Марк Аврелий
      Отрывки из дневников
      Размышления
      С утраговорить себе наперед: встречусь с суетным, с неблагодарным, дерзким, с хитрецом, с алчным, необщественным. Все это произошло с ними по неведению добраи зла. А я усмотрел в природе добра, что оно прекрасно, ав природе зла, что оно постыд но, аеще в природе погрешающего, что он родственен мне - не по крови и семени, апричастностью к разуму и божественному наделу. И что ни от кого из них не могу я потерпеть, вредаведь в постыдное никто меня не ввергает, анародственного не могу же сердиться или держаться в стороне от него, раз мы родились для общего дела, как ноги и руки, как ресницы, как в ерхний ряд зубов и ряд нижний. Так вот: противодействовать другому противно природе, анегодовать и отвращаться - это противодействие. Что бы я ни был такое - все это плоть, дыханье и ведущее. Брось книги, не дергайся - не дано. Нет, как если б ты уже умирают, пренебреги плотью; онагрязь, кости, кровянистая ткань, сплетение жил, вен, протоков. Посмотри и надыханье: что оно так ое? Дуновение, даи не постоянное, ато изрыгаемое, то заглатываемое вновь. Ну атретье - ведущее. Так сообрази вот что: ты уже стар, не позволяй ему и дальше рабствовать и дальше дергаться в необщественных устремлениях, аперед судьбой и дальше томиться настоящим или погружаться в грядущее. Что от богов, полно промысла; что от случая - тоже не против природы или увязано и сплетено с тем, чем управляет промысл. Все течет - оттуда: и тут же неизбежность и пользатого мирового целого, которого ты часть. А всякой части природы хорошо то , что приносит природацелого и что ту сохраняет. Сохраняют же мир превращения, будь то первостихий или же их соединений. Прими это заосновоположения и довольно с тебя. А жажду книжную брось и умри не ропща, акротко, подлинно и сердечно благодарный бо гам. Помни, с каких пор ты откладываешь это и сколько уже раз, получив от богов отсрочку, ты не воспользовался ею. А порауж тебе понять, какого мираты часть и какого мироправителя истечение, и очерчен у тебя предел времени; потратишь его, чтобы так и не просветлиться душой - оно уйдет, ты уйдешь и уж не придется больше. С мужеской, с римской твердостью помышляй всякий час, чтобы делать то, что в руках у тебя, с надежной и ненарочитой значительностью, приветливо, благородно, справедливо, доставив себе досуг от всех прочих представлений. А доставишь, если станешь делать всякое дело будто последнее в жизни удалившись от всего случайного и не отвращаясь под влиянием страсти от решающего разума, вдали от притворства, себялюбия, неприятия сопутствующих решений судьбы. Видишь, сколь немногим овладев, можно повести благотекущую и богоподобную жизнь - ведь и боги ничего больше не потребуют от того, кто это соблюдает. Глумись, глумись над собой, душа, только знай, у тебя уж не будет случая почтить себя, потому что у каждого жизнь - и все. Та, что у тебя, - почти уже пройдена, аты не совестилась перед собою и в душе других отыскивалаблагую свою участь. Дергает тебя что-нибудь вторгающееся извне? - Ну так дай себе досуг нато, чтобы узнать вновь что-нибудь хорошее, брось юлой вертеться. Правдаже, остерегаться надо и другого оборота: ведь глупец и тот, кто деянием заполнил жизнь до изнеможения , ацели-то, куданаправить все устремление, даразом и представление, не имеет. Не скоро приметишь злосчастного от невнимания к тому, что происходит в душе другого; ате, кто не осознает движений собственной души, назлосчастие обречены. О том всегдапомнить, каковаприродацелого и каковамоя, и как этаотносится к той, и какой частью какого целого является, аеще что никого нет, кто воспрещают бы и делать, и говорить всегдасообразно природе, частью которой являешься. Сравнивая погрешения, Феофраст хоть и делает это сравнение по обыденному, однако по-философски утверждает, что проступки, допущенные из вожделения, тяжелее тех, что от гнева. Разве не явственно, что разгневанный отвращается от разумас некой печалью, втайне сжимаясь; тот же, кто погрешает из вожделения, сдавшись наслаждению, представляется как бы более распущенным и вместе расслабленным в своих погрешениях. Так что правильно и достойно философии он утверждал, что погрешения, совершенные в наслаждениях, заслуживают более тяжкого обвинения, чем когдас печалью. И вообще, один похож скорее напотерпевшего обиду и понуждаемого к гневу печалью; другой же прямо с местаустремляется к несправедливости, вожделением увлекаемый к деянию. Поступать во всем, говорить и думать, как человек, готовый уже уйти из жизни. Уйти от людей не страшно, если есть боги, потому что во зло они тебя не ввергнут. Если же их нет или у них заботы нет о человеческих делах, то что мне и жить в мире, где нет божества, где промысланет? Но они есть, они заботятся о человеческих делах и так все положили, чтобы всецело зависело от человека, попадет ли он в настоящую-то беду, аесли есть и другие еще беды, так они предусмотрели и то, чтобы в каждом случае былавозможность не попадать в них. А что не делает человекахуже, может ли делать хуже жизнь человека? Что ж, по неведению ли, или зная, дане уме оберечься наперед или исправиться после, допустилабы это природацелого? Неужто по немощи или нерасторопности онатак промахнулась, что добро и худо случаются равно и вперемешку как с хорошими людьми, так и с дурными? Ну асмерть и рождение, слава, безвестность, боль, наслаждение, богатство и бедность - все это случается равно с людьми хорошими и дурными, не являясь ни прекрасным, ни постыдным. А следовательно, не добро это и не зло. Как быстро все исчезает, из мира- само телесное, из вечности память о нем; и каково все чувственное, в особенности то, что приманивает наслаждением или пугает болью, о чем в ослеплении кричит толпа. Как это убого и презренно, смутно и тленно, мертво! Разумной силе - усмотреть, что такое они, чьи признания и голосавнесут славу? И что такое умереть? И как, если рассмотреть это само по себе и разбить делением мысли то, что сопредставляемо с нею, разум не признает в смерти ничего кроме делаприроды. Если же кто боится делаприроды, он - ребенок. А тут не только дело природы, но еще и полезное ей. Как прикасается человек к богу и какой своей частью, и в каком тогдасостоянии этадоля человека. Нет ничего более жалкого, чем тот, кто все обойдет по кругу, кто обыщет, по слову поэта, "все под землею" и обследует с пристрастием души ближних, не понимая, что довольно ему быть при внутреннем своем гении и ему служить искренно. А служить - значит блюсти его чистым от страстей, от произвола, от негодования начто-либо, исходящее от богов или людей. Ибо то, что от богов, своим превосходством вселяет трепет, ачто от людей по-родственному мило. Ведь иной раз и жалко их заневедение того, что добро и что зло. Ибо этот недуг ничуть не лучше того, из-закоторого лишаются способности различать черное и белое. Даживи ты хоть три тысячи лет, хоть тридцать тысяч, только помни, что человек никакой другой жизни не теряет, кроме той, которой жив; и живет лишь той, которую теряет. Вот и выходит одно наодно длиннейшее и кратчайшее. Ведь настоящее у всех равно, хотя и не равно то, что утрачивается; так оказывается каким-то мгновением то, что мы теряем, апрошлое и будущее терять нельзя, потому что нельзя ни у кого отнять то, чего у него нет. Поэтому помни две вещи. Первое, что все от векаединообразно и вращается по кругу, и безразлично, наблюдать ли одно и то же сто лет, двести или бесконечно долгой А другое, что и долговечнейший и тот, кому рано умирать, теряет ровно столько же. Ибо настоящее - единственное, чего они могут лишиться, раз это и только это, имеют, ачего не имеешь, то нельзя потерять. Что все - признание. Верно, конечно, то, что отвечали наэто кинику Мониму, но верно и то, что изречение это пригодно, если принять его силу в пределах истины. Душачеловекаглумится над собой более всего, когдаон начинает, насколько это в его силах, отрываться и как бы нарывать намировом теле, потому что негодовать начто-либо значит отрываться от природы, которой крепко держится природавсякой другой части. Глумится также, когдаотвращается от кого-нибудь или еще кидается во вражду, как бывает с душой разгневанных. В-третьих, глумится, когдасдается наслаждению или боли. В-четвертых, когдаделает или говорит что-нибудь притворно и лживо. В-пятых, когдаотправит безо всякой цели какое-либо деяние или устремление, действуя произвольно или бессвязно, между тем как надо, чтобы и самая малость сообразовалась с некоторым назначением. А назначение существ разумных - следовать разуму и установлениям старейшего градаи его государственности. Срок человеческой жизни - точка; естество - текуче; ощущения - темны, соединение целого тела- тленно; душа- юла, судьба- непостижима, слава- непредсказуема. Сказать короче: рекавсе телесное, слепотаи сон- все душевное; жизнь-войнаи пребывание начужбине, апамять после - забвение. Тогдачто способно сопутствовать нам? Одно и единственное - философия. Онав том, чтобы беречь от глумления и от терзаний поселенного внутри гения - того, что сильнее наслаждения и боли, ничего не делает произвольно или лживо и притворно, не нуждается в том, чтобы другой сделал что-нибудь или не сделал; и который приемлет, что случается или уделено, ибо оно идет откуда-то, откудаон сам: который, наконец, ожидает смерти в кротости разумения, видя в ней не что иное, как распад первостихий, из которых составляется всякое живое существо. Ведь если для самих первостихий ничего страшного в том, чтобы вечно превращаться во что-то другое, для чего тогданам коситься напревращение и распад всего? Оно же по природе, ачто по природе - не зло. Гиппократ, излечивший много болезней, заболел и умер. Халдеи многим предрекли смерть, апотом их самих взял рок. Александр, Помпей, Гай Цезарь, столько раз до основания изничтожавшие города, сразившие в бою десятки тысяч конных и пеших, потом и сами ушли из жизни. Гераклит, столько учивший об испламенении мира, сам наполнился водой и, обложенный навозом, умер. Демокритапогубили вши, Сократа-другие вши. Так что же? - сел, поплыл, приехал, вылезай. Если для иной жизни, то и там не без богов, аесли в бесчувствии, то перестанешь выдерживать наслаждение и боль и услужение сосуду, который тем хуже, что сам он в услужении, ибо одно - разум и гений, другое - земля и грязь. Не заблуждайся доле; не будешь ты читать своих заметок, деяний древних римлян и эллинов, выписок из писателей, которые ты откладывал себе настарость. Поспешай-калучше к своему назначению и, оставив пустые надежды, самому себе если есть тебе дело до самого себя - помогай, как можешь. Они же не знают, сколь различное значит "воровать", "сеять", "прицениваться", "не беспокоиться", "смотреть, что делаешь", что делается не глазами, анеким иным зрением. Тело, душа, ум. Телу - ощущения, душе - устремления, уму основоположения. Впитывать представления - это и скотское, дергаться устремлениями, - и звериное, и двуполое, и Фаларидово и Нероново. Руководствоваться умом, когданечто представилось как надлежащее, - это и для тех, кто в богов не верует, бросает родину или берется действовать, разве что заперев двери. Так вот если остальное-общее с теми, кто назван выше, то свойством собственно достойного человекаостается любить и принимать судьбу и то, что ему отмерено, агения, поселившегося у него внутри, не марать и не оглушать надоедливыми представлениями, аберечь его милостивым, мирно следующим богу, ничего не произносящим против правды и не делающим против справедливости. И если даже не верят ему все люди, что он живет просто, почтительно и благоспокойно, он ни накого из них не досадует и не сворачивает с дороги, ведущей к назначению его жизни, куданадо прийти чистым, спокойным, легким, приладившимся неприневоленно к своей судьбе. Главенствующее внутри когдаоно в сообразии с природой, поворачивается к происходящему так, что ему всегдалегко перестроиться нато, что возможно и дается ему. Не склонно оно к какому-нибудь определенному веществу, и устремляясь к тому, что само же себе с оговоркой поставило, само себе делает вещество из того, что выводят ему навстречу, - так огонь одолевает то, что в него подбрасывают; малый светильник от этого угас бы, аяркий огонь скоро усвояет себе то, что ему подносят, берет себе напотребу и отсюда-то набирает силу. Не делай ничего наугад, атолько по правилам искусства. Что не делает человекахуже самого себя, то и жизнь его не делает хуже и не вредит ему ни внешне, ни внутренне. Природатого, что приносит пользу, вынужденаделать это. Что происходит, по справедливости происходит: проследи тщательно - увидишь. Я не о сообразности только говорю, аименно о справедливости, как если бы некто воздавал всякому по достоинству. Так следи же заэтим, как уже начал, что бы ни делал, делай так, как достойный человек, в том смысле, в каком и мыслится достоинство. Сохраняй это в любой деятельности. Не то признавай, как судит твой обидчик или как он хочет, чтобы ты сам судил, асмотри, как оно наделе. Две готовности надо всегдаиметь. Одна: делать только то, что поручает тебе смысл власти и законанапользу людей. И еще: перестраиваться, если явится кто-нибудь, чтобы поправить или переубедить в каком-нибудь мнении. Только чтобы переубеждение шло от некой достоверности, будь то справедливость или общая пользаили что-нибудь такое, ане оттого, что поманиласладость или там слава. Разум есть у тебя? Есть. Зачем же без него обходишься? Или чего еще желаешь, когдаон делает свое дело? Как часть в целом ты возник и в породившем тебя исчезнешь. Вернее, превратившись, будешь принят в его осеменяющий разум. Много комочков ладананаодном алтаре. Один раньше упал, другой позже - вполне безразлично. Десяти дней не пройдет, и ты богом покажешься тем, для кого ты сейчас зверь и обезьяна, - сверни только к основоположениям и к почитанию разума. Жить не рассчитывая натысячи лет. Нависает неизбежность. Покудажив, покудаможно - стань хорош. Сколько досугавыгадывает тот, кто смотрит не нато, что сказал, сделал или подумал ближний, аединственно нато, что сам же делает, чтобы оно было справедливо и праведно и в достойном человеке не высматривает он темноту нрава, аспешит прямо и без оглядки своим путем. Кого славау потомков волнует, тот не представляет себе, что всякий, кто его поминает, и сам-то очень скоро умрет, аследом тот, кто его сменит, и так покане погаснет, в волнующихся и угасающих всякая память о нем. Ну предположим, бессмертны были бы воспоминающие и память бессмертна- тебе что с того? Не говорю уж мертвому - что проку тебе живому от похвал? Или другой у тебя расчет? Ибо некстати ты пренебрегаешь тем, что сейчас дарует природа, которая получает у тебя некий иной смысл. Если ввек пребывают души, как вмещает их воздух? - А как земля вмещает телавсех погребенных от века? Подобно тому как тут превращение и распад дают место другим мертвым для некоего продленного пребывания, так и перешедшие в воздух души, некоторое время сохраняясь, превращаются, изливаются и воспламеняются, воспринимаемые в осеменяющий разум целого, и дают таким образом место вновь подселяемым. Вот что можно отвечать относительно предположения, что души пребывают. Достаточно представить себе не только множество погребаемых тел, но и бесчисленных животных, изо дня в день поедаемых нами и другими животными сколько их истребляется и некоторым образом погребено в телах поедающих, и все же благодаря переходу в кровь и преобразованиям в воздушное и огненное, то же место приемлет их. Что значит здесь расследование истины? Разделение навещественность и причинность. Не сбиваться: во всяком устремлении являть справедливость, во всяком представлении - беречь способность постигать. Все мне пригодно, мир, что угодно тебе ничто мне не рано и не поздно, что вовремя тебе, все мне плод, что приносят твои, природа, сроки. Все от тебя, все в тебе, все к тебе. Сказал поэт "Милый Кекропов град"", ты ли не скажешь: "0, милый Зевесаград"? "Мало твори, коль благоспокойстважелаешь". А не лучше ли необходимое делать - столько, сколько решит разум общественного по природе существаи так, как он решит? Потому как тут и будет благоспокойствие не от прекрасного только, но еще и малого делания. Ведь в большей части того, что мы говорим и делаем, необходимости нет, так что если отрезать все это, станешь много свободнее и невозмутимее. Вот отчего надо напоминать себе всякий раз: "Даточно ли это необходимо?" И не только действия надо урезать, когдаони не необходимы, но и представления - тогдане последуют заними и действия сопутствующие. Испробуй, не подойдет ли тебе также и жизнь достойного человека, довольного тем, что он получает в удел от целого, довольствующегося справедливостью своего деяния и благожелательностью своего душевного склада. Видел то? ну атеперь это. Не смущай ты себя - будь проще. Кто-то дурно себя повел? - Ему же дурной Что-то хорошее тебе случилось? - Изначально определено и увязано было мировым целым все, что с тобой случается. Вообще: жизнь коротка, так поживись настоящим с благоразумием и справедливостью. Трезво веселись. Либо стройный миропорядок, либо груда, мешанина, и все-таки миропорядок. Может ли это быть, что в тебе есть некий порядок, ав мировом целом однабеспорядочность? И это при том, что все так и разлито, и различено и единострастно? Темный нрав, женский нрав, жесткий, звериное, скотское, ребячливое, дурашливое, показное, шутовское, торгашеское, тиранское. Умрешь вот, так и не сделавшись ни цельным, ни безмятежным, ни чуждым подозрений, будто может прийти к тебе вред извне; так и не сделавшись ко всем мягок, не положив себе, что разум единственно в том, чтобы поступать справедливо. Разгляди их ведущее, хотя бы и разумных, - зачем гонятся, чего избегают. В чужом ведущем твоей беды нет, как нет ее, конечно, и в том или ином развороте или изменении внешнего. Но где же? Там, где происходит признание беды. Так вот: пусть не идет оттудапризнание, и все у тебя хорошо. И если даже это твое тело режут и жгут, если оно гноится, гниет, пусть тадоля, которая ведает признанием этого, будет покойна, то есть пусть так рассудит, что это ни добро, ни беда, раз может такое случиться и с хорошим человеком, и с дурным. Ибо что равно случается и с тем, кто живет по природе, то уже ни по природе, ни против природы. Как о едином существе помышлять всегдао мире, о едином по естеству и с единой душой, и о том, как все, что ни есть в нем, передается в единое чувствование, и как оно единым устремлением делает все разом, и как все сопричинно тому, что становится, и как здесь все увязано и сметано. Ты душонка, насебе труп таскающая, говаривал Эпиктет. Нет беды тому, что в превращение ввергается, равно как и благатому, что из превращения рождается. Вечность - как бы рекаиз становлений, их властный поток. Только показалось что-то и уж пронеслось; струя это подносит, ато унесла. Что ни случается привычно, знакомо, как розапо весне или плоды летом. Таковы и болезнь, и смерть, клевета, коварство и сколько еще такого, что радует или огорчает глупцов. Вновь наступающее всегдарасположено следовать запредшествующим. Это ведь не перечисление какое-то отрывочное и всего лишь принудительное, аосмысленное соприкосновение. И подобно тому, как ладно расставлено все сущее, так и становящееся являет не простую последовательность, анекую восхитительную расположенность. Всегдапомнить гераклитово: смерть земли стать водою, смерть воды стать воздухом, воздуха- огнем, и обратно. Вспоминать и о том, кто забывает, как ведет этадорога. А еще, что люди особенно ссорятся с тем, с кем более всего имеют общение, с разумом, который управляет целым; и с чем они каждый день встречаются, то кажется им особенно странным. И что не надо действовать и говорить как во сне - ведь нам и тогдакажется, будто мы действуем и говорим. И что не надо этого: "дети своих родителей", апопросту сказать: "Живем, как повелось". Вот сказал бы тебе кто-нибудь из богов, что завтраумрешь или уж точно послезавтра- не стал бы ты ломать голову, чтобы умереть именно послезавтра, ане завтра, если ты, конечно, не малодушен до крайности. В самом деле, велик ли промежуток? Точно так же через много лет или завтра- не думай, что великаразница. Как дыхание соединяет тебя с окружающим воздухом, так пусть разумение соединяет с окружающим все разумным, потому что разумная силаразлитаповсюду и доступнатому, кто способен глотнуть ее, не менее, чем воздушное доступно тому, кто способен дышать. Порок вообще миру никак не вредит, ав частности никак другому не вредит, и вреден только тому, кому вверено и удалиться от него, чуть только он этого пожелает. Для моей воли воля ближнего столь же безразлична, как тело его и дыханье. Ибо хотя мы явились насвет прежде всего друг ради друга, однако ведущее каждого само засебя в ответе. Иначе порок ближнего был бы злом для меня, ане угодно было богу, чтобы я мог быть несчастлив от кого-либо, кроме себя самого. Солнце, кажется, излилось и прямо залило все, авсе-таки не вылилось. Ибо излияние это есть напряжение. Вот сияние его и называется лучи - то, что послано напряженным луком. А что завещь луч, ты можешь увидеть, если рассмотришь, как солнечный свет проникает сквозь узкую щель в затененный дом: вообще он держится прямо и как бы разделяется у встреченного им плотного, отгородившего находящийся далее воздух; здесь луч останавливается, но не поскользнется, не упадет. Точно так должно литься и изливаться разумение, не проливаясь, ав напряжении; не обрушиваться насильственно и резко навсякое препятствие и не упадать, астоять, освещая то, что его принимает. Ведь само же себя лишит сияния то, что не станет пересылать его. Кто боится смерти, либо бесчувствия боится, либо иных чувствований. Между тем, если не чувствовать, то и беды не почувствуешь; если же обретешь иное чувство, то будешь иное существо и не прекратится твоя жизнь. Люди рождены друг для друга. Значит переучивай - или переноси. По-разному летят мысль и стрела; мысль, даже когдаонаосторожнаили изворачивается, рассматривая что-либо, несется тем не менее прямо и к своему предмету. Безумен, кто ищет смокву зимой. Кто ищет свое дитя, когдабольше не дано, таков же. Ребенкали своего ласкаешь, надо, говорил Эпиктет, произносить про себя: Умрет, может быть, завтра. - Так ведь дурной знак! А он: Ничуть не дурной, раз обозначает одно из дел природы. Или когдазлак пожинают, тоже знак дурной? Виноградная завязь, гроздь, изюмины - все превращения, и не в небытие, ав не-ныне-бытие. Вольную волю не приневолит никто. Так говорил Эпиктет. Он говорил, что нашел искусство соглашаться и применительно к устремлениям сберегать осмотрительность, чтобы не безоговорочно, чтобы общественно, чтобы по достоинству; от желаний совсем воздерживаться, ак уклонению не прибегать ни в чем из того, что не от нас зависит. Так ведь не зачто-то там боремся говаривал он - азато, сходить с умаили нет. Сократ говорил: Хотите ли, чтобы в вас быладушаразумных или неразумных? - Разумных. А каких разумных, здоровых или негодных? - Здоровых. Что же вы этого не ищете? - Обладаем. - Откудаже тогдаваш раздор и небезразличие?