Змею в свое время стоило немалых трудов заставить махнувшего на все рукой офицера снова собраться и поверить в себя. И здесь, в Чечне, Танкист отплатил товарищам сторицей. Хладнокровный до флегматичности, далекий от всякого романтизма, не понаслышке знакомый с реалиями войны, он взял на себя всю организацию боевой работы, не чураясь и самой грязной. Но при всем при этом, Танкист отнюдь не выглядел и не вел себя как супермен из киношных боевиков. Его мягкий, леноватый юмор на корню губил любые проблески паники или ненужного ажиотажа. На гитаре он играл так, что и непосвященным было ясно, что этот человек когда-то учился музыке профессионально. Но особенно любили братья-омоновцы, когда ПНШ, обнаружив очередные упущения по службе со стороны какого-нибудь растяпы, начинал проводить «политико-воспитательную работу». Наизусть зная целые главы из уставов, он умел их цитировать так обстоятельно и торжественно, что доводил жертву педагогического воздействия до полного обалдения. А мгновенно собиравшиеся на эти представления бойцы тихо умирали от восторга и долго потом подначивали виновника торжества невинными вопросами типа:
      – Так из какого расчета прорубаются очки в полевом сортире?
      Змей, сбросив китель и брюки, переоблачился в чистую синюю «подменку», выполнявшую у него роль домашней пижамы, и завалился на кровать, с наслаждением задрав на спинку гудящие, набитые берцами ноги. Нехотя развернул очередную сводку, полученную в ГУОШе.
      – Вот послушайте, господа офицера, какие важные новости нам сообщают наши агенты 007 и 008: «По оперативной информации ФСК, ожидается усиление активности боевиков. Возможны: проведение террористических актов и обстрелы мест дислокации федеральных сил...»
      В трех или четырех районах города вовсю шла азартная стрельба. Со стороны Ханкалы ударил миномет-стодвадцатка, и все с интересом послушали: пойдет мина в горы, или, наоборот, прилетит привет федералам. Отсвистелась и бухнула непонятно – где-то на окраине.
      Ясность внесла рация. Голос какого-то двести тридцатого, до этого возбужденно докладывавшего Ханкале об обстреле его блока и просивший «поддержать огоньком», затребовал сто тринадцатого и яростно, чуть ли не матом, напустился:
      – Ты куда, чудило, пуляешь?
      – Куда-куда?! В согласованный квадрат. Не ты сегодня мне рисовал?..
      – Какой на. согласованный, ты мне чуть блок не развалил!
      – Но-ови-ичок, – протянул Танкист, глу-упенький... Это точно. Битые жизнью командиры всегда не только лично согласовывали планы огневой поддержки с минометчиками и артиллеристами. Они дотошно сверяли карты (бывало, что огневой поддержке и их «подзащитным» давали листы с различными обозначениями своих и чужих целей и даже с разным масштабом). Затем, вернувшись к своим и надежно укрыв личный состав, просили разок-другой подвесить осветительные мины, и, убедившись, что все в порядке. никогда, без крайней смертной нужды, не просили огневой поддержки! Ведь неизвестно, кто встанет «у ствола», – многоопытный артиллерийский снайпер или свежеобученный новичок. Да и боеприпасы зачастую расстреливаются из древних запасов, не угадаешь, где упадут. На блоке сидеть – не в атаку ходить, когда все надежда на богов войны и огненный каток, что бежит впереди тебя. Если при оборудовании блока лодыря не гонять и потом ушами не хлопать, в девяносто девяти случаях из ста можно своими силами «отмахаться».
      – Тот особняк, что мы вчера хотели проверить, принадлежит родственникам Дудаева. То ли теще, то ли еще кому-то из ближних, – вдруг ни с того ни сего сказал Танкист.
      – Точно? – Змей заинтересованно приподнялся.
      – Я у главы администрации узнавал – подтвердил Кристи.
      Вчера группа омоновцев прикрывала саперов комендатуры. Нужно было рвануть на месте обнаруженную мину. Смертоносный гостинец был поставлен на неизвлекаемость и располагался чуть ли не самом центре улицы странно целых, основательных и зажиточных частных домов. А ближе всего гордо возвышались железные, с кирпичными башенками ворота роскошного особняка. Пошли по домам предупредить, чтобы люди укрылись. Встречали федералов по-разному. Кто из хозяев вежливо благодарил и шел собирать в безопасное место многочисленных домочадцев. Кто злобно зыркал-буркал, но, вняв предупреждению, все же следовал примеру соседей. В особняке же, встав стеной на пороге, два ну совсем мирных бородача, глядя в землю, сказали, что хозяйка очень больная, выйти не может и взрывать здесь ничего нельзя.
      – Да мы эту мину обложим мешками с песком, вон, видите – на БТРе лежат, она небольшая, ничего опасного, и дома не пострадают. Просто людей, на всякий случай, все равно убрать надо.
      Но те, словно глухие, бубнили свое, не сдвигаясь ни на шаг.
      Омоновцы напряглись. Впервые пришлось столкнуться с таким явлением в городе, где люди привыкли немедленно выполнять любую команду человека с автоматом, не задавая лишних, опасных для жизни вопросов. Заинтересовавшись недружелюбными охранниками и проверив их затрепанные, но со всеми честными реквизитами паспорта, бойцы собирались уже было навестить несговорчивую хозяйку. Но тут на улицу влетел УАЗик начальника местного РОВД, битком набитый чеченскими милиционерами. Улыбчивый, не в пример своим насупившимся подчиненным, майор стал с жаром убеждать, что в этом доме живут очень почтенные и им лично не раз проверенные люди. И потом, у него есть прекрасный специалист, который не побоится рискнуть и извлечет мину без взрыва. Зачем пугать и без того запуганных людей, портить такие хорошие дома. Под аккомпанемент его пламенных речей из соседних домов вывалила целая куча женщин и детей. Они, будто проинструктированные заранее, плотно расселись вокруг, всем своим видом давая понять, что уходить не собираются и взрывать здесь ничего и никому не позволят.
      Саперы плюнули и, взяв расписку с начальника райотдела, что он лично отвечает за обезвреживание опасной находки и безопасность людей, вернулись в комендатуру. А омоновцы, поворчав, как гончие, снятые со следа бестолковым хозяином, не жалея красочных эпитетов, доложили командиру об инциденте.
      И вот как оно обернулось!
      – Да там весь квартал такой. Все дома – дудаевской братии. Они там и бои не вели, чтобы не подставлять особнячки под обстрелы. Берегут свое добро, суки. А весь город под раздолбон подвели, – подтянутый и щеголеватый Кристи горячо сверкал своими черными глазами и яростно топорщил обычно аккуратные смоляные усики.
      – Слушайте! А как же там мина тогда оказалась? Боев там не было. Нашим ставить ее не резон, да и постановка духовская.
      – Да кто-нибудь из других кланов сунул. Они то с нами дерутся, то между собой разбираются. Пусть теперь сами ковыряются. – Танкист потянулся и опять неожиданно развернул разговор, – командир, а пиво за окошком. Прохладненькое уже, наверное. А рыбка под газеткой...
      Змей уже давно уловил какой-то странный запах, висевший в комнате: припахивало вроде как дымком, но не едкой вонью пожарища, а, пожалуй, даже приятно.
      Рыбка! Копченая! Вот конспираторы.
      – Так чего ж молчите, черти! – Змей залез на подоконник, просунул руку в бойницу, из которой потягивало ночной прохладой грозненского октября, и вытянул две бутылки «Жигулевского», бережно завернутые в кусок маскировочной сетки.
      – Вы свое уже выдули?
      – Ка-анечно!
      – Ну теперь ясно, чего вас на музицирование разволокло. О, свеженькое!
      Если верить этикетке, пиво только позавчера покинуло чан на родном московском заводе. Да. В этом городе, как только закончились большие сражения и основную массу боевиков выпихнули в горы, будто из-под земли появились полчища разных торгашей и спекулянтов, в основном из местных. Начинается стрельба – рынок мгновенно пустеет. Только закончилась, глядь – опять уже все на местах, торгуют как ни в чем ни бывало. Боеприпасов в ГУОШе – по скудному пайку. Снаряжение, технику – не выпросишь. А на рынке есть все. Водки и пива – хоть залейся. И из Осетии, и из Ингушетии, и из столицы.
      – Военно-транспортная авиация не бездействует! Да здравствуют славные воины тыла! – Змей отвернул газетку, – а это что за уродцы? Местные бычки?
      На полиэтиленовом пакете в ряд лежали три странных горбатых рыбешки. Практически сразу за крупными головами их тела резко переходили в хвост.
      Змей потянул одну повыше к тусклой лампе, висевшей как раз над столом и растерянно остановился. Рыбешка распалась пополам. На столе, грустно глядя круглыми золотистыми глазами, осталась голова обыкновенной селедки. А в руке – соответственно, селедочный же отрезанный хвост.
      – Вот сволочи! – Змей положил хвостик и взялся за более весомую рыбью запчасть, прикидывая, кто главный автор этой каверзы. – Как там у Ваньки Жукова: «И ейной мордой начала мне в харю тыкать», а, соколики?!
      Соколики весело скалились и никаких признаков раскаяния не проявляли. Первая голова полетела в Кристи. Танкист прикрылся гитарой и поспешно заорал:
      – Командир, там еще целая есть, под пакетиком!
      Змей священнодействовал. Сделанный из пластиковой бутылки бокал накрылся желтоватой, пахнущей хлебушком пенной шапкой. Жирная селедка была разделана по всем правилам: кусочки без косточек улеглись горкой на крышке котелка. Головы, хвостики и плавники ждали своего часа, когда насытившемуся гурману захочется неторопливо погрызть их под последние глотки бесценного ароматного напитка.
      – И не глядите, вы свое стрескали. Танкист, ты лучше свяжись с соседом, пусть завтра с утра два БТРа на часок даст... Ладно, подваливайте, все равно у вас пивко еще где-нибудь заначено. И давайте-ка еще разочек потолкуем, что там за домики. Их отсюда хорошо видно?

* * *

      Куда там самым сложным компьютерам до самой простой человеческой головы.
      Только что Змей спал, как убитый. Лег – и отрубился напрочь. Ночной город хлопал, бухал, трещал, свистел на разные голоса. «Грады» провыли на окраине. Мина рванула где-то южнее комендатуры. На боновском посту метрах в ста солдатик засадил из калаша длинную очередь по тени, которая то ли мелькнула в переулке, то ли почудилась. Но все это Змея не касалось, не волновало. Наоборот: хороший фон создавало, спокойный, убаюкивающий такой. Вот когда тишина – тогда подушка, как каменная, и мысли всякие за мозги дергают, спать не дают.
      Но вот в километре отсюда, на северо-востоке, «Борз» протрещал. Пустяшный аппарат, самоделка чеченская под пистолетный патрон. Оружие террористов, для стрельбы в упор. И то не очень надежное. Даром, что название претенциозное – «Волк» по-чеченски. Но протрещал он возле блокпоста омоновского. А потому, «компьютер» командирский – сигнал тревоги включил, руку проснувшуюся безошибочно к рации направил, заставил пальцы манипулятор нажать.
      – Чебуратор – Змею, что там у вас.
      – Пацан какой-то с «Борзом» бегает.
      – Не зацепил никого?
      – Серьезно – нет.
      – Что значит, «серьезно нет»? – подпрыгнул на кровати Змей. – А несерьезно?
      – Да меня щепками посекло, – в голосе Чебуратора смешались досада и злость, – он по ящику на бруствере залепил, ну и полетели деревяшки...
      – Точно легко?
      – Ухо рассек, перденыш, и в руку воткнулся кусок. Сейчас Док выковыривает.
      Чебуратор хотел еще что-то сказать, но в рации и синхронно в ночном воздухе снова затрещал «Борз».
      – Вы там осторожней. Еще не хватало, чтобы этот сопляк нам двухсотого сочинил.
      – Змей, я его на угольнике держу, – включился в разговор снайпер Слон. Он, дурачок, за кустиком сидит, думает, не видно. Сто метров всего.
      Да уж. Для СВД с ночником – кустик не преграда. Теплое тело светло-зеленым фосфорическим силуэтом за тонкими темно-зелеными прутиками маячит. Листочки чуть посветлей веточек: нагрелись за день, дышат, колышутся еле заметно. Подведи угольничек ровненько, нажми на спуск плавненько, и тяжелая пуля прошьет эту жидкую занавеску, вышибет незадачливого стрелка из-за призрачного укрытия, опрокинет навзничь тело с полуоторванной глупой черепушкой. На таком расстоянии снайпер даже может позволить себе изыск, почерк продемонстрировать: в глаз пулю влепить или в переносицу. Некоторые точно в середину лба целят. А есть любители – в кончик носа – центр лица получается. Пару сантиметров туда, пару сюда – все одно затылок отлетит. У духов в уличных боях, пока необстрелянные солдатики в полный рост бегали, даже такая палаческая, издевательская мода появилась – в пах бить. При точном попадании мужское хозяйство уродуется или напрочь отлетает. Чуть выше попадешь – тазовые кости и позвонки нижние – вдрызг. Если выживет пацан – всю жизнь в кресле-каталке проведет. Наши, правда, быстро это дело переняли. Где «чехи» куражатся – там и сами без яиц оставаться начинают. А уж если поймают бойцы снайпера такого... Ну, в общем, уголовно-процессуальный кодекс обычно не соблюдался.
      – А точно пацан?
      – Да мелкий совсем, фигура лет на четырнадцать. И повадка детская. В партизана играет.
      – Нахер такие игрушки! Вали его! – Чебуратор и так-то с полоборота обычно заводится, а тут.
      – Вообще-то, он как командир взвода старший сегодня на блоке. Ему и решение принимать. Но.
      – Отставить!
      – Есть отставить. – В голосе Слона облегчение.
      – Хоть пугануть, Змей! – в голосе Чебуратора даже надежды нет. Характер командира он хорошо знает.
      Невелика честь – пацана срубить. Понятно, что не без ведома старших он бегает. Скорее всего, все мужчины из его семьи с федералами воюют. А может быть, уже отвоевались. Вот и бегает юный герой-кровник, мужской долг в силу разумения своего чеченского исполняет. И никакой иронии нет в словах этих. Сумеет – убьет, не задумается. Он в этих понятиях с пеленок растет. И большинству пацанов чеченских во взрослом мужестве и гордости не откажешь. Попадет такой в руки федералов: тело от животного страха трясется, иной и штаны замочит. А марку из последних сил держать пытается. Взрослые порой хлипче себя ведут. А уж ему, зверенышу, в руки попасть – хуже нет. Он, может быть, потом и проблюется где-нибудь в одиночку, но чтобы перед старшими свою лихость показать, измываться будет, как палач профессиональный. А что тут удивительного? Он ведь в разум входил уже при Дудаеве. Под треск пропаганды удуговской. Он уже твердо знает, что все русские, – вонючие собаки и трусливые оккупанты, исконные враги чеченского народа. Скорей всего, сначала на русских сверстниках, под одобрительными взглядами старших родичей, свое превосходство утверждал. На женщинах и стариках беззащитных. А потом – ноябрь девяносто четвертого – январь девяносто пятого. Соседи его, друзья и родственники русских солдат, тупостью начальственной в грозненских улицах зажатых, как мишени в тире, расстреливали. Русские танки бенгальскими огнями полыхали. Непобедимые воины с блестящими глазами героическими рассказами опьяняли, голову юную кружили. Правда, навалилась потом осерчавшей медведицей Россия громадная. Захрустел Грозный, полилась потоками и чеченская кровь. В мясорубке этой все чаще матери чеченские волчицами ранеными выли. А в развалинах домов не только воины убитые, но и женщины, старики, дети грудами лежали. И вползали в юное сердце ледяной змеей – страх и горячим огнем – ненависть.
      Можно, конечно, и убить его. Может быть, и нужно даже. Вряд ли что-то изменит еще одна смерть. Если остались мужчины-родственники, конечно же, все здесь в ближайшую ночь с автоматами будут. Побьемся, постреляемся. Отличиться можно, «следы крови и волочения» прибывшему начальству показать. А если повезет – и пару трупов, что не успеют духи до утра вынести. Не исключено, правда, что и другое тело будет на блоке лежать – в омоновской форме. А потом уже братишки-омоновцы за своего мстить будут. Без всяких команд любого «чеха» зазевавшегося на мушку ловить. И будет тут у нас на блоке своя чеченская война, местного значения.
      – Ну его в задницу. Пусть носится, патроны тратит. Не высовывайтесь зря. Может, из-под него снайперы пасут.
      Пауза в эфире. Затем с ухмылочкой уже:
      – Есть – его в задницу. Как поймаем, исполним.
      Вот за это и любит народ Чебуратора. У него равнодушной рожи вообще не бывает. Никогда. Либо ярость боевая, либо восторг поросячий, либо улыбка хулиганская. Раньше у него, вообще-то, другой позывной был. Но недавно, на свою беду, рассказал он братишкам анекдот про Чебурашку, который Терминатором решил стать, а стал Чебуратором. А у самого рассказчика уши – как у его любимого мультгероя. Ну и все. В тот же вечер новый позывной, командиром не утвержденный, в эфире явочным порядком обнаружился. А еще через пару дней у комвзвода день рождения был. Где его бойцы рыскали, как они это в раздолбленном городе сумели сделать – навсегда загадкой останется. Но вручили командиру своему, под восторженный рев всего отряда, здоровенного пушистого Чебурашку в омоновском берете. Теперь это чудо ушастое талисманом взвода стало. На кровати командирской сидит, хозяина и его товарищей веселых терпеливо с заданий дожидается.
      И пусть дождется. А занозы-царапины – этим Чебуратора не проймешь. Хоть и трепло, хоть и хохмач, но отчаянного мужества человек, и товарищ – надежней не бывает.

* * *

      Утром на «дудаевской» улице, возле нарядных, вызывающе поблескивающих новенькими стеклами домов остановились бронетранспортеры. С брони ссыпались два десятка бойцов. Пулеметчики и снайперы, прогрохотав ботинками, рассыпались в разные стороны и исчезли. Только приглядевшись, можно было увидеть, как поблескивает оптика с крыши какого-нибудь сарая. БТРы с парой автоматчиков прикрытия на каждом, разъехавшись, перекрыли уличные концы от появления нежелательных гостей. Еще несколько бойцов встали у ворот ближайших домов. А основная группа направилась в особняк.
      – Туда нельзя!
      – Вас не приглашали!
      Голоса двух охранников, один – лет тридцати, другой постарше – под сорок, прозвучали синхронно. Стоят, скалят зубы в издевательских усмешках. Видимо, узнали кое-кого из вчерашних развернутых с порога посетителей. Мишаня, тот самый, что кокетничал давеча в столовой в розовом передничке, без лишних разговоров, по медвежьи огреб одного наглеца могучей лапой по макушке. Тот растерянно сел на порог, но тут же, получив пинок, откатился в сторону. Второго, также молча втолкнули в дверь и, прикрывшись вмиг заткнувшимся охранником, группа вошла в дом.
      Никаких женщин, ни больных, ни здоровых в доме не было. Впрочем, не было больше и мужчин. Не было оружия и даже малейших намеков на возможность его пребывания в доме. Зато была умопомрачительная роскошь выстроенного рабами, набитого награбленным добром и не тронутого войной разбойничьего гнезда. Роскошь безвкусная и кричащая.
      Какая-то надерганная из разнородных дорогих, но не ужившихся еще друг с другом предметов.
      – Вот они про наше мародерство орут, – глядя на всю эту пестроту, сказал Мамочка, – а сами сюда полгорода стянули. Как в хате у барыги. Раскулачить бы!
      – Иди-ка на улицу, продармеец, – осадил его Змей, – и скажи – пусть приведут второго.
      – В общем, так, – обратился он к скисшим и угрюмым сторожам, поставленным к завешенной коврами стенке, – сколько отсюда до комендатуры, знаете? Ну?
      – Две улицы, – ответил тот, что с виду был чуть постарше.
      – Правильно. Напрямую – триста метров. А сколько дальность выстрела у «Шмеля», знаете?
      – Не знаю никакого шмеля.
      – А я знаю: такой, как толстый пчела, – сумничал младший.
      – Ты или по делу говори, или молчи. А то полетишь, как худой пчела, – пообещал ему Мишаня.
      – Все, молчу, – быстро проговорил остряк, на всякий случай, отдвигаясь от бойца.
      – Выйдите-ка все, кроме этого, – Змей показал на старшего.
      Оставшись с глазу на глаз, он твердо встретил тяжелый взгляд своего визави и спокойно спросил:
      – С тобой можно серьезно разговаривать?
      – Можно.
      – Так вот: все что скажу, передай своим хозяевам. Вчера прямо рядом с комендатурой обстреляли наш «Урал». Это ваши, местные. Чужой по дворам бы лазить не стал и так быстро спрятаться бы не сумел. Сегодня ночью вокруг блокпоста тоже ваш пацан бегал, из «Борза» стрелял. Мой снайпер его двадцать минут в оптике держал. Не стал пацана убивать. Он в партизана играет, а того не понимает, для чего его, дурачка, используют. Скальпы ваши мне не нужны. Земля ваша тоже. Я сюда пришел, чтобы вы перестали убивать. Русских, нерусских, своих же чеченцев. И я вам, пока нахожусь здесь с моими ребятами, убивать не позволю. Если по нашей комендатуре, или по нашему блокпосту снова будут стрелять, прикажу отвечать. Огнем на огонь. Этот дом сгорит первым. А если хоть один из моих людей будет ранен или убит, всю улицу развалю. Всю. Ты меня понял?
      – Хорошо, я передам. Очень серьезным людям передам. А ты не боишься?
      – Чего?.. Что молчишь? Спрашиваешь, так спрашивай ясно.
      – Умереть, например.
      – Этого вам бояться надо, – Змей улыбнулся, – ты моих ребят видел? Я их пока на коротком поводке держу. И не дай Бог, чтобы они с этого поводка сорвались. Но если хоть один из них кровь братишки увидит, я их не остановлю. И останавливать не стану.
      С улицы донесся визг тормозов и чей-то возмущенный голос.
      – О, похоже, опять ваш дружок приехал! Сколько ему платите? Или он вас так, по-родственому прикрывает? Ну да ладно. Это ваши дела. Ты все запомнил, что надо передать?
      – Все.
      – Ну и молодец. Худой мир лучше доброй ссоры. Змей вышел на улицу и направился к ближнему БТРу, у которого, словно дворняжка-дурнолайка прыгал остановленный бойцами начальник райотдела. Отмахнувшись от осатаневшего «коллеги» и, запрыгнув на броню, дал отмашку. БТРы взревели, обдали майора и его свиту облаками сгоревшей солярки и плавно закачались вдоль враждебно уставившихся окон.
      – Командир, гляньте, вот это разминировали! – Мамочка весело ткнул пальцем за спину.
      Змей оглянулся. Недалеко от особняка, где велись «переговоры на высшем уровне», на обочине дороги высилась пирамидка из битых кирпичей с воткнутой наискось фанеркой. На фанерке красовалась лаконичная надпись: «Мина».

* * *

      Змей не успел еще подняться в командирский кубрик, как навстречу дневальный выскочил:
      – Командир! Передали – в одиннадцать в ГУОШе совещание.
      – О, Господи! Опять два часа воздух трясти. Мамочка, скажи Винни, пусть готовит «Урал». Ты там что-то в ГУОШе выцыганил в прошлый раз?
      – Сегодня прапор знакомый обещал кое-что из вещевки. Может, я с вами?
      – Расскажи все Винни, пусть он с ним разберется, пока я буду камуфляж на заднице протирать. А ты насчет баранинки похлопочи.
      – Прикрытие возьмете?
      – Я что, пижон, по Грозному с одним водителем ездить? Или ты мечтаешь обмен века произвести: меня на перловку у боевиков выменять?
      Последняя реплика Мамочку не смутила. Скорей, наоборот. У него в глазах появилось странно-мечтательное выражение:
      – Нет, за перловку я верну машину и Винни. А вас обменяю на дудаевскую тещу.
      – Типун тебе на язык! Да и теща, видишь, смылась. Наверное, услышала, что ты к ней в гости собрался, а тебя, афериста, похоже, уже весь город знает... Как они задолбали этими совещаниями!

Змей

      Эх, война, война!
      Впереди толпа гудит. Площадь народом запружена. На подходе к ней тоже кучки людей стоят, ненавидящими взглядами нас обжигают.
      Митинг очередной.
      Ну их к Аллаху. Через этот улей ехать – дураком надо быть. Либо пулю всадят исподтишка, либо вообще на машину полезут, попробуют заваруху какую-нибудь учинить. Омоновцев, конечно, могут и побояться. У нас народ отчаянный, дойдет дело до драки – гранатами дорогу зачистим. Да только зачем зря грех на душу брать. Женщин полно.
      Нормальные герои всегда идут в обход. Плохо, конечно, что улочки незнакомые. Правда, меньше шансов на засаду напороться, нас ждут на постоянных маршрутах. Зато можно с любой другой неожиданностью столкнуться. Есть районы, где боевики в открытую разгуливают.
      А хочется побыстрей домой, на базу. В кабине «Урала», на командирском сиденье огромная длинная дыня лежит. Специально на рынок заезжали. По жаре такой на эту фруктину чудесную спокойно смотреть невозможно.
      – Ничего, скоро мы до тебя доберемся, правда, Винни? Водитель, добродушный крепыш, родной брат Винни Пуха, согласно кивает головой и непроизвольно сглатывает слюну. Он целый день сегодня за рулем, еще и с обедом пролетел. Пока другие перекусывали в столовой ГУОШа, Пух где-то хлопотал с погрузкой вещевки для отряда.
 
      – Змей, смотри!
      – Вижу.
      «Сферу» – на голову, дверцу приоткрыл, ей же и прикрываюсь: броник мой на дверке висит. Не вывалиться бы, когда Винни тормознет.
      Молодец Пух, вроде от дороги глаз не отрывает, а суету непонятную впереди по курсу засек.
      Слева, на краю пустыря большого, рыночек. Киоски и просто столы на небольшой площадке стоят. На одних – запчасти поразложены. На других – овощи, консервы какие-то. Но люди не торгуются, у столов не трутся. Люди за киосками поприседали, под столы забились. Несколько человек на земле лежат. Кто неподвижно, руками голову закрыв, а кто бочком-бочком старается за кучу мусора заползти. Справа еще интересней: УАЗик, а за ним двое в камуфляже, с автоматами. Нас увидели, но смываться не торопятся. Наоборот, руками машут, останавливают. Один еще и в сторону рынка показывает, мол, туда поглядывайте.
      Мы, дорогой, везде поглядывать будем. Здесь недогляд смертью пахнет. Тем более, нехорошее место, открытое. Только справа панели бетонные свалены, да впереди – узкая улочка с домами частными. Но до них еще добраться надо. Если оттуда стрелять не начнут...
      – К бою, слева – справа!
      Хлопцы мои не зевают, уже как надо стоят: вдоль бортов, разом – на колено. Оружие – наизготовку. Борт железный, да скамейка деревянная – не велика защита, но от осколков прикроют. Шлемы и броники тоже не бумажные. А дальше – каждому своя судьба.
      А моя доля – командирская.
      Не зная обстановки, за секунды считанные принимай решение, как поступить. Может, спектакль все это, отвлечение для засады. И надо, пока не поздно, назад рвать, огнем прикрываясь. Может, и свои попали в переделку, помощь нужна. А цена ошибки – «груз двести», а то и не один...
      Вот и разгадка!
      Слева, за пустырем, на крыше обгоревшего здания и в темных провалах его бывших окон огоньки замелькали. И по раме стальной «Урала» нашего, как горохом – тр-р-р-ру!
      Стрекот автоматный последним прилетел.
      – К машине!
      Да что с вами, орлы, не услышали за шумом, или от уставной команды в мозгах перемкнуло?!
      – Прыгай, вашу мать!..
      Другое дело! Стокилограммовый Бабадя в полном снаряжении (двадцать пять кило металла), с ручным пулеметом и двумя коробами патронов, как птица над бортом взвился. На землю обрушился – пять баллов по шкале Рихтера. Лишь бы ноги не сломал! Остальные тоже в воздухе пятнистыми призраками мелькают и тают тут же. Секунда-две – и нет ни кого. Только из-за плит бетонных у обочины, в сторону здания коварного стволы настороженные посматривают. Но не все. Два автоматчика на мушке неизвестных в камуфляже держат.
      Мужики за УАЗиком совсем присели, автоматы на землю положили.
      – Мы свои! У нас раненый!
      Винни, как только ребята с машины слетели, по газам – и под прикрытие дома частного. Притер «Урал» под стенку, стоит, команды ждет.
      «Комод» Чавыча, он же снайпер по боевому расчету, редкого хладнокровия человек, уже в прицел своей винтовки впаялся.
      – Дистанция триста, командир.
      Студент, хоть и молодой боец, первую командировку работает, тоже не зевнул:
      – На пятиэтажке, сзади!
      Точно, согнутая черная фигурка по краю крыши мелькнула, за бордюрчиком укрылась. Молодец, братишка!
      – Промышленное здание, триста метров, крыша. Подствольники, огонь! Пятый этаж, третье окно слева – автоматчик. Чавыча, щелкни его. Сзади, правая пятиэтажка, крыша – Бабадя, отработай.
      Первая серия подствольников по-разному пришлась. У кого-то недолет. Но пара разрывов точно легла. Как при залповом огне каждый свое попадание определяет, никто объяснить не может. Да только вторая серия всю крышу черными шапками нахлобучила.
      Пару раз снайперка чавычина хлестанула. Бабадин пулемет ей вслед пророкотал. И – тишина. Сидят бойцы за укрытиями. Холодными глазами профессионалов все впереди себя щупают. Прошли те дни, когда с перепугу да в азарте на одиночный выстрел лупили в белый свет, пока патроны не кончатся. Боевики тоже молчат. Видно, поняли, с кем дело имеют. Может, ушли. А может, ждут, пока расслабимся и к машине в кучу соберемся...
      Пока пауза, надо в отряд сообщить, что в переделку попали.
      – База, Змею.
      – На связи.
      – Попали под обстрел в районе авторынка, на улице...
      А хрен его знает, что за улица. Впереди – частный сектор, за деревьями табличек не видать. Пятиэтажки – разбитые, закопченные.
      – Не могу сориентироваться. Приблизительно километр от вас, в сторону бывшего двадцатого блока. Будете на подходе, обозначимся ракетами.
      – Держитесь, братишки! Сейчас будем!
      Так, а теперь нашими добровольными пленниками займемся.
      У этих двоих удостоверения в порядке. Но здесь бумагам веры нет. Другое важней. УАЗик по левому борту пробоинами попятнан. В машине еще двое. У одного грудь в бинтах, пятно багровое подплывает на глазах. Второй его придерживает, новый пакет перевязочный зубами рвет. Не маскарад. Да и так видно – свои. Когда все вокруг по-русски свободно говорят, учишься друг друга нюхом распознавать. На то тысячи нюансов есть и не все объяснить можно. А от этих еще и новичками за версту тянет.
      Судя по результатам, у боевиков тоже обоняние в порядке. Еще легко ребятки отделались. Надо выводить их срочно.
      – Промедол ввели? В шок не уйдет?
      – Все сделали. Скорей в госпиталь надо!
      – Прыгай за руль, прикроем.
      – Пух, Змею!
      – На связи.
      – Сдай назад, прикрой УАЗик бортом.
      – Чавыча! Смотрите в оба, Винни сейчас, как мишень будет.
      В тишине напряженной взревел «Урал». Одним рывком из-за укрытия выпрыгнул, точно слева от УАЗа по тормозам врезал. Ну что вы телитесь?! Подпел УАЗик, рванулись парой вперед. Идет Винни, собой братишек прикрывает.