А коренастый, широкоплечий Тревельян, который был ниже его разве что на дюйм, по-прежнему выглядел настоящим коротышкой. Однако за последний год он стал очень самолюбив и никому не позволял безнаказанно употреблять это прозвище. Впрочем, настоящее имя нравилось ему еще меньше, и его называли просто Тревельяном или каким-нибудь прилично звучавшим сокращением фамилии. А чтобы еще более подчеркнуть свое возмужание, он упорно отращивал баки и жесткие, как щетина, усики.
      Сейчас он вспотел от волнения, и Джордж, к тому времени тоже сменивший картавое «Джооджи» на односложное гортанное «Джордж», глядел на него, посмеиваясь.
      Они находились в том же огромном зале, где их однажды уже собирали десять лет назад (и куда они с тех пор ни разу не заходили). Казалось, внезапно воплотилось в действительность туманное сновидение из далекого прошлого. В первые минуты Джордж был очень удивлен, обнаружив, что все здесь как будто стало меньше и теснее, но потом он сообразил, что это вырос он сам.
      Собралось их здесь меньше, чем в тот, первый раз, и одни юноши. Для девушек был назначен другой день.
      – Не понимаю, почему нас заставляют ждать так долго, – вполголоса сказал Тревельян.
      – Обычная волокита, – заметил Джордж. – Вез нее не обойдешься.
      – И откуда в тебе это идиотское спокойствие? – раздраженно поинтересовался Тревельян.
      – А мне не из-за чего волноваться.
      – Послушать тебя, так уши вянут! Надеюсь, ты станешь дипломированным возчиком навоза, вот тогда-то я на тебя погляжу. – Он окинул толпу угрюмым, тревожным взглядом.
      Джордж тоже посмотрел по сторонам. На этот раз система была иной, чем в День чтения. Все шло гораздо медленнее, а инструкции были розданы сразу в печатном виде – значительное преимущество перед устными инструкциями еще не умеющим читать детям. Фамилии «Плейтен» и «Тревельян» по-прежнему стояли в конце списка, но теперь они уже знали, в чем дело.
      Юноши один за другим выходили из проверочных комнат. Нахмурившись и явно испытывая неловкость, они забирали свою одежду и вещи и отправлялись узнавать результаты.
      Каждого окружала с каждым разом все более редевшая кучка тех, кто еще ждал своей очереди. «Ну, как?», «Очень трудно было?», «Как по-твоему, что тебе дали?», «Чувствуешь разницу?» – раздавалось со всех сторон.
      Ответы были туманными и уклончивыми.
      Джордж, напрягая всю волю, держался в стороне. Такие разговоры – лучший способ вывести человека из равновесия. Все единогласно утверждали, что больше всего шансов у тех, кто сохраняет спокойствие. Но, несмотря ни на что, он чувствовал, как у него постепенно холодеют руки.
      Забавно, как с годами приходят новые заботы. Например, высококвалифицированные специалисты отправляются работать на другие планеты только с женами (или мужьями). Ведь на всех планетах необходимо поддерживать правильное соотношение числа мужчин и женщин. А какая девушка откажется выйти за человека, которого посылают на планету класса А? У Джорджа не было на примете никакой определенной девушки, да он и не интересовался ими. Еще не время. Вот когда его мечта осуществится и он получит право добавлять к своему имени слова «дипломированный программист», вот тогда он, как султан в гареме, сможет выбрать любую. Эта мысль взволновала его, и он постарался тут же выкинуть ее из головы. Необходимо сохранять спокойствие.
      – Что же это все-таки может значить? – пробормотал Тревельян. – Сначала тебе советуют сохранять спокойствие и хладнокровие, а потом тебя ставят в такое вот положение – тут только и сохранять спокойствие!
      – Может быть, это нарочно? Чтобы с самого начала отделить мужчин от мальчиков? Легче, легче, Трев!
      – Заткнись!
      Наконец вызвали Джорджа, но не по радио, как в тот раз, – его фамилия вспыхнула на световом табло.
      Джордж помахал Тревельяну рукой.
      – Держись, Трев! Не волнуйся.
      Когда он входил в проверочную комнату, он был счастлив. Да, счастлив!
      – Джордж Плейтен? – спросил человек, сидевший за столом.
      На миг в сознании Джорджа с необыкновенной четкостью возник образ другого человека, который десять лет назад задал такой же вопрос, и ему вдруг показалось, что перед ним тот же доктор, а он, Джордж, переступив порог, снова превратился в восьмилетнего мальчугана.
      Сидевший за столом поднял голову – его лицо конечно, не имело ничего общего с образом, всплывшим из глубин памяти Джорджа. У этого нос был картошкой, волосы жидкие и спутанные, а под подбородком висела складка, словно прежде он был очень толстым, а потом вдруг сразу похудел.
      – Ну? – раздраженно произнес он.
      Джордж очнулся.
      – Да, я Джордж Плейтен, сэр.
      – Так и говорите. Я – доктор Зэкери Антонелли. Сейчас мы с вами познакомимся поближе.
      Он пристально, по-совиному, разглядывал на свет маленькие кусочки пленки.
      Джордж внутренне содрогнулся. Он смутно вспомнил, что тот, другой доктор (он забыл, как его звали) тоже рассматривал такую же пленку. Неужели это та самая? Тот хмурился, а этот взглянул на него сейчас так, как будто его что-то рассердило.
      Джордж уже не чувствовал себя счастливым.
      Доктор Антонелли раскрыл довольно пухлую папку и осторожно отложил в сторону пленки.
      – Тут сказано, что вы хотите стать программистом вычислительных машин.
      – Да, доктор.
      – Вы не передумали?
      – Нет, сэр.
      – Это очень ответственная и сложная профессия. Вы уверены, что она вам по силам?
      – Да, сэр.
      – Большинство людей, еще не получивших образования, не называют никакой конкретной профессии. Видимо, они боятся повредить себе.
      – Наверное так, сэр.
      – А вас это не пугает?
      – Я полагаю, что лучше быть откровенным, сэр.
      Доктор Антонелли кивнул, но выражение его лица осталось прежним.
      – Почему вы хотите стать программистом?
      – Как вы только что сказали, сэр, это ответственная и сложная профессия. Программисты выполняют важную и интересную работу. Мне она нравится, и я думаю, что справлюсь с ней.
      Доктор Антонелли отодвинул папку и кисло взглянул на Джорджа.
      – Откуда вы знаете, что она вам понравится? Вы, наверное, думаете, что вас тут же подхватит какая-нибудь планета класса А?
      «Он пробует запугать меня, – с тревогой подумал Джордж. – Спокойно, Джордж, говори правду».
      – Мне кажется, что у программиста на это большие шансы, – произнес он, – но, даже если бы меня оставили на Земле, работа эта мне все равно нравилась бы, я знаю. («Во всяком случае, это так и я не лгу», – подумал Джордж.)
      – Пусть так, но откуда вы это знаете?
      Вопрос был задан таким тоном, словно на него нельзя было ответить разумно, и Джордж еле сдержал улыбку. У него-то имелся ответ!
      – Я читал о программировании, сэр, – сказал он.
      –  Что?
      На лице доктора отразилось неподдельное изумление, и это доставило Джорджу удовольствие.
      – Я читал о программировании, сэр, – повторил он. – Я купил книгу на эту тему и изучал ее.
      – Книгу, предназначенную для дипломированных программистов?
      – Да, сэр.
      – Но ведь вы могли не понять то, что там написано.
      – Да, вначале. Но я достал другие книги по математике и электронике и разобрался в них, насколько мог. Я, конечно, знаю не так уж много, но все-таки достаточно, чтобы понять, что мне нравится эта профессия и что я могу быть программистом. (Даже его родители ничего не знали о тайнике, где он хранил эти книги, и не догадывались, почему он проводит так много времени в своей комнате и почему не высыпается.)
      Доктор оттянул пальцами дряблую складку под подбородком.
      – А зачем вы это делали, друг мой?
      – Мне хотелось проверить, действительно ли эта профессия интересна.
      – Но ведь вам известно, что это не имеет ни малейшего значения. Как бы вас ни привлекала та или иная профессия, вы не получите ее, если физическое устройство вашего мозга делает вас более пригодным для занятий иного рода. Вам ведь это известно?
      – Мне говорили об этом, – осторожно ответил Джордж.
      – Так поверьте, что это правда.
      Джордж промолчал.
      – Или вы думаете, что изучение какого-нибудь предмета перестроит мозговые клетки в нужном направлении? А еще одна теорийка рекомендует беременной женщине чаще слушать прекрасную музыку, если она хочет, чтобы ребенок стал композитором. Вы, значит, верите в это?
      Джордж покраснел. Конечно, он думал и об этом. Он полагал, что, постоянно упражняя свой интеллект в избранной области, он получит таким образом дополнительное преимущество. Его уверенность в значительной мере объяснялась именно этим.
      – Я никогда… – начал было он, но не нашел, что сказать.
      – Ну, так это неверно, молодой человек! К моменту рождения ваш мозг уже окончательно сформирован. Он может быть изменен ударом, достаточно сильным, чтобы повредить его клетки, или разрывом кровеносного сосуда, или опухолью, или тяжелым инфекционным заболеванием – в любом случае обязательно к худшему. Но повлиять на строение мозга, упорно о чем-то думая, попросту невозможно. – Он задумчиво посмотрел на Джорджа и добавил: – Кто вам посоветовал делать это?
      Окончательно расстроившись, Джордж судорожно глотнул и ответил:
      – Никто, доктор. Это моя собственная идея.
      – А кто знал об этих ваших занятиях?
      – Никто. Доктор, я не хотел ничего плохого.
      – Кто сказал, что это плохо? Бесполезно, только и всего. А почему вы скрывали свои занятия?
      – Я… я думал, что надо мной будут смеяться. (Он вдруг вспомнил о недавнем споре с Тревельяном. Очень осторожно, как будто эта мысль только зародилась в самом отдаленном уголке его сознания, Джордж высказал предположение, что, пожалуй, можно кое-чему научиться, черпая знания, так сказать, вручную, постепенно и понемногу. Тревельян оглушительно расхохотался: «Джордж, не хватает еще, чтобы ты начал дубить кожу для своих башмаков и сам ткать материю для своих рубашек». И тогда он обрадовался, что сумел хорошо сохранить свою тайну.)
      Погрузившись в мрачное раздумье, доктор Антонелли перекладывал с места на место кусочки пленки, которые рассматривал в начале их разговора. Наконец он произнес:
      – Займемся-ка вашим анализом. Так мы ничего не добьемся.
      К вискам Джорджа приложили провода. Раздалось жужжание, и снова в его мозгу возникло ясное воспоминание о том, что происходило с ним в этом здании десять лет назад.
      Руки Джорджа были липкими от пота, его сердце отчаянно колотилось. Зачем, зачем он сказал доктору, что тайком читает книги?
      Всему виной было его проклятое тщеславие. Ему захотелось щегольнуть своей предприимчивостью и самостоятельностью, а вместо этого он продемонстрировал свое суеверие и невежество и восстановил доктора против себя. (Он чувствовал, что Антонелли возненавидел его за самодовольную развязность.)
      А теперь он довел себя до такого возбуждения, что анализатор, конечно, покажет полную бессмыслицу.
      Он не заметил, когда именно с его висков сняли провода. Он только вдруг осознал, что доктор стоит перед ним и задумчиво смотрит на него. А проводов уже не было. Отчаянным усилием воли Джордж взял себя в руки. Он полностью распростился с мечтой стать программистом. За каких-нибудь десять минут она окончательно рассеялась.
      – Наверно, нет? – уныло спросил он.
      – Что нет?
      – Из меня не выйдет программиста?
      Доктор потер нос и сказал:
      – Одевайтесь, заберите свои вещи и идите в комнату 15-С. Там вас будут ждать ваши бумаги и мое заключение.
      – Разве я уже получил образование? – изумленно спросил Джордж. – Мне казалось, что это только…
      Доктор Антонелли внимательно посмотрел на письменный стол.
      – Вам все объяснят. Делайте, как я сказал.
      Джордж почувствовал смятение. Что от него утаивают? Он годится только для профессии дипломированного чернорабочего, и его хотят подготовить, заставить смириться с этой судьбой?
      Он сразу полностью уверовал в правильность своей догадки, и ему пришлось напрячь все силы, чтобы не закричать.
      Спотыкаясь, он побрел к своему месту в зале. Тревельяна там не было, и, если бы Джордж в тот момент был способен осмысленно воспринимать окружающее, он обрадовался бы этому обстоятельству. В зале вообще уже почти никого не осталось, а те немногие, которые, судя по их виду, как будто намеревались его порасспросить, были слишком измучены ожиданием своей очереди в конце алфавита, чтобы выдержать его свирепый, полный злобной ненависти взгляд.
      По какому праву они будут квалифицированными специалистами, а он – чернорабочим? Чернорабочим! Он был в этом уверен.
      Служитель в красной форме повел его по коридорам, полным деловой суеты, мимо комнат, в каждой из которых помещалась та или иная группа специалистов – где два, а где пять человек: механики-мотористы, инженеры-строители, агрономы… Существовали сотни различных профессий, и значительная их часть будет представлена в этом году по крайней мере одним или двумя жителями его родного городка.
      В эту минуту Джордж ненавидел их всех: статистиков, бухгалтеров, тех, кто поважнее, и тех, кто помельче. Он ненавидел их за то, что они уже получили свои знания и им была ясна их дальнейшая судьба, а его самого, все еще не обученного, ждала какая-то новая волокита.
      Наконец он добрался до двери с номером 15-С. Его ввели в пустую комнату и оставили одного. На какой-то миг он воспрянул духом. Ведь, если бы эта комната предназначалась для чернорабочих, тут уже сидело бы много его сверстников.
      Дверь в невысокой, в половину человеческого роста, перегородке скользнула в паз, и в комнату вошел пожилой седовласый мужчина. Он улыбнулся, показав ровные, явно фальшивые зубы, однако на его румяном лице не было морщин, а голос сохранил звучность.
      – Добрый вечер, Джордж, – сказал он. – Я вижу, что на этот раз к нам в сектор попал только один из вас.
      – Только один? – с недоумением повторил Джордж.
      – Ну, по всей Земле таких, как вы, наберется несколько тысяч. Да, тысяч. Вы не одиноки.
      Джордж почувствовал раздражение.
      – Я ничего не понимаю, сэр, – сказал он. – Какова моя классификация? Что происходит?
      – Полегче, друг мой. Ничего страшного. Это могло бы случиться с кем угодно. – Он протянул руку, и Джордж, машинально взяв ее, почувствовал крепкое пожатие. – Садитесь. Меня зовут Сэм Элленфорд.
      Джордж нетерпеливо кивнул.
      – Я хочу знать, в чем дело, сэр.
      – Естественно. Во-первых, Джордж, вы не можете быть программистом. Я думаю, что вы и сами об этом догадались.
      – Да, – с горечью согласился Джордж. – Но кем же я тогда буду?
      – Это очень трудно объяснить, Джордж. – Он помолчал и затем отчетливо произнес: – Никем.
      – Что?!
      – Никем!
      – Что это значит? Почему вы не можете дать мне профессию?
      – Мы тут бессильны, Джордж, у нас нет выбора. За нас решает устройство вашего мозга.
      Лицо Джорджа стало землистым, глаза выпучились.
      – Мой мозг никуда не годится?
      – Да как сказать. Но в отношении профессиональной классификации – можете считать, что он действительно не годится.
      – Но почему?
      Элленфорд пожал плечами.
      – Вам, конечно, известно, как осуществляется на Земле программа образования. Практически любой человек может усвоить любые знания, но каждый индивидуальный мозг лучше подходит для одних видов знаний, чем для других. Мы стараемся по возможности сочетать устройство мозга с соответствующими знаниями в пределах квоты на специалистов каждой профессии.
      Джордж кивнул.
      – Да, я знаю.
      – Но иногда, Джордж, нам попадается молодой человек, чей интеллект не подходит для наложения на него каких бы то ни было знаний.
      – Другими словами, я не способен получить образование?
      – Вот именно.
      – Но это безумие. Ведь я умен. Я могу понять… – Он беспомощно оглянулся, как бы отыскивая какую-нибудь возможность доказать, что его мозг работает нормально.
      – Вы неправильно меня поняли, – очень серьезно произнес Элленфорд. – Вы умны. Об этом вопроса не встает. Более того, ваш интеллект даже выше среднего. К сожалению, это не имеет никакого отношения к тому, подходит ли он для наложения знаний. Вообще сюда почти всегда попадают умные люди.
      – Вы хотите сказать, что я не могу стать даже дипломированным чернорабочим? – пролепетал Джордж. Внезапно ему показалось, что даже это лучше, чем открывшаяся перед ним пустота. – Что особенного нужно знать, чтобы быть чернорабочим?
      – Вы недооцениваете чернорабочих, молодой человек. Существует множество разновидностей этой профессии, и каждая из этих разновидностей имеет свой комплекс довольно сложных знаний. Вы думаете, не требуется никакого искусства, чтобы правильно поднимать тяжести? Кроме того, для профессии чернорабочего мы должны отбирать не только подходящий тип мозга, но и подходящий тип тела. Вы не годитесь для этого, Джордж. Если бы вы стали чернорабочим, вас хватило бы ненадолго.
      Джордж знал, что не обладает крепким телосложением.
      – Но я никогда не слышал ни об одном человеке без профессии, – возразил он.
      – Таких людей немного, – ответил Элленфорд. – И мы оберегаем их.
      – Оберегаете? – Джордж почувствовал, как в его душе растут смятение и страх.
      – Вы находитесь под опекой планеты, Джордж. С того момента, как вы вошли в эту дверь, мы приступили к своим обязанностям. – И он улыбнулся.
      Это была добрая улыбка. Джорджу она показалась улыбкой собственника, улыбкой взрослого, обращенной к беспомощному ребенку.
      – Значит, я попаду в тюрьму? – спросил он.
      – Ни в коем случае. Вы просто будете жить с себе подобными.
      «С себе подобными!» Эти слова громом отдались в ушах Джорджа.
      – Вам нужны особые условия. Мы позаботимся о вас, – сказал Элленфорд.
      К своему ужасу, Джордж вдруг залился слезами. Элленфорд отошел в другой конец комнаты и, как бы задумавшись о чем-то, отвернулся.
      Джордж напрягал все силы, и судорожные рыдания сменились всхлипываниями, а потом ему удалось подавить и их. Он думал о своем отце, о матери, о друзьях, о Тревельяне, о своем позоре…
      – Я же научился читать! – возмущенно сказал он.
      – Каждый нормальный человек может научиться этому. Нам никогда не приходилось сталкиваться с исключениями. Но именно на этом этапе мы обнаруживаем… э… э… исключения. Когда вы научились читать, Джордж, мы узнали об особенностях вашего мышления. Дежурный врач уже тогда сообщил о некотором его своеобразии.
      – Неужели вы не можете попробовать дать мне образование? Ведь вы даже не пытались сделать это. Весь риск я возьму на себя.
      – Закон запрещает нам это, Джордж. Но, послушайте, все будет хорошо. Вашим родителям мы представим дело в таком свете, что это не огорчит их. А там, куда вас поместят, вы будете пользоваться некоторыми привилегиями. Мы дадим вам книги, и вы сможете изучать все, что пожелаете.
      – Собирать знания по зернышку, – горько произнес Джордж. – И к концу жизни я буду знать как раз достаточно, чтобы стать дипломированным младшим клерком в отделе скрепок.
      – Однако, если не ошибаюсь, вы уже пробовали учиться по книгам.
      Джордж замер. Его мозг пронзила страшная догадка.
      – Так вот оно что…
      – Что?
      – Этот ваш Антонелли! Он хочет погубить меня!
      – Нет, Джордж, вы ошибаетесь.
      – Не разуверяйте меня. – Джорджа охватила безумная ярость. – Этот поганый ублюдок решил расквитаться со мной за то, что я оказался для него слишком умным. Я читал книги и пытался подготовиться к профессии программиста. Ладно, какого отступного вы хотите? Деньги? Так вы их не получите. Я ухожу, и когда я объявлю об этом…
      Он перешел на крик.
      Элленфорд покачал головой и нажал кнопку.
      В комнату на цыпочках вошли двое мужчин и с двух сторон приблизились к Джорджу. Они прижали его руки к бокам, и один из них поднес к локтевой впадине его правой руки воздушный шприц. Снотворное проникло в вену и подействовало почти мгновенно.
      Крики Джорджа тут же оборвались, голова поникла, колени подогнулись, и только служители, поддерживавшие его с обеих сторон, не дали ему, спящему, рухнуть на пол.
      Как и было обещано, о Джордже позаботились. Его окружили вниманием и были к нему неизменно добры – Джорджу казалось, что он сам точно так же обращался бы с больным котенком.
      Ему сказали, что он должен взять себя в руки и найти для себя какой-нибудь интерес в жизни. Потом ему объяснили, что большинство тех, кто попадает сюда, вначале всегда предается отчаянию и что со временем у него это пройдет. Но он даже не слышал их.
      Джорджа посетил сам доктор Элленфорд и рассказал, что его родителям сообщили, будто он получил особое назначение.
      – А они знают?.. – пробормотал Джордж.
      Элленфорд поспешил успокоить его:
      – Мы не вдавались в подробности.
      Первое время Джордж отказывался есть и ему вводили питание внутривенно. От него спрятали острые предметы и приставили к нему охрану. В его комнате поселился Хали Омани, и флегматичность нигерийца подействовала на Джорджа успокаивающе.
      Однажды, снедаемый отчаянной скукой, Джордж попросил какую-нибудь книгу. Омани, который сам постоянно что-то читал, поднял голову и широко улыбнулся. Не желая доставлять им удовольствия, Джордж чуть было не взял назад свою просьбу, но потом подумал: «А не все ли равно?»
      Он не уточнил, о чем именно хочет читать, и Омани принес ему книгу по химии. Текст был напечатан крупными буквами, составлен из коротких слов и пояснялся множеством картинок. Это была книга для подростков, и Джордж с яростью швырнул ее об стену.
      Таким он будет всегда. На всю жизнь он останется подростком, человеком, не получившим образования, и для него будут писать специальные книги. Изнывая от ненависти, он лежал в кровати и глядел в потолок, однако через час, угрюмо насупившись, встал, поднял книгу и принялся за чтение.
      Через неделю он кончил ее и попросил другую.
      – А первую отнести обратно? – спросил Омани.
      Джордж нахмурился. Кое-чего он не понял, но он еще не настолько потерял чувство собственного достоинства, чтобы сознаться в этом.
      – Впрочем, пусть остается, – сказал Омани. – Книги предназначены для того, чтобы их читали и перечитывали.
      Это произошло в тот самый день, когда он наконец принял приглашение Омани посмотреть заведение, в котором они находились. Он плелся за нигерийцем, бросая вокруг быстрые злобные взгляды.
      О да, это место не было тюрьмой! Ни запертых дверей, ни стен, ни охраны. Оно напоминало тюрьму только тем, что его обитатели не могли его покинуть.
      И все-таки было приятно увидеть десятки подобных себе людей. Ведь слишком легко могло показаться, что во всем мире только ты один так… искалечен.
      – А сколько здесь живет человек? – пробормотал он.
      – Двести пять, Джордж, и это не единственное в мире заведение такого рода. Их тысячи.
      Где бы он ни проходил, люди поворачивались в его сторону и провожали его глазами – и в гимнастическом зале, и на теннисных кортах, и в библиотеке. (Никогда в жизни он не представлял себе, что может существовать такое количество книг; ими были битком – именно битком – набиты длинные полки.) Все с любопытством рассматривали его, а он бросал в ответ яростные взгляды. Уж они-то ничем не лучше его, как же они смеют глазеть на него, словно на какую-нибудь диковинку!
      Всем им, по-видимому, было лет двадцать – двадцать пять.
      – А что происходит с теми, кто постарше? – неожиданно спросил Джордж.
      – Здесь живут только более молодые, – ответил Омани, а затем, словно вдруг поняв скрытый смысл вопроса Джорджа, укоризненно покачал головой и добавил: – Их не уничтожают, если ты это имеешь в виду. Для старшего возраста существуют другие приюты.
      – А впрочем, мне наплевать… – пробормотал Джордж, почувствовав, что проявил к этому слишком большой интерес и ему угрожает опасность сдаться.
      – Но почему? Когда ты станешь старше, тебя переведут в приют, предназначенный для лиц обоего пола.
      Это почему-то удивило Джорджа.
      – И женщин тоже?
      – Конечно. Неужели ты считаешь, что женщины не подвержены этому?
      И Джордж поймал себя на том, что испытывает такой интерес и волнение, каких не замечал в себе с того дня, когда… Он заставил себя не думать об этом.
      Омани остановился на пороге комнаты, где стояли небольшая телевизионная установка и настольная счетная машина. Перед экраном сидели пять-шесть человек.
      – Классная комната, – пояснил. Омани.
      – А что это такое? – спросил Джордж.
      – Эти юноши получают образование, – ответил Омани. – Но не обычным способом, – быстро добавил он.
      – То есть они получают знания по капле?
      – Да. Именно так учились в старину.
      С тех пор как он появился в приюте, ему все время твердили об этом. Но что толку? Предположим, было время, когда человечество не знало диатермической печи. Разве из этого следует, что он должен довольствоваться сырым мясом в мире, где все остальные едят его вареным или жареным?
      – Что толку от этого крохоборства? – спросил он.
      – Нужно же чем-то занять время, Джордж, а кроме того, им интересно.
      – А какая им от этого польза?
      – Они чувствуют себя счастливее.
      Джордж размышлял над этим, даже ложась спать.
      На другой день он буркнул, обращаясь к Омани:
      – Ты покажешь мне класс, где я смогу узнать что-нибудь о программировании?
      – Ну конечно, – охотно согласился Омани.
      Дело продвигалось медленно, и это возмущало Джорджа. Почему кто-то снова и снова объясняет одно и то же? Почему он читает и перечитывает какой-нибудь абзац, а потом, глядя на математическую формулу, не сразу ее понимает? Ведь людям за стенами приюта все это дается в один присест.
      Несколько раз он бросал занятия. Однажды он не посещал классов целую неделю. Но всегда возвращался обратно. Дежурный наставник, который советовал им, что читать, вел телевизионные сеансы и даже объяснял трудные места и понятия, казалось, не замечал его поведения.
      В конце концов Джорджу поручили постоянную работу в парке, а кроме того, когда наступала его очередь, он занимался уборкой и помогал на кухне. Ему представили это как шаг вперед, но им не удалось его провести. Ведь тут можно было бы завести куда больше всяческих бытовых приборов, но юношам нарочно давали работу, чтобы создать для них иллюзию полезного существования. Только его, Джорджа, им провести не удалось.
      Им даже платили небольшое жалованье. Эти деньги они могли тратить на кое-какие дополнительные блага из числа указанных в списке либо откладывать их для сомнительного использования в столь же сомнительной старости. Джордж держал свои деньги в открытой жестянке, стоявшей на полке стенного шкафа. Он не имел ни малейшего представления, сколько там накопилось. Ему это было совершенно безразлично.
      Он ни с кем по-настоящему не подружился, хотя к этому времени уже вежливо здоровался с обитателями приюта. Он даже перестал (вернее, почти перестал) терзать себя мыслями о роковой ошибке, из-за которой попал сюда. По целым неделям ему уже не снился Антонелли, его толстый нос и дряблая шея, его злобная усмешка, с которой он заталкивал Джорджа в раскаленный зыбучий песок и держал его там до тех пор, пока тот не просыпался с криком, встречая участливый взгляд склонившегося над ним Омани.
      Как-то раз в снежный февральский день Омани сказал ему:
      – Просто удивительно, как ты приспособился.
      Но это было в феврале, точнее, тринадцатого февраля, в день его рождения. Пришел март, за ним апрель, а когда уже не за горами был май, Джордж понял, что ничуть не приспособился.
      Год назад он не заметил мая. Тогда, впав в апатию и, потеряв цель в жизни, он целыми днями валялся в постели. Но этот май был иным.
      Джордж знал, что повсюду на Земле вскоре начнется Олимпиада и молодые люди будут состязаться друг с другом в профессиональном искусстве, борясь за места на новых планетах. На всей Земле будет праздничная атмосфера, волнение, нетерпеливое ожидание последних новостей о результатах состязаний. Прибудут важные агенты-вербовщики с далеких планет. Победители будут увенчаны славой, но и потерпевшие поражение найдут чем утешиться.
      Сколько было об этом написано книг! Как он сам мальчишкой из года в год увлеченно следил за олимпийскими состязаниями! И сколько с этим было связано его личных планов…
      Джордж Плейтен сказал с плохо скрытой тоской в голосе:
      – Завтра первое мая. Начало Олимпиады!
      И это вызвало его первую ссору с Омани, так что тот, сурово отчеканивая каждое слово, произнес полное название заведения, где находился Джордж.
      Пристально глядя на Джорджа, Омани сказал раздельно:
      – Приют для слабоумных.
      Джордж Плейтен покраснел. Для слабоумных!
      Он в отчаянии отогнал эту мысль и глухо сказал:
      – Я ухожу.
      Он сказал это не думая, и смысл этих слов достиг его сознания, лишь когда они уже сорвались с языка.
      Омани, который снова принялся за чтение, поднял голову.
      – Что ты сказал?
      Но теперь Джордж понимал, что говорит.
      – Я ухожу! – яростно повторил он.
      – Что за нелепость! Садись, Джордж, и успокойся.
      – Ну, нет! Сколько раз повторять тебе, что со мной попросту расправились. Я не понравился этому доктору, Антонелли, а все эти мелкие бюрократишки любят покуражиться. Стоит только с ними не поладить, и они одним росчерком пера на какой-нибудь карточке стирают тебя в порошок.
      – Ты опять за старое?
      – Да, и не отступлю, пока все не выяснится. Я доберусь до Антонелли и выжму из него правду. – Джордж тяжело дышал, его била нервная дрожь. Наступал месяц Олимпиады, и он не мог допустить, чтобы этот месяц прошел для него безрезультатно. Если он сейчас ничего не предпримет, он окончательно капитулирует и погибнет навсегда.
      Омани спустил ноги с кровати и встал. Он был почти шести футов ростом, и выражение лица придавало ему сходство с озабоченным сенбернаром. Он обнял Джорджа за плечи.
      – Если я обидел тебя…
      Джордж сбросил его руку.