Глава 15

Теперь они ехали обратно по тому же пути, каким он въезжал в столицу. На авениде Симона Боливара никто и не пытался их остановить; двое постовых, заметив черный "крайслер", вытянулись и отсалютовали.

Водитель резко повернул направо. Дорога была широкой и с хорошим покрытием; позднее Кул узнал, что это часть трансамериканской скоростной магистрали. Но гладкий участок кончился в нескольких милях от города, и дальше они ехали по обычному шоссе.

Крупный молчаливый парень в рубашке нараспашку вел машину осторожно. Мужчина рядом с ним, такой же молчаливый, вертелся на сиденье и, опираясь на его спинку, нацеливал свой револьвер то на Кула, то на Элис.

По пути не попалось ни единого селения, и сорок пять минут спустя они прибыли в имение Дельгадо. Водитель свернул на боковую дорожку, которая вилась меж высоких деревьев, кроны которых образовывали сплошной шатер. У запертых ворот на зычный звук клаксона появился привратник в мятом комбинезоне. Двое мужчин с оружием в кобурах, стоявшие по обе стороны проезда, пропустили их беспрепятственно.

Длинный низкий дом под красной черепицей, беспорядочно разросшийся из старинной испанской гасиенды, с трех сторон окружал квадратный внутренний дворик. Несколько построек из необожженного кирпича были разбросано поодаль, ближе к подножию гор. "Крайслер" описал дугу и остановился. Рядом уже стояли джип и синий седан.

– Отлично, все в сборе, – буркнул Джонсон.

Никто не вышел им навстречу. Вопреки мрачным предчувствиям, Кул затаил дыхание при виде трех вулканов, величественно вздымавшихся на фоне чуть темнеющего неба. Ближайшую вершину легким нимбом окружал обрывок облака, а над кратером дальней тонкой спиралью поднимался в небо дым.

И красота, и смерть в одном, – подумал он, – подобно этому дому и его хозяйке.

Вслед за Элис Кул миновал тяжелую филенчатую дверь, украшенную крупными шляпками вручную кованых гвоздей. Ни шофер, ни его сосед с револьвером не вышли из "крайслера", и даже Джонсон спрятал револьвер.

– Входите, – велел он. – Ужин подадут через полчаса.

В просторной гостиной было темнее, чем снаружи, в воздухе уже веяло вечерней прохладой. Великолепные кресла в стиле Возрождения и старинные гобелены на стенах создавали атмосферу изысканной роскоши. Их шаги эхом разносились по дому. Джонсон вел их через все здание, через внутренний дворик, где бил фонтан, а в прямоугольном бассейне огоньками сверкали рыбки. Здесь царила атмосфера мира и покоя, которая, по мнению Кула, совершенно не соответствовала ни этому зданию, ни тому, чего следовало ожидать от его хозяев.

Солнце зашло, тени во внутреннем дворике стали длинными и холодными; откуда-то доносились переборы гитарных струн и мужское пение. Эти звуки с трудом пробивались сквозь толстые, почти крепостные, стены огромного дома. Никто не вышел к фонтану их встретить, если не считать стройной индейской девушки. Та скользила от двери к двери, наблюдая за ними полными страха глазами и скрываясь столь же мгновенно, как и появлялась. Человек с гитарой, кто бы он ни был, умолк – песня кончилась.

– Сюда, дамочка, – сказал Джонсон, открыл одну из дверей, выходивших во дворик, и толкнул к ней Элис. Кул бросился следом, но Джонсон его остановил:

– Не сюда, Педро.

– Я останусь с ней, – заявил Кул.

– Не тебе решать. Да не волнуйся, встретитесь за ужином. Все будет прилично, вам обоим нечего бояться, неприятности нам не нужны. У нас с тобой особые счеты, но это может подождать. Дважды тебе повезло, но третий раунд будет за мной, понял?

Элис прошептала:

– Пит, со мной ничего не случится.

– Чувствуйте себя как дома, – ухмыльнулся Джонсон.

Кул лишь краем глаза оглядел комнату, куда поместили Элис, Джонсон тут же закрыл и запер тяжелую дверь. Минутой позже его самого заперли в комнате по соседству.

В комнате с потолком из почерневших балок поместилось немного мебели красного дерева. Единственное окно закрывала железная решетка. Подойдя к окну и подергав решетку, Кул увидел бескрайние кофейные плантации, простиравшиеся за подсобными постройками. В комнате была единственная дверь, через которую он вошел, и она вполне соответствовала толщине крепостных стен. Не просматривалось ни другого выхода, ни хоть какого-нибудь углубления в стене. Стены покрывала облупившаяся штукатурка, и они были такими толстыми, что гасили каждый звук. Кул мог кричать, ломать мебель, – его никто никогда бы не услышал.

Он дважды обошел комнату, безрезультатно ощупывая стены, потом уселся в подвернувшееся кресло и выудил из кармана мятую сигарету. Но тут обнаружил, что нет спичек, отшвырнул сигарету, подошел к окну и стал ждать.

Гитарист заиграл снова; видимо, он находился с другой стороны здания. Кул услышал стук тарелок и голос женщины, бранившей ребенка; мгновенно раздавшийся плач тут же смолк. Наступила тишина. Затем послышался шум заводимой машины, явно джипа. Осветив дорогу, тот умчался обратно в столицу.

Кул ждал.

Он думал про Элис. Интересно, нашел ли Фернандес письмо Гидеона, и жив ли его брат вообще. Смысла гадать о собственной судьбе не было никакого; скоро все выяснится. Он вновь и вновь в мыслях возвращался к Элис и думал о ней с нежной горечью, сожалея, что не смог уберечь ее от опасности.

Он повернулся на щелчок отпираемого замка, когда отворилась тяжелая дверь. В сумраке ему показалось, что за ним прислали подростка. Потом он разглядел, что это молодая девушка в белой блузке, стоявшая в дверях босиком. Когда она улыбнулась, сверкнули жемчужные зубки.

– Сеньор Кул, вы пойдете со мной?

– Конечно.

– Спасибо. Пойдемте со мной, пожалуйста.

Он с опаской ступил во внутренний дворик, но Джонсона поблизости не оказалось. Девушка бесшумно ступала босыми ногами и при этом грациозно покачивалась. Они миновали освещенные окна и направились в тень за фонтаном. Где-то неожиданно закричал попугай, и Кул вздрогнул – нервы его были на пределе. Девушка открыла дверь и доложила:

– Дон Луис, я привела сеньора Кула.

Низкий голос ответил:

– Спасибо, дитя мое. Передай сеньорите Дельгадо, что мы скоро сядем ужинать, я только побеседую с нашим гостем.

Девушка поклонилась, протиснулась мимо Кула и растворилась в темноте. Кул вошел в комнату.

Судя по низким креслам, кушеткам и полкам с книгами на стенах, это был кабинет. Стены отделаны роскошными панелями из местного красного дерева, две лампы на дубовом столе лили мягкий свет, изразцовый пол покрывали пышные ковры. В воздухе витал аромат кубинских сигар. Свет переливался в гранях хрустального графина на столе, рубиновые блики играли на полированной поверхности старинного дерева.

Казалось, и мужчина, протянувший руку за графином, был вырезан из выдержанного красного дерева и так же стар, как само дерево, покрывавшее стены. Кул остановился, уставившись на древнее высохшее лицо, гриву седых волос и черные глаза, с улыбкой встретившие его взгляд.

– Прошу простить, сеньор Кул, что я не встаю. Я Луис де Кастро, мисс Дельгадо – моя подопечная. Садитесь, пожалуйста.

Голос был удивительно силен, с богатым и красивым тембром, а вежливые модуляции великолепно завершали совершенство. Рука, державшая сигару, мягким взмахом указала на ближайшее кресло.

Ему не меньше восьмидесяти, – решил Кул, – но старик еще крепок.

Когда он чуть замялся, тот добавил:

– Вам нечего бояться, сеньор Кул. Мы же цивилизованные люди.

Кул сел.

– Не откажетесь немного выпить перед ужином? Вино согревает мою старую кровь. Есть импортное, из Севильи.

– Нет, спасибо, – сухо отказался Кул. – Я уже пробовал.

– Да, вы осторожны.

– Есть основания, как вы полагаете?

– Простите, этим утром моя подопечная поступила опрометчиво. Это была ошибка. Мы вас недооценили. История с письмом тому свидетель. Моя подопечная искренне верила, что у вас то письмо, которое ей нужно, и не учла, что ваше вмешательство в это дело может создать серьезные препятствия. Она рассчитывала, что легко от вас отделается. Но я уверен, что мы с вами сможем достичь взаимопонимания. Вы – человек разумный, и потому я хочу дать вам возможность оценить наши побуждения и увидеть их в истинном свете.

– Возможно, – хмыкнул Кул. – Но вряд ли это поможет.

– А вы задиристый, – улыбнулся старик. – Надеюсь, что еще до ужина ваше настроение улучшится. Сеньорита Дельгадо была бы довольна.

– Меня не интересуют ее удовольствия.

– Я прожил долгую жизнь, сеньор. Я видел, как приходят и уходят люди, как они рождаются и умирают, видел жестокость и кровопролитие. Некоторые люди умирали, так и не узнав, зачем жили, или на что даны им были их дарования. На свете есть тщета и обреченность, величие и слава, и только от человека зависит, какой путь он выберет и как умрет. Я видел славные дела и благородные жертвы, и видел разрушения, забвения и смерть. Люди, которые умирали ради пустых идеалов, были забыты задолго до их смерти. Это – плата за глупость. Жизнь – самая большая драгоценность, и когда человек умирает по собственной глупости, тем самым он удовлетворяет тщеславие, самолюбие, жадность и амбиции других людей, о чьих истинных мотивах даже не подозревал.

Старик на мгновение затянулся сигарой. Его скрюченные пальцы были тверды, как сталь. Черные глаза понимающе смотрели на Кула.

– Простите мою бессвязную речь. Но это предмет, в котором я чувствую себя достаточно сильным. Это накапливалось во мне долгие годы, и я в большей степени согласен с теми философами, которые утверждают, что все – суета сует, и люди по природе глупы. Я очень близок к смерти, сеньор Кул; я к ней почти в три раза ближе, чем вы живете на свете. Судьба мне улыбнулась, позволив одолеть глупости юности и амбиции человека зрелых лет. Я мудрее вас и говорю с вами примерно так, как говорил бы с сыном, которого, увы, у меня никогда не было. Все мужчины мои сыновья, я желаю им всем добра, и мне больно видеть, как рушатся их жизни ради призрачных идеалов.

В комнате воцарилась тишина. Кул ждал.

– Вы человек умный и осторожный, – продолжал дон Луис. – Прочувствуйте мою позицию, обдумайте ее и попытайтесь опровергнуть мои аргументы. Вы думаете, я вас обрабатываю – так может думать любой янки. Это верно, потому что жизнь – любая жизнь – это драгоценность, и печально видеть, как ее тратят на глупости. Быть может, потому что мне осталось слишком мало, я черпаю жизнь у других, чтобы продлить свою. Я не желаю ни вашей смерти, сеньор, ни смерти вашего брата или вашей прекрасной возлюбленной. Возможно, это звучит слезливо и сентиментально, но в жизни каждого мужчины самое важное – это его женщина. Сеньорита, которая приехала в Гватемалу, чтобы найти вас, вам очень дорога. Ваша любовь к ней глубока, а ее чувства ясно видны по ее глазам. Она самая большая ваша драгоценность, сеньор Кул.

Кул тихо спросил:

– Мой брат еще жив?

Старик кивнул.

– Вы уверены?

– Я видел его не больше трех часов назад.

– Где?

– В тюрьме.

– Он невредим?

– У него только легкие ссадины. Я сказал ему, что вы здесь.

– Вы можете добиться его освобождения?

– В течение часа, сеньор.

– Хорошо, – кивнул Кул. – Называйте цену.

Старик улыбнулся. Его глаза казались осколками черного обсидиана.

– Вы с братом, сеньор Кул, воюете с ветряными мельницами, подобно нашему бессмертному Дон Кихоту. Успеха вам не видать, я говорю серьезно. И хочу напомнить мои слова, уже однажды здесь сказанные. Я предлагаю вам не губить вашу жизнь и жизни близких и дорогих вам людей из-за глупых затей, которые не имеют для вас никакого значения и могут быть забыты уже завтра. Вам принимать решение, но помните, что я сказал. Верю, вы выберете самое мудрое решение. Вы человек порывистый, подобно большинству ваших соотечественников. Это похвальная черта характера. Она позволяет сразу добраться до существа проблемы и попытаться решить ее как можно быстрее. Возможно, вы с нетерпением ждете конца моих бессвязных рассуждений. Вы молоды, и они вряд ли производят на вас впечатление. Но я хочу, чтобы вы помнили про них сегодня вечером, когда будете принимать решение. Проблема предельно проста.

Старик развел руками. Его ладони были удивительно белыми и мягкими, словно их вымочили в горячей воде, и резко контрастировали с остальным обликом – корявым и сухим, словно вырезанным из старого дерева. Кул подумал, что его ладони похожи на рыбье брюхо.

– Ваша цена? – повторил он.

Дон Луис ласково спросил:

– Вы сознаете безнадежность своего положения? У вас нет выбора – точнее, выбор между бессмысленной гибелью и быстрым безопасным возвращением вас, вашего брата и сеньориты Джордан. Мы знаем больше, чем вы думаете. Мы знаем, что в письме Гидеона немало информации, губительной для нас. Вы оказались достаточно умны, чтобы перехитрить во время путешествия мою подопечную, но согласитесь, теперь ситуация изменилась. Если сеньорита Джордан прибыла сюда, значит, она привезла вам настоящие данные, заключенные в последнем письме Гидеона. Мы уже искали письмо в ее багаже, но, честно признаюсь, не нашли. Следовательно, она передала его вам, и письмо теперь у вас.

– Да, – кивнул Кул.

– Такой пустяк – всего несколько страничек – в обмен на три жизни.

– Это ваша цена?

– Не больше и не меньше.

– А если я откажусь?

Дон Луис ухмыльнулся.

– Откажетесь?

Где-то ударили в гонг, и мягкий звучный гул разнесся по всем закоулкам.

Дон Луис медленно и осторожно поднялся с кресла. Он оказался на удивление высок, почти такого же роста, как Кул. В черных глазах искрилась усмешка.

– Мы собираемся ужинать. Нет никакой нужды спешить с решением.

– Я могу дать ответ немедленно, – возразил Кул.

Старик испытующе посмотрел ему в лицо, улыбнулся и покачал головой.

– Я бы предпочел дать вам время подумать.

От патио столовую отделяли большие стеклянные двери.

Звучала музыка, полные печали и безответной тоски гитарные аккорды сливались в ночной прохладе в один трепетный звук. На белоснежной льняной скатерти красовалось тяжелое старинное столовое серебро с вензелями. Пламя тонких свечей в тяжелых канделябрах словно застыло в неподвижном воздухе.

Дон Луис сидел во главе стола. Кул оказался справа от него, а Элис – слева. В другом конце стола сидела девушка с пышными каштановыми волосами, которая называла себя Серафиной Дельгадо. Еда была великолепной, прислуживали за столом молчаливые смуглые девушки в белых блузках и красных индейских юбках.

Контраст между двумя девушками бросался в глаза. Молчаливая бледная Элис не спускала глаз с Кула, лишь изредка вопросительно поглядывая на девушку необыкновенной экзотической красоты. На Серафине было светлое платье того едва уловимого бирюзового оттенка, каким бывает море в штиль далеко на горизонте, когда только зашло солнце. Ее пристрастие к драгоценностям майя воплотилось в тяжелом серебряном браслете на левом запястье и двух серебряных зажимах размером с монету в виде голов мучеников, которые поддерживали глубокое декольте. Гордо вздымалась ее пышная грудь, элегантно подчеркнутая изумительным парижским кроем платья.

Глядя на нее, Кул с трудом мог представить, что это та самая девушка, с которой он пересек континент, с которой прошлой ночью спал, которая бросила его одурманенным и обреченным на смерть. Ничто об этом не напоминало. Ее рукопожатие было холодным и твердым, улыбка казалась искренней.

– Как славно снова видеть вас, Педро! Счастливый случай свел нас с вами в гостях у Дона Луиса. Для меня это так же приятно, как возвращение домой.

Внешне все выглядело благопристойно, ужин выдался приятным и спокойным, разговор плавно перетекал от политики к меню и обратно. Элис говорила очень мало. Кул нашел двусмысленное наслаждение в вежливом притворстве и забавлялся этим, выжидая. Подали бренди. Ток Джонсон не появлялся.

Мысли Питера мчались параллельно разговору. Что их ждет? В атмосфере этого дома витали жестокость и насилие, и лишь дело времени, когда зло обретет свой зримый облик. Он смотрел на Элис, любовался ее золотыми волосами, поражался, как он мог, какое имел право втянуть ее в столь опасное дело? Да, она приехала по собственной воле, но едва ли сознавая весь трагизм событий, в которые вмешалась. Мысль о том, что она окажется в лапах Джонсона, доводила до безумия.

Он поспешно проглотил бренди и принял предложенную доном Луисом черную кубинскую сигару. Старик принялся за межамериканские проблемы, вникая в щекотливые детали с проницательностью государственного деятеля, рожденного для политических интриг.

– То, что мы здесь делаем, – утверждал дон Луис, – может оказать воздействие на общую ситуацию в мире. Усилия вашей страны направлены в неверном направлении. Вы, сеньор Кул, придаете слишком большое значение материальным вещам, кофе или тому зелью, которые мы переправляем контрабандой. Но мир нужно завоевывать руками союзников, иначе никакие эмбарго на оружие, технологическое превосходство или даже индустриальная мощь не помогут. Ваши представления об истинной демократии, равенстве и правах человека – конечно, хорошо. Но если вы с пренебрежением относитесь к союзникам, вы потеряете все. А немножко кофе, немножко коки, немножко оружия – какое они имеют значение, если важен результат? Главное – вам будет на кого опереться.

– И попутно вы становитесь богаче, – сухо заметил Кул.

– Это личный вопрос, – старик пожал плечами. – Нужно быть эгоистом, иначе будешь обречен – как овца в волчьей стае. Кул повернулся к девушке с каштановыми волосами и бесстрастным тоном поинтересовался:

– А как думаете вы, Мария?

– Я должна согласиться с доном Луисом, – она было улыбнулась и тут же запнулась. Улыбка сразу улетучилась. На мгновение в комнате воцарилась тишина, лишь из патио доносились трепетные звуки гитары. Лицо девушки поблекло. Ее глаза уставились на старика, а руки безвольно упали на белую скатерть. – Мария? – переспросила она.

– Ведь вы Мария, верно? – тихо спросил Кул.

Дон Луис пришел на помощь своей подопечной:

– Сеньор Кул, вы ошибаетесь...

Девушка тяжело вздохнула.

– Да, неудачно получилось. Мы вас недооценили, сеньор Кул. Вы правы. Дон Луис, притворяться нет нужды. Он оказался хитрее и поймал меня.

Дон Луис встал.

– По-моему, ужин окончен.

Девушка расхаживала по комнате взад-вперед, словно львица в клетке, бессознательная грация и красота ее движений покоряли.

В комнате стояла тишина. Мужчину с гитарой отослали прочь. Это помещение в одном из концов широко раскинувшегося дома было удалено от других, стены его оставались голыми, а из мебели тут были только несколько стульев. Элис сидела на одном из них возле маленького узкого окошка и следила за метавшейся Марией. Кул стоял рядом. Старик расположился у двери, держа последний бокал бренди. Тяжелая грива седых волос отсвечивала ровным сиянием, контрастируя с обветренным пергаментом лица.

Мария Дельгадо долго молча смотрела на Кула, потом спросила:

– Откуда вы узнали? Кто сказал?

– Это чистая догадка, – сказал он.

– Вы лжете. Кто-то вам подбросил эту мысль. Кто? Кто об этом знает?

– Все, – спокойно бросил Кул.

– А доказательства? Никто ничего доказать не сможет, верно?

Кул улыбнулся и ничего не ответил. В глазах Марии клокотала ярость, которая угрожала взрывом. Он понимал, что провоцирует ее сбросить маску и продемонстрировать весь свой необузданный нрав. И еще лучше понимал, что когда маска окончательно спадет, жизнь его не будет стоить ломаного гроша. Но нужно было любым путем добиться истины, заставить ее себя выдать.

Он негромко заметил:

– Было много зацепок, чтобы найти разгадку. Серафина была девушкой Гидеона; они любили друг друга. А вы с Серафиной, хотя и были близнецами, ненавидели друг друга, как соперницы. Обе хотели заполучить Гидеона, но он выбрал Серафину. И они вместе выступили против вас и вашей банды. Все красивые речи, которые я здесь слышал, – просто-напросто дымовая завеса для ваших делишек. Серафина помогла Гидеону собрать нужные ему сведения, вы ее убили и присвоили ее имя и облик, чтобы уничтожить Гидеона и выиграть время для спасения. Вы отправились на север под именем Серафины, и вместе с Рамоном Гомесом давили на меня, пока не произошла осечка – я убил Гомеса. Вы были не врагами, а компаньонами, когда искали письмо Гидеона и старались запугать меня. Согласен, это вам удалось. Я запаниковал, поехал с вами, но Гомес слишком активно включился в игру. Когда он погиб, вы получили идеальную возможность держать меня на поводке. Я пустился в бега, и вы вели меня за ручку. К счастью, вы дали достаточно поводов для подозрений насчет ваших мотивов. Я почувствовал, что вас интересует только письмо. И решил, что стоит вам его заполучить, как вы и пальцем не пошевелите, чтобы мне помочь. Тогда я заставил вас поверить, что материалы Гидеона у меня, и вы сумеете легко их получить. Но тут вы потерпели неудачу. Письмо получила Элис и привезла его мне.

В разговор вступил дон Луис:

– И вы утверждаете, что оно у вас?

– Да.

– У вас лично?

– Разумеется, нет.

– Мы вас обыщем.

– Я этого ожидал.

– Возможно, пойдем даже дальше.

– Этого я тоже ожидал.

– И не боитесь?

– Нет, боюсь.

Дон Луис вздохнул и заметил:

– Я слушал вас с растущим беспокойством. Есть люди, которые в подобных ситуациях не в состоянии услышать голос разума. Но теперь я снова полон надежд, сеньор Кул. То, что вы знаете и что подозреваете, никак не может повредить нам. Где материалы, которые украл ваш брат?

– Там, куда вам не добраться, – заверил Кул.

Мария остановила свой бесконечный бег.

– Мы теряем время. Он похож на Гидеона. И что бы мы ни делали, будет держать рот на замке.

Старик вкрадчиво заметил:

– Но есть существенная разница. Гидеон любил твою сестру, дорогая, и видел ее смерть. Он знает, что она мертва, и вместе с ней он потерял то, что никогда не вернуть. Для нас дело сложилось неудачно: смерть Серафины придала ему сил, которых мы не одолели. Присутствующий здесь сеньор Кул находится в другой ситуации. Мисс Джордан здесь, с ним, на его глазах. И до сих пор она жива и невредима.

Дон Луис повернулся к Кулу, и глаза его холодно блеснули.

– Вы думаете, сеньор, мы оставим вас в покое, имея столь весомый аргумент? Судьба вашей прекрасной дамы заставит вас вернуть письмо. Мы можем пригласить сюда вашего друга Джонсона. Так что нет смысла торговаться. А если вы окажетесь так же упрямы, как ваш брат, мисс Джордан может рассказать нам все, что мы хотим. Так что все проще простого. Моя сентиментальность зашла слишком далеко. Но дальше ни шагу. Мы потеряли слишком много времени.

Мария сказала:

– Я зову Джонсона.

В ней полыхала такая злоба и ненависть, что Кул ее едва узнавал и удивился, как мог считать ее красавицей. Она – взбесившаяся дикая кошка, – думал он, – так же свирепа и жестока. Теперь он понял, что она сама не хотела никакого соглашения, что между ней и стариком был из-за этого конфликт. Она хотела видеть его страдания, страдания Элис в лапах Джонсона; она все это предусмотрела. Это ясно читалось по блеску ее глаз, по ее вдруг пересохшим губам.

Раздался робкий стук в дверь. Мария помедлила, затем повернула бронзовую ручку. За дверью с испуганным лицом стояла девушка-индеанка. Не поднимая взгляда от своих босых ног, не глядя на людей в комнате, она что-то торопливо заговорила по-испански. Кул уловил: "сеньор Тиссон". Мария что-то крикнула, девушка поклонилась и убежала. Едва она исчезла, Кул услышал звуки приближавшихся шагов и громкую английскую речь.

– Сюда! Где он?

В дверях появился посол. Его суровое костлявое лицо напряглось, глаза прощупали присутствующих, он вздохнул и сообщил кому-то сзади:

– Он здесь.

Вперед шагнул лейтенант полиции, явно подавленный и напуганный. И тут же начал извиняться перед Марией Дельгадо и доном Луисом. Старик махнул рукой, прервав его.

– Сеньор Кул, вы понимаете, что он говорит?

Кул взглянул на Тиссона, но ничего не смог прочесть по бесстрастному лицу.

– Вы и морская пехота, – хмыкнул он, – подоспели вовремя, как по мановению волшебной палочки.

Тиссон холодно посмотрел на него.

– Вы так считаете? Боюсь, для вас уместнее другое выражение: из огня да в полымя. Вас арестуют по моему требованию и по запросу полиции Филадельфии за убийство Рамона Гомеса, лейтенанта гражданской гвардии Гватемалы.

Глава 16

Насколько понял Кул, официального запроса все же не существовало. Возвращение в Гватемалу в полицейской машине заняло на удивление мало времени, и он почти не обращал внимания на дорогу, с благодарностью вспоминая, что в последний момент Тиссон предложил Элис убежище в посольстве. Теперь она была в безопасности, и Кул подумал, что следовало быть благодарным послу хоть за это.

Полиция особого рвения не проявляла. Он видел высокие стены, окружавшие двор, куда въехала машина, но само здание ничего ему не говорило. Его не встретил ни судья, ни кто-либо еще. Просто его быстро провели по полутемному коридору, и только возле двери в камеру все и произошло.

Кул не был уверен, бил его лейтенант или конвоир, не понял, откуда пришелся удар. Конвоир открыл темную массивную дверь камеры, внутри царила темнота. Потом повернулся и схватил его за руки, словно подталкивая внутрь. И в этот миг как будто взрыв расколол его затылок, и он рухнул вперед, в темноту, проехавшись руками и коленями по каменному полу. Он постарался подняться, не совсем еще понимая, что делает, и тут его ударили ногой, потом еще раз, и он пополз вперед, подальше от порога, а конвоир с грохотом захлопнул железную дверь.

Грохот захлопнувшейся двери звучал в ушах, казалось, целую вечность. Поначалу он ощущал только бесконечную темноту вокруг да тошнотворную боль. Потом пульсирующая боль чуть ослабла и он услышал чей-то голос, монотонно и уныло изрыгающий проклятия. Понадобилось время осознать, что эти звуки издает он сам.

Он чуть двинулся с места, но руки подкосились под тяжестью тела. Пол был из грубого камня, пальцы нащупали залитые цементом щели между плитами.

Пульсирующая боль постепенно отступала. Кул постарался выпрямиться, сидя на полу. Его вдруг охватил страх слепоты – ведь он не видел, ничего не видел. Ему никогда еще не приходилось очутиться в такой полной темноте. Он очень осторожно ощупал лицо, потом затылок. На затылке оказалось немного крови, но совсем чуть-чуть.

Когда он поднял руку, пытаясь взглянуть на светящийся циферблат, то увидел, что стекло разбито и часы стоят. Он не имел представления, сколько прошло времени, и никак не мог сориентироваться. Конечно, следовало еще по дороге узнать, что его ожидает, но он пока не готов был думать о своем будущем. Не стоит забывать, что Тиссон присутствовал при аресте. Утром он узнает больше. Возможно, вернется Тиссон. Но главное – Элис спасена, за нее можно не беспокоиться и попытаться по возможности устроиться поудобнее.

Но камера для комфорта оказалась мало приспособлена. Когда он наконец смог двигаться вдоль каменной стены, оказалось, что там меньше шести футов вдоль и всего четыре – поперек. Это казалось невероятным, он обошел ее еще раз и добрался до двери; та была из толстой стали и полностью занимала всю стену. Пол был совершенно голым. Не было ни койки, ни раковины, ни туалета. Размеров камеры едва хватало для того, чтобы вытянуться на каменном полу.

Когда он поднял руки вверх, то обнаружил, что потолок лишь на пару дюймов выше его головы.

Окон не было. На миг он запаниковал, не находя источника воздуха, и вернулся к двери, обследовав ее более тщательно. На ней был грубый узор из дырочек шириной в дюйм, пробитых в цельной стальной панели; возможно, их было около дюжины. Свет через них не проникал.

Его трясло, он сел в изнеможении, приткнувшись спиной к шершавой поверхности стены напротив двери, а плечом забившись в угол. Тьма обволакивала, казалось, он ощущал ее движение. Долго, очень долго, пока затихала боль в затылке, он прислушивался, стараясь уловить звуки приближающихся шагов; но никто не приходил. А спустя некоторое время так сидя и заснул. Сон был полон сбивчивых видений, ни одного из них он не мог вспомнить, когда проснулся.

Кул попытался встать, цепляясь за стены, но сырость камеры и неудобная сидячая поза сковали тело, вызывая боль в каждом суставе, в каждой мышце. На миг он перестал ориентироваться и припал к полу, слепо глядя в кромешную тьму и ничего не понимая.