаской глянул на мужчину.
      — А вдруг скажут: украл?
      — Это невозможно украсть. Там моя подпись, а еще — твое имя.
      — А если спросят, кто вы такой?
      — Не спросят. Скажи только, что тебе нужна работа. Есть шанс устроиться. Ничего не обещаю, но шанс есть. А вот тут написано, как пройти.
      И мужчина вручил Рейчу другую карточку. Адрес Рейч разобрал моментально.
      — Спасибо, — смущенно пробормотал он.
      Мужчина приветливо помахал ему на прощание.
      Рейч встал и вышел из бара, гадая, что его ждет впереди.

      Туда-обратно. Туда-обратно. Туда-обратно...
      Глеб Андорин следил взглядом за Намарти, который, заложив руки за спину, расхаживал взад-вперед по комнате. Похоже было, он просто не в силах усидеть на месте, настолько обуреваем страстями.
      А Андорин смотрел на него и думал: «Ведь он — не самый умный человек в Империи. Да что там в Империи — и в партии не самый умный. И не самый хитрый, и не самый талантливый. Его то и дело приходится удерживать от опрометчивых решений, и все-таки он всех нас обошел. Мы могли бы сдаться, послать все куда подальше, а он — ни за что на свете. Хотя, кто знает, может, как раз такой человек нам и нужен. Не будет такого, так и вообще ничего не получится».
      Намарти резко остановился, словно почувствовал на себе взгляд Андорина, обернулся и сказал:
      — Учти, если опять собираешься делать мне внушение из-за Каспалова, лучше не старайся.
      — Больно мне надо тебе внушения делать, — слегка пожал плечами Андорин. — Что толку-то? Дело сделано. Вред причинен.
      — Какой вред, Андорин? Какой вред?! Если бы я этого не сделал, вред был бы причинен нам! Еще чуть-чуть, и этот человек предал бы нас. Месяц — максимум, и он побежал бы от нас...
      — Знаю. Я был там. Я слышал, что он говорил.
      — Ну так кому как не тебе понимать, что другого выбора не было. Не было! Или ты думаешь, будто бы мне по сердцу убивать старого товарища, а? Просто у меня не было выбора.
      — Ну ладно, ладно. У тебя не было выбора.
      Намарти снова принялся мерить шагами комнату. Через некоторое время он так же резко, как и в первый раз, остановился, обернулся и спросил:
      — Андорин, ты в богов веришь?
      — В кого? — недоуменно переспросил Андорин.
      — В богов.
      — И слова такого не слыхал никогда. Что это такое?
      — Да нет такого слова в галактическом языке. Сверхъестественные силы. Так веришь или нет?
      — Сверхъестественные силы? Так бы и сказал. Нет, я в такое не верю. По определению, сверхъестественное — это нечто такое, что существует независимо от законов природы, а независимо от законов природы не существует ничего. Ты что, в мистику ударился?
      Вопрос был задан шутливым тоном, однако взгляд Андорина выразил серьезнейшую озабоченность.
      Намарти пронзил его огненным взглядом. О, этот взгляд кого хочешь мог пронзить — так он был жгуч и ослепителен.
      — Не валяй дурака. Просто я читал об этом. Триллионы людей верят в сверхъестественное.
      — Знаю, — кивнул Андорин. — Испокон веков.
      — Вот именно. С доисторических времен. Само слово «боги» — неизвестного происхождения. Очевидно, сам язык, в котором оно употреблялось, не сохранился. Скорее всего, от него одно только это слово и осталось... А известно ли тебе, как много существует различных верований во всевозможных богов?
      — Полагаю, что оно более или менее соответствует числу всевозможных тупиц среди жителей Галактики.
      Намарти пропустил это замечание мимо ушей и продолжал:
      — Кое-кто считает, что это слово родилось тогда, когда все человечество проживало на одной-единственной планете.
      — Опять мифология. Такая же несусветная чушь, как сверхъестественные силы. Никакого единственного мира — прародины человечества — не существовало никогда.
      — Он должен был существовать, Андорин, — нервно возразил Намарти. — Люди не могли произойти на разных планетах и дать один-единственный вид.
      — Пускай так, но все равно в определенном смысле слова такого мира не существует. Известно, где он находится? Нет, неизвестно. Известно, как называется? Нет, неизвестно. Значит, и говорить не о чем. Значит, его и нет вовсе.
      — Считается, что эти боги, — продолжал гнуть свое Намарти, — защищают человечество и заботятся о его безопасности, по крайней мере, о безопасности тех людей, которые в них верят. И в те времена, когда существовал один-единственный мир, одна-единственная планета, где жили люди, вполне естественно, что боги оберегали людей — ведь их было так мало. О таком мире они должны были заботиться примерно как старшие братья или как родители.
      — Как это мило с их стороны! А вот посмотрел бы я на них, возьмись они опекать всю Галактику, всю Империю.
      — А может, им, и правда, такое под силу? Что, если они вечные?
      — А что, если солнце замерзнет? Что толку от всех этих «если бы» да «кабы»?
      — Я размышляю. Я думаю, между прочим. Неужели ты никогда не позволяешь своему уму никаких вольностей? Или ты все время держишь его на поводке?
      — Думаю, самое безопасное — держать его на поводке. И что же говорит вам, руководитель, ваш гуляющий без поводка ум?
      Намарти сердито зыркнул на Андорина, но лицо того было непроницаемо — ни тени насмешки.
      — Он говорит мне, — зловеще ухмыльнулся Намарти, — о том, что если боги существуют, то они на нашей стороне.
      — Если так, просто здорово. Но где доказательства?
      — Доказательства? Ладно, пусть не боги, пусть просто совпадение, удачное стечение обстоятельств — называй, как хочешь. Но очень удачное.
      Намарти неожиданно зевнул и уселся на стул. Похоже было, он здорово устал.
      «Вот и славно, — подумал Андорин. — Наконец утихомирился. Может, теперь заговорит нормально».
      — Относительно аварий в коммуникациях... — начал Намарти, но Андорин прервал его.
      — Знаешь, руководитель, а Каспалов не слишком ошибался. Чем дольше мы будем усердствовать, тем выше вероятность, что имперская безопасность разберется, кто за этим стоит. В конце концов мы на собственной мине, так сказать, подорвемся.
      — Не подорвались же пока. Пока подрывается имперская безопасность. Недовольство на Транторе уже просто-таки в воздухе повисло. Оно стало осязаемо, — ухмыльнулся Намарти, поднял руки и несколько раз сжал и разжал пальцы. — Вот оно, я его чувствую. И мы уже очень близки кнели. Мы готовы к следующему шагу.
      Андорин безотрадно улыбнулся.
      — О подробностях не спрашиваю, руководитель. Каспалов имел глупость полюбопытствовать и погубил себя. Я не Каспалов.
      — Вот как раз потому, что ты не Каспалов, тебе я и могу все рассказать. А еще потому, что теперь я знаю кое-что такое, чего не знал тогда.
      — Позволю себе предположить, что ты собираешься затеять смуту на дворцовой территории, — осторожно проговорил Андорин.
      Намарти гордо задрал голову.
      — Вот именно. Что же еще? Проблема, однако, состоит в том, как осуществить успешное проникновение на дворцовую территорию. У меня там есть источники информации, но это всего-навсего шпионы. А мне нужно, чтобы там оказались деятельные, решительные люди.
      — Нелегко внедрить таких вот деятельных и решительных в самый охраняемый из охраняемых районов Трантора.
      — Конечно, нелегко. Знаешь, сколько времени я голову ломал над этим? И сейчас бы ломал, но... нам на помощь подоспели боги.
      Андорин проговорил как можно более сдержанно:
      — Я что-то не склонен нынче к метафизическому диспуту. Скажи, что случилось, только, пожалуйста, если можно, без богов.
      — Я получил известие, — сказал Намарти заговорщицким шепотом, — о том, что Его Величество, наш милосерднейший и возлюбленнейший монарх КлеонI, решил назначить нового главного садовника. Первая свободная вакансия за четверть века.
      — Ну и что из этого?
      — Не догадываешься?
      Андорин задумался, покачал головой.
      — Видно, твои боги меня не жалуют. Нет, не догадываюсь.
      — Когда новый человек назначается на должность главного садовника, Андорин, ситуация такова, как если бы к власти пришел любой новый руководитель — премьер-министр, а то и сам Император. Новый главный садовник, безусловно, захочет поменять весь штат сотрудников. Отправит на пенсию всех, кого сочтет никому не нужным балластом, и наберет новых, молодых садовников. А их там много нужно — несколько сотен.
      — Очень может быть.
      — Не «может быть», а точно. Прежний главный садовник именно такую прополку учинил в свое время, и его предшественник, и предшественник его предшественника, и так далее. Набирать будут сотни садовников из Внешних Миров.
      — С какой стати — из Внешних?
      — А ты мозгами пораскинь — если они у тебя, конечно, есть, Андорин. Что понимают в садоводстве транторианцы, всю жизнь прожившие под куполами, не видевшие ничего, кроме комнатных цветочков, зоопарков да стерильных посадок пшеницы и садовых деревьев? Что они знают о природе?
      — А-а-а! Вот теперь понял.
      — Значит, желающие хлынут бурным потоком на дворцовую территорию. Безусловно, их будут самым тщательным образом проверять, но не так скрупулезно, как если бы они были транторианцами. А это позволит нам подсунуть в толпу жаждущих стать садовниками кое-кого из своих людей с подложными документами. Пусть кого-то отсеют, но некоторые попадут туда — должны попасть. Пройдут туда наши люди, пройдут, несмотря на то, что режим безопасности здорово ужесточен со времен неудачного покушения на жизнь премьер-министра Селдона (имя Селдона Намарти по обыкновению проговорил сквозь зубы). — Вот он наш шанс, наконец он у нас появился!
      Тут уж у Андорина закружилась голова. Он словно угодил в бешено вертящуюся воронку смерча.
      — А знаешь, руководитель, похоже, что-то есть в твоих разговорах об этих самых «богах»... Я как раз собирался кое-что рассказать тебе, и только теперь понял, что это — из той же оперы.
      Намарти подозрительно посмотрел на Андорина и вдруг с опаской огляделся по сторонам, словно только сейчас забеспокоился о том, не могли ли их подслушивать. Комната находилась в глубине старомодной резиденции и была отлично экранирована. Подслушать их никто не мог, да и найти их было непросто, не имея точного плана дома, и вдобавок все подходы к комнате охранялись верными членами организации.
      — Ты это о чем? — осторожно поинтересовался Намарти.
      — Я нашел для тебя человека. Молодого дурачка. Симпатяга такой — тебе он сразу понравится, вот увидишь. Физиономия придурковатая, глаза нараспашку, жил в Доле, горой за равенство и братство, Джоранум для него — самая большая любовь после далийского «кокоженого». Словом, я уверен, что ради нашего дела он будет готов на все.
      — Нашего дела? — небрежно переспросил Намарти. Пока Андорин его явно не убедил. — Он что, из наших?
      — На самом деле он из никаких. В голове у него жуткая каша, но он хорошо помнит, что Джоранум призывал к равенству секторов.
      — Да, была у него такая приманка на крючке, это точно.
      — Она и у нас есть, но только этот балбес верит в нее. Только и говорит, что о равенстве и представительстве народа в правительстве. Даже демократию упомянул.
      Намарти фыркнул.
      — За двадцать тысяч лет не было случая, чтобы демократия долго протянула.
      — Это точно, но нам-то какое дело? Главное, что этот придурок просто одержим, и я тебе точно говорю, руководитель: я его как увидел, сразу понял: вот оно, наше орудие, только я все гадал потом, к чему бы его приспособить, к какому делу. А теперь все ясно: его надо заслать на дворцовую территорию в качестве садовника.
      — Это как же? Он что-нибудь смыслит в садоводстве?
      — Думаю, ни черта не смыслит. Если он и работал, то только на самой неквалифицированной работе. Сейчас он работает водителем тягача, но раз такое дело, надо быстренько обучить его кое-чему из садоводства. Да если он сумеет хотя бы садовые ножницы держать, как полагается, думаю, мы сумеем устроить его помощником садовника. А что нам еще нужно?
      — Нам нужен некто, кто мог бы в нужный момент оказаться поблизости от того, кого мы хотим убрать, кто бы при этом не вызвал подозрений.
      — А я тебе еще раз повторяю: этот малый — воплощенная честная тупость. Такого невозможно заподозрить в чем-либо дурном.
      — И он сделает то, что мы ему велим?
      — Как пить дать.
      — А как ты с ним познакомился?
      — Не я. Сначала его Манелла подцепила.
      — Кто-кто?
      — Манелла. Манелла Дюбанкуа.
      — А, эта твоя деваха, — и Намарти поморщился. — Подруга, так сказать.
      — Она многих чья подруга, — сдержавшись, отпарировал Андорин. — Именно потому она так полезна. В людях разбирается превосходно, с первого взгляда понимает, кто что за птица. С этим малым она заговорила потому, что он ли понравился, а Манелле мало кто нравится чуть выше пояса. Так что сам понимаешь, что-то в нем есть, в этом парне, необычное и привлекательное. В общем, она поболтала с ним, — зовут его, кстати, Планше, — а потом подошла ко мне и сказала: «Это то, что тебе нужно, Глеб». А Манелла не ошибается.
      — Ну, — с прищуром спросил Намарти, — и как ты думаешь, Андорин, какую же службу сослужит нам это твое восхитительное орудие, если удастся забросить его на дворцовую территорию?
      Андорин развел руками.
      — Как что? Если все пойдет как надо, он сделает то, что нам нужно, — покончит с нашим дорогим Императором Клеоном I.
      Лицо Намарти исказила гримаса ярости.
      — Что?! Да ты с ума сошел! Зачем это нам нужно убивать Клеона? Он — наша опора в правительстве. Он — то прикрытие, под сенью которого мы сможем править. Он — наш мандат законности. Где твои мозги? Он нужен нам, как марионетка. Он нам не будет мешать, а наша позиция из-за его присутствия будет сильнее.
      Добродушное лицо Андорина залилось краской. Юмор, с которым он говорил до этого мгновения, враз улетучился.
      — Так чего же ты хочешь, в конце-то концов? Что задумал? Я уже устал гадать!
      Намарти поднял руку.
      — Тихо, тихо. Спокойно, не кипятись. Ничего ужасного. Ну, ты сам подумай. Кто погубил Джоранума? Кто сорвал все наши планы десять лет назад? Все этот проклятый математик! Империей теперь правит он со своей дурацкой болтовней насчет психоистории. Клеон — нуль без палочки.
      Избавиться нам нужно от Хари Селдона. Это его я пытался выставить в дурацком свете, представить беспомощным идиотом, не способным сделать ровным счетом ничего, когда по всему Трантору бушует одна авария за другой. Это к его порогу должны были сыпаться все несчастья! Он должен был оказаться во всем виноватым! И когда, — потирая руки, злорадно усмехнулся Намарти, — ему придет конец, вся Империя радостно вздохнет, головизионные новости взахлеб будут трезвонить о том, как теперь все будет славно и хорошо. — Пускай все будут знать, кто виновник аварий, — это не будет иметь ровным счетом никакого значения.
      Он поднял руку и нанес ею воображаемый удар — словно поразил невидимого противника в самое сердце.
      — А на нас будут смотреть, как на героев, как на спасителей Империи. А? Понял теперь? Ну что, сумеет твой самоотверженный юноша прикончить Хари Селдона?
      К Андорину наконец вернулось самообладание — по крайней мере, внешне.
      — Уверен, он сумеет. Чего тут не суметь? — сказал он с напускной небрежностью. — Клеона он худо-бедно уважает. Ты же знаешь, для простолюдинов Император окружен поистине мистическим ореолом. — Андорин едва заметно выделил слово «ты», и Намарти нахмурился. — К Селдону он таких чувств не питает.
      Вот так сказал Андорин, но внутри у него бушевала ярость. Нет, он совсем не этого хотел. Он был обманут.

      Манелла откинула волосы со лба и улыбнулась Рейчу.
      — Я же говорила, что тебе это ничего не будет стоить.
      Рейч зажмурился и почесал обнаженное плечо.
      — Может, теперь стребуешь?
      Она пожала плечами и озорно улыбнулась.
      — Почему?
      — А почему нет?
      — Да потому, что я имею право делать, что хочу. Получать удовольствие, например.
      — Со мной?
      — По-моему, тут больше никого нет.
      После длительной паузы Манелла промурлыкала:
      — Да тебе все равно столько не наскрести. Как твоя работа, а?
      — Да так... Лучше, чем ничего. Честно, лучше. Это ты того мужика уговорила меня нанять?
      Манелла медленно покачала головой.
      — Ты про Глеба Андорина? Я его ни о чем не просила. Просто сказала, что ты забавный малый.
      — А он не рассердится, что ты и я...
      — С чего бы это ему сердиться? Это не его дело. И не твое, между прочим.
      — А он кто? В смысле, кем работает?
      — Похоже, он вообще не работает. Он богатенький. Какой-то родственник прежних мэров.
      — Каких? Сэтчемских?
      — Ага. Терпеть не может имперское правительство. Ну, да и все мэры его терпеть не могли. Он говорит, что Клеона надо... — Манелла запнулась.
      — Что-то я разболталась. Смотри не вздумай кому-нибудь сказать такое.
      — Я? Да я и не слыхал ничего. И слушать не собираюсь.
      — Вот и умница.
      — Ну так и что Андорин-то? Он что, большой джоранумит? Важная шишка тут?
      — Понятия не имею.
      — Он что, про такое не разговаривает?
      — Со мной — нет.
      — О-о-о! — протянул Рейч, стараясь не выказать обиды.
      Манелла пытливо поглядела на него.
      — А что это ты так им интересуешься?
      — Да хочу затесаться к ним. Может, продвинусь получше. Работенка там почище, денежек погуще. Ну, сама понимаешь.
      — Может, Андорин тебе и подсобит. Ты ему нравишься. Это я точно знаю.
      — А нельзя ли, чтобы я ему еще больше понравился, а?
      — Попробую. Почему бы и нет? Ты же мне нравишься. Очень...
      Рейч нежно погладил плечо Манеллы. Как ему хотелось забыться и думать только о ней, а не о делах...

      — ...Глеб Андорин, — проговорил Селдон, устало потирая глаза.