Николай Павлович. Для меня – нет. Это придает мне силы.

ПДП. А разве не могло бы придать вам силы какое-нибудь общественно значимое событие, скажем, перекрытие Ангары? Или БАМ?

Николай Павлович. Могло бы, наверное. Если бы я при этом присутствовал.

ПДП. Может, мы тогда так и скажем?

Николай Павлович. Нет, мы так не скажем. Мы скажем так, как я сказал.

ПДП. Но ваша женитьба – это лишь факт вашей биографии.

Николай Павлович. А вы полагаете, творчество художника не связано с его биографией? И она никому не интересна?

ПДП. Интересна. Но, как правило, после смерти.

Николай Павлович. Ну что ж, подождите немного.

ПДП. Не могу, у нас помер стоит.

Николай Павлович. Тогда ничем не могу вам помочь.

ПДП. А каковы ваши творческие задумки? Над чем вы собираетесь работать в текущем году?

Николай Павлович. Над портретом моей жены.

ПДП. Ну, это слишком мелко для такого крупного мастера.

Николай Павлович. А для Рембрандта Саския – не мелко?

ПДП. Кто?

Николай Павлович. Саския. Жена его.

ПДП. Зачем сравнивать. У нас с вами, надо полагать, другие представления о предмете искусства.

Николай Павлович. Хотите поссорить меня с Рембрандтом? У нас с ним одни представления.

ПДП. Как это поссорить? Он же умер.

Николай Павлович. Лишь в известном смысле.

ПДП. Ну да, это конечно. Так как насчет планов? Могу я сказать, что вы собираетесь создать образ нашего современника?

Николай Павлович. Пожалуй.

ПДП. Вот это уже другое дело. (Лихорадочно пишет.) Человека, который активно участвует в строительстве новой жизни?

Николай Павлович. Именно.

ПДП. Так. А чем он вам дорог?

Николай Павлович. Кто «он»?

ПДП. Ваш герой нашего времени.

Николай Павлович. Чем дорог? Всем.

ПДП. А подробнее.

Николай Павлович. Понимаете, это удивительное дело. Каждой черточкой лица. Каждым жестом. Всем, что говорит. И тем, как говорит. Даже звуком голоса. Даже тем, что других, быть может, раздражает.

Галина Аркадьевна. Перестань.

ПДП. Спасибо. По-своему, очень красочно. И как-то волнительно. И чем-то даже проникновенно. Я только немного подредактирую – чтоб свежести придать.

Николай Павлович. Придавайте. Только не простудитесь.

ПДП. Заголовок статьи – «Саския в спецовке». Грандиозно! (Отходит, садится в кресло.)

Галина Аркадьевна подходит к Николаю Павловичу.

Галина Аркадьевна. Ну для кого ты это все?

Николай Павлович. Для тебя.

Галина Аркадьевна. А если мама услыхала?

Николай Павлович. Ну и что?

Галина Аркадьевна. Вряд ли ей это приятно.

Николай Павлович. А тебе?

Галина Аркадьевна. Мне… Я как-то случайно слышала, как Лида говорила с Игорем. Ну, всякие там слова. Всю ночь проплакала.

Николай Павлович. Ревность?

Галина Аркадьевна. Не знаю. Я чувствовала, что уже им не нужна, что даже мешаю. А признаться себе в этом не хотела. Нет, я, конечно, делала для них что могла, ломала свои привычки. А с комнатой… А, да что говорить…

Изольда Тихоновна (встает, подходит). Николаша, ты знаешь, что я решила? Я отдам вам свою комнату, а сама перейду в маленькую.

Николай Павлович. Что ты, ма, это совершенно лишнее. Нам хорошо и в моей.

Изольда Тихоновна. Вам, может, и хорошо. А вот тебе – плохо. Ты же не один теперь в ней. Не спорь, я мать, я лучше знаю.

Галина Аркадьевна. Но ведь мы тоже не дети малые, что же, у нас своего мнения быть не может?

Изольда Тихоновна. Что вы такого видели в жизни, хотела бы я знать! Вы с мое поживите. Девчонка, вместо благодарности – спорит. (Отходит, садится на диван.)

Галина Аркадьевна. Это я девчонка? Коля, ты как хочешь, но нам вместе лучше не жить. Я понимаю, что это твоя мать, но я сама мать – и я никогда не стала бы заставлять свою дочь жить по моей мерке.

Николай Павлович. Но что же делать? Я не могу оставить ее одну.

Галина Аркадьевна. Надо найти две квартиры рядом, может, даже в одном доме. Но я не хочу и не могу слышать, как мне вечно ставят в пример или себя, или вашего папу. Это твой отец, и я его, конечно, очень уважаю, но я в конце концов тоже не сирота, у меня тоже были родители. Почему я должна ему подражать?

Изольда Тихоновна (обернувшись). И если вам вдруг придет в голову какая-нибудь глупость насчет обмена, то имейте в виду, что из этой квартиры я сама, своими ногами, не уйду. Вы меня поняли, да?

Николай Павлович. Ma, ну что ты говоришь.

Изольда Тихоновна. Я знаю, что я говорю. Скажи своей молодой жене, что она может немного подождать. Не так уж долго осталось. (Отворачивается.)

Николай Павлович. Ну, ты слышишь?

Галина Аркадьевна. Слышу.

Николай Павлович. Ну и что?

Галина Аркадьевна. По-моему, я это уже где-то слышала, не помню только – где. (Отходит, садится.)

Выходит тип из Мневников.

Николай Павлович. Можно? Я по объявлению.

Тип (долго и мучительно соображает перед каждой фразой). Чего объявляли-то?

Николай Павлович. Насчет обмена. Вы объявление давали?

Тип. Обмена? Пожалуйста. Махнемся не глядя.

Николай Павлович. Квартиру вы разве не меняете?

Тип. Квартиру? Какую?

Николай Павлович. Я не знаю какую. Вы же давали объявление – две квартиры на съезд.

Тип. На какой съезд?

Николай Павлович. Ну и ну. Ладно, раз не меняете…

Тип. Погодь, погодь. Ты чего? Сейчас чего-нибудь

сменяем. Ты один?

Николай Павлович. Я пойду. Ошибся, наверное.

Тип. Да погоди ты. Пойду… пойду… Разошелся. Ты толком скажи – чего меняем-то. Может, я запамятовал.

Николай Павлович. Ничего себе, не помнить, что вы меняете квартиру.

Тип. Ах, квартиру… Квартиру… Так бы сразу и сказал. А то – объявление, заявление. Пишут тут, понимаешь, кому не лень. Грамотные.

Николай Павлович. Ну так что – вспомнили?

Тип. Вмиг.

Николай Павлович. Эта квартира?

Тип. Квартира.

Николай Павлович. Я понимаю, что квартира. Ее меняете?

Тип. На что?

Николай Павлович. На большую, на что.

Тип. На большую – эту? Не глядя.

Николай Павлович. Да нет, не глядя не выйдет. Я как раз хочу посмотреть.

Тип. Смотреть? Пожалуйста. Мы от людей ничего не скрываем, Все честно заработано. А костюм – мой. Хочу – ношу, хочу – продал. А если она говорит, что…

Николай Павлович. А вторая квартира где?

Тип. Какая – твоя?

Николай Павлович. Где моя – я знаю. Я про вашу спрашиваю.

Тип. А у меня одна, кажись. Я не этот ведь, не рокфор… Нет, по-другому, на пропеллер похож.

Николай Павлович. Рокфеллер?

Тип. Во. Он самый. Так вот, я не он самый.

Николай Павлович. Но написано в объявлении, что меняете вы две на одну.

Тип. Ну, раз написано… У нас зря не пишут. Бери обе, черт с ними. Зачем мне две?

Николай Павлович. Ну, а в каком районе вторая? Ее посмотреть надо бы.

Тип. Надо?

Николай Павлович. А как же.

Тип. Ну, раз надо… Тогда другое дело. А где она?

Николай Павлович. Это вы меня спрашиваете? Ну и набрался – даже не помнишь, с кем съезжаешься.

Тип. Ах, съезжаешься… Так бы и сказал. Ну, теперь все. Вспомнил. Все вспомнил. Съезжаюсь. Точно. Новоселье. Чин чинарем, как у людей. Клавдия холодец сделает. Вот такая закусь.

Николай Павлович. Слушайте, мне ведь некогда. Я по делу пришел, понимаете, по делу.

Тип. Один?

Николай Павлович. А по делу что – вдвоем обязательно?

Тип. Трое было б.

Николай Павлович. Ну, словом, так. Или вы даете мне адрес второй квартиры, или я пойду.

Тип. Адрес?

Николай Павлович. Адрес.

Тип. Клавкин, что ль?

Николай Павлович. Я не знаю, с кем вы съезжаетесь.

Тип. С Клавдией вроде бы. Или с Любкой. Не, у Любки одна комната, значит, не с ней. Ну, тогда точно – с Клавдией. Помню. Железно. Раз обещал – все. У меня слово – бетон-600, гидротехнический. Понял?

Николай Павлович. Понял. А вот насчет адреса как – посмотреть?

Тип. Кого? Клавку?

Николай Павлович. Квартиру.

Тип. Ты смотри, я за Клавку – знаешь… Ты не гляди, что я такой спокойный, я в душе, знаешь, за нее – как этот… Как его? Гамлет. Нет, не Гамлет. Гамлет – он белый. А тот черный. Ну… Его еще играл этот… который после первой не закусывал.

Николай Павлович. Где не закусывал?

Тип. В кино.

Николай Павлович. В каком?

Тип. В другом.

Николай Павлович. В каком другом?

Тип. Ну этот, который ее там задушил, он здесь – не закусывал. После первой. И после второй тоже.

Николай Павлович. Отелло, что ли?

Тип. Во-во. Он. Вспомнил. Точно. У меня память знаешь какая? Будь-будь. Я в лицо кого увижу – все. Вот тебя если увижу…

Николай Павлович. Меня как раз вы больше не увидите.

Тип. А что, я тебя обидел?

Николай Павлович. Сделка не состоится. По состоянию вашего здоровья.

Тип. А у меня знаешь какое здоровье? В меня никакая зараза влезть не может – ни одной для нее щелки нет. Мне даже больничных не дают.

Николай Павлович. Ладно, я пошел. Всего хорошего.

Тип. Погодь. Ты ж адреса не знаешь.

Николай Павлович. Я передумал, спасибо.

Тип. Что значит – передумал? Как это передумал? Что я тебе, зюзя какой – передумывать. Раз договорились – все, железно.

Николай Павлович. Вы ж адреса второй квартиры сами не знаете.

Тип. А зачем мне адрес – так найдем. Пошли.

Николай Павлович. Куда?

Тип. К Клавдии, куда ж. Ты не смотри, ежели она чего выразится, она добрая. Покроет – отойдет.

Николай Павлович. А где это? Далеко?

Тип. Не. Рядом тут.

Николай Павлович. В этом же районе?

Тип. А то. Что я – в другой район к бабе ездить буду?

Николай Павлович. Тогда не беспокойтесь, спасибо. Не подойдет. Нам вторая квартира поближе к центру нужна.

Тип. Во чудной. Ты с кем разъезжаешься – с бабой своей?

Николай Павлович. Нет.

Тип. С тещей, значит.

Николай Павлович. Нет, не с тещей.

Тип. Ну, тогда конечно. Тогда надо, чтоб ее подальше от себя, тещу. На другой конец. А то в гости ходить будет. А вообще район – во. Что надо район. Народу – тьма. И врачей – до зарезу. А гастрономов – знаешь сколько?

Николай Павлович. Ну ладно, я пошел.

Тип (уходя). Погодь. Может, отметим по случаю? С тещей разъезжаешься – повод.

Николай Павлович (Галине Аркадьевне). Знаешь, у меня идея. Возьмем собачку.

Галина Аркадьевна. Собачку? Зачем? Мало нам друг друга?

Николай Павлович. Ты не понимаешь. Маме надо о ком-то заботиться. Я из-под ее опеки частично ушел. Так пусть хоть будет собачка.

Галина Аркадьевна. Вместо тебя?

Николай Павлович. Будете с мамой за ней ухаживать. Это вас сблизит.

Галина Аркадьевна. Ты уверен?

Николай Павлович. Конечно. Мама обожает животных. (Отходит, садится в кресло, играет поводком.)

Изольда Тихоновна (подходит к Галине Аркадьевне). Слушайте, эта проклятая собака, кажется, съела мой чулок. Вы не видели мой чулок?

Галина Аркадьевна. Но как она могла съесть его? Она же еще маленькая.

Изольда Тихоновна. Ничего себе маленькая – три месяца. Она уже ест больше Коляши. Я не успеваю на нее готовить. Вы совершенно не считаетесь с моим возрастом.

Галина Аркадьевна. Но какая прелесть, вы только посмотрите, какая умница.

Изольда Тихоновна. Она, может, и умница. А я вот дура, что согласилась на эту авантюру. А то вы – на работу, Коля – на этюды, а я – ей на растерзание. Разве мне это под силу?

Галина Аркадьевна. Ничего, скоро лето, поедем на дачу, там вам легче будет.

Изольда Тихоновна. На дачу? Да вы что, я туда уже тридцать лет не езжу, на эту голгофу, и теперь не собираюсь.

Галина Аркадьевна. Но понимаете, песику хорошо бы летом побыть на природе, побегать. И вам, кстати, тоже.

Изольда Тихоновна. Побегать?

Галина Аркадьевна. Мы же с Колей помогать вам будем.

Изольда Тихоновна. Вот именно помогать. Значит, все основное я буду везти на себе. Спасибо, дорогая, если вам животное дороже человека, бегайте сами. Я хочу умереть своей смертью. Кстати, о смерти, – Николаша, ты молоко купил?

Николай Павлович. Нет еще.

Изольда Тихоновна. Конечно. Тебя за смертью хорошо посылать. Живодеры. А чем, интересно, я буду кормить этого крокодила? Ладно, если вам наплевать на молодое животное и на старого человека, сама схожу.

Галина Аркадьевна. Что вы, ни в коем случае, я пойду.

Изольда Тихоновна. Вы пойдете по своим делам. Вам надо поточную линию автоматизировать? Вот и идите и автоматизируйте ее. Если у нас уже нет мужчин, чтобы это сделать. А я вместо вас пройдусь с вашим песиком. (Подходит к Николаю Павловичу, берет у него поводок. Сюсюкает.) Что, моя сладенькая, что, моя дурашка лохматенькая, что, мой крокодильчик умненький…

Галина Аркадьевна. Почему это взрослые люди, как только начинают говорить с детьми или собаками, превращаются в каких-то прямо слабоумных.

Изольда Тихоновна. Могу себе представить, как вы разговаривали со своей внучкой. Как на производственном совещании, наверное. Бедный ребенок. Теперь за животное взялись. Между прочим, не гуляйте с ней перед домом, управдом мне сцены устраивает.

Галина Аркадьевна. А где же мне с ней гулять прикажете?

Изольда Тихоновна. В скверике, за домом.

Галина Аркадьевна. Это далеко. Мне некогда перед работой. И потом, тут все с собаками гуляют. Изольда Тихоновна. Я не знаю, что он говорит другим собакам, но то, что он говорит мне как ответственному квартиросъемщику, я слушать не желаю. (Подходит к ПДП.) Почему вы все это мне говорите? Это не моя собака.

ПДП (встает). Но невестка-то ваша.

Изольда Тихоновна. Вот именно. С меня и этого хватит. Сами с ней говорите. (Отходит.)

ПДП (подходит к Галине Аркадьевне). Между прочим, некрасиво.

Галина Аркадьевна. Что некрасиво?

ПДП. Культурный человек вроде. Ответственный работник.

Галина Аркадьевна. Что же в этом некрасивого?

ПДП. А оправляетесь возле дома.

Галина Аркадьевна. Я?!

ПДП. Вы – не знаю, не видел, не скажу. А собачку вашу видел. И скажу. И закрывать на это глаза не могу. Была б еще одна. А то вас – целая стая. Глаз не хватит закрывать.

Галина Аркадьевна. Но ей же всего полгодика. Куда же мне с ней идти? А тут пустырь, тут никто не гуляет, ие ходит.

ПДП. Это уже не пустырь. Это уже объект. Там спортплощадка запроектирована.

Галина Аркадьевна. Для кого?

ПДП. Для вас.

Галина Аркадьевна. Для кого, для нас?

ПДП. Для престарелых. Кто от инфаркта бегает. Без собак, конечно.

Галина Аркадьевна. Но до этого, пока не построят, почему же нельзя пользоваться пустырем?

ПДП. Вы где живете – знаете?

Галина Аркадьевна. Знаю, знаю.

ПДП. Плохо знаете. Вы в образцовом городе живете. А образцовому городу нужен образцовый порядок. А где я его возьму, когда тут собак поразводили? А потом мне же их на шею вешают. Так что давайте платите штраф, а собачку вашу – от греха подальше.

Галина Аркадьевна. Как это – подальше?

ПДП. Продайте или подарите кому-нибудь.

Галина Аркадьевна. Интересно. А им, значит, можно собак, в другом районе?

ПДП. А нас другой район не интересует. Каждый вносит свой вклад на своем месте. Вот я свой вклад внесу, а они пусть уж свой сами вносят.

Галина Аркадьевна. Знаете, я думаю: пока у нас за порядком следят такие блюстители, как вы, образцовым он не станет.

Николай Павлович (подходит). Что тут за прения?

ПДП. Говорят, у художников глаз – ватерпас. Что же вы не разглядели, змею пригрели. И еще без прописки. Ну ничего, общественность, она среагирует, она создаст атмосферу нетерпимости. (Отходит, садится в кресло.)

Николай Павлович. Мерзкий тип.

Галина Аркадьевна. Как вы его терпите? Его гнать надо.

Николай Павлович. Смотри, оказывается, какая ты боевая! Никогда бы не подумал. А я тебя – все акварелью, акварелью. А тебя ведь надо – темперой.

Изольда Тихоновна (подходит). Я сейчас была в гастрономе, цыплят давали. Почти без очереди.

Галина Аркадьевна. Но ведь я вчера уже привезла цыплят из нашего буфета.

Изольда Тихоновна. Сравнили – из какого-то буфета или из гастронома. А цыплята мне все пригодятся, у меня в субботу день рождения, если вы еще не забыли. Конечно, это не для всех праздник.

Николай Павлович. Ma, ну что ты говоришь.

Изольда Тихоновна. Я знаю, что я говорю. И твоя жена тоже. (Отходит.)

Галина Аркадьевна. Это немыслимо. Надо размениваться.

Николай Павлович. Попробуй поищи что-нибудь около завода.

Галина Аркадьевна. А ты не можешь?

Николай Павлович. Что ты. Если мама узнает…

Галина Аркадьевна. Ну конечно – мне ведь терять нечего.

Николай Павлович отходит. Появляется женщина из Зюзина.

Женщина (Галине Аркадьевне). Смотрите, смотрите, конечно. Только чего смотреть – все едино. Коробка и коробка. С дыркой для света.

Галина Аркадьевна. Ну почему – планировка.

Женщина. А, один черт. Главное – чтоб отдельная, чтоб никого не видеть. За день столько перед глазами намелькает, к вечеру только и мечтаешь одной побыть.

Галина Аркадьевна. А вы кем работаете?

Женщина. Мы-то? Мы все больше продавцами. Не всем же спутники запускать.

Галина Аркадьевна. Вы так говорите, словно кто-то виноват в этом. Если вам не нравится ваша работа…

Женщина. Мне-то? Мне нравится. Это другим она не нравится, считают, что за прилавком одни жулики стоят. А я так думаю, что это еще неизвестно, где их больше – по какую сторону прилавка. Ладно, не обращайте внимания. Это я по горечи. Вы с кем разъезжаетесь – с мужем небось?

Галина Аркадьевна. Нет, с его мамой.

Женщина. Мужика, значит, не поделили. Тогда правильно. Так и надо. Свекровь, она все одно никуда не денется, а мужик – он и ручкой сделать может. Если сильно припечет.

Галина Аркадьевна. Дело не в «ручке». Просто тяжело все это. Меж двух огней.

Женщина. Правильно, правильно. Вы молодец, вы мужика-то берегите. А то потом спохватишься – поздно будет. Я раньше тоже так думала, как все, – подумаешь, делов-то. Раньше, бывало, соберемся после смены – чайку попить или чего покрепче, и начинается – а у меня, а мой – и пошло-поехало. Послушать, так выходит, все с бегемотами живут, не иначе. Чего, спрашивается, живут, если так плохо. А попробуй отними этого бегемота – горло перегрызут. Что ты! Правда, потом, когда годиков-то поприбавилось, поутихли немного. А может, чего понимать больше стали. Я раньше своего и вовсе не понимала – сидит себе и сидит. Тихо так сидит и куда-то в себя смотрит, будто видит там чего. Я злилась, конечно, чего это он там, в себе, разглядывает, чего я не знаю. Он у меня ведь вообще такой – из интеллигентных. У него отец доцент и мать тоже – переводчица. И они, конечно, против меня были жутко как. Когда он со мной сошелся, они вроде как от дома его отлучили, не разговаривали. Ну кто я – продавщица простая, разве пара ему. А у меня ведь еще и ребенок от первого мужа, мальчуган. А он взял да назло им и говорит: давай, говорит, распишемся и ребенка, говорит, давай усыновлю. А я же вижу, что он просто назло им, по горячке, и не соглашаюсь. Живи, говорю, так, чем тебе плохо. А он – да нет, говорит, не плохо, но по-свински получается, не люблю я, мол, этого. Он не любит. Но я держу характер, ни в какую, значит. А он еще больше распаляется, в азарт вошел. Ну и хорошо, думаю, ну и пусть, крепче любить будет. Да честно говоря, даже и не знаю теперь, хотела ли штамп ставить. И хотела вроде, и боялась. Сглазить боялась. У нас и так все хорошо было. Всю дорогу. И чем дальше, тем все лучше. А потом вдруг как гром… Ну, побаливало немного, думали, может, аппендицит какой или там язва. А тут как раз вызывают в поликлинику. Я сначала не поняла – куда и зачем, написано, кабинет такой-то. Прихожу, а это онкологический. Вы, спрашивают, жена такого-то? А я и не знаю, что сказать. Какая, говорю, жена, мы не расписаны. А он назвал вас, говорят, как жену. Ну, говорю, раз назвал, значит, так и есть. Ну она и выкладывает все мне. И говорит – без операции никак. Да и с операцией. Запущено больно. Но все равно, говорит, попробовать надо. Шанс, говорит, есть. Помогите нам уговорить его, он не хочет ложиться в больницу. Они ж ему не сказали полностью, в чем дело. Сказали, мол, просто какая-то киста безобидная. Мол, чик ее – и все. Но он понял, конечно, все, он у меня вообще очень про все понятливый. Я сначала проревела сутки, отгул даже взяла, его к себе отправила, у него своя квартира, чтоб не видел, в каком красивом я виде. А на другой день завела вроде бы так, к слову, разговор про больницу, и так все – шуткой, шуткой, вроде бы я тоже думаю, что просто пустяки все это, а не операция, как родинку удалить. Говорю ему – хочешь, я тоже за компанию лягу, у меня под лопаткой родинка большая. А он и говорит – я, говорит, лягу в клинику при одном условии – если ты со мной распишешься и обменяешь две наши квартиры на одну. Я ему говорю, что, если не дай бог что, то мне ничего и не надо. Мне и раньше ничего твоего не надо было, кроме тебя самого. А он мне: непутево жил с тобой, хоть после жизни от меня какой толк будет… Это утром было, а с обеда мне на работу. Пришла, а руки, веришь, дрожат так, что держать ничего не могу. Режу колбасу там, сыр, а перед глазами – как его будут резать. И такое чувство – будто этим самым ножом. Чувствую – не могу больше, или палец себе сейчас отхвачу, или еще что сделаю. А тут, как назло, тип одни – порежь ему четыреста грамм отдельной, да потоньше. Ну ты подумай. Сжала зубы, режу. А он – я ж потоньше просил, а вы нарочно ломтями. Это я, значит, нарочно. Ну что я ему могу сказать, разве ответишь им что. Ведь каждый из них меня минуту видит – и привет. Ему же все равно, в каком я состоянии, что у меня на душе, он же не на меня – на весы смотрит, чтоб не обвесили, не дай бог. Не выдержала я тут и сказала все, что думаю. Про всех про них. Он – к заведующей да в книгу жалобную. А я бросила все – и домой. И так больше и не пошла. Они приезжали, уговаривали, продавцов-то ведь нет, никто работать не хочет. А я говорю – увольняйте, как хотите, сейчас работать не могу. Сил нет. Они говорят – мы тебе за свой счет дадим, напиши, будто по семейным обстоятельствам. А я спрашиваю – почему же это будто, разве они не семейные, эти самые обстоятельства. А они говорят – вы, мол, не расписаны. Ах так, говорю, ну так ладно. И на другой день – в загс. А там свои дела, там очередь на три месяца вперед. А разве ему можно ждать три месяца? Я к заведующей, объясняю все. Она говорит – я, конечно, понимаю вас и даже сочувствую и все такое, но права не имею распорядок нарушать. Я говорю – ну хотите, я справку из поликлиники принесу, что жених мой – это они его так называли – жених, надо же, пять лет живем, жених все, – так вот, говорю, хотите, я справку принесу, что он нуждается в срочной операции. Она говорит – принесите, но я все равно сама не могу это решить. Идите в исполком, к секретарю, она может разрешить. Ой, господи, как вспомню все это…

Галина Аркадьевна. Но если вам тяжело…

Женщина. Да нет, ничего, выговорюсь – легче, может, станет… Словом, пошла я в поликлинику, объясняю им что и как, они тоже в растерянности, странная справка получается, жутковатая какая-то, но дали все-таки. Пошла с ней в исполком, к секретарю. Женщина у нас секретарь, хорошая тетка оказалась, помогла. Расписали нас, значит. Пришли мы домой, гостей никого не звали, какие там гости, а вечером его родители пришли. Снизошли вроде бы как. Сначала натянуто все очень. То, се, где ваш мальчик, как он. А я его к сестре отправила, чтоб уж не сразу доконать родственничков-то новых. Мой, конечно, старался, как мог, острил, танцевал с матерью – она хоть и пожилая, а танцует здорово, почище молодой. А потом она зашла на кухню, когда я чай заваривала, подошла ко мне и, ничего не говоря, молча так, обняла сзади. И постояла так. Я повернулась, хочу сказать что, а в горле – не могу. И она не выдержала. И проревели мы с ней так часа полтора. Мужчины даже не заходили, поняли, наверное, что и как. И верите – о чем говорили тогда, не помню. Вроде бы я извинялась, вроде бы она тоже прощенья просила – не помню. Помню только духоту – чайник все кипел…

Галина Аркадьевна (после паузы). А потом?

Женщина. А потом – что. Он в клинику лег, на обследование вначале, а я вот ищу обмен, слово дала. А уж что дальше – один бог знает. Все едино – хоть режь, хоть облучай. Ладно, вы простите меня, что я вам на голову все это, вам все это чужое.

Галина Аркадьевна. Что вы, если хоть капельку…

Женщина. Да кто его знает. Говорят, выговоришься – облегчишь душу. Да разве ее чем облегчишь, особенно словами. А сделать – что я могу. Могла бы – сама легла вместо, я – что, кто мою смерть заметит, а он – у него голова.светлая, он мог бы еще много понаделать всего.

Галина Аркадьевна. Но подождите, может, все еще обойдется.

Женщина. А я жду. Жду. Чего ж мне еще остается. Только это и осталось… Вы квартиру-то так и не посмотрели, заморочила я вас.

Галина Аркадьевна. Да нет, я уже все увидела. Вы же сами говорите – коробка с дыркой.

Женщина. Вторую, его – будете смотреть?

Галина Аркадьевна. Да, если можно.

Женщина. Можно, отчего ж нельзя. Нужно даже. Только там нет никого, надо договориться, чтоб я или мать его приехали.

Галина Аркадьевна. Ну вы скажите, когда вам удобно.

Женщина. Знаете что, возьмите ключ. Посмотрите сами, после привезете.

Галина Аркадьевна. А вы не боитесь так – незнакомому человеку все-таки?

Женщина. Это я раньше боялась бы. Когда не знала, чего бояться надо. Нате (протягивает ключи), привезете вечером, я по вечерам всегда дома, он звонит оттуда.

Галина Аркадьевна. Спасибо, завтра же привезу. И счастливо вам.

Женщина. Это как выйдет. Идем, открою, замок с секретом. (Уходит.)

Пауза. Галина Аркадьевна садится за стол и некоторое время сидит одна. Постепенно к ней подсаживаются остальные. Справа – Николай Павлович. За ним, в центре стола, – Изольда Тихоновна. Вслед за ней – ПДП. Еще дальше Лида и Игорь.

Игорь (встает). Я хочу сказать тост. Можно? (Изольде Тихоновне.) Прежде всего разрешите поздравить вас и пожелать крепкого здоровья. Я не помню своей бабушки, но мне кажется, вы очень на нее похожи. Во всяком случае я бы очень хотел, чтобы у меня была такая бабушка. (Садится.)

Изольда Тихоновна. Спасибо, дорогой, спасибо. Я бы тоже очень хотела иметь такого внука. Вообще мне на старости лет вдруг стало везти на родственников.

ПДП (встает). Позвольте теперь мне. Да?

Николай Павлович. Рубен Ованесович, прошу.

ПДП. По праву, так сказать, старого друга. Должен вам сказать…

Изольда Тихоновна. Ничего ты не должен. Не преувеличивай.

ПДП. Что за человек, да? Я знаю эту женщину – страшно даже сказать сколько.

Изольда Тихоновна. За кого тебе страшно? За меня?

ПДП. Ну? Ну все видят, что я от тебя терплю. Так вот я хочу сказать, что готов терпеть все это еще много-много лет.

Лида. Красиво.

ПДП. Более того…

Изольда Тихоновна. Вот более – не надо.

ПДП. Слушай, почему ты никогда не даешь мне слова сказать?

Изольда Тихоновна. Из любви к ближним.

ПДП. Но ты же не знаешь, что я хочу сказать.

Изольда Тихоновна. Надеюсь, что знаю.

ПДП. А если ошибаешься, ну?

Изольда Тихоновна. Очень жаль тогда. Мне бы не хотелось, чтобы ты уже не хотел это сказать.

ПДП. Ну так почему же тогда…

Изольда Тихоновна. Отдохни, Рубенчик.

ПДП садится.

Галина Аркадьевна (встает). Может, я тогда скажу? Этого уж точно не знает никто. Даже Коля.

Изольда Тихоновна. Так. Какая-то неприятность, не иначе.

Николай Павлович. Ma, ну что ты говоришь, почему обязательно неприятность?

Изольда Тихоновна. Я знаю, что я говорю. Так издалека хорошее не сообщают.

Галина Аркадьевна. Но на этот раз, дорогая свекровь, вы ошиблись. Я хочу вам сделать подарок по случаю дня вашего рождения. Вы уже немолоды, и вам тяжело обслуживать нас с Колей.

Изольда Тихоновна. И собаку.

Галина Аркадьевна. И собаку. Поэтому я долго взвешивала этот шаг, но все-таки решила.

Изольда Тихоновна. Кухонный комбайн – я так и знала. Я же совсем с ним погибну.

Галина Аркадьевна. И не угадали.

Лида. Стиральная машина.

Изольда Тихоновна. Типун тебе на язык. Чтоб я портила белье…

Игорь. Я понял. Домработницу решили взять.

Изольда Тихоновна. Уйду из дома. В сей момент. В ночь уйду. В никуда.

Галина Аркадьевна. Не угадали.

Изольда Тихоновна. Перестаньте мучить, говорите уже. Николаша, дай валидол.

Галина Аркадьевна. Ладно, не томитесь. Я решила, чтоб иметь возможность помогать вам и Коле, уйти на пенсию.

Пауза.

Изольда Тихоновна. Я же чувствовала. Я же знала. Я сегодня во сне сырое мясо видела.

Николай Павлович. Позволь, ты что – не довольна?

Изольда Тихоновна. Две хозяйки у одной плиты?

Галина Аркадьевна. Вы не поняли, я хочу вас освободить.

Изольда Тихоновна. От чего освободить?

Галина Аркадьевна. От всего.

Изольда Тихоновна. От жизни.

Галина Аркадьевна. Нет, только от хозяйства.

Изольда Тихоновна. А что я тогда буду делать? Ждать участкового врача?