1

– Нет!

Услышав столь категорический отказ, Хуан де ла Росса пришел в бешенство. Он собирался осчастливить ее, а эта взбалмошная девчонка ведет себя так, словно он намеревается испортить ей жизнь. Богатый, молодой, красивый – ну чего ей еще надо? Да и у него бы появился шанс навсегда избавиться от чувства вины, что нет-нет да и напомнит о себе.

Как ни старался, сеньор де ла Росса не мог забыть того, что случилось много лет назад. Конечно, нечего было Кармен устраивать трагедию. Могла бы и понять, что он к ней охладел, и уйти по-хорошему. А так ославила его на весь Мадрид, даже близкие друзья тогда начали коситься на него. Что же до знакомых женщин, то те все, как одна, стали делать вид, будто не замечают его. Прошло немало времени, прежде чем перед ним вновь открылись двери всех приличных домов испанской столицы.

И немалую роль в этом сыграло то, что Мария Кончита взглянула на него благосклонно и вновь стала называть его отцом. Она выросла на его глазах, превратилась в очаровательную молодую женщину, пользующуюся успехом у мужчин. И он изо всех сил старался продемонстрировать, особенно прилюдно, как любит старшую дочь от первого брака. Что и немудрено, Мария Кончита в отличие от Паломы не была свидетельницей их пренеприятного объяснения с Кармен и не отправилась на другой конец света с матерью, уверяющей всех и каждого, что он выставил их из дому без гроша в кармане. Даже если это и соответствует действительности, не к лицу уважающей себя женщине говорить об этом направо и налево. Можно и помолчать.

Да и Паломе нечего было возвращаться в Испанию, пусть и временно. Жила бы себе в Штатах. Так ведь нет, прилетела в Мадрид, якобы учиться. И смотрела на него своими зелеными глазами, такими же печальными, как глаза Кармен в тот сквернопамятный день. Как две капли воды похожая на мать, она напоминала о том, о чем Хуан де ла Росса хотел забыть.

И тут ему подвернулся случай разом покончить с тем, что не давало ему покоя столько лет. Хуан всегда собирался подыскать Марии Кончите достойного жениха, и вот его мечта вроде бы начала осуществляться. Заметив как-то на одном из приемов, что Антонио Торрес-Кеведо с симпатией поглядывает на его дочь, он почувствовал себя на седьмом небе от счастья. То, что сулил ему этот брак, трудно было переоценить.

Он не только бы упрочил свое положение в обществе и поправил финансовое положение, которое благодаря стараниям его ненаглядной Пилар за последние годы сильно ухудшилось, но и разом покончил бы со всеми неприятными воспоминаниями. Счастье одной дочери перечеркнуло бы несчастье – действительное или кажущееся – другой…

Хуан де ла Росса ожидал всего, чего угодно, когда предложил Марии Кончите подумать о такой блестящей партии. Всего, чего угодно, – счастливого возгласа, крепкого дочернего объятия, застенчиво благодарного взгляда на худой конец. Но только не того, что он услышал.

– Нет, нет и еще раз нет! – решительно повторила Мария Кончита. – Об этом не может быть и речи!

– Но пойми, – с трудом сдерживая себя, воззвал ее отец, – где ты еще найдешь такого жениха? – И он снова принялся перечислять все выгоды предполагаемого брака и достоинства желанного зятя.

– Ничего не желаю слушать! – с вызовом заявила Мария Кончита и капризно топнула ногой. – С мужем жить мне, и мне ни к чему Ледяной мужчина!.. Да и где гарантия, что твоя затея не обернется прахом. Мне бы не хотелось быть отвергнутой.

– О чем ты говоришь, дорогая! Антонио явно относится к тебе с симпатией. А там и на помощь доньи Долорес можно рассчитывать. Говорят, она мечтает иметь в невестках дочь Кармен. – Тут Хуан непроизвольно поморщился. – А что до глубоких чувств, то они не всегда способствуют семейному счастью.

Он подошел к дочери, поцеловал ее в лоб и немного успокоенный тем, что не услышал очередных возражений, направился к двери.

– Подумай о моих словах, дорогая, – сказал Хуан де ла Росса, выходя из комнаты.

И Мария Кончита последовала его совету. В том, что касалось глубоких чувств и их отношения к семейной жизни, она не стала бы спорить с отцом. Легкомысленная и избалованная, она не имела о них пока ни малейшего представления. Зато другие слова отца, о том, что донья Долорес мечтает о невестке – дочери Кармен, заставили заработать ее ум.

У Кармен ведь две дочери. И неплохо бы обеим немного поразвлечься. Да и сердце Ледяного мужчины задуманное ею вряд ли разобьет.

И Марии Кончита потянулась к телефону.

– Ты действительно хорошо подумал? Долорес Торрес-Кеведо смотрела, как ее сын закрывает чемодан, и на ее утонченном лице читалось беспокойство.

Антонио улыбнулся матери так ласково, как только мог, однако не прервал своего занятия.

– О чем я должен был подумать? По-моему, я делаю как раз то, о чем ты меня просила.

– Ничего подобного! Ты и пальцем не пошевелишь, когда что-то тебе не по вкусу, – возразила донья Долорес с чисто материнской прозорливостью.

– Тут ты права. Но как быть, если мне нравится доставлять тебе удовольствие? – с лукавой усмешкой ответил Антонио. – Разве не ты хотела, чтобы я взял в жены дочь твоей старинной приятельницы? Да я и сам нахожу эту партию подходящей. Что в этом плохого?

– Не делай из меня сваху! – возмутилась донья Долорес.

– Прости, мама. – Он коснулся губами ее щеки в неподдельном раскаянии. – Но я не понимаю одного: почему ты все-таки беспокоишься?

– Когда я говорила, что хочу видеть твоей женой дочь Кармен, то имела в виду Марию Кончиту, и никого больше. И ты это прекрасно знаешь. Она элегантна, утонченна, кроме того знакома со многими нужными людьми Мадрида. По-моему, о большем и мечтать нельзя.

– Извини, но у меня другое мнение. Мария Кончита легкомысленна не по возрасту. А вот ее младшая сестра, похоже, другое дело.

– Но, сынок, она выросла и воспитывалась в Штатах. Боюсь, она не знает и слова по-испански!

– Мария Кончита уверяет меня в обратном. Кроме того, мне кажется, что эта Палома вполне удовлетворяет моим требованиям.

– Удовлетворяет твоим требованиям? – с ужасом повторила мать. – Позволь тебе напомнить, что ты говоришь о женщине, а не о партии обуви!

– Не придирайся к словам, – попросил Антонио. – Так, я ничего не забыл?

Он оглядел комнату. Но все необходимые вещи были аккуратно уложены в удобный маленький чемодан.

Антонио вышел на балкон – подышать свежим воздухом и полюбоваться прекрасным видом. Его квартира располагалась на последнем этаже современного многоэтажного здания, окна которого выходили на огромный зеленый парк. Каждое утро, как бы ни спешил, он выкраивал несколько минут для того, чтобы насладиться пышной зеленью деревьев. Люди, знавшие его как рассудительного и суховатого делового человека, немало изумились бы, узнай они о том, как много значит для него этот утренний ритуал.

И неудивительно, внутреннее убранство его квартиры, казалось, говорило само за себя. Никакая мелочь не смягчала облик жилища, чей хозяин всю свою сознательную жизнь посвятил возведению собственной империи и весьма в этом преуспел. В самом деле, в свои тридцать пять лет Антонио занимал видное место и мире обуви. Он добился того, что имя «Торрес-Кеведо» стало синонимом качества и престижа. Смысл его жизни составляла работа. Он был основателем и движущей силой огромной компании и не мог позволить себе расслабиться или переложить часть забот на кого-то другого. Закупка кожи и замши, переговоры с чувствительными дизайнерами, разработка каблуков новых конструкций, организация эффективных продаж – до всего ему было дело, и он не переставал думать об этом ни на секунду. Поэтому не было ничего удивительного в том, что и о будущей женитьбе он говорил в подчеркнуто деловом ключе, так возмутившем его мать.

Антонио одарил донью Долорес самой обворожительной улыбкой.

– Мама, мне, право, странно слышать твои упреки. Кто, как не ты, предложил эту сделку? Или ты можешь найти другое название?

– Кто-то же должен позаботиться о достойных партиях для членов нашей семьи! Когда я думаю об этом старом дурне из Валенсии, которого угораздило сделать предложение собственной горничной…

Антонио скривился.

– Надо полагать, что под старым дурнем ты подразумеваешь моего дорогого дядюшку Алонсо, владельца огромного состояния?

– То, что он очень богат, отнюдь не мешает ему быть старым дураком, – жестко сказала донья Долорес. – Так же, как и Эрнесто останется глупым мальчишкой, влюбившимся в самую обыкновенную вертихвостку, будь он хоть трижды его наследник.

– Но Натали происходит из благородной семьи, разве не так? – поддразнил ее Антонио.

– Ну да, Дюкло – в высшей степени благородные люди, спустившие все свое состояние на бегах и спешно покинувшие родную страну, – саркастически заметила мать. – Я слышала много всего о Мишеле Дюкло и не думаю, чтобы его дочь была намного лучше. Яблоко от яблони, как говорится…

– Не дай Бог кто-нибудь из них двоих услышит, как ты отзываешься об их возлюбленных, – предупредил Антонио. – Они этого не вынесут.

– Надо смотреть правде в глаза. Кто-то из вас просто обязан сделать стоящий выбор, а за твоего кузена Алехандро я ручаться не могу.

Антонио пожал плечами.

– Ну хорошо, в конце концов именно за этим я и лечу в Штаты. Если эта женщина будет достойна меня, я женюсь.

– Если она сочтет достойным тебя. Не думай, что любая крепость немедленно падет перед тобой.

– Что ж, в таком случае я признаю свое поражение и с позором вернусь под материнское крылышко! – засмеялся он.

Антонио острил и веселился, поскольку его ничуть не пугала такая перспектива. Редкие представительницы прекрасного пола могли устоять перед его обаянием.

– Я волнуюсь за тебя, – призналась донья Долорес, внимательно глядя на сына и пытаясь понять, о чем тот думает на самом деле. – Я так хочу, чтобы ты был счастлив со своими близкими, а не растрачивал жизнь на пустяки. Если бы ты тогда женился на Исабель, вполне возможно, что сейчас у вас уже были бы детишки…

– Не будем об этом. Дело прошлое. – Тон его был мягкий, однако в нем угадывались нотки напряжения.

– Разумеется, – покорно согласилась донья Долорес. Она прекрасно знала, что есть случаи, когда настойчивость неуместна.

– Что ж, мне пора ехать. Пожалуйста, не беспокойся обо мне, Все, чего я хочу, это познакомиться с Паломой Гиллби и составить о ней собственное мнение. И если вдруг что-то не заладится, я сделаю ей ручкой и не скажу ни слова о моих намерениях.

В самолете Антонио никак не мог отделаться от навязчивой мысли, что становится не похож сам на себя. Он всегда тщательно, до мелочей, продумывал любые действия, а сейчас вот летит за океан, повинуясь неожиданной прихоти… Или это только кажется прихотью? Антонио задумался. Зная, что успех приходит только к тем, кто способен упорядочить свою жизнь, он придерживался нескольких простых правил. Во-первых, все должно быть расставлено по своим местам. А во-вторых — и это самое главное, – всему свое время. И никак иначе.

В планы Антонио входило обзавестись семьей к тридцати годам. И так бы оно и было, если бы Исабель вдруг не передумала…

Стоп! Не смей думать об этом. Было и прошло, твердо сказал себе Антонио. Так он отметал любые чувства и мысли, касающиеся той, несостоявшейся женитьбы. Да, он был последним дураком, потерявшим голову от чувств. Но умный человек тем и отличается от глупого, что способен извлечь из своих ошибок максимальную пользу. И будьте уверены, больше он ничего подобного не допустит. Никогда. То, что его мать настаивала на выборе достойной супруги, было Антонио только на руку. Все, чего он хотел, – это уберечь свое сердце от новых ударов, и брак по расчету идеально вписывался в эту схему…

Самолет приземлился в лос-анджелесском аэропорту поздним вечером. Антонио взял такси и направился в отель «Хилтон», где его уже ждал номер люкс. Наскоро приняв душ и перекусив, он сразу же включился в работу и не сомкнул глаз до глубокой ночи. Однако, проснувшись на следующее утро, он чувствовал себя весьма бодрым: пяти часов вполне хватило на то, чтобы хорошенько выспаться.

Вот так Антонио Торрес-Кеведо провел ночь накануне встречи с женщиной, которую намеревался сделать своей женой.

Позавтракай фруктовым салатом и чашкой кофе, он направился в галерею Паломы Гиллби. Антонио рассчитал время так, чтобы прийти туда чуть раньше назначенного срока. Ему хотелось составить мнение об этом месте еще до встречи с хозяйкой. То, что он увидел, ему понравилось. Невысокое белое здание выглядело просто прелестно, и, хотя вычурные оконные решетки скрывали от Антонио большую часть внутреннего убранства, подмеченного оказалось достаточно, чтобы понять: у Паломы Гиллби есть вкус. Более того, она женщина умная и по-настоящему элегантная. Элегантная изнутри, тепло подумал Антонио.

Однако хорошее впечатление начало улетучиваться, когда большая стрелка часов перевалила за девять, а никто и не подумал прийти, чтобы открыть галерею. Что может быть хуже непунктуальности? Антонио повернулся, чтобы уйти, и в этот момент на него налетела растрепанная молодая особа.

– Ради Бога, извините, – пробормотал он и поднял глаза на незнакомку. Та морщилась от боли и потирала ушибленную ногу.

– Пустяки, все в порядке, – тем не менее заверила она Антонио. – Вы что, собирались зайти в галерею?

– Вообще-то, она уже должна была открыться, – заметил он.

– Да-да, конечно. Одну минуту, я достану ключи.

Девушка извлекла из кармана голубых джинсов внушительную связку ключей. Пока она перебирала их один за другим, пытаясь отыскать нужный, Антонио неторопливо разглядывал ее. М-да, что тут скажешь – джинсы, свитер, какая-то дурацкая кепка, закрывающая пол-лица. Черт знает что! А ведь, наверное, она хороша собой. Но вот этот ее вид – как рабочий в униформе, честное слово. Похоже, Палома Гиллби не очень-то придирчиво относится к своему персоналу, если доверила галерею такому созданию.

Наконец девица пригласила его войти.

– Сейчас я разберусь с этими решетками, – пообещала она, – и займусь вами.

– Честно говоря, я хотел бы увидеть хозяйку галереи.

– А я не могу вам помочь?

– Боюсь, что нет, – пожал плечами Антонио.

Девушка явно занервничала. Она испуганно взглянула на молодого человека, и тот заметил, что вся она как-то подобралась.

– Да, я должна была догадаться. Вот глупая! Но дело в том, что я думала… то есть, она думала… В общем, как раз сейчас ее здесь нет, – наконец выдавила из себя девушка.

– Но вы можете сказать мне, когда она подойдет? – терпеливо спросил Антонио.

– Н-ну… даже не знаю. Но я ей передам все, что нужно.

– Будьте любезны, скажите, что заходил Антонио Торрес-Кеведо.

Девушка побелела как полотно.

– Кто вы?!

– Антонио Торрес-Кеведо. Мы еще незнакомы, но я полагаю, что…

– Подождите. Так вы не судебный исполнитель?

– Нет, – ответил Антонио, бросив мимолетный взгляд на свой безупречно сшитый костюм. – Кажется, нет.

– Вы уверены? – задала она глупейший вопрос.

– Кому, как не мне, быть в этом уверенным, – резонно возразил Антонио.

– Конечно. – Девушка рассеянно кивнула. – Конечно, вы правы. Вы ведь испанец, не так ли? Теперь я заметила наш акцент. Надо сказать, вы очень хорошо говорите по-английски, поэтому я не сразу поняла, что…

– Да, и я горжусь тем, что говорю на других языках почти так же хорошо, как на родном, – перебив ее, отчеканил Антонио. – А теперь будьте любезны назвать мне ваше имя.

– Мое имя?.. Я Палома Гиллби.

– Вы? – Он не смог скрыть изумления, как ни пытался.

– Ну да? А что в этом такого?

– Позвольте, но минуту назад вы сообщили, что ее здесь нет!

– В самом деле? Что ж, я, видимо, не совсем вас поняла.

Антонио в недоумении уставился на девушку, теряясь в догадках: то ли она чертовски плохо себя чувствует, то ли у нее не все дома. Тем временем девица сняла кепку, и по плечам рассыпались непослушные кудри – иссиня-черные. Совсем как у ее сестры Марии Кончиты.

Итак, перед ним стояла его предполагаемая жена. Антонио прерывисто вздохнул.

– Мы встречались раньше? – спросила Палома, встревоженно глядя на него.

– Не думаю. А что?

– Просто ваше лицо кажется мне знакомым.

– Нет, вы ошибаетесь. Я вижу вас в первый раз, – заверил ее Антонио, думая, что ни при каких обстоятельствах не допустил бы второй встречи.

– Ладно. Я приготовлю кофе.

Палома прошла в глубь галереи, досадуя, что так глупо повела себя, несмотря на все сонеты Марии Кончиты. Несколько дней назад сестра позвонила ей и предложила небольшую авантюру. Этот роскошный мужчина подыскивал себе жену, и Мария Кончита посоветовала ему взглянуть на Палому. «Подыграй ему. Думаю, ты от души повеселишься», – сказала ей сестра.

Правда, Палома почти убедила себя в том, что Антонио Торрес-Кеведо не захочет с ней встретиться. А кроме того, ее совсем замучили проклятые кредиторы. Так что все, что не касалось долгов и неоплаченных счетов, ее совершенно не волновало.

Среди знатоков старой европейской живописи Палома не знала себе равных, это признавали все. Ее слово было решающим, ее мнение – непререкаемым. Беда в том, что она не сумела направить свой талант в нужное русло, и долги росли с катастрофической скоростью…

Аромат свежесваренного кофе вернул девушку к реальности. Только бы этот человек не заметил, что она встревожена их встречей. Когда он появился здесь, что-то всколыхнулось в ее памяти. Ведь где-то же она его видела! Вспомнить бы, где именно.

– Так зачем вы желали меня видеть, сеньор Торрес-Кеведо?

– Неужели мое имя ничего вам не говорит?

– А должно? – улыбнулась Палома.

– Я знаком с вашей сестрой Марией Кончитой. Думаю, она рассказывала нам обо мне. Разве нет?

– Не забывайте, мы выросли вдали друг от друга, да и теперь не слишком часто встречаемся. Кстати, как у нее дела? – небрежно поинтересовалась Палома.

– Как обычно. Прекрасная, но легкомысленная светская бабочка. Я обещал ей заглянуть к вам, раз уж все равно буду в Лос-Анджелесе. Если не возражаете, мы могли бы провести вечер вместе. Например, сходить в театр, а потом поужинать где-нибудь.

– Что ж, с удовольствием. Сегодня в Голливудском летнем театре как раз выступают солисты труппы «Ла Скала», но попасть на концерт невозможно. Да и билеты слишком дорогие.

– Ну, это не проблема, – небрежно бросил Антонио.

– Хотите сказать, что можете запросто достать билет на этот спектакль? – В ее глазах появилось мечтательное выражение.

– Видите ли, для меня невозможного мало, – хмыкнул он. – Предоставьте это мне. Итак, ровно в семь я заеду за вами.

– Прекрасно. Если что, мы можем пойти куда-нибудь еще.

– Сегодня вечером мы с нами будем наслаждаться ариями из классических опер к самом лучшем их исполнении, – твердо сказал Антонио. – До встречи.

– До встречи, – эхом откликнулась Палома.

В дверях он внезапно остановился, словно в голову ему пришла какая-то важная мысль, и снова подошел к девушке.

– Кстати, я убежден, что всегда нужно совмещать приятное с полезным. Взгляните на эту вещь. Не могли бы вы оценить ее?

Антонио достал из кейса нечто плоское аккуратно завернутое в бумагу. Он развернул ее, и взору Паломы предстал небольшой натюрморт. Прелестное изображение плетеной корзины с лежащими и ней тонкими стеклянными стаканами и цветущей апельсиновой веткой рядом. Палома осторожно взяла картину и положила на залитый ослепительным солнечным светом столик.

– Один мой друг, который занимается такими вещицами, – небрежно начал Антонио, – полагает, что это неизвестное творение Переды.

– Переды? – переспросила Палома, не отводя глаз от натюрморта. – Вряд ли… Скорее, это вещь принадлежит руке другого испанского мастера того же времени.

– Вы уверены? Мой друг неплохо разбирается в живописи.

– Вполне возможно. Но, видите ли, живописцы этого периода…

Она уже не могла остановиться. Звучные, но малопонятные Антонио термины так и лились, но он не спешил прерывать Палому. Пожалуй, она со странностями, но, по крайней мере, в одном он не ошибся: профессионализма и образованности ей не занимать. Лежащий перед ней натюрморт действительно не был выполнен Антонио Передой. И она тотчас же определила это…

Его восхищение ею усилилось, когда Палома назвала имя предполагаемого автора натюрморта.

– Конечно, было бы слишком смело говорить такое без надлежащего исследования, но я почти уверена, что это работа Сурбарана.

Антонио выжидательно посмотрел на нее, и девушка продолжила:

– Меня не удивляет, что ваш друг не смог распознать этого. Дело в том, что я специально занималась историей испанской живописи, что, учитывая мое происхождение, вряд ли покажется вам странным.

Антонио поразился перемене, произошедшей с ней. На месте неуклюжей девчонки, столкнувшейся с ним несколько минут назад у дверей галереи, внезапно оказалась спокойная, уверенная и полная достоинства молодая женщина. Что ж, это могло бы ему понравиться. А вот того, что она говорит с ним менторским тоном, как всезнающий специалист с ничего не понимающим дилетантом, вынести он не мог.

– Вы не могли бы обосновать свое мнение? – поинтересовался Антонио ледяным тоном.

– Все во мне говорит, что это Сурбаран.

– Надо полагать, вы имеете в виду женскую интуицию? – спросил он не без ехидства.

– Разумеется, нет. Ее просто не существует. Странно, я думала, что мужчинам-то этого не надо объяснять. Все мои ощущения основаны на знании и опыте.

– Ну, это то же самое.

Ее глаза вспыхнули недобрым огнем.

– Сеньор Не-Помню-Вашего-Имени! Если вы пришли сюда чтобы оскорблять, то зря потратили время…

– Ну хорошо, хорошо, – остановил ее Антонио. – Вы меня убедили.

– Я не нуждаюсь в нашей снисходительности! – вдруг выкрикнула Палома.

Резкий ответ так и просился на язык, но Антонио удалось сдержаться. Хладнокровие превыше всего. Хладнокровие – вот залог успеха. Странно, и как это ей удалось вывести его из себя всего за несколько минут?

– Простите меня, – с усилием произнес он. – Я не хотел уличить вас в непрофессионализме.

– Спасибо и на этом, – усмехнулась она, успокаиваясь. – Хотя на вашем месте вам следовало бы поблагодарить меня. Как ни хорош Антонио Переда, ему далеко до Франсиско Сурбарана. – Палома с сожалением протянула ему натюрморт. – О такой вещи можно только мечтать. Будь этот натюрморт моим, ни за что не рассталась бы с ним. Вернетесь в Мадрид, зайдите к вашему другу и попросите его повнимательнее взглянуть на картину. Только не верьте ни…

– Я заеду за вами в семь, – сказал Антонио, пряча улыбку.

2

Ровно в семь Палома сидела в галерее и нетерпеливо посматривала в окно. На улице свирепствовал ливень, и тяжелые капли гулко барабанили по стеклу. Девушка уже успела заехать домой и переодеться и без промедления вернулась в галерею. Почему-то ей не хотелось заставлять Антонио ждать. Однако сам он, похоже, не очень-то торопился. Пять минут восьмого. Десять…

Ровно в четверть восьмого Палома вскочила со стула, пробормотала нечто невразумительное и выбежала на улицу. Слава Богу, ливень прекратился, словно его и не было. Скорее домой!

В этот момент раздался скрип тормозов, и девушка в испуге отшатнулась от такси, остановившегося перед ней. Дверца открылась, и Антонио жестом пригласил Палому сесть в машину. Что она и сделала не без тайного торжества. Все-таки приехал!

– Прошу прощения за опоздание, – проворковал Антонио. – Ужасные пробки на дорогах, – комично вздохнул он и деловито добавил: – Впрочем, спектакль начинается в восемь, так что мы все равно не опоздаем.

– Хотите сказать, что достали билеты? – Глаза Паломы расширились от удивления.

– А вы сомневались? – улыбнулся он. – Между прочим, это оказалось вовсе не трудно, можете мне поверить.

– Не скрою, я потрясена, – склонила голову девушка. Определенно, у него неплохие связи, отметила она про себя. Очень неплохие.

Они спустились по ступеням амфитеатра, устроенного на склоне каньона, и Антонио уверенно повел ее прямо к сцене.

– Первый ряд? – проговорила она, еще более потрясенная.

– Рад, что вы довольны, – лукаво улыбнулся Антонио. – Наслаждайтесь.

Оркестранты заняли свои места, и Палома, казалось, перестала замечать все, кроме происходящего на сцене. Антонио же умудрялся смотреть не только на исполнителей, но и на свою спутницу, тем более что сейчас она нравилась ему значительно больше, чем утром. Однако красивой ее все-таки не назовешь, решил он. Да, высокая. Да, стройная. Но все-таки чуточку более худая, чем ему бы хотелось. Однако элегантная… Точнее, могла бы быть таковой, если бы лучше следила за своей внешностью. Только, похоже, этого-то как раз Палома и не делала.

Взгляд Антонио задержался на ее платье. Ничего, но и только. Глубокий серый цвет был великолепен, но совершенно не шел к ее черным волосам. Да и что это у нее на шее? Тонкая серебряная цепочка? Никогда! Женщинам ее типа нужно носить золото. Крупные, заметные золотые украшения – только они подошли бы к мощной жизненной энергии этой девушки…

Бурные аплодисменты возвестили об окончании концерта, который понравился обоим.

– Что ж, а теперь самое время поужинать, Я знаю прелестный ресторанчик с отменной кухней. Заедем? – предложил Антонио.

Они сели в такси и через десять минут были на месте. Палома, всю сознательную жизнь прожившая в Лос-Анджелесе, никогда не слышала об этом ресторане и еще раз подивилась необыкновенным способностям своего спутника. Они расположились за уютным столиком, и Антонио раскрыл перед ней меню.

– Наверное, мне надо было бы спросить, нравится ли вам французская кухня, – улыбнулся он.

Палома была удивлена, что Антонио не предложил ей отведать испанских блюд. Впрочем, удивлять, похоже, было его любимым занятием. Что ж, она примет правила игры.

– Французская кухня нравится мне ничуть не меньше испанской, – заметила она на чистейшем французском.

Антонио приподнял брови.

– Ах да, ведь вам не чужд космополитизм. С вашей профессией трудно этого избежать!

– Конечно. – Она лучезарно улыбнулась своему спутнику и погрузилась в изучение меню.

Что ж, Антонио не преувеличивал. Еда и впрямь оказалась отменной, и, надо отдать им должное, вино и десерт, которые он ей порекомендовал, тоже были выше всяческих похвал.

Уютный полумрак ресторана настраивал на лирический лад. Напряжение первой встречи потихоньку уступало место жгучему интересу, и Палома незаметно принялась разглядывать Антонио.

Что ж, выглядел он безупречно. Десять из десяти. Умное, благородное, спокойное лицо. Пожалуй, чуть хищный профиль. Жесткая линия рта. Короткие темные волосы – интересно, какие они на ощупь? И удивительные глаза, такие темные, что можно было бы принять их за черные, если бы не загоравшиеся в них время от времени лукавые светлые искорки. Это случалось, когда он улыбался одними глазами, губы же оставались неподвижны. Эта улыбка, подумала Палома, наверняка свела с ума не один десяток женщин, А иногда, наоборот, на лице его сияла широкая улыбка, но глаза под темными дугами бровей оставались серьезными и даже суровыми.

Все это придавало его облику некую таинственность. А Палома Гиллби любила разгадывать тайны и считала, что это у нее неплохо получается. Слава Богу, что Мария Кончита предупредила ее о намерениях испанца. А то, не приведи Бог, растаяла бы под этим теплым, внимательным взглядом. Кстати, подумала Палома, самое время послушать, что он скажет о цели своего визита.

– Что привело вас в Лос-Анджелес? – невинно поинтересовалась она. – Дела?

Если вопрос и показался Антонио подозрительным, он умело скрыл это.

– Не только. Я хочу навести справки о якобы существующих американских родственниках Натали Дюкло, невесты моего кузена Эрнеста.

– Дочери Мишеля Дюкло? – Глаза Паломы загорелись.

– Ну да. Вы что, знакомы?

– Нет, но я знаю, что Дюкло владеют несколькими картинами импрессионистов, – пояснила Палома. – И ходят слухи, что они не прочь их продать.

– Да, Дюкло распродают все, что можно, только бы разделаться с долгами, – кивнул Антонио.

– Да что вы? – поразилась Палома.

– Помилуйте. Об этом знает весь свет, – вздохнул он. – Бедной девочке приходится самой зарабатывать себе на жизнь. Кстати, что вы о ней думаете?

– Я видела ее только на фотографиях в газетах. Но, на мой взгляд, это прелестная юная особа. – В голосе своей собеседницы Антонио послышалась зависть. – Эти роскошные волосы… Надеюсь, она не собирается их подстричь?

– Насколько я знаю, нет. Я спокоен за Эрнесто – он в надежных руках.

Палома рассмеялась.

– А что, за вашим братцем нужен глаз да глаз?

– Боюсь, что да. Эрнесто неплохой парень, но начисто лишен чувства ответственности. Отец все пытался подыскать ему подходящую жену, но махнул на эту затею рукой, ведь сам-то он влюблен в собственную горничную.

– Да вы что? – снова удивилась Палома.

– Как мальчишка! – в умилении добавил Антонио. – В конце концов, он решился предложить ей руку и сердце. Ему уже за шестьдесят, да и избранница ненамного моложе. Но все-таки они чертовски счастливы!

– Как мило, – прошептала Палома.

– К сожалению, не все разделяют ваш восторг, – вздохнул Антонио. – Моя матушка просто возмущена случившимся. Торрес-Кеведо женится на горничной! По ее мнению, это скандал.

– Боже мой! Неужели в наши дни это кого-то заботит?

– Еще как! У моей матери доброе сердце, но ее принципы… есть в них что-то средневековое, – признал Антонио.

– И вы придерживаетесь тех же принципов? – подозрительно прищурилась девушка.

– Мой принцип – хорошенько обдумывать любые действия.