– Не знаю. мы ведь только взлетели. – я посмотрел на часы, – десять минут, как взлетели. Еще Афганистан.
      – Зачем вы меня увозите!!! – взвыл Сарвари. На шее у него вздулись вены, плечи тряслись. «Плачет, что ли?»– подумал я.
      – Скажи пилоту, пусть разворачивается! Я не оставлю Родину в такое время! Я подниму мой народ!!! – не отрываясь от иллюминатора, кричал в истерике Сарвари. Он повернулся ко мне, и я увидел, что глаза у него налились кровью, а по лицу градом катился пот:
      – Мой народ верит в меня!!! Я растопчу кровавого Амина!!! Мне стало не по себе. Как бы его удар не хватил! Внезапно Сарвари обмяк и тяжело опустился на покрытый заклепками дрожащий алюминиевый пол салона.
      Я подсел рядом. Отстегнул от пояса флягу с водой.
      – Вот. Попейте воды.
      Сарвари припал к фляге, и вода стекала ему на грудь. Потом он плеснул на ладонь и вытер мокрое лицо и шею.
      – Сердце болит, – прошептал он.
      – Все будет хорошо! – сказал я и побежал к пилотам за валидолом.
 
      Глотов беспокойно посмотрел в сторону иллюминатора.
      – Знаешь, а ведь они могут поднять истребители. Тогда нам конец.
      А ведь точно! Лету истребителю из Кабула до Баграма пять минут. Если они хватятся – лучше не придумать. Самолет упадет в горах: и через сто лет никто не найдет! Вот черт! Я вспомнил, что еще в Баграме обратил внимание на то, что будка стрелка в хвосте самолета наглухо задраена. Значит, мы в воздухе практически безоружны.
      – Пойдем сходим к пилотам, – предложил я. В кабине было тесно и душновато.
      – Вентиляция барахлит, – пояснил командир корабля, – ничего страшного, скоро будет прохладно. Вам там в салоне не холодно?
      – Да нет, нормально. Граница скоро?
      – Уже скоро. Там наши уже подняли звено истребителей для нашей встречи и сопровождения.
      – А что же раньше не подняли? – спросил Глотов.
      – Нельзя им далеко залетать на чужую территорию...
      А потом мы все вместе: три опальных министра, Глотов, я и трое наших ребят – сели перекусить. Прямо на полу расстелили какой-то брезент. Распили глотовскую поллитровку, закусили чем Бог послал.
      Тут-то я и почувствовал усталость. Посмотрел на часы: около трех. А сколько событий! Перед глазами промелькнули пыльные кварталы Кабула, бесконечная пустынная дорога перед КПП, испуганное лицо лейтенанта.
      Самолет, выравниваясь после крена, заходил на посадку. Мы долго катились по бетонке и наконец заехали на какую-то, по-моему, самую дальнюю стоянку. Смолкли двигатели.
      Несколько минут назад братавшиеся с нами опальные министры правительства Тараки сразу стали какими-то чужими, отстраненными. Что их ждет здесь? Как сложится дальше их судьба? Я попытался представить их чувства. Официально они как бы уже не существуют. Они вне закона своей страны. У них нет никаких документов. Они вообще не существуют в природе! Их нигде нет: они перешли на нелегальное положение. Да. Не позавидуешь. Но с другой стороны, все верно: чем выше заберешься – тем больнее падать вниз. И все равно их жалко.
      Оказалось, что мы приземлились в Ташкенте.
      Глотов взял меня за плечо:
      – Все. Приехали, слава Богу! Выпускай этих. троих. Свое оружие и вещи пусть забирают с собой. Вы – летите на Москву.
      – Есть! – ответил я.
      Мы приземлились на военном аэродроме «Чкаловский». Отсюда мы вылетали в неизвестность почти три месяца назад. Нас встречал сам Григорий Иванович Бояринов.
      – Ну, герои, как долетели? Здорово! – он жал нам руки, был радостно возбужден. – Все в порядке? Без потерь? Молодцы!
      Примерно через час, когда уже стемнело, мы въезжали в ворота родного объекта в Балашихе. Здесь стояли высокие разлапистые ели, желтым и багряным отсвечивали в лучах автомобильных фар клены. Накрапывал мелкий дождик. Было свежо, прохладно и очень тихо... Вот где воздух Родины! Здесь можно вздохнуть полной грудью! И запахи-то все родные. Пахнет лесом, влагой, грибами и сладостной прелью опадающих листьев. Красота! Да. Это вам не потная и вонючая Азия! Одно слово – Россия.
      Нас разместили на первом этаже центрального учебного корпуса: деревянный двухэтажный особнячок, где мы жили до Афганистана, был занят. Там жили ребята, которые ранее кончали наш КУОС. Их призвали со всех краев необъятного Союза. Сейчас они проходили краткий курс переподготовки, а потом на самолет – и в Афган.
      Мы пошли сдавать оружие и амуницию. Потом к нам в комнату прибежал дневальный солдат с красной повязкой и сказал, что нас вызывает начальник объекта полковник Бояринов.
      Мы поднялись на второй этаж, постучали, зашли в кабинет Григория Ивановича.
      Григорий Иванович с озабоченным и значительным видом начал так:
      – Ну что, ребята. Вопрос о вас еще решается. Поэтому – дисциплина и еще раз дисциплина. О том, что видели там и что знаете, – молчок. Никому! Ясно? Это приказ даже не мой, а вышестоящего командования!
      Помолчали.
      – Ну, что... Я думаю, все всем понятно... Так что оформляйте документы, езжайте по домам. В отпуск. Потом видно будет.
      – Григорий Иванович, да мы особо-то и не устали! Мы готовы обратно лететь. – начал я.
      Бояринов собрал бумаги со стола, сложил их в папку. Встал.
      – Езжай домой. Спокойно отдыхай, раз уж прилетел, – он усмехнулся, – искатель приключений!
      Он положил папку в сейф, запер его на ключ, опечатал, положил ключи с печатью в карман брюк.
      – Все. Спокойной ночи. – Григорий Иванович печально вздохнул. – Не бойся, на твою жизнь войны хватит! Скоро вызовем обратно.
      Через трое суток я был дома.

Глава 22

      Афганистан произвел на меня неизгладимое впечатление. В родном городке мне уже было тесно. Я вдруг почувствовал, что мир огромен и что чужеземными краями можно любоваться не только по телевизору в «Клубе кинопутешественников», а самому, воочию. Рутинная и скучная жизнь опера в заштатном городке для меня, уже вкусившего сладкий и ядовитый аромат тайных операций, политических интриг, опасностей и военных приключений, казалась скучной и пресной. Неодолимо тянуло снова окунуться в водоворот событий. По ночам мне снился Кабул, его пыльные кривые улочки, глинобитные домишки, как ласточкины гнезда, лепившиеся по склонам гор.
      Время от времени, выходя из дома, я ловил себя на мысли, что мне чего-то не хватает, что я что-то забыл. Потом спохватывался: при мне не было оружия! Ведь все это время я не расставался с пистолетом и автоматом. Да и гранаты все время мы таскали с собой.
      Я тщательно просматривал от корки до корки все газеты, но там ни единой строкой Афганистан не упоминался. Как будто его нет вообще. Что там творится? Как разворачиваются события?
      Рассказывать было можно только то, что я был в качестве советника в Афганистане. Это – для руководства Управления и отдела. И все. А насчет того, что видел, что там делал, – молчок. Это был приказ. Никому ни слова. Даже генералу. По-моему, даже шифровка была разослана по всем Управлениям, чтобы нас никто не расспрашивал.
 
      Как-то в начале ноября, уже после того как я отгулял отпуск, меня вызвали в финансовый отдел.
      – Вот, распишитесь, – сказала пожилая финансистка, подавая мне бланк.
      Я расписался. Она отсчитала мне деньги: двести двадцать рублей новенькими десятками.
      – А что это такое? – спросил я.
      – Все вопросы в отдел кадров, – сказала она, поджав губы. Я уже открывал дверь, когда она сказала:
      – Это по шифровке из Москвы. Приказано выдать премию в размере месячного оклада за успешное выполнение правительственного задания. – финансистка с любопытством смотрела на меня. – А что за задание, а?
      Я пожал плечами:
      – Не знаю. Наверное, за хорошую учебу в Москве.
      Ну что ж, приятно, что не забыли. Видимо, бюрократическая машина все же крутится, я где-то числюсь, обо мне помнят там, в Москве. Это отрадный факт. Да и деньги – это всегда кстати, особенно когда их постоянно катастрофически не хватает.
      Стояла поздняя осень. Зачастили дожди со снегом. День заметно уменьшился: уходишь на работу – еще темно, приходишь с работы – уже темно. В городе слякоть. В общем, настроение ужасное.
      А тут еще случилась весьма неприятная история. Дело было под 7 ноября – в канун очередного юбилея Великой Октябрьской социалистической революции. Намечалась какая-то очередная партконференция.
      Она проходила в Доме политпросвещения. Мы, практически весь оперсостав, должны были стоять на входе, на дверях в зал, за кулисами и прочее. Что самое интересное, оружие нам на такие мероприятия не давали. Почему? А черт его знает! Может быть, именно потому, что реальной опасности не было. Получается, что они нас задействовали просто для интерьера, поднятия своего собственного престижа и значимости. Как, например, толстосумы для престижа заводят породистых собак. Опера были недовольны: нас уже затаскали по таким мероприятиям. Роль швейцара была крайне неприятна. Кто-то из наших горько пошутил насчет того, что скоро нам придется обеспечивать безопасность пионерских сборов и собраний октябрят.
      Я стоял на дверях в зал и должен был проверять у всех входящих наличие партбилета и специально отпечатанного по такому случаю приглашения. Большая часть добросовестно предъявляла необходимые документы, однако попадались и гонористые. Один из таких, породистый, крупноголовый, гладкий, в отлично сшитом импортном костюме, шел, задрав нос и с каменной мордой.
      – Ваш партбилет и пригласительный, пожалуйста! – вежливо обратился я к нему (на инструктаже начальник 5-го отдела все время упирал на необходимость вежливости и тактичности в обращении с делегатами).
      Он капризно поджал тонкие губы, брезгливо посмотрел на меня, как на какое-то мелкое неприятное насекомое. Предъявлять документы он явно не собирался, намереваясь пройти просто так.
      – Стоять! – тихо, но жестко и угрожающе скомандовал я и заступил ему дорогу.
      По роже этого надутого индюка явственно было видно, что он никакой не террорист и не посторонний человек с улицы. Но мне вдруг стало обидно. Какого черта! Вы же сами установили такой порядок: все должны предъявить документы! Так исполняйте! Или порядок не для всех? И вы выше этого порядка? Тогда на какой хрен нас сюда притащили? Просто для мебели?
      Позади столпился народ.
      – В чем дело? Почему стали? Что вы, побыстрей не можете пропускать? – доносились голоса.
      – Ваши документы! – повторил я.
      Застопоривший всех индюк барственным жестом правой руки попытался оттолкнуть меня, как бы отстранить внезапно возникшее у него на пути досадливое препятствие.
      В голове у меня промелькнула мысль о том, что этого делать не надо, но я уже ничего с собой поделать не мог. Едва только его рука коснулась моего плеча, я быстрым и почти незаметным движением правой руки захватил его ладонь, легонько сжал и потянул чуть влево и вниз. Если бы я это сделал чуть порезче, двумя руками, с приседом, да еще с отвлекающим ударом ногой в пах или под колено, эффект, конечно же, был неизмеримо больше: противник бы моментально оказался на полу с порванными связками кисти руки. Но я просто хотел показать этому самодовольному барину, что мы, сотрудники «конторы», не холуи и что людей, которые исполняют служебные обязанности, надо уважать! Поэтому, сделав только чуть-чуть больно, просто обозначив эту боль, я тут же отпустил его и с невинным лицом повторил:
      – Ваш партбилет, пригласительный билет, пожалуйста! Тут этот индюк поднял такой крик! Он орал, что уже сегодня вечером я буду уволен и прочее, прочее. Но напролом уже не лез, отошел в сторону. К нему сбежались какие-то люди. Смотрю, с взволнованным лицом подбегает начальник 5-го отдела, ответственный за наше участие в мероприятии. Раньше он сам работал в парторганах, а в КГБ попал по партнабору: для «укрепления». Потерпевший, увидев наконец-то знакомое лицо, начал орать на него, а тот стоит, как побитая собака, только головой кивает. После накачки начальник подскочил ко мне.
      – Иди сюда! Сергей, встань вместо него! – прошипел, ухватив меня за рукав и увлекая в сторонку.
      – Ты что наделал?
      – Ничего.
 
      – Почему не пропускал этого товарища? Ты ему чуть руку не сломал!
      – А он документы не предъявлял! Пытался силой прорваться в зал, – заявил я и с невинным видом предположил: – Может, он террорист?
      – Какой он на хрен террорист! – яростно заорал начальник, но тут же испуганно оглянулся, прикрыл рот ладошкой и продолжал уже шепотом:
      – Да это же товарищ... – он назвал какую-то фамилию, которая мне ничего не говорила.
      – Ну и что? Я такого не знаю.
      – Да он же заместитель. – тут он назвал какую-то должность, типа «предрика» или что-то тому подобное. – Ты таких людей должен знать в лицо!
      – Откуда я их могу знать? Я с ними не выпиваю, а по работе имею дело только со своей агентурой да с интуристами или инодипломатами! В крайнем случае – с фарцовщиками!
      – Ну, товарищи, я не знаю, у меня нет слов! Вон отсюда! Я вас снимаю с задания. Завтра будем с вами серьезно разбираться!
      Назавтра мне устроили головомойку, но я держался твердо и уверенно. Был инструктаж. Меня поставили на проверку документов. Неизвестный гражданин документы не предъявлял. Пытался силой проникнуть в зал заседания. Я его не пропускал. Раньше я его не видел. Он мне не представлялся. В конце концов от меня отстали и потом долго не подряжали на такие мероприятия. И слава Богу!
      От этой истории на душе остался очень неприятный осадок. Тошно здесь, а деваться некуда! Выход один: ждать очередного вызова (Бояринов ведь обещал!) и там пробивать себе и своей семье будущее, бороться за него.

Глава 23

      Уже и снежок выпал, и вот однажды утром секретарь нашего отдела баба Клава (она еще в войну партизанила, работала в СМЕРШе) позвонила и сказала, что меня вызывает генерал.
      – Баба Клав, а чего он меня вызывает? – спросил я, зная прекрасную осведомленность нашей секретарши обо всех интригах и событиях в Управлении.
      – Не знаю уж, что ты натворил, – ответила она ворчливо, но доброжелательно, – правда, не знаю. Беги скорей, сказали, чтоб срочно прибыл.
      Бегом я спустился на этаж ниже. Секретарша генерала сказала:
      – Проходи, Иван Васильевич тебя ждет. Я сел у приставного столика.
      – Ну, как дела? – спросил генерал.
      – Нормально, – настороженно ответил я.
      – Как в семье?
      – Все в порядке, – пожал я плечами.
      Иван Васильевич помолчал, пожевал губами. Потом взял со стола папку, открыл, просмотрел лежащую в ней бумагу. Передал папку мне:
      – Вот ознакомьтесь и распишитесь.
      Это была шифротелеграмма из Москвы.
      «...командировать старшего лейтенанта... в течение 48 часов... прибыть в Москву на объект... с последующим выездом в загранкомандировку сроком до полугода.»
      Это был вызов в Афганистан! Ура!!! А может быть, в Польшу? Там как раз в то время злодействовала «Солидарность» и обстановка была крайне нестабильная, поговаривали о возможном вводе наших войск. Все равно – ура!!!
      А дома меня ждал сюрприз. Узнав о командировке, вдруг взбунтовалась моя жена Таня.
      – Никуда ты не поедешь! – категорически заявила она. – А если и поедешь – то только с семьей! Со мной и с детьми!
      Я пытался объяснить, что в отряд спецназа жен и детей не берут, но все было тщетно. Разговор шел на повышенных тонах:
      – Я не хочу оставаться вдовой! Что я буду делать с двумя детьми? Ходить побираться? Твое Управление ведь пальцем не пошевелило, когда я здесь без копейки сидела, в голодный обморок падала!
      – Да что ж ты меня заранее хоронишь! Ведь в тот раз все было нормально, тихо и спокойно! Ты же спокойно проводила меня тогда.
      – А в этот раз я не хочу, чтобы ты ехал! – в запальчивости твердила она. – Если ты меня любишь – ты останешься здесь!
      На мои аргументы о присяге, о долге офицера, о приказе, о том, что эта поездка – единственная возможность выбраться из нашего захолустья, переехать в Москву, получить квартиру и прочее, прочее, она только отрицательно качала головой и ничего не воспринимала.
      В конце концов договорилась до того, что, мол, если поедешь – считай, что мы с тобой в разводе. Детям нужен отец, а не его образ, о котором мать все время рассказывает.
      Чемодан я собирал сам. Собирать-то, собственно, было особо нечего. Положил пять блоков болгарских сигарет «Ту-134», пару сменного белья, нунчаки, купленную в Кабуле подмышечную кобуру (она оказалась гораздо удобнее наших штатных), пакетик с носками, две бутылки водки. Положил в чехол свою гитару. Вот и все сборы.
      Так в состоянии ссоры и полной неопределенности мы и расстались с Таней в тот раз. Ничего, думал я, все образуется, все будет хорошо.
      Уезжал я днем проходящим поездом. Было слякотно, шел мерзкий дождь со снегом, и на душе тоже было пасмурно и пусто.
      В Москву поезд прибыл часов в шесть вечера. Было уже темно. Здесь тоже было слякотно. Но к вечеру похолодало, стало подмерзать. В московском метро было полно народу: «час пик». Все ехали с работы. Я с завистью посматривал на деловых и уверенных москвичей. Живут же люди! Есть своя квартира. В магазинах полно продуктов. Театры, музеи. Цивилизация! А тут...
      На «Измайловской» вышел наверх к остановкам пригородных автобусов. Поглядывал по сторонам: нет ли еще кого с чемоданами. Ага, вон стоит один. Примерно моего возраста, из-под шарфа виден галстук. С чемоданом. Может, тоже наш?
      Подошел автобус. Поехали. Вот и город кончился. За окном смутно виднелись какие-то леса, глухие заборы.
      – Следующая остановка – «ДорНИИ»! – сонно оповестила кондуктор. Моя остановка. Вышел из автобуса. Воздух здесь был чистый. В ушах зазвенела тишина. Тот парень в галстуке и с чемоданом тоже вышел на этой же остановке и пошел по направлению к нашему объекту.
      Одноэтажные финские домики стояли среди сосен прямо напротив того корпуса, где мы жили во время учебы на КУОСе.
      – Идите в домик. – дежурный капитан сверился со списком, – в домик номер двенадцать. Размещайтесь там на любую свободную койку. Выход с объекта запрещен до особого указания. Питание в столовой за свои деньги.
      В домике номер двенадцать светились окна и слышались оживленные голоса. Я поднялся по ступенькам, открыл дверь, прошел небольшим коридором и вошел в ярко освещенную комнату.
      – Привет, мужики!
      – У-у-у! – заорали ребята, сидевшие за столом с водкой и нехитрой снедью. – Еще один! Давай ему «штрафную»! Господа офицер-р-ры! Ор-р-лы! От винта!
      Тут же мне в руку сунули стакан с водкой. Я осмотрелся. Здесь было не менее десяти человек. Среди них, по крайней мере четверо, с кем я учился на КУОСе, а потом был в Афганистане.
      – Со свиданьицем! – сказал я и, по-офицерски подняв локоток, жахнул стакан.
      – Давай садись! Закусывай!
      – Ребята, а куда едем?
      – Да никто пока не знает. Вроде бы в Кабул, – ответил Володька из Петрозаводска, который учился вместе со мной на КУОСе.
      Снова открылась дверь, и в комнату зашел припорошенный снегом очередной куосовец с чемоданом.
      – У-у-у! – уже вместе со всеми закричал я, – «штрафную» ему! От винта!
      Стало тепло, чувство душевного дискомфорта от безрадостного расставания с Таней постепенно проходило. Все будет хорошо, все утрясется само собой! Вот я сижу с ребятами, мы все бойцы спецназа, мы все братья, и все нам нипочем! Да мы свернем шею любому, на кого укажут! Потому что мы лучше всех подготовлены, потому что мы сильные, ловкие и умные! Куда до нас пресловутым американским «зеленым беретам»!
      ... Ко сну мы отошли уже часа в два ночи.
      На следующий день нас собрали в административном корпусе. Начальник объекта полковник Бояринов Григорий Иванович коротко сообщил нам, что мы в составе отдельной группы полетим в Афганистан. О дате вылета сообщат отдельно. Задача будет поставлена на месте. Пока всем быть на объекте, за территорию не выходить, разве что по самой крайней нужде, с его разрешения. Отдыхать. Готовиться морально.
      На следующий день вечером нас посадили в автобусы.

Глава 24

      Уже по дороге Бояринов сказал, что мы едем в Первое Главное Управление КГБ. Автобус долго пилил по кольцевой дороге. Народ придремал. Наконец подъехали к объекту.
      Никто из руководства нам не представлялся. Только потом я узнал, что это были: заместитель начальника Главка Шебаршин, кто-то из Управления «С» (нелегальная разведка), начальник Управления «К» (внешняя контрразведка) генерал Калугин и начальник «афганского» направления Управления «К» полковник Голубев Александр Титович.
      Беседу начал Шебаршин. Он в общих словах рассказал о том, что обстановка в Афганистане сейчас сложная, что враги Апрельской революции при поддержке агрессивных кругов США и враждебных к нам китайцев-гегемонистов пытаются дестабилизировать ситуацию, и так далее.
      Затем было сказано, что все присутствующие здесь будут выполнять в Афганистане некую особую задачу, о которой сообщат нам позднее. Что в Афганистан мы вылетом скоро, но когда – опять-таки нас известят позже. Что старшим нашей группы назначается полковник Голубев (Александр Титович чуть приподнялся и кивнул головой). Нашей группе придается несколько опытных сотрудников Первого Главка со знанием местного языка (в зале с кресел привстали двое: оба восточной наружности, примерно лет сорока – сорока двух). Кроме того, в нашу группу включаются несколько сотрудников военной контрразведки.
      Под конец было сказано, что, если кто не хочет или по каким-то причинам не может лететь выполнять ответственную миссию, тот может отказаться прямо сейчас. Ничего ему не будет. Отказников не оказалось. Есть вопросы? Нет вопросов!
      На следующий день была отдана команда получить оружие и амуницию. Мы паковали рюкзаки.
      На этот раз к выезду мы готовились осмотрительно: время зимнее, в Афганистане тоже зима. Надо брать с собой для «сугреву» спиртное. Мы скинулись и купили на группу два ящика водки. Подумали... и купили еще третий ящик. Руководивший закупками Володька из Горького с юморком сказал:
      – Если водки окажется много – лишнюю выбросим!
      Взяли также кое-что из «деликатесов»: селедку, черный хлеб, лук, чеснок.
      Наконец пришел день вылета, и рано утром мы покатили на «Чкаловский».
      Перелет до Ташкента прошел без особых событий. Пребывание в нем было достаточно скучным и однообразным. Из гостиницы мы особо не отлучались: все ждали сигнала или указаний к дальнейшим действиям.
      Так прошло четыре дня.
      Наконец что-то зашевелилось. Мы съездили в войсковую часть куда-то не то на дальнюю окраину, не то в пригород Ташкента. Там получили оружие: автоматы, пистолеты, гранаты с запалами, а также форму. но не нашу, спецназовскую, а солдатскую! Гимнастерка, шаровары, солдатские кирзовые сапоги, ремень с белой бляхой (такие ремни носят стройбатовцы), зимнюю шапку, бушлат, нижнее белье, портянки. Да и автоматы были не наши любимые – десантной модификации со складывающимся металлическим прикладом, – а обычные солдатские АКМы с деревянными прикладами. Мы были в недоумении, однако помалкивали. Примерили форму, подшили подворотнички, нацепили общевойсковые эмблемы. Затем все это сложили в вещмешки и оставили в ангаре склада.
      А на следующее утро Титыч нам объявил, что мы сегодня вылетаем. Фу-у-у! Слава Богу! Наконец-то. А то ведь от этого ожидания и безделья совсем отупеть можно.
      Когда стало темнеть, нас привезли на аэродром, и мы загрузились в здоровенный транспортный самолет. В нем уже стояли закрепленные цепями и колодками грузовик-бензовоз и БРДМ.
      До места лететь минут сорок. Что нас там ждет? Какую задачу придется выполнять? Я выглядывал в маленький иллюминатор, но там все было черно.
      А ребята уже разложили на брезенте закуску. Выпили «по чуть-чуть» (в огромном ангаре транспортника было прохладно). Потом немного придремали. Наконец самолет пошел на посадку. Бортмеханик сказал нам, что приземляться будем на территории Афганистана, на нашей авиабазе в городке Баграм.
      Когда мы выбрались из самолета, то оказалось, что никто нас не встречает. Было темно, хоть глаз коли. Дул порывистый и холодный ветер, который нес с собой желто-коричневые тучи песка. Песок больно сек по лицу, забивался в глаза, в рот.
      Появились какие-то солдаты в нашей форме, завели бензозаправщик и БРДМ и уехали на них. Самолет тоже куда-то урулил.
      Минут через десять к нам подкатил БТР. Из верхнего люка вылез молодой офицер в нашей полевой форме, хромовых сапогах, но в афганской военной шапке с козырьком. Он спрыгнул и подбежал к нам.
      – Вы – инженерно-техническая группа? – спросил он.
      – Да! – выступил вперед Титыч.
      – Следуйте за БТРом!
      Мы подобрали свои чемоданы и, увязая в песке, спотыкаясь о какие-то кочки, цепляясь за колючки, поплелись вслед за пылящей впереди бронемашиной.
      – Хоть бы чемоданы погрузили на «коробку»! – в сердцах чертыхнулся кто-то из наших.
      Километра через полтора затемненные фары БТРа высветили какие-то сооружения. Это оказались капониры. Такие я видел, когда служил в армии, – туда загоняют самолеты. Рядом с капонирами стоял палаточный городок.
      Титыч вместе с офицером из БТРа пошел представляться какому-то руководству, а мы присели на наши пожитки и стали ждать. Через полчаса Титыч вернулся, и не один, а с солдатами. Те притащили нам свернутую огромную армейскую палатку.
      – Ну вот, ребята, – сказал Титыч, – в этой палатке мы будем пока жить. Вон там лежат деревянные щиты. Надо их уложить, чтобы не на земле спать, а над ними раскидывать палатку.
      Палатку устанавливали долго. Часам к двум ночи все было готово, но хватились: а как же без печки? На улице колотун! Померзнем, к чертям собачим!
      Пришлось пройти в глубь палаточного городка, офицеры по одному, по двое, а то и по трое пристраивали нас в свои палатки. Мне указали на пустую раскладушку, расположенную очень удачно: недалеко от раскаленной буржуйки. Не раздеваясь и не снимая сапог, я завалился и тут же заснул мертвым сном.

Глава 25

      Так началась наша жизнь в Баграме. Саша из Владивостока, по прозвищу Малышонок, именно в те дни написал:
 
...Оглянись, незнакомый прохожий,
Мне твой взгляд по Баграму знаком.
Мы с тобой с неумытою рожей
У буржуйки сидели вдвоем...
 
      Да. Баграм... Постоянный холод. Кругом пыль, грязь. По утрам просыпаешься, хочешь помыться и побриться – а вода в баке замерзла. Поднимешь крышку бака, постукаешь кружкой о лед: не разбить. Ну и ладно. Обойдемся пока без умывания. Подождем, пока вода растает. Через некоторое время все перестали бриться. Что толку? Вода холодная. Только раздражение на лице получать. А специально разогревать воду на буржуйке для бритья – это полдня потратить. Да и накладно все это: ведь вода привозная! Хватило бы на питье. В общем, все отпустили усы и бороды.
      – Натуральная шерсть! – хвастали мы друг другу. – Лучше всякого шарфа!
      С едой дело было плохо. Кормились мы солдатским сухпайком, который еще в Союзе деятельные армейские хозяйственники освободили от всего мясного. Открываешь коробку: сверху лежит бумажка, на которой написано, что в пайке. В числе прочего перечисляются и мясные консервы. А вместо них – тошнотворный, цвета лежалого дерьма рыбно-перловочный «Завтрак туриста».
      – Эх! – мечтал Серега Чернота, – эту бы банку запихать бы в задницу сволочам-прапорщикам, ворюгам поганым!
      Буржуйку топили саксаулом, который на самолете нам привозили из Союза. Здесь никаких дров не было. Саксаул был тверд, как железное дерево. Полдня мучились с его рубкой.
      Что мы должны здесь делать? На этот вопрос ни у кого ответа не было. Хотя в воздухе уже витало: мы пойдем на Кабул, будем свергать Амина, будет большая стрельба.
      А между тем к нам стали прибывать из Москвы новые самолеты, с которыми небольшими группами приезжали наши ребята. В этих же самолетах нам перебрасывали дополнительные боеприпасы, кое-какую амуницию. Обмундирования уже на всех не хватало. Закончились ботинки. Поэтому некоторые ребята из тех, что прилетели попозже, ходили в своей гражданской обуви.
      Был налажен «воздушный мост», по которому из Ташкента в Баграм постоянно курсировали огромные транспортники. Вот выгрузились бронемашины и подразделения наших десантников. Народу прибывало.
      Время от времени появлялось какое-то начальство. Тогда Титыч уходил с ними совещаться.
      Именно тогда мне приснился «вещий сон». Снилось мне, что я нахожусь в каком-то огромном здании, бегаю по бесконечным коридорам, стреляю из автомата по каким-то людям в чужой форме, а они стреляют по мне. И вот я подбегаю к высокой двухстворчатой двери. Пытаюсь ее открыть, а она не открывается: заперта на замок. Отбегаю в сторону, кидаю гранату. И вдруг дверь падает на меня и придавливает к полу. А из комнаты выбегают афганские офицеры в фуражках с высокой тульей, пробегают по двери, под которой я лежу, и разбегаются в разные стороны. А я не могу никак выбраться, и автомат у меня выпал, не могу до него дотянуться. Острое чувство опасности и беспомощности. Тут я проснулся.
      Я рассказал сон ребятам, и мы все единодушно решили, что сон, несомненно, «в руку» и что скоро начнутся боевые действия.
      С очередной группой в Баграм прилетел Толя Муранов из Свердловска. Мы вместе с ним в одной группе учились на КУОСе и дружили. Вместе часто ходили в «Бычий глаз», где выпивали, расслаблялись, дрались с местной шпаной, наглыми спекулянтами-кавказцами, пропивающими в ресторане свою базарную выручку, и цыганами, которых в ту пору в Балашихе было множество. Я был рад появлению Толика, с ним было интересно разговаривать о том, о сем, вспоминать разные случаи из оперативной жизни. В прошлый раз Толя не попал в наш отряд. Перед вылетом в Кабул его прихватил радикулит. Толик очень переживал, пытался скрывать свой «ридикюль», как он выражался, ходил уговаривать Бояринова, да все без толку. Ответ один: Родине нужны здоровые бойцы! И вот Толя здесь. Он доволен, бодр, энергичен. Под галетки мы с ним на радостях распили бутылочку водки, которую Толик привез из Москвы. Несколько дней Толя жил в нашей палатке, спал на соседней раскладушке. Потом его причислили к другой группе, и он переехал в другую палатку.