Крестоносец

— Франциско и Андре, — сказал Пабло, — ваш командир, дон Фернандо, хочет переговорить с вами в часовне.

— Передайте дону Фернандо, — ответил Андре, — что мы сейчас заняты.

Четверо рыцарей преградили нам путь. Андре попытался провести мою лошадь сквозь их плотные ряды и толкнул одного из офицеров. Тот споткнулся, попятился и схватился за меч.

— Андре, — сказал я, — может, нам все-таки стоит навестить дона Фернандо перед отъездом из замка.

— Мудрое решение, Франциско, — согласился Пабло.

Люди дона проводили нас до часовни, Андре помог мне спешиться, и мы вместе вошли в здание. Пабло, последовавший за нами, встал рядом с хозяином. Дон Фернандо сидел на скамье и, молитвенно сложив руки, пристально смотрел на крест.

— Вы, наверное, недоумеваете, — сказал он, — о чем может молиться такой человек, как я.

Мы с Андре и не пытались угадать.

— О победе, — пояснил он. — Я молюсь о победе и о поражении моих врагов, врагов Христа.

— Похоже, — ответил Андре, — Христос не услышал ваших молитв.

— Напротив. Рамон мертв, а вы, Франциско и Андре, здесь.

— Разве мы ваши враги, дон Фернандо? — спросил я.

— Я расскажу тебе одну историю, Франциско, — ответил дон. — Она личная, но чем-то похожа на твою. Так же как и у тебя, Франциско, у меня когда-то был брат. Миро Санчес. Мы были близнецами. Во дворце в Барселоне о нас заботилась Люсинда, одна из королевских нянь, — делила с нами постель, кормила нас грудью, когда мы были совсем маленькими, пела нам песни во время грозы. Я спал справа от нее, а мой брат — слева, прижимаясь к мягким складкам ее темной кожи. Каждый вечер Люсинда оставляла нам на ночном столике две чашки молока из собственной груди. Потом мы отметили наш десятый день рождения. Стояла ранняя весна. Зимний холод понемногу отступал, из окна мы видели крошечные зеленые почки на ветках деревьев. Сквозь расщелины между каменными плитами замка пробивались желтые цветы. В ту ночь мой брат выпил обе чашки молока. Я лег спать, страдая от жажды и проклиная брата. Когда я проснулся, было темно. Миро стонал, а Люсинды рядом не было. Я решил, что брат заболел из-за меня, из-за моего проклятия, и побежал босиком по холодному каменному полу искать Люсинду. Я не смог ее найти. Когда я вернулся к брату, он дрожал и харкал кровью. Я пел ему песни, чтобы отвлечь от боли. Говорил, что он поправится. Я встретил рассвет, держа Миро за руку. Его бледное тело напряглось, от синих губ шел пар. Я потратил несколько лет, чтобы найти Люсинду. Один из моих сводных братьев, Наньо Родригес, щедро заплатил ей за нашу смерть. Наньо хотел избавиться от соперников — претендентов на трон. Хотя свою работу она выполнила не до конца, Люсинда нашла прибежище в его поместье, в Пало, и стала няней его детей.

Когда мне исполнилось пятнадцать, я проник в жилище своего сводного брата, переодевшись в рваный коричневый балахон пилигрима. Маскарад удался, к тому же после двух недель скитаний по дорогам от меня несло за версту.

Я нашел Люсинду в одной из комнат наверху. Она напевала почти забытую мной мелодию, глядя на спящего младенца, одного из моих кузенов. Я позавидовал его невинности: он принимал ее нежную заботу, ни о чем не тревожась.

Когда я приблизился, она подняла голову и не удержалась от улыбки. Понимаете, она все еще любила меня. Затем она задумчиво отвела взгляд. Мне казалось, я знал, о чем она думает: о той ночи пять лет назад. Она обрадовалась мне, а затем пришла в ужас. Ее малыш превратился в мужчину.

Я заткнул ей рот и отрубил кисти рук. Люсинда смотрела на меня, истекая кровью. Она протянула один из обрубков, будто хотела взять меня за руку. Младенец проснулся, его плач заглушил сдавленные крики Люсинды. Когда ее не стало, ее руки продолжали шевелиться под гнетом совершенного преступления. Те самые пальцы, что насыпали яд, подергивались на сером камне.

Сводного брата я подкараулил в часовне. Я был наслышан о его набожности. Когда он наконец появился, я стоял на коленях на церковной скамье. Он был один — мне повезло. Я возблагодарил Господа за предоставленный мне шанс.

«Полагаю, за пару монет ты споешь мне что-нибудь веселое, незнакомец, — сказал он. — Ты бродячий менестрель?»

«Нет, сир», — отвечал я.

«Извини меня, пожалуйста, — сказал он. — Значит, ты пилигрим, направляющийся к могиле святого Хайме в Компостела?»

«Нет, сир», — отвечал я.

«Ты таинственный человек, незнакомец. Скажи, пожалуйста, что ты делаешь в этих краях?»

«Я пришел, чтобы исправить прошлое».

«Знаешь, — сказал он, — прошлое лучше оставить Богу».

Он рассмеялся легко, беззаботно и положил руку мне на плечо.

«Тебе нужен священник, друг мой. Я позову его, когда попросишь».

Он улыбнулся мне. Своеобразная у него была улыбка — при других обстоятельствах мы могли бы стать союзниками.

«Ты мне кого-то удивительно напоминаешь, — сказал он. — Я знаю тебя, незнакомец?»

«Я — Фернандо Санчес, твой брат», — ответил я.

Улыбка его исчезла. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но передумал.

Я вонзил нож ему в грудь. Я колол снова и снова, пока не превратил его тело в кровавое месиво.

Дон Фернандо помахал кулаком, словно переживая вновь тот момент.

— Восхитительная история, дон Фернандо, — сказал Андре. — Не хочу показаться невежливым, но нам с Франциско пора.

Дон Фернандо внимательно посмотрел на нас.

— Франциско, вы с Андре вскоре отправитесь в путь, но не туда, куда думаете. Мне известна ваша преданность дядюшке Рамону. Если я оставлю вас в живых — хотя бы одного, — вы отомстите за Района так же, как я отомстил за своего брата. Я был бы разочарован, если бы узнал, что вы не замышляете моего убийства. Но вашим замыслам не суждено сбыться. Я не паду от ваших рук. Я не Люсинда и не совершу ее ошибки. Бейбарс хотел доставить в Алеппо доказательства, что Крак-де-Шевалье действительно пал. Я взял на себя смелость выдвинуть ваши кандидатуры. Ведь после трагической гибели Рамона вы находитесь под моим командованием, не так ли?

— Да, хозяин, — вмешался Пабло, — весь гарнизон находится под вашим командованием.

— Заткнись, Пабло, — велел дон Фернандо. — Вы должны меня понять, — продолжал он, — попытайтесь представить себя на моем месте. Я ждал пять лет, чтобы убить Люсинду. Если я отпущу вас, я всегда буду ждать вашего возвращения.

Пока мы беседовали с доном Фернандо, мусульманские воины уже заполнили часовню. Дон Фернандо указал на Андре и меня, и нас окружили мусульмане.

— Прощайте, господа, — сказал дон Фернандо. — Я бы пожелал вам удачи, но там, куда вы отправляетесь, удачи будет недостаточно. Я сообщу о вашей храбрости вашим семьям. Это немного утешит их.

— Однажды, — сказал Андре, — я сведу с вами счеты, дон Фернандо.

— А пока, — отвечал дон, — наслаждайтесь гостеприимством султана.

Выходя из часовни, дон Фернандо и его люди прошли мимо нас. В дверях дон Фернандо обернулся.

— Хотя мои офицеры отчаянно преданы мне, — сказал он, — они тупицы. Я хотел бы иметь заместителя с твоей сообразительностью и с твоим везением, Франциско. И с твоим мужеством, Андре. Мне очень жаль.

Глава 12

ЦИТАДЕЛЬ

Зазвонили к молитве. Мы находились в келье уже четыре часа.

Франциско стоял у окна, полуденные тени падали на его изможденное лицо. Взгляд его был отсутствующим, казалось, он ушел в себя и забыл о нас с Изабель. Изабель сидела рядом со мной, не шевелясь, чуть приоткрыв рот, будто собиралась что-то спросить.

— Очень жаль, — сказал Франциско, повторяя последние слова дона Фернандо.

Голос его звучал ровно, словно он рассказал о неприятном случае, никого при этом не виня.

— Андре погиб в Крак-де-Шевалье, — произнесла Изабель.

Франциско, казалось, не слышал ее.

— Франциско, — обратилась к нему Изабель.

Он отвернулся к окну. Изабель поднялась, подошла к нему, встала напротив и схватила за руку пониже локтя.

— Мой брат умер в Крак-де-Шевалье.

Франциско крепко прижал ладони к глазам, будто пытаясь стереть нахлынувшие воспоминания.

— Дон Фернандо отправил письмо моему отцу, где сообщалось о доблестном поведении Андре во время осады. Он погиб, защищая замок.

В конце концов, ее голос стал еле слышен, и было неясно, задает она вопрос или делает утверждение.

— Нет, Изабель, — ответил Франциско.

Возможно, уважаемый читатель подумает, что ответ Франциско породил у Изабель надежду, что ее брат все еще жив. Нет, этого не случилось. Когда прозвучали два последних слова, наступила зловещая тишина. Предвестник чего-то ужасного.

— Изабель, нам лучше уйти. Скоро ужин.

Не сводя серых глаз с Франциско, Изабель ничем не показала, что слышит мои слова. Я подал ей руку, чтобы вывести из кельи, но она не взяла ее. Я ничего не мог поделать — то был ее выбор. Она предпочитала услышать правду, какой бы страшной та ни была. Она хотела знать, как погиб ее брат.

Честно говоря, я думаю, что Франциско так грубо обращался с Изабель как раз для того, чтобы заставить ее покинуть Санта-Крус. Возможно, он хотел избавить ее от болезненных подробностей, а себя — от необходимости их рассказывать.

* * *

— Мы ехали за войском Бейбарса, направлявшегося на север, в Алеппо. Повозку, в которую поместили нас с Андре, приковав друг к другу цепью, охраняли несколько вооруженных мусульман. Ночью, после дневного перехода, они нас кормили, и Андре делил пополам скудный паек — ломоть хлеба, чашку турецкого гороха и кружку воды. То и дело он оставлял немного своей воды, чтобы промыть мою рану, после чего перевязывал ее свежим лоскутом материи, оторванным от одной из наших рубашек.

На третий день в ранних лучах солнца появился языческий город. Мы увидели мусульманскую церковь из синего мрамора с изящной башенкой, торчащей, как камыш на болоте. Бородатый старик медленно поднимался по ее витой лестнице и, дойдя до вершины, затянул жалобную мелодию. Воины остановили караван и упали на колени, положив обе руки на землю ладонями вверх.

— Похоже, они понятия не имеют о существовании колоколов, — сказал Андре.

С других башен голоса присоединились к горестному хору, возвещая о наступлении нового дня.

Андре выпрямился в повозке во весь рост, задумчиво глядя перед собой.

— Они все равно ничего не услышат, — произнес он.

Лишь однажды один из язычников с нами заговорил. Я проснулся посреди ночи. Плечо нестерпимо ныло, холодный ветер пробивался сквозь шерстяную накидку, служившую нам с Андре одеялом. Над кровавым пятном, образовавшимся на повязке, тоненько зудели мухи. И тут сзади раздался шепот. Я повернулся и посмотрел туда: один из охранников что-то тихо и настойчиво говорил, опасливо оглядываясь по сторонам. Потом он сунул руку в складки своей одежды, достал оттуда яблоко и протянул его мне. Я видел, как между его пальцев поблескивают красные бока плода, но не решался взять яблоко, охваченный сомнениями. Что, если он его отравил, окунув в какой-нибудь арабский яд?

«Ну и что ж, — наконец подумал я, — ничего страшного. Мы все равно обречены».

Охранник сделал вид, что кусает яблоко, как бы объясняя его предназначение. Шепча незнакомые слова, он снова протянул вперед руку. Андре проснулся и осторожно наблюдал за нашим благодетелем. Я наконец поднял руку, охранник положил яблоко мне на ладонь и отошел. Мы с Андре украдкой принялись кусать его, передавая друг другу. Когда караван снова двинулся, я перекатывал языком во рту последний сладкий кусочек.

В воротах Алеппо воины вытащили нас из повозки. Мы шли по улицам города между конными стражниками, и отовсюду сбегались арабы. Они выскакивали из домов, с базара, из мечетей, громко приветствуя своих воинов, бросая им под ноги розовые лепестки.

Мы с Андре шли, опустив головы, глядя в землю, пытаясь не обращать внимания на насмешки и уворачиваться от камней, которые швыряла в нас толпа. Вдруг один из булыжников попал мне в голову, я упал, теплая кровь залила мне лицо и шею. Открыв глаза, я увидел местных жителей, собравшихся на обочине дороги. Молодые и старые — они смеялись, кричали, плевались.

А потом я увидел Серхио, стоявшего рядом с какой-то старухой. Он выглядел молодым — истинный воин, облаченный в те самые доспехи, в которых отправился в поход из порта Барселоны. Он смотрел прямо на меня, и я произнес его имя. Он чуть подался вперед.

— Кто ты?

— Это я, Серхио, — сказал я, — твой брат.

Стражники подняли меня.

Двинувшись дальше, я пристально вглядывался в прохожих, ища взглядом брата, и выкрикивал его имя. Невежественная толпа смеялась каждый раз, когда я звал Серхио.

— Серхио здесь нет, — произнес Андре совсем рядом.

Но вот я снова увидел его. Он выглядывал из окна на втором этаже. Волосы его поседели, щеки были пересечены глубокими морщинами, доспехи покрылись ржавчиной. Серхио сокрушенно покачал головой.

— Ты хотел найти здесь спасение?

Камень ударил меня в грудь. Я споткнулся, отчаянно кашляя, и едва сумел удержаться на ногах.

— Я отправился в крестовый поход ради твоего спасения, Серхио, — сказал я.

Он не слышал меня из-за улюлюканья толпы, из-за царившей вокруг суматохи. Серхио взглянул вниз и сочувственно улыбнулся.

— Посмотри на себя. Вот твое спасение, брат.

Мою грудь пронзила жгучая боль, глаза наполнились слезами.

— Франциско, — сказал Андре, — помнишь, когда я навещал тебя в Монкаде, мы устраивали скачки на лошадях? Как звали твою кобылу? Панчо?

— Да, — ответил я.

— Интересно, что сейчас делает твоя старушка? — продолжал он. — Наверное, щиплет траву на каком-нибудь пастбище…

— Наверное.

— На зеленом лужку.

Я взглянул наверх, на открытое окно. Оно было пустым, лишь легкая занавеска колыхалась на ветру.

Пока мы шагали, наступил вечер. Я видел все те же лица в толпе — молодые и старые. Все люди понимающе указывали в сторону цитадели. Весь день эта крепость маячила перед нами — громадная каменная плита, нависшая над городом. Она терпеливо ожидала нас с Андре.

Наконец мы вышли на улицу, которая вела прямо к могучей крепости. Ненасытная толпа попыталась пойти за нами по подъемному мосту, самые ярые даже прорвались сквозь ряды воинов. Стражники стали защищать нас, разгоняя толпу, но хруст костей только возбуждал людей, рвавшихся к мосту. Несколько арабов полетели в ров с водой и отчаянно забарахтались в темной жиже. Толпа веселилась, наблюдая за ними, а мы тем временем пересекли мост, отделявший нас от цитадели.

Мы рассматривали вблизи двери крепости, а к нам уже направлялась дворцовая стража. Мусульмане грубо схватили нас и поволокли по темному коридору.

Крики толпы стали глуше, мы то поворачивали за угол, то поднимались по лестнице, то спускались, проходили через какие-то комнаты и наконец оказались на свежем воздухе во внутреннем дворе.

Там стояла группа воинов, которые разговаривали, опершись на копья. При виде нас они встрепенулись и разошлись по своим постам, но один выступил вперед.

Он дважды обошел вокруг меня и Андре, внимательно рассматривая нас, и разразился целой тирадой резких иноземных слов. Он размахивал кулаками, скалил желтые зубы и брызгал слюной мне в лицо.

Наконец он замолчал, тяжело дыша, возмущенно приподняв бровь, и нетерпеливо уставился на нас, словно в ожидании извинений. Наступила неловкая пауза. Столкнулись два лагеря, две разные точки зрения на события, которые нас свели.

— Мы тоже приветствуем вас, — сказал Андре, пока двое охранников его связывали. — Приятно наконец увидеть хоть какое-то проявление гостеприимства в этих краях. Если не возражаете, я и мой друг Франциско желали бы принять ванну перед ужином. После такого длительного путешествия неплохо бы помыться.

Поглаживая жесткую бороду, их предводитель словно раздумывал над ответом Андре, переводя взгляд с меня на Андре и обратно. Губы мусульманина кривила неуверенная улыбка: он не понял ни единого слова, произнесенного на чужом языке. Остальные воины настороженно замерли, ожидая вердикта своего начальника.

Тот не заставил себя долго ждать — схватил деревянную дубинку, болтавшуюся у него на поясе, и ударил Андре в живот. Подчиненные последовали примеру командира. Со всех сторон на нас посыпались удары и пинки. Я пытался прикрыть голову руками, но не мог защититься ото всех ударов одновременно.

Меня ударили кулаком так, что я почувствовал отпечаток каждой костяшки пальцев у себя на лбу. Я упал и лежа водил глазами по сторонам, но Андре нигде не было видно. Он исчез. Избивавшие его воины расходились, вытирая кровь с кулаков, оправляя одежду.

Двое мусульман подхватили меня под руки и потащили через внутренний двор к тому месту, где исчез Андре, — к люку, похожему на корабельный, открывавшемуся в подземелье.

И вот я полетел вниз, все быстрей и быстрей. Свет и голоса все больше удалялись, тускнели. Я шлепнулся на бок. У меня все болело, так что я даже не мог определить, где сильнее болит. В спертом воздухе прозвучал голос Андре:

— Напомни мне, Франциско, никогда больше не приезжать в Алеппо.

Я лежал в грязи; она была мягкой и служила неплохой постелью. Вконец измотанный, я закрыл глаза.

Проснулся я от прикосновения к своей голове. Чьи-то руки скользили по моему телу, осторожно стаскивая с меня рубаху. Кто-то пытался снять с меня сапоги. Когда я сел, руки исчезли, и я увидел удалявшиеся тени.

Поднявшись и прищурившись, я стал пристально всматриваться, и понемногу мои глаза привыкли к темноте. В нескольких футах от меня на спине лежал Андре. Позади него кто-то сновал туда-сюда — я видел только силуэты этих людей.

— Меня зовут Франциско де Монкада, — сказал я. — Моего друга — Андре Корреа де Жирона. Мы — рыцари ордена Калатравы и подданные короля Хайме из Арагоны.

Мой голос пронесся по комнате, породив странное эхо. Мои слова, мое имя утонули в искреннем пронзительном смехе. Вокруг нас, словно стая волков, кружили призраки, их глаза зловеще сверкали в темноте.

Андре проснулся, встал и подошел ко мне.

— Значит, вот как выглядит ад, — произнес он. — Я думал, там жарче.

— Стража немного проветривает его, подкидывая новых заключенных, — ответил незнакомый голос всего в паре футов от нас.

Говорил незнакомец на беглом каталанском.

— А ты, значит, дьявол? — спросил Андре.

— Даже дьявол не проник бы в эту бездну, — ответил незнакомец.

В темноте раздались истошные вопли: остальные заключенные явно негодовали, что мы так вежливо беседуем друг с другом.

— Кажется, мы им не нравимся, — заметил Андре.

— Дело не в вас, — пояснил незнакомец. — Так они встречают всех новичков. Они мечтают завладеть вашими вещами: многие ходят в лохмотьях или вообще нагишом. В заключении одежда рано или поздно приходит в негодность, и они хотят заполучить новую рубашку или пару сапог. Если не желаете расстаться со своим нарядом, следуйте за мной.

Андре пошел первым, стараясь не упустить из виду нашего нового знакомого. Я положил руку кузену на плечо, когда мы пробирались по грязи, натыкаясь на кучки заключенных, которые ныли и хватали нас за одежду. Я смотрел по сторонам, пытаясь определить, куда мы попали — в пещеру, темницу, ад. Наш приятель остановился у каменной стены, и я провел по ней рукой.

— Добро пожаловать, рыцари ордена Калатравы.

Я мог различить лишь силуэт того, кто это сказал, — человек сидел, прислонившись к стене.

— Меня зовут Саламаджо де Хаеска. Вы уже знакомы с Мануэлем. Мы рыцари ордена тамплиеров. Сожалею, что обстоятельства привели вас сюда, однако мы рады обществу рыцарей из Арагона. — Голос у этого человека был хриплый, свистящий; я слышал его тяжелое дыхание. — Мы покинули Арагон семь лет назад. Пять лет сражались с неверными. Почти год мы находимся в этой дыре — триста сорок восемь дней. Может, у вас есть какие-нибудь новости из дома? Мануэль ужасно скучает по Барселоне. Расскажите, девушки Арагона все так же прекрасны?

— Прекраснее всех прочих девушек мира, — ответил Андре.

— Какого цвета у них волосы? — спросил он.

— Русые, черные, рыжие, светлые, — сказал я, — всех цветов, какие только можно вообразить.

— Точно, — сказал Саламаджо и тяжело вздохнул.

Мануэль утвердительно замычал. Оба после моих слов замолчали, видимо наслаждаясь воспоминаниями.

— Где мы? — спросил Андре.

— Это древний дворец Алеппо, — ответил Саламаджо. — А точнее — мы на кухне. По крайней мере, так считает Мануэль. Видите камень перед вами? Мануэль утверждает, что это развалины печи. А я думаю, здесь император справлял нужду. Видите пятна? Что вы об этом думаете?

Он замолчал ненадолго, откашлялся, сплюнул.

— Ну, со временем у вас появится собственное мнение. На чем я остановился, Мануэль?

— На том, что старый дворец стал тюрьмой.

— Да, — продолжил Саламаджо. — Неверные обнаружили эти руины много десятилетий назад. Говорят, один из сыновей султана развлекался со шлюхой из гарема, когда под ними вдруг провалился пол. Сын погиб на месте, шлюха выжила, упав на него. Она сочла свое спасение чудом и тут же дала обет целомудрия в благодарность языческим богам. Однако даже боги не смогли защитить ее от гнева султана. Султан обвинил ее в смерти сына и лично казнил, а потом перенес гарем на другое место, здесь же основал новую тюрьму. Таковы капризы судьбы. Шлюха чудесным образом выживает в развалинах лишь затем, чтобы ее казнили. Султан теряет сына, но приобретает тюрьму для своих врагов, из которой невозможно сбежать.

— Невозможно сбежать? — переспросил Андре. — Откуда вы знаете?

Саламаджо рассмеялся коротким безрадостным смехом.

— Многие люди гораздо умнее меня — рыцари, убийцы, монахи, воры-карманники, пилигримы — пытались разрешить эту задачу, — сказал он. — Так что позвольте избавить вас от лишних трудов. Надеюсь, вы помните, как попали сюда. Небольшое отверстие в крыше на высоте более тридцати футов — единственный вход и выход. Если бы вы умели летать, вы могли бы выпорхнуть из этой ямы и попытаться пробиться сквозь двухтысячный гарнизон мусульман. А еще можно рыть туннель ближайшие десять лет — но вы лишь наткнетесь на ров с водой и потопите нас всех.

— Занятная перспектива, — сказал Андре.

— Могло бы быть и хуже, — ответил Саламаджо. — Даже у тюрьмы есть свои достоинства. Покажи мозаику, Мануэль.

Мануэль встал на колени и принялся расчищать грязь перед нами. Саламаджо вытащил из стены две палки и воткнул их в углубление большого камня. Затем начал быстро вертеть их, зажав между ладоней, — все быстрее и быстрее, пока не вспыхнули искры. Запалив импровизированный факел, Саламаджо прикрыл слабый огонек ладонью, сложенной ковшиком, и поднес факел к полу.

— Смотрите, — сказал он. — Даже в этом подземелье есть красота.

По бледному полу заплясали языки пламени.

Между мной и Андре по полу протекала синяя река, по ее берегам цвели красные и голубые цветы. Пальмы гнулись под тяжестью плодов, ярко-желтое солнце отбрасывало на них теплый свет.

— Человек высек каждый из этих крошечных квадратиков.

Саламаджо держал камешек между большим и указательным пальцами. У него была вымазанная в грязи косматая борода, тощая грудь с торчащими ребрами.

— Вот этот — из слоновой кости, — продолжал Саламаджо. — Есть еще золотые, серебряные, рубиновые. Стражники любят драгоценные камни. Мы обмениваем их на еду.

Саламаджо голой рукой загасил пламя. Цветы и деревья исчезли, солнце померкло.

— А другие заключенные, — спросил Андре, — неужели они не покушаются на вашу мозаику? Ведь вас всего двое.

— Раньше нас было семеро, — объяснил Саламаджо. — Пятерых моих людей выкупили несколько недель назад. Тамплиеры прислали в цитадель своего представителя, он заплатил двадцать золотых монет за каждого. К несчастью, у него была всего сотня монет. Он должен вернуться за мной и Мануэлем. Возможно, ваши друзья из Калатравы выкупят вас еще раньше.

— Нас не выкупят, — сказал я.

— Султан неплохо наживается на этой тюрьме, — сказал Саламаджо. — Он приглашает представителей всех рыцарских орденов в Алеппо, чтобы продать своих пленников.

— За нами никто не приедет, — сказал Андре.

— Почему вы так в этом уверены? — спросил Саламаджо.

— Большинство наших собратьев из Калатравы мертвы, — сказал я. — Они погибли во время осады Крак-де-Шевалье.

— Великий замок пал? — спросил Саламаджо. — Когда?

— Несколько недель назад. Нас с Андре захватили в плен.

— Почему только вас двоих?

— Защитники Крака получили право уйти — если сдадут замок, — объяснил я.

— Уйти в эту темницу?

— Нас с Франциско предал дон Фернандо, сын короля Хайме, — сказал Андре. — Он повинен в смерти великого магистра Калатравы, Рамона. Мы стали свидетелями предательства дона, и, чтобы никто не узнал о его вероломстве, он отдал нас в руки неверных.

— Я уверен, что кто-нибудь из ваших товарищей, оставшихся в живых, сообщит о вашем исчезновении, — сказал Саламаджо. — Они разузнают, что с вами стало.

— Дон Фернандо позаботится о том, чтобы никто этим не заинтересовался, — возразил я.

— Значит, тамплиерам придется выкупить и вас тоже. Мы с Мануэлем настоим, чтобы вас включили в сделку.

— Мы с Франциско будем весьма вам обязаны, — сказал Андре.

— Это мы вам обязаны, — ответил Саламаджо. — Нам уже порядком наскучило общество друг друга. К тому же теперь, когда вы здесь, тевтонцы не посмеют на нас напасть. С тех пор как нас осталось двое, наши германские братья только и ждут подходящего момента, чтобы нанести удар. Видите, они следят за нами из-за каменной стены.

Я взглянул туда, куда указал Саламаджо, но не увидел ничего, кроме серой дымки.

Саламаджо крикнул в темноту:

— Эй, бездельники! Обратили внимание на прибытие рыцарей ордена Калатравы — Франциско и Андре? Они явились сюда прямо с передовой.

— Эти восемь германцев занимают одну из бывших передних султана, — пояснил Мануэль. — Там столько древесины, что хватит на обогрев всей пещеры в течение нескольких зим. Парочка англичан обнаружили деревянный пол, когда искали золото, они пытались скрыть от других свою находку, лишь изредка продавая дерево. Но один германский лазутчик случайно наткнулся на англичанина, когда тот вытаскивал деревянную доску. На следующий день германцы вышли из своего укрытия в другом конце пещеры и напали. Мы наблюдали за сражением отсюда. Англичане разбежались через несколько минут, и теперь германцы продают дерево на дрова каждому клану в тюрьме.

— Как и все богачи, — перебил Саламаджо, — они никак не могут насытиться. И ищут, что бы еще им захватить. Если германцы решат отнять у нас мозаику, мы будем биться до смерти.

— Саламаджо, — сказал Мануэль, — ни слова о смерти. Нужно показать Андре и Франциско всю тюрьму.

— Сделать обход, — согласился Саламаджо, — чтобы наши друзья получили представление о том, что делается в аду. Проводи их, Мануэль. Я останусь здесь и буду охранять нашу крепость.

Саламаджо протянул нам с Андре по камню.

— На всякий случай, — сказал он.

Мы пошли по широкому проходу — бок о бок, Мануэль посередине. Поскольку мы ступали по мягкой глине, звука наших шагов не было слышно. Постепенно мы стали различать в темноте наших товарищей по заключению — они молча следили за нами слева и справа, вновь и вновь оценивая вероятные последствия нашего появления и союза с каталонцами. Видимо, Саламаджо и Мануэль намеренно устроили этот обход, дабы отбить у остальных всякую охоту приближаться к двум тамплиерам и их вновь прибывшим землякам.

Я играл предназначенную мне роль, не теряя при этом бдительности и перекатывая в руках тяжелый шероховатый камень. Из одной руки в другую и обратно.

— Слева — турки, — рассказывал Мануэль.

Пять человек сидели кружком. Когда мы проходили мимо, все пятеро подняли головы, словно мы прервали их беседу или игру в кости, и обернулись, провожая нас взглядами.

— Они сажают сюда и неверных тоже? — спросил Андре.

— Всех подряд, — ответил Мануэль. — Мусульман, христиан, евреев. Французов, германцев, турок, монголов. Рыцарей, монахов, преступников. Все узники разбиваются на кланы. Более многочисленные занимают какую-нибудь комнату и обороняют ее. Мы бьемся друг с другом за скудные запасы, без которых не смогли бы выжить.

Посреди прохода вырос человек. Он был совершенно голым, от его выпачканного в грязи и экскрементах тела исходило отвратительное зловоние. Одной рукой он крутил спутанную бороду, другой уперся в бедро и что-то бормотал себе под нос скрипучим голосом.

— Это французский монах, — объяснил Мануэль, — его захватили во время паломничества в Иерусалим. Когда нас было семеро, мы предложили ему поселиться с нами — он отказался. Сказал, что должен в полной мере испить Божью кару. Ему уже недолго осталось.

Мы обошли его. Монах не обратил на нас никакого внимания — он что-то говорил по-итальянски, с кем-то горячо спорил. Мы поспешили вперед, подальше от невыносимого запаха.

Справа появилась лачуга — две из четырех стен небольшой комнатки целиком сохранились, а две отсутствующие были заменены грудами камней.

— Там живут венецианские моряки, — сказал Мануэль, махнув рукой в сторону сооружения. — Их, кажется, двенадцать — самая большая группа в тюрьме. Они построили посреди темницы небольшую крепость и сидят там весь день, выходя лишь на поиски пищи или чтобы облегчиться. Они вырыли отхожее место на краю пещеры, недалеко от входа. Очень цивилизованные. Скорее всего, они ждут, что венецианские торговцы внесут за них выкуп.

Следуя по проходу, я вскоре потерял счет многочисленным кланам, о которых рассказывал Мануэль. Монголы, евреи, арабы, два англичанина, которые убежали после нападения германцев. Узники размахивали палками, как первобытные люди, и начинали рычать, если мы подходили слишком близко.

Вдруг я увидел человека, который медленно двигался в нашу сторону. Тело его прикрывала лишь набедренная повязка. Он украдкой приближался, держа в руках палку, похожую на небольшое копье. Я поднял камень в знак предупреждения, но он продолжал наступать. Когда он бросился на нас, я замахнулся. Мануэль схватил меня за руку, прежде чем я успел бросить камень. Незнакомец швырнул копье, оно просвистело в воздухе. Затем он дернул за веревку, привязанную к запястью, и копье со свистом вернулось. На конце острия покачивался какой-то мелкий грызун. Крошечные коготки еще двигались.