ГЛАВА XXII. ГРЕХОПАДЕНИЕ МАТИЛЬДЫ ДЕ МОНТИНИ

– Безобразие! – недовольно проворчал Гастон д’Альбре, развалившись на диване в просторной гостиной роскошных апартаментов, отведенных Филиппу во дворце наваррского короля.

– Еще бы, – отозвался пьяненький Симон де Бигор. – Это очень даже невежливо.

Он сидел на подоконнике, болтая в воздухе ногами. Находившийся рядом Габриель де Шеверни готов был в любой момент подстраховать друга, если тот вздумает вывалиться в открытое окно.

Последний из присутствующих, Филипп, стоял перед большим зеркалом и придирчиво изучал свое отражение.

– Что невежливо, это уж точно, – согласился он.

Все четверо только что возвратились с торжественного обеда, данного королем в честь прибытия гасконских гостей. Маргарита на обед явиться не соизволила, ссылаясь на отсутствие аппетита, и именно по этому поводу Гастон с Симоном выражали свое неудовольствие. Филиппа же возмутила главным образом бесцеремонность принцессы: ведь ей ничего не стоило придумать более подходящий и менее вызывающий предлог – скажем, плохое самочувствие.

Впрочем, он не считал эту выходку Маргариты плохим знаком – скорее наоборот. По некотором размышлении Филипп пришел к выводу, что ее поступок свидетельствует о крайнем раздражении, обиде и даже уязвленной гордости. И причиной этому, вне всякого сомнения, был он. Скорее всего, Маргарита уже решила остановить свой выбор на нем – и теперь досадует из-за этого, чувствует себя униженной, потерпевшей поражение...

Филипп добродушно улыбнулся своему отражению в зеркале и дал себе слово, что в самом скором времени заставит Маргариту позабыть о досаде и унижении, которые она испытывает сейчас.

– Да перестань ты глазеть в это чертово зеркало! – раздраженно произнес Гастон. – Вот еще франт, все прихорашивается и прихорашивается! И так уже смазлив до неприличия. Прямо как девчонка.

Филипп перевел на кузена кроткий взгляд.

– И вовсе я не прихорашиваюсь.

– Ну, так любуешься собой.

– И не любуюсь. Я просто думаю.

– О чем, если не секрет?

Какое-то мгновение Филипп колебался, затем ответил:

– А вдруг Маргарита окажется выше меня? Ведь не зря меня прозвали Коротышкой, я действительно невысок ростом.

– Для мужчины, – флегматично уточнил Габриель.

– Зато она, говорят, высокая для женщины.

– Вот беда-то будет! – ухмыльнулся Гастон. – Настоящая трагедия.

– Ну, насчет трагедии ты малость загнул. Однако...

– Однако в постели с высокими женщинами ты чувствуешь себя не очень уверенно, – закончил его мысль д’Альбре. – Что за глупости! Право, не понимаю: какая, собственно, разница, кто выше? Лично меня это никогда не волновало.

Филипп смерил взглядом долговязую фигуру кузена и хмыкнул:

– Ясное дело! Вряд ли тебе доводилось заниматься любовью с семифутовыми красотками.

Гастон хохотнул.

– Твоя правда, – сдался он. – Об этом я как-то не подумал. По-видимому, не суждено мне узнать, каково это – трахать бабу, что выше тебя.

Филипп брезгливо фыркнул. Несмотря на свой большой опыт по этой части (а может, и благодаря ему), он всячески избегал вульгарных выражений, когда речь шла о женщинах, и без особого восторга выслушивал их из чужих уст.

Симон, который все это время сидел на подоконнике, размахивая ногами и что-то мурлыча себе под нос, вдруг проявил живейший интерес к их разговору.

– А что? – спросил он у Филиппа. – Ты собираешься переспать с Маргаритой?

Филипп ничего не ответил и лишь лязгнул зубами, пораженный нелепостью вопроса.

Гастон в изумлении уставился на Симона.

– Подумать только... – сокрушенно пробормотал он. – Хотя я знаю тебя с пеленок, порой у меня создается впечатление, что ты строишь из себя идиота. Нет-нет, я уверен, что это не так, но впечатление, однако, создается. Не стану говорить за других, но лично для меня нет ничего удивительного, что Амелина погуливает на стороне. Еще бы! C таким-то мужем...

Симон покраснел от смущения.

– Ты меня обижаешь, Гастон. Ну, не догадался я, ладно. Как-то не думал об этом раньше.

– А что здесь думать, скажи на милость? Прежде всего, Филипп собирается жениться на Маргарите, и потом... Да что и говорить! Это же так безусловно, как те слюнки, которые текут у тебя при мысли о вкусной еде. Разве не ясно, что коль скоро такой отъявленный бабник, как наш Филипп, заявился в гости к такой очаровательной шлюшке, как Маргарита, то без палок-тыкалок между ними никак не обойдется.

– Ты бы заткнулся, дружище, – вежливо посоветовал ему Филипп. – А то тебя слушать противно.

Гастон тряхнул головой.

– Чертова твоя деликатность! Просто уму непостижимо, как в тебе только уживаются ханжа и распутник.

Филипп хотел было ответить, что распущенность распущенности рознь и что разборчивость в выражениях еще не ханжество, но как раз в это мгновение дверь передней отворилась и в гостиную заглянул его паж д’Обиак – светловолосый паренек тринадцати лет с вечно улыбающимся лицом и легкомысленным взглядом бархатных глаз.

– Монсеньор...

– Ты неисправим, Марио! – раздраженно перебил его Филипп. – Пора уже научиться стучать в дверь.

– Ой, простите, монсеньор, – извиняющимся тоном произнес паж, тщетно пытаясь изобразить глубокое раскаяние, которое вряд ли испытывал на самом деле. – Совсем из головы вылетело.

– Это не удивительно, – прокомментировал Гастон. – У тебя, парень, только ветер в голове и гуляет.

– Совершенно верно, – согласился Филипп. – Я держу его у себя лишь потому, что он уникален в своей нерадивости... Так чего тебе, Марио?

– Здесь одна барышня, монсеньор. Говорит, что пришла к вам по поручению госпожи принцессы.

– Вот как! – оживился Филипп. – Что ж, пригласи ее. Негоже заставлять даму ждать, особенно если она посланница принцессы.

Он устроился в кресле, скрестил ноги и напустил на себя величественный вид.

Марио шире распахнул дверь и отступил вглубь передней.

– Прошу вас, барышня.

В комнату вошла стройная черноволосая девушка в нарядном платье из темно-синего бархата и склонилась перед Филиппом в глубоком реверансе. Гастон, Габриель и Симон приветствовали ее почтительными поклонами, а Филип – кивком. Он даже сделал движение, как будто собирался подняться с кресла, однако в последний момент передумал. С его лица напрочь исчезло высокомерное выражение, уступив место благодушному умилению, а в глазах зажглись похотливые огоньки. Он непроизвольно облизнул губы и спросил:

– Мой паж не ошибся? Вас прислала госпожа Маргарита – или сама богиня Афродита?

Гастон д’Альбре исподтишка захихикал. А девушка в смятении улыбнулась и застенчиво произнесла:

– Я пришла с поручением от госпожи принцессы, монсеньор. Ее высочество весьма сожалеет о случившемся...

– Это насчет обеда?

– Да, монсеньор. Сегодня госпожа была не в духе... плохо себя чувствовала... и так получилось. Поэтому она приносит вам свои извинения и выражает надежду, что не очень обидела вас.

Филипп изобразил искреннее изумление:

– Обидела? Да ради Бога! Если госпожа принцесса не явилась на обед, значит у нее были на то основания. И не мне судить о том, достаточны они или нет.

Гастон тихонько фыркнул:

– Каков лицемер, а?

Девушка вновь улыбнулась и продолжила:

– Сегодня вечером у госпожи принцессы собираются молодые дворяне и дамы, состоится небольшой прием. Ее высочество просила передать, что будет рада, если вы и ваши друзья окажете ей честь своим присутствием.

«Так-так, – подумал Филипп. – Это еще лучше, чем я ожидал. Вечер в сравнительно узком кругу, интимная обстановка... Но черт! Какая прелестная девчушка! Неужто Маргарита умышленно подставила ее, чтобы отвлечь мое внимание от своей персоны? Гм, должен признать, что отчасти ей это удалось...»

– И когда состоится прием? – спросил он.

– Через час после захода солнца, то есть около девяти. Ее высочество пришлет за вами своих пажей.

– Прекрасно.

После этого в гостиной воцарилось неловкое молчание. Девушка робко смотрела на Филиппа, смущенно улыбаясь. Он же откровенно раздевал ее взглядом.

Гастон с равнодушным видом сидел на диване. Он и заговорил первым:

– Между прочим, барышня. Вы мне кого-то напоминаете. Вот только не вспомню, кого именно.

– Простите, монсеньор? – встрепенулась девушка. – Ах да! Возможно, вы знаете моего брата, Этьена де Монтини?

– Точно-точно, он самый... Так вы его младшая сестра – Матильда, если не ошибаюсь?

– Да, монсеньор, Матильда де Монтини.

– Красивое у вас имя, – сказал Гастон. – И вы тоже красивая. Правда, Филипп?

Тот утвердительно кивнул и одарил Матильду обворожительной улыбкой. Щеки ее из розовых сделались пунцовыми, она в замешательстве опустила глаза.

– Вы очень любезны, господа...

Гастон поднялся с дивана и расправил плечи.

– Ну, ладно, пойду предупрежу наших ребят, чтобы были готовы к половине девятого.

– Правильно! – обрадовался Филипп. – Обязательно предупреди. И вы, Симон, Габриель, тоже ступайте – переоденьтесь, отдохните немного.

Оба молодых человека подчинились. При этом Симон иронично усмехался, а вот Габриель почему-то был угрюм и подавлен...

Когда они остались вдвоем, Филипп ласково обратился к Матильде:

– Прошу садиться, барышня. Выбирайте, где вам удобнее. – Он заговорщически подмигнул ей, всем своим видом показывая, что самое удобное место у него на коленях. – Официальная аудиенция закончена и нам больше нет нужды следовать протоколу.

– Благодарю вас, монсеньор, вы очень милы, – смущенно ответила девушка. – Но лучше я постою. Тем более, что мне пора возвращаться к госпоже.

– Тогда я тоже постою, – сказал Филипп, поднимаясь с кресла. – И кстати, я вас еще не отпускал.

– Да, монсеньор?

– Я хотел бы узнать, кто будет присутствовать на сегодняшнем приеме. Из знати, разумеется.

– Ну, прежде всего, госпожа Бланка Кастильская. Не исключено, что будет ее брат, дон Фернандо.

– Вот как? Граф де Уэльва уже приехал?

– Да, монсеньор. Ее высочество как раз давала мне поручение, когда ей доложили о прибытии господина принца.

– Гм. А мне казалось, что он должен сопровождать свою сестру, принцессу Нору.

– Госпожа Элеонора приедет несколько позже, вместе со старшим братом, королем доном Альфонсо.

– Даже так! Ну что же... Итак, на приеме будут принцесса Бланка и, возможно, граф де Уэльва. Еще кто?

– Госпожа Жоанна, сестра графа Бискайского.

– А сам граф?

– Нет, он не... Вчера поздно ночью он возвратился из Басконии, и у него накопилось много неотложных дел.

«Ясненько, – подумал Филипп. – Маргарита и ее кузен настолько не переваривают друг друга, что даже избегают личных встреч...»

– Благодарю вас, барышня. Продолжайте, пожалуйста.

– Из всех, достойных вашего внимания, остались только господин виконт Иверо и его сестра, госпожа Елена.

– Виконт по-прежнему дружен с принцессой? – поинтересовался Филипп. Он не спеша расхаживал по комнате, медленно, но верно приближаясь к Матильде.

Девушка стыдливо опустила глаза.

– Ну, собственно... В общем, да.

– А ваш брат?

Если предыдущий вопрос привел Матильду в легкое и вполне объяснимое замешательство, то упоминание об Этьене явно обескуражило ее.

– Прошу прощения, монсеньор. Боюсь, я не поняла вас.

«Вот так дела! – изумился Филипп. – Неужели Маргарита изменила своим принципам и завела себе сразу двух любовников?.. Но с этим мы разберемся чуть позже».

Он подступил к Матильде вплотную и решительно привлек ее к себе. Девушка покорно, без всякого сопротивления, отдалась в его объятия.

– Монсеньор!.. – скорее простонала, чем прошептала она.

– Называй меня Филиппом, милочка... О Боже, какая ты хорошенькая! Ты просто сводишь с ума! И я вправду рехнусь... если сейчас же не поцелую тебя.

Что он и сделал. Его поцелуй был долгим и нежным; таким долгим и таким нежным, что у Матильды дух захватило.

Потом они целовались жадно, неистово. Отсутствие опыта Матильда восполняла самоотверженностью юной девушки, впервые познавшей чувство любви. В каждый поцелуй она вкладывала всю свою душу и с каждым новым поцелуем все больше пьянела от восторга, испытывая какое-то радостное потрясение.

Филипп подхватил полубесчувственную девушку на руки, перенес ее на диван и, весь дрожа от нетерпения, лихорадочно принялся стягивать с нее платье. Немного придя в себя, Матильда испуганно отпрянула от него и одернула юбки.

– Что вы, монсеньор! Это же... Ведь сюда могут войти... И увидят...

– Ну, и пусть видят... Ах, да, точно! – опомнился Филипп. – Ты права, крошка. Прости, я совсем потерял голову. Говорил же, что ты сводишь меня с ума. – Он обнял ее за плечи. – Пойдем, милочка.

– Куда? – трепеща спросила Матильда.

– Как это куда? Разумеется, в спальню.

Матильда вырвалась из его объятий.

– О Боже! – воскликнула она, отступая все дальше от него. – В спальню?.. Нет, не надо! Прошу вас, не надо...

Филипп озадаченно глядел на нее.

– Но почему же? Сейчас только шесть, времени у нас вдоволь, чтобы успеть приятно его провести. Будь хорошей девочкой, пойдем со мной.

Он встал с дивана и направился к ней. Матильда пятилась от него, пока не уперлась спиной в стену. Она сжалась, точно затравленный зверек; взгляд ее беспомощно метался по комнате.

– Прошу вас, монсеньор, – взмолилась Матильда. – Не надо!..

Филипп приблизился к ней вплотную.

– Надо, милочка, надо. Если, конечно, я нравлюсь тебе.

– Вы нравитесь мне! – горячо заверила она. – Я... я вас люблю.

– Так в чем же дело?

– Я боюсь... Мне страшно...

Филипп рассмеялся и звонко поцеловал ее дрожащие губы.

– Не бойся, со мной не страшно. Поверь, крошка, я не сделаю тебе больно. Напротив – ты получишь столько удовольствия, что тебе и не снилось.

Матильда в отчаянии прижала руки к груди.

– Но ведь это такой грех! – прошептала она. – Страшный грех...

Филипп все понял.

«Ага! Она, оказывается, не только невинна, что уже само по себе удивительно, она еще и святоша. Вот уж никогда бы не подумал, что Маргарита держит у себя таких фрейлин... Гм... А может быть, они с ней нежнейшие подружки?..»

С разочарованным видом он отошел от Матильды, сел в кресло и сухо промолвил:

– Ладно, уходи.

Матильда побледнела. В глазах ее заблестели слезы.

– О, монсеньор! Я чем-то обидела вас?

– Ни в коей мере. Я никогда не обижаюсь на женщин, даже если они обманывают меня.

– Обманывают! – воскликнула пораженная Матильда. – Вы считаете, что я обманываю вас?

– Да, ты солгала мне. На самом деле ты не любишь меня. Уходи, больше я тебя не задерживаю.

Девушка сникла и тихонько заплакала.

– Вы жестокий, вы не верите мне. Не верите, что я люблю вас...

Филипп застонал. У многих женщин слезы были единственным их оружием – но они сражали его наповал.

– Ты заблуждаешься, – из последних сил произнес он, стараясь выглядеть невозмутимым. – У тебя просто мимолетное увлечение, которое вскоре пройдет, может быть, и завтра.

Матильда опустилась на устланный коврами пол и безвольно свесила голову.

– Вы ошибаетесь. Это не увлечение, я действительно люблю вас... По-настоящему... Я полюбила вас с того мгновения, как увидела ваш портрет. Госпожа Бланка много рассказывала про вас... много хорошего. Я так ждала вашего приезда, а вы... вы не верите мне!..

Не в силах сдерживаться далее, Филипп бросился к ней.

– Я верю тебе, милая, верю. И я тоже люблю тебя. Только не плачь, пожалуйста.

Лицо Матильды просияло. Она положила руки ему на плечи.

– Это правда? Вы любите меня?

– Конечно, люблю, – убежденно ответил Филипп и тут же виновато опустил глаза. – Но...

Быстрым движением Матильда прижала ладошку к его губам.

– Молчите, не говорите ничего. Я и так все понимаю. Я знаю, что не ровня вам, и не тешусь никакими иллюзиями. Я не глупа... Но я дура! Я дура и бесстыдница! Я все равно люблю вас... – Она прильнула к нему, коснулась губами мочки его уха и страстно прошептала: – Я всегда буду любить вас. Несмотря ни на что! И пусть моя душа вечно горит в аду...

Филипп промолчал, и только крепче обнял девушку, чувствуя, как на лицо ему набегает жгучая краска стыда. Он всегда испытывал стыд, когда ему удавалось соблазнить женщину. Но всякий раз, когда он терпел поражение, его разбирала досада.

– Мне пора идти, – отозвалась Матильда. – Госпожа, наверное, заждалась меня.

– Да, да, конечно, – согласился Филипп. – О ней-то я совсем забыл. Когда мы встретимся снова?

Матильда немного отстранилась от него и прижалась губами к его губам. Ее поцелуй был таким невинным, таким неумелым и таким жарким, что Филипп чуть не разрыдался от умиления.

– Так когда же мы встретимся? – спросил он.

– Когда вам угодно, – просто ответила она. – Ведь я люблю вас.

– И ты будешь моей?

– Да, да, да! Я ваша и приду к вам, когда вы пожелаете... Или вы приходите ко мне.

– Ты живешь одна?

– У меня отдельная комната. Госпожа очень добра ко мне.

– Сегодня вечером тебя устраивает?

– Да.

– Жди меня где-то через час после приема.

Матильда покорно кивнула:

– Хорошо. Я буду ждать.

– Да, кстати. Как мне найти твою комнату?

Она объяснила.

ГЛАВА XXIII. ИЗ КОТОРОЙ ЯВСТВУЕТ, ЧТО ПАНТЕРА – ТОЖЕ КИСКА

Большинство вечеров Маргарита проводила в своей любимой Красной гостиной зимних покоев дворца, но по случаю прибытия гасконских гостей она собрала своих приближенных в зале, где обычно устраивались праздничные вечеринки в сравнительно узком кругу присутствующих. Это было просторное, изысканно меблированное помещение с высоким потолком и широкими окнами, на которых висели стянутые посередине золотыми шнурками тяжелые шелковые шторы. Сквозь полупрозрачные занавеси на окнах проглядывались очертания башен дворца на фоне угасающего вечернего неба. Поскольку в тот вечер танцев не намечалось, ложа для музыкантов пустовала, а пол был сплошь устлан андалузскими коврами. Чтобы придать обстановке некоторую интимность и даже фривольность, обе глухие стены зала по личному распоряжению Маргариты были в спешном порядке увешаны красочными гобеленами на темы античных мифов, преимущественно эротического содержания.

Ожидая прихода гостей, Маргарита сидела на диване в окружении фрейлин и, склонив на бок белокурую головку, вполуха слушала пение менестреля. На лице ее блуждало задумчивое выражение – скорее обеспокоенное, чем мечтательное, а ясно-голубые глаза были подернуты дымкой грусти.

Поодаль, в укрытом леопардовой шкурой кресле расположилась Жоанна Наваррская, княжна Бискайская – кареглазая шатенка двадцати лет, которую, при всей ее привлекательности, трудно было назвать даже хорошенькой. Ее фигура была нескладная, как у подростка, лицо не отличалось правильностью черт и было по-детски простоватым, с чем резко контрастировали чересчур чувственные губы. И тем не менее, во всем ее облике было что-то необычайно притягательное для мужчин; но что именно – так и оставалось загадкой. Жоанна держала в руках раскрытую книгу, не читая ее, и со скучающим видом внимала болтовне своей кузины Елены Иверо, лишь изредка отзываясь, чтобы сделать какое-нибудь несущественное замечание.

Ослепительная красавица Елена представляла собой полную противоположность кроткой и застенчивой Жоанне. Ей было семнадцать лет, жизнь била из нее ключом, она не могла устоять на одном месте и порхала вокруг кресла, словно мотылек, без устали тараторя и то и дело заливаясь хохотом. Ее ничуть не волновало, как это смотрится со стороны, и что, возможно, такая суетливость не к лицу принцессе королевской крови, которой с малый лет надлежит выглядеть важной и степенной дамой.