Михаил Воронцов (промоутер, диджей): Мы провели первый “Удар”, а потом пошло уже мероприятие за мероприятием. “Тоннель” ушел в прошлое, и теперь все самое интересное проходило именно в рамках “Контрфорса”.

DJ Анжела Шульженко: Сперва “Контрфорс” смотрелся очень свежо и революционно. И какое-то время я поддерживала с ними отношения, а потом рассорилась. Просто как-то перед вечеринкой “Рейв-монтаж”, за несколько часов до начала, мне позвонила Маша Малос и говорит:

– Анжелка, выручай! Нужно найти танцовщиц! Срочно!

Ну я нашла, они приехали, а Маша вдруг заявляет:

– Они страшные. Выступать не будут!

А эти девушки настоящие профессионалки, я за них отвечаю. И совсем они были не страшные. Я говорю:

– Дай им хотя бы деньги на такси!

Она отказалась. Тогда я сказала ей, что она сама страшная, и больше на вечеринках и фестивалях, которые устраивал “Контрфорс”, никогда не выступала.

DJ Федор Бумер: А я прекрасно помню, как проходила последняя вечеринка “Тоннеля”. Как раз потому, что устраивал эту вечеринку я. Перед этим Лена Попова позвонила Померанцевой и говорит: “Слушай, такая хуйня. Короче, „Тоннель“ закрывают. Все, вечеринок больше не будет”.

Я об этом узнал и говорю: “Нихуя! Должна быть! С этим клубом мы все должны как следует попрощаться!”

И я настоял на том, чтобы была вечеринка закрытия “Тоннеля”. Заставил всех диск-жокеев сыграть в течение одного вечера. Я тогда еще работал на радио “Порт FM” и повесил в студии бумагу, чтобы диджеи после каждой песни, через каждые десять минут, говорили, что сегодня закрытие легендарного клуба “Тоннель”. И даже на этой вечеринке многим еще казалось, будто это шутка. Вот сейчас закрытие, а через неделю еще одно, а потом еще одно, и еще… Да только на следующей неделе уже ничего не было. Это была последняя вечеринка в золотом “Тоннеле”. Время, когда реальным было вообще все на свете, понемногу уходило в прошлое.

Клуб “Трансформатор”

(1997)

DJ Бумер (Федор Крылов): Первое время на вечеринки ходили очень свободные люди. Тогда не было такого понятия “гламур”. Люди, которые ходили на вечеринки, были просто друзья. Это была действительно компания друзей. До поры мы все были друзьями. Не было никаких напрягов. Все вопросы решались очень просто: “Алло, алло! Вот у меня вечеринка!” – “Да? А у меня на следующий день… Приходи!” И вдруг появились первые незваные гости: ребята из клуба “Трансформатор”. Они жили как-то отдельно, своей собственной довольно уродливой жизнью. Это была тусовка прибандошенных богатых чуваков. Со своими диск-жокеями. Со своими представлениями о том, как все должно выглядеть. Эти люди впоследствии и превратились в костяк петербургского гламура.

DJ Re-Disco (Денис Медведев, участник группы “2ва Самолета”): Как-то я подслушал разговор в чил-ауте клуба “Трансформатор”… Сидят две девочки:

– Знаешь что, а я бы диджею дала!

– Да ты что! Какому?

– Да любому.

И я в то же мгновение решил стать диджеем. (Смеется.)

Олег Назаров (промоутер): Где-то через год после открытия “Тоннеля” диджеев вдруг стало очень много. Появились всякие DJ Кефир, DJ Примат… То есть где-то они существовали и до этого, но раньше все эти люди жили как-то параллельно.

DJ Лавски (Константин Петров): К середине десятилетия публика в дорогих заведениях типа планетария полностью сменилась. То есть понятно, что это все равно были бандиты, но теперь все они стали, блядь, продвинутыми. Бандиты носили модную одежду, разбирались в музыке, понимали, что такое электро и кто такой диджей.

DJ Слон (Олег Азелицкий): Я помню, один раз был на вечеринке. Приходят дамочка с каким-то бандосом, тот показывает пальцем на Федю Бумера и говорит: “Слушай, а че Федя не может определиться? Он то дедовский олд-скул играет, то охуенную музыку. Это что такое?! Ты ему передай, что если он джангл будет играть, то мы, блядь, его поддержим, а если хаус, то хуй!”

DJ Бумер (Федор Крылов): Бандосы в то время были вообще очень продвинутые. У них были бабки, и они много ездили по Европе… Кто-то тачки перегонял, кто-то просто отдыхать ездил. И оттуда они приезжалиуже очень продвинутыми в плане музыки, таблеток, наркотиков и ночного отдыха. Надо помнить, что в прежние времена любые ночные заведения в России были вообще запрещены. То есть опытаночной жизни ни у кого не было. А бандосики его сюда импортировали. Пятнадцать лет назад они были почти миссионеры. (Смеется.) Хозяевам заведений эта публика нравилась, потому что бандиты хорошо покупали таблетки… Самое смешное, что от таблеток они становились добрыми, не знали, как себя вести, и превращались в маленьких детей. Но иногда у них что-то там переклинивало, и они начинали стрелять в потолок.

DJ Лена Попова: Когда закрылся “Тоннель”, вся эта публика перебралась в заведение, которое называлось “Трансформатор”. Располагалось оно на 22-й линии Васильевского острова. Там играли все диджеи, потому что иногда нам просто нечего было жрать. При этом само место было ох какое лихое. Оно полностью принадлежало бандюганам и постоянно переходило из рук в руки. Боролись за “Трансформатор” целых три группировки. Там проходили своего рода корпоративные вечеринки, только это была корпорация бандитов. На этих вечеринках люди жрали галлюциногенные грибы в таких количествах, что страшно было смотреть… Там один человек просто умер.

DJ Бумер (Федор Крылов): Я родился в Перми, а в Петербург переехал как раз к открытию “Тоннеля”. Других клубов в стране тогда не было, и о “Тоннеле” все говорили. Вот, мол, в Питере открылось крутое заведение. Ну и вообще тогда в Петербурге было очень весело. Москва в те годы и рядом не стояла. Меня все это впечатлило, и в 1994-м я решил сюда переехать.

Я приехал на пермском поезде в пять часов утра. С сумками, со всем дерьмом в руках. Куда идти, я не знал. Знал только, что, судя по карте, где-то во-о-о-о-он там должна быть квартира, коммуналка, в которой можно кинуть вещи и умыться. И утром я шел с Московского вокзала по Суворовскому проспекту, тащил свою скромную коллекцию пластинок (тогда она казались мне настоящим сокровищем) и проигрыватель.

С собой у меня была достаточно приличная сумма. Уже тогда я пытался как-то зарабатывать. Какой именно это был бизнес, сейчас я сказать не могу. Скажу только, что не криминальный. Я привез с собой кое-какие деньги, но примерно за полгода все их потратил. Тусовался я очень активно, и деньги быстро закончились.

Ко мне постоянно приходили друзья. У меня дома сложилось довольно модное место. Это была просто комната в коммуналке. Но у меня постоянно сидела толпа народу. Сидеть у меня считалось круто: прийти ко мне в коммуналку, послушать музон, побаловаться с вертушками, потусоваться. Приезжало много всяких знакомых, которые меня подкармливали, приносили какие-нибудь маковые рулеты. Потому что я реально полгода жил на одних макаронах, и то если повезет. Жестко было. Но при этом середина 1990-х была, наверное, лучшей порой моей жизни. Денег мне хватало только на макароны, а если оставалось что-то еще, я бежал в видеопрокат, который находился через дорогу, чтобы брать видеокассеты. Я старался смотреть хотя бы один новый фильм в день. Если получалось, то я был счастлив. Все было реально, все было по правде.

Ко мне постоянно приезжали знакомые и говорили: “У тебя вертушка! У тебя вся хуйня, почему ты не выступаешь?!”

Надо понимать: в первой половине 1990-х в Петербурге было от силы пять комплектов вертушек. Ну, и как-то пошло: “Дай вертушки, а? Ну и сам заодно поиграй”.

DJ Дэн (Андрей Котов, участник группы “Мальчишник”): У нас был концерт в Петербурге, и там мы познакомились с Бумером. Это был такой карикатурный фрик. Он тогда еще не играл, а только плясал… Это теперь он пытается переписать историю – будто все началось с него. Но на самом деле в те годы он был еще никто…

DJ Бумер (Федор Крылов): После переезда в Петербург я быстро стал рейвером, с крашеной головой, в виниловых штанах в обтяжку. Я был мегафриком! В оранжевой футболке, в каких-то латексных, блядь-пиздец, штанах… Война и немцы! Первый раз я отыграл в клубе “Лагуна”, куда меня привела подружка. А потом как-то пошло-поехало, и уже через два месяца я играл практически везде.

Сводил я очень хорошо. Сводил, скретчил, и с техникой у меня было все в порядке. И один из моментов, почему меня стали везде приглашать, был связан с тем, что я играл… ну не знаю… я играл круто. Технично. По тем временам никто не скретчил, а я играл хаус и при этом скретчил. Многие приходили не послушать, как я играю, а посмотреть: “Круто Федя скретчит! Давай! Покажи фишку! Ты-жи-жи-жи-уо-о-о-о-о-о-о! Бля-а-а-а, вот это круто!”

DJ Бумер (Федор Крылов): Я, наверное, стал первым молодым диск-жокеем, которого приняла вся эта старая тусовка, сложившаяся еще на Фонтанке. Потому что никто из молодежи в то время еще не появился. Единственным молодым диск-жокеем, которого как-то восприняли, был я. На тот момент кроме меня и DJ Тоника скретчил только Женя Грув. Но мы уже скретчили намного круче. Мы делали всякие технические фишки: вертелись, играли спиной и даже задницей. И кстати, одно время я много гастролировал именно с показательными выступлениями. Был в жюри каких-то конкурсов местных диск-жокеев. А в 1995-м Леха Хаас приехал откуда-то и говорит: “Ты охуенную музыку играешь! Это ведь джангл! Я хочу, чтоб ты с этой музыкой играл в „Тоннеле“!”

Он начал ставить меня в “Тоннеле”. Хоть я и не был резидентом клуба, но играл часто.

DJ Фонарь (Володя Фонарев): Бандиты, которые ходили на вечеринки, никуда не делись. (Смеется.) Они и сейчас ходят. Просто трансформировались. Ну, наверное, к середине 1990-х их стало меньше. Кого-то застрелили, кто-то сторчался, кто-то сменил форму бизнеса.

DJ Лавски (Константин Петров): Бандиты очень активно тусовались года четыре. Ну считай, с 1991-го по 1995-й, а потом куда-то все запропастились. Хотя, в общем, понятно куда – в землю.

DJ Кома (Алексей Дунаевский): Но тогда бандиты в “Трансформаторе” еще замечательно отдыхали. Сперва по колесу, потом – по пять, потом героин. У них были такие настоящие наркоманские “качели”.

DJ Лавски (Константин Петров): Специально для них стали открываться заведения уже совсем нового типа. Считай, спортивные клубы – почти что качалка под музыку. Бандосам стали уже совсем не нужны ни наши рожи, ни наша музыка. Потому что если рейвер ел таблетку для того, чтобы лучше понять музыку, то для бандитов таблетки были самоцелью, а музыка – это фон. Просто чтобы лучше вставляло. А вставляло их лучше всего под такую низкопробную голландскую колбасу.

Илья Барамия (музыкант, группа “Елочные игрушки”): Как-то мы должны были выступать, а перед выступлением весь день писали новый трек, целиком состоящий из сбивок. Такой странный брейкбит. И вот вечером мы играли, а на танцпол пришли два грузина со своими девчонками. Один из них так разошелся, что пошел вприсядку. Прыгает, радуется! И в какой-то момент он сел, ожидая момента, чтобы поэффектнее выпрыгнуть. А тут как раз пошла эта серия сбивок. Минуту идут сбивки… две минуты… Он сидит, ждет, когда же уже выпрыгивать. В конце концов встал, плюнул, махнул рукой и ушел. Решил, что в настоящей музыке мы ничего не понимаем.

DJ Лавски (Константин Петров): На вечеринках тогда появилось словосочетание, такой клич радости “опа-опа-опа-па!”. Его привез Мистер Малой, звезда рэпа. Он все время так орал, ну а прогрессивные бандиты того времени переняли этот клич у него. И на всех вечеринках помимо того, что звучало из колонок, был слышен еще и дополнительный саунд: вот это самое “опа-опа-опа-па”. Таких бандитов мы называли “колбасеры опа-опа-опа-па”.

Олег Назаров (промоутер): Я познакомился с Мистером Малым еще в “Тоннеле”. Ему было лет двенадцать. Он был подвыпивши и, пошатываясь, шел по залу с двумя шлюхами из “Прибалтийской”. А он им примерно по пояс. Подходит к бару, достает пачку баксов, отслюнивает сотню, кидает бармену и говорит: “„Мартини“ мне и моим крошкам!” И смачно шлепает одну из девчонок по заднице. Широко жил шкет!

DJ Кома (Алексей Дунаевский): В те годы диджеи были как каста избранных. И конечно, в “Трансформаторе” бить нас никто не пытался. Правда, меня периодически подозревали в продаже наркотиков, и приходилось оправдываться. Просто музыка, которая играла в “Трансформаторе”, мне не нравилась, и я болтался по залу, везде ходил, к кому-то подсаживался. Там посижу, здесь поболтаю. Когда барыги это видели, они напрягались: че это за чувак?!

Помню, в этом клубе была замечательная вечеринка, на которой выступали диджеи и почему-то певица, которая поет про розового фламинго… Не помню, как зовут… очень худая… а!.. Алена Свиридова! Точно! Просто у бандитов был такой вкус: им хотелось, чтобы у них в клубе выступали все, кто им нравится. Не важно, что это совсем разная музыка и разные люди, что это трудно соединить…

DJ Слон (Олег Азелицкий): Как только Свиридова запела своего “Фламинго”, рейверы завизжали от ужаса и побежали с танцпола. Это была не вечеринка, а полный тухляк. Будто похороны! Хозяева понимали, что на таких исполнителях в Петербурге кассы не сделаешь.

DJ Лавски (Константин Петров): Все мы начинали с того, что денег не было. Первые вечеринки мы ведь делали своими руками. Соответственно, не зарабатывали на них либо вообще ничего, либо очень мало. Клубы типа “Норы” сначала не платили вообще, потом стали давать деньги на такси, потом уже стали платить шестьдесят рублей. Не знаю, почему именно шестьдесят. Странная сумма, конечно.

Но к середине десятилетия с деньгами все стало вдруг очень хорошо. Пооткрывались сомнительные клубы типа “Трансформатора”, и хозяева этих клубов теперь могли обеспечить нам очень серьезный уровень дохода. В том же “Трансформаторе” была знаменитая вечеринка, куда позвали Алену Свиридову и меня. Свиридова тогда получала триста долларов за выступление, а мне хозяева дали четыреста пятьдесят и долго заглядывали в глаза: “Извини, что не можем дать пятьсот!”

К 1996—1997 годам эпоха действительно сменилась. Все эти, блядь, гонорары, они росли моментально. То есть на той неделе ты получаешь сто, а на следующей неделе уже триста. Тогда всем казалось, что дальше дела будут идти еще прекраснее.

Вечеринка в ядерном реакторе

(1996—1998)

DJ Бумер: А еще в том году я поехал в Крым выступать на “Казантипе”. Знаешь, да? Это вечеринка в недостроенном ядерном реакторе. Когда я приехал и выступил, все вдруг поняли, что… В общем, все приходили слушать только одного диск-жокея. Это было что-то из разряда “Вы должны это видеть! Вы должны это слышать!”.

Никита Маршунок (основатель фестиваля “Казантип”): “Казантип” родился случайно. Первая вечеринка состоялась в 1992-м. Смешно, конечно, говорить, но там стояло несколько колонок АС-90, светило несколько фонариков и на берегу моря стояло человек триста моих знакомых. В самый последний день того фестиваля, когда мы сидели на берегу моря, кто-то сказал: “Вот сейчас родилось что-то настоящее!”

DJ Массаш (Александр Массальский): Самый первый раз на “Казантип” мы ехали в поезде. Тумблер спал на третьей, багажной, полке, а Женя Нейманд, брат Дениса, который потом стал режиссером и недавно снял фильм “Жесть”, тогда уехал с нами вообще случайно. Пошел нас провожать и уехал. Без документов, без вещей… Тогда такое часто случалось.

Никита Маршунок (основатель фестиваля “Казантип”): В 1993 году по странному стечению обстоятельств мне достались ключи от атомного реактора. Я не очень понимал, как это можно использовать, но в моем окружении были люди, которые сразу сказали: “Никита, сюда надо тащить электронику!”

Сам я в то время слушал совсем другую музыку. У меня был гранжевый период и совершенно другое настроение. И вообще электронная музыка была тогда совсем в зачаточном состоянии. Но нужна была радикальная смена музыкального формата, а электроника никого не могла оставить равнодушным. Я помню, был момент, когда почувствовал, что стою у истоков чего-то нового, какой-то музыкальной революции, да еще и с ключами от атомного реактора в кармане.

На самом деле до этого мы тусили в этой крымской деревне уже лет десять. Я пытался проводить здесь соревнования по виндсерфингу. Приезжали спортсмены, катались на досках… Тогда я коллекционировал хороших людей. И наступил момент, когда я понял, что если кого-то сюда приглашаю, то должен продумать, чем эти люди будут заниматься. Должен обеспечить им возможность досуга. Я купил звук, свет. Ну и повесил на себя кучу обязательств: общение с официальными структурами, с бандитскими формированиями и все остальное, чтобы оградить людей от всей этой херни. Я уже почувствовал, что в ответе за них.

В первый раз всем было безумно хорошо. Это было мероприятие совсем другого размера – не такое, как сейчас. Серферов было не очень много, но все знали друг друга по именам. Первый раз настолько мне понравился, что я не бросил, а стал заниматься “Казантипом” и дальше. Это ведь очень заразная вещь… Когда ты эту энергию чувствуешь, когда ты ею управляешь… Бросить невозможно! Это вам любой владелец клуба, любой промоутер и диск-жокей скажет. Никогда не променяешь это ощущение. Страшная зараза!

DJ Фонарь (Володя Фонарев): Впервые я попал на реактор в 1997 году. У меня было ощущение, будто я оказался внутри кинофильма “Чужие”. Совершенно футуристический дизайн! Неимоверные декорации, здание стоимостью в миллионы долларов с такими потолками, что гигантский воздушный шар свободно парил под потолком этого здания. Все очень огромное и при этом совершенно недостроенное. В любой момент ты мог сломать себе шею. Отовсюду торчали прутья и металлические штыри… Очень много людей переломалось. Это ведь настоящая атомная электростанция. Ее начали строить в 1980-х, а потом СССР развалился, и все бросили. Но при этом реактор так и остался там, внутри.

В наш самый первый приезд на “Казантип” шли жуткие ливни. Мы еле добрались. А потом машина подъезжает, и я понимаю, что реактор – это такой гигантский живой организм. Живущее своей отдельной жизнью существо размером со все это здание. Наверное, все это чувствовали, потому что насчет реактора бродило огромное количество легенд: и космические тарелки сюда прилетают, и мертвецы от радиации по ночам встают… Все это, конечно, очень подходило для электронной музыки. У меня в жизни вообще было всего два таких серьезных впечатления: “Love-parade” в Берлине, когда мы с DJ Грувом играли для полутора миллионов человек, и “Казантип”.

Никита Маршунок (основатель фестиваля “Казантип”): Сейчас ветераны движения, как пенсионеры на лавочке, с тоской вспоминают те первые вечеринки. Им бы показать вживую то, о чем они тоскуют: бандиты, чудовищная аппаратура, бесконечные ментовские рейды… (Смеется.)

Крым на тот момент был такой украинской Сицилией. Очень жесткая территория. Тогда в Крыму людей убивали за сто долларов. Закапывали в лимане – и все. А мы приехали, привезли кучу аппаратуры, кучу всего и стали делать праздник с абсолютно бесплатным входом. Жители не понимали: зачем?! Никто не мог понять, в чем же здесь подвох?

Знаешь, есть такое понятие: крымский менталитет. С одной стороны, этим людям можно позавидовать – они живут в замечательном месте, на берегу моря. Но с другой стороны, в Крыму люди живут всего два месяца в году. И за эти два месяца они, несчастные, должны заработать денег. Поэтому в эти два месяца для них ничего святого не существует. Ничего, кроме денег, у них в глазах увидеть невозможно. В межсезонье с ними можно говорить о чем угодно. Они – прекрасные и вдумчивые люди. Но в сезон они становятся исчадиями ада. И все эти люди пытались узнать, зачем я всем этим занимаюсь?

Как-то, сидя на допросе в кабинете одного полковника милиции, мы незаметно перешли на “ты”. Он спрашивает: “Никита, ну скажи честно, для чего ты все это делаешь?”

Я говорю: “Знаешь, я, в общем-то, ничего другого не умею. Вот почему ты сидишь в этом кресле и задаешь мне вопросы? Вот и я тоже – ничего другого не умею, поэтому этим и занимаюсь!”

DJ Лена Попова: В Петербурге и Москве я здорово устаю. Просто от повышенного внимания к собственной персоне. Я, например, очень люблю танцевать, но уже давно не танцую. Просто не могу, когда на меня все смотрят и тыкают пальцем. Поэтому “Казантип” – это лучшее, что можно представить. Крым, ночь, берег моря… В семь утра все лохи сливаются, и мы отлично рубимся на пляже, и никто во всем мире не знает, где нас искать.

Никита Маршунок (основатель фестиваля “Казантип”): Сперва вход был бесплатный. У меня был другой бизнес, который мог мне позволить проводить этот праздник практически за свой счет. Но со временем бизнес пришлось бросить – “Казантип” стал занимать все мое время. То есть становилось понятно, что если мы не попробуем сделать фестиваль самоокупаемым, то он просто закроется.

В 1997-м я подтянул журнал “Птюч”, радио “Станция 106,8”, “Радио Максимум”, где тогда работал DJ Фонарь, а также несколько промоутерских групп. Из Москвы были “Underwater Рromotion” (Горобий, Цодиков и Федоров), а из Петербурга был “Контрфорс”… Я собрал лучших промоутеров страны! Мне удалось посадить за один стол людей, которые бы вообще какать не стали на одном поле. Они все говорили о какой-то Ибице, а я даже не понимал, что это такое. Они мечтали о российской Ибице и о русском Гоа. На тот момент я не был ни там, ни там. Я не понимал, к чему они клонят.

Денис Одинг (промоутер): Впервые на “Казантипе” я оказался в 1997-м. Никита был серфером, и ему интересно было с нами общаться, чтобы научиться промоутерской деятельности. Арт-директором фестиваля первое время был москвич Леша Горобий. Но через какое-то время Никита поссорился и с “Птючем”, и со “Станцией”. И я поехал ему помогать. Тогда как раз появилась эта игра в государство “Казантип”. Никита стал его президентом, а все мы – министрами. Там был пост министра хорошего настроения в министерстве счастья и все в таком роде…

Никита Маршунок (основатель фестиваля “Казантип”): Новые люди пришли со своей аудиторией, со своими рекламными возможностями, со своими идеями. Но в проекте все они были малоэффективны, потому что не воспринимали его как свой. Я им очень благодарен, каждый из них многое сделал, но… Когда у меня возникли серьезные проблемы, все они сказали: “Прости, Никита. Но мы, в общем-то, ни при чем”.

И все, кто до этого занимался “Казантипом” вместе со мной, тут же уехали. Один Миха Ворон меня не бросил. А проблем тогда было на полмиллиона долларов. На украинской таможне застряла фура с аппаратурой, плюс было возбуждено уголовное дело. Мне пришлось продать все, что у меня было, – вообще все! И следующие три-четыре года были очень тяжелыми. Но я выбрался. Просто после этой истории многие люди для меня лично перешли из категории партнеров в категорию просто друзей. Зато фестиваль выжил. Все продолжалось.

Модный клуб “Грибоедов”

(1997)

Денис Одинг (промоутер): Даже к середине 1990-х, когда “Казантип” уже собирал толпы народу, а мы уже устраивали большие фестивали вроде “Восточного удара”, электронная музыка рядовому слушателю была известна довольно плохо. Все было очень свежим, хотя постепенно и начало как-то оформляться. В Москве, например, появился журнал “Птюч”. В то время он был очень важным средством получения информации. Мы, кстати, тоже пытались издавать свой журнал. Он назывался “Заноза”. Но у нас не было ни спонсоров, ни сети распространения, и в результате вышел только один номер. А “Птюч” был федеральным, и его читали по всей стране.

DJ Кома (Алексей Дунаевский): Когда “Птюч” только появился, это было очень круто, потому что тогда информации было мало и “Птюч” был едва ли не единственным способом узнать, что вообще происходит в этой области. Больше ничего не было, разве что лесная почта – кто-то что-то привез, кто-то куда-то сходил, что-то услышал. Интернета еще не существовало, а “Птюч” давал какую-никакую, но информацию.

DJ Лавски (Константин Петров): Не знаю… Мне этот журнал совсем не нравился. У меня даже было некоторое отторжение, потому что там все подавалось как некая виртуальная реальность какой-то совершенно непонятной мне молодежи. Там были очень странные статьи типа того, как сварить наркотики, и все в таком роде. Все-таки я под словом “рейв” понимал совсем другое.

DJ Фонарь (Володя Фонарев): К “Птючу” я испытывал очень противоречивые чувства. Журнал был назван в честь клуба, который ребята открыли не где-нибудь, а прямо в подвале церкви. Что само по себе уже навевало определенные мысли – о преисподней и все такое. Один из родоначальников этого дела очень быстро сбежал из “Птюча” и подался в монахи. Потом совершенно непонятным образом пропал Ваня Салмаксов. Был человек, что-то делал, а потом раз – и никто не знает, что с ним случилось. Говорили, будто Ваню убили, но даже тела до сих пор не нашли. Потом DJ Компас-Врубель поехал покататься на воздушном шаре и влетел в электропровода. Погибла его подружка… Какая-то хрень, в общем, с этим “Птючом” творилась.

DJ Слон (Олег Азелицкий): Конечно, как и все, я читал этот журнал. Не скажу, что был от него в восторге. Тем более что, когда Москва еще возилась с журналом, у нас в Петербурге уже существовала целая телепередача, посвященная электронной клубной сцене. Для тех лет это было что-то невиданное. Официальное телевидение – и вдруг большая передача, говорящая о том, что происходит в клубах, которых тогда и открыться-то успело всего несколько. Конечно, такое могло происходить только в Петербурге.

Сергей Мельников (теле– и радиоведущий): Предыдущие четыре года мы проработали в американской компании, которая занималась рекламно-музыкальными радиопрограммами. Потом одурели от этой работы и уволились. Но за эти четыре года мы полностью выпали из местной жизни. Вокруг нас все говорили на иностранных языках, Воронов, бедняга, изучал географию СНГ, мотаясь по радиостанциям, а я вставал в девять утра и приезжал домой к полуночи. С нормальными людьми мы вообще не общались.

Вадим Воронов (теле– и радиоведущий): Ну американская же компания, елы-моталы. И тут мы выпадаем обратно в русскую жизнь, в которой уже ни хрена не понимаем. До этого у нас были немыслимые многотысячные зарплаты, и вдруг их не стало. Что-то нужно было делать…

Сергей Мельников (теле– и радиоведущий): А незадолго до этого мне позвонил старинный приятель, басист группы “2ва Самолета” Антон Белянкин. В конце 1980-х – начале 1990-х я устраивал им самые первые концерты, но с тех пор мы мало общались. А тут Антон позвонил и сказал: “Ну? Что поделываете?”

Я понял, что дела у Антона идут плохо, раз он позвонил. Явно он искал способ заработать.

Вадим Воронов (теле– и радиоведущий): Это сейчас он миллионщик, а тогда!..

Сергей Мельников (теле– и радиоведущий): Да. Тогда он не был миллионщиком. Я говорю, вот в американской компании работаем, а ты как? Мы поболтали и договорились еще созвониться, а через неделю после этого наша американская компания начала производство подросткового шоу на петербургском “Пятом канале”.

Вадим Воронов (теле– и радиоведущий): Причем прикрепили нас к детской редакции!

Сергей Мельников (теле– и радиоведущий): И я подумал: у нас же есть Антон Белянкин! Герой рок-н-ролла! А тогда был угар – все пели песни группы “2ва Самолета”. Как-то я ехал в тачке, и вдруг на радиостанции “Европа Плюс” заиграла их старинная песня “Бамбула”. И мы сказали: “О! Отличная идея! Давайте возьмем Антона ведущим!”

Для нашей детской телепередачи мы взяли Антона и добавили к нему некоего идиота-подростка…

Вадим Воронов (теле– и радиоведущий): Ну потому что это официальное телевидение и детская передача. Нельзя было, чтобы уж совсем без детей. И получилось так, что один мальчик у нас был такой взрослый – Антон, а второй – этот подросток.

DJ Re-Disco (Денис Медведев, участник группы “2ва Самолета”): Когда группа “2ва Самолета” только появилась, нам было просто негде выступать. Концертных площадок не было. Фестивали проходили редко. Мы выступали в Домах культуры, проводили квартирники и выступления в сквотах. Помню, отличный концерт у нас состоялся в сквоте у Назарова с Одингом в Свечном переулке…

При этом денег вообще никогда не было. Выступали бесплатно. Купил пиво – значит, домой пойдешь пешком, потому что на метро уже не хватало. Мы тогда даже не думали, что за концерты можно деньги брать.

Вадим Воронов (теле– и радиоведущий): Мы сделали приблизительно десять этих детских передач и решили, что хватит. Теперь идея состояла в том, чтобы сделать совсем другое шоу, но с тем же Антоном в качестве ведущего. Только на этот раз уже без подростков. Мы прибыли в модный клуб “Грибоедов”, который открылся приблизительно за две недели до этого, и сели тереть с Антоном.

DJ Re-Disco (Денис Медведев, участник группы “2ва Самолета”): “Грибоедов” открылся осенью 1996-го. Сперва мы пытались делать вечеринки в клубе “Нора”. Это был один из первых клубов города. Все заведения тогда ориентировались на музыку, на музыкальный формат, а мы попробовали сделать упор на общении. В “Тоннеле” все было достаточно жестко, а здесь мы пытались сделать мягче, комфортнее, для своих. У нас к тому времени было очень много друзей. Даже когда мы репетировали в сквоте на Пушкинской, 10, туда все время приходили большие компании. То есть люди, готовые ходить в наш клуб, уже были. Тридцать, сорок, может быть, пятьдесят человек. И ты знаешь, что они всегда готовы прийти к тебе на вечеринку. Тут уже не обязательно колбаситься под техно – можно и музыку поварьировать, можно и с живыми концертами как-то совмещать.

Концепция сработала. У “Норы” дела стали идти в гору. Но тут произошел какой-то глупый конфликт с хозяевами помещения, и нас оттуда попросили. Выглядело это нелепо. Успех места целиком держался на нашей политике, а теперь нас оттуда выгоняли. После нас сделать что-то с “Норой” пытались музыканты группы “НОМ”, но у них не очень выгорело… Клуб вскоре закрылся, зато мы к тому времени уже открывали новое место – модный клуб “Грибоедов”.