ГЛАВА LX. НОВЫЙ МИЛОК МАРГАРИТЫ

Гастон не ошибался, говоря Симону, что Филипп вскоре уведет Бланку в спальню. Не ошибся он также и в том, что Маргарита не удержится от искушения, в отместку Тибальду, завлечь Симона к себе в постель. К тому времени, когда Филипп и Бланка, «отпраздновав» радостную весть, уже оделись и прихорошились, собираясь идти к Маргарите, чтобы, как обычно, провести в ее обществе весь вечер, сама наваррская принцесса еще не покидала своей спальни и не отпускала от себя Симона. Впрочем, надо сказать, что и Симон не имел особого желания вставать с постели, и хотя он был сыт любовными утехами по горло, ему было невыразимо приятно вот так просто лежать, прижав к себе Маргариту, и время от времени целовать ее сладкие губы.

В постели Маргарита оказалась совсем не такой, какой она была на людях, вне спальни. Одним из ее бесспорных достоинств как любовницы было то, что, скинув с себя одежду, она переставала быть принцессой и отдавалась мужчинам просто как женщина, как равная им, ибо прекрасно понимала, что там, где начинается неравенство, кончается любовь. Даже такой любви, к которой она привыкла, скорее не любви, а мимолетному увлечению длинною в несколько ночей, – даже этому чувству малейшее проявление спеси и высокомерия способно нанести сокрушительный удар.

Разомлевшему и одуревшему от только что испытанного наслаждения Симону с трудом верилось, что эта милая и нежная женщина, которую он держит в своих объятиях, и та надменная гордячка, принцесса Наваррская, которую он знал раньше, – один и тот же человек. Не склонный к глубокому анализу, не привыкший смотреть в самую суть вещей и явлений, Симон по простоте своей душевной пришел к выводу, более близкому к истине, чем все мудреные умозаключения прочих мужчин, бывших свидетелями этой удивительной метаморфозы. По его мнению, та властная, высокомерная и своенравная Маргарита была лишь маской, притворной личиной, за которой скрывалась чувствительная и ранимая душа.

Симон взял руку Маргариты и поцеловал каждый ее пальчик. Не раскрывая глаз, она мечтательно улыбнулась, перевернулась на бок и положила свою белокурую голову ему на грудь.

– Ты такой милый, такой ласковый, такой хороший... – в истоме прошептала она.

Симон тяжело вздохнул.

– Амелина думает иначе, – невольно вырвалось у него.

– Она предпочитает Филиппа, – скорее констатировала, чем спросила, Маргарита.

Симон снова вздохнул и промолчал.

– Такова жизнь, – сказала принцесса. – Далеко не всегда она светлая и радостная. Ты, кстати, никогда не задумывался, почему жена изменяет тебе?

– Она любит Филиппа, – хмуро ответил Симон. – Она с самого детства влюблена в него.

– И тебе не хочется говорить о ней? – поняла Маргарита.

– Нет, не хочется.

– А ехать к ней?

Симон опять промолчал, и тогда Маргарита уточнила свой вопрос:

– Вот сейчас, именно сейчас, тебе хочется ехать к ней?

– Нет, Маргарита, не хочется.

– Так не езжай. Оставайся у меня до конца месяца – как Филипп, граф д’Альбре, остальные твои друзья.

– Но зачем?

– Глупенький! Неужели я не нравлюсь тебе?

Маргарита услышала, как при этих словах у Симона учащенно забилось сердце.

– Ты... мне... О Боже!.. – запинаясь, проговорил он. – Конечно, нравишься.

– Так в чем же дело? – Она подняла голову и обхватила руками его шею. – Если я нравлюсь тебе, а ты нравишься мне, что мешает нам провести эти три недели вместе?

Симон уставился на нее недоверчивым взглядом.

– Но ведь... ты... граф Тибальд...

– Во-первых, с Тибальдом я крепко поссорилась, так как он имел наглость изменить мне раньше, чем я ему. Во-вторых, на днях он отправляется во Францию – там у него какие-то дела. Ну, а в-третьих, не такая уж я шлюха, как ты думаешь.

Симон густо покраснел.

– А я не думаю, что ты шлюха, – обескуражено пробормотал он. – Я никогда так не думал и тем более не говорил ничего подобного. Это тебе кто-то наврал. Скорее всего, Филипп или Гастон. Они любят возводить на меня напраслину, им пальца в рот не клади.

Маргарита откинулась на подушку и разразилась веселым смехом:

– Ты просто чудо, Симон! Никто мне не говорил, что ты называешь меня шлюхой. Я вовсе не это имела в виду.

– А что же?

– Да то, что я не меняю себе парней каждую ночь. Это не в моих привычках, нет. По мне, это грубо, вульгарно, невоспитанно, одним словом, по-мужски. Это вы, мужчины, привыкли перепрыгивать с одной женщины на другую... Между прочим, сколько у тебя было женщин? Только откровенно.

– Ну, Амелина...

– Это понятно. Еще кто?

Симон назвал трех фрейлин принцессы, а также Адель де Монтальбан, благоразумно умолчав о дочери лурдского лесничего.

– И это все? – усмехнулась Маргарита. – Выходит, впервые ты изменил жене лишь в Наварре? – (Симон утвердительно кивнул.) – Так это же потрясающе!

Она выскользнула из-под одеяла, села на краю кровати и принялась натягивать на ноги чулки. Симон с восхищением глядел на нее, все больше убеждаясь, что Амелина ей в подметки не годится.

– Ты, милок, – сказала Маргарита, – почитай девственник, хоть и женат семь лет. Как раз такие мне нравятся больше всего. Чем старше мужчины и опытнее, тем они неинтереснее для меня. Они слишком ушлые, умелые, чересчур самоуверенные, а подчас до тошноты самонадеянные. Другое дело, ты – такой славный, неиспорченный мальчик, что я... Право же, я твердо гарантирую тебе все эти три недели, а дальше – ведь мы вместе поедем в Рим, – тогда и видно будет.

Глаза Симона засияли:

– Правда?

Маргарита надела поверх полупрозрачной рубашки кружевной халат, затем взяла Симона за руки и устремила на него томный взгляд своих прекрасных голубых глаз.

– Если, конечно, ты останешься здесь. Ты же останешься, не так ли?

– Да! Да! Да! – с жаром воскликнул Симон и привлек к себе Маргариту. – Ой, батюшки! – растерянно добавил он, сжимая ее в объятиях. – Что подумает Амелина? Она и так подозревает меня. Это Филипп и Гастон в своих письмах на меня доносят.

– Ну и пусть подозревает, пусть поревнует чуток. Поверь, тогда она будет больше ценить тебя. Ты пытался растрогать ее своей верностью – и потерпел неудачу. Теперь попробуй досадить ей супружеской изменой – и когда после твоего возвращения она устроит тебе бурную сцену ревности, можешь считать, что ты завоевал если не ее любовь, то, по крайней мере, ее уважение.

– И все-таки, как же мне объяснить Амелине...

– Ради Бога, Симон! Придумай какой-нибудь смехотворный предлог, например, что ушиб колено.

– Точно! – обрадовался Симон. – Так я и напишу. Как это я сам не додумался?..

В этот момент послышался тихий стук в дверь. Принцесса отстранилась от Симона и громко спросила:

– Лидия?

– Да, госпожа, это я.

– Чего тебе?

– Пришла госпожа Бланка с монсеньором Аквитанским и спрашивает вас.

– Уже?! – удивилась Маргарита и покачала головой. – Как быстро бежит время! Воистину, счастливые часов не наблюдают... Где они сейчас?

– Там, где обычно. Я проводила их в Красную гостиную.

– Вот и хорошо. Вели кому-нибудь из девчонок передать им, что я скоро приду, а сама возвращайся – поможешь мне одеться.

– Сию минуту, госпожа. Все будет сделано. – За дверью послышались удаляющиеся шаги горничной.

Маргарита повернулась к Симону. Тот лежал, натянув до подбородка одеяла. Лицо его было бледное, а взгляд – затравленный.

– Что стряслось? – спросила она. – Тебе плохо?

– Филипп! – испуганно проговорил он и выбил зубами мелкую дробь. – Он... Если он узнает, то напишет Амелине...

Маргарита небрежно передернула плечами:

– Разумеется, он узнает. Как не сегодня, так завтра. А завтра наверняка. Завтра вся Памплона будет судачить о том, что у меня появился новый милок. – Она рассмеялась. – И какой милок! Другого такого вовек не найти.

ГЛАВА LXI. ВЕСТИ ХОРОШИЕ, ВЕСТИ ДУРНЫЕ...

Приблизительно через четверть часа одетая в простенькое вечернее платье Маргарита вошла в Красную гостиную своих зимних покоев, первым делом обняла Бланку и расцеловала ее в обе щеки.

– Я так рада за тебя, кузина. И вас тоже поздравляю, принц. Дети, это большое счастье.

Филипп вежливо поцеловал протянутую ему руку. После произошедшего почти два месяца назад разрыва между ними, их отношения были несколько суховаты и официальны даже в неофициальной обстановке.

– Вы так считаете, принцесса?

– Разумеется, кузен! – В ее доброжелательной улыбке промелькнула затаенная печаль. – Дети всегда в радость. И особенно, если они от вас.

– Благодарю за комплемент, сударыня, – поклонился Филипп.

А Бланка метнула на Маргариту сердитый взгляд. Та вновь усмехнулась, и опять в ее улыбке промелькнула грусть.

– Не гневайся, душенька, за мои невинные слова, – сказала она, садясь в кресло. – Будь снисходительна к отвергнутой сопернице... И не надо морщиться, прошу тебя. Здесь все свои – зачем же лицемерить?

Такие вот реплики, которые время от времени позволяла себе Маргарита, очень льстили тщеславию Филиппа, а Бланку приводили в смятение, вызывая у нее болезненные приступы ревности, вкупе со страхом когда-нибудь потерять Филиппа, как потеряла его Маргарита. И чтобы не поссориться с подругой, Бланка всякий раз спешила переменить тему разговора.

– Боюсь, мы пришли некстати, – заметила она, глядя на небрежную прическу наваррской принцессы. – Ты, наверное, отдыхала?

– И да, и нет. Я только что вышла из спальни, но там не отдыхала, а развлекалась. Наставляла рога Тибальду.

Бланка смутилась и в замешательстве опустила глаза. А Филипп тихо фыркнул.

– Быть может, нам лучше уйти, чтобы не мешать вам? – спросил он. – Только откровенно, принцесса. Ведь здесь все свои, как вы любите выражаться. Отбросьте излишнюю деликатность, и если мы помешали вам, так прямо и скажите. И тогда мы уйдем.

– Э нет, друзья, останьтесь, – покачала головой Маргарита. – С этим делом я давно справилась, даже увлеклась сверх меры.

– И кто ваш счастливый избранник?

Бланка укоризненно поглядела на Филиппа, мысленно упрекая его за бесцеремонный вопрос. Маргарита же улыбнулась им обоим своей лучезарной улыбкой, а в глазах ее заплясали чертики.

– Ах, друзья, это настоящее чудо! Он такой милый, такой наивный, такое очаровательное дитя...

– Прямо как Симон, – вырвалось у Филиппа.

– Так это он и есть.

Филипп изумленно уставился на Маргариту:

– Симон?! Да что вы говорите!

– А что тут такого странного, скажите на милость? И вообще, я не могу взять в толк, принц, почему ваша двоюродная сестра пренебрегает им.

– Он уже успел вам поплакаться?

– В некотором смысле.

– Это в его репертуаре. Симона хлебом не корми, дай ему только пожаловаться на Амелину... И все же поверьте, Маргарита, он сгущает краски. По-своему Амелина очень любит его.

– По-своему? – с лукавой улыбкой переспросила принцесса. – Как это, по-своему?

– Это долгая песня, пожалуй, длинною в целую жизнь. А если в нескольких словах, то он трогает ее, она жалеет его и любит, как свое дитя.

– Жалеет, говорите? – задумчиво произнесла Маргарита. – Гм... По мне, жалость со стороны женщины только унижает мужчину. Настоящего мужчину... Кстати, о госпоже Амелии. Филипп, вы не откажете мне в одной небольшой услуге?

– С удовольствием, Маргарита.

– Тогда напишите ей, что Симон вывихнул ногу.

– Но зачем?

– Я хочу, чтобы он остался в Памплоне.

– Кузина! – с упреком отозвалась Бланка.

– И в самом деле, – поддержал ее Филипп. – Не надо травмировать Симона. Прошу вас, Маргарита.

– А с чего вы взяли, что я собираюсь его травмировать? Напротив, я хочу сделать из него взрослого мужчину. Настоящего мужчину, которому ни к чему будет жалость женщины.

Филипп с сомнением покачал головой:

– Вряд ли что-то получится из вашей затеи. Через пару дней он вам надоест, вы найдете себе другого, а его бросите, вскружив ему голову.

– Вы так считаете?

– Я в этом уверен. Ведь ни для кого не секрет, что наш Симон глупенький.

– Ну, и что с того? Почему вы думаете, что мне обязательно нужны умники? Вовсе нет! От них только сплошные неприятности. Один умник был так умен, что, в конечном итоге, свихнулся и позволил кузену Бискайскому погубить себя. Другой умник коварно одурачил меня. – (Тут Филипп покраснел и поджал губы.) – А третий из этой блестящей компании умников поспешил забраться под юбки моей фрейлине – авансом, так сказать, чтобы я, случаем, не опередила его. Да плевать я на вас хотела!

– Хорошо, Маргарита, – примирительным тоном произнес Филипп, видя, как она завелась. – Ваши симпатии, это ваше личное дело. Можете не сомневаться, я исполню вашу просьбу, напишу, что Симон вывихнул ногу, только вряд ли Амелина в это поверит. Я подозреваю, что кто-то из моей свиты информирует ее о каждом его шаге.

– Это несущественно, кузен. Речь идет лишь о формальном предлоге. А то, что его жена будет знать обо всем, даже к лучшему. Поверьте, пренебрежение со стороны мужчины больно уязвляет женщину. А если, к тому же, она сама далеко не святая, то ее начинают мучить угрызения совести, что она так откровенно и бесстыдно изменяла мужу...

– А может, достаточно, принцесса? – без всяких церемоний оборвал ее Филипп. – Поговорим-ка лучше о чем-нибудь другом, более приемлемом для Бланки. Этот наш разговор вгоняет ее в краску.

Маргарита взглянула на смущенную Бланку и глумливо ухмыльнулась:

– Ох, уж эта ее деликатность! И когда же вы, в конце-то концов, перевоспитаете ее?

– Не все сразу, Маргарита, не все сразу. Не так-то просто выбить из этой хорошенькой и умненькой головки те дурацкие предрассудки, которые прочно засели там благодаря стараниям ее целомудренных наставниц-кармелиток. Впрочем, некоторый прогресс уже налицо. Так, скажем, сегодня Бланка объяснила мне, почему она не может быть беременной от Монтини, и при этом ни разу не покраснела. Правда, милочка?

Милочка утвердительно кивнула, и, вопреки уверениям Филиппа, щеки ее заалели.

– Это уже неплохо, – сказала Маргарита. – А в постели тоже наблюдаются перемены? Или она по-прежнему...

– Прекрати, кузина! – резко произнесла Бланка; взгляд ее помрачнел. – Какая же ты бесстыжая, в самом деле! Тебя не должно касаться, что мы делаем в постели, заруби себе на носу. И уж тем более ты не должна спрашивать об этом Филиппа, понятно? Здесь ни при чем мое якобы ханжество, просто есть вещи, о которых следует молчать даже в кругу близких друзей...

– Из деликатности, разумеется.

– Да, из деликатности. Негоже обсуждать на людях то... то самое сокровенное, что является достоянием лишь двух человек. Мне всегда казалось, что ты слишком озабочена этим, но по-моему это уже чересчур – совать свой любопытный нос в чужую постель. Учти: еще одно слово, и я уйду.

– Бланка права, – поддержал ее Филипп. – Как мне не прискорбно, кузина, но в таком случае я тоже буду вынужден уйти.

– Ну что ж, – вздохнула Маргарита. – Коль скоро вы не желаете говорить о любви, потолкуем о смерти.

– О чьей?

– О смерти французского короля и его старшего сына, о чьей же еще?

Бланка удивленно вскинула брови:

– Да что ты говоришь?!

– А разве вы ничего не слыхали?

– Нет, принцесса, ровным счетом ничего, – ответил пораженный Филипп. – А что произошло? Несчастный случай?

Маргарита хмыкнула:

– Скорее, это счастливый случай. Филипп-Август Третий с его авантюрными крестовыми походами был настоящим бедствием для Франции – но Филипп де Пуатье стал бы ее погибелью. По моему убеждению, Господь наконец смилостивился над несчастной страной.

– И все же, что случилось?

– Подробностей я не знаю. О них расспросите у Тибальда. Вчера к нему прибыл специальный курьер от графа д’Артуа... Ну, вот! – констатировала она, устремив свой взгляд в противоположный конец комнаты; тон ее вмиг стал хмурым и неприязненным. – Помяни дурака.

Филипп оглянулся и увидел графа Шампанского, который только что вошел в гостиную. Он, несомненно, услышал последние слова Маргариты.

– Весьма польщен, сударыня, что вы такого высокого мнения о моей скромной персоне, – невозмутимо произнес он, подойдя ближе. Затем по-дружески поклонился Филиппу и Бланке: – Приветствую вас, принц, принцесса. Прошу великодушно простить, что мои первые слова были обращены не к вам. – Тибальд сел в свободное кресло и снова заговорил: – Премного наслышан, дражайшая супруга. Я очень рад, что вы не остались в долгу. – Он демонстративно ощупал свою голову. – Рожки уже прорезались. Правда, пока они еще манюсенькие, но вскоре та-ак разрастутся!.. Вы не подскажете, моя дорогая, у кого из ваших придворных дам самый рогатый муж? Я непременно сражусь с ним на первом же турнире – право, это будет похоже на бой оленей-самцов в брачную пору!

Филипп и Бланка весело фыркнули. А Маргарита улыбнулась:

– Браво, дорогой муженек! Я не сомневалась, что вы воспримете это философски и с присущим вам чувством юмора. А что до вашего вероятного противника на турнире, то бесспорным лидером по темпу роста рогов является Габриель де Шеверни – если, конечно, измену жены с женщинами можно расценивать как супружескую измену... – Улыбка напрочь исчезла с ее лица, и оно помрачнело. – Ах, Матильда, Матильда! Маленькая, глупенькая Матильда!..

– Это твоя вина, Маргарита, – жестко сказала Бланка. – Целиком твоя. Я предупреждала тебя, что ты губишь Матильду, настаивая на ее браке с господином де Шеверни. Но ты не слушала меня, еще и Этьена подуськивала: дескать, благодаря этому он поднимется по иерархической лестнице сразу на несколько ступеней выше, станет родственником графа Капсирского, в некотором смысле даже родственником Филиппа, и уже не будет считаться выскочкой. Радуйся теперь, ты добилась своего! Можешь добавить в свою коллекцию еще две искалеченные твоими стараниями судьбы.

Маргарита тяжело вздохнула.

– Не сыпь мне соль на рану, Бланка, – с горечью произнесла она. – Я сама понимаю, что совершила непростительную глупость. Я проклинаю себя за это. Но разве могла я предвидеть...

– Ты должна была предвидеть! Даже я – а я не так хорошо, как ты, знаю Матильду, – и то я боялась, что этим все кончится.

– Не потому ли, – язвительно осведомилась Маргарита, – что последние несколько ночей перед ее свадьбой вы с ней провели в одной постели?

Филипп и Тибальд хотели было вмешаться в их перепалку во избежание дальнейших осложнений, но, взглянув на Бланку, передумали. Выражение ее лица было спокойным, без малейшей тени смущения или замешательства.