Десантники брели длинной цепочкой, растянувшейся зигзагом по горной тропе. Иногда командир десантников, идущий впереди группы, тяжело ложился на каменистый грунт, обреченно раскидывал руки и ноги в стороны. Рассыпалась и вся цепочка его бойцов. Кто-то садился на первый попавшийся камень, спиной или боком прислонялся к скалам или, как капитан, замирал, лежа на животе. Командир на несколько минут умолкал, хрипло дыша и покашливая. С трудом поднимал голову, щурясь на солнце слезящимися глазами, с огромной тоской смотрел в бескрайнюю даль древних гор. В очередной раз, потеряв надежду увидеть конец горному кошмару, который должна сменить зеленая долина, он удрученно вздыхал. Бессознательно, невнятно мыча, еле-еле шарил усталыми пальцами по тропе. Нащупав что-то мягкое и шершавое в расщелине, боясь самому себе признаться, что это не что иное, а только ссохшийся от времени и жары пепельный мох, он упорно и жадно впивался губами в жесткую бахрому бледно-зеленой поросли. Зло и натужно рыча, хватал зубами и рвал ее на мелкие части. Кое-как ворочая обкусанным, кровоточащим языком, пытался жевать эту сухую массу, в глубине души надеясь чудесным образом высосать, выжевать, выдавить живительную влагу. Чувствуя неприятное жжение во рту, пыль, набившуюся в широкие ноздри, громко чихал. Чертыхаясь и матерясь, долго выплевывал серую, пережеванную кашицу прямо себе под ноги. Успокоившись, выпускал из рук автомат, скидывал с плеч рюкзак и переворачивался на спину. Плотно закрывал глаза, прикрывая лицо покрасневшими ладонями. Проходило время, мысли путались в голове, но обезвоженный мозг настойчиво выдавал команду: пить, пить, пить! И грезилось ему о чистой и светлой, как девичья слеза в водовороте первой любви, капели, вспоминался холодный, прозрачный ручей в ельнике, за околицей села, вдруг превратившийся в бурлящий, пенящийся поток горного водопада. Водопад сменялся извилистой и полноводной лентой реки, проторившей широкое русло в бескрайней степи и впадающей в огромный океан, бьющий мощными волнами в берег. Вода была рядом – прелая и вонючая в обвалившемся, заброшенном колодце, в мертвом кишлаке. Она искрилась в дождевой струйке, пробежавшей по трупам людей и животных. Покрасневшая, с соленым привкусом, но холодная, сладкая, дурманящая. Прелая, вонючая, соленая, кровяная – лишь бы влага, глоток воды. В крайнем случае ее можно профильтровать через вату, или три слоя бинта и тщательно выжать прямо себе в глотку.
      Мучительное видение становилось невыносимым и тягостным. Тело командира жаждало покоя, душа успокоения.
      Где-то крикнула птица. Горный орел. Мозг прожгло чувство зависти. Захотелось, как он, воспарить над вершинами Гиндукуша, расправить руки и стремительно ринуться вниз. Полететь навстречу прохладе зеленых садов, дымке костров, скалистой кромке полноводной реки. Туда, только туда. Где люди, где вода. Весь мир, вся Вселенная, собственная жизнь превратились в прекрасную полоску зеленеющей долины. Встать на ноги и прыгнуть. А там будь, что будет. Телесные муки, вся эта кутерьма, название которой «Афган», останутся позади. Но нет сил встать и нет сил идти. Теряется нить сознания, меркнет разум, цепенеет тело. Мозг отказывается служить людям, превращая разумное существо в обыкновенную ползучую тварь, безымянное, безмозглое человекоподобное животное. Все же командир не захотел быть падалью, добычей стервятников.
      Широкоскулый, плечистый, русоволосый, лет тридцати капитан вздрогнул, открыл глаза, обвел взглядом лежавших на тропе десантников. Прокашлялся и выдавил из горла человеческий звук. Для верности прикладом автомата ткнул переводчика – близлежащего черноусого таджика, прошептал:
      – Мурат, передай по цепочке, пусть башку поднимут, говорить буду.
      Минут пять толкали друг друга. Капитан успел выкурить сигарету. Поморщился, проводив глазами «бычок», улетевший в ущелье. Перевел взгляд на своих бойцов. Голос его потеплел:
      – Ребята, надо двигаться. Я впереди, Мурат – замыкающий. Не останавливаться до следующей горки. Вперед, ребята, вперед.
      Только минуту назад здесь, на горячих камнях, на радость парящим птицам или там, на дне ущелья, в утеху ползучим гадам солдаты были на пороге дикой смерти. Каждый в душе понимал, что капитан один из них, устал, изнемог, как и они, от жажды. Его слова звучали, как сигнал к действию, старшего по званию и возрасту человека. Командир приказывал, солдаты исполняли. По привычке, по законам воинской дисциплины они упорно двигались на восток.
      Шли, шли, шли... Шли отупевшие от бешеной жары, безразличные к неповторимой красоте ущелий и вершин древних гор. Шли, видя перед собой потную, широкую спину командира, слыша позади упрямое и тяжелое сопение переводчика.
      Казалось, будто целое столетие отделяло спецгруппу «Хамелеон», под командованием капитана Франца Клинцевича, от того дня, когда их полк напоролся на минное поле. Неожиданно взрываясь под ногами, проклятые итальянские мины спутали все карты. Пока ждали саперов, пришлось спрятаться, зарыться в горячие камни, лишь бы не видеть приевшийся до одури желтый лик небесного светила.
      Вечером полк отступил, не рискнув двигаться по заминированной местности. По узкому каньону двадцать человек след в след преодолели минное поле и двинулись к месту встречи с отрядом полевого командира Таджек-бека. Капитан Клинцевич обозначил на карте крестиком квадрат, в котором будет ждать вертолет, огляделся по сторонам. Далеко внизу клубилась пыль и последний взвод их полка, унося раненых, спускался по склону горной гряды. Вот наконец группа прикрытия достигла пыльного облака, донесся рокот вертолетных двигателей. Вертушки протарахтели над долиной и скрылись за горизонтом.
      На душе Франца стало тоскливо. Его бойцы, осторожно ступая по камням, поднимались к вершине горы, когда неожиданно раздался взрыв. Это была мина-ловушка, на которую напоролся опытнейший из ребят Серега-«дембель». Быстро перетянули раненому жгутом культю правой ноги, обмотали бинтом посеченный осколками живот, вкололи в бедро обезболивающий укол. Вниз возврата нет, только наверх. Хруст камней под ногами, жуткое ожидание нового подрыва. Кто следующий? Вот и вершина. И вновь испытание. Качающийся на ветру висячий мост над пропастью. Это сооружение, в одно бревно шириной, держится на сухих ветках и колышках. Только Аллах знает, как по нему пройти при полной армейской выкладке, да еще с раненьм.
      Серега-«дембель» очухался, облизнул сухие губы, простонал:
      – Больно. Бросьте меня. Все равно крышка.
      Или все, или никто. Третьего не дано. Десантский закон. Суровый, но справедливый. Или живой, или в цинке домой, на Родину, возвращается спецназовец.
      Как скупая слеза на реснице солдата эта «висячая» тропа. Дрогнешь – и упала слезинка из глаз. Ни повернуть ни влево, ни вправо, только вперед или вниз, в страшную пропасть.
      Мурат нахмурил брови. О чем-то пошептал, прикрыв лицо ладонями. Зацепил за поясной ремень страховочную веревку и, ловко балансируя над пропастью, первым достиг противоположной пологой стороны ущелья. Около часа переправляли рюкзаки и боеприпасы. Затем наступила очередь раненого. Последним преодолел «висячку» командир. Обмыли удачную переправу глотком воды. И снова вперед.
      Еще сутки добирались до кишлака, где должна была состояться встреча. Залегли полукругом вблизи кошары. Франц выстрелил из ракетницы. Афганец-связник неожиданно появился на горе, предупредительно поднял руку, в которой горел факел. Из темноты послышались гортанные крики и щелчки затворов автоматов. Связник громко называет пароль. Получив ответ, задает пару вопросов. Переводчик Мурат скороговоркой отвечает и встает на ноги. Он и капитан Клинцевич, освещенные огнем факела, демонстративно кладут автоматы на землю. Скидывают с плеч рюкзаки, отстегивают поясные ремни с гранатами, снимают набитые боеприпасами разгрузочные костюмы.
      Только доверием и смелостью можно завоевать уважение и развеять подозрения противника.
      Связник, молодой сухощавый бородач, небрежно кладет руки на цевье автомата и, прищурившись, смотрит на приближающихся врагов. Резко вскидывает автомат и делает три одиночных выстрела в небо. Клинцевич невольно вздрагивает и замедляет шаги. Опытный переводчик опережает его и что-то громко говорит на афганском языке. Бородач, услышав ответную дробь автомата из кишлака, миролюбиво приветствует Мурата, стараясь не замечать его командира. Поведение связника понятно. Будь его воля, он бы, не задумываясь, пристрелил неверного. Внимательно осмотрев двух парламентеров, он разворачивается и, не оглядываясь, идет впереди десантников. На окраине кишлака откуда ни возьмись выкатывается гурьба мальчишек.
      – Шурави, бакшиш, – доносится хор детворы. Бородач добродушно улыбается, увидев, как предусмотрительный капитан сует в грязные ручонки ребят горсти конфет. Контакт налажен. Дело за малым – договориться о взаимных действиях. Для Франца операция такого рода первая. Из отряда только двое – переводчик Мурат и раненый Серега-«дембель» – имеют своеобразный диверсионный опыт. Мирить одних, стравливать других где ложью, где силой, без стрельбы, осознанно рисковать жизнью. Таков удел спецгруппы «Хамелеон».
      Мысли капитана прерывает шум голосов. Шуршат под ногами камни, кто-то отгоняет осмелевшую детвору. Их окружают кольцом молчаливые люди с оружием в руках и ведут к замаскированному проему в стене дувала. Ловко и аккуратно обыскивают, обращаясь с вопросами к Мурату. Переводчик шутливо отвечает, охотно рассказывая о крупных силах десантников, окруживших кишлак. Достоверность его слов проверить трудно, да и время не ждет. На переговоры Франц отводит три часа. Мурат незамедлительно предупреждает своих соплеменников:
      – На рассвете мы должны быть у своих. На нет и суда нет. Авиация и артиллерия уничтожат кишлак. Прошу, господа, не задерживаться с переговорами.
      «Господа» недовольно ворчат, гневно поглядывая на капитана. Возвращается посыльный, утвердительно кивает головой. Связник подталкивает Франца к круглому отверстию в стене. Они пересекают широкий двор и входят в просторное помещение, освещенное керосиновой лампой. У противоположной стены на корточках их ожидает главарь отряда. По бокам расположились помощники и личная охрана.
      Таджек-беку за сорок лет. Среднего роста, с густой поседевшей бородой, короткими усами и пронзительным взглядом смоляных глаз. На голове аккуратная, белоснежная чалма, а на ногах высокие армейские ботинки. В руках держит гроздь спелого винограда и небрежно кидает в рот ягоды. Кивком головы отвечает на приветствие Мурата и вопросительно смотрит на Клинцевича. Франц сразу переходит к делу. Диалог длится четверть часа. Говорят трое. Капитан, переводчик и Таджек-бек. Главарь бросает на пол виноградную гроздь и обиженно говорит Мурату:
      – Переведи русскому, что они зря помогают Измараю. Этот шакал предаст вас. Дайте мне два взвода ваших солдат, боеприпасов, и я уничтожу его отряд. И еще я гарантирую не трогать ваши машины и людей на дорогах. Только не лезьте в горы и в наши селения. Довольно лить кровь.
      Клинцевич знает, что между бандами идут постоянные войны за расширение зон влияния. На личных амбициях главарей можно добиться многого. Этот Таджек-бек тот еще гусь. Желает чужими руками из огня каштаны таскать. Посмотрим, кто кого переиграет. Главное, не переборщить, болтунов здесь не любят.
      Капитан неопределенно кивает головой и разыгрывает с переводчиком заранее заготовленный сценарий. Подробно, чеканя каждое слово, Франц объясняет свои условия. Убеждается в том, что молодой афганец, сидящий рядом с главарем, понимает русский язык. Он изредка шепчет на ухо Таджек-бека и старается не встретиться со взглядом капитана. Мурат с серьезной миной громко переводит слова Клинцевича:
      – Мы пришли к вам не торговаться, не просить временных поблажек. Хотим найти общий язык на долгое время. Мы вам поможем, но и вы помогите нам. К Измараю из Пакистана идет караван с оружием. Вам его не взять. Возьмем мы и поделимся с вами. Поможем и с соседями разобраться. Давайте серьезно дружить.
      Последнюю фразу переводчик добавил от себя. Францу становится смешно. Он слабо верит в дружбу по необходимости. Это игра, смертельная и опасная. В выигрыше будет тот, кто умнее.
      Разговор нарушают далекие автоматные очереди. В дверях возникает знакомая фигура связника. Он злобно сверкает глазами в сторону Клинцевича и кивает головой на переводчика.
      Таджек-бек недовольно морщится. Он явно озабочен внезапной паузой в переговорах. Пробубнив под нос ругательство, сердито говорит Мурату:
      – Выйди, нам надо поговорить. Тебя позовут. Переводчик ободряюще кивает командиру и немедленно скрывается за входной дверью. Франц, не поворачивая головы, внимательно осмотрел помещение. Горько подумал, что отсюда можно бежать только в могилу. Услышал злой голос связника:
      – Абдулл решил проверить сколько их. Мы попытались зайти к ним в тыл и перекрыть отход в горы. Но русские собаки были начеку. Абдулл и еще двое убиты. Надо отомстить неверным за смерть наших товарищей. Разреши, я перережу ему глотку.
      В комнате наступила зловещая тишина. Все ждали решения своего командира.
      Молодой афганец, который знал русский язык, не выдержал, вскочил на ноги и, коверкая слова, угрожающе прошипел по-русски:
      – Тебе крышка. Молись своему Аллаху. Взгляд Франца случайно наткнулся на цветные картинки, россыпью валявшиеся на столе. На них были изображены удары каратэ. Франц знал, что в подобной ситуации надо протянуть время, спустить пар. Он обвел взглядом своих врагов и, опередив Таджек-бека, обратился к говорившему по-русски афганцу:
      – Ты, недоучившийся в Союзе недоносок, переведи хозяину, что я готов к смерти. Только вы нарушите законы гостеприимства. Не надо было проверять нас, за нашей спиной целый полк солдат. Примерно через час вас долбанут, как вам и не снилось. Я предлагаю честный бой. Каратэ, варьете, русская рулетка. Один на один. Руками, ногами или дуэль на пистолетах. Выбирай. Кто смелый – выходи.
      Франц снял с головы кепку, скинул куртку, оставшись в одном тельнике. Подтянул брючный ремень и принял оборонительную стойку. Афганцы с интересом уставились на его крупное, сильное тело, зашептались. Таджек-бек хлопнул в ладоши, его глаза азартно сверкнули. С удовольствием оглядев спокойно стоявшего капитана, весело крикнул:
      – Керим!
      Молодой афганец, говоривший по-русски, поклонился хозяину и, повернувшись к Клинцевичу, без предупреждения ударил капитана по корпусу. Клинцевич пошатнулся, успев ругнуть себя за неосмотрительность, ловко отбил новую атаку соперника. Керим сделал несколько прыжков вокруг капитана, помахал руками по воздуху, взвизгнул и пошел на пролом. Этого момента и ждал Франц. Снизу левой он резко ударил соперника в челюсть. Молниеносно нанес серию ударов по животу своими пудовыми кулачищами. Атаку завершил ударом ноги в подбородок. Согнувшись пополам и откинув голову назад, афганец перелетел через стол, таща за собой учебные картинки. Не удержался на ногах и со стоном упал перед Таджек-беком.
      Мертвая тишина обволокла стены комнаты. В голове Франца мелькнула мысль, что все кончено и им с Муратом живыми отсюда не уйти. Он медленно надел куртку, застегнул пуговицы, пригладил ладонью растрепанные волосы и спокойно взглянул на главаря. Они долго смотрели друг другу в глаза. Два командира, представители разных миров, непримиримые враги, вследствие необходимости встретившиеся на своем жизненном пути. Но еще они были обыкновенными людьми, со своими понятиями о долге и чести. Клинцевич облизнул языком губы и попросил на афганском языке пить. Таджек-бек приподнялся на ноги и сам протянул чашку воды Францу. Пристально посмотрел ему в глаза, медленно взял чашку обратно и поставил на стол. Обвел взглядом своих подчиненных и, неожиданно улыбнувшись, проговорил:
      – Хитрец. Наш язык знаешь не хуже приемов борьбы. И зачем тебе переводчик, говори сам.
      Клинцевич облегченно вздохнул. Понял, что его прокол с иностранным языком пошел на пользу. Охотно ответил:
      – Переводчик необходим. В переговорах должна быть ясность. Иначе наломаем дров.
      – Наломаем дров. Это как понимать?
      – Устроить бардак, принять неправильное решение. Старая русская поговорка.
      Таджек-бек хмыкнул, перекинулся парой слов со своими подчиненными, повернулся к капитану:
      – Русский язык – богатый язык, как и ваша страна. Только беспорядка много, этих самых дров. Я за ясность в наших отношениях. Керим, благодари Аллаха, что русский – достойный противник и твой проигрыш не посрамил мою честь. Иди, позови толмача, а сам с глаз моих долой. Учи русский язык и приемы борьбы. Капитан, теперь поговорим об убитых моих людях и о нашем общем деле.
      Он скидывает ладонью картинки и приказывает положить на стол крупномасштабную карту. Шум и хохот за дверью прерывают его. Появляется оживленный Мурат, в окружении улыбающихся охранников, с гитарой в руках. Бросив тревожный взгляд на Клинцевича, он слегка поклонился Таджек-беку и предложил спеть песню. Его просьбу хором поддержала вся сопровождающая ватага. Таджек-бек был умным командиром и предпочел не торопить события в решении вопроса с убитыми в перестрелке. Он благосклонно кивнул солисту, захлопал в ладоши, вторично с хитрецой подмигнул Францу. Широким жестом руки предложил сесть рядом. Такого поворота дел не ожидал никто. В том числе и сам командир десантников. Клинцевич пристроился на подушку проштрафившегося Керима, поблагодарив хозяина за приглашение. С не меньшим удивлением, не мигая, уставился на своего переводчика. Франц любил бойцов спецгруппы по-мужски, по-отцовски, по-братски. Мурата же сейчас просто боготворил. Три года на войне и все в разведке. Хорошо стреляет, вынослив, как верблюд, чешет на нескольких языках и, оказывается, поет, играет на гитаре. Определенно капитану с переводчиком чертовски повезло.
      Да, Мурат хорошо знал своих соплеменников, живущих по другую сторону границы. Люди, они везде люди.
      Он пел индийские песни из популярного фильма «Танцор диско» на таджикском, узбекском, русском языках. Куплеты переплетались то в веселую, то в грустную мелодию, проникающую в глубину души суровых воинов. Слова заполонили комнату, вырвались через двери наружу, заворожив сердца многочисленной охраны и снующей вблизи детворы.
      Зрители не отрывали глаз от самодеятельного артиста, хлопали в ладоши и громко подпевали. И этот хор голосов чем-то напомнил мужскую пирушку собравшихся после разлуки старых друзей. Не было врагов, не было наций, не было войны. И так не хотелось возвращаться в тревожный и беспокойный реальный мир. Но прозвучал последний аккорд. Мурат поклонился, положил гитару на стол. Вопросительно взглянул на своего командира. Капитан скороговоркой рассказал переводчику о кулачном бое. Попросил перевести сказанное Таджек-беку. Мурат приложил левую руку к сердцу и, обращаясь ко всем, сказал:
      – Люблю индийские песни. Вы прекрасно подпевали, спасибо. Придет время – может быть еще споем. Как знать. От имени командира приношу извинения за убитых. Наши солдаты не виноваты, они выполняли приказ. Абдулл и двое погибли по собственной вине. Я далек от мысли, что проверять нас их послали вы. Они сами нарушили законы гостеприимства, за что и поплатились. О взаимной мести не может быть и речи. Мы поможем вам, а вы нам. Мой командир умеет держать слово, как и бить кулаком, – в чем вы сегодня убедились. Вам решать, Таджек-бек.
      Все это он сказал с достоинством и почтительностью, как подобает на Востоке. И выслушали его, не перебивая, внимательно и благожелательно.
      Главарь на минуту задумался, покачал головой и решительно повернулся к Клинцевичу.
      – Капитан, у тебя хорошие солдаты. Гордись ими. Теперь я верю своим предкам и легендам о том, что русский солдат – лучший воин в мире. Я не держу зла за погибших. На все воля Аллаха. Спасибо за песню. Скоро рассвет. Приступим к делу.
      Еще с полчаса договаривались о совместных действиях по разгрому отряда Измарая и блокирования каравана с оружием. Расстались довольные друг другом. Капитан хотел попросить воды, зная, что во фляжках десантников пусто. Мурат предостерег его:
      – Во-первых, отравить могут. Во-вторых, догадаться: если у нас нет воды, то нет и прикрытия. В-третьих, сразу вычислят, сколько нас. Плюс минус пять человек. Поймут, что с окружением кишлака мы их надули. Таджек-бек с норовом. Обидится. Тут ваши приемы и моя музыка не помогут. По горячке прихлопнут, отомстят за погибших.
      Верно говорят политики: «Восток – дело тонкое».
      Он подумал и, вздохнув, добавил:
      – Серегу-«дембеля» жалко. Два года мы с ним. Плохо, ох плохо будет без воды. Надо торопиться, пока прохладно.
      Сменив маршрут, без остановок шли весь остаток ночи. Воду берегли для раненого. К обеду кончилась и она. Поднялись на круглое плато, и Клинцевич объявил привал. Десантники повалились на каменные плиты, устало замерли. Выдохся и сам Франц. Он прислонился спиной к огромной скале, открутил колпачок пустой фляжки, приложил горловину ко рту. Зная наперед, что фляга пуста, все же прикоснулся губами, лизнул шершавую внутреннюю полость горловины. Разочарованно хмыкнул, повертел фляжку в руках и швырнул в глубь ущелья, тоскливо проследив за ее падением. Оглянулся на своих бойцов, задержав взгляд на притихшем Сереге, подумал:
      – Не жилец он, пусть отдохнет. Не успел на дембель уйти, видно, не судьба. Что-то притих. Эх, Серега, Серега...
      От мысли, что можно помереть тихо и незаметно, ему стало страшно. Пересилив усталость, он подполз к раненому, уселся на середину тропы, подогнув колени к подбородку, внимательно вглядываясь в его посеревшее лицо. Почувствовав чье-то присутствие, раненый открыл глаза и с надеждой посмотрел умоляющим взглядом на командира.
      – Пить, – еле слышно выдохнули обкусанные, выжженные солнцем губы Сергея.
      Франц осторожно погладил его темные волосы и попытался успокоить:
      – Потерпи, потерпи, браток. Скоро придем к своим. Мы еще повоюем с тобой. Хотя тебе домой пора. На море поедешь с девочками воевать. Житуха будет у тебя, какая не снилась. Ты только крепись, не умирай. Слышишь?