Глаза Рассела Тимбелла засияли торжеством, когда он увидел почерневшие обломки того, что несколько часом назад было крейсером Ласинукского флота. Выпирающие во все стороны искореженные переборки являлись убедительным доказательством чудовищной силы удара.
      Невысокий, полный землянин вернулся в свой ухоженный стратоплан. Какое-то время он бесцельно крутил длинную сигару, потом закурил. Клубы дыма поплыли вверх. Он прикрыл глаза и погрузился в размышления.
      Услышав через какое-то время осторожные шаги, он вскочил на ноги. Два человека проскользнули внутрь, бросив прощальные взгляды наружу. Люк бесшумно закрылся. Один из пришедших направился к пульту.
      Почти сразу же пустынная, безлюдная местность оказалась далеко внизу, серебристый нос стратоплана нацелился на древний метрополис Нью-Йорк.
      Прошло несколько минут, прежде чем Тимбелл спросил:
      — Все чисто?
      Человек за пультом кивнул.
      — Ни одного корабля тиранов поблизости. Совершенно ясно, что «Грахул» не успел обратиться по радио за помощью.
      — Почту забрали? — нетерпеливо спросил второй
      — Мы отыскали ее довольно быстро. Почта не пострадала.
      — Мы нашли и еще кое-что, — с горечью заметил его собеседник. Кое-что из другой области: последний доклад Сиди Пеллера.
      На мгновение круглое лицо Тимбелла обмякло, на нем появилось нечто вроде страдания, но оно тут же окаменело.
      — Он мертв! Но он пошел на это ради Земли, и значит, это не гибель. Это мученичество! — Последовало молчание, потом Тимбелл печально добавил: — Дай мне взглянуть на донесение, Петри. — Он взял сложенный пополам листок, медленно развернул и прочитал вслух: «Четвертого сентября произведено успешное проникновение на борт крейсера флота тиранов „Грахул“. Весь путь от Плутона до Земли вынужден скрываться. Пятого сентября обнаружил искомую корреспонденцию и завладел ею. Решил воспользоваться крепостью ракетных двигателей. Помещаю туда доклад вместе с почтой. Да здравствует Земля!» — Когда Тимбелл читал последние слова, голос его странно подрагивал. — От руки ласинукских тиранов пал Сиди Пеллер. Не было более великого человека. Но он будет отомщен сторицей! Человеческая раса еще не до конца пришла в упадок.
      Петри глядел в иллюминатор.
      — Как Пеллеру удалось все это? Успешно пробраться на вражеский крейсер, на глазах у всего экипажа похитить документы, а корабль заставить разбиться… Как ему удалось? Нам никогда не узнать этого, если не считать сухих строчек его донесений.
      — Он выполнял приказ, — заметил Уильямс, зафиксировал управление и повернулся к спутникам. — Я сам доставил ему этот приказ на Плутон: захватить дипломатическую почту и разбить «Грахул» над Гоби. Он свое задание выполнил, только и всего, — пожал он плечами.
      Атмосфера подавленности сгущалась, пока Тимбелл не нарушил ее.
      — Забудем об этом. Вы обо всем позаботились на корабле?
      Оба спутника кивнули в унисон.
      — Все следы Пеллера были выявлены и деатоминированы, — деловито сказал Петри. — Они никогда не обнаружат присутствие человека среди обломков. Сам документ заменен заранее подготовленной копией, которая доведена огнем до состояния, не дающего возможность ее прочтения. Она даже пропитана солями серебра в том количестве, которое остается после приложения официальной печати Императора Тиранов. Могу поклясться головой, ни одному ласинуку не придет в голову, что катастрофа произошла не из-за несчастного случая, а документ не был уничтожен.
      — Отлично! Они уже двадцать четыре часа не могут установить место падения. С воздуха его не засечь. Теперь передайте мне корреспонденцию.
      Тимбелл нежно, почти с благоговением взял в руки металлоидный контейнер, почерневший, деформированный, до сих пор сохраняющий тепло. Тимбелл с силой сорвал крышку.
      Документ, который Тимбелл вытряхнул наружу, с шуршанием развернулся. В нижнем левом углу красовалась огромная серебряная печать самого Императора Ласинука — тирана, который, живя на Веге, правил одной третью Галактики. Послание было адресовано вице-королю Солнечной системы.
      Трое землян мрачно и внимательно пробежали глазами изящно отпечатанные строчки. Резкие, угловатые ласинукские буквы отливали красным в лучах заводящего солнца.
      — Что, разве я был не прав? — прошептал Тимбелл.
      — Прав, как всегда, — согласился Петри.
      По-настоящему ночь так и не наступила. Черно-пурпурное небо незначительно потемнело, звезды стали ненамного ярче, но, если не обращать на это внимания, в атмосфере не ощущалось разницы между присутствием и отсутствием Солнца.
      — Вы уже обдумали следующий шаг? — нерешительно спросил Уильямс.
      — Давным-давно. Завтра я навещу Пола Кейна вот с этим, — Тимбелл указал на послание.
      — Лоару Пола Кейна? — воскликнул Петри.
      — Этого лоариста! — одновременно выдохнул Уильямс.
      — Лоариста, — согласился Тимбелл. — Он наш человек.
      — Вернее сказать, он — лакей ласинуков, — возмутился Уильямс. Кейн — глава лоаризма, следовательно, предводитель изменников-землян, которые проповедуют смирение перед захватчиками.
      — Совершенно верно.
      Петри побледнел, но неплохо держал себя в руках.
      — Ласинуки — наши явные враги, с которыми придется столкнуться в открытой битве, но лоаристы… Это же сброд! Я скорее сам пойду на службу к вице-королю тиранов, чем соглашусь иметь что-нибудь общее с этими ковырялами в древней истории Земли, которые возносят молитвы ее былому величию, но ничуть не озабочены ее нынешней деградацией.
      — Вы слишком строго судите, — губы Тимбелла едва заметно тронула улыбка. — Мне и раньше приходилось иметь дело с вождем лоаристов… Он резким жестом прервал удивленные и испуганные крики. — Я был очень осторожен. Даже вы ничего не знали, но, как видите, до сих пор Кейн не предал меня. Эти встречи обманули мои ожидания, но кое-чему научили. Вот послушайте-ка.
      Петри с Уильямсом придвинулись поближе, и Тимбелл продолжал жестким, деловитым тоном.
      — Первое Галактическое Нашествие Ласинука завершилось две тысячи лет назад, сразу после того, как Земля капитулировала. С тех пор агрессия не возобновлялась, и независимые планеты людей в Галактике вполне удовлетворены поддержанием подобного «статус кво». Они слишком поглощены распрями между собой, чтобы приветствовать возобновление борьбы. Сам лоаризм заинтересован только в успешном противодействии новым путям мышления. Для них нет особой разницы, люди или ласинуки правят Землей, лишь бы сам лоаризм процветал. Возможно, мы националисты — в этом отношения для них даже большая опасность, чем тираны.
      — Я бы сказал, так и есть, — криво усмехнулся Уильямс.
      — И потому, если с этим согласиться, вполне естественно, что лоаризм взял на себя роль миротворца. Однако, если это окажется в их интересах, они не замедлят присоединиться к нам. — Тимбелл похлопал ладонью по разложенному перед ним документу. — А вот это подскажет им, где лежат их интересы.
      Его спутники хранили молчание.
      — У нас мало времени, — продолжал Тимбелл, — не более трех лет. Возможно, даже не больше двух. Но вы сами знаете, что надежда на успех немедленного восстания есть.
      — Знаем, — проворчал Петри, потом процедил сквозь зубы: — Если нам придется разделаться только с теми ласинуками, что находятся на Земле.
      — Согласен. Но они могут обратиться за помощью на Вегу, а нам звать на помощь некого. Ни одна из Планет Людей и не подумает выступить в нашу защиту, не почешется, как и пятьдесят лет назад. Именно поэтому мы должны перетянуть лоаристов на свою сторону.
      — А как поступили лоаристы пять веков назад, во время Кровавого Восстания? — не скрывая ненависти в голосе, спросил Уильямс. — Они бросили нас на произвол судьбы, спасая свою драгоценную шкуру.
      — Мы не в том положении, чтобы вспоминать об этом, — заметил Тимбелл. — Сейчас мы должны заручиться их поддержкой, а уж потом, когда будет все кончено, посчитаемся…
      Уильямс повернулся к пульту.
      — Через пятнадцать минут Нью-Йорк, — сообщил он. — И все-таки мне это не нравится. На что способны эти пачкуны лоаристы? Да у них ничего за душой, кроме банальностей и предательства!
      — Они — последняя сила, объединяющая человечество, — ответил Тимбелл. — Сейчас очень слабая, очень беспомощная, но в ней единственный шанс для Земли.
      Они спускались, входя в более плотные слои атмосферы, и свист рассекаемого воздуха возрос до пронзительного воя. Уильямс выстрелил тормозными ракетами, и они пронзили серое покрывало облаков. Впереди, у самого горизонта, показалась обширная россыпь огней, означавшая Нью-Йорк.
      — Смотри, чтобы наши манеры ничем не раздражали ласинукскую инспекцию, и подготовь документы. Они ни в коем случае не должны нас разыскивать.
      Лоара Пол Кейн откинулся в богато украшенном кресле. Тонкие пальцы играли пресс-папье из слоновой кости на крышке стола. Глаза избегали взгляда сидевшего напротив полного человека, а в тоне, стоило Кейну заговорить, ощущалось высокомерие.
      — Я не могу больше рисковать, прикрывая вас, Тимбелл. До сих пор я поступал так из-за уз человечности, связывающих нас, но… — Он замолчал.
      — Но? — подсказал Тимбелл.
      Пальцы Кейна снова и снова запускали пресс-папье волчком.
      — Ласинуки стали последнее время вести себя гораздо резче. Они сделались излишне самоуверенными. — Кейн внезапно поднял глаза. — Я не совсем свободный агент и не располагаю той силой и влиянием, какую, как я смотрю, вы мне приписываете. — Глаза его вновь опустились, а в голосе прозвучали беспокойные нотки. — Ласинуки полны подозрений. Они начинают ощущать работу хорошо налаженного, законспирированного подполья, и мы не можем позволить себе оказаться замешанными в этом.
      — Знаю, — кивнул Тимбелл. — Возникнет необходимость — и вы нами просто пожертвуете, как ваши предшественники пожертвовали патриотами пятьсот лет назад. Но на этот раз лоаризму суждено сыграть более благородную роль.
      — И что пользы от вашего восстания? — последовал утомленный вопрос. — Неужели ласинукский режим более ужасен, нежели человеческая олигархия, которая правит Сантанией, или диктатор, повелевающий Трантором? Ласинуки не гуманоиды, но они в любом случае разумны. Лоаризм должен жить в мире с любой властью.
      Тимбелл улыбнулся, хотя ничего смешного сказано не было. В улыбке ощущалась едкая ирония и, чтобы подчеркнуть ее, Тимбелл достал листок бумаги.
      — Вы так считаете, верно? Тогда прочтите вот это. Это уменьшенная фотокопия… Нет, не берите, читайте у меня в руках и…
      Его последнее замечание было перебито внезапным растерянным восклицанием собеседника. Лицо Кейна превратилось в маску ужаса, когда он впился взглядом в предложенную ему копию.
      — Где вы ее взяли? — Кейн с трудом узнал собственный голос.
      — Удивлены? Но ведь она у меня есть, верно? К тому же она стоила жизни отличному парню и крейсеру Его Рептилийского Величества. Надеюсь, у вас не возникло сомнения в подлинности?
      — Нет. — Кейн провел подрагивающей рукой по лбу. — Это подпись и печать Императора. Их невозможно подделать.
      — Как видите, Ваше Святейшество, — с сарказмом сказал Тимбелл, возобновление Галактической Экспансии — вопрос двух-трех лет. Первые шаги к ней будут предприняты еще в нынешнем году, а какими они будут, сами можете прочесть. — Голос Тимбелла сделался вкрадчиво-ядовитым. Поскольку этот приказ адресован вице-королю…
      — Дайте немного подумать. — Кейн упал в кресло.
      — И в этом есть необходимость? — безжалостно воскликнул Тимбелл. — Это не что иное, как завершение моих предположений шестимесячной давности, которые вы предпочли не услышать. Земля — мир гуманоидов, поэтому она будет уничтожена. Очаги человеческой культуры рассеяны по разным участкам ласинукской зоны Галактики, так что любой след человеческого присутствия подлежит уничтожению.
      — Но Земля! Колыбель человеческой расы! Начало нашей цивилизации!
      — Вот именно! Лоаризм умирает, а гибель Земли окончательно погубит его. С крушением лоаризма погибнет последняя объединяющая сила, и Планеты Людей, непобедимые, пока дружны, будут уничтожены одна за другой Второй Галактической Экспансией, если только…
      — Я знаю, что вы хотите сказать, — прозвучал бесстрастный голос Кейна.
      — Не более того, что говорил прежде. Человечество должно объединиться, а сделать это оно может только вокруг лоаризма. У всех сражающихся должна быть цель, и целью должно стать освобождение Земли. Я могу заронить искру здесь, на Земле, но вы должны раздуть ее в костер по всей населенной людьми части Галактики.
      — Вы подразумеваете тотальную войну, Галактический Крестовый Поход, — прошептал Кейн. — Но кому, как не мне, знать лучше, что после всех прошедших столетий тотальная война невозможна. — Он внезапно рассмеялся. — Вы хоть знаете, насколько сегодня ослаб лоаризм?
      — Нет ничего слабого, которое не могло бы усилиться. Как бы ни ослаб лоаризм со времен Первого Галактического Нашествия, но вы и поныне сохранили дисциплину и организованность — лучшую в Галактике. Ваши предводители, если брать в целом, толковые люди, это я вынужден признать. А обдуманно действующая объединенная группа умных людей способна на многое. Она обязана оказаться такой, поскольку иного выбора нет.
      — Оставьте меня, — безжизненно произнес Кейн. — На большее я сейчас не способен. Мне следует подумать.
      Голос его опять затих, один из пальцев указал в направлении двери.
      — Что толку от размышлений! — в раздражении воскликнул Тимбелл. Нам надо действовать! — С этими словами он исчез.
      Ночь для Кейна выдалась ужасной. Его лицо побледнело и осунулось, глаза запали и лихорадочно блестели, но голос звучал спокойно и весомо.
      — Мы союзники, Тимбелл.
      Тимбелл холодно улыбнулся, на мгновение коснулся протянутой руки Кейна, но тут же ее отпустил.
      — Всего лишь по необходимости, Ваше Святейшество. Мы не друзья.
      — Об этом я и не говорю. Но действовать мы должны вместе. Мои предварительные указания уже разосланы. Верховный Собор утвердит их. Хотя бы в этом отношении я не предвижу осложнений.
      — Сколько мне придется ждать результатов?
      — Кто знает? Лоаризму все еще не мешают в пропаганде, до сих пор есть люди, которые воспринимают ее: одни с почтением, другие со страхом, третьи просто поддаются воздействию самой пропаганды. Но кто может знать? Человечество слепо, да и сам лоаризм тоже. Антиласинукские настроения слабы, трудно разбудить их, просто так колотя в барабан.
      — Всегда было не сложно играть на ненависти. — Лунообразное лицо Тимбелла сделалось на удивление жестким. — Эмоциональность! Пропаганда! Искренний и неразборчивый оппортунизм! К тому же, несмотря на свою слабость, лоаризм богат. Массы могут быть покорены словами, но тех, кто занимает высокие посты, кто по-настоящему важен, можно соблазнить и кусочками желтого металла.
      — Ничего нового вы не предложили, — устало махнул рукой Кейн. Подобная методика оскорблений применялась в человеческой политике еще на туманной заре нашей истории, когда человечеству принадлежала одна-единственная старушка Земля, да и та была расчленена на множество сегментов. — Затем он с горечью добавил: — Подумать только, приходится возвращаться к тактике варварских эпох!
      Тимбелл цинично пожал плечами:
      — Вы знаете лучший способ?
      — В любом случае даже со всей этой грязью мы можем потерпеть неудачу.
      — Нет, если план будет хорошо разработан.
      Лоара Пол Кейн вскочил, сжав кулаки.
      — Дурость это! И вы, и ваши планы! Все эти ваши многомудрые, тайные, уклончивые, неискренние планы! Неужели вы думаете, что заговор означает восстание, а восстание — победу? На что вы способны? Вынюхивать информацию, неторопливо подкапываться под корни? Руководить восстанием — выше ваших сил. Я могу заниматься организацией, подготовкой, но руководить восстанием и не в моих силах.
      Тимбелл вздрогнул.
      — Детальнейшая подготовка…
      — Ничего не даст, говорю я вам. Можно иметь все необходимые химические ингредиенты, можно создать самые благоприятные условия — и все же реакция не пойдет. В психологии масс, как и в химии, необходимо наличие катализатора.
      — Безликий Космос, о чем вы?
      — Можешь ты быть предводителем восстания? — выкрикнул Кейн. Крестовый Поход — это война эмоций. Ты сможешь управлять этими эмоциями? Ты конспиратор, к примеру, ты можешь обойтись и без того, чтобы принимать участие в открытой битве. А я могу руководить восстанием? Я, старый, миролюбивый человек. Так кто же будет вождем, тем психологическим катализатором, кто возьмется за унылое, ничего не значащее дело своих изумительных «приготовлений» и вдохнет в него жизнь?
      Рассел Тимбелл стиснул зубы.
      — Пораженчество! Значит, так?
      — Нет! — последовал резкий ответ. — Реализм!
      Наступило озлобленное молчание, потом Тимбелл резко повернулся и вышел.
      По корабельному времени наступила полночь, и вечерний бал достиг апогея. Центральный салон суперлайнера «Пламя сверхновой» был полон кружащихся, смеющихся, сверкающих фигур, державшихся все более и более раскованно.
      — Это напоминает мне трижды проклятые приемы, которые устраивала моя жена на Лакто, — пробормотал Саммел Маронни своему спутнику. Я-то думал, что отдохну от них хотя бы в гиперпространстве, но, как видите, не удалось. — Он негромко простонал и взглянул на развлекавшихся с явно неприязненным изумлением.
      Одет Маронни был по самой последней моде, от пурпурной ленты, стянувшей волосы, до небесно-голубых сандалий, но выглядел невероятно стесненным. Его полная фигура была втиснута в ослепительно красную, ужасно тесную тунику, а редкие толчки грудной клетки указывали, что с ним, того и гляди, случится приступ.
      Его спутник, более высокий и худощавый, был облачен в безукоризненно белый мундир и держался с непринужденностью, порожденной длительной практикой. Его подтянутая фигура представляла резкий контраст с нелепым внешним видом Саммела Маронни.
      Лактонский экспортер прекрасно понимал это.
      — Будь оно все проклято, Дрейк, но работка у вас просто изумительная. Одеты, словно крупная шишка, а всего и требуется приятно выглядеть да отдавать честь. Кстати, сколько вам здесь платят?
      — Маловато. — Капитан Дрейк приподнял седую бровь и вопросительно взглянул на лактонца. — Хотел бы я, чтобы вы оказались на моем месте недельку-другую. Тогда вы бы запели менее сладко. Если вы думаете, что угождать жирным вдовушкам и снобам с завитыми локонами из высшего общества — это возлежать на ложе из роз, то будьте добры, займитесь этим. — Какое-то время он беззвучно бормотал ругательства, потом любезно поклонился глупо улыбнувшейся ему, усыпанной драгоценностями старой ведьме. — Вот от этого-то у меня появляются морщины и седеют волосы, клянусь Ригелем!
      Маронни достал из портсигара длинную «Каренну» и с наслаждением раскурил ее. Он выпустил в лицо капитану яблочно-зеленоватое облако дыма и проказливо усмехнулся.
      — Ни разу еще не встречал человека, который не проклинал бы свою работу, будь она даже такой пустяковой, как ваша, старый мошенник… Ах, если не ошибаюсь, к нам направляется великолепнейшая Илен Сурат!
      — О, розовые дьяволы Сириуса! Мне и поглядеть-то страшно. Неужели эта старая карга и в самом деле движется в нашем направлении?
      — Определенно. Неужели вы не счастливы? Все-таки она одна из богатейших женщин на Сантании, к тому же вдова. Полагаю, мундир околдовывает их. Какая жалость, что я женат!
      Лицо капитана Дрейка испуганно исказилось.
      — Чтоб на нее люстра обрушилась! — Он повернулся, выражение его лица претерпело мгновенную метаморфозу, сменившись глубочайшим восхищением. — О, мадам Сурат, я уже потерял надежду увидеть вас сегодня ночью.
      Илен Сурат, шестидесятилетие которой осталось в далеком прошлом, хихикнула, как девица.
      — Ох, оставьте, старый соблазнитель, или вы заставите меня забыть, что я пришла сюда выбранить вас.
      — Надеюсь, ничего особо скверного?
      Дрейк почувствовал, что кожа на голове собирается складками. Он уже имел дело с жалобами мадам Сурат. Обычно дела обстояли скверно.
      — Скверного очень и очень много. Я только что узнала, что через пятьдесят часов мы совершим посадку на Землю, если я правильно выговорила ее название.
      — Абсолютно правильно, — произнес капитан Дрейк, почувствовав некоторое облегчение.
      — Но она не была указана, как место остановки, когда мы вылетали.
      — Верно, не была. Но это, видите ли, вполне обычное дело. Через десять часов мы уже улетим оттуда.
      — Но это же невыносимо! Это означает, что я теряю целый день, а мне необходимо оказаться на Сантании на этой неделе, и каждый день для меня драгоценен. К тому же я никогда не слыхала о Земле. — Она извлекла из сумочки переплетенный в кожу томик и раздраженно зашелестела страницами. — Мой путеводитель даже не упоминает о таком месте. Я полна уверенности, что никто не испытывает ни малейшего желания побывать там. Если вы будете упорствовать в намерении тратить время пассажиров на абсолютно бессмысленные остановки, то мне придется объясняться по этому поводу с президентом линии. Должна вам напомнить, что у себя дома я располагаю некоторым влиянием.
      Капитан Дрейк неслышно вздохнул. Уже не первый раз Илен Сурат напоминала ему о своем «некотором влиянии».
      — Моя дорогая мадам, вы совершенно правы, вы полностью правы, но я ничего не могу поделать. Все корабли линий Сириуса, Альдебарана, Альфы Центавра и 61 Лебедя обязаны останавливаться на Земле. Это следует из межзвездного соглашения, и даже сам президент линии, какие бы убедительные документы вы ему ни привели, в данном случае окажется бессилен.
      Маронни решил, что пришло время выручать взятого в осаду капитана.
      — К тому же, — заметил он, — я полагаю, что двое из пассажиров направляются именно на Землю.
      — Вот именно, я и забыл! — Лицо капитана Дрейка несколько просветлело. — Да, мы имеем вполне конкретную причину для остановки.
      — Два пассажира из более чем пяти сотен! Однако же логика!..
      — Вы несправедливы, — беззаботно произнес Маронни. — В конце концов, именно на Земле зародилась человеческая раса. Надеюсь, вы знаете об этом?
      Патентованные накладные брови Илен Сурат взлетели вверх.
      — Да неужели? — Растерянная улыбка на ее лице тут же сменилась презрением. — Ах да, но ведь это было много тысяч лет назад! Теперь это не имеет никакого значения.
      — Для лоаристов имеет, а те двое, которые собираются высадиться там, лоаристы.
      — Вы хотите сказать, — усмехнулась вдова, — что даже в наш просвещенный век сохранились люди, которые заняты изучением «нашей древней культуры»? Ведь именно так они о себе выражаются?
      — По крайней мере, Филипп Санат всегда так говорит, — улыбнулся Маронни. — Несколько дней назад он прочитал мне длиннейшую проповедь именно на эту тему. Кстати, было довольно интересно. Что-то есть в его словах. — Маронни добродушно кивнул и продолжал: — А голова у Филиппа Саната хорошая. Из него вышел бы неплохой ученый или бизнесмен.
      — Помянешь метеор — и услышишь его свист, — неожиданно заметил капитан и кивнул направо.
      — О, — изумленно выдохнул Маронни, — это он! Но, клянусь пространством, что он делает _здесь_?
      Филипп Санат производил неуместное впечатление, когда стоял, прислонившись к дальней двери. Его длинная темно-пурпурная туника знак лоариста — казалась мрачным грязным пятном на фоне собравшихся. Угрюмые глаза скользнули по Маронни, и он тут же помахал рукой в знак приветствия.
      Удивленные танцоры инстинктивно расступились, когда Филипп Санат пошел вперед, а потом долго, растерянно смотрели ему вслед. Послышался возбужденный шепоток, который Филипп Санат вызвал своим появлением, но он просто не обратил на него внимания, его глаза каменно смотрели перед собой, лицо было бесстрастным, когда он подошел к капитану Дрейку, Саммелу Маронни и Илен Сурат.
      Филипп Санат тепло поздоровался с обоими мужчинами, потом — в ответ на официальное представление сухо наклонился вдове, которая взирала на него с удивлением и открытым пренебрежением.
      — Прошу прошения, капитан Дрейк, за то, что я вас потревожил, низким голосом произнес молодой лоарист, — но я хотел бы узнать, когда мы покинем гиперпространство.
      Капитан рывком извлек из кармана массивный хронометр.
      — Через час, не более.
      — И тогда мы окажемся…
      — Немного за орбитой девятой планеты.
      — Это, должно быть, Плутон. Солнце будет видно, когда мы окажемся в нормальном пространстве?
      — Если посмотрите в верном направлении — в направлении носа корабля — то будет.
      — Благодарю вас.
      Филипп Санат сделал движение, намереваясь уйти, но Маронни остановил его.
      — Побудьте с нами, Филипп, ведь вам нет необходимости покидать нас, верно? Я уверен, что мадам Сурат умирает от желания задать вам несколько вопросов. Она проявляет величайшую заинтересованность в лоаризме. — В глазах лактонца было нечто большее, чем подозрительное мерцание.
      Филипп Санат вежливо повернулся к вдове, которая, будучи захваченной врасплох, потеряла дар речи, но тут же вновь обрела его.
      — Скажите мне, молодой человек, — ринулась она в бой, — неужели до сих пор сохранились люди вроде вас? Я имею в виду лоаристов.
      Филипп Санат почти невежливо пялился на вопрошавшую, но словно язык проглотил, потом с мягкой настойчивостью произнес:
      — До сих пор существуют люди, которые стремятся сохранить культуру и образ жизни древней Земли.
      Капитан Дрейк не смог воздержаться от изрядной доли иронии:
      — Даже под грузом культуры хозяев с Ласинука?
      — Вы хотите сказать, — приглушенно воскликнула Илен Сурат, — что Земля — ласинукский мир? Так?
      Ее высокий голос поднялся до пугающего визга.
      — Ну да, разумеется, — удивленно ответил капитан. Он был уже не рад, что заговорил. — Разве вы не знали?
      — Капитан, вы обязаны не садиться! — закричала в истерике женщина. — Если вы это сделаете, я вам такие неприятности устрою, такую массу неприятностей… Я не желаю торчать напоказ перед ордами ужасных ласинуков — этих омерзительных рептилий с Веги…
      — Вам нечего бояться, мадам Сурат, — холодно заметил Филипп Санат. — Подавляющее большинство земного населения похоже на людей, и только один процент — правители — составляют ласинуки.
      — Ох… — Последовала пауза, затем Илен Сурат произнесла в оскорбительной манере: — Нет уж, я и думать не могу, что Земля может быть настолько важной, если на ней правят даже не люди. И лоаризм не лучше! Просто напрасная трата времени, вот что я могу вам сказать!
      К лицу Саната внезапно прилила кровь. Казалось, какой-то момент он тщетно пытался заговорить, а когда обрел дар речи, то сказал тоном проповедника:
      — Ваша точка зрения весьма поверхностна. Тот факт, что Ласинук управляет Землей, ничего не значит для фундаментальных проблем самого лоаризма… — Он резко повернулся и ушел.
      Саммел Маронни тяжело вздохнул, глядя на удаляющуюся фигуру.
      — Вы сразили его наповал, мадам Сурат. Мне никогда не приходилось видеть, чтобы он увиливал от аргументов или пускался в спор подобным образом.
      — Он производит впечатление неплохого парня, — заметил Дрейк.
      — Отнюдь, — хмыкнул Маронни. — Мы с одной планеты. Он — типичный лактонец, ничуть не лучше меня.
      Вдова сварливо откашлялась.
      — Ах, умоляю вас, давайте попытаемся сменить тему разговора. Этот тип словно навел тень на всех присутствующих. И чего ради они рядятся в эти омерзительные пурпурные робы? Никакого стиля!
      Лоара Брюс Порин поднял глаза, когда вернулся юный служитель.
      — Итак?..
      — Менее чем через сорок пять минут, Лоара Брюс.
      Бросившись в кресло, Санат подался вперед и оперся подбородком на стиснутый кулак.
      Порин поглядел на него с любящей улыбкой.
      — Опять поспорил с Саммелом Маронни, Филипп?
      — Нет, не совсем. — Резким движением Санат выпрямился. — Но какая в этом польза, Лоара Брюс? Там, на верхнем этаже, сотни человеческих существ, бездумных, ярко разодетых, смеющихся, веселящихся, а к тому, что снаружи Земля — равнодушие. Из всех пассажиров корабля только мы двое останавливаемся, чтобы посетить мир нашего прошлого. — Его глаза избегали взгляда пожилого собеседника, в голосе послышалась горечь. А раньше тысячи людей из всех уголков Галактики ежедневно прибывали на Землю. Великие дни лоаризма прошли.
      Лоара Брюс рассмеялся. Никто бы не подумал, что в его длинной тощей фигуре может таиться такой душевный смех.
      — Я уже, наверное, в сотый раз выслушиваю от тебя все это. Глупости! Придет такой день, когда о Земле будут не просто помнить. Люди массами начнут посещать ее. И будут их тысячи, миллиарды.
      — Нет! Все это в прошлом!
      — Ха! Эти пророки гибели каркают, что все в истории повторяется, все возвращается на круги своя. Однако им еще предстоит доказать свою правоту.
      — Им это удастся. — Глаза Саната неожиданно вспыхнули. — И знаете почему? Потому что Земля осквернена захватчиками-рептилиями, женщина мерзкая, глупая, пустая женщина — только что заявила мне: «Не думаю, что Земля может быть настолько важной, если ею правят даже не люди». Она высказала то, что миллиарды людей должны повторять про себя бессознательно, и я не нашел слов, чтобы ее опровергнуть.
      — И каким бы могло быть твое решение, Филипп? Ну, что бы ты сам мог предложить?
      — Изгнать их с Земли, сделать ее снова планетой людей! Нам уже приходилось сражаться с ними во время Первого Галактического Нашествия две тысячи лет назад, и мы смогли их остановить, когда казалось, что они готовы прибрать к рукам всю Галактику. Теперь нам самим следует начать Второе Нашествие и отбросить их на Вегу.
      Порин вздохнул и покачал головой.
      — Ты еще молод и горяч. Не найдется юного лоариста, который не метал бы молнии по этому поводу. Ты это перерастешь! Послушай меня, мой мальчик! — Лоара Брюс поднялся и положил руки на плечи собеседнику. — Люди и ласинуки наделены разумом. В нашей Галактике всего две расы разумных существ. Они — братья мысленно и духовно. Они должны жить в мире, а не в ненависти. Ненависть — самая безрассудная эмоция. Постарайся понять это.
      Филипп Санат каменно уставился в пол, не подавая вида, что он услышал сказанное.