– Он просто беседовал с графиней де Монтальбан, – прокомментировал Гастон. – Граф, ее муж, оказался слишком стар, чтобы быть приглашенным в Кастель-Бланко, и графиня скучала без него. Вот Симон и решил чуток поразвлечь ее. Ты же знаешь, какой он интересный и остроумный собеседник.

Филипп с серьезной миной кивнул, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.

– Да, знаю. Ведь это общеизвестно.

– А ты что делал? – спросил у него д’Альбре. – Ну-ка, ну-ка! – он взял Филиппа за грудку, притянул его к себе и обнюхал всклокоченные волосы; затем толкнул его обратно в кресло. – Ну, и как она?

Филипп покраснел.

– Кто?

– Изабелла Арагонская.

– С чего ты вдруг...

– Да полно тебе! – отмахнулся Гастон. – Не изображай оскорбленную невинность. Только что ты валялся в постели с кузиной Арагонской, я это по запаху учуял.

– Ах, по запаху? Подумать только! Наша борзая взяла след.

– Твой сарказм неуместен, дружище. Нюх у меня действительно тонкий – пусть и не столь тонкий, как у борзой, однако я явственно чувствую аппетитный запах Изабеллы. Давеча я пытался приударить за этой недотрогой...

– И получил от ворот поворот, – злорадно вставил Симон.

– Всяко бывает, – невозмутимо ответил Гастон. – Когда тебя отвергает чужая жена или незамужняя девица, это всего лишь неудача, в этом нет ничего позорного. А вот один наш общий знакомый (из деликатности я не стану называть его по имени), так его порой отшивает собственная жена.

Симон понурился, а Филипп захихикал.

– Итак, – продолжал Гастон, – Франция получила от тебя уже вторую пощечину. Сначала ты отвоевал Байонну, а теперь оттрахал жену наследника...

– А ну, заткнись! – внезапно вскипел Филипп, глаза его гневно засверкали. – Если я еще раз услышу от тебя это слово применительно к женщинам, которых я лю... которые мне нравятся, – то пеняй на себя и не говори, что я не предупреждал.

Гастон обреченно вздохнул:

– В таком случае мне придется вообще позабыть это слово. Ведь ты лю... то есть, тебе нравятся все без исключения женщины, которых можно без отвращения тра... пардон, заниматься с ними любовью в более или менее трезвом состоянии.

– Фу! – произнес Филипп, брезгливо поморщившись. – Какой ты пошляк!

– Что правда, то правда, – послышался с противоположного конца комнаты голос Эрнана. Раскрасневшийся от холодного купания и укутанный в широкую белую простыню, он стоял у двери, ведущей в мыльню. – Филипп прав: как только в жизни появляется что-нибудь светлое и прекрасное, тут же приходит Гастон и все испошляет.

Д’Альбре демонстративно фыркнул:

– Чья бы корова мычала! Кому-кому, но не тебе, монаху чертову, разглагольствовать про светлое и прекрасное.

– Но и не тебе, жеребцу похотливому, – отпарировал Эрнан, вразвалку приближаясь к друзьям. – А ты, Филипп, хорошо устроился, как я погляжу. Такие шикарные покои, не то что у меня. Мне, к твоему сведению, приходится ютиться в одной жалкой комнатушке... Ну, не так, чтобы слишком жалкой, но все же это несправедливо.

– Вот когда станешь гроссмейстером тамплиеров, – заметил Гастон, – тогда и тебя будут принимать наравне с королями. Думаешь, мои апартаменты намного лучше?

– У тебя две комнаты. Меньшие, чем моя, но все-таки их две. И сени попросторнее. – Эрнан вздохнул и плюхнулся в свободное кресло. – Что ни говори, а граф графу рознь.

– Подчас и виконт графу рознь. – Гастон завистливо покосился на Симона. – Нашего друга поселили вместе с принцами, предоставили ему аж три большие комнаты, не считая передней и мыльни. Небось, Маргарита уже положила на него глаз. Будем надеяться, что вскоре он отквитает Амелине еще пару ветвей на своих рогах...

Тут Филипп не выдержал.

– Хватит! Прекратите это словоблудие!

В этот же момент из мыльни вышел слуга и почтительно осведомился:

– Вашим светлостям еще что-то надо?

– Нет, Гоше, ничего, – ответил Филипп, – ты свободен, ступай. – А когда слуга с поклоном удалился, он повернулся к Шатофьеру: – Ну, давай, дружище. Что стряслось? Только по существу, без околичностей.

Лицо Эрнана приобрело серьезное выражение.

– Буду говорить по существу, но околичностей нам не избежать.

– Ладно, валяй свои околичности. Но покороче, не испытывай моего терпения.

– Договорились, – удовлетворенно кивнул Эрнан. – Теперь ответь мне на такой вопрос, Филипп: как, по-твоему, охраняется Кастель-Бланко?

– Надежно. Как внутри, так и снаружи.

– Что ж, согласен. А эта башня?

– Как государственная тюрьма. В конце концов, здесь находятся апартаменты принцев королевской крови. Так же строго охраняется и восточная башня, где разместились принцессы.

Шатофьер хмыкнул.

– Тогда выйди из своих покоев, чтобы провести смотр охраны.

– Ах, вот ты о чем! – усмехнулся Филипп. – В самом деле, ни в переходах, ни в галерее ты не встретишь ни одного стражника. Но все подходы на верхние уровни северной и восточной башен охраняются так, что и муха не пролетит без тщательного досмотра. И между прочим. Сам выйди в коридор и выкрикни что-нибудь вроде «ой-ой-ой!» – так сразу же к тебе сбежится дюжина стражников. Нет, дружище, все твои опасения напрасны. Охрана здесь невидима, но лишь до тех пор, пока в ней не нуждаются; а так она вполне надежна. А что касается отсутствия часовых в переходах и галерее...

– То это очень удобно, – продолжил его мысль Гастон. – Хоть сейчас наш Филипп может снова пойти к принцессе Изабелле, и если он будет осторожен, то никто никогда не узнает, где он был и сколько времени там провел... Гм, разве что по запаху – ведь она так аппетитно пахнет!

Эрнан прокашлялся, призывая к вниманию.

– Но в этом, кажущемся безобидным, удобстве есть не только светлая, романтическая, но и темная, зловещая сторона.

– Вот как! – насторожился Филипп. Хмурый вид Эрнана не предвещал ничего хорошего. – Выкладывай, что у тебя на уме!

Гастон и Симон подались вперед; глаза их лихорадочно заблестели.

– Прежде всего, – начал Эрнан, – немного пофантазируем... Нет-нет, чуток, самую малость. Так вот, на двух верхних уровнях северной башни обитает восемь дам, и все они принцессы крови – Маргарита и Жоанна Наваррские, Бланка Кастильская, Елена Иверо, Мария и Изабелла Арагонские, Адель де Монтальбан и, наконец, королева Кастилии Констанца Орсини. Есть, правда, еще брачные покои с Габриелем и Матильдой – но эта парочка не в счет. Если они и замышляют кого-то убить, так это друг дружку... Гм-м, далее. В нашей башне, на тех же уровнях, поселились семь принцев крови плюс один Симон де Бигор. Кроме основного коридора внизу, эти две башни соединены также верхним коридором галереи, и вот по этому коридору... Представим себе такую возможность – только не принимай это всерьез, Симон, я беру тебя к примеру, – итак, предположим, что наш Симон заимел зуб на какую-нибудь из восьми вышеупомянутых дам, скажем... скажем, на Марию Арагонскую.

Щеки Симона вспыхнули.

– Гнусная ложь! – пробормотал он, виновато пряча глаза.

Филипп и Гастон вопросительно уставились на Эрнана.

– Что такое?

– Ничего особенного. Это наш с Симоном секрет, и я не намерен выдавать его... В том случае, конечно, – веско добавил Шатофьер, – если он будет хорошо вести себя... Значит, продолжим. По некоторым причинам Симон заимел зуб на Марию Арагонскую, и вот, темной ночью, когда все легли спать, он берет кнжал, никем не замеченный переходит по галерее на женскую половину, тихо стучит в дверь госпожи Марии... – Тут Эрнан умолк и покачал головой с таким видом, будто только сейчас обнаружил в своих рассуждениях изъян.

– Ну! – подстегнул его Филипп. – Что дальше?

– Дальше ничего. Я выбрал неудачный пример. Ни Мария Арагонская, ни ее горничная не впустят Симона внутрь, а скорее всего поднимут гвалт и вызовут стражу.

– Однако мысль твою я уловил. Кто-нибудь из нас, принцев, проявив некоторую осторожность, может явиться среди ночи к какой-нибудь из принцесс, ловко перерезать ей горло, затем прикончить горничную, как единственного свидетеля, и спокойно вернуться к себе... Ч-черт! Но это же вздор!

– Никакой это не вздор, – авторитетно заявил Эрнан. – Именно так собирается поступить Рикард Иверо с принцессой Маргаритой.

– О Боже! – испуганно взвизгнул Симон.

– Когда? – спросил практичный Гастон.

– Черти полосатые! – сказал Филипп. – Ты серьезно?

– Серьезнее быть не может. Ты помнишь наш первый разговор о лурдском лесничем?

– Да, – ответил Филипп, выстрелив взглядом в Симона. – Дело, кажется, было на ристалище...

– Вот-вот, на ристалище. В твоем шатре. А когда вы оба уехали, я там уснул, и виделся мне сон...

Разумеется, Эрнан поведал друзьям не о коварных сарацинах из своего сна. Он рассказал о не менее коварных христианах, которые имели обыкновение обсуждать свои преступные планы на арабском языке.

Филипп, Гастон и Симон слушали его, не перебивая. Когда Эрнан закончил, в комнате воцарилась гробовая тишина – все трое, каждый в меру своих умственных способностей, переваривали полученную информацию.

– Матерь Божья! – наконец выдавил из себя Филипп. – Граф Бискайский, виконт Иверо!.. Кто бы мог подумать!

– То-то и оно! Никто бы на них не подумал. Графа здесь нет. Он вдохновитель и организатор покушения, и остался в Памплоне, чтобы никто не заподозрил его в причастности к убийству...

– Не совсем так. Маргарита вообще не приглашала его в Кастель-Бланко.

– Это несущественно. Главное, что граф будет вне подозрений. Что же касается Рикарда Иверо, то он втихую сделает свое дело и будет таков. А всю вину свалит на другого.

– Как? – спросил Гастон.

– Этого я не знаю. Возможно, он собирается обронить на месте преступления чужую вещицу. Или, к примеру, оставить там же окровавленный кинжал предполагаемого козла отпущения. Есть много разных способов.

– И я, кажется, догадываюсь, – сказал Филипп, – кому отводится роль козла отпущения. Это Ричард Гамильтон. Он приглашен сюда по просьбе Эрика Датского, но на самом деле инициатива исходила от Елены Иверо. Возможно, ее попросил об этом брат.

Эрнан хмыкнул:

– Вероятно, ты прав. Когда я узнал, что Гамильтон едет с нами, то сразу на него подумал.

– Но почему? – отозвался Симон. – Зачем они хотят убить Маргариту?

Гастон громко застонал.

– О Господи! Неужели тебе не ясно, что после смерти Маргариты наследником престола станет граф Бискайский?

– Ну... Это мне ясно. Вправду ясно, Гастон, и не смотри на меня такими глазами. Я ведь имел в виду виконта Иверо. Ему-то зачем убивать Маргариту? Он же любит ее.

– От любви до ненависти один шаг, – ответил Эрнан. – Виконт не просто любит ее, он любит ее безумно и, видно, совсем выжил из ума, когда она отвергла его. Он истратил на подарки ей целое состояние, по уши погряз в долгах, евреи-ростовщики затравили его, требуя расплатиться по векселям. На него обрушился гнев родителей. Как мне стало известно, отец даже пригрозил ему лишением наследства, а тут еще Маргарита послала его подальше и бросилась на шею Филиппу. – Эрнан тяжело вздохнул. – Я понимаю его, сочувствую – но не оправдываю. Не люблю слабовольных людей, порой они способны на такие гнусности, что... Ай, ладно! В общем, первое, что отколол Рикард Иверо, получив отставку, это попытался покончить с собой. Но тут ему некстати помешал граф Бискайский...

– Откуда ты знаешь?! – изумился Филипп. – Ведь это держалось в строжайшем секрете.

– Я знаю все, что считаю нужным знать, – самодовольно ответствовал Эрнан. – Так вот, судя по всему, графу удалось убедить кузена, что не стоит убивать себя. Дескать, гораздо лучше отомстить обидчице, убив ее саму.

Филипп задумчиво кивнул:

– Все сходится. Абсолютно все. Даже то, почему Рикард Иверо не взял с собой камердинера – чтобы не было лишних свидетелей. А вчера я разговаривал с Маргаритой... – Тут до него кое-что дошло, он резко вскочил на ноги и вперился в Эрнана гневным взглядом: – И все это время ты молчал?! Ты никому ничего не сказал?!

– Нет, никому.

Филипп плюхнулся в кресло и обхватил голову руками.

– Боже правый! Черти полосатые! Три недели злоумышленники готовили покушение на наследницу престола, а этот... эта жирная свинюка спокойно себе пьянствовала и обжиралась.

– Эта жирная свинюка, – внушительно произнес Эрнан, впрочем, ничуть не обидевшись, – все три недели вместе со слугами следила за подозреваемыми и собрала неопровержимые доказательства их вины. Кроме того, вышеупомянутая свинюка обнаружила, что в дело замешано еще, как минимум, четыре человека – канцлер графа Бискайского, Жозеф де Мондрагон, двое слуг и один бывший монах, брат Гаспар.

– Весьма похвально, – ворчливо промолвил Гастон. – И если не секрет, можно полюбопытствовать, что эта свинюка намерена делать дальше?

– Она собиралась стеречь покои принцессы Маргариты и поймать преступника на горячем.

– Так чего же ты здесь развалился? – раздраженно произнес Филипп. – Валяй, сторожи, подстерегай!

– Вчера я еще сторожил, – невозмутимо ответил Шатофьер. – Мы, кстати, вдвоем охраняли принцессу – я снаружи, а ты в ее спальне.

Филипп пристально поглядел на Эрнана:

– Вот что я тебе скажу, дружище. Не знай я тебя так хорошо, как знаю, то, право слово, подумал бы, что ты по уши влюблен в Маргариту.

– Скажешь еще! Все, что я хотел, так это разоблачить злоумышленников.

– А разве подслушанного тобой разговора недостаточно? Почему ты не пришел тогда ко мне... ну, если не ко мне, то к Маргарите или к ее отцу, и...

– И сделал бы самый обыкновенный донос, – с неподдельным возмущением перебил его Эрнан. – Подобно лакею, случайно подслушавшему барский разговор. Ну, нетушки, я не доносчик! Я не хотел, чтобы злоумышленников судили, основываясь лишь на моих словах. Я позволил им подготовить злодеяние, тем временем собрал улики, узнал имена сообщников... Между прочим, о сообщниках. Один из них, брат Гаспар, бывший доминиканец, некогда служил в королевском казначействе, затем его уличили в подделке подписей и печатей, он едва не лишился головы и был приговорен к пожизненному заключению, но спустя полтора года, ровно две недели назад, его освободили под ручательство графа Бискайского.

– Черт! – выругался Филипп.

– То-то и оно. И теперь, на предстоящем допросе этот подделыватель документов расскажет очень много интересного, чего не смог бы рассказать на позапрошлой неделе. Думаю, он состряпал парочку писем или что-то вроде того, призванное скомпрометировать некую особу, предположительно барона Гамильтона. Эти письма либо будут подброшены графом Бискайским где-то среди бумаг принцессы в королевском дворце, либо будут в кармане у Рикарда Иверо, когда он пойдет на дело.

– А если он уже пошел на дело? – встревоженно спросил Гастон.

– Исключено. Сегодня ночью госпожа Маргарита может спать спокойно. Покушение состоится завтра.

– Ты уверен?

– Абсолютно. Во-первых, Рикард Иверо сейчас пьян, как бревно...

– Бревно не пьет вино, – заметил Гастон.

– Зато люди подчас напиваются до такой степени, что превращаются в бесчувственные бревна. Я напоил его именно до такого состояния. Это во-первых. А во-вторых, Рикард Иверо сам признался мне, что покушение назначено на завтра. Когда я увидел, что он теряет над собой контроль, то завел с ним разговор о Маргарите. Виконт сразу же начал плакаться мне в жилетку, твердил, какая она жестокая, бессердечная, извращенная. Потом бухнул что-то о плахе, потом о топоре и по секрету сообщил, что завтра ночью произойдет такое, что заставит нас содрогнуться от ужаса. После этого он вырубился окончательно.

– Понятно, – сказал Филипп, чуть поостыв. – Но все же...

– Не беспокойся. На всякий случай я поставил Жакомо сторожить покои принцессы. Он спрятался в нише под лестницей и до самого утра глаз не будет спускать с ее двери. Так что и сегодня она в полной безопасности.

– И на том спасибо, – снова проворчал Гастон. – Успокоил...

– А я вот одного не понимаю, – отозвался Симон. – Причем здесь топор, о котором говорил виконт Иверо? Он что, собирается зарубить принцессу?

Д’Альбре устремил на своего зятя такой взгляд, как будто ожидал, что тот с минуты на минуту должен превратиться в осла.

– И за кого я только выдал мою единственную сестру! – удрученно пробормотал он.

– Любого преступника не покидает мысль о наказании, – снизошел до объяснения Филипп. – Это становится его навязчивой идеей. Поэтому Рикард Иверо и сболтнул о плахе с топором. Он прекрасно понимает, какое наказание ждет его в случае изобличения... гм... возможно.

– Что значит твое «возможно»? – оживился Эрнан.

Филипп чуть помешкал, потом вздохнул:

– Ладно, расскажу. Только воздержись от комментариев, Гастон, прошу тебя наперед... Как вы уже знаете от Эрнана, вчера я провел ночь с Маргаритой. Но это получилось неумышленно; поначалу она просто хотела излить мне душу...

– Видать, излияние получилось на славу, – заметил Гастон. – Хотел бы и я...

– Прекрати, Гастон! – рявкнул Эрнан. – Тебя же по-хорошему просят заткнуться. Еще одно слово, и я надаю тебе по лбу. Продолжай, Филипп.

– Поэтому я не стану пересказывать весь наш разговор, а лишь вкратце сообщу то, что имеет отношение к делу. Итак, первое. Маргарита решила выйти замуж за графа Шампанского...

– Искренне ему сочувствую, – вставил Гастон и тут же получил от Шатофьера обещанный щелчок.

– Однако, – продолжал Филипп, – любит-то она своего кузена Иверо.

– Да что ты говоришь! – это уже не сдержался Эрнан. Он не обратил никакого внимания на щелчок, который не замедлил вернуть ему Гастон. – Она все еще любит его?

– Ладно, скажем иначе: он ей очень дорог. Но если вы хотите знать мое мнение, то после вчерашнего разговора с Маргаритой я убежден, что она в самом деле любит его и страстно желает помириться с ним. Однако он отвергает любые компромиссы и твердо настаивает на браке.

– Ничего не понимаю, – пожал плечами Симон. – Если она любит виконта Иверо, почему выходит за графа Шампанского?

– Я тоже не понимаю, – признался Филипп. – Поступки женщин зачастую не поддаются логическому объяснению. Поэтому я не уверен, что Рикарда Иверо ждет казнь или тюрьма.

– А что, по-твоему, брачное ложе? – осведомился Гастон.

– Не исключено. В конце концов, виконт не преступник, а сумасшедший. Он просто помешан на Маргарите, и граф Бискайский решил воспользоваться его безумием.

– Значит, ты думаешь, что принцесса может простить виконта Иверо?

– Такой исход вполне вероятен. Маргарита женщина парадоксальных решений. Узнав обо всем, она может без лишних разговоров вцепиться ему в горло, но может и броситься ему на шею, растроганная такой пылкой и безумной страстью, готовностью скорее убить ее, чем уступить кому-нибудь другому.

– Ты не шутишь?

– Отнюдь. Насколько я понял, Маргарита панически боится потерять Рикарда Иверо, но никогда не рассматривала эту перспективу всерьез. Даже попытку самоубийства она восприняла как обычный шантаж с его стороны. Однако в последние дни ее начали мучить дурные предчувствия, и вчерашний разговор со мной она затеяла в подспудной надежде, что я сумею убедить ее пересмотреть свое решение насчет замужества.

– То есть, она хотела, чтобы ты уговорил ее выйти за виконта?

– Вот именно. Но я не стал этого делать. Напротив, я приложил все усилия к тому, чтобы она не передумала.

– Почему? – спросил Симон.

– Да потому, что меня не устраивает брак Маргариты с Рикардом Иверо; мне ни к чему укрепление королевской власти в Наварре. И коль скоро на то пошло, мне вообще непонятно, зачем она существует, эта Наварра – искусственное образование, слепленное из кастильских и галльских земель.

– Следовательно, – отозвался Эрнан, – ты против примирения принцессы с виконтом?

– Решительно против.

– В таком случае, ты должен согласиться, что ей нельзя ничего рассказывать, пока он не будет изобличен публично.

После секундных размышлений Филипп утвердительно кивнул:

– Пожалуй, ты прав.

– Значит, ты позволяешь мне действовать по моему усмотрению?

– Э нет, дружище, хватит самодеятельности. С этого момента командовать буду я. Сейчас ты ляжешь в кроватку, пару часиков поспишь, а на рассвете сядешь на Байярда и к полудню доберешься до Памплоны. Я дам тебе верительное письмо – предъявив его, ты будешь немедленно принят королем... Что качаешь головой? Не согласен? Отказываешься повиноваться своему сюзерену?

– Отказываюсь категорически. Ты снова предлагаешь мне стать доносчиком.

– Но какой же это будет донос?!

– Самый обыкновенный донос. И кроме того, – вкрадчиво добавил Эрнан, – уверен ли ты, что дон Александр захочет предавать огласке это дело? А не решит ли он замять некоторые его аспекты?

– То есть как?

– Элементарно. Король весьма благосклонен к Рикарду Иверо и мечтает женить его на своей дочери. К тому же отец виконта, дон Клавдий, очень влиятельный вельможа, дядя императора по жене, в кастильской Наварре его почитают гораздо больше, чем самого короля, и дон Александр может не захотеть вступать с ним в конфликт...

– Давай покороче. К чему ты клонишь?

– А не получится ли так, что король, выслушав меня, велит арестовать графа Бискайского, свалит на него всю вину, а Рикарда Иверо представит героем, расстроившим его преступные замыслы? Предварительно он, конечно, шепнет Маргарите: «Либо ты, доченька, выходишь за него замуж, либо я твоему милку буйну головушку отрублю», – и если она любит его, то, безусловно, согласится... Ну, отвечай! Не исключен ли такой вариант?

– Да, – вздохнул Филипп, уступая. – Этого исключить нельзя. И что ты предлагаешь?

– Компромисс. Я иду на некоторые уступки тебе, а ты – мне. Разумеется, было бы лучше дождаться завтрашней ночи и поймать Рикарда Иверо на месте преступления, но раз ты не хочешь подвергать Маргариту опасности, я не буду настаивать. Вместо этого предлагаю во время завтрашней прогулки незаметно изловить виконта и, постращав пытками, вытянуть у него признание.

Филипп помотал головой:

– Об этом речи быть не может. Королевскую кровь надо уважать. Рикард Иверо – внук императора Римского, правнук короля Наварры. Даже дон Александр, его государь, не вправе подвергнуть его пыткам без согласия Судебной Палаты Сената.

– Ты невнимательно слушаешь меня, Филипп. Я не предлагаю подвергать его пыткам – но лишь постращать. Он ведь слабак и сразу расколется, стоит показать ему клещи для вырывания ногтей. Мы запротоколируем его признание в двух экземплярах, один из которых вручим королю, а другой – верховному судье Сената, графу де Сан-Себастьяну. Тогда виконту никак не избежать суда; и даже если затем король его помилует, замуж за него Маргарита не выйдет.

– Не выйдет, – эхом повторил Филипп.

– Вот я же и говорю...

– Ты не понял меня, Эрнан. Я сказал: не выйдет. Ничего у тебя не выйдет. Потому что я не одобряю эту авантюру.

– И мне это не нравится, – поддержал Филиппа Симон.

– А я согласен с Эрнаном, – решительно заявил Гастон.

Филипп озадаченно уставился на него:

– Как?! Ты ухаживаешь за Еленой, которая души в своем брате не чает, и, по идее, должен был бы поддержать мой вариант действий, дающий Рикарду Иверо шанс выкрутиться...

– Однако я поддерживаю Эрнана.

– Ну что ж, воля твоя. Все равно это ничего не меняет. Наши голоса разделились поровну, а значит, окончательное решение остается за мной. И я...

Шатофьер предостерегающе поднял руку.

– Э нет, не спеши. Симон еще не высказал своего мнения; он лишь заметил, что ему это не нравится. – Эрнан с суровостью судьи поглядел на Бигора. – Но клянусь Марией... Гм... Пречистой Девой Марией клянусь, нравится ему это или не нравится, он поддержит мое предложение.

Симон опустил глаза и еле слышно произнес:

– Да, я, конечно, поддерживаю Эрнана... Но мне это не нравится...

– Шантажист! – раздосадованно буркнул Филипп. – Хотелось бы мне знать, на чем ты подловил Симона...

– Ну, так что? – торжествующе осведомился Эрнан. – Подчинишься решению своих друзей или прикажешь своим подданным повиноваться тебе?

– Ладно, лиса хитрющая, – обреченно сказал Филипп. – На этот раз твоя взяла. Выкладывай свой план.

– Итак, – начал Шатофьер, – в четырех милях от Кастель-Бланко есть небольшое местечко Сангоса... Кстати, Филипп, твой Гоше надежный человек?

– Он предан мне как собака. Вдобавок чертовски сообразителен и умеет держать язык за зубами. Если тебе нужен помощник, то лучшего не найдешь.

– Вот и ладушки. Я его беру. А теперь внимание! – И Эрнан изложил свой план.

Выслушав его, Филипп покачал головой:

– Ты неисправимый авантюрист, дружище!

Шатофьер презрительно оттопырил губы.

– Что, испугался ответственности?

– Но это же противозаконно!

– Правда? А разве ты сам себе не закон?

– К тому же цель оправдывает средства, – веско добавил Гастон.

– А по-моему, все в порядке, – нехотя отозвался Симон, подчиняясь повелительному взгляду Шатофьера.

– Сдаюсь! – поднял руки Филипп. – План Эрнана принят единогласно, прения закончены. Вы, друзья, – обратился он к Бигору и д’Альбре, – ступайте к себе и хорошенько отоспитесь, завтра у вас будет нелегкий день. А мы с Эрнаном сейчас же приступим к составлению всех необходимых бумаг.

– И ведите себя как ни в чем не бывало, – предупредил Шатофьер. – Не вздумайте смотреть на виконта Иверо большими глазами. Будем надеяться, что он не вспомнит о своем признании. Но если вспомнит, пусть считает, что я спьяну не придал его словам значения и никому ничего не сказал. Было бы нежелательно спугнуть его.

– Мог бы и не предупреждать, – ответствовал Гастон, вместе с Симоном направляясь к выходу. – Разве мы похожи на идиотов?.. Гм... Во всяком случае, я.

Когда они ушли, Филипп устремил на Эрнана проникновенный взгляд и доверительным тоном спросил:

– И все же, друг, признайся чистосердечно: почему ты не рассказал мне об этом раньше?

Кутаясь в простыню, Эрнан поднялся с дивана, подошел к окну и распахнул его настежь.

– Я боялся, Филипп, – ответил он, не оборачиваясь. – Боялся давать тебе много времени на размышления.

– С какой стати?

– Ты мог бы не устоять перед соблазном позволить злоумышленникам сделать свое дело – убить Маргариту. И лишь потом преступники были бы изобличены, вся королевская семья Наварры опозорена, ну а ты... Ай, что и говорить! У тебя было бы достаточно времени, чтобы как следует подготовиться к этому дню. И тогда не успел бы никто опомниться, как ты возложил бы на свое чело наваррскую корону, оставляя свою руку свободной для брака с какой-нибудь другой богатой наследницей. Хотя бы с той же Анной Юлией. – Эрнан тяжело вздохнул. – Политика – грязная штука. В ней цель оправдывает любые средства.