Наставник с ласковым упреком прищелкнул языком.
      — Ладно, станешь постарше — сам начнешь понимать, а пока забудь обо всем этом, Филипп. Помни, что стремления любого подлинного лоариста для тебя уже близки к осуществлению. Через два дня мы будем на Земле, ее трава окажется у тебя под ногами. Разве этого недостаточно, чтобы ты чувствовал себя счастливым? Только подумай об этом! Когда ты вернешься, тебе будет присвоен титул «Лоара». Ты станешь одним из тех, кто посетил Землю. Золотое солнце будет приколото к твоему плечу. — Рука Порина скользнула к ярко-желтому кругу на тунике, немому свидетельству трех его предыдущих визитов на Землю.
      — Лоара Филипп Санат, — медленно произнес Филипп, глаза его заблестели. — До чего превосходно звучит, верно? И ведь до этого совсем недолго.
      — Ну, вот ты и почувствовал себя лучше. Но приготовься, мы вот-вот покинем гиперпространство и увидим Солнце.
      Как только он сказал это, мутная, давящая пелена гиперматерии, прилегавшая чуть ли не вплотную со всех сторон к бортам «Пламени сверхновой», начала претерпевать странные изменения, которые знаменовали начало выхода в нормальное пространство. Тьма несколько просветлела, концентрические круги разных оттенков серого цвета понеслись с возрастающей скоростью друг за другом в иллюминаторах. Это была поразительная и прекрасная оптическая иллюзия, которую наука так и не смогла объяснить.
      Порин выключил в помещении свет, и они сидели в темноте, наблюдая за слабой фосфоресценцией, бегущей рябью, пока они меняли скорость. Затем с ужасающей, безмолвной внезапностью вся структура гиперпространства, казалось, взорвалась крутящимся, ослепительным безумием. И сразу все успокоилось.
      Спокойно заискрились звезды на изогнутом заднике нормального пространства. В верхнем углу иллюминатора засверкала самая яркая искра в небе, засияла желтыми лучами, превратившими лица двоих людей в бледные яростные маски. Это было Солнце!
      Родная звезда человечества была так далека, что не имела ярко выраженного диска, и все же, без сомнения оставалась самым ярким видимым объектом. В ее мягком желтом свете два человека предались неторопливым размышлениям, и Филипп Санат почувствовал, как на него нисходит умиротворение.
      Два дня спустя «Пламя сверхновой» совершило посадку на Землю.
      Филипп Санат позабыл о восторженном трепете, охватившем его, как только его сандалии соприкоснулись с твердым дерном земли, стоило ему увидеть ласинукских чиновников.
      Они выглядели совсем как люди — во всяком случае, как гуманоиды.
      На первый взгляд, преобладание человекоподобных характеристик затмевало все остальное. Строение тела ничем существенным не отличалось от человеческого.
      Тело с четырьмя конечностями, двуногое, пропорция рук и ног довольно хорошие, шея четко обозначена — все это изумляло, бросалось в глаза.
      Потребовалось несколько минут, прежде чем отдельные нюансы, свидетельствовавшие о разнице между двумя расами, вообще начали замечаться.
      Основными из них были чешуйки, покрывавшие голову, и тусклые линии на коже, идущие вдоль позвоночника вниз, до середины бедер. Само лицо с плоским, широким, покрытым мельчайшей чешуей носом производило скорее отталкивающее впечатление, но ничего грубого в нем не было.
      Одежда отличалась легкостью и простотой, а речь — довольно приятно воспринималась ухом. Но, что было более важным, в их темных, блестящих глазах светился неподдельный разум.
      Порин с нескрываемым удовлетворением заметил удивление Саната, когда тот впервые увидел вегианских рептилий.
      — Вот видишь, — кивнул он, — их внешность не столь уж и чудовищна. Ну, и чего ради должна существовать ненависть между людьми и ласинуками?
      Санат не ответил. Конечно же, наставник был прав. Слово «ласинук» так долго ассоциировалось в его сознании с понятием «чужак» и «монстр», что, вопреки знаниям и логике, он подсознательно ожидал увидеть этакое сверхъестественное чудовище.
      Однако, перекрывая вызванную этим фактом растерянность, возникло липкое, неотвязное чувство неприязни, переходящее чуть ли не в ярость, пока властные, говорящие по-английски ласинуки проводили досмотр.
      На следующий день они отправились в Нью-Йорк, крупнейший город планеты.
      В историческом окружении этого невероятно древнего метрополиса Санат на время позабыл обо всех заботах Галактики.
      Для него настал великий момент, когда он оказался перед похожим на башню сооружением.
      Вот он, Мемориал!
      Мемориал являлся величайшим монументом Земли, символизирующим родину человеческой расы, и как раз была среда, тот день, когда двоим людям поручалось «охранять Пламя». Оставшись в Мемориале, они следили за трепещущим желтым огнем. Порин уже договорился, что на этот раз выбор падет на них — на него и Саната — поскольку они были лоаристами, только что прибывшими издалека.
      С наступлением сумерек они остались вдвоем в просторном Зале Пламени Мемориала. В мрачной полутьме, освещаемой лишь судорожными вспышками танцующего желтого огня, на них снизошло полное умиротворение.
      Некая аура скапливалась в этом месте, смягчая все душевные борения.
      Тени, подрагивая, покачиваясь за колоннами протянувшихся в обе стороны длинных колоннад, плели свою гипнотическую сеть.
      Постепенно Санат погрузился в полудрему, пристально вглядываясь слипающимися глазами в пламя, пока живое биение огня не превратилось в туманную, безмолвную фигуру.
      Но достаточно слабейшего звука, чтобы нарушить мечтательность, особенно в царящей вокруг глубокой тишине. Санат неожиданно напрягся и больно ухватил Порина за локоть.
      — Прислушайтесь! — прошептал он.
      Порин, насильственно вырванный из мечтательной дремоты, тревожно взглянул на своего молодого спутника, потом молча приложил руку к уху.
      Тишина стала еще более глубокой, давление ее ощущалось чуть ли не материально. Потом издалека донеслось едва уловимое шарканье подошв по мраморному полу. Слабый, почти на грани восприятия, шепот и вновь тишина.
      — Что это? — растерянно спросил Порин. Санат уже вскочил на ноги.
      — Ласинуки! — Его лицо превратилось в маску ненависти и возмущения.
      — Не может быть! — Порин хотел придать своему голосу холодную уравновешенность, но его всего трясло от злости. — Это было бы неслыханным событием. Нам просто чудится. Нервы обострились от тишины, и ничего больше. Скорее всего, это кто-то из служителей Мемориала…
      — В среду после захода солнца? — резко сказал Caнат. — Это так же противозаконно, как вторжение ласинукских ящеров, и еще более неправдоподобно. Мой долг хранителя Пламени — узнать, в чем там дело.
      Он уже собирался шагнуть к скрывающимся в тени дверям, когда Порин схватил его за руку.
      — Не стоит, Филипп. Повременим до рассвета. Одному, может, даже не удастся рассказать, что там произошло. Да и что ты сможешь сделать, если обнаружишь, что ласинуки вторглись в Мемориал? Если ты…
      Но Санат не стал слушать дальше.
      Резким движением он вырвал руку из бессильной хватки спутника.
      — Оставайтесь здесь. Пламя необходимо охранять! Я скоро вернусь.
      Почти мгновенно проскочив половину просторного, мощенного мрамором зала, Санат осторожно приблизился к стеклянной пластине двери, выходящей на темную спиральную лестницу, ведущую в кромешный мрак, к покинутым помещениям башни.
      Скинув сандалии, Санат стал красться по ступеням, кинув прощальный взгляд на мягкое свечение Пламени и застывшего возле него испуганного человека.
      Два ласинука стояли в жемчужном свете атомолампы.
      — Древнее и унылое местечко, — заметил Трег Бан Сола, его наручная камера трижды щелкнула. — Сбрось-ка несколько книг с полок. Они послужат дополнительным фоном.
      — Думаешь, стоит? — спросил Кор Вен Хаста. — Эти земные мартышки могут всполошиться.
      — Действуй! — холодно раздалось в ответ. — Чем они способны помешать? Иди-ка сюда, присаживайся. — Он бросил взгляд на часы. — Все равно предстоит получить по пятьдесят кредитов за каждую минуту, что мы здесь пробудем, так почему бы немного не передохнуть?
      — Пират Фор — болван. С чего он решил, что мы не сможем выиграть пари?
      — Я думаю, — сказал Бан Сола, — он слышал про того солдата, которого в прошлом году разорвали в клочья, когда он попытался ограбить земной музей. Мартышкам это не нравится, хотя лоаризм отвратительно богат, клянусь Вегой! Людишек, конечно, призвали к порядку, но солдат-то мертв. Во всяком случае. Пират Фор не знает, что по средам Мемориал пуст. Так что это обойдется ему в немалую сумму.
      — Пятьдесят кредитов за минуту. Семь минут уже прошло.
      — Триста пятьдесят кредитов. Садись. Сыграем в картишки, а наши денежки пусть накапливаются.
      Трег Бан Сола достал потрепанную колоду карт из подсумка, который, будучи типично и несомненно ласинукским, носил, тем не менее, безошибочные следы земного происхождения.
      — Поставь атомолампу на стол, я сяду между ней и окном, повелительно распорядился он, сдавая карты. — Ручаюсь, ни одному ласинуку еще не приходилось играть в такой атмосфере. Что ж, удовольствие от игры только усилится.
      Кор Вен Хаста уселся, но тут же вскочил.
      — Ты ничего не слышал?
      Он вглядывался в тени по ту сторону открытой двери.
      — Нет. — Бан Сола нахмурился, продолжая сдавать. — Ты, случаем, не боишься, а?
      — Ясное дело, нет. Но знаешь, если они застукают нас в этой проклятой башне, то удовольствия будет мало.
      — Не застукают. Ты уже от теней дергаешься. — Бан Сола кончил сдавать.
      — Знаешь, — заметил Вен Хаста, — будет не особенно приятно, если об этом пронюхает вице-король. — Он проглядел полученные карты. — Могу представить, как из политических соображений ему придется извиняться перед лоаристскими вожаками. Значит, опять на Сириус, где я служил до того, как меня сменили, и все из-за этих подонков.
      — Верно, подонков, — кивнул Бан Сола. — Плодятся, как мухи, и бросаются друг на друга, точно свихнувшиеся быки. Взгляни только на этих тварей! — Он бросил карты рубашкой вверх и рассудительно заговорил: — Взгляни на них, я имею в виду — по-научному и беспристрастно. Что они такое? Всего лишь млекопитающие, каким-то образом научившиеся мыслить. Всего-навсего млекопитающие, и ничего больше.
      — Знаю. Ты уже был хоть на одной планете людей?
      — Побываю, и очень скоро, — ухмыльнулся Бан Сола.
      — В отпуск поедешь? — выразил вежливое изумление Вен Хаста.
      — В отпуск, клянусь чешуей! На своем кораблике под гром орудий.
      — Ты о чем? — Глаза Вен Хаста неожиданно засверкали.
      Бан Сола таинственно осклабился.
      — Считается, что об этом не следует знать даже нам, офицерам, но ты же знаешь, как просачиваются новости.
      — В курсе, — кивнул Вен Хаста.
      Оба невольно перешли на шепот.
      — Ладно. Все готово ко Второму Наступлению. Оно может начаться вот-вот, с минуты на минуту.
      — Не может быть!
      — Факт! И начнем мы прямо отсюда. Клянусь Вегой, во дворце вице-короля ни о чем больше не шепчутся. Некоторые офицеры даже устроили тотализатор насчет точной даты первого выступления. Я сам поставил сотню кредитов из расчета двадцать к одному. Мне, правда, досталась ближайшая неделя. Можешь тоже вложить сотню при пятидесяти к одному, если у тебя хватит нервов подобрать верный день.
      — Но почему отсюда, с этих задворок Галактики?
      — Стратегия разработана на Родине, — Бан Сола подался вперед. — В нашем теперешнем положении мы оказались лицом к лицу с несколькими серьезными противниками, которые беспомощны, пока разобщены. Если мы сумеем сохранить такое положение, то раздавим их поодиночке. При обычных условиях планеты людей скорее перегрызут собственную глотку, чем станут сотрудничать друг с другом.
      Вен Хаста кивнул в знак согласия.
      — Вот вам типичное поведение млекопитающих. Природа, должно быть, здорово веселилась, когда наградила мозгом обезьяну.
      — Но Земля имеет особое значение. Она центр лоаризма, поскольку именно здесь зародилось человечество. Она — аналог нашей собственной системы Веги.
      — Ты в самом деле так думаешь? Быть того не может! Чтобы в этом крохотном, затерянном миришке…
      — Так утверждают они. Сам я здесь недавно, поэтому не знаю. Но как бы там ни было, если мы уничтожим Землю, то уничтожим лоаризм, центр которого находится здесь. Историки говорят, что именно лоаризм сумел сплотить против нас человечьи миры в конце Первого Наступления. Не станет лоаризма — исчезнет последняя опасность объединения врага, и наша победа значительно упростится.
      — Дьявольски ловко! И что нам предстоит делать?
      — Значит, так. Говорят, что оставшиеся люди будут выселены с Земли и разбросаны по разным покоренным мирам, после чего нам остается только стереть с лица Земли все, что еще пованивает млекопитающими, и полностью превратить ее в ласинукский мир.
      — И когда?..
      — Пока не знаем, отсюда и тотализатор. Но никто не заключал пари на срок, отстоящий более чем на два года.
      — Слава Веге! Ставлю два к одному, что изрешечу земной крейсер раньше тебя, когда придет наше время.
      — Согласен! — воскликнул Бан Сола. — Ставлю пятьдесят кредитов.
      Поднявшись, они обменялись рукопожатиями в знак заключения сделки. Вен Хаста бросил взгляд на часы.
      — Еще минутка — и нам нащелкает тысячу кредиток. Бедняга Пират Фор! Вот повздыхает! Ну, пошли. Ждать дольше — это уже вымогательство.
      Послышался негромкий смех. Оба ласинука направились к выходу, сопровождаемые шелестом длинных плащей. Они не обратили внимания на несколько более темную тень среди других теней, припавшую к стене на верхней площадке лестницы, хотя чуть было не задели ее, проходя мимо, не ощутили нацеленных на них горящих глаз, когда стали бесшумно спускаться.
      Лоара Брюс Порин с возгласом облегчения резко вскочил на ноги, когда увидел Филиппа Саната, бредущего, спотыкаясь, к нему по залу.
      Порин нетерпеливо подбежал к нему и стиснул обе руки.
      — Где ты так задержался, Филипп? Ты представить не можешь, какие дикие мысли теснились в моей голове последний час.
      Потребовалось некоторое время, пока неистовое облегчение Лоары Брюса поутихло, и он заметил дрожание рук своего собеседника, взъерошенные волосы, лихорадочно блестевшие глаза, но стоило ему это заметить, и все страхи вернулись.
      Порин лихорадочно наблюдал за Санатом, с трудом заставив себя задать вопрос и уже заранее опасаясь ответа. Короткими, отрывистыми фразами Санат передал подслушанный разговор, и после завершающих его слов установилось молчание безнадежности.
      Бледность Порина стала почти пугающей. Он дважды пытался заговорить, но смог произнести лишь хриплые звуки, и только потом выдавил:
      — Но это же смерть лоаризма! Что мы можем сделать?
      Филипп Санат рассмеялся. Так смеются люди, когда наконец-то убеждаются, что им не остается ничего другого, кроме смеха.
      — Что мы можем сделать? Мы можем сообщить Всемирному Совету, но вы прекрасно знаете, насколько тот беспомощен. Мы можем связаться с отдельными человеческими правительствами. Вообразите, насколько эффективными окажутся действия этих грызущихся между собой болванов.
      — Но это же не может быть правдой! Такого просто не может быть!
      Несколько секунд Санат молчал, потом его лицо агонизирующе скривилось.
      — Я этого не допущу! — срывающимся от возбуждения голосом сказал он. — Слышите? Этого не будет! Я остановлю их!
      Нетрудно было заметить, что он потерял над собой контроль, что теперь им правят необузданные эмоции. Крупные капли пота потекли по лбу Порина. Он обхватил Саната за талию.
      — Сядь, Филипп, посиди. Ты плохо себя чувствуешь?
      — Нет! — Резким толчком Санат заставил Порина отступить и сесть. От движения воздуха Пламя задрожало и яростно затрепетало. — Со мной все в порядке. Время идеализма, компромиссов, подхалимажа кончилось. Настало время силы! Нам выпало сражаться и, клянусь космосом, мы победим! — Он торопливо выбежал из помещения.
      Прихрамывая, Порин поспешил за ним.
      — Филипп!
      В дверях он остановился, сраженный отчаянием. Дальше идти он не имел права. Пусть рухнут небеса, но кто-то должен охранять Пламя.
      На что рассчитывал Филипп Санат? В измученном сознании Порина возникли видения той самой ночи, которая имела место пятьсот лет назад, когда легкомысленные слова, драка, стрельба разожгли над Землей пожар, затушенный под конец человеческой кровью.
      Ту ночь Лоара Пол Кейн проводил в одиночестве. Внутренние помещения были пусты, голубоватая лампа на строгом столе являлась единственным освещением комнаты. Сухощавое лицо Кейна купалось в призрачном свете, подбородок покоился на сложенных руках.
      Все это было прервано шумом. С грохотом распахнулась дверь, взъерошенный Рассел Тимбелл, стряхнув с себя руки полудюжины пытавшихся остановить его людей, ворвался в комнату. Смятенный и напуганный нашествием, Кейн ухватился рукой за горло, глаза его расширились от дурных предчувствий. Лицо — сплошной растерянный вопрос.
      Тимбелл успокаивающе махнул рукой.
      — Все в порядке, дайте только перевести дух. — Он с трудом отдышался, осторожно опустился в кресло и только затем продолжал: Мне случайно подвернулся ваш катализатор, Лоара Пол. И знаете, где? Здесь, на Земле, в Нью-Йорке, в полумиле от того места, где мы с вами находимся!
      Лоара Пол Кейн, прищурившись, посмотрел на Тимбелла.
      — Вы сошли с ума?
      — Вовсе нет, как вы сейчас убедитесь. Я все расскажу, если не сочтете за труд зажечь еще пару ламп. В голубоватом освещении вы смотритесь, будто привидение.
      Комната озарилась сиянием атомных светильников. Тимбелл начал рассказ.
      — Мы с Ферни возвращались с собрания и как раз проходили возле Мемориала, когда это произошло, так что можете возблагодарить Провидение, что случай привел нас в нужное время на нужное место. Когда мы проходили мимо, из бокового прохода выскочил человек, прыгнул на мраморные ступени центральной лестницы и закричал: «Люди Земли!» Все повернулись и уставились на него, а вы знаете, сколько народу бывает в секторе Мемориала в одиннадцать часов. Не прошло и двух секунд, как он собрал вокруг себя толпу.
      — Кто этот оратор и что он делал в Мемориале? Вы же знаете, сегодня ночь среды…
      — Ну… — Тимбелл замолчал, прикидывая. — Хорошо, что вы напомнили. Получается, он один из двух Охранников. Он лоарист — тунику не спутаешь. И вдобавок, он не с Земли.
      — Он носит желтую орбиту?
      — Нет.
      — Тогда я знаю, кто он такой. Молодой приятель Порина… Продолжайте.
      — Он, значит, стоит! — Тимбелл воодушевился от собственного рассказа. — Стоит в футах двадцати над уровнем улицы. Вы даже представить себе не можете, какой выразительной фигурой он смотрелся в свете люкситов, озарявших его лицо. Внушительное впечатление, но не то, что от разных мускулистых атлетов. Скорее, он аскетического типа, если вы понимаете, о чем я. Бледное, худощавое лицо, сверкающие глаза, длинные каштановые волосы. И тут он заговорил. Описать это невозможно. Чтобы это понять, необходимо слышать самому. Он начал говорить толпе о замыслах ласинуков, бросая слова так, что меня в дрожь кинуло. Очевидно, он узнал о них из хороших источников, так как оказался знаком с подробностями. О них он и говорил! Он заставил прозвучать их реально и страшно. Он даже меня испугал ими. А толпа была загипнотизирована уже на второй фразе. Каждому все уши прожужжали о «ласинукской опасности», но тут они впервые прислушались к этому. Они и в самом деле слушали. Тут он принялся поносить ласинуков, прошелся по их зверствам, по их вероломству, по их преступлениям. Он смог найти такие слова, точно окунул их в мерзейшую грязь венерианских океанов. Каждый раз, когда он давал волю эпитетам, толпа начинала переминаться с ноги на ногу и отвечала ревом. Это становилось похожим на катехизес. «Позволим ли мы продолжаться этому?» — «Нет!» — «Будем ли мы сопротивляться?» — «До самого конца!» «Долой ласинуков!» — бросил он. — «Бей их!» — взвыли столпившиеся. И я вопил так же громко, как и все остальные, позабыв все на свете. Не знаю, сколько это продолжалось, но тут неподалеку появился ласинукский патруль. Толпа двинулась на него, подстрекаемая лоаристом. Вы когда-нибудь слышали, как воет толпа, жаждущая крови? Нет? Это самый ужасный звук, который можно вообразить. Патрульные тоже решили так, поскольку одного взгляда на то, что их поджидает впереди, оказалось достаточно, чтобы они развернулись и бросились наутек, спасая свои жизни, несмотря на то, что были при оружии. Толпа тем временем выросла до многих тысяч. Не прошло и двух минут, как завыли сирены тревоги — впервые за сотни лет. Тут я пришел в себя и пробился к лоаристу, который ни на мгновение не прерывал свою проповедь. Было ясно, что мы не можем позволить ему оказаться в лапах ласинуков. Потом пошла сплошная неразбериха. На нас двинулись эскадроны моторизованной полиции, но, как бы там ни было, мы с Ферни ухитрились улизнуть, прихватив с собой лоариста, и доставили его сюда. Сейчас он в наружном помещении, связанный и с кляпом во рту, чтобы вел себя тихо.
      На протяжении последней половины рассказа Кейн нервно расхаживал по комнате, то и дело останавливаясь, и слушал со все возрастающим вниманием. Крохотные капельки крови выступили на его нижней губе.
      — Вы не думаете, что мятеж может выйти из-под нашего контроля? спросил он. — Преждевременная вспышка…
      Тимбелл энергично замотал головой.
      — Их уже разогнали. Стоило молодому человеку исчезнуть, и толпа утратила весь свой пыл.
      — Убитых и раненых будет много, но… Ладно, пригласите своего юного смутьяна.
      Кейн уселся за стол, придав лицу видимость спокойствия.
      Филипп Санат выглядел не лучшим образом, когда преклонил колени перед Первосвященником. Его туника превратилась в лохмотья, лицо было разукрашено ссадинами и синяками, но пламя решительности по-прежнему ярко полыхало в неистовых глазах.
      Рассел Тимбелл глядел на него, затаив дыхание, точно все еще длилась магия предшествовавшего часа.
      Кейн ласково протянул руку.
      — Я уже наслышан о твоей дикой выходке, мой мальчик. Что так сильно подействовало на тебя, что заставило столь глупо ринуться в бой? Это могло стоить тебе жизни, не говоря уж о жизнях тысяч других людей.
      Который раз за эту ночь Санату пришлось повторить беседу, которую он подслушал — драматически и с мельчайшими подробностями.
      — Так, — произнес Кейн, дослушав до конца, и недобро усмехнулся. — И ты подумал, что мы ничего об этом не знаем? Мы давным-давно подготовились отразись эту угрозу, а ты был близок к тому, чтобы разрушить все наши тщательно разработанные планы. Своим преждевременным вмешательством ты мог нанести непоправимый вред нашему делу.
      Филипп Санат залился краской.
      — Простите мой неумелый энтузиазм…
      — Вот именно! — воскликнул Кейн. — Однако при должном руководстве ты способен оказать нам серьезную помощь. Твой ораторский дар и юношеский пыл могут творить чудеса при умелом использовании. Согласен ли ты посвятить себя этому делу?
      Глаза Саната сверкнули.
      — Разве надо еще спрашивать?
      Лоара Пол Кейн улыбнулся и украдкой бросил торжествующий взгляд на Рассела Тимбелла.
      — Вот и отлично. Через два дня ты отправишься на другие звезды. Тебя будут сопровождать мои люди. Сейчас ты устал. Тебя отведут умыться и залечить раны, а потом тебе лучше выспаться, так как в дальнейшем потребуются все твои силы.
      — Но… Лоара Брюс Порин… мой напарник во Пламени…
      — Я сейчас же направлю посыльного в Мемориал. Он сообщит Лоаре Брюсу о том, что ты в безопасности, и останется в качестве второго Охранника до исхода ночи. Можешь не волноваться. Иди.
      Санат поднялся, успокоенный и безгранично счастливый, но тут Рассел Тимбелл сорвался с места и схватил пожилого лоариста за руку.
      — Великий Космос! Да послушайте же!..
      Пронзительный вой, донесшийся из наружных помещений резиденции Кейна, прервал его.
      Лицо Кейна мгновенно осунулось.
      — Военное положение!
      — Мы проиграли, — прошептал Тимбелл побелевшими губами. — Они воспользовались сегодняшними беспорядками, чтобы первыми нанести удар. Они ищут Саната и доберутся до него. Через кордоны, которые они уже устроили по всему городу, и мыши не проскочить!
      — Они его не получат! — Глаза Кейна сверкнули. — Мы отведем его по туннелю в Мемориал. Они не посмеют оскорбить Мемориал!
      — Уже посмели! — пылко воскликнул Санат. — Нам ли прятаться от ящериц? Мы будем сражаться!
      — Спокойно, — произнес Кейн. — Молча следуй за мной.
      Стенная панель сдвинулась в сторону. Кейн исчез в проеме.
      Когда панель бесшумно вернулась на место, оставив их в холодном свете переносной атомолампы, Тимбелл негромко пробормотал:
      — Если они все подготовили заранее, даже Мемориал не послужит нам защитой.
      Нью-Йорк лихорадило. Ласинукский гарнизон был приведен в полную боевую готовность и переведен на осадное положение.
      Никто не мог проникнуть в город. Никто не мог покинуть его. По ключевым улицам патрулировали наземные армейские машины, над головами проносились стратопланы, охранявшие воздушные пути.
      Человеческая масса бурлила. Люди просачивались на улицы, собирались небольшими кучками, рассыпавшимися при приближении ласинуков. Колдовские слова Саната не забылись, тут и там люди хмуро обменивались яростным шепотом.
      Атмосфера потрескивала от напряжения.
      Вице-король Нью-Йорка понимал это. Он сидел за столом во дворце, вознесшем шпили на Высотах Вашингтона, и смотрел из окна на Гудзон, текущий темной лентой внизу, потом обратился к вытянувшемуся перед ним ласинуку в форме:
      — Это должна быть позитивная акция, капитан. Тут вы правы. И все же, если возможно, следует избегать прямого разрыва отношений. У нас катастрофически не хватает экипажей, на всю планету наберется не больше пяти кораблей третьего класса.
      — Не наша сила, а их страх делают людей беспомощными, Ваше Превосходительство. За прошедшие столетия их дух окончательно сломлен. Толпа рассеется при одном появлении отряда гвардейцев. Именно из этих соображений мы и должны нанести удар немедленно. Население стало поднимать голову. Они должны сразу же отведать хлыста. Второй Поход может с полным успехом начаться и сегодня ночью.
      — Согласен, — криво усмехнулся вице-король. — Мы поймали разную мелкую сошку, но наказание подстрекателя черни должно послужить примером. Не сомневаюсь, он в ваших руках.
      — Нет, — зловеще улыбнулся капитан. — У земной собаки оказались влиятельные дружки. Он лоарист, как вы знаете. А Кейн…
      — И Кейн пошел против нас? — В глазах вице-короля засветились красноватые огоньки. — Глупая затея! Солдаты арестуют бунтовщика, несмотря на Кейна… И Кейна тоже, если он вздумает протестовать.
      — Ваше Превосходительство! — В голосе капитана зазвенел металл. У нас есть основания предполагать, что мятежник укрылся в Мемориале.
      Вице-король приподнялся, нахмурился от нерешительности и снова опустился на место.
      — Мемориал? Это меняет дело!
      — Не обязательно!
      — Это одна из тех вещей, после которых землян уже не остановить. — Голос вице-короля подрагивал от неуверенности.
      — Смелость города берет, — решительно возразил капитан. — Быстрая атака… Ведь преступника можно обнаружить в самом Зале Пламени… И тогда мы одним ударом расправимся с лоаризмом. После столь решительного вызова необходимость в борьбе может отпасть совсем.
      — Клянусь Вегой! Чтоб я сгорел, если вы не правы! Отлично! Беремся за Мемориал!
      Капитан чопорно поклонился, резко повернулся и покинул дворец.
      Филипп Санат вернулся в Зал Пламени. Его худощавое лицо дышало яростью.
      — Сектор целиком патрулируется ящерицами. Все улицы, ведущие к Мемориалу, перекрыты.
      Рассел Тимбелл заскрежетал зубами.
      — Что ж, они не дураки. Загнали нас в тупик, а Мемориал их не остановит. По сути дела, они могут решить приступить к операции сегодня.
      — А мы будем поджидать их здесь? — Санат нахмурился, его голос звенел от злости. — Лучше погибнуть сражаясь, чем сдохнуть скрываясь!
      — Лучше совсем не погибать, Филипп, — спокойно ответил Тимбелл.
      Мгновение все молчали. Сидящий Лоара Пол Кейн разглядывал свои пальцы.
      — Если вы сейчас подадите сигнал к восстанию, Тимбелл, то сколько сумеете продержаться? — наконец спросил он.
      — Пока не прибудет в достаточном количестве ласинукских подкреплений, чтобы сломить нас. Чтобы нас остановить, земного гарнизона, даже включая целиком Солнечный Патруль, будет недостаточно. Без помощи извне мы сможем эффективно сражаться, по меньшей мере, шесть месяцев. К сожалению, вопрос об этом не стоит. — Его спокойствие казалось непоколебимым.
      — Почему же?
      Лицо Тимбелла стремительно налилось краской. Он сердито вскочил на ноги.
      — Потому что восставать — не просто нажимать кнопки. Ласинуки слабы, мои люди знают об этом, но остальные-то земляне — нет. Ящеры располагают лишь одним оружием — страхом. Мы не можем их победить, пока народ не окажется с нами, пусть даже пассивно. — Его губы скривились. — Вы просто незнакомы со всеми возникающими практическими сложностями. Десять лет я потратил на планирование, подготовку, объединение. Я располагаю армией и приличным флотом в Аппалачах. Я могу привести в движение шестеренки на всех пяти континентах одновременно. И что толку с этого? Все это бесполезно! Если бы я мог захватить Нью-Йорк, если бы смог доказать остальной Земле, что ласинуки вовсе не непобедимы…
      — А если я смогу изгнать страх из человеческих сердец? — тихо спросил Кейн.
      — Тогда Нью-Йорк станет моим до рассвета. Но для этого потребуется чудо.
      — Возможно. Как вы думаете, вы сумеете пробраться через кордон и оповестить своих людей?
      — Сумею, если понадобится. Но что вы задумали?
      — Узнаете, когда это произойдет, — лучезарно улыбнулся Кейн. Как только это произойдет — выступайте.
      Тимбелл отступил назад, в его руке внезапно оказался тонит. Теперь его полное лицо вряд ли можно было назвать добродушным.
      — Я воспользуюсь этим шансом, Кейн. Удачи!
      Капитан надменно взошел по опустевшим мраморным ступеням Мемориала. С обеих сторон его прикрывали вооруженные адьютанты.