Глава 17

Его он помнил только смутно, хотя забылся сном, но поминутно с криком просыпался, задыхаясь и обливаясь потом, когда из тайных закоулков памяти всплывал очередной эпизод. Как и прежде, кругом царила тьма, потом вернулись охранники и монотонные страдания возобновились.

Не было задано ни единого вопроса.

Он сколько мог молча переносил боль – побои, выворачивание рук, пытку тисками, которая заставляла буквально биться в агонии. Они испытывали пределы его выдержки, способности перенести боль, и когда заходили слишком далеко и он терял сознание, начинали действовать осторожнее. Вновь и вновь его доводили дол грани, но никогда не отпускали в блаженное забытье.

Первые два сеанса были долгими и сложными. Третий стал коротким и приятным.

Он выбрал охранника помоложе с безжалостным лицом. Каким-то образом ему удалось собрать оставшиеся силы, и когда охранник принялся за одно из самых тонких извращенных мучений, Кул выбросил вперед еще сохранившую подвижность правую руку. Тонкий орлиный нос был раздавлен всмятку, кровь хлынула ручьем, как сок из раздавленной дыни.

Конечно, другой охранник на нем отыгрался. Кул так и не узнал, что именно ему отбили. Зато он сразу провалился в беспамятство, чего и добивался.

На следующем сеансе начался допрос. Новый охранник заменил молодого извращенца, и поскольку сам Кул еле двигался, его то волокли, то подталкивали по каменным ступенькам и бесконечным гулким коридорам до кабинета коменданта, где выжидательно скалился в усы маленький херувим.

– Сеньор Кул?

– Нет, – прохрипел Кул.

– Вы меня даже не слушаете, сеньор.

– Я знаю, что вам нужно. Нет.

– Это неразумно.

Кул изловчился на момент распрямиться и рухнул всем весом на роскошный стол капитана Альбразона. Коротышка с отвращением уставился на его окровавленные руки. А Питер хрипло выдавил:

– Зачем мне это нужно? Ведь вы прекрасно знаете, что произойдет, едва мы заключим сделку. В живых меня оставить вы не можете. Если я передам бумаги, которые нужны Дельгадо, вы в любом случае меня убьете.

– Не обязательно, – возразил Альбразон.

– Вы это сделаете, – настаивал Кул.

– Нет. Мне поручено сделать вам предложение. Если бы решать предоставили мне, я больше не стал бы с вами возиться, сеньор. У каждого человека есть предел выносливости; можно достичь этого предела и получить самые ретивые признания. Дайте время, и никуда вы не денетесь.

– Но времени не хватает, верно? – подхватил Кул. – Обо мне спрашивают, не так ли? Может быть, Тиссон, может, из Вашингтона. И с каждым днем интересуются все более настойчиво. Они умеют быть упорными, и это вас беспокоит.

– Беспокоит, сеньор? Нет, скорее, раздражает. Мы – суверенная страна, и ваша полиция не рискнет нарушить тонкий баланс добрососедских отношений ради выдачи убийцы. А мы намерены немного поупрямиться.

Капитан Альбразон изучал свои жирные маленькие ручки, сложив их на сверкающей поверхности огромного стола.

– Мы просто полагаем, что ваши обвинения утратят всякое значение, если прозвучать из тюремной камеры на севере, в Соединенных Штатах, куда вас переведут как убийцу. Так что вы ошибаетесь, утверждая, что мы заинтересованы в вашей смерти и смерти вашего брата. Мы готовы быть благоразумными. Если бумаги вернутся к дону Луису, мы сопроводим вас, вашего брата и мисс Джордан до ближайшей границы. Вы должны признать, что это более чем великодушно. Обратите внимание, мы не настаиваем на передаче вас вашим собственным властям. Можете отправляться куда угодно. Но только в обмен на конверт.

Кул поинтересовался:

– Какие гарантии вы предлагаете?

– Наше слово, сеньор.

– Маловато.

– Вполне достаточно. Нам – конверт, вам – свободу. Вы согласны?

– Нет, – сказал Кул.

Его тут же вернули в кошмар. Возобновились и страдания, и мрак, и вновь его сознание оцепенело от запредельных мук. Он больше не ел того, что приносили, и молча сносил избиения, а после того, как от чрезмерного энтузиазма охранника потерял сознание, обнаружил в камере новую фигуру – худого беспокойного маленького человечка, от которого пахло дезинфекцией. Тот послушал его сердце стетоскопом и протолкнул сквозь зубы две горькие таблетки.

Между этим человечком – как догадался Кул, врачом – и капитаном Альбразоном шал темпераментный диалог по-испански. Врач говорил гневно и страстно, Альбразон отвечал с благодушной ухмылкой на херувимском личике. Но врач настаивал, и Альбразон пожал плечами и сделал знак охранникам.

Когда они приблизились к Кулу и ухватили его за плечи, он вновь потерял сознание...

Очнувшись, Кул решил, что бредит. Он лежал в мягкой постели, на прохладных чистых простынях, комнату наполнял мягкий свет ранних сумерек. Его вымыли, покрыли целебной мазью ушибы, на самых серьезных ранах белели бинты. На подносе рядом с кроватью стояли остатки еды – куриного бульона, белого хлеба с маслом и полстакана молока.

Поел он, должно быть, сам, хотя ничего не помнил. Кул понимал, что прошло много времени, и догадался, что проспал не меньше суток. Тело заметно отдохнуло, самочувствие улучшилось, и в нем внезапно проснулась надежда. Его собирались отпустить. И решили привести в норму, чтобы избежать комментариев и критических замечаний по поводу обхождения в местных застенках.

Он закрыл глаза и снова заснул.

Когда он проснулся, за окнами было темно, но комнату освещала слегка затененная лампа. Кул постарался вызвать в памяти что-то волнующее – и всплыло воспоминание о встревоженном маленьком враче, склонившемся над ним со шприцем в руке. Коснувшись левой руки, он ощутил на бицепсе тонкий клочок марли. Его залила странная умиротворенность, он не ощущал ни боли, ни страданий, ни голода. И чувствовал себя прекрасно.

– Педро, – окликнул кто-то.

Он резко повернулся – и увидел Марию Дельгадо. Она сидела в кресле у кровати, в лучах мягкого света лампы мягко светились ее каштановые волосы, мягкими волнами падавшие на обнаженные смуглые плечи. На ней были крестьянская юбка и тонкая белая блузка, которая казалась почти прозрачной. Следившие за ним широко раскрытые глаза были полны нежного сочувствия.

– Бедный Педро, – грустно вздохнула она.

Он смотрел на нее и думал: просто невероятно, чтобы такая прекрасная женщина была так жестока. На миг мелькнула мысль, что она – просто плод его воображения. Но она плавно поднялась с кресла, шагнула к кровати и опустилась рядом с ним; прикосновение холодных длинных пальцев к его лицу было достаточно реальным. Реальным был и запах духов, и мягкое скольжение волос, когда она склонилась ниже. Когда она его поцеловала, горячие груди легли на его обнаженное тело.

– Бедный, бедный Педро.

– Убирайся, – буркнул он.

– Ты так страдал, милый. Это моя вина. Я пришла бы раньше, но дон Луис не позволил. Он меня обманул. И не сказал, что с тобой сделали в этом ужасном месте.

– Я все еще в тюрьме?

– Да. Но я настояла, чтобы тебя перевели в апартаменты коменданта. Капитан Альбразон раздражен, что ты занял его спальню. Но я была очень рассержена всем, что случилось. Поэтому ты здесь.

– Спасибо, – сказал он. – Но все это зря.

– Могу тебя понять, – вздохнула она. – Ты должен меня ненавидеть.

– Ничуть, – возразил он. – Но если выпадет шанс, я тебя убью.

Она улыбнулась и откинула со лба прядь волос.

– Ты нездоров.

– Я знаю, что говорю, – возразил он.

– Нет. Ты измучен и зол. Если я тебе скажу, что я не виновата, что не я решала, ты мне не поверишь. Да я и не жду, чтобы ты поверил. Меня томит печаль воспоминаний о лунной ночи на берегу океана, когда не было ни вчера, ни завтра. Ты помнишь?

– Помню, – буркнул он.

Она смотрела широко раскрытыми и с виду искренними глазами.

– Когда той ночью я сказала, что любила Гидеона, а потом полюбила тебя, я не лгала. Но эта маленькая искра правды затерялась в паутине обмана, которую дон Луис заставил меня сплести. Я все еще хочу тебя, хочу вернуть ту ночь.

– Никак у тебя появился новый план убийства?

– Прошу тебя, не надо. Дон сам приказал Джонсону.

– Но ты подсыпала в вино отраву.

– Как бы иначе я могла уйти, чтобы поговорить с доном Луисом? Той ночью я убедилась, что мы совершаем ошибку, и хотела изменить наши планы, спасти тебя и Гидеона. – В ее голосе звучала мольба. – Скажи мне, Педро, ты тогда любил? В ту ночь, ну хотя бы немного?

– Может быть, – признался он. – Но это было так давно...

– Всего несколько дней назад. Но теперь ты полон ненависти и готов меня убить.

Он лежал, спокойно глядя на нее, и переполнившее его душу изумление не отражалось на исхудалом суровом лице.

– Давай не будем о любви. Поговорим о том, как мне отсюда выбраться.

– Милый, я для того и здесь. Это было совсем нелегко, дон Луис отчаянно возражал. Говорил, во мне берет верх женщина, а это неверно. В его руках все мое состояние, но я не намерена позволить ему управлять моим сердцем. Я так ему и сказала, и он был очень зол. Но у меня своя дорога. Тебя освободят, мой Педро.

– Каким образом?

– Ты должен быть благоразумен. Мы так и не нашли письмо Гидеона, иначе тебя не засунули бы сюда. Я дону Луису сказала, что ты не хуже Гидеона и, может, даже крепче. Он подумал и согласился, что тебя следует освободить под честное слово потом передать нам письмо.

Первой реакцией Кула было подозрение. Он понял: случилось что-то важное, заставившее их пойти на эту уступку. Но возможности выяснить, в чем дело, у него не было. Он убеждал себя не верить ни единому слову Марии, но не мог погасить в себе надежду. Девушка с любопытством наблюдала за ним, кусая губы. В голосе появилась хрипотца.

– Дона Луиса нелегко было уговорить. Он выдвинет множество мелких условий, но это неважно. С другой стороны... – она запнулась.

Кул бросил:

– Договаривай!

– Мисс Джордан, – спокойно пояснила Мария.

– При чем тут она?

– Она укрылась в вашем посольстве. Мы можем захватить ее, если понадобится, даже рискуя осложнениями. Все можно объяснить бесчинствами толпы. Сейчас мы уверены, что письмо у нее. Дон Луис говорил с сеньором Тиссоном, рассчитывая на взаимные уступки; но сеньор Тиссон ничего не ответил. Итак, мы убеждены, что твоя подруга мисс Джордан владеет нужными нам данными. И если ты не будешь благоразумен, возьмемся за нее.

Вот кошка и выпустила стальные коготки, – подумал Кул.

– Не слишком ли ты напираешь на Элис? – спросил он.

– Разве я так ревнива? Вижу, ты ее еще любишь, хотя я так надеялась... – она с улыбкой прервала. – Ты прав. Не время говорить о любви. Позднее, когда ты поверишь в мои добрые намерения, вернемся к этому еще раз. Можем даже снова найти место во времени, когда не будет ни вчера, ни завтра. Я вижу, ты колеблешься.

– Я думаю о Гидеоне, – пояснил Кул. – Я просил разрешения с ним увидеться, но о нем никто не знает. Или дон Луис думает, что может вернуть его мне в гробу и считать, что сделка состоялась?

– Гидеон жив, – поспешно заявила Мария.

– Где он?

– В соседней комнате. Я знала, что ты захочешь его увидеть. Его перевели сюда.

Кул резко сел и опустил ноги с кровати, совсем забыл, что не одет. Он видел, как глаза Марии скользнули по его телу, плотоядно его лаская, но не обращал внимания.

– Дай мне его увидеть.

– Но, Педро, дверь не заперта.

На первом шаге он качнулся и выпрямился на втором. Девушка кинулась было за ним, потом остановилась. Лицо ее стало странным, почти испуганным. Он прошипел:

– Не трогай меня!

– Педро, пожалуйста, ты еще слаб.

– Я достаточно крепок, отойди!

Новые шаги становились все увереннее. Он добрался до двери и нажал на ручку, чувствуя, как та скользит в мокрых от пота пальцах, потом повернул защелку – и дверь открылась. Комната была похожа на ту, откуда он вышел; свет проникал через дверной проем, где он стоял. В полумраке рисовались громоздкие очертания кровати и двух кресел, и белый прямоугольник другой двери. Но в постели никого не было, в креслах тоже. Кул помедлил в дверях и почувствовал, как затихла Мария, стоявшая вплотную за его спиной.

– Гидеон? – позвал он и услышал частое испуганное дыхание Марии. – Гидеон? – позвал он снова.

Кровать и кресла были пусты. Но в углу комнаты, глубоко в тени, что-то шевелилось, и по размерам это мог быть мужчина. Движения, как у тряпичной куклы, скорченные конечности, квакающий голос, безумное лицо, которое повернулось к нему...

Нет, нет!

И снова шарканье рук и ног, бесформенная груда в углу.

Из горла Кула вырвался стон. Это был не Гидеон, это существо не могло им быть!

Он оглянулся на Марию. Та кивнула.

Глава 18

Брат почти обезумел. Позднее Питер ужасался: неужели в подобное состояние хотели ввергнуть и его?

Когда он шагал через сумрачную комнату в сторону человека в углу, то двигался как во сне, сквозь толстую пелену ужаса, с бессознательным почти бесконтрольным отвращением. Когда Кул опустился рядом на колени, человек что-то косноязычно залопотал. Бесцветный голос казался совсем незнакомым, но в то же время странно близким, как и распухшее лицо, блеснувшее в слабом свете, как выхваченные из тьмы глаза, встретившиеся с его глазами.

– Гидеон, – окликнул Питер. – Гидеон!

– Кто ты?

– Это я, Пит, твой брат.

– Здесь?

– Конечно здесь. Я пришел за тобой.

Огромное тело закопошилось, глаза страдальчески прищурились.

– Это обман. Чудовищная ложь.

– Нет. Посмотри на меня, Гид. Это я, Пит.

Глаза изучали его с нарастающим удивлением. Мария коснулась плеча Кула, и словно нажала на спусковой крючок: ярость прорвалась наружу, он не мог сдержать слез горечи и сожаления. Его переполнил весь гнев, на который он был способен. Прикосновение ее пальцев к его обнаженному телу жгло раскаленным железом.

– Отстань, – процедил он сквозь сжатые зубы.

Ее пальцы продолжали гладить его грудь, она часто задышала, он ощущал тепло ее дыхания, когда ее губы коснулись его плеча.

– Ты видел... Теперь ты знаешь. Это не моя вина...

Он отбросил ее руку. Гнев его не знал границ. Она не женщина, она сам дьявол, олицетворение вселенского зла, животного начала, он должен ее уничтожить!

Мария взглянула на его лицо, отпрянула и подняла руку, защищаясь. Страх мелькнул в широко раскрытых глазах. Она попыталась улыбнуться, но улыбка тут же исчезла.

– Педро...

– Я тебя убью!

– Это не моя вина!

Внезапно она повернулась и кинулась прочь, к противоположной двери. Он бросился следом, схватил ее за руку и рванул назад, когда она уже взялась за ручку. Мария вскрикнула от боли, но Кул безжалостно заткнул ей рот. Она безуспешно пыталась вырваться.

– Не смей кричать, – в бешенстве прошипел он. – Даже не пытайся. Не дергайся!

– Ты делаешь мне больно, – заскулила она. – Моя рука...

– Будет еще больнее, прежде чем я с тобой покончу. Как нам отсюда выбраться?

– Там охрана. Ты не сможешь...

– Нет, сможем. С твоей помощью.

Ее глаза остекленели от страха, и вдруг ее тело приникло к нему, словно ища убежище в его наготе. Кул расслышал неясные звуки, будто кто-то барахтался на полу. Звуки шли из угла, где лежал Гидеон. От отчаяния он тяжело вздохнул. Тело девушки продолжало вжиматься в него, она подняла голову. Кул ухватил ее длинные волосы и безжалостно оттянул голову назад, пока шея не напряглась и остро и упруго не проступила гортань.

– Мария, говори, как нам отсюда выбраться?

– Позволь мне уйти! Я...

Неожиданно Мария ловко извернулась и сунула руку под юбку. Кул слишком поздно заметил нож – длинное тонкое лезвие с изящной рукоятью слоновой кости и гравировкой. Он как в тумане увидел ее лицо, свирепое от ненависти и несмотря ни на что прекрасное. Нож целил в него, и он схватил ее за руку, стремясь уклониться. Левая рука девушки впилась ему в лицо. Когда он вырвался и отшвырнул ее в сторону, она взбешенно зашипела. Под ноги подвернулось кресло, и они оба упали.

Под тяжестью его тела она извивалась, как разъяренная змея, тем самым невольно его возбуждая. Вновь блеснул нож. Кул перехватил ее руку и вывернул запястье так, чтобы отвести лезвие, уколовшее в предплечье. Кровь текла по его пальцам, собираясь в ладони.

Ее грудь вздымалась. Она попыталась в него плюнуть, но рот у нее пересох и язык разбух. Он надавил сильнее ей на горло. Она попыталась ударить его коленом, он нажал локтем ей на ребра. Мария вскрикнула, нож выпал из ее руки. Кул успел его подхватить.

Теперь она лежала обессиленная, тонкая белая блузка лопнула, юбка задралась к талии, обнажая тело, застывшее в непристойной позе. На него это не произвело ни малейшего впечатления. Она совсем притихла, лишь тяжело переводила дух. В ее глазах он ничего прочесть не мог.

– Вставай, – велел Кул. – И ни звука, или тебе конец.

– Педро...

– Поднимайся.

Он прислушался к звукам за дверью. В тюрьме было тихо. Их схватка была короткой и бесшумной. Кул следил, как девушка поднималась на ноги; она даже не пыталась прикрыться.

– Где моя одежда? – спросил он.

– В ящике под кроватью.

– Достань.

Она была на удивление послушна.

Пока Кул одевался, его волнение росло; он был на ногах и наконец собирался в путь. Далекий или близкий, все равно. Другого шанса у него не будет.

Девушка не двинулась с места. Ее глаза неотрывно следили за ним. Открылась дверь в другую комнату, и он увидел Гидеона.

– Пит?

– Мы уходим, брат.

– Пит, откуда ты взялся?

– Не думай об этом. Ты сможешь идти?

– Смогу.

– Ты уверен?

– Я чувствую себя гораздо лучше, чем выгляжу.

А выглядел он ужасно. Крупное энергичное лицо опухло от побоев до неузнаваемости. Одежда была изодрана в клочья, вдобавок он хромал. Но улыбка осталась прежней, и голос – тем же самым.

Это был Гидеон. И это было чудо.

– Мария, ты подлая стерва! – процедил он и посмотрел на Кула: – Ты получил мое письмо?

– Все в порядке. Поговорим об этом позже.

– Ты пришел сюда только ради меня, брат?

– Нет, ради расширения кругозора.

– Она тебя сюда притащила?

– Верно, – Кул почти закончил одеваться. Как это было прекрасно – одеться снова! – Пошли.

Гидеон буркнул:

– Она убила Серафину.

– Знаю.

– Дай-ка мне нож, братишка.

– Нет, давай вначале выберемся.

Кул повернулся к девушке. Та замерла, к чему-то прислушиваясь. Теперь услышал и он – долгий жалобный звук гитарной струны, неясный, приглушенный толстыми стенами.

Как будто холодом повеяло в затылок. Кулу это совсем не нравилось. Он подошел к Марии, в ее широко раскрытых ожидающих глазах страха больше не было.

– Скажи нам, как отсюда выбраться. Где выход?

– Я помогу тебе, Педро. Ведь я тебя люблю. Я помогу, – прошептала она.

– Скажи – и только.

– Вы в том крыле тюрьмы, которое выходит к городу. Я говорила, это квартира капитана Альбразона. Камеры, в которых вас держали – на противоположной стороне. Это крыло занимают охранники и офицеры. Здесь же, этажом ниже, камеры для всякой швали – пьяниц, дебоширов и так далее. Всерьез их никогда не стерегут.

– Куда ведет эта дверь?

– В коридор. Там лестница вниз и комната охраны. Справа, если спускаться по лестнице, расположены камеры. Их всего несколько. Прямо – казарма охраны. Дверь слева ведет вниз, в зал, к которому примыкают комнаты для допросов. Оттуда дверь ведет во двор, где стоят полицейские машины. Там есть ворота, но они редко заперты. Можете захватить одну из машин.

Гидеон буркнул:

– Мне это не нравится.

– Она лжет?

– Она всегда лжет.

Мария взмолилась:

– Прошу вас, верьте мне!

Кул бросил нож Гидеону.

– Покарауль ее. Я пойду проверю.

Он подергал дверь. Та не была заперта. Кул осторожно приоткрыл ее и заглянул в соседнюю комнату. Она была освещена несколькими лампами, он заметил полки с книгами, легкие стулья и окно, выходившее в темный двор. Сверху лился лунный свет, но из-за высоких каменных стен самой луны Кул не видел. Внизу поблескивал металл автомобилей. Он разглядел ворота, о которых упомянула Мария. Высокие железные ворота стояли приоткрытыми. Дальше он в темноте ничего не видел.