Высокогорная

      Триста метров ровной неширокой грунтовой полосы – это и есть высокогорный аэропорт Ботлих. Райцентр, восемьсот дворов. До Чечни два десятка километров. До Махачкалы – восемь часов опасной горной дороги. Раньше сюда ежедневно летал «кукурузник», привозил из Махачкалы несколько пассажиров и почту. Но еще с первой чеченской войны пассажирское сообщение прекратилось. В саманном сарайчике административного здания аэропорта теперь склад боеприпасов и место радиста. Рядом – несколько армейских палаток, полевая кухня и БМП – пушкой нацелена в горы.
      9 часов утра. Пусто и тихо. Только что на запад, в направлении Чечни улетело два вертолета – наша единственная надежда выбраться в Шатойский район, где сегодня утром начинается крупная войсковая операция.
      – Вертушки еще будут, – начальник штаба ботлихской группировки подполковник Станислав Щур не знает, что делать с упавшими ему на голову заезжими журналистами.
      – Я вас отправлю к командующему, в горы, это он только что улетел с передовым отрядом. Пусть Безклубов сам с вами разбирается. Нужны вы ему – оставит. А если что, тем же «бортом» отправит в Ханкалу.
      Щур называет Безклубова командующим. Привычка. На самом деле командир оперативно-тактической группировки «Высокогорная» так и называется командиром. Но все предыдущие начальники были генералами армейского или окружного звена, и чем бы они теперь не командовали, их всегда будут называть «товарищ командующий». Так положено. Безклубов – первый, кто стал командовать ботлихской группировкой в звании полковника и в чине заместителя командира бригады.
      Едва поднявшееся из-за гребня вершин солнце сразу припекает. Его работа видна под ногами: растрескавшаяся земля, желтая редкая соломка высохшей травы. Середина сентября, но здесь все еще жаркое лето.
      – В прошлом году вон на тех вершинах в это время уже лежал снег. – Щур щурится против солнца, указывая пальцем на какую-то гору вдали. Он молод, не больше тридцати пяти. Круглоголовый, улыбчивый, настолько русый, что к волосам надо приглядываться, чтобы их вообще заметить. Подполковник приехал в Ботлих из Буйнакска, там он – замначальника штаба бригады. Скучная должность, бумажная работа: графики нарядов, карандашные стрелки на картах. Здесь – бытовая неустроенность, летом зной, зимой – непроходимая слякоть. Но здесь Щур делит на всех не наряды, а боевое охранение, рисует на картах не абстрактные значки, а направления настоящих ударов. Про него рассказывают, что ежедневно в любую погоду в 6 утра он босиком бегает на ближайшую горку. На него это очень похоже – ни секунды на месте, постоянно в движении.
      Послышался стрекот вертолета. Вглядываемся вдаль, где в ущелье между двумя хребтами должна показаться «вертушка». Шум винтов слышен, но вертолет пока скрывает сизая дымка. В горах звук далеко плывет по ущелью.
      Наконец в небе появляется маленькая точка. Это ее приятный уху, размеренный треск принес нам ветер. В том же месте одна за другой проявляются еще несколько точек, и через минуту от горизонта к нам летит ровный строй, как если бы мухи вдруг полетели журавлиным клином...
      Восемь вертолетов поднимают пыль в только что спокойном и, кажется, всеми забытом аэропорту Ботлиха. Такого здесь давно не было. Местная детвора мигом слетается поглазеть на происходящее, но близко к летному полю не подходит.
      Вещи – в руки, посадка обычно проходит быстро. Если замешкаемся, ждать не будут. Я беру штатив, кофр с аккумуляторами и кассетами. Мой спутник, оператор Александр Кисловский держит в руках наше единственное оружие – видеокамеру. Он едет на войну второй раз. Немногословный и легкий на подъем парень. В студенческой юности Сашка серьезно занимался туризмом и сейчас доволен предвкушением интересной экспедиции в горы.
      – Вот это ваш «борт», – Щур указывает на ближайший к нам Ми-8 с закопченным от выхлопа левым бортом. Пальцем по гари крупно написано «CRAZY». – Только грузиться не спешите, «вертушки» еще будут заправляться...

Зам по бою

      Операцию разрабатывал Безклубов.
      Некоторые генералы в Ханкале считают, что полковник еще молод. Но буйнакская бригада приняла на себя первый удар прошлогоднего вторжения, и выпускник общевойсковой академии имени Фрунзе Владимир Петрович Безклубов получил назначение на войну. Из академической аудитории офицер попал сразу в бой. Командиром (по старинке – «командующим») оперативно-тактической группировки «Высокогорная» его назначили только после года успешной для федеральных войск горной войны.
      Я потом у него спрашивал – не надоело? Все-таки уже год на войне, год без семьи. Он пожал плечами – по должности положено. Подразделения бригады воюют, а он «зам по бою».
      По данным его «рэбовцев» (радиоэлектронная борьба) и по неким агентурным сведениям (Безклубов отказался говорить об этом подробнее), в сентябре были «вычислены» новые места базирования банд. Полковник вместе со своим штабом срочно разработал операцию.
      Но план сначала надо утвердить в Ханкале, на это ушло драгоценное время. Командование объединенной группировки неожиданно подключило к проведению операции еще одну бригаду – 74-ю, прибывшую в Чечню из Сибирского военного округа. Она как раз стоит в горах Шатойского района, по соседству с ботлихской группировкой и имеет богатый боевой опыт. Безклубов обратил внимание руководства на то, что взаимодействие с соседями еще надо налаживать, но это было оставлено без внимания.
      А напрасно. В горах самое главное – внезапность. Уйдет время, уйдут со своих баз и боевики. Если это случится раньше, чем Безклубов успеет высадить своих людей на все окрестные вершины, 74-я зря будет прочесывать ущелье. Ведь нельзя же всерьез считать целями крупной войсковой операции обнаружение нескольких блиндажей, фугасов и двух-трех брошенных «стволов» и гранат.
      Теперь вместе с передовым отрядом человек в тридцать командир ботлихской оперативно-тактической группировкой полковник Владимир Безклубов сидит на высоте 1691 и ждет высадки основных сил.
      Отсюда эти вершины как на ладони. Высота 1691 нанесена на все карты, но только на картах Генерального штаба она имеет свое название – «Шарилам». Здесь Безклубов оборудовал свой командный и наблюдательный пункт. Для заброски десанта ему обещали прислать вертолеты из Грозного. Но, во-первых: они опаздывают – лететь далековато – а во-вторых: воздушная армада полетит над районом своего будущего боевого применения. Боевикам будет не трудно догадаться, для чего.
      А ведь еще летом «вертушки» стояли в Каспийске, а то даже и в Ботлихе, в горах они незаменимы.
      Безклубов оставил с собой несколько офицеров, дюжину бойцов и радиста. Остальных во главе с капитаном отправил вниз, где у подножия нашей горы проходит дорога, по которой басаевские банды в прошлом году шли на Дагестан. Надо срочно закрыть для боевиков хотя бы ее. Идет час за часом, а подкрепления все нет.

Это тоже Россия

      Вертолеты заправлялись в Ботлихе до обеда и поднялись в воздух, когда солнце уже вошло в зенит. Тень от нашей «вертушки» причудливо скачет – с покатого склона вниз, в пропасть, и снова на склон. Всего пять минут – и мы на высотке над селением Таджаул.
      Это уже Чечня.
      Оказывается, главные силы группировки здесь, а в Ботлихе только штаб, связь и тыл.
      «Вертушка» приземляется на маленький ровный пятачок. Мощные потоки воздуха от крутящихся винтов поднимают клубы пыли и, не заглушив двигатель, вертолет принимает на борт восемнадцать человек. Сильный порыв ветра может запросто сбросить многотонную машину в пропасть, поэтому погрузка длится не больше двух минут. Пилот облегченно давит на форсаж и отрывает вертолет от земли.
      Еще пять минут – и вертушка заходит на Шарилам. Так же спешно группа покидает борт и рассыпается по вершине. Мы выскакиваем последними, и сразу вертолет уходит назад, в Таджаул, за следующей группой.
      Вести съемку пока нельзя. Сперва надо представиться командиру. Щур уже доложил ему по рации о нашем прибытии.
      – Да на хрена мне ваши документы! Раз прилетели, садитесь, пейте чай. Увидите много интересного. Я вас научу есть кузнечиков: – Подумал и добавил – И лягушек тоже...
      Полковник в черной кожаной чеченской феске то ли раздражен, то ли приветлив. У его ног расстелен плащ от ОЗК (общевойсковой защитный комплект), на нем рассыпаны консервы из сухпайка.
      – Адъютант!
      Откуда-то появляется солдат. За спиной автомат, в руке чайник. По прибытии на Шарилам он сразу же развел костер. У командира здесь наблюдательный пункт, значит, до завершения операции он будет смотреть в бинокль и говорить по рации. Позаботиться о себе времени у него не будет. Для этого и нужен адъютант.
      У Безклубова есть еще и телохранитель. Но у него другая задача. Солдат должен спасти жизнь своего командира любой ценой, даже ценой своей собственной жизни. Поэтому телохранитель ходит за Безклубовым как тень. Так было на каждой войне, и телохранителя командир всегда подбирает себе сам.
      На импровизированном достархане появляются пиалушки с парящим чаем. Однако он не горяч, и только сейчас я замечаю, что на высоте почти 1691 метр совсем не жарко. Однако солнце еще в зените. Отсюда нам прекрасно видно, как на окрестные вершины садятся вертолеты. Из них высыпаются черные точки и сразу же «вертушки» набирают высоту и уходят. В небе над районом высадки кружит пара Ми-24. Они следят за ущельем в готовности раздавить врага всем своим боезапасом.
      – Вам привет от Аверьянова.
      – А ты откуда его знаешь?
      – Безклубов удивлен.
      – Служил с ним в Таджикистане. Он был начальником разведки, а я – корреспондентом газеты 201-й дивизии.
      Сейчас он в Москве. Я когда в Чечню собирался, звонил ему, спрашивал, встречу ли здесь друзей. Он велел искать вас.
      – А я с Аверьяновым учился в академии.
      Минут за пять мы перебрали десятки фамилий. Армия огромна, но в беседе всегда выясняется, что кто-то с кем-то где-то служил или учился.
      Командир откинул край ОЗК. На траве – две бутылки водки. Одна сразу же пошла в разлив. Безклубов махнул рукой, подошли все офицеры.
      – Ну, чтобы простуда не брала!
      Железная кружка пошла по кругу. Выпили, перезнакомились.
      – Сейчас главное – не выпустить их отсюда!.. Да вы подкрепляйтесь, ребята, не стесняйтесь. Будьте как дома, это же тоже Россия.

Дороги назад нет

      Радист доложил, что нежилой дом под нашей горкой только что покинула группа вооруженных людей. Безклубов кивнул головой артиллеристу, а мне протянул бинокль.
      – Вон, видишь, одинокий домик внизу, речь идет о нем. Мы его сожгли еще в прошлом году, а они его снова отстроили. Прямо над ним сейчас сидит группа Романюты. Он их и засек.
      – Выстрел! – это окрик сзади. В полсотни метрах от нас один за другим шарахнули два 120-миллиметровых миномета – главный калибр горной артиллерии.
      Сорок секунд тишины.
      Два разрыва ложится чуть ниже домика. Откуда-то доносятся едва слышные автоматные очереди. Безклубов достал из кармана «Моторолу».
      – Не преследовать, не преследовать, выжимай их вниз, выжимай вниз...
      – У меня внизу туман, туман, он подымается ко мне, двигаться не могу, срочно занимаю оборону.
      – Ты смотри, Романюта уже в тумане! – Безклубов отдает солдату рацию. – Черт бы побрал эту погоду! Нельзя в горах медлить!
      Только что в бинокль я отчетливо мог рассмотреть домик внизу, теперь все скрывает белое облако.
      – Сверху это красивые облака, снизу – тяжелые тучи, а когда попадешь в эту гущу... Авианаводчик, скажи на милость, ну почему твои «вертушки» такие нерасторопные?
      Авианаводчик Андрей прилетел из Ботлиха вместе с нами. На нем песочная хэбэшка, летная кожаная куртка и черные армейские туфли. На боку радиостанция. Он должен держать связь с вертолетами и давать им координаты целей. Сейчас эти цели заволакивает густой туман.
      – Товарищ полковник, я же не виноват, что вертолеты из Ботлиха забрали. Было бы как раньше, все было бы по-другому. К тому же у нас недавно заменились экипажи, некоторые летчики в этом районе раньше просто не летали. Карта – картой, а место высадки найти не так просто. Тем более, туман. Вон, начальника разведки не туда бросили. И другую группу из-за тумана уже не могут высадить где надо. – Андрей показал пальцем на кружившую над ущельем «вертушку»: – Сейчас она придет сюда. Тумана нет пока только у нас.
      Мы с оператором на все смотрим с интересом. Сашка – через видоискатель камеры. Идет настоящая боевая работа, получается хороший сюжет.
      – По плану все должно закончиться до наступления темноты. Но... – Безклубов помолчал, закурил и продолжил: – Но уже сейчас туман забирает у нас последний козырь. То, что нас больше, чем бандитов, в горах не имеет смысла. Теперь прочесывать ущелье нельзя. Всем «стой». Значит, «чесать» начнем с рассветом. Отправить вас отсюда мне нечем. Улетите завтра. Пешей дороги отсюда нет.
 
      Точка. Прекрасно задуманный план рухнул.
      Боевики под прикрытием тумана растворятся среди мирных жителей соседних селений. С рассветом в ущелье можно будет найти только брошенные блиндажи да растяжки. Такова цена промедления.
      Кто в этом виноват?
      Командир группировки, который не предусмотрел столь толстокожую неразворотливость армейской авиации?
      Вертолетчики, которых собрали в Грозном в один мощный, но в данном случае бесполезный кулак?
      Или, может, солдат, который заправляет вертолеты, не накануне операции, а когда войска уже идут в атаку?.
      Но делать нечего – завтра, так завтра. У нас дюжина кассет, три аккумулятора. Вот только к ночевке под открытым небом мы заранее не готовились. Одеты по-летнему, еду и воду с собой не брали.
      Ну да не бросят, мы же все-таки гости. Гостям – самое теплое одеяло и самый толстый шмат сала.

Что будет завтра?

      Туман стремительно заволакивает нашу высотку. Группы, разбросанные в округе, выходят на связь с «ноль первым» и докладывают о занятии позиций и подготовке к обороне. К счастью, все на своих местах. Только группу капитана Козлова из-за ухудшения погоды вертолет подсадил к нам. Группа ушла на свою точку пешком, и уже через час капитан доложил по рации, что сидит на месте. На плохом для ночлега месте: склон и всего одна саперная лопатка на всех, особо не закопаешься.
      Нам повезло больше. На Шариламе три штыковые лопаты. Солдаты принялись резать дерн и складывать из него невысокие стенки. Получилось укрытие, которое ночью спасет от ветра, а может быть, и от пули. Можно будет даже развести костер, он будет незаметен со стороны.
      Мы с оператором замерзли и пошли вместе с бойцами долбить в каменистой земле окоп. За час мы углубились всего на два штыка. Зато вспотели. Авианаводчик сказал, что Щур из Ботлиха хотел забросить нам сюда продукты, но «вертушка» в тумане нас не нашла и вернулась обратно.
      Что будет дальше? Как теперь угадать развитие событий?
      А что если боевик, не будь дурак, вместо панического бегства попрет там, где его меньше всего ждут – то есть прямо на нас? В таком тумане можно незаметно подойти на расстояние удара прикладом.
      А что если туман ляжет на нашу горку на неделю?
      Пока погода не улучшится, сюда не прилетит ни один вертолет. Ни поддержать огнем, ни завести продукты, ни даже эвакуировать раненых. Точно так же, в 94-м в Таджикистане погибла ушедшая в горный рейд группа пограничников. Подорвавшись на растяжке, сразу погибло двое. А остальные умирали от потери крови четверо суток, пока за ними смогли прийти вертолеты.

Западный ветер

      Один за другим «борты» возвращались в Ботлих. Командир эскадрильи подошел к Щуру, который, казалось, и не уходил со взлетки.
      – Вот здесь и здесь, – летчик ткнул пальцем в карту, – сплошной туман. Его несет с запада. Сильная облачность. Я пытался ее пробить, но даже у Шарилама нижний край уже стелется прямо по низине.
      Западный ветер в этих местах никогда не приносит ничего хорошего. Он загоняет в тупики ущелий те испарения, которые подымаются с высокогорных залитых солнцем лугов. И это будет длиться до тех пор, пока или ветер не переменится, или все дожди не выльются.
      До тех пор – это сколько: неделю, две?
      «Вертушки» сегодня работать не будут. Сейчас они уйдут в Грозный и ждать погоду будут там. Если даже случится чудо и завтра над Шариламом на часок вдруг выглянет солнце, они просто не успеют этим воспользоваться.
      А здесь, в Ботлихе, солнце всегда. И даже трудно себе представить, что совсем рядом, всего в нескольких минутах полета, грозные горы заволакивает непроглядный туман, который на утро может запросто лечь на землю снегом.
      Щур вернулся в свой вагончик и включил телевизор. Как раз выпуск новостей. Интересно, кого здесь волнует расклад голосов в Думе или вопросы свободы прессы? Даже рассказы о Чечне уже набили оскомину. Конечно, это, как говорится, ближе к телу, но все равно, что такое война никто не расскажет. Это надо видеть самому. К тому же война затянулась и корреспонденты стали повторяться.
      Вот прогноз погоды – это другое дело, это вроде как клуб кинопутешественников. Теперь даже говорят о погоде в Чечне. А то живешь тут, в Ботлихе, и понятия не имеешь, у кого снег, а у кого солнце.
      Долгожданный прогноз погоды оторвал офицера от своих мыслей.
      «Вести» передают: мощный атмосферный фронт, с дождями и снегом движется на восток.
      А прямо на пути у стихии в горы выброшены двести человек – без палаток и теплой одежды, с продовольствием всего на одни сутки. И сейчас они отрезаны от всего мира...

Пакетик с глюкозой

      Всего за две недели до этого в буйнакскую бригаду на смену последним старослужащим пришли солдаты из учебки. Казалось бы, хорошо, свежие силы.
      Но для большинства солдат этот выход в горы стал первым.
      И так будет повторяться каждую весну и осень. Ведь это на флоте, как считается, постижение службы приходит через три года, а на войне это постижение вроде как и не нужно. Солдат увольняют в запас досрочно. Почти сразу после того как новички только начинают врубаться, что же такое – война. Они еще толком не научились бить врага, а сокращенный втрое срок их службы уже на исходе. Вставайте на их место, ротозеи, получайте глупые пули!
      Понимая, что с профессиональными боевиками так воевать нельзя, командование Северо-Кавказского округа еще прошлой осенью обратилось в минобороны с фантастическим предложением – не увольнять срочников до конца боевых действий. Тогда они наберутся опыта и перестанут погибать от собственной глупости.
      Но Москва ограничилась полумерами: солдат стали отправлять на войну после учебки. И опыта службы не густо, и служить им остается совсем чуточку.
      Безклубов пошел проверять, как выставлено охранение.
      О целях операции на время можно забыть. Сейчас самое главное – не дать застать себя врасплох.
      – А этот окоп рыли в прошлый раз? – я указываю на углубление в земле прямо над обрывом.
      – Только что. Видишь, земля свежая? Ты что, солдат, землю-то вокруг себя разбросал? А ну, прикрой дерном! – полковник сам берет большой квадратный пласт земли и укладывает его впереди окопа травой вверх. – Туман сойдет, боец будет как на ладони, ему и голову поднять не дадут.
      – Здесь же обрыв, разве здесь кто-то пойдет?
      – А как ты думаешь берут неприступные крепости?
      Снова холодно. Сырой туман пробирает до костей. Вернувшись к достархану, командир вынимает из-под ОЗК вторую бутылку водки.
      – Согрейся. – Оператору наливает больше. – Ты у нас парень штатский, тебе будет потруднее, чем нам.
      Официально аккредитованные на войне телевизионщики всегда работают в условиях запланированного обеда, ночлега на свежих простынях и своевременного возвращения. Сейчас все это сорвалось. Саша Кисловский только что был занят съемкой и поэтому еще пышет теплом. Он прекрасно понимает, что мы «попали» и теперь у всех у нас одна судьба.
      Командир опять пригласил «к столу» всех офицеров.
      Даже не присев, все выпивают, и на земле рядом с первой укладывается вторая пустая бутылка. Стало теплее.
      – Все, больше водки нет. Все по местам. Доктор!
      Подошел капитан с медицинскими эмблемами. Познакомились – веселый парень по имени Амир, по фамилии Рамаданов. Флягу у него на боку я приметил как-то не сразу.
      – Корреспонденты замерзнут – нальешь им спирту.
      – Есть, товарищ полковник!
      Амир отвел меня в сторону и заговорщицки снял с ремня фляжку.
      – Ты не замерз?
      – Да нет пока.
      – А он? – Доктор кивнул на Саню.
      – Вроде, тоже нет.
      – Значит, еще замерзнете. На, пей, командир приказал. – Амир булькнул в кружку чуток спирта. – Разбавляешь?
      Доктор достал из своей сумки пакетик с глюкозой. Такую обычно вливают внутривенно. Спирт пополам с глюкозой – чудесный прозрачный сироп. Половинку я оставил оператору. Доктор налил себе.
      – За наше здоровье. И пусть эти ваххабисты сдохнут! Амир выпил, крякнул, и провел по губам рукавом. Я предложил ему сигарету.
      – Не курю. Я же врач. Лучше пошли за дровами.

В лес не заходить!

      В ста метрах ниже нас – густой лес. За дровами идут те, кто не занят в охранении и обустройстве ночлега: доктор, авианаводчик и два солдата. Командир отправил вместе с нами своего телохранителя, Гусю, и строго-настрого приказал нам в лес не заходить.
      Гуся – Гусейн Ханалиев – теперь отвечает за нашу жизнь. До тех пор, пока мы здесь, он не отойдет от съемочной группы ни на шаг.
      Вперед пошел солдат по прозвищу Охотник. Я так и не узнал его имени. Все зовут его Охотником. Рассказывают, что до службы в армии он вместе с отцом ходил по тайге и даже лично завалил медведя. Или даже двух. Сейчас он идет впереди и внимательно смотрит под ноги. Остальные водят по сторонам стволами автоматов. Не заходя в лес, с самого края стали искать сушняк. Пока ломали стволы, Охотник нашел кабанью тропу, нарвал шиповника и вдруг поднял руку вверх – внимание!
      Солдат присел в траве и стал всматриваться себе под ноги. В лес уходит свежая тропинка. Трава примята всего час-два назад. Здесь прошло не менее десяти человек. Кто они и куда идут?
      В тумане лес выглядит заколдованным и страшным. Мощные, кривые стволы деревьев, неясный слабый свет, льющийся откуда-то сверху. Сумерки. Здесь каждый куст умеет стрелять и каждый шаг может принести смерть.
      По меркам мирной жизни, идти пришлось совсем немного, шагов тридцать. Трава кончилась, кончилась и тропинка. Между двумя деревьями – невысокий, поросший травой холмик. Посреди бугорка еле-еле прикиданный ветками лаз. Блиндаж. Здесь могут быть мины, и офицер, оттеснив Охотника, пошел первым.
      К счастью, боевики так спешно уносили ноги, что даже не успели заминировать схрон. Но все свое унесли с собой. Наши трофеи – лишь несколько рассыпанных на земле патронов и многочисленные следы пребывания людей – пустые консервные банки, гнутая алюминиевая ложка, обрывки туалетной бумаги. Рядом с блиндажом валяются две пластиковые канистры – из-под моторного масла и тормозной жидкости. Значит, где-то недалеко должен быть и «гараж». Искать его не стали. Безклубов вообще приказал в лес не заходить. Но блиндаж, конечно, с удовольствием взорвали.

Последний ужин

      Наломав дров, мы вернулись в лагерь.
      – Видишь, как быстро они смылись! Увидели нашу высадку и умотали. – Командир зябко помахал руками, разминая плечи. – Зря, конечно, вы туда полезли. Могли нарваться. Ну да ладно, хорошо, что пока все хорошо.
      Быстро стемнело. Адъютант еще засветло натаскал откуда-то сена и Безклубов соорудил себе лежанку. Закопал под сено бронежилет, положил под голову сумку, а сверху расстелил спальный мешок.
      Спальник – это тоже забота адъютанта. Куда бы ни направлялся командир, солдат всегда берет с собой его вещи, в том числе и спальный мешок – мало ли что. Все остальные прибыли на Шарилам груженые оружием и боеприпасами, на лишний паек рук не хватило, не то что на спальник. Только доктор шел на операцию налегке – медицинская сумка, да автомат – поэтому спальником запасся.
      Стали располагаться на ужин. Последний ужин. Продукты брали на сутки, но уже к первому вечеру они на исходе. Солдаты в складчину по трое-четверо греют консервы на маленьких спиртовках. Безклубов приказал экономить продукты, но голод не тетка. Понадеявшись на лучшее, съели последнее.
      Ужин, каким бы скудным он ни был, поднимает настроение. Солдаты дружно молотят пластмассовыми ложками и беззаботно болтают. О подружках, о неизбежном возвращении домой, о планах на будущее.
      Как будто нет войны и все мечты нельзя перечеркнуть одним выстрелом.
      Дима Рубцов хочет поступать в один из питерских вузов, все равно в какой. Говорят, у «чеченцев» льготы при поступлении.
      Дима Шуклин и Миша Бабенко тоже хотят учиться, но в первый год после армии поступать никуда не собираются – сначала надо отдохнуть, погулять, устроиться на работу. Образование – это еще только журавль в небе.
      Все трое попали на войну с первых же дней, отслужив в армии всего по два с половиной месяца.
      – А как же Указ: сначала полгода службы, и только потом на войну?
      – Это где-то там, в России, а у нас же Дагестан. Если я служу в бригаде, а она вся пошла в первый же бой, куда мне деваться? Я минометчик, без меня миномет не стреляет. – Шуклин не обижен на Родину за то, что отправила его на войну без спросу. Наверно, потому, что все уже почти закончилось. И если бы не этот выход в горы, он уже был бы в пути с дембельским чемоданчиком. Но салагам будет трудно без их «ветеранской» подсказки, и почти все дембеля безоговорочно пошли в бой. Хорошо бы только не застрять тут надолго!
      – Мы уже зимовали в горах, ну его на фиг! Еще одну зиму не выдержим. Домой пора.
      – А «боевые»? Где вы заработаете больше, чем здесь?
      – Нигде. Но вы, корреспонденты, ошибаетесь. Не все контрактники едут сюда за деньгами! Те, кто успел повоевать раньше, в мирной жизни просто не нужны, на них там смотрят, как на двинутых. Да оно в принципе так и есть. Мне бы тоже забыть обо всем поскорее, а то говорят, после войны кошмары снятся. Вот если не выйдет с институтом, не получится с работой – тогда, что ж, вернусь сюда за «бабками», у нас войну для себя найти не трудно.
      Рядом на снарядном ящике сообразили ужин трое молодых. Они даже в темноте отличаются от старослужащих. Молча прижавшись друг к другу, низко склонились над спиртовкой, пытаясь согреться от ее жидкого огонька.
      – Сколько мы уже здесь, месяца три, да? За это время пока ничего такого еще не было. Мы же молодые, нас в первый раз взяли.
      Андрей Уляшев, Игорь Пименов и Кайрат Куншкалиев пришли сюда из учебки, прослужив в армии даже больше, чем полгода. Но снова они здесь «черепа», салаги – как в первые дни службы. Потому что здесь война. И курс молодого бойца для них начинается заново.
      Но уже к весне они собираются домой: здесь день идет за три, так что служба их скоро кончится.
      Они тоже минометчики и сейчас думают об одном: только бы, пока нет погоды, командир не решил возвращаться в Таджаул пешком. Тогда им придется нести свои минометы на себе. Они слышали разговор Безклубова по рации со старшим одной из групп, которую неверно высадили. Полковник приказал их командиру идти на свою точку пешком.
      – А «самовары»? – спросили из наушников.