Анар Азимов
      1002-я НОЧЬ
      (На сцене - конструкция наподобие ступенчатой пирамиды. Первый этаж скрыт пологом по всей длине. Вся пирамида убрана с роскошью в ближневосточном стиле (ковры и т.д.). На вершине - кровать под балдахином - перед кроватью на подушках сидит Шехерезада. По обе стороны кровати - по небольшому кувшину. Полог кровати задернут.)
      МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ-ЗА ПОЛОГА (в дальнейшем как "Голос"). Что же, свет очей моих, довольна ли ты моими подарками?
      ШЕХЕРЕЗАДА (с притворной покорностью). О повелитель правоверных, да пребудет над тобой вечно милость Всевышнего, я поражена твоей безграничной щедростью, которая разливается, как Нил или Евфрат в половодье, которая цветет пышно, как сады Эдема, которая равна солнцу для замерзшего и луне для одинокого ночного путника в пустыне, которая... которая...
      ГОЛОС. Милая моя Шехерезада, ты устала и можешь не утруждать себя и арабский язык, тем более что твой одинокий ночной путник и тот, другой, который замерз, - один и тот же человек, ибо вряд ли кому не будет холодно на ночной дороге среди бесконечных песков.
      ШЕХЕРЕЗАДА (азартно). А разве нельзя охладиться где-нибудь в другом месте?
      ГОЛОС. Почему же, можно, например, я очень хотел бы найти такую прохладу в твоих объятьях, о Шехерезада, но ты говорила о холоде, и это сильно меняет дело.
      ШЕХЕРЕЗАДА (живо перебивая) Мои объятья все равно прохладны...
      ГОЛОС.А вот это мы обсудим несколько позже, потому что я все люблю доводить до конца...
      ШЕХЕРЕЗАДА. Для этого нужно хотя бы начать, мой повелитель.
      ГОЛОС. Вот я и начал, Шехерезада - я начал говорить о том, что искусства нанизывать слова на нить мыслей недостаточно, а нужно еще завязать узел...
      ШЕХЕРЕЗАДА (лукаво). Ты хочешь сказать - связать концы этой нити.
      ГОЛОС (невозмутимо). Воистину так, но я хотел бы продолжить. И потому скажу еще раз, что ночной путник довольствуется луной за неимением большего светила, как довольствуются серебом за неимением золота, а этот неверный серебряный свет хорош только для разбойников, не брезгующих даже медной монетой. Днем же всякий путник уверен, что ему не придется развязывать свой кошель, прежде чем шаг за шагом он доберется до караван-сарая. Так и ты, моя прекрасная сказительница, не сыпь словами без счета - они тебе еще пригодятся, если ты, конечно, не собьешься с пути. Теперь я кончил.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Ты оказался скор, мой повелитель, и сейчас это радует меня, ибо чем скорее закончишь одно дело, тем скорее начнешь другое. Поэтому я постараюсь обогнать тебя и скажу только, что звон монет в пустыне не заменит шума воды, даже если этих монет так же много, как звезд на небе, а блеск так же ярок.
      ГОЛОС (заинтересованно). И что же?
      ШЕХЕРЕЗАДА. Ничего, я же говорила, что не собираюсь задерживаться в пути.
      ГОЛОС (саркастически). Ты скорее можешь задержать другого, чем задержишься сама. Ты заставила слуг бежать так быстро, что не увидела из окна паланкина половины того, что могла увидеть.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Что можно увидеть в пустыне?
      ГОЛОС. Очень многое, если суметь проникнуть взором в толщу песка.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Зато я проникла в тебя и увидела, что сейчас наши желания вряд ли совпадают.
      ГОЛОС (с иронией). Вряд ли тебе удалось. Впрочем, я и не скрываю, чего я не хочу сейчас, но это не значит, что ты хочешь того же.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Я тоже не скрываю, что не хочу как раз того, чего хочешь ты.
      ГОЛОС. Когда скрываешь одно, невольно открываешь другое...
      ШЕХЕРЕЗАДА (перебивая). Если одеяло слишком коротко.
      ГОЛОС. ...одеяло ведь не только для того, чтобы укрываться, но и для того, чтобы открывать... так и ты открыла мне свое желание желать то, что отлично от моих желаний, хотя на самом деле ты не достигла этой цели. Избегай миражей и смотри вглубь, дочь пустыни, но даже тогда тебе не обойтись без колодца. Все уже спят и мне некому приказать, поэтому прошу тебя: дай мне воды вон из того кувшина. (Шехерезада делает соответствующее движение.) Нет-нет, из того (Шехерезада тянется в другую сторону.) Впрочем, не нужно, я передумал.
      ШЕХЕРЕЗАДА (со скрытым недовольством). Ты можешь приказывать и мне, но для этого ты чересчур переменчив, господин мой.
      ГОЛОС. Приказывать вообще глупо, ибо тот, кто исполняет, всегда желает подчиниться, даже если уверен в обратном.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Почему же ты приказываешь, господин мой?
      ГОЛОС. Я только делаю вид, на самом же деле я только прошу.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Ты хочешь казаться себе более глупым, чем ты есть на самом деле?
      ГОЛОС.Не более, чем более умным. Я вообще не знаю, хочу ли я, чтобы мне что-то казалось.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Я же говорила, что ты переменчив.
      ГОЛОС. Переменчивость является моей постоянной чертой, ведь в одну и ту же реку не войдешь дважды.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Было бы куда входить, мой повелитель...
      ГОЛОС. ...и кому - угадал ли я завершение твоих слов?
      ШЕХЕРЕЗАДА. ...а напиться можно и без греческих премудростей; если же не сделать это в свое время и вдоволь, то уже никого не будет. И разве следует тебе уподобляться воде, мой господин?
      ГОЛОС (с усмешкой). Да, меня скорее можно сравнить с другой стихией.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Всех нас рано или поздно возьмет к себе лишь одна из них.
      ГОЛОС (с непонятной иронией). О да, человек смертен, здесь ты права.
      ШЕХЕРЕЗАДА (поспешно). Конечно, я имею в виду лишь бренное тело.
      ГОЛОС. Но которое так тебе дорого...
      ШЕХЕРЕЗАДА. ...что я страшусь заглядывать под землю - разве не грех торопить свой неизбежный удел, о повелитель правоверных?
      ГОЛОС. Видеть не значит торопить, хотя ты все равно не так поняла меня, прекрасная Шехерезада.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Правильно или нет, но я хочу до конца испить из своей чаши наслаждения и удовольствия, счастья и радости...
      ГОЛОС. Ты имеешь на нее право, заплатив тысячу и одну ночь.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Чаша стоит не много и не мало, а только самой себя.
      ГОЛОС. Вряд ли торговец или ремесленник поймут тебя.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Им тоже надо чем-то заполнять бездонную яму времени, вот они и называют свой товар по цене, как вообще все люди чашу называют чашей, воду водой, а себя - людьми.
      ГОЛОС. От этого чаша не становится человеком, а человек водой.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Это тем более не произойдет, если назвать их наборот.
      ГОЛОС. И все базары придут в упадок...
      ШЕХЕРЕЗАДА.Торговцы и покупатели прибегнут к языку жестов.
      ГОЛОС. Хотя речи некоторых часто журчат так же бессмысленно, как...
      ШЕХЕРЕЗАДА.Хотя головы некоторых часто бывают столь же пустотелы, как...
      ГОЛОС. ...я не хочу лишать людей возможности говорить хотя бы потому, чтобы они не задели твоей прически, когда будут размахивать руками...
      ШЕХЕРЕЗАДА. ...ты же не будешь их рубить, чтобы наказать за немоту - ведь рядом с тобой такая красноречивая рассказчица.
      ГОЛОС (лукаво). А рассказать еще одну историю не противно твоим желаниям?
      ШЕХЕРЕЗАДА (со вздохом). Мы говорили с тобой так долго, что я все равно уже не могу остановиться, но я исчерпала до дна свою память, и я не знаю, что рассказать тебе из того, что ты уже не слышал бы от меня.
      ГОЛОС. Память как время, о Шехерезада, и не имеет дна, поэтому вспомни что-нибудь, чего ты не знаешь, и тогда ты уже будешь это знать. Распори то, что еще не обветшало, но уже успело надоесть, и сшей заново; иначе говоря придумай новую историю.
      ШЕХЕРЕЗАДА (растерянно). О мой повелитель, я не могу ничего вспомнить, роскошь этих тканей и драгоценностей слепит не только глаза, но и воображение.
      ГОЛОС. А знаешь ли ты, кто преподнес их тебе?
      ШЕХЕРЕЗАДА. Ты, о повелитель.
      ГОЛОС. А знаешь ли ты, кто преподнес их мне?
      ШЕХЕРЕЗАДА. Не знаю, о повелитель.
      ГОЛОС. Но ты знаешь каждого из них: Синдбад, Аладдин и Али-Баба.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Перечислил ли ты их в таком порядке, потому что "син" идет прежде "айн"?
      ГОЛОС. О нет, просвещенная Шехерезада, дело не в алфавите, а в словах, не в форме, а в сущности. Вначале было море, как учил Фалес, поэтому дары столь прославленного мореплавателя по заслугам тоже должны идти первыми. Он был очень благодарен мне за это.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Кто, Фалес?
      ГОЛОС. Фалес умер давно и далеко отсюда, о Шехерезада, к чему лишний раз смущать его дух, тем более что я говорю не о нем, а о Синдбаде?
      ШЕХЕРЕЗАДА. Но, мой повелитель, он ведь...
      ГОЛОС. Неужели умер? Только вчера он был еще жив. Значит, на то была воля...
      ШЕХЕРЕЗАДА. Я не думаю, что он умер, я думаю, что он вообще бессмертен, да простит меня за эти слова...
      ГОЛОС. ...Всевышнего, ибо бессмертны только бесплотные существа.
      ШЕХЕРЕЗАДА. ...Всевышний, потому что мысли тоже бесплотны и бессмертны, даже (с ложным смирением) мысли такой глупой девушки, как твоя покорная раба, повелитель.
      ГОЛОС. Однако какие плотные и красивые ткани принесла тебе эта мысль...
      ШЕХЕРЕЗАДА (невольно подхватив) ...и как много золотых стоят эти вот самоцветы!
      ГОЛОС (лукаво). Разве они не стоят лишь только самих себя?
      ШЕХЕРЕЗАДА. Но и золото тоже себя стоит, мой повелитель...
      ГОЛОС. ...поэтому так жалко отдавать одно за другое.
      ШЕХЕРЕЗАДА (перебирает подарки, любуется, говорит невольно). Скупость большой порок, мой повелитель. О, щедрый Синдбад...
      (Снизу из-за полога появляется Синдбад и вопросительно смотрит на Шехерезаду. Она ошеломлена.)
      ГОЛОС. Что ты молчишь, Шехерезада? Ты удивлена тем, что он появился, когда ты позвала его?
      ШЕХЕРЕЗАДА. Он ждал за дверью и все слышал!
      ГОЛОС. Он ждал даже еще ближе, чем ты думаешь.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Значит, он действительно существует!
      ГОЛОС. Но ты же сама говоришь, что он ждал за дверью.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Но ты же сказал, что он находился еще ближе!
      ГОЛОС. От этого он не стал менее реален. Впрочем, пусть будет так как ты сказала: ждал за дверью.
      ШЕХЕРЕЗАДА. И что он будет здесь делать?
      ГОЛОС. Это решать тебе, о прекрасная.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Наверное, мне надо поблагодарить его за подарки.
      ГОЛОС. Ты права, Шехерезада, ибо благодарность - одно из лучших человеческих достоинств.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Спасибо тебе, о Синдбад.
      СИНДБАД. Воистину, доля капли в море больше, чем доля этих ничтожных подношений в моем долге перед тобой, о прекрасная и красноречивая.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Расскажи нам о том, как тебе удалось найти столь восхитительные...
      ГОЛОС. О, нет, прекрасная Шехерезада, твоя благодарность должна показать себя в большем количестве слов, ибо ты чеканишь свои слова, как я - свои деньги, и в этом залог нашей власти. И если ты будешь столь милостива, что расскажешь Синдбаду то, что ты сама просила рассказать его, - твой долг благодарности будет выполнен с лихвой.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Откуда же мне знать то о Синдбаде, что я хотела услышать от него самого? ГОЛОС. Ни ты о Синдбаде, ни Синдбад о себе самом - нет, вы не будете знать ничего кроме того, что ты расскажешь сейчас нам обоим.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Как же ты не испугался вновь выйти в море после стольких лет столь опасных приключений, отважный Синдбад?
      СИНДБАД (в пространство). Как же я, отважный Синдбад, не испугался выйти в море после стольких лет столь опасных приключений?
      ШЕХЕРЕЗАДА. Где же ты нашел такие диковины, которые принес мне в дар?
      СИНДБАД. Где же я нашел такие диковины, которые принес тебе в дар?
      ШЕХЕРЕЗАДА (недоумевая). Уж не на дне ли морском?
      СИНДБАД. Уж не на дне ли морском?
      ШЕХЕРЕЗАДА (с видом догадавшегося о чем-то человека). Ты нашел их на дне морском!
      СИНДБАД. Я нашел их на дне морском, о Шехерезада.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Твои корабли потерпели крушение.
      СИНДБАД. Мои корабли потерпели крушение (изображает жестами и шумом кораблекрушение, как только может изобразить его без подручных средств один человек. Останавливается и ждет дальнейших слов Шехерезады.)
      ШЕХЕРЕЗАДА. Но прежде ты со своей командой и кораблями плыл по морю.
      СИНДБАД. Но прежде я со своей командой и кораблями плыл по морю. (Изображает. Останавливается и ждет дальнейших слов Шехерезады.)
      ШЕХЕРЕЗАДА. Вы очень долго плыли по морю.
      СИНДБАД. Мы очень долго плыли по морю. (Изображает то же самое, что после предыдущей своей реплики, но после этого изображает усталость большого количества людей.)
      ШЕХЕРЕЗАДА. Но вдруг налетела страшная буря, вы долго боролись, пока не обессилели, и вверили себя Всевышнему.
      СИНДБАД.Но вдруг налетела страшная буря, мы долго боролись, пока не обессилели, и вверили себя Всевышнему. (Изображает. Останавливается и ждет дальнейших слов Шехерезады.)
      ШЕХЕРЕЗАДА. И вот твои корабли потерпели крушение.
      СИНДБАД. И вот мои корабли потерпели крушение. (Опять изображает крушение, но увлекается и продолжает, пока его не останавливает голос Шехерезады, и он замирает в позе тонущего человека).
      ШЕХЕРЕЗАДА. Ты так и не узнал, что случилось с твоей командой.
      СИНДБАД (оставаясь в прежней позе). Я так и не узнал, что случилось с моей командой.
      ШЕХЕРЕЗАДА. А ты пошел ко дну.
      СИНДБАД. А я пошел ко... ("захлебываясь", продолжает "тонуть".)
      ШЕХЕРЕЗАДА. Но безграничны чудеса Всевышнего, как и его милость: ты не умер, а живым и невредимым опустился на морское дно.
      СИНДБАД. Но безграничны чудеса Всевышнего, как и его милость: я не умер, а живым и невредимым опустился на морское дно. (Встает и стоит в нормальной позе, ожидая Шехерезаду уже не с тем энтузиазмом.)
      ШЕХЕРЕЗАДА (зевнув). Кто только знает, как тебя встретила морская царевна, и предавались ли вы утехам любви, но ты чудесным образом выбрался на поверхность моря, и с тобой были подарки морской царевны, которая дала их тебе в память об утехах любви, которым вы с ней предавались.
      СИНДБАД (послушно). Кто только знает, как меня встретила морская царевна, и предавались ли мы... (замолкает по знаку Шехерезады, замирает в вопросительной позе.)
      ГОЛОС. Как же Синдбад добрался столь быстро до нашего славного города, что успел к свадьбе, если пустился он в путь, лишь когда о ней было объявлено народу, а было о ней объявлено лишь за семь дней, то есть неделю назад, и если корабли его потонули все до единого?
      (Пауза. Шехерезада думает. Синдбад ждет, не меняя позы, и напряжение его возрастает.)
      ШЕХЕРЕЗАДА (с робкой надеждой). Быть может, птица Рух?
      (Синдбал мгновенно вскидывает свои руки, изображая крылья, и замирает.)
      ГОЛОС.Помнишь ли ты мою просьбу, красавица, рассказать что-либо такое, что еще не было тобою рассказано в предыдущие тысячу и одну ночь? Помнишь ли ты, как шить новые платья из старых?
      ШЕХЕРЕЗАДА (радостно воскликнув). Аладдин!
      (Синдбад, "превратившись обратно в человека", внезапно "вытягивает" снизу Аладдина, как если бы они были связаны друг с другом.)
      ГОЛОС (с некоторой иронией). Прекрасно, о прекрасная! Не поведешь ли ты дальше свои дозволенные речи, о красноречивая?
      ШЕХЕРЕЗАДА. Аладдин потер свою волшебную лампу и вызвал джинна, который тотчас явился.
      (Аладдин оглядывается в поисках лампы, спускается вниз, заставив сделать несколько шагов и Синдбада, как если бы они были связаны, и возвращается с лампой; он трет ее, но явно не знает, что делать дальше. Синдбад ложится в позе спящего.)
      ГОЛОС (насмешливо). И как же выглядел джинн?
      ШЕХЕРЕЗАДА (с некоторым недоумением). Я рассказывала тебе прежде, о повелитель.
      ГОЛОС. Но я хотел бы услышать еще раз.
      ШЕХЕРЕЗАДА (нерешительно). Он был велик и ужасен, о повелитель...
      ГОЛОС (с добродушной иронией). Довольно о джинне, что же случилось с Синдбадом?
      ШЕХЕРЕЗАДА.С Синдбадом? (Синдбад вскакивает, как слуга, внезапно разбуженный своей госпожой.) Джинн в мгновение ока домчал его, Аладдина...
      (Синдбад и Аладдин обнимаются за плечи, как-будто сидя у кого-то на плечах.)
      ГОЛОС. ...и подарки морской царевны...
      ШЕХЕРЕЗАДА. ...и подарки морской царевны...(Синдбад поспешно "соскакивает", Аладдин смотрит на него через плечо, Синдбад "подбирает подарки", они снова обнимаются за плечи) ...до нашего славного города. (Путешественники "слезают на землю", не успев даже толком "полетать на джинне", так как последняя фраза Шехерезады оказалась слишком коротка для этого.) Джинн отдал Синдбаду его подарки... (Синдбад "берет с плеч джинна подарки".)
      ГОЛОС (насмешливо). А подарки Аладдина забрал с собой? Даже если джинн забыл о них, неужели их не забрал сам Аладдин?
      ШЕХЕРЕЗАДА. Нет-нет, о мудрый повелитель! (Аладдин явно не понимает, что ему делать.) Аладдин тоже забрал свои подарки! (Аладдин с явной радостью изображает сказанное Шехерезадой.)
      ГОЛОС (с иронией). И они благополучно добрались до нашего дворца?
      ШЕХЕРЕЗАДА (пытаясь понять, о чем говорит ее собеседник). Это невозможно, мой повелитель?
      ГОЛОС. Это возможно, о Шехерезада, но как ты расскажешь тогда об Али-Бабе и его подарках?
      ШЕХЕРЕЗАДА. Разве раньше не рассказывала я о нем, что не смогу рассказать теперь?
      ГОЛОС. Но тогда это будет история об Али-Бабе, а историю об Али-Бабе я уже слышал, теперь же я хочу услышать...
      ШЕХЕРЕЗАДА (с усталой покорностью). Слушаюсь и повинуюсь, мой повелитель. Тут они встретили Али-Бабу... (Аладдин начинает кого-то "вытягивать" снизу, как до того его "вытягивал" Синдбад, - но этот кто-то "сопротивляется", насколько можно судить по тому, что Аладдин никак не может его "вытянуть".)
      ГОЛОС (саркастично). И благополучно добрались до дворца?
      ШЕХЕРЕЗАДА (со скрытым раздражением). Они испытали столько приключений, чтобы доказать свою преданность недостойной рабыне моего повелителя...
      ГОЛОС. Но, Шехерезада, ты ничего еще не рассказала о приключениях Али-бабы, что же касается Аладдина, он возник перед нами только благодаря Синдбаду...
      ШЕХЕРЕЗАДА. Они все расскажут сами после того, как вручат мне подарки. (Ищет, какие именно подарки от Аладдина и Али-бабы, но не находит - ткани и драгоценные камни лежат однородной массой.)
      ГОЛОС. Пожалуй, это выглядит даже хитроумно, моя Шехерезада, но столь блистательная идея выглядела бы достойным завершением твоей новой истории, соедини ты Али-Бабу с Аладдином так же, как Аладдина с Синдбадом.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Разве я уже не соединила их?
      (Некто, кого "вытягивал" Аладдин, наконец "поддается" - это оказывается Али-Баба; Аладдин и Али-Баба падают от внезапного нарушения равновесия, как при перетягивании каната.)
      ГОЛОС. Семена разочарования, которые ты посеяла во мне некоторое время назад, быстро всходят.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Чем я заслужила такое признание, о повелитель? Разве повелитель не знает, что я служу ему всем своим существом?
      ГОЛОС. О, какие пышные заросли выросли из столь крохотных семян! Воистину, женщина, как и пустыня, хранит в себе много неожиданностей, к сожалению, чаще неприятных, чем радостных!
      ШЕХЕРЕЗАДА. Видимо, твоя душа покрыта кучами плодородного ила.
      ГОЛОС. О нет, Шехерезада, такие семена прорастут даже в песке.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Позволь мне вырвать эти заросли с корнем, мой господин!
      ГОЛОС. Каждое твое слово как вода для них.
      ШЕХЕРЕЗАДА (с испугом и обидой одновременно). Угодно ли тебе, чтобы я молчала?
      ГОЛОС. Это, пожалуй, теперь все равно, прекрасная Шехерезада, но надежда последней покидает земной удел, поэтому (с иронией) - говори, о красноречивая, только не спрашивай что.
      ШЕХЕРЕЗАДА (торопливо размышляя). Али-Баба... (Али-Баба поднимает голову и ждет. Вдруг Шехерезада радостно хлопает в ладоши.) Али-Баба со своим осликом помог им довезти сокровища!
      (Али-Баба бежит вниз, "потянув" за собой лежащих, но никак на это не реагирующих Аладдина и Синдбада.)
      ГОЛОС. Откуда же у него ослик, если он богат, или ты забыла?
      ШЕХЕРЕЗАДА (в растерянности). Но он может купить тысячи тысяч осликов!
      ГОЛОС. Однако меня берет сомнение, что он будет ходить по улицам с одним из них, разве не справедливы мои слова, Шехерезада?
      (Али-Баба с огромным трудом "тянет" кого-то снизу, очевидно, ослика.)
      ШЕХЕРЕЗАДА. Но это был маленький игрушечный ослик.
      (Али-Баба бросается вниз и приносит в руках маленького игрушечного ослика.)
      ГОЛОС (насмешливо). И на него поместились все сокровища и наши три героя впридачу, или они шли рядом?
      ШЕХЕРЕЗАДА. Но этот ослик не простой, а волшебный, и он может перенести в десять раз больше!
      (Али-Баба, Аладдин и Синдбад очевидно не знают, как им изобразить полет на волшебном ослике, и замирают.)
      ГОЛОС. К чему он Али-Бабе и почему он не подарил тебе такое чудо? Знаешь ли ты, Шехерезада, что Аладдин и Али-Баба вчера во дворце расскажут чистую ложь о том, как они добывали сокровища в подарок тебе, потому что никаких сокровищ не добывали они, а лишь...
      ШЕХЕРЕЗАДА. Откуда же ты знаешь, что расскажут они, если они пришли только сейчас, не молвив ни слова?
      ГОЛОС. Они пришли сейчас, приходя вчера, и расскажут, рассказывая тогда, когда приходили.
      ШЕХЕРЕЗАДА (смиренно). Только теперь я вижу, как еще темен лес грамматики для дочери пустыни, но позволю себе сказать слово в защиту подлежащего...
      ГОЛОС. Для этого тебе следует хорошенько поискать тропу для сказуемого с его свитой...
      ШЕХЕРЕЗАДА. Я уже нашла ее, повелитель, и по ней уже прошли Али-Баба со своим волшебным осликом, напоминающим ему о прошлом, и с Аладдином, потому что Али-Баба и Аладдин, чтобы выручить Синдбада, прекратили поиски сокровищ, и Синдбад уделил им часть из добытого им, которую они и подарят мне вчера на свадебном пире.
      ГОЛОС. Ты не только почти вышла из леса, но и близка к тому, чтобы выбраться из густых зарослей, о которых я тебе говорил. Но остается еще один придворный, который отстал и заблудился еще больше. Я хочу сказать, о Шехерезада, что волшебный ослик Али-Бабы может перенести очень многое, быть может, даже небесные светила, но одна-единственная лампа Аладдина слишком тяжела для него. Не кажется ли тебе заслуживающим подозрения, что джинн не довез Синдбада и Аладдина прямо до дворца?
      ШЕХЕРЕЗАДА. Так бы и произошло, но Аладдин выронил лампу, и ее подобрали сорок разбойников...
      (С двух сторон друг за другом выходят (не снизу, как появлялись Синдбад, Аладдин и Али-Баба) сорок разбойников. Аладдин роняет лампу, один из разбойников ее подбирает.)
      ГОЛОС. Разве их не убил Али-Баба?
      ШЕХЕРЕЗАДА. Ты же видишь, что они живы!
      ГОЛОС. А теперь позволь, о Шехерезада, мне досказать эту историю. Они живы потому, что они - не они, а мои переодетые воины. (Разбойники сбрасывают цветастые халаты и чалмы, под ними оказываются воинские доспехи и шлемы.) Но прежде чем побывать в разбойниках, они нанялись моряками к Синдбаду (разбойники, оказавшиеся воинами, сбрасывают доспехи и шлемы и оказываются в морских костюмах той эпохи), который злодейски устроил крушение своих судов, чтобы завладеть товарами, которые вверили ему купцы, с тем чтобы он продал их с выгодой для владельцев в заморских странах. (Синдбад, словно очнувшись, параллельно изображает все рассказываемое.) Эти товары и есть чудесные подарки царицы подводного мира, о Шехерезада, и в то же время вещественные доказательства, которые мы нашей законной властью конфисковали у их владельцев и которые будут возвращены им в свое время...
      ШЕХЕРЕЗАДА (расстроенно). Мои подарки, мои ткани, мои драгоценности!
      ГОЛОС. ...ответ о длительности которого должны дать мои правоведы. (Шехерезада с надеждой смотрит в сторону полога кровати.) Что же касается Аладдина (Аладдин вздрагивает и смотрит в сторону полога кровати), то его лампа - обман и надувательство, и ничего не выходит из нее при потирании, кроме пыли и песка!
      ШЕХЕРЕЗАДА (робко). Как же они с Синдбадом и с украденными товарами достигли земли после крушения, которое, как ты говоришь, было умышленным, тогда как я знаю, что оно было невольным?
      ГОЛОС.Оно действительно было бы невольным, знай ты об этом на самом деле, о Шехерезада! И им действительно пришлось бы уповать на волшебство, - но я говорю, что корабли затонули близко от берега, ближе, чем расстояние между нами.
      (Синдбад и Аладдин изображают передвижение вплавь.)
      ШЕХЕРЕЗАДА. Но разве может утонуть корабль так близко от берега?
      ГОЛОС.А кто сказал,что расстояние между нами настолько мало? (Шехерезада бросается к пологу кровати и останавливается, ее очевидно пугает какая-то мысль.) И даже теперь не настолько, Шехерезада, Аладдин же рассчитывал обмануть Синдбада своей лампой, как обманывал многих до тех пор. (Синдбад и Аладдин перестают "плыть", Синдбад смотрит на Аладдина, выказывая сердитое изумление, тот же недоуменно пожимает плечами, и оба опять "плывут".)
      ШЕХЕРЕЗАДА. Что же делал в море Аладдин?
      ГОЛОС. Я же не сказал, что он там был, хотя ты, Шехерезада, могла бы уличить меня во лжи, если бы он там был, но истина заключается как раз в обратном: его там не было. (Аладдин перестает плыть и тяжело дышит, злорадно поглядывая на Синдбада.)
      ШЕХЕРЕЗАДА. В чем же его мастерство обмана?
      ГОЛОС. Это его мастерство настолько велико (Аладдин хвастливо оглядывается), что никто, кроме него самого, не знает, в чем оно заключается я же знаю его потому, что я должен знать все. Но в конце концов он всего лишь жалкий мошенник (Аладдин стыдливо втягивает голову в плечи), настоящий же злодей - это Али-Баба, который был сорок первым в числе тех знаменитых сорока, которых он убил, чтобы одному владеть всем тем, что было ими награблено из денег и драгоценностей, о Шехерезада, он хотел присвоить и то, что прежде присвоено было Синдбадом и что почти присвоил себе этот мошенник Аладдин.
      ШЕХЕРЕЗАДА. Сорок первый!
      (Али-Баба срывается с места и убегает, Шехерезада выхватывает у одного из разбойников-воинов-моряков лук со стрелой, но не может натянуть тетиву, один из сорока подставляет ножку Али-Бабе, и он падает с разбегу.)
      ГОЛОС. Воистину так, моя милосердная красавица, сорок первый, сорок второй и сорок третий - стража, закуйте их и отведите в темницу!(Сорок сбрасывают с себя морские костюмы, и под ними оказываются еще одни воинские доспехи, затем вытягивают из-за сцены длинную цепь и заковывают Синдбада, Аладдина и Али-Бабу в том порядке, в каком они появлялись вначале. Шехерезада лихорадочно перебирает пресловутые дары. Враз падает полог внизу пирамиды, открывая пустую темницу, куда уводят Синдбада, Аладдина и Али-Бабу в цепях; Шехерезада, вздрагивая, наблюдает это; полог поднимается опять, скрывая узников и сорок воинов.) Не горюй о них, ведь благодаря им, вернее, благодаря их нечестно нажитому имуществу, которое по всем законам перешло в государственную казну, мы осуществим дела государственной важности, особенно если учесть, во сколько обошелся нашей казне вчерашний пир, а мы ведь должны быть рачительны и беречь то, что вверено нам Всевышним до дня Страшного Суда, знаешь ли ты, где волшебная лампа Аладдина, Шехерезада?
      ШЕХЕРЕЗАДА (вздрогнув). Объяснит ли мой повелитель, что он разумеет под этим вопросом?
      ГОЛОС. Воистину, я разумею только то, что разумею, ибо не могут разуметь чего-либо другого, итак: знаешь ли ты...
      ШЕХЕРЕЗАДА (восклицая). Я не знаю, но как же я хочу знать!
      ГОЛОС. Так знай же - она суть один из этих кувшинов.
      ШЕХЕРЕЗАДА (пораженно). И тысячу и одну предыдущую ночь... (Бросается к кувшинам, думает, какой выбрать, кидается к одному, трет его изо всех сил.)
      ГОЛОС. Ты допустила ошибку (Шехерезада бросается к другому кувшину), но это неважно... (Шехерезада изумленно останавливается и смотрит на полог кровати. Полог отдергивает кто-то изнутри, но там никого нет.) Задам тебе еще один вопрос, прекрасная и красноречивая Шехерезада: хочешь ли ты летать, подобно джиннам? (Шехерезада недоуменно молчит.) Хочешь ли ты летать, Шехерезада? (Шехерезада судорожно эажимает уши ладонями. Ее начинают "тянуть" вниз, как вначале "вытягивали" наверх Аладдина и т.д.; она почти не сопротивляется и исчезает за пологом.) О Шехерезада, пусть тебе принесут калам, чернила и бумагу, и попытайся запечатлеть на бумаге (внезапно Голос становится голосом Шехерезады, но по-прежнему доносится со стороны кровати) все, что произошло, если, конечно, то, что произошло, действительно произошло, а впрочем, какое это имеет значение. (Пауза. Раздается и продолжается стук пишущей машинки.) Воистину, каких только нет на свете чудес, едва привыкнешь к одному, как появляется другое, поэтому я пока оставлю этот стук - мне очень весело наблюдать, как неосязаемые светящиеся письмена появляются с таким шумом; но вот чего я не понимаю, так это почему Аладдин и Али-Баба не сказали ни слова... (Постепенно меняется освещение, сползают вниз ковры, падают кувшины, из-за освещения не видно кровати, и металлическая конструкция превращается в подобие египетской пирамиды. Нарастающие шумы ветра и песка заглушают стук пишущей машинки.)