Через несколько дней состоялась пышная свадьба Карсидара с Милкой. Отец невесты сиял, как новая веверица. Люди поговаривали, что давно никто не видел сотника таким счастливым. Оба сына Михайла уже перестали противиться тому, чтобы "колдун поганый" породнился с ними, а Вышата и вовсе взирал на Карсидара с плохо скрываемым восхищением. О Милке даже говорить не приходится... Одна только старая мамка плакала - да и то от счастья за свою "рыбоньку".
      Хотя нельзя сказать, что с того дня жизнь молодой четы протекала безоблачно. Вопреки солнечному ходу, с востока наползала на Киев ужасная тень. Но то была не ночная темень и не тень от тучи - громадное татарские войско собиралось в кулак под Черниговом. Об этой угрозе помнил каждый житель прекрасного города.
      И вот государев советник Давид, прожив всего неделю с молодой женой в собственном доме, о каком не смел и мечтать мастер Карсидар, после дня Усекновения главы Иоанна Предтечи засобирался в путь. На все вопросы разом погрустневшей Милки он отвечал одно:
      - Еду по поручению Данилы Романовича.
      Бедняжка боялась, что он снова намерен совершить вылазку на левый берег Днепра; однако сбора "коновальской двусотни" не последовало. Да и что за "государево поручение" такое, если Данила Романович уехал в урочище Зверинец на охоту! Там он неожиданно заперся на целый день в Выдобецком монастыре, а затем почему-то отправился в Теремец, расположенный по дороге к Васильеву. Куда он девался дальше, толком никто не знал, кажется, решил навестить Белгород. Прибывший в Киев гонец сообщил лишь, что государь отменяет назначенный ранее военный совет. По поводу чего и бояре, и собравшиеся в столице удельные князья, и воеводы, и все прочие терялись в догадках.
      Надо ли говорить, каково было молодой жене, которую впервые покидал любимый муж! И никакое "государево поручение" не могло оправдать в глазах Милки этого поступка. Она даже не могла посоветоваться с отцом, потому как и Михайло где-то запропастился. Оставалось лить слёзы на груди у верной мамки.
      - Ничего, рыбонько моя, вернётся наш Давидушка, - утешала Милку старуха. Ему ведь никто не ровня! Видела, как он мечом-то махает? Шуточное ли дело!
      Слабое утешение! Мало ли какие опасности могут подстерегать милого на ратных дорогах...
      - Ладо моё, солнце ненаглядное! - причитала Милка, схватившись за уздечку Ристо. - Начто покидаешь меня, куда уезжаешь? Ходил в женихах, и то я нечасто тебя видела, пожалей хоть теперь мою бедную головушку, не оставляй меня, несчастную! Всего-то недельку и побыл с молодой женой, ну где же такое видано?!
      Карсидару насилу удалось разжать её пальцы. Он не знал, как успокоить жену, заверял, что скоро, всего через несколько дней вернётся, что ей надо привыкать к отлучкам мужа, такова государева служба, что пока не разобьют татар, не видать им спокойной жизни...
      - Вон, гляди, даже конь мой смеётся! - сказал наконец Карсидар. Послушный мысленному приказу Ристо мотнул головой и громко фыркнул. Милка неуверенно усмехнулась, вытирая слёзы. Тогда он наклонился с седла, крепко поцеловал жену и, чтобы избежать дальнейших объяснений, с места пустил коня галопом. Выехав за ворота, обернулся. Побледневшую Милку, которая вновь залилась слезами, поддерживала мамка.
      Княжеский советник Давид направился через Лядские ворота на Клов, где к нему присоединился лекарь Андрей. Вместе они выехали на дорогу, ведущую в Васильев. Вот и всё, что удалось выведать затем двум Милкиным служанкам у жителей Клова. Впрочем, и так было ясно, что муж возьмёт с собой в дорогу товарища. Также было очевидно, что они направятся на юг от Киева, раз её любый Давид уезжает по "государевым делам". Но что же дальше?.. И сам Данила Романович, говорят, как сквозь землю провалился. Неутешная молодая жена терялась в догадках.
      А тут ещё, как назло, погода испортилась. Резко похолодало, сделалось сыро, пасмурно, словно бы вслед исчезнувшему милому с севера потянулись целые стада тяжёлых свинцово-чёрных туч. От этого на сердце сделалось так тяжело и тоскливо...
      Не знала Милка, да и никто из горожан не знал, даже более того предположить не мог, что юго-западнее Киева вообще наступила настоящая зима. Между прочим, жители одной из тамошних деревушек отправившись в один ненастный день за хворостом, чтобы протопить свои жалкие лачуги, обнаружили, что лежавшее в лесной чаще озерцо замёрзло и покрылось коркой льда. Поражённые смерды принялись было пробовать лёд ногами, чтобы выяснить, насколько он толстый. Как вдруг заметили на противоположном берегу шатёр, около которого паслись стреноженные кони. За лошадьми присматривал коренастый бородач, неподалёку от него стояли ещё двое. Одного рассмотреть не удалось, потому что он был одет в серый плащ, спускавшийся почти до щиколоток, а его голову полностью скрывала странной формы накидка. Другой был не очень высок, но держался прямо, уверенно и время от времени поглаживал коротко остриженные темно-каштановые волосы и аккуратную бородку.
      И тут рядом с оторопевшими бедняками будто из-под земли вынырнул четвёртый. Этот был высок, светловолос и голубоглаз, бороды не носил. На пальце у него переливался вправленный в золотой перстень огромный голубой камень, что указывало на невероятное богатство. Смерды принялись прикидывать в уме, что это может быть за боярин, когда пришелец очень вежливо, но настойчиво предложил им исчезнуть с озера подобру-поздорову и никому не рассказывать, что они здесь кого-то видели. Говорил он с едва заметным акцентом, выдававшим иноземное происхождение. Сборщики хвороста переглянулись, не зная, как себя вести. Тогда пришелец жестом подозвал их поближе и перешёл на шёпот. Что он там нашептал, неизвестно, однако слова свои подкрепил щедрым жестом, выдав каждому по десять резанов серебром.
      Обалдевшие от такой удачи смерды поспешили убраться восвояси. Они и впрямь никому ничего не рассказали - кроме своих жён, разумеется. К вечеру всё селение гудело, как растревоженный улей. А ночью случилась ужасная гроза. Ветвистые молнии резали небосвод вдоль и поперёк, от раскатов грома закладывало уши. Никто из смердов не спал, все боялись лесного пожара, который запросто мог возникнуть от попадания молнии в дерево, и молили наипаче Илью Громовержца, а также Пресвятую Богородицу со всеми угодниками защитить их от напасти. И страстные молитвы были услышаны - никакого пожара не случилось.
      После этих ночных безобразий все единодушно сошлись на том, что сборщики хвороста встретили на озере нечистого духа со своими приспешниками. Тем более, прослышав о серебре, на деревеньку налетели тиуны и почти всё отобрали. Едва по одной монетке и перепало беднякам. Ясное дело - серебро сатаны нечистое, как пришло, так и ушло!..
      Зато ещё через три дня, как раз на Рождество Богородицы, погода наладилась, и сразу все вернулись в Киев - и Карсидар, и Михайло, и Читрадрива. И даже Данила Романович прибыл со всем своим эскортом. Государь был страшно рад чему-то, глаза его так и сверкали. Немедленно созвав большой военный совет, он сообщил всем удельным князьям, боярам и воеводам, что единолично принял решение не нападать на татарское войско на левом берегу, а всеми силами боронить город. Не слушая более никаких возражений, не ожидая также и одобрения, государь сказал, что позже посвятит всех в подробности плана битвы, после чего удалился из гридницы.
      Все были поражены тем, как резко изменились намерения Данилы Романовича, который совсем недавно утверждал, что позволить Бату осадить столицу Руси чистейшее безумие. Оживлённые толки породило и отсутствие на военном совете Давида.
      Впрочем, с Карсидаром всё было более или менее ясно - должен же он дать молодой жене возможность излить всю нежность, накопившуюся в сердце за время его отсутствия! А Милке так хотелось показать мужу свою любовь, поведать ему, как долго она за ним плакала, как молилась Богу, чтобы Он охранил её ненаглядное ладо от всевозможных напастей, как умоляла о заступничестве Богородицу, Рождество которой отмечалось сегодня...
      Глава XXII
      ВЛАСТЬ МОЛНИИ
      Лютая стужа сковала всё вокруг, и если жизнь ещё как-то пыталась противостоять наступившим холодам, то неживая природа замерла надолго. До первой оттепели, до весны. Даже могучий Днепр мирно спал, скованный толстым ледяным панцирем. Только лёгкий ветерок, дувший у самой земли, вздымал мелкую позёмку, невидимую в предрассветной мгле.
      По льду бежал человек. Бежал, выбиваясь из сил, часто спотыкался, едва не падал. Дышал тяжело, с хрипением. Вырывавшийся изо рта пар мгновенно оседал на его усах и бороде, и без того уже порядком заиндевевших. Изредка бегун позволял себе перейти на шаг, чтобы немного передохнуть. Однако сознание долга гнало его вперёд, и толстый лёд под ногами вновь начинал звонко петь, когда человек бежал, часто спотыкаясь, едва не падая.
      Только неверный изменчивый ветерок да песня льда помогали ему ориентироваться. Небо ещё с вечера затянули непроницаемые слоистые облака, сквозь которые не просвечивали ни звёзды, ни луна. Оставшийся далеко позади город также был окутан мраком. Приходилось выбирать направление инстинктивно. Больше всего бегун боялся забрать либо круто влево, либо вправо. Тогда бы он стал передвигаться вдоль русла реки...
      Неожиданно звук его шагов сделался глухим, под ногой хрустнула сломанная ветка. Левый берег. Наконец-то!
      Человек споткнулся, упал на колени и отрывисто прохрипел:
      - Эй!..
      Где-то слева в отдалении вспыхнули светляки и быстро метнулись к нему. Раздался дробный перестук конских копыт. Через минуту человека окружили всадники в тёплых меховых одеждах. Один из них спрыгнул с коня, склонился над упавшим и схватил его за плечи. Бегун дико вскрикнул. Остальные всадники поднесли факела поближе. Тогда из мрака проступили их плоские лица с резко выделяющимися скулами, щёлочки-глаза и островерхие шапки. Также стало видно, что в плече бегуна торчит обломанное с двух сторон древко стрелы, прошившей кольчугу насквозь. На ладони татарина, который поддерживал раненого и задел обломок стрелы, застывала его кровь.
      Предводитель плосколицых, всадник в огромной меховой шапке, с блестящей нагрудной пластиной, украшенной затейливым узором, нагнулся с лошади и проговорил что-то неразборчивое. Спешившийся слегка встряхнул бегуна и, коверкая слова, спросил:
      - Там что в Минкерфан? В Киев?
      Раненый застонал, окинул татар мутным взглядом и, с трудом разлепив потрескавшиеся на морозе губы, прошептал:
      - Всё... Порешили колдунов. Обоих...
      Его сообщение вызвало бурю восторга. Однако старший продолжал допытываться через толмача: как убили? где остальные?
      - Остальных... нету. И Серафим погиб, и Клим... Юрий тоже. Всех порубал проклятый колдун Хорсадар. Один я ушёл...
      Раненый умолк, его голову окутывал знойным облаком горячечный жар. Но толмач настойчиво требовал: ещё говори, ещё. И он говорил:
      - Как и задумали... Им сонного зелья... подсыпали. Они ничего не заподозрили, это не яд. Знать, не почуяли... Потом спать отправились. А нас слуги впустили, ну, мы их всех для начала... чтоб не передумали часом и тревогу не подняли. Этого светловолосого... лекаря Андрея... Дрива... Серафим ножом, прямо в постели... как свинью... Он и не пикнул... Пошли к Хорсадару... Так он спал с женой, ну и... Клим, дурак, в потёмках не разобрал, полоснул её. Она только всхлипнула: "Давидушка..." Тот прямо сбесился, как пёс, даром что сонный... Климку с Серафимом вмиг порешил, за Юрия принялся... Тут я его и достал! В спину под сердце ткнул!.. Он, хоть колдун, а подох...
      Раненый совсем обессилел, но толмач не давал ему покоя: как ушёл из Минкерфана? почему ранен? была ли погоня?
      - Правда ваша, еле ноги унёс... вон стрелой зацепило... Ох, тяжело мне!.. - Раненый мелко затрясся, как в лихорадке. - Я сказал стражникам у ворот, что к своим суздальцам еду... со срочным поручением от воеводы... Они мне поверили, уже начали открывать ворота... Как вдруг один из них возьми да спроси: "Ты от какого воеводы? От Димитрия?". Я ответил, что да, от Димитрия... Тут я и попался!.. Оказывается, Димитрия нет в городе, он осматривает наружные укрепления... Я не растерялся, сразу припустил коня... проскользнул в щель ворот - и сю... да... к вам... Мне стрелы вслед пустили, в плечо попали, коня ранили... но погоню не послали... Конь мой на льду пал... я пешком побежал... Бегу и думаю: только бы не... сбиться...
      Суздалец охнул, улыбнулся и понёс какую-то неразборчивую чепуху. Горячка, наконец, одолела его.
      Предводитель отдал отрывистое приказание. Толмач выхватил из-за пояса нож, перевернул раненого, схватил за волосы, оттянул его голову назад и провёл лезвием по горлу. Суздалец забился в предсмертных конвульсиях, но вскоре замер, обмяк, его широко раскрытые глаза остекленели. Предатель сделал своё чёрное дело, татары в нём больше не нуждались. Они не привыкли обременять себя заботой о раненных; тем более им ни к чему лишние хлопоты с бесполезным уже чужаком-урусом.
      Покончив с суздальцем, толмач быстро вскочил на лошадь, и небольшой отряд исчез в ночи. А спустя несколько минут на берегу запылал огромный костёр. Затем вспыхнуло пламя уже в отдалении, ещё дальше, ещё и ещё... Целая цепочка огней убегала на северо-восток, неся радостную весть: наёмные колдуны убиты! Ордынцам не угрожает никакое чародейство, можно смело начинать штурм.
      И двинулось на приступ огромнейшее войско, какого ещё не видел мир! За конными отрядами следовали пешие, за ними - вновь всадники. Над головами в островерхих шапках пылали факела, поблескивали нагрудные пластины, плыл целый лес копий. Скрипели колёса повозок и "пороков" - огромных стенобитных орудий; ржали кони, громко ревели верблюды - диковинные горбатые животные, которых татары привели из покорённой ими Средней Азии. Стучали по мёрзлой земле подковы и ноги, звенела упряжь, бряцало оружие. Гудели барабаны, выли рога. Весело переговаривались воины. Из уст в уста перелетало одно слово: "Минкерфан! Минкерфан!" Ноги печатали с каждым шагом: Мин-кер-фан! Мин-кер-фан! Сотни тысяч сердец бились в унисон: Мин-кер-фан! Мин-кер-фан! Мин-кер-фан!
      Взять штурмом этот город, сровнять его с землёй, покорить урусов, раздавить, уничтожить очередную преграду на пути к последнему морю! Захватить богатую добычу. Рабов - на восток, обменять на богатство. И - дальше, дальше, дальше! Как завещал великий Чингиз. Пройти от края земли до края! Увидеть, как взошедшее на востоке солнце скатывается в солёные воды последнего западного моря...
      Но больше всех радовался великий Бату. Год назад он послал сюда своего двоюродного брата Менке с разумным предложением о добровольной сдаче города. Однако подлые урусы наняли двух колдунов и уничтожили мирное посольство. Заживо сожгли нечистым пламенем! Какая ужасная смерть... Думали, это злодеяние сойдёт им с рук? Зря надеялись! Великий Бату скоро покажет им, как следует принимать его послов.
      Колдунам он уже показал. Жаль, конечно, что они умерли относительно лёгкой смертью. Их бы на кол посадить, поджарить на медленном огне, сварить в кипящем масле. По крайней мере, младший колдун, этот лекаришка, должен был издохнуть от яда гюрзы... Но тогда покушение планировал старый олух Ярослав, и нет ничего удивительного в том, что оно закончилось провалом. На сей же раз план убийства разрабатывался при непосредственном участии великого Бату. И вот результат оба колдуна мертвы! Мёртв жалкий лекаришка и, главное, мёртв проклятый Хорсадар, который уничтожил немало верных воинов. Но теперь он не опасен, теперь он стал просто легендой, мёртвой легендой. А за его злодеяния поплатятся упрямые урусы, не пожелавшие сдаваться на милость великого Бату.
      Мёртвая легенда... Хорошо!
      Бату злобно ухмыльнулся, поправил густые длинные волосы, выбившиеся из-под роскошной, вышитой бисером, отороченной куньим мехом шапки и посмотрел в едва зазеленевшую даль, туда, где находился ненавистный Минкерфан, к которому тянулось войско, до сего дня невиданное в мире. Поначалу он и не думал собирать такое количество воинов. Но князь урусов, этот государь Данила, нанял колдунов... себе на горе! Ничего, пусть трепещут, глупцы, пусть раскаиваются! Поздно, поздно...
      Ехавший во главе дружины суздальцев Ярослав Всеволодович тоже радовался. Наглый выскочка Данилка рассчитывал использовать в битве с татарами это исчадье ада, этого татя Давида. Он заключил сделку с дьяволом, уповал на нечистое колдовство - и теперь его ждёт жестокая кара. Теперь у Данилки нет никаких шансов, ибо воев у него вдвое меньше, чем у татар. А татары - это сила! Против них не сдюжила ни одна северная земля, по которой они прошли, не устоит и юг Руси. Падёт одряхлевшая "мать городов русских", и поведёт Бату своё воинство дальше на запад - в Угорщину, в Польшу, в немецкие земли. О-о-о, татары - это мощь!
      А тем временем на севере вырастет сила, способная сокрушить ордынцев. Сынок Александр в Новгороде - вот молодец! До чего ловко он шведов уделал-то! Как ни силён Бату, а не посмел ведь сунуться в новгородскую землю. Не дурак татарин, чует, что не по зубам ему Александр. Молодчина сынок! Хоть он и не жалует отца, но Ярослав на него не в обиде - это всё по молодости, по глупости. Сегодня отец докажет старшему сыну, что и он не лыком шит. Бату не относится к нему всерьёз; этому поганцу надобно одно - русских князей друг на дружку натравить. А как Ярослав Всеволодович снимет с отрубленной головы Данилки шапку Мономаха, наденет её на себя - обретёт тогда Русь своего истинного государя!..
      Немного позади Ярослава Всеволодовича держался Святослав Всеволодович, который отнюдь не разделял восторгов старшего брата. Для него поход сводной суздальской дружины в составе татарского войска был прежде всего позором. И хотя Святослав никоим образом не симпатизировал Даниле Романовичу, вместе с тем не считал правым и Ярослава. Поэтому рискнул вступить в тайные сношения с самозванным государем, всем сердцем желая поражения врагам Руси. Ждал лишь сигнала, чтобы поднять суздальцев на правое дело и бить татар вместе с войсками Данилы, а там... Самозванец кое-что обещал, это так; но главное было уберечь северян от позора.
      А теперь всё пошло прахом! О сути сигнала Святослав ничего толком не знал. Данила лишь дал понять, что это будет заметное, необычайное событие. В то же время, таковым событием никак не могла быть гибель обоих нанятых колдунов! Значит, либо самозванец издевался над ним (но зачем?), либо случилась настоящая катастрофа. И Святославу Всеволодовичу оставалось лишь покорно принять позор, неминуемо ложившийся на северные уделы Руси. Видно, такова их горькая доля, и никакие колдуны не в силах изменить её, противостав победоносному шествию проклятых ордынцев...
      Увидев с обращённой к Днепру городской стены бегущую на северо-восток цепочку огней, Читрадрива обернулся и махнул рукой стоявшим внизу гридням. Те мигом натянули на головы Юрию, Климу и Серафиму мешки, обвязали поверх верёвками и поволокли в расположенный неподалёку поруб.
      - Ну как? - спросил Данила Романович, когда Читрадрива спустился вниз.
      Государь даже не пытался скрыть своего волнения. Слишком многое зависело от того, добежит ли Тихон до татар, поверят ли они сообщению о гибели наёмных колдунов, начнётся ли долгожданная переправа. Иначе пришлось бы отпускать ещё одного пленника, а в наихудшем случае - срочно менять весь план сражения.
      - Порядок, - с явным облегчением сказал Читрадрива. - Сигнал подан.
      Он беспокоился за успех их маленькой хитрости не меньше Данилы Романовича, потому как идея использовать в своих целях подосланных князем Ярославом убийц принадлежала именно ему.
      Вначале Читрадрива здраво рассудил, что если они с Карсидаром могут читать чужие мысли, почему бы не попробовать заставить других думать о том, что им необходимо. Приходилось экспериментировать осторожно, понемногу продвигаясь вперёд. И всё это несмотря на колоссальную нагрузку в период подготовки к отражению татарского нашествия!
      Наконец дело пошло на лад, а тут и затаившиеся лазутчики проявили себя. Остромир дознался, кто из северян был близок с Артемием и прочими убитыми, без труда нашёл среди них Серафима и Юрия и организовал слежку. Вскоре с очередной группой суздальских добровольцев к ним в качестве подкрепления прибыли Клим и Тихон. А ближе к зиме они стали увиваться вокруг слуг Карсидара.
      Разгадать их замысел было нетрудно. Печальный опыт первого покушения наглядно показал, что решить дело одним лишь внезапным нападением нельзя, "проклятых колдунов" врасплох не застанешь. Нужна "своя рука", предатель в доме! А тут ещё лекарь Андрей переселился к воину Давиду - видимо, чтобы сподручнее было вершить поганые колдовские делишки, направленные на защиту выскочки Данилки. Вот удача!
      Когда стало ясно, кого именно из слуг суздальцы наметили для подкупа, Карсидар основательно поговорил с "избранниками", проинструктировал их, как себя вести, чтобы не возбудить подозрений, в частности велел запрашивать цену вдвое-втрое выше первоначально предложенной. Слуги охотно повиновались. А позавчера они передали хозяину сонное зелье, которое должны были подсыпать в еду.
      Злоумышленников схватили в самый последний момент, чтобы весть об аресте четверых суздальцев не успела распространиться. Точная дата начала штурма была известна вот уже больше недели - с помощью мгновенных перемещений Карсидар регулярно совершал вылазки на левый берег и прослушивал мысли татарских военачальников (а в последний раз, никем не замеченный, даже побывал в ставке самого Бату). Теперь оставалось не спугнуть татар, чтобы они начали переправу по заранее намеченному плану. Читрадрива битый час внушал Тихону картину убийства, которое так и не произошло в действительности; затем суздальцу прострелили плечо и выпустили его из города. (Затея с ранением была рискованной, по дороге он мог истечь кровью, но с другой стороны, раненного будут меньше расспрашивать, а значит, менее вероятно, что в его рассказе обнаружат несоответствия и заподозрят какой-то подвох). Остальных злоумышленников держали у основания стены связанными на случай, если первый "вестовой" не достигнет цели.
      Но повторять попытку не пришлось, обман удался с первого раза, о чём свидетельствовала убегающая вдаль цепочка сигнальных костров. Вскоре они вернутся морем факелов, поэтому нужно поспешить. Читрадриве предстоит подняться на высокую кручу, чтобы оттуда обозревать всё русло Днепра, а у Данилы Романовича своя дорога - к собравшимся на набережной отрядам, которые должны принять первый удар. Главные же силы русских войск на правобережье были сосредоточены у Копырева конца и на подступах к Новому Городу, а в некотором отдалении затаились засадные полки, которым велено было не вмешиваться в сражение вплоть до особого сигнала. Далеко на севере и на юге через Днепр переправились две стотысячные дружины, чтобы ударить по татарскому войску на левом берегу. А на Тугархановой косе засела "коновальская двухсотня" Карсидара.
      В самом Киеве остался лишь немногочисленный гарнизон, городское ополчение, да был ещё союзничек - весьма ненадёжный, но очень влиятельный... Только бы проклятый упрямец не подвёл!
      Митрополита они уламывали втроём и потратили на это весь вчерашний день. Точнее, говорил один государь, а Карсидар с Читрадривой лишь старались мысленно создать атмосферу благожелательности. Однако Иосиф мигом заподозрил неладное, едва Данила Романович попросил его обратиться ко всему люду с призывом начать с раннего утра молиться Святой Богородице о защите и заступничестве за киевлян и за всю Русь.
      Митрополит прищурившись спросил, с какой стати это делать, если праздник Покрова Богородицы давно уже прошёл, а впереди Третья Пречистая? Ведь именно Покров Богородицы есть символ её заступничества за Русь, а никак не Введение во храм...
      "Что поделаешь, отче, высшая защита понадобилась нам не в листопаде, а в студёном месяце", - ответил Данила Романович и неосмотрительно покосился на Карсидара.
      Митрополит мигом вышел из себя. Он принялся вовсю орать, что государь Русский радеет не о защите Божьей, а о жалком заступничестве присутствующих здесь поганых колдунов Хорсадара и Дрива, которые в душе по-прежнему остались богомерзкими поганцами, несмотря на принятие святого крещения, и более всего нуждаются в тяжкой епитимьи вместе с отступником государем, прикрывающим их колдовские дела.
      "Одного не уразумею я жалким своим умишком, - спокойно сказал Данила Романович, когда митрополит выдохся. - Ежели воин Давид и лекарь Андрей в самом деле остались поганцами, то как они не рассыпались в прах от святой воды, от купания в крестообразной полынье или от прикосновения к Писанию? Почему Андрей ночи напролёт проводит в чтении Священных Книг? И как вообще они приняли крещение? Здесь что-то не так".
      Иосиф не сдавался, но в итоге вся его аргументация свелась к тому, что нечистый ужасно хитёр, и если чёрт не знает, как выкрутиться, то начинает Богу молиться.
      "Значит, и в лоно Святой Церкви могут втереться нечистые духи?" - удивился Данила Романович.
      Митрополит подтвердил, что так - ради искушения и совращения с пути истинного Божьих овец могут.
      "Выходит, проклятый сатана сильнее Бога? Ты начто богохульствуешь?!" Государь изо всех сил хватил по ручке престола, на котором сидел, и в негодовании вскочил.
      К своему удивлению, Карсидар и Читрадрива почувствовали, что Данила Романович перестал играть, и гнев его неподдельный.
      Иосиф задрожал, поняв, что дискуссия приняла опасный для него оборот, и осторожно ответил: сатана не сильнее Бога, но сильнее людей.
      "Так ты говоришь, лукавый сильней тебя и в состоянии обольстить самого митрополита Киевского?" - прищурившись, спросил Данила Романович.
      Иосиф растерялся и, сбиваясь, залепетал совершеннейшую чепуху. Он так и не смог толком ответить, в состоянии сатана обольстить его или нет. Государь успокоился и сказал:
      "Значит, если сатана не в состоянии превозмочь митрополита, чего ж тебе бояться? Поступи по-моему, вот и всё! Если то, что мы задумали, исходит от духа нечистого, ужель его мерзкие деяния могут свершиться во время моления тысяч правоверных христиан, тысяч монахов по всем святым монастырям и церквам во главе с тобой?! А ежели лукавый сильней тебя, заявляю: ты, батюшка, в данный миг ослеплён им, обольщён и не желаешь принять Божью помощь, ниспосланную с Небес нашей многострадальной земле".
      Читрадрива по достоинству оценил ловкость, с которой Данила Романович загнал митрополита в двойную ловушку. Теперь Иосифу приходилось выбирать между оскорблением Бога и признанием собственной никчемности. И пока митрополит убито молчал, государь заговорил благосклонно, почти ласково. Как бы между прочим он напомнил о своём обещании вытребовать у патриарха Константинопольского патриарший чин для Иосифа, если Русь остановит нашествие ордынцев.
      Митрополит в конце концов сдался. Читрадрива и Карсидар следили за его мыслями, как и за мыслями государя, поэтому не сомневались: Иосиф убедил себя поверить в то, что Бог, его архангелы и святые ниспошлют чудо, если их о том хорошенечко попросить. На всякий случай митрополит решил молить о заступничестве не одну Деву Марию, но всех-всех, начиная от Иисуса Христа и кончая самым незначительным святым угодником.
      "А пророка Илью также будут просить помочь нам?" - отозвался Читрадрива.
      Иосиф подтвердил, что да, в церквушке на набережной будут молиться Илье. Не очень разбиравшийся в христианском пантеоне Карсидар хотел спросить, какое это имеет значение, но Читрадрива мысленно велел ему не раскрывать рта. А Данила Романович между тем горячо поблагодарил будущего патриарха всея Руси и отпустил его с миром. Вскоре ушёл и Карсидар, которому необходимо было заняться подготовкой засады. Читрадрива кратко повторил государю порядок предупреждения всех полков об опасности, связанной с реализацией плана битвы, и тоже удалился, чтобы позаботиться о ложном донесении насчёт их гибели. Короче говоря, все были заняты по горло и надеялись, что митрополит сдержит обещание. Тогда все тёмные, забитые людишки будут собраны в "святых местах" и заняты делом, вместо того, чтобы путаться под ногами...
      - Что, Андрей, боязно?
      Они миновали Лядские ворота и остановились. Данила Романович пытливо смотрел прямо в глаза Читрадриве, хотя знал, что ему никогда не удастся проникнуть в мысли колдуна.
      - Нет, - ответил Читрадрива, который действительно не испытывал страха. С чего ты так спрашиваешь, государь?
      - Ну, всё-таки... - Данила Романович пожал плечами. - Ты не воин, как Давид, и не привык носить оружие.
      Он кивнул на меч, прицепленный к поясу Читрадривы. Карсидар всё же настоял на том, чтобы ему перековали клинок. Более того, он лично следил за работой кузнецов, до тонкостей вникая в самые незначительные на первый взгляд мелочи.
      - Да, меч получился что надо, - сказал Читрадрива и подумал: как жаль, что Данила Романович не видел его в той битве, когда был ранен Пеменхат. - Если бы я получил такой раньше, может, из меня вышел бы воин не хуже Давида.
      Государь засмеялся, поправил отделанный золотом шлем, одёрнул алый плащ, сделал знак конвою и, понизив голос до шёпота, проговорил:
      - Ладно, Андрей, хватит шутки шутить, пора делом заняться. Я знаю, сегодня ты будешь сражаться на свой лад. Посмотрю, как у тебя получится. И как выйдет у Давида. И знай, если выйдет...
      - Мы уже говорили о том, и мне нечего добавить, - не очень почтительно оборвал его Читрадрива. - Оставаться здесь Давиду или нет, его дело. Я же наверняка уеду. Так что, государь, не стоит возвращаться к этому вопросу. Тем более, время дорого, сам знаешь. Сегодня я буду сражаться вместе с твоим войском... хоть и на свой лад. Я уже дал тебе слово и не отступлюсь от него.
      Ничего не сказал Данила Романович, только кивнул, отвернулся, натянул огромные рукавицы и погнал свою серую в яблоках кобылу вниз, к пристани, чтобы ободрить собравшихся там воинов напутственной речью и отдать им весьма странный приказ. И правда - все, как один, дивились приказу государя. Почему им нельзя выходить на лёд? Чего они не должны пугаться? Татарских псов, что ли? Бежать они и так не собирались - ведь за спиной Киев, а в нём старики-родители, сёстры, жёны, детишки малые, всё их добро, весь мир... Что за притча?!
      Однако приказ есть приказ, а воины - люди дисциплинированные. К тому же вслед за тем Данила Романович велел щедро забросать прибрежный лёд якорцами, а наступать на эти острые колючки в самом деле нельзя; вот и нашлось объяснение необычному повелению. И облетела чудная весть центральный отряд, растянувшийся вдоль набережной, понесли её вестовые и в полки, сосредоточившиеся по обе стороны города.