Единственной русскоязычной книгой по НЛО в московских библиотеках был тогда переведенный с английского и изданный в 1962 году труд астрофизика Дональда Мензела "О летающих тарелках". Автор сводил все к неумению наблюдателей разбираться в явлениях природы и в оптико-технических эффектах. Книга официально и настоятельно рекомендовалась всем интересующимся, но особенно тем, кто усматривал в НЛО происки внеземных цивилизаций.
      Но в научных библиотеках попадались книги на иностранных языках и с другой точкой зрения. Как правило, их выдавали только по письменному запросу организаций, главным образом для работы в читальном зале, без права копирования. Но разве может что-либо противостоять силе морского братства? Через какое-то время с помощью разведуправления Главного штаба ВМФ, я, как исполнитель заказанной флотом темы, имел ксерокопии книг зарубежных уфологов Эме Мишеля, Аллена Хайнека, Ральфа и Джуди Блюм, Тэда Филлипса, Джона Киля, Р. Фаулера, Ф. Эдвардса, Д. Джекобса и три книги Жака Валле - "Анатомия феномена", "Паспорт в Магонию", "Невидимый колледж".
      Их фрагменты мне перевели моряки. Но хотелось прочитать все и даже больше. Перегружать просьбами сложное хозяйство Ю. В. Иванова было неудобно и неразумно. И вот тогда в поисках квалифицированного переводчика я вышел на Иосифа Максимовича Шейдина, который как раз переводил дух от работы над монографическим трудом американца Джеймса Маккемпбелла "Уфология. Новые взгляды на проблему НЛО с точки зрения науки и здравого смысла", 1973 год. С Шейдиным, бывшим авиастроителем, перешедшим на пенсию, мы нашли общие интересы. Передав ему некоторые копии, я взамен получил Маккемпбелла. Предисловие к переводу было написано Феликсом Юрьевичем Зигелем, преподавателем Московского авиационного института, кандидатом педагогических наук. Оно было исполнено квалифицированно, с соблюдением, как я тогда воспринял, меры такта и в то же время эмоционально. Кроме того, Шейдин дал мне два листочка на папиросной бумаге - конспект выступления Зигеля в организации "Кулон". Так произошло мое заочное знакомство, которое после телефонного звонка превратилось в очное. И я стремительно приехал в двухкомнатную квартиру Ф. Ю. Зигеля у метро "Сокол", где на улице Врубеля проживал он и его семья.
      Для меня, да и для многих, Зигель был мэтром. Шутка ли, еще в конце шестидесятых годов его публикации о НЛО появились в журналах. По центральному телевидению он призвал очевидцев присылать сведения о наблюдениях в организованный им и генерал-майором авиации П. А. Столяровым Комитет по изучению НЛО при Московском доме авиации и космонавтики. И сразу пошли письма, составившие потом содержание рукописных томов "Наблюдения НЛО в СССР". Увы, 29 февраля 1968 года в "Правде" появилась резкая статья "Снова летающие тарелки?". Авторами статьи выступили председатель астросовета АН СССР Э. Р. Мустель, а также Д. Мартынов и В. Лешковцев. Статья заканчивалась так:
      "В связи с появлением сообщений о непонятных летающих объектах на страницах нашей печати и телевизионных передачах вопрос о пропаганде летающих тарелок стал предметом обсуждения в Академии наук СССР. Бюро отделения общей и прикладной физики Академии наук СССР недавно на своем заседании заслушало доклад академика Л. А. Арцимовича об этой пропаганде и отметило, что она носит характер антинаучной сенсации и что эти домыслы не имеют под собой никакой научной базы, а наблюдаемые объекты имеют хорошо известную природу". В качестве своей научной базы академики указали "тщательный анализ свидетельств, проведенный известным американским астрофизиком Мензелом" и выводы ученых CШA. Каких именно? Не указано. Не имеет значения.
      "Слово - это действие",- говорил Л. Н. Толстой, а напечатанное в партийном официозе - действие без противодействия. После такого нокаута комитет Столярова-Зигеля был распущен, и в печати были возможны лишь публикации, отвергающие проблему НЛО.
      Преподаватели и сотрудники Военно-воздушной инженерной академии имени Н. Е. Жуковского (три доктора и пять кандидатов наук во главе с дважды Героем Г. Ф. Сивковым) обратились в "Правду" с письмом. Там, в частности, говорилось:
      "Следует сказать, что Бюро отделения общей и прикладной физики неоригинально в подобного рода постановлениях. Еще 200 лет назад в ответ на многочисленные сообщения о падении метеорита французская Академия наук принимала специальное постановление, в котором столь же категорически объявлялось, что никакие камни с неба падать не могут! И под этим утверждением красовались подписи не менее маститых ученых, таких, как Лавуазье. Недалеко ходить за примером в наше время. Всем известны постановления соответствующих незадачливых отделений, объявлявших кибернетику "буржуазной лженаукой", а генетику - "реакционной и идеалистической".
      Нам представляется, что времена таких необоснованных решений безвозвратно ушли в прошлое, а статья Э. Мустеля, Д. Мартынова и В. Лешковцева представляет собой попытку закрыть научную проблему грубым окриком".
      Естественно, что письмо опубликовано не было. А Зигель продолжал бороться за идею, идя против течения практически в одиночку. При этом, с одной стороны, он был обязан наставлять студентов по высшей математике и основам космонавтики в качестве доцента МАИ, а с другой - заниматься "крамолой". Администрация и партком МАИ, находившиеся под прессом неусыпного контроля, были вынуждены как-то реагировать. Одно время даже стоял вопрос об исключении Зигеля из партии - в то время не было страшнее наказания для советского человека. Но он выдержал горнила проработочных компаний на всех уровнях и остался уфологом.
      И дело не только в том, что к нему тянулись энтузиасты, что он перенес исследования НЛО из кабинета на места посадок и стал концентрировать свидетельства о наблюдениях в рукописных томах. Куда более важен был в то время нравственный пример этого человека, который не убоялся повредить своей научной репутации и бросил вызов официальной науке. Для людей, вступающих тогда на зыбкое поприще уфологии, позиция профессионального ученого-математика и астронома, автора десятков научно-популярных книг и сотен статей, имела неоценимое значение. Она значила для них, что НЛО - это не пустой звук, а реальная цель, возможно, обещающая подлинный прорыв в будущее.
      У нас с Зигелем возникло взаимное расположение друг к другу, и он сразу поручил мне сбор и проработку информации по сложному разделу - о подводных НЛО. Раза два в неделю мы перезванивались, а иногда он присылал письма. Вот одно из них.

      "Дорогой Владимир Георгиевич! 9. IX. 77. Куда Вы пропали? Много раз звонил Вам, но телефон Ваш был занят (видимо, испорчен).
      За 9 месяцев можно родить человека. Киясов же не родил и мышь - по-прежнему общий треп и обещания. В общем, и на этот раз проблема НЛО удушена в СССР. Один свет в окошке - Ваша активность. Даст ли она хотя бы несколько хорошо документированных случаев? Будет ли статья в "Соц. инд."?
      Позвоните, потолкуем! Всего доброго Вам и Вашим близким! Ваш Зигель".

      И я, как мог, поддерживал свет в окошке. Собирал воедино все доступные случаи наблюдений НЛО под водой и оформил их в виде законченного рукописного отчета. Вместе с ответственным секретарем "Социалистической индустрии" Анатолием Юрковым проталкивал публикацию своей обширной статьи. Но, оказалось, мы бились головой в дверь, наглухо закрытую академической цензурой.
      Я побывал на приеме у инструктора отдела науки ЦК КПСС В. П. Ващенко ("мы Вам поможем"), у начальника Управления по контролю за космическим пространством Минобороны генерал-полковника А. Г. Карася ("информацию будем давать, тем более, что наш генерал В. В. Фаворский сам видел НЛО"), у заместителя министра обороны по вооружению Н. Н. Алексеева, тоже трехзвездного генерала-инженера ("лабораторию организовывать не будем, но я сам, будучи в Польше, видел "летающую тарелку", только Вы меня нигде не упоминайте").
      Но воистину дивны дела твои, Господи! Один из почитаемых мной уфологов и журналистов Геннадий Лисов в 1992 году в газете "Аномалия" № 9 писал: "Разумеется, Зигель, как и всякий человек, не был безгрешен. Люди, ближе знавшие его, вспоминают сложности его характера. Он не терпел независимых конкурентов в проблеме НЛО и в борьбе с ними порой не считался со средствами. Особенно доставалось от него известному ныне уфологу Владимиру Георгиевичу Ажажа. Не захотел Феликс Юрьевич работать и с Комиссией по аномальным явлениям ВСНТО, во главе которой стоял член-корреспондент АН СССР В. С. Троицкий".
      Первый раз кошка пробежала меж нами, когда, прочитав два рукописных тома "Наблюдения НЛО в СССР", я имел неосторожность заметить Феликсу Юрьевичу, что все хорошо, но на его месте я бы не претендовал в этом случае на авторство и снял бы с титульного листа свою фамилию. Уместнее, по-моему, было указать: составитель Ф. Ю. Зигель. Не помню дословно, как ответил Зигель, но это было что-то не очень лицеприятное.
      Затем выявилось несовпадение взглядов на роль периферийных уфологических групп. На переданную через меня просьбу ленинградских энтузиастов из числа морских офицеров дать им какое-нибудь задание Феликс Юрьевич нервно ответил: "Куда они лезут? Пусть изучают Балтийское море. С уфологией разберемся сами". Но наше сотрудничество продолжалось, ибо, как я понимал, общая проблема была выше противоречий. Так было до конца 1977 года. Я даже имел удовольствие успеть услышать публичное выступление Зигеля перед членами Московского общества испытателей природы. Это мероприятие, как тогда водилось, широко не афишировалось, тем более, что выступать прилюдно Зигелю запретили, но зал, по-моему, где-то в Фурманном переулке, был полон.
      Лектором Ф. Ю. Зигель был блестящим, как, к слову сказать, и автором брошюр и книг, популяризирующих астрономические знания. Вряд ли кто-нибудь смог бы так образно рассказать о появившихся в наших пространствах инопланетных зондах и кораблях или сочно изложить сухую по сути работу Маккемпбелла.
      И вдруг это письмо. Оно выпало из почтового ящика прямо в руки, как черная метка из романа Стивенсона. Вскрыв конверт, я не поверил глазам. Письмо, увы, не сохранилось, я разорвал его в клочки и выбросил, как злой талисман. Мне было стыдно за автора письма, обидно за себя, и еще я, наверное, стеснялся, что кто-нибудь прочитает слова авторитета и примет их за истину. Сейчас бы я его опубликовал. Смысл зигелевских хлестких фраз сводился к следующему: кто разрешил и по какому праву я позволяю себе выступать с лекцией о НЛО? Почему бессовестно использую при этом его, Зигеля, материалы? Как могу я, ученый, как Иуда продаваться за тридцать серебренников? И вместо посткриптума - слова о разрыве отношений и о моем отлучении от проблемы НЛО.
      Отойдя от первоначального шока, я стал размышлять. Ведь Зигель не присутствовал ни на одной моей лекции. Правда, ему могли дать прослушать магнитофонную запись. Ну и что? Но он упрекает меня не в каких-либо ошибках, а в плагиате. Почему? Ведь в моих выступлениях не было зигелевских материалов. Будучи прекрасным педагогом и популяризатором, Феликс Юрьевич, к сожалению, не успел стать генератором новых идей или теоретиком НЛО. И он, и я обсуждали тогда одни и те же сюжеты, почерпнутые из сообщений ТАСС, зарубежной периодики и Маккемпбелла, каждый, разумеется, в своей аранжировке. А пора собственных исследований на местности, экспериментов, обобщений и гипотез, характеризующих научный почерк личности или школы, тогда еще не наступила. Так что авторских материалов Зигеля я привести в лекциях не мог из-за отсутствия таковых в природе и обществе.
      Кто разрешил? Человек, по-моему, сам волен выбирать себе манеру существования. Можно жить по разрешению, по команде, а если разрешение на очередной какой-то шаг не поступило, то его надо испросить у того, кто существует и кормится выдачей разрешений или запрещений.
      Можно выбрать другой путь и жить просто по совести, не дожидаясь и не выпрашивая разрешений. Когда я понял, что люди несведущи в том, что сосуществуют рядом с крупномасштабным явлением и что государство не только не знакомит их с этой стороной бытия, а препятствует этому, я стал читать лекции. И делать это мне никто не запрещал. А прекрасному лектору Зигелю запретили. Нет бы на его месте радоваться, что кто-то другой подхватил эстафету. Ан, нет. Он рассудил по-другому.
      А теперь по поводу Иуды. Ступив на боевую тропу уфолога-просветителя, я и не помышлял о каких-то гонорарах, руководствуясь только что названными соображениями. Это сейчас, в монетарный период, когда я стал пенсионером, вопрос об оплате моих интеллектуально-психофизических затрат может стать предметом обсуждения. А может и не стать. А тогда большинство лекций я прочитал бесплатно, часть через общество "Знание" с его несерьезными тарифами. Были случаи, когда организаторы "подпольных" лекций тихонько вручали конверт "от профкома" или "инициативной группы". Но по сути это была плата за напряженный труд, потому что выбранный мной сюжет и дарованный природой темперамент, да и сами слушатели требовали самоотдачи, иногда заставлявшей выкладываться полностью. Материальная оценка такой работы издавна называлась гонораром.
      Почему это так взволновало Зигеля? А посещали ли его такие же мысли, например, при получении им зарплаты в авиационном институте? Или гонораров за написание множества популярных брошюр и книжек, где, кстати, широко используется компилятивный метод? Не обязательно быть бессеребренником, чтобы осуждать другого, но оглядываться на себя желательно всегда.
      И, наконец, разрыв и отлучение. Конечно, больше всего я переживал разрыв. Я считал его нелепостью, нонсенсом, наваждением, временно обуявшем сложную зигелевскую натуру. "И коль черти в душе гнездились, значит ангелы жили в ней". Досадно, что на сей раз победили черти, ослепившие Зигеля его собственным сиянием.
      А слова об отлучении меня не затронули. Здесь мэтр бессилен, здесь бессильны все. Как кто-то может отлучить от того, к чему не "прилучал". Проблема вошла в меня без посредников.
      Можно думать, что в моей деятельности Зигель усматривал угрозу своей монополии в уфологии. Я становился популярным и к тому же доступным лектором. На меня не было запрета, меня можно было пригласить, на меня можно было пойти. Раньше свидетели обращались только к Зигелю. Теперь у них появился еще один ориентир. Вместо того, чтобы в этих условиях объединить наши усилия, Зигель отрубил все одним ударом, а потом перешел к тотальной войне.
      В очередной том "Наблюдения НЛО в СССР", который тиражировался через самиздат, Зигель вставляет такой манифест по поводу моей персоны:
      "Получив от меня некоторые материалы, Ажажа сделал проблему НЛО предметом личного мелкого бизнеса... Авантюристическая деятельность Ажажи, увы, продолжается, и трудно сказать, сколько еще зла и пошлости она внесет в великую проблему".
      Как жаль, что железный Феликс оказался ржавым изнутри.
      На одной из своих лекций я обратил внимание на странного, но как-будто знакомого человека. Он сидел у стены в темных очках, с поднятым воротом пиджака, а временами усиливал маскировку, закрывая лицо газетой. И все-таки я узнал в нем переводчика Шейдина. Я позвонил ему назавтра. "Только не говорите Зигелю. Он меня изничтожит, если узнает, что я был на Вашем выступлении".
      Зигель, не стесняясь, раздавал оплеухи и ближнему, и дальнему. Проездом через Москву разыскал меня Николай Евгеньевич Федоренко из Молдавии. Со своим коллегой Чугуевским он попытался теоретически объяснить механизм образования отверстий в петрозаводских стеклах, отводя при этом главную роль гипотетическим частицам - солитонам, организованным в лучевую структуру. Желая целиком отдаться изучению НЛО, Федоренко уволился с работы и устроился на железную дорогу экспедитором по перевозке молдавского вина в цистернах. Такой образ жизни высвобождал ему кучу времени и в период рейса, и особенно в послерейсовом отгуле. Кроме того Федоренко получил прямой доступ к московским библиотекам и уфологам. И, естественно, попав в Москву, пошел к Зигелю. Визит к монополисту имел плачевные последствия. В администрацию железной дороги, в соответствующие молдавские и московские инстанции полетели зигелевские письма, требующие пресечь деятельность винного экспедитора в области, которая является прерогативой закрытых институтов. В письмах выражалась тревога по поводу вероятной утечки сведений за рубеж.
      Не меньше, чем Федоренко, "потрясли" соответствующие органы и Никиту Александровича Шнее, знавшего несколько иностранных языков и самостоятельно, без благословения Зигеля, анализировавшего зарубежную литературу по УФО.
      Потом и меня пригласили в райком партии Ленинградского района города Москвы. Помню, что это было рядом с метро "Речной вокзал", а фамилия инструктора или Широков, или Шумилов. В этом райкоме Зигель состоял на партийном учете и, как видится, не брезговал некоторыми наработанными партией методами.
      Инструктор, разводя руками и извиняясь, показал жалобу Зигеля на меня, ему поручено отреагировать. Зигель не упоминал, что я имею диплом кандидата наук, аттестат старшего научного сотрудника и возглавляю исследовательское подразделение в закрытом НИИ. По Зигелю, я безграмотный, отставной офицеришка, самозванец в уфологии, ради чистогана подрядившийся читать лекции и сеявший в народе ненужную смуту. Выслушав мои доводы и мою просьбу - оградить, инструктор вежливо откланялся.
      А зачем я вообще рассказываю об этом? И почему так подробно? Ведь Зигель ушел из жизни. Да, это так, и мир праху его. Но он не ушел из уфологии. Есть почитатели, творящие из него идола (увы, в России без идолов не могут), проходят так называемые зигелевские чтения, когда-то опубликованные им измышления по поводу отдельных уфологов, даже коллективов, еще попадают в поле зрения неискушенных читателей. И меня часто спрашивают, почему я никогда не вспоминаю Зигеля, почему нет моего голоса в хоре его поклонников? Не так давно этот вопрос прозвучал даже на страницах уважаемой мной газеты "Аномалия". А я отмалчивался, щадя память об усопших. Иногда мне думалось, какой смысл разоблачать ложь, если люди любят ее и живут ею? Но я устал от лжи, да ее и без уфологии достаточно. И потом очень важно, чтобы общественное мнение произрастало на истине и чтобы существовала и такая, казалось бы, смешная вещь, как репутация человека! И я решился. Решился, как это случалось не раз, в 64 борьбе за правду, которая не имеет права быть улицей с односторонним движением.
 
Перевелись дантесы и мартыновы,
Способные глядеть в зрачок ствола.
Сегодня бьют потомки сукин-сыновы
Из-за угла. Из-за стола.
 
 
Поизмельчал подлец, повылинял,
Навесил бантиком улыбочку на рот.
Пойми порой - веревка кем намылена?
Кругом - товарищи, кругом - народ.
 
 
Вдаваться в технику опасно для мечтателя.
Но стоит пожалеть, что нет пока
Универсального подлоискателя
И антиподлецина - порошка.
 
      Я помню физиономию этой неистовой партийной Пассионарии, пожилой инструкторши Первомайского райкома КПСС Костровой. И угрюмого секретаря райкома Васильева Валика Александровича. Богата васильевыми земля российская. Как по тревоге, меня вместе с исполняющим обязанности директора Центрального научноисследовательского института "Курс" Юрием Ивановичем Бородиным выдернули с работы в райком.
      Четверть часа Кострова, сотрясаясь от классовой злобы, кричала на меня, а заодно и на бедного Бородина по поводу нашего окончательного идейного разложения, пропаганды буржуазных воззрений, несовместимости моей лекционной уфологической деятельности со статусом научного руководителя. "Мы должны очищаться от таких, как Вы".
      Затем нас с Бородиным лично прорабатывал первый секретарь Васильев. Разговор был задуман недолгий: несмотря на предупреждения и критику в прессе, продолжаете выступать с лекциями, из-за Вас наш район называют рассадником буржуазной идеологии, поэтому мы требуем от Вашего руководства избавить район от Вас, а попросту - уволить. До 1 мая 1984 года.