– За Алимом Мансуровым мы сейчас не поедем, поздно уже... А завтра пошлем ему повестку. И вашу сестру надо бы обследовать – вдруг она все придумала!
      Анна от этих слов задохнулась, а когда голос к ней вернулся, милиции и след простыл... Убедившись, что отец вне опасности, она поехала к маме. Ирка спала. Сообщила об отце, позвонила Андрею и рассказала обо всем. Сказала, что приедет утром. Потом повернулась к плачущей матери:
      – Я пойду поброжу, успокоюсь немного. А ты ложись! Запрись и ложись, больше мы ничего пока сделать не можем. Я на сеновале буду спать.
      Вышла из дома. Спокойно достала из-под сиденья в машине пистолет и пошла к Мансурову. В голове билась только одна мысль: «Ты мне за все заплатишь, Алим Мансуров. Своей жизнью заплатишь!» Подойдя к дому, сняла пистолет с предохранителя и передернула затвор. Постучала в запертую калитку. Стучать пришлось довольно долго, наконец в доме зажегся свет. Стукнула дверь, и мужской голос с акцентом спросил:
      – Кто там?
      Анна спокойно ответила:
      – Мне Алим нужен... Просили кое-что ему передать, очень срочно.
      Ложь сработала. Калитка отворилась:
      – Я Алим! Чего просили передать?
      Анна спокойно подняла пистолет к левой стороне его груди вплотную и дважды нажала на курок:
      – Это тебе за сестру и за отца!
      Труп упал прямо к ее ногам. Иноземцева спокойно перешагнула через него и встала на низеньком крылечке в тень. Из дома на выстрелы выскочили двое азербайджанцев. Навскидку, почти не целясь, Анна выстрелила и в них. Один скатился по лестнице с воем, держась за простреленное колено. Другой с визгом катался по крыльцу, ухватившись руками за промежность... Сказав раненым, что пристрелит, если дернутся, Анна вошла в дом. Обошла комнаты, но там никого не оказалось. Перешагнув через раненых и труп, она пошла к телефонной будке и снова позвонила мужу. Рассказав обо всем, попросила найти адвоката и положила трубку раньше, чем он успел хоть что-то сказать. Пошла в милицию. По дороге швырнула пистолет в открытый канализационный люк. В пять утра разбудила спящих милиционеров... Устало сказала:
      – Отведите меня в камеру! У дома Мансурова лежит труп, а на крыльце – двое раненых... Это сделала я. Но больше я ничего вам не скажу без адвоката.
      Сон с лейтенанта мгновенно слетел. Он схватил телефонную трубку и начал названивать начальству домой и в больницу. До приезда капитана Коломейцева пытался задавать Анне вопросы, но она молчала. Молчала и при начальнике милиции. Коломейцев не добился от нее ни слова и в конце концов отправил в камеру. Едва опустившись на жесткие нары, Анна мгновенно погрузилась в черный, без сновидений, сон...
 
      Не доезжая до Копейково, Иноземцева выслала вперед разведку. Парни вскоре вернулись вместе с местным жителем. Мужик объяснил:
      – А черных в деревне нет со вчерашнего вечера... Куда-то укатили на трех машинах и больше не появлялись.
      Анна показала ему пленных:
      – Эти?
      – Они и есть.
      – Тогда поехали в деревню!
      Местного посадили в одну из машин и колонна двинулась дальше. Из каждого дома начали выходить люди. Они шли в центр деревни, к магазину. Когда колонна подъехала, там уже образовалась толпа. А народ все шел и шел... Пришли и старые и молодые. Иноземцева вышла из машины, поздоровалась:
      – Здравствуйте, соседи!
      Анна поднялась на верхнюю ступеньку крылечка у магазина, чтобы всех видеть и заговорила:
      – Люди! Я из соседнего района... Зовут меня Иноземцева Анна Николаевна.
      По толпе пошел гул: «Хозяйка района! Сама пожаловала!» Но Анна снова заговорила, и гомон стих:
      – Думаю, здесь ни для кого не секрет, что происходит в нашем районе... Мы выгнали с его территории всех лиц кавказской национальности. Вчера вечером с территории вашего района они предприняли попытку проникнуть к нам. Это не удалось, и взяли мы их без единого выстрела. Я привезла их сюда, на ваш суд, хотя и не всех. Троих я отправила к нам в райцентр. Они отличились у нас: на их совести вымогательства и изнасилование, драки и хулиганство. Оставшихся я привезла к вам, про них ни я, ни мои люди ничего не знаем. Судите их сами... Хватит терпеть! Ведь и в вашем районе милиция у них на прикорме. Сейчас их приведут сюда. Если есть среди них невиновные, я прошу вас – отпустите их с миром!
      Толпа загудела при виде приближающихся кавказцев. Многие из пленных шли, опустив головы. Руки им развязали и поставили на верхней ступеньке у магазина. Иноземцева спустилась вниз, стояла среди сельчан в толпе и разговаривала с людьми.
      Из толпы степенно вышел мужик лет сорока. Ткнул в одного из кавказцев пальцем и начал говорить:
      – У нас с бабой в прошлом году морковь хорошо уродилась... Ну моя, само собой, решила на рынок съездить в город, продать излишки. Сама знаешь, Анна Николаевна, как сейчас деньги выдают... Этот пришел к нам вечером и сказал, чтоб мы ему морковь продали, он-де в городе палатку держит. Цену дал смехотворную, и мы отказались. Он что-то пробормотал по-своему и ушел. Он в деревне с одной бабенкой долго жил, и мы не думали ни о чем плохом. Баба моя с зятем поговорила, у того машина. Витька обещал приехать, и баба собралась. Морковь в мешки поклали и на лужок перед домом вытащили, чтоб побыстрей погрузить. А этот ирод по всей моркови на грузовике проехал! Два мешка загубил. Баба неделю ревела...
      Иноземцева выслушала внимательно рассказ. Подумала и спросила толпу:
      – Есть еще претензии к этому человеку?
      Оказалось, что в деревне есть еще шесть человек, с которыми кавказец поступил примерно так же: одним порубил капусту топором, другим полил бензином предназначенную для продажи картошку. Были и такие, кто, испугавшись, сдавал ему овощи за бесценок. Они тоже говорили о своей обиде. Старенькая бабулька, подойдя к Иноземцевой вплотную, сказала:
      – А у меня они жили целую неделю. Дом-то большой у меня... Хозяйничали, как в собственном дому. Грязи натащили, мне теперь и не убраться по-хорошему. Раньше подмету маленько, и снова у меня чисто, а теперь, как в хлеву... А этот безбожник еще и икону стащил! Пусть возвращает, она мне от матушки досталась.
      Анна быстро сообразила, что заниматься женскими делами на Кавказе позором считается, и сказала:
      – Они вам, бабушка, сегодня весь дом вымоют... И икону он тебе вернет! Или заплатит хорошо, как положено...
      В толпе сразу же загудели:
      – Тогда и нам пусть платит за разбой!
      Иноземцева подняла руки:
      – Я согласна с вами! – Повернулась к кавказцу:
      – Все слышал? Плати людям! Тот ответил:
      – Денег здесь столько нет. Они у меня в городе. Я согласен заплатить, если потом отпустят... Только пусть полы не заставляют мыть.
      – Условия сейчас ставишь не ты, а они! Полы вы вымоете, чтобы в следующий раз ты сто раз подумал, прежде чем в чужой дом врываться. И икону вернешь!
      – Икону не могу.
      – Почему?
      – Она уже продана.
      – Выкупишь!
      – Но я уже не куплю ее за ту цену, за какую продал! – Это твои проблемы!
      И добавила:
      – Пиши письмо кому-нибудь из своих в городе: пусть присылают выкуп и икону. После передачи денег и иконы тебя отпустят. А пока поработаешь в деревне на тех, кого обидел ни за что.
      Толпа довольно загудела, а кавказец сник... Остальные заволновались. Иноземцева снова заговорила:
      – Люди! Есть среди них еще виноватые?
      От толпы отделилось сразу несколько человек. Загомонили разом:
      – Настоящих-то злодеев здесь нет! Где Мансур?
      Анна опять подняла руки:
      – Мансуров сбежал, бросив свое войско. Прямо в грязную канаву сиганул и сейчас прячется где-то в лесу. Будьте осторожны, он вооружен. А те трое, о которых вы говорите, у нас в камере сидят. У меня к ним особые счеты. Я их шесть лет искала.
      Кровопролития, которого опасался Павел не произошло. К остальным кавказцам претензий у людей не было. Старушка, у которой они жили, указала рукой на молодого парня на ступеньках и заступилась:
      – Доченька, отпусти его по-хорошему... Он часто со мной разговаривал. Уважительный паренек! И когда готовили, всегда мне горяченького приносил.
      Анна улыбнулась:
      – Ну, раз уж вы за него просите, он и будет курьером! А остальных распределите по домам тех, кого они обижали. Пока выкуп не придет, пусть помогают вам по хозяйству... Но глядите, люди, чтобы не сбежали.
      Иноземцева повернулась к молодому парню:
      – Отправишься с письмами в город! Передашь их своим соплеменникам, пусть готовят выкуп. Надумают выкинуть что-нибудь вроде освободительного налета – я, собственноручно, тех двух и вот этого, – Анна кивнула в сторону сникшего кавказца, – расстреляю! Понял?
      Парень кивнул.
 
      Судебный процесс прошел для Анны, как в тумане... Она ничего не помнила и не осознавала. Лишь приговор заставил ее собраться с мыслями. Она увидела встревоженное лицо мужа в первом ряду, расстроенное лицо матери. Ее удивило, почему нет отца. Но уже на другой день она поняла это. Анну должны были везти в тюрьму и, идя к машине, с заведенными за спину руками, она увидела их всех: мать, сестер, Андрея с сыном, свекра со свекровью и отца в инвалидной коляске... Она дико закричала, отшвырнула конвоира в сторону и кинулась к родным.
      Конвоиры скрутили ее и забросили в УАЗик, как куклу. Анна через зарешеченное окно увидела плачущих родных, услышала крик мужа:
      – Мы будем ждать тебя!
      Уже в тюрьме Анна не один раз прокрутила в памяти судебный процесс, удивляясь, что там даже не упоминалось об избиении ее отца, о том, что по вине черных он стал инвалидом... Ясно видела перед собой угрожающее лицо Ашота Мансурова в зале и торжествующие лица остальных кавказцев. Анна поклялась разобраться во всем, когда выйдет на свободу.
      Нравы в бараках были суровые, но к ней никто не приставал после того, как она избила Коронку. Эта сорокапятилетняя мужеподобная баба в первый же день попыталась подчинить Анну себе. Но Иноземцева отделала ее табуреткой и безразлично поглядев на корчившееся на полу тело, устало сказала столпившимся женщинам:
      – Запомните раз и навсегда: ко мне не приставать! Если навалитесь скопом, лучше сразу убейте, потому что потом я вас поодиночке переловлю...
      С этого дня Анну старались не задевать. Даже поправившаяся после побоев Коронка поглядывала на нее с уважением. Надзирательницы узнали о швейном таланте Иноземцевой и освободили ее от пошива рабочих спецовок. Анна шила теперь только для тюремной обслуги... Как только правительство объявило амнистию, Анну отпустили. Вместо пяти лет она отсидела в тюрьме три года и была освобождена досрочно за примерное поведение.
      Вернулась домой ранней весной... За время ее отсутствия вышла замуж младшая сестренка и незадолго до возвращения Анны умерла бабушка Аня. Анна попросила мужа заехать на кладбище. Долго стояла у свежей могилки, по щекам текли слезы. Андрей подошел и обнял ее за плечи:
      – Она постоянно говорила о тебе и благословила перед смертью. Баба Аня не винила тебя за убийство. Она проклинала тех, из-за кого все произошло.
      – А ты? Ты винишь меня за это?
      – Нет. И не винил! Наверное, я поступил бы так же. Они к нам приезжали на двух машинах в первый год, угрожали. Требовали денег за совершенное тобой убийство, но я собрал ребят, и они больше не появлялись.
      Анна задумалась. Годы, проведенные в тюрьме, научили ее многому, и в частности – думать на один шаг вперед... Она поняла, что с Мансуровым у нее никогда не будет мира. И дело не только в инвалидности отца: кавказец посмел угрожать ее семье!
 
      Оставив троих вооруженных ребят в Копейково, Анна с остальными вернулась в Демидовку. Павел ехал с ней и Гориным. Все трое молчали. Светлов не выдержал:
      – Простите, Анна Николаевна, а с теми азербайджанцами, что отправлены в город, вы что собираетесь делать? Тоже будете требовать выкуп?
      Анна, не глядя на Светлова, тихо ответила:
      – Нет. С теми разговор будет другой...
      Мрачное выражение ее лица удержало Павла от нового вопроса. В полном молчании доехали до деревни. Там Иноземцева подъехала к магазину, накупила продуктов и отдала их боевикам. Ребята разожгли на поляне у деревни костер. Откуда-то появился большой котел, и в нем вскоре закипела вода. Каша с тушенкой и луком, а потом печеная картошка и травяной чай... Иноземцева поела плохо, лишь попила чаю и ушла на край поляны. Присела там на поваленное дерево. Светлов хотел пойти к ней, но Горин удержал:
      – Не ходи! Пусть побудет немного одна. Анна Николаевна наконец-то нашла тех, кто утопил ее мужа и сына... Попозже подойдешь, или она сама придет.
      Павел опешил спросил:
      – Как это утопил?
      – Очень просто. Выбросили из лодки и в сетях запутали.
      – И что же? Что же милиция? Коломейцев? – А ничего... Несчастный, дескать, случай.
      – Может, действительно несчастный случай?
      – Да нет! Видел их тогда местный пьяница, Порецкий его фамилия... Он от начала до конца все видел. Он и рассказал Анне Николаевне уже после похорон. Трезвый был...Ив милиции рассказывал, да только никто ему там не поверил. А через несколько дней и его нашли запутавшимся в сетях. Вот так-то... Анна Николаевна до сих пор дома, в сейфе, хранит показания Порецкого, им самим написанные.
      – А ты откуда знаешь?
      – Знаю... Ты Нину Васильевну, домоправительницу Анны Николаевны, спроси... Она жена Порецкого. Серегаей первой обо всем, что видел в тот апрельский день, рассказал. Нина Васильевна говорит, что он с той рыбалки трезвым пришел, хотя бутылка в кармане была. А ведь законченный алкаш был! Всю неделю до смерти никто его пьяным не видел...
      Светлов помолчал, а затем снова спросил:
      – Что она с черными сделает?
      Горин погрыз стебелек травинки, потом ответил:
      – Не знаю... Я бы пристрелил, не задумываясь! Ее Ванюшке всего одиннадцать лет было...
      Оба замолчали... Иноземцева встала с дерева, подошла к ним:
      – Сейчас отдам ребятам распоряжения и поедем домой... Устали, Павел Юрьевич?
      – Да нет! Много интересного увидел и услышал... Теперь перевариваю.
      – Это хорошо.
      Анна отошла к боевикам, что-то объяснила им. Трое остались у догоравшего костра, остальные расселись по машинам и поехали в город. В «джип» Иноземцевой сели еще двое ребят, кроме Горина. Иноземцева развезла ребят по домам.
      Они остались в машине вдвоем... Светлов спросил:
      – Вы сейчас куда? Иноземцева вздохнула:
      – В милицию! Люди с накопившимися вопросами подойдут, и я должна дать ответ всем. Вот сейчас переоденусь и поеду. Вы со мной или хотите с Коломейцевым поговорить?
      – Если вы не возражаете, я хотел бы немного отдохнуть, а потом пойду в милицию.
      Она внимательно взглянула на него:
      – Хотите попробовать сбежать?
      Светлов усмехнулся:
      – Ну нет! Сейчас меня отсюда можно только насильно выгнать! Я хочу разобраться во всем сам... Хочу понять, что же заставило людей взяться за оружие в мирное время.
      Анна грустно улыбнулась:
      – Попробуйте! Может, и поймете...
      Анна представила Светлова своей домоправительнице и отправилась в милицию. Едва только машина Иноземцевой отъехала от дома, Павел вышел на кухню. Нина Васильевна что-то помешивала в кастрюльке и обернулась:
      – Вы что-то хотели?
      – Расскажите мне о хозяйке этого дома. Почему она так ненавидит кавказцев? Я спрашиваю не из праздного любопытства, поверьте! Хочу понять, что здесь происходит!.. Расскажите мне, что видел ваш муж в апрельский день шесть лет назад?
      Женщина выключила газ и устало опустилась на стул напротив оперативника:
      – Значит, вы уже что-то слышали... Мне больно вспоминать об этом, но я расскажу вам все. Вы кажетесь мне человеком порядочным... Той весной Аня из тюрьмы досрочно освободилась. Да и то сказать, сидела, уж если разобраться, ни за что. Так многие и тогда дай сейчас считают... Скотом он был, этот Алим Мансуров, а не человеком! То, что у Ани отец прикован к инвалидной коляске по их милости и сестренка изнасилована была зверски этими подонками, про то на суде ничего не говорили! Коломейцев вызывал свидетелями лишь тех, кого к рукам прибрал. Старый прокурор с ним в одну дуду дул. Сейчас-то здесь новый появился, и слышала я, что с Коломейцевым он не ладит... Тогда Аня поступила так, как ей совесть подсказала. А этот зверь, Ашот Мансуров, лютую злобу на нее затаил. Попробовал сначала Андрея, мужа Ани, запугать. Она еще в тюрьме была... Не получилось! Андрюха – не робкого десятка да еще и друзей позвал. Так наваляли черным, те еле убрались. Но, видно, следили и, когда Аня вернулась – дело-то молодое, да и соскучились они друг по другу! Сбежали они от гостей в сарай, на сеновал. Кто-то – чтоб на том свете ему в аду гореть! – дверь припер колом, а сарай бензином облили и подожгли! Чуть не сгорели они тогда, у Андрея силы хватило крышу разломать. Аню он беспамятную вынес... Внес в дом и сам упал у порога. Черный весь, в ожогах... Еле их тогда откачали! Все сено у них сгорело... Скотину кормить нечем, а травы еще не было. В деревне их обоих любили, да и сейчас любят. Сеном с ними каждая семья поделилась.
      Нина Васильевна налила себе и Павлу квасу и снова присела у стола:
      – В деревне все мужики весной сети на рыбу ставят. Браконьерство, конечно, но уж так исстари повелось... Андрей тоже ставил. С сыном часто плавал на лодке. Парнишка у них смышленый был и добрый...
      Нина Васильевна вытерла набежавшие слезы и продолжала:
      – В тот день мой с раннего утра ушел на реку рыбачить и вытащил из сундука спрятанную бутылку. Я ее для пахоты берегла, чтобы трактористу заплатить. Пропажу я обнаружила быстро и стала ждать пьяного Серегу домой. А он явился трезвый и белый, как полотно! Губы трясутся, глаза испуганные и говорит мне: «Мансур с дружками Андрюху Иноземцева и Ванюшку утопили!» Я еще тогда на него накинулась, мол, нажрался и мелешь. А он на колени упал и на иконы крестится. И мне говорит, что пить больше никогда не будет... Вот тут до меня и дошло, что трезвый он! Начала расспрашивать, Сергей мне все рассказал...
      Он пришел на реку, когда Иноземцевы сети выбирали. Перед этим, накануне, Андрюха его сильно изругал за пьянство, и мой-то спрятался в кусты от греха... И тут эти подъехали на двух моторках! Четверо их было... О чем они говорили мой не слышал, далеко было. Только потом Андрей вдруг закричал: «Ребенка отпустите! Ведь он вам ничего не сделал!» И драться начал. А какая может быть драка на лодке? Черные в их лодку перелезли, сначала Андрея скинули, а потом и парнишку... Веслами их держали под водой, а потом в сети утолкали и запутали в них. Мой сомлел весь от страха, еле домой дошел. Рассказал, и сердце у него схватило... Медичка наша штук пять уколов ему тогда вколола. Каялся он и клял себя, что не вступился! Да только чем бы он помог? Потом он все Анне Николаевне рассказал... В милицию они вместе ездили, но там их даже слушать не захотели. Как же – одна сидела, а другой пьяница! Заявление не приняли, а там мой Сергей все подробно описал. Слушать их никто не стал, объявили Андрея и Ванюшку браконьерами и списали все на несчастный случай. А через неделю и моего нашли запутавшегося в сетях... Только ведь у нас и лодки-то никогда не было! Нина Васильевна заплакала:
      – Аня после смерти своих мужиков здесь дом купила и меня с собой забрала. Я тут рядом, у сестры двоюродной живу. Она одинокая и я тоже... В той комнате, где вы живете, Аня расставила вещи Ванюшки. Иногда стоит там подолгу и плачет... Ну вот и рассказала я вам все, а теперь пойду домой.
      Порецкая тяжело встала, опираясь руками на стол, и ушла, медленно ступая, словно бы через силу... Светлов долго сидел за столом, уткнувшись лицом в сжатые кулаки. В голове все еще звучал голос пожилой женщины, ее рассказ о том, как топили людей... Ребенка!.. Ярость мутила разум. Он залпом выпил остатки кваса и выскочил на улицу.
      У ворот дежурил незнакомый охранник. Павел подошел и попросил закурить. Парень молча взглянул на его побледневшее лицо и протянул пачку. Трясущиеся руки оперативника никак не могли зажечь спичку. Охранник забрал коробок и помог закурить. Спросил:
      – С Ниной Васильевной говорили? Светлов кивнул, и охранник продолжил:
      – Она сама не своя ушла, даже не попрощалась... Меня Игорем зовут.
      – А я Павел. Ты давно с Иноземцевой знаком?
      – Давно. Лет двадцать уж будет. Я на нее еще парнишкой заглядывался, только она уже замужем была.
      – Как получилось, что она вас собрала всех вместе? Ведь, как я понял, отряд у вас большой?
      – Большой! Но здесь не все, еще и по деревням есть. В каждой деревне, в каждом поселке человек пять-десять найдется. А получилось, я даже и не знаю, как сказать...
      Он задумался. Павел не торопил, только нервно затягивался сигаретой, пытаясь успокоиться... Наконец охранник сказал:
      – Когда Анна Николаевна своих потеряла йот милиции отворот получила, многие в деревне думали, что она руки на себя наложит. Наверное, так бы и случилось, но как я слышал, как-то раз возвращалась она от родителей уже вечером на машине. На обочине дороги увидела плачущую девчонку в изодранном платье. Остановилась, в машину посадила и к себе привезла. Еще в тот, деревенский, дом... С этого все и началось. Стала она вокруг себя людей, обиженных черными и милицией, собирать... В начале-то так, мелочевка была – колеса резали, ветровые стекла били, черным «темную» устраивали... Самое интересное, что после этого менты сразу засуетились! По вечерам дежурить стали там, где черные жили. Мы выяснили, что это Коломейцев приказал... Анна Николаевна очень хотела тех черных поймать, что ее сына и мужа убили, но они как сквозь землю провалились. И Мансур из города скрылся. Иначе мы бы еще тогда посчитались. Серега Порецкий ей очень подробно всех описал!
      Игорь достал сигарету и закурил:
      – А дальше – больше! Тут Юрка Горин с Афгана вернулся... Менты его уделали крепко. С этого и переворот пошел. Когда из больницы выписался, он со злости ментам в дежурку бутылку с бензином кинул. Они дрыхли, как сурки! Пока пожарная приехала, их дежурка выгорела дотла. Менты со второго этажа в подштанниках выскакивали... Зрелище было!.. Коломейцев быстро сообразил, чьих рук это дело. Да только Юрки в городе уже не было. А мать ментам сказала, что он в санаторий накануне уехал, а адреса не оставил.
      Менты умылись и ушли ни с чем. Горин в это время уже находился у Анны Николаевны. Когда он ментам бутылку кидал, она видела. Оказывается, она каждый вечер следила за милицией – не появится ли кто из черных. Они ведь в нашем «клоповнике» частые гости были. Иноземцева перехватила Юрку по дороге. К его матери заехали, договорились, что ментам говорить. Потом Юрку к себе увезла. Это всего полтора года назад было... Как и что она там сделала, не знаю. Да только Горин через месяц домой приехал с бумагами на руках, что был в санатории. И документы прибытия оформлены надень раньше поджога. Коломейцеву пришлось отказаться от своей версии. Хотя ребята говорили, что он в санаторий звонил. Да там подтвердили! А Валерию Евгеньевичу очень хотелось засадить Горина! Юрка его куском говна принародно обозвал в больнице и выгнал из хирургического отделения. Коломейцев тогда приезжал к нему убедить подписать бумагу, что его по дороге избили гражданские, а вовсе не милиционеры...
      Игорь замолчал и предложил:
      – Пойдем попьем, а то в горле пересохло.
      Поднялись в дом, зашли на кухню. Охранник явно знал, где что лежит. Он уверенно подошел к холодильнику и вытащил трехлитровую банку с квасом. Из шкафчика взял пару кружек. Светлов спросил:
      – Ты часто здесь бываешь? Смотрю, ориентируешься хорошо...
      – Часто. У Анны Николаевны дом всегда открыт для нас. Здесь полно добра, только никто из нас у нее и копейки без разрешения не возьмет. Знаешь, как она вкалывала, чтобы все это заиметь? У нее голова варит получше, чем у нашего мэра. А чужих мы сюда не пускаем...
      Игорь допил квас и направился к двери:
      – Ну я пойду, а то как бы кто не заявился!
      Павел вышел следом и с высокого крылечка спросил:
      – А переворот? Как вы это дело провернули? Игорь обернулся от калитки:
      – Да просто! В ментовке ведь тоже наши ребята были. Такие, кто Коломейцевым был сыт по горло. Честные ребята! Их немало ушло из милиции только потому, что не хотели смотреть сквозь пальцы на произвол. Коломейцев и его заместители их просто выживали. Тогда все ночью произошло... Мой тезка, Игорь Коркин, открыл нам дверь в милицию. Захватили быстро. Коломейцева прямо в постели дома взяли, тепленького. Мэра тоже. Одновременно атаковали военкомат и воинскую часть. Прямые областные телефоны у всех обрезали. Мы не хотели, чтобы область узнала все в первый же день. Никто ничего даже не понял... Пост поставили на телеграфе и телефонной станции, каждый звонок, каждую телеграмму проверяли. Выставили патрули на дорогах, в общем, шороха наделали... Вот и все вроде!
      – Спасибо! Как тут у вас к милиции пройти?
      Игорь объяснил, и Светлов отправился к Иноземцевой. Павел беспрепятственно поднялся наверх и обнаружил в приемной Анны Николаевны несколько человек. Они сидели на диванах и терпеливо ожидали своей очереди. Из кабинета доносились приглушенные голоса. Олег Звягинцев взглянул на Павла и сказал:
      – Проходите! Анна Николаевна говорила, что вы должны подойти.
      Светлов шагнул в кабинет. В кресле, напротив Иноземцевой, сидела пожилая женщина и что-то объясняла ей. Когда Павел вошел, разговор прервался. Он поздоровался:
      – Здравствуйте! Я не помешаю? Хотелось бы послушать...
      Иноземцева кивнула:
      – Садитесь, Павел Юрьевич!
      И продолжила прерванный разговор:
      – Софья Афанасьевна, вам надо просто зарегистрировать свое хозяйство в комиссии по частному предпринимательству. Не имеют они права вам отказать, раз у вас есть желание работать! Идите к ним прямо сейчас! Знаете, где это?
      Женщина кивнула, а Иноземцева продолжала:
      – Идите и работайте! Такие люди сейчас нужны, очень нужны! А если какие вопросы будут, пусть они мне звонят или вы позвоните.
      Софья Афанасьевна встала:
      – Спасибо, Анна Николаевна, хоть вы объяснили все... А то я тут уже три месяца хожу и никто ничего не говорит. До свиданья!
      – До свиданья, Софья Афанасьевна! Удачи вам! Женщина вышла и Светлов спросил:
      – А в чем дело было?
      – Софья Афанасьевна учитель биологии по образованию. Сейчас на пенсии, но силы-то еще есть. Они с мужем шесть теплиц построили – шампиньоны выращивают, а сбыт наладить не могут. Без регистрации предприятия никто не хочет принимать грибы на реализацию. Они тут много ходили, да толку нет... Посмеялись над ними, и все! Сказали, что грибы можно и в лесу собирать. А того не понимают, что именно из этих грибов на фармацевтических фабриках вытяжки делают, и это от многих болезней помогает. А ведь дело-то пустяковое! Неужели трудно было объяснить все человеку по-хорошему и не заставлять его бегать по несколько месяцев?
      Павел кивнул:
      – Такова уж наша русская действительность... Анна возразила:
      – Да не действительность такова, а люди, которые властью наделены! Они у кормушки и им плевать на других!.. Извините, Павел Юрьевич, там несколько председателей колхозов ждут.
      Нажала на кнопку селектора и сказала:
      – Олег, пусть все председатели заходят!
      Павел сел в угол дивана. В дверь сразу же вошли четверо мужчин и женщина. Иноземцева пригласила:
      – Проходите, рассаживайтесь! Думаю, что у всех у вас вопросы практически одинаковые, вот я вас всех и пригласила. Выкладывайте по очереди!.. Вот вы, Василий Яковлевич, с чем пожаловали?
      Грузный лысеющий мужчина начал было вставать, но Анна остановила:
      – Да вы сидите!
      – Анна Николаевна, горючего нет и рук не хватает. Ведь многие молодые ребята-комбайнеры сейчас с вами... Я, конечно, понимаю, что вам они тоже нужны, но ведь хлеб осыплется!
      Иноземцева ответила:
      – Знаю! Горючее вам сегодня подвезут, по всем колхозам. И бензин и солярку. Готовьте емкости. Насчет людей хуже... Не могу я их всех отпустить пока. Но часть верну! Вашим деревенским ребятам передайте, чтобы в колхозе работали, а в город пока не приезжали. Можно попробовать городских безработных организовать, их немало. Вопрос в оплате... В городе сейчас, как это ни странно, многие скотину держат – можно зерном, соломой и другими сельхозпродуктами заплатить. Но все ли на это согласятся? А вы согласны? Подумайте, председатели!
      В кабинете сразу стало шумно. Павел слушал. Председатели спорили между собой, но наконец пришли к какому-то общему решению. Заговорил снова Василий Яковлевич. Светлов заметил, что он старше всех, и остальные председатели к нему, похоже, прислушиваются:
      – Мы согласны заплатить сельхозпродуктами. Вот только как городских собрать?
      – Не проблема! Сейчас редактору позвоню и уже в завтрашней газете будет объявление. Надо только договориться, сколько и чем вы будете платить, а также за какие виды работ... Согласны?
      – Да. У меня больше вопросов нет. Другие председатели тоже встали:
      – Да и у нас тоже! Рассиживаться-то сейчас грешно! Мы сейчас прямо в вашей приемной список составим, чтобы не мешать. Вас ведь там еще дожидаются... До свиданья, Анна Николаевна, спасибо вам!
      Павел выскочил следом за председателями. Те столпились у стола Олега, решая вопрос об оплате и записывая свои решения на лист бумаги. Павел протолкался вперед и встал рядом с женщиной-председателем. Она покосилась на него, и он тихо спросил:
      – А раньше эти вопросы тоже быстро решали? Председатели фазу замолчали и поглядели на Светлова пристально. Женщина ответила:
      – Да мы раньше по целому дню в приемных теряли! Гоняют из кабинета в кабинет... А потом на молокозавод ругаться всегда ездили. Пока доходила очередь до сдачи, молоко успевало прокиснуть, и его не принимали. Рано утром, еще темно, очередь занимали. Со сдачей молока Иноземцева порядок сумела навести. Теперь каждая машина едет к своему времени. Ни очередей, ни ругани, а всего-то и нужно было – график составить... А ты что, журналист, что ли?