[= Сколько будет 9х7]. The Feeling of Power (1959).

 
      Джехан Шуман привык иметь дело с высокопоставленными людьми, руководящими раздираемой распрями планетой. Он был штатским, но составлял программы для автоматических счетных машин самого высшего порядка. Поэтому генералы прислушивались к нему. Председатели комитетов конгресса – тоже.
      Сейчас в отдельном зале Нового Пентагона было по одному представителю тех и других. Генерал Уэйдер был темен от космического загара, и его маленький ротик сжимался кружочком. У конгрессмена Бранта было гладко выбритое лицо и светлые глаза. Он курил денебианский табак с видом человека, патриотизм которого достаточно известен, чтобы он мог позволить себе такую вольность.
      Высокий, изящный Шуман, программист Первого класса, глядел на них без страха.
      – Джентльмены, – произнес он, – это Майрон Луб.
      – Человек с необычайными способностями, открытый вами случайно, – безмятежно сказал Брант. – Помню.
      Он разглядывал маленького, лысого человечка с выражением снисходительного любопытства.
      Человечек беспокойно шевелил пальцами и то и дело переплетал их. Ему никогда еще не приходилось сталкиваться со столь великими людьми. Он был всего лишь пожилым техником низшего разряда; когда-то он провалился на всех экзаменах, призванных обнаружить в человечестве наиболее одаренных, и с тех пор застрял в колее неквалифицированной работы. У него была одна страстишка, о которой пронюхал великий Программист и вокруг которой поднимал такую страшную шумиху.
      Генерал Колдер сказал:
      – Я нахожу эту атмосферу таинственности детской.
      – Сейчас вы увидите, – возразил Шуман. – Это не такое дело, чтобы рассказывать первому встречному. Ауб! – В том, как он бросил это односложное имя, было что-то повелительное, но так подобало говорить великому Программисту с простым техником. – Ауб, сколько будет, если девять умножить на семь?
      Ауб поколебался; в его бледных глазах появилась тревога.
      – Шестьдесят три, – сказал он.
      Конгрессмен Брант поднял брови.
      – Это верно?
      – Проверьте сами, сэр.
      Конгрессмен достал из кармана счетную машинку, дважды передвинул ее рычажки, поглядел на циферблат у себя на ладони, потом сунул машинку обратно.
      – Это вы и хотели нам показать? – спросил он. – Фокусника?
      – Больше, чем фокусника, сэр. Ауб запомнил несколько простых операций и с их помощью ведет расчеты на бумаге.
      – Бумажный счетчик, – вставил генерал со скучающим видом.
      – Нет, сэр, – терпеливо возразил Шуман. – Совсем не то. Просто листок бумаги. Генерал, будьте любезны задать число!
      – Семнадцать, – сказал генерал.
      – А вы, конгрессмен?
      – Двадцать три.
      – Хорошо. Ауб! Перемножьте эти числа и покажите джентльменам, как вы это делаете.
      – Да, Программист, – сказал Ауб, втянув голову в плечи. Из одного кармана он извлек блокнотик, из другого – тонкий автоматический карандаш. Лоб у него собрался складками, когда он выводил на бумаге затейливые значки.
      Генерал Уэйдер резко бросил ему:
      – Покажите, что там.
      Ауб подал ему листок, и Уэйдер сказал:
      – Да, это число похоже на 17.
      Брант кивнул головой.
      – Верно, но, мне кажется, скопировать цифры со счетчика сможет всякий. Думаю, что мне и самому удастся нарисовать 17, даже без практики.
      – Разрешите Аубу продолжать, джентльмены, – бесстрастно произнес Шуман.
      Ауб снова взялся за работу, руки у него слегка дрожали. Наконец он произнес тихо.
      – Это будет 391.
      Конгрессмен Брант снова достал свой счетчик и защелкал рычажками.
      – Черт возьми, верно! Как он угадал!
      – Он не угадывает, джентльмены, – возразил Шуман. – Он рассчитал результат. Он сделал это на листке бумаги.
      – Чепуха, – нетерпеливо произнес генерал. – Счетчик – это одно, а значки на бумаге – другое.
      – Объясните, Ауб, – приказал Шуман.
      – Да, Программист. – Ну вот, джентльмены, я пишу 17, а под ним 23. Потом я говорю себе: 7 умножить на 3.
      Конгрессмен прервал мягко:
      – Нет, Ауб, задача была умножить 17 на 23.
      – Да, я знаю, – серьезно ответил маленький техник, – но я начинаю с того, что умножаю 7 на 3, потому что так получается. А 7 умножить на 3 – это 21.
      – Откуда вы это знаете? – спросил конгрессмен.
      – Просто запомнил. На счетчике всегда получается 21. Я проверял много раз.
      – Это значит, что так будет получаться всегда, неправда ли? – заметил конгрессмен.
      – Не знаю, – пробормотал Ауб. – Я не математик. Но, видите ли, у меня всегда получаются правильные ответы.
      – Продолжайте.
      – 3 умножить на 7 – это 21, так что я и пишу 21. Потом трижды один – три, так что я пишу тройку под двойкой…
      – Почему под двойкой? – прервал вдруг Брант.
      – Потому что… – Ауб обратил беспомощный взгляд к своему начальнику. – Это трудно объяснить.
      Шуман вмешался.
      – Если вы примете его работу, как она есть, то подробности можно будет поручить математикам.
      Брант согласился.
      Ауб продолжал:
      – 2 да 3 – пять, так что из 21 получается 51. Теперь оставим это на время и начнем заново. Перемножим 7 и 2, будет 14, потом 1 и 2, это будет 2. Сложим, как раньше, и получим 34. И вот, если написать 34 вот так под 51 и сложить их, то получится 391. Это и будет ответ.
      Наступило минутное молчание, потом генерал Уэйдер сказал:
      – Не верю. Он городит чепуху, складывает числа и умножает их так и этак, но я ему не верю. Это слишком сложно, чтобы могло быть разумным.
      – О нет, сэр, – смятенно возразил Ауб. – Это только кажется сложным, потому что вы не привыкли. В действительности же правила довольно просты и годятся для любых чисел.
      – Для любых? – переспросил генерал. – Ну, так вот. – Он достал свой счетчик (военную модель строгого стиля) и поставил его наугад. – Помножьте на бумажке – 5, 7, 3, 8. Это значит… Это значит 5738.
      – Да, сэр, – сказал Ауб и взял новый листок бумаги.
      – Теперь… – Генерал снова заработал счетчиком. – Пишите: 7, 2, 3,
      9. Число 7239.
      – Да, сэр.
      – А теперь перемножьте их.
      – Это займет много времени, – прошептал Ауб.
      – Неважно.
      – Валяйте, Ауб, – весело сказал Шуман.
      Ауб принялся за дело. Он брал один листок за другим. Генерал достал часы и засек время.
      – Ну что, кончили колдовать, техник? – спросил он.
      – Сейчас кончу, сэр… Готово. 41537382. – Ауб показал записанный результат.
      Генерал Уэйдер недоверчиво улыбнулся, передвинул контакты умножения на своем счетчике и подождал, пока цифры остановятся. А когда он взглянул, сказал с величайшим изумлением:
      – Великие галактики, это верно!
      Президент Всепланетной Федерации позволил подвижным чертам своего лица принять выражение глубокой меланхолии. Денебианская война, начавшаяся как широкое, популярное движение, выродилась в скучное маневрирование и контрманеврирование, с постоянно растущим на Земле недовольством. Однако оно росло и на Денебе.
      А тут конгрессмен Брант, глава важного военного комитета, беспечно тратит свою получасовую аудиенцию на разговоры о чепухе.
      – Расчеты без счетчика, – нетерпеливо произнес президент, – это противоречие понятий.
      – Расчеты, – возразил конгрессмен, – это только система обработки данных. Их может сделать машина, может сделать и человеческий мозг. Позвольте привести пример. – И, пользуясь недавно приобретенными знаниями, он получал суммы и произведения, пока президент не заинтересовался против своей воли.
      – И это всегда выходит?
      – Каждый раз, сэр. Это абсолютно надежно.
      – Трудно ли этому научиться?
      – Мне понадобилась неделя, чтобы понять по-настоящему. Думаю, что дальше будет легче.
      – Хорошо, – сказал президент, подумав, – это интересная салонная игра, но какая от нее польза?
      – Какая польза от новорожденного ребенка, дорогой президент? В данный момент пользы нет, но разве вы не видите, что это указывает нам путь к освобождению от машины? Подумайте, сэр. – Конгрессмен встал, и в его звучном голосе автоматически появились интонации, к которым он прибегал в публичных дебатах. – Денебианская война – это война между счетными машинами. Денебианские счетчики создают непроницаемый заслон против нашего обстрела, наши счетчики – против их обстрела. Как только мы улучшаем работу своих счетчиков, другая сторона делает то же, и такое жалкое, бесцельное равновесие держится уже пять лет.
      А теперь у нас есть способ, позволяющий обойтись без счетчика, перепрыгнуть через него, обогнать его, мы можем сочетать механику расчетов с человеческой мыслью; мы можем получить эквивалент счетчикам, миллионам их. Я не могу предсказать все последствия в точности, но они будут неисчислимыми. А если Денеб будет продолжать упрямиться, они могут стать катастрофическими.
      Президент смутился.
      – Чего вы от меня хотите?
      – Чтобы вы поддержали в административном отношении секретный проект, касающийся людей-счетчиков. Назовем его Проект Числа, если хотите. Я могу поручиться за свой комитет, но мне нужна административная поддержка.
      – Но каковы пределы возможностей для людей-счетчиков?
      – Пределов нет. По словам Программиста Шумана, познакомившего меня с этим открытием…
      – Я слышал о Шумане.
      – Да. Так вот, доктор Шуман говорит, что теоретически счетная машина не может делать ничего такого, чего не мог бы сделать человеческий мозг. Машина попросту берет некоторое количество данных и производит с ними конечное количество операций. Человек может воспроизвести этот процесс.
      Президент долго обдумывал слова Бранта, потом сказал:
      – Если Шуман говорит, что это так, то я готов поверить ему – теоретически. Но практически: может ли кто-нибудь знать, как счетная машина работает?
      Брант вежливо засмеялся.
      – Да, господин президент, я тоже спрашивал об этом. По-видимому, было время, когда счетные машины проектировались людьми. Конечно, эти машины были очень простыми – ведь это было еще до того, как были разработаны способы использования одних счетчиков для проектирования других, более совершенных.
      – Да-да, продолжайте.
      – Очевидно, техник Ауб в свободное время занимался восстановлением некоторых старых устройств; в процессе работы он изучал их действия и решил, что может воспроизвести их. Умножение, проделанное мною сейчас, – это только воспроизведение работы счетной машины.
      – Поразительно!
      Конгрессмен слегка откашлялся.
      – Разрешите мне указать еще на одну сторону вопроса. Чем больше мы будем развивать это дело, тем меньше усилий нам потребуется на производство счетных машин и их обслуживание. Их работу возьмет на себя человек, а мы сможем использовать все больше энергии на мирные цели, и средний человек будет все меньше ощущать гнет войны. А это, конечно, полезно для правящей партии.
      – Вот как, – сказал президент, – теперь я вижу, к чему вы клоните. Хорошо, садитесь, сэр, садитесь. Мне нужно подумать обо всем этом… А сейчас – покажите-ка мне еще раз фокус с умножением. Посмотрим, сумею ли я разобраться в нем и повторить.
      Программист Шуман не пытался торопить события. Лессер был консервативен, очень консервативен и любил работать с вычислительными машинами, как работали его отец и дед. Кроме того, он контролировал концерн по производству вычислительных машин, и если его удастся убедить примкнуть к Проекту Числа, то это откроет большие возможности.
      Но Лессер упирался. Он сказал:
      – Я не уверен, что мне понравится идея отказаться от вычислительных машин. Человеческий ум – капризная штука. А машина дает на одну и ту же задачу всегда один и тот же ответ. Кто поручится, что человек будет делать то же?
      – Разум человека, расчетчик Лессер, только манипулирует с фактами. Делает ли это он или машина – неважно. То и другое – только орудия.
      – Да-да. Я проследил за вашим остроумным доказательством того, что человек может воспроизвести работу машины, но это мне кажется несколько необоснованным. Я могу согласиться с теорией, но есть ли у нас основания думать, что теорию можно превращать в практику?
      – Думаю, сэр, что есть. В конце концов, вычислительные машины существовали не всегда. У древних людей, с их каменными топорами и железными дорогами, таких машин не было.
      – Должно быть, они и не вели расчетов.
      – Можете не сомневаться. Даже для строительства железной дороги или пирамиды нужно уметь рассчитывать, а они это делали без тех вычислительных машин, какими пользуемся мы.
      – Вы хотите сказать – они считали так, как вы мне показывали?
      – Может быть, и не так. Этот способ – мы назвали его «графитикой», от древнего слова «графе» (пишу), – разработан на основе счетчиков, так что он не мог предшествовать им. Но все-таки у древних людей должен был быть какой-то способ, верно?
      – Забытое искусство! Если вы говорите о забытых искусствах…
      – Нет-нет. Я не сторонник этой теории, хотя и не скажу, что она невероятна. В конце концов, человек питался зернами злаков до введения гидропоники, и если первобытные народы ели зерно, то должны были выращивать злаки в почве. Как иначе они могли это делать?
      – Не знаю, но поверю в выращивание из почвы, когда увижу, что кто-нибудь вырастил так что-либо. И поверю в добывание огня путем трения двух кремней друг о друга, если увижу, что кому-то это удалось.
      Шуман заговорил примирительно:
      – Давайте будем держаться графитики. Это только часть процесса эфемеризации. Транспорт с его громоздкими приспособлениями уступает место непосредственному телекинезу. Средства связи становятся все менее массивными и более надежными. А сравните свой карманный счетчик с неуклюжими машинами тысячелетней давности. Почему бы не сделать еще один шаг и не отказаться от счетчиков совсем? Послушайте, сэр. Проект «Число» – верное дело; прогресс налицо. Но нам нужна ваша помощь. Если вас не трогает патриотизм, то подумайте об интеллектуальной романтике!
      Лессер возразил скептически:
      – Какой прогресс?.. Что вы умеете делать, кроме умножения? Сумеете вы проинтегрировать трансцендентную функцию?
      – Со временем сумею, сэр. Со временем. С месяц назад я научился производить деление. Я могу находить, и находить правильно, частное в целых и десятичных.
      – В десятичных? До какого знака?
      Программист Шуман постарался сохранить небрежный тон.
      – До какого угодно.
      Лицо у Лессера вытянулось.
      – Без счетчика?
      – Можете проверить.
      – Разделите 27 на 13. С точностью до шестого знака.
      Через пять минут Шуман сказал:
      – 2,076923.
      Лессер проверил.
      – Поразительно! Умножение не мое призвание, оно относится, в сущности, к целым числам, и я думал, что это просто фокус. Но десятичные…
      – И это не все. Есть еще одно достижение, пока еще сверхсекретное, о котором, строго говоря, я не должен был бы упоминать. Но все же… Возможно, что нам удастся овладеть квадратными корнями.
      – Квадратными корнями?
      – Там есть кое-какие занозы, которые мы еще не сумели выровнять, но техник Ауб – человек, изобретший эту науку и обладающий большой интуицией, – говорит, что почти решил эту проблему. И он только техник. А для такого человека, как вы, опытного и талантливого математика, здесь не должно быть ничего трудного.
      – Квадратные корни, – пробормотал заинтересованный Лессер.
      – И кубические тоже. Идете вы с нами?
      Рука Лессера вдруг протянулась к нему.
      – Рассчитывайте на меня!
      Генерал Уэйдер расхаживал по комнате взад-вперед и обращался к своим слушателям так, как вспыльчивый учитель обращается к упрямым ученикам. Генерал не задумывался о том, что его слушателями были ученые, стоящие во главе проекта «Число». Он был их главным начальником и помнил об этом каждый момент, когда не спал.
      Он говорил:
      – Ну, с квадратными корнями все в порядке. Я не умею их извлекать и не понимаю метода, но это замечательно. И все-таки нельзя уводить проект в сторону, к тому, что некоторые из вас называют основной теорией. Можете забавляться с графитикой как вам угодно по окончании войны, но в данную минуту нам нужно решать специфические и весьма практические задачи.
      Техник Ауб, сидевший в дальнем углу, слушал его с напряженным вниманием. Правда, он больше не был техником: его причислили к Проекту, дав ему звучный титул и хороший оклад. Но социальное различие осталось, и высокопоставленные ученые мужи никак не могли заставить себя смотреть на него как на равного. Надо отдать Аубу справедливость: он не добивался этого. Им было с ним так же неловко, как и ему с ними.
      Генерал продолжал:
      – Наша цель, джентльмены, проста: мы должны заменить счетную машину. Звездолет без счетчика можно построить впятеро быстрее и вдесятеро дешевле, чем со счетчиком. Если нам удастся обойтись без счетчиков, то мы сможем построить флот в пять-десять раз крупнее денебианского.
      И я вижу еще кое-что в перспективе. Сейчас это может показаться фантастикой, простой мечтой, но в будущем я предвижу боевые ракеты с людьми на борту.
      По аудитории пронесся шепот.
      Генерал продолжал:
      – В настоящий момент нас больше всего лимитирует тот факт, что боевые ракеты недостаточно «разумны». Вычислительная машина для управления ими должна быть слишком большой, и потому они очень плохо приспосабливаются к меняющемуся характеру противоракетной защиты. Лишь очень немногие из ракет достигают цели, и ракетная война заходит в тупик – для неприятеля, к счастью, так же, как и для нас.
      С другой стороны, ракета с одним-двумя человеками на борту, контролируемая в полете с помощью графитики, будет легче, маневреннее, разумнее. Это даст нам такое преимущество, которое вполне может привести нас к победе. Кроме того, джентльмены, условия войны заставляют нас думать еще об одном: человеческий материал гораздо доступнее вычислительной машины. Ракеты с людьми можно будет направлять в таких количествах и в таких условиях, в каких никакой военачальник не решился бы рисковать, имей он в распоряжении только ракеты со счетчиками…
      Генерал говорил еще о многом другом, но техник Ауб больше не слушал.
      Потом в тишине своего жилища он долго трудился над письмом, которое хотел оставить, и в конце концов после долгих сомнений и раздумий написал следующее:
      "Когда я начал работать над тем, что сейчас называется графитикой, это было только развлечением. Я не видел в этом ничего, кроме интересной забавы, умственной гимнастики.
      Когда же был создан проект «Число», то я подумал, что другие окажутся умнее меня; что графитику можно будет использовать на благо человечества – быть может, для разработки практичных телекинетических приспособлений. Но теперь я вижу, что она будет использована только для смерти и уничтожения.
      Я не в силах нести ответственность за то, что изобрел графитику".
      Окончив писать, техник Ауб тщательно навел на себя фокус белкового деполяризатора. Его смерть была мгновенной и безболезненной.
      Они стояли над могилой маленького техника, пока его открытию воздавалась должная честь.
      Программист Шуман склонял голову вместе с остальными, но внутренне оставался спокойным. Ауб сделал свое, и нужды в нем больше не было. Может быть, он и изобрел графитику, но, раз появившись, она будет развиваться самостоятельно, приведет к созданию ракет с экипажем и прочим чудесам.
      «7, умноженное на 9, дает 63, – подумал Шуман с глубоким удовлетворением, – и чтобы сказать это мне, вычислительной машины не нужно. Вычислительная машина – у меня в голове». От этой мысли он преисполнился чувства гордости и ощущения собственной силы.

      Это рассказ в стиле Джеймса Бонда, написанный до того, как я услышал о Джеймсе Бонде.
      Те, кто читал мои произведения, знают, что я никогда не пользуюсь греховными мотивами в своих рассказах. Можете судить по остальным рассказам в этой книге.
      Но один издатель – не буду называть его имени – однажды сказал мне, что подозревает, что я не включаю в свои рассказы любовные сцены, потому что не способен их написать. Естественно, я отверг это предположение со всем презрением, какого оно заслуживало, и сказал в сердцах, что только моя прирожденная чистота и высокая нравственность удерживают меня от этого.
      Так как на его лице отразилось явное недоверие, я сказал:
      – Я вам покажу. Напишу научно-фантастический любовный рассказ, но не для публикации.
      Но оказалось, что это тоже рассказ-загадка, и мне он так понравился, что я решил его опубликовать.
      Он показывает, на что я способен, если захочу. Просто дело в том, что обычно я не хочу этого.
      Все началось как сон. Я ничего не организовывал, ни к чему не притрагивался. Просто смотрел, как все делается само собой. Может, уже тогда мне следовало ощутить приближение катастрофы.
      Началось все с моего обычного месячного перерыва между заданиями. Месяц на задании и месяц отдыха – таково обыкновение Галактической Службы. Я добрался до Марспорта, где нужно было три дня ждать короткого рейса на Землю.
      Обычно Хильда – Боже благослови ее, лучшей жены не было никогда, – ждала бы меня здесь, и мы спокойно и прекрасно провели бы время. Правда, Марспорт – дьявольская дыра и не подходит для прекрасного проведения времени. Но как это объяснить Хильде?
      Но на этотраз моя теща – Боже благослови ее, для разнообразия – заболела за два дня до того, как я достиг Марспорта, и в ночь перед посадкой я получил космограмму от Хильды. Она сообщала, что останется на Земле с матерью и на этот раз не встретит меня.
      Я ответил выражениями любви и сожаления, а также искренним выражением тревоги по поводу ее матери, потом посадка, и вот я здесь.
      Я _в _М_а_р_с_п_о_р_т_е _б_е_з _Х_и_л_ь_д_ы_!
      Пока все еще ничего, понимаете? Пока только рама от картины, кости женщины. Надо нанести цвета и линии на холст, нарастить кожу и плоть на кости.
      Поэтому я позвонил Флоре – (Флора – редкий эпизод из прошлого) и с этой целью использовал видеобудку. Черт возьми все расходы, вперед на полной скорости!
      Я считал, что десять к одному ее на месте не окажется, она занята, ее видеофон отключен, она умерла, наконец.
      Но она оказалась на месте, видеофон не отключен, и она совсем не выглядела мертвой.
      Выглядела она лучше, чем когда бы то ни было. Возраст не может изменить ее бесконечного разнообразия. И одежда, которая на ней была, вернее, которой на ней почти не было, помогала этому.
      Рада ли она мне? Она воскликнула:
      – Макс! Сколько лет прошло!
      – Знаю, Флора. Свободна ли ты? Потому что угадай. Я в Марспорте без Хильды.
      Она снова воскликнула:
      – Замечательно! Так иди ко мне!
      Я вытаращил глаза. Это уж слишком.
      – Ты хочешь сказать, что ты свободна?
      Вы должны понять, что Флора не бывает свободна без предварительной договоренности. Такая уж она красотка.
      Она ответила:
      – Ну, у меня есть одно не очень важное свидание, Макс, но я об этом позабочусь. Приходи немедленно.
      – Иду, – счастливо ответил я.
      Флора – такая девушка… Вот что я вам скажу. В ее квартире марсианское тяготение, 0,4 земного. Машины, избавляющие от марсианской псевдогравитации, дорого стоят, конечно, но говорю вам, дело того заслуживает, а платить ей никогда не было трудно. Если вы когда-нибудь держали в объятиях девушку при тяготении в 0,4 земного, вам объяснения не нужны. А если не держали, мне вас жаль. Тут никакие объяснения не помогут.
      А еще говорят о ходьбе по облакам…
      И имейте в виду, девушка должна знать, как управляться в низкой гравитации. Флора знала. О себе я не говорю, понимаете, но Флора не стала просто бы так приглашать меня к себе, срывая другие свидания. Даже если бы была свободна. Но она никогда не бывает свободна.
      Я кончил разговор. Только перспектива увидеть ее во плоти – и в какой плоти! – заставила меня стереть изображение с экрана так быстро. И вышел из будки.
      И именно в этот момент, в это самое мгновение первый порыв катастрофы долетел до меня.