ГЛАВА XV. МАРГАРИТА НАВАРРСКАЯ

– По-моему, сегодня я чертовски хороша. А, Матильда?

Слова эти, произнесенные нежным и мелодичным голосом, принадлежали очаровательной юной девушке, рассматривавшей свое отражение в большом, в человеческий рост, зеркале с таким откровенным умилением, которому наверняка позавидовал бы сам Нарцисс. Девушка очень нравилась себе, и в этом не было ничего удивительного, поскольку нравилась она всем без исключения, особенно мужчинам. Высокая стройная блондинка с приятными, безукоризненно правильными чертами лица, бархатистой матово-бледной кожей и большими голубыми глазами, она была живым воплощением классического идеала женской красоты. Она была красавицей без каких-либо «но» и «вот только», даже в простом крестьянском платье она смотрелась бы не менее привлекательно, чем в своем богатом наряде с множеством дорогих украшений. Все эти шелка, лучшие сорта бархата и парчи, тончайшие кружева, золото и драгоценные камни не выдерживали никакого сравнения с сиянием ее глаз, блеском роскошных волос, нежной белизной ее кожи, страстным огнем ее чувственных губ. И хотя девушка была принцессой, и ей еще не исполнилось восемнадцати лет, немало мужчин не понаслышке знали, какие душистые у нее волосы, как сладки ее коралловые губы, как нежна на ощупь ее кожа, каким томным бывает ее взгляд – ибо принцесса эта была Маргарита Наваррская, дочь короля Александра Х.

Маргарита уже оделась, прихорошилась, отпустила всех своих дам и горничных и теперь просто вертелась перед зеркалом, любуясь собой и восхищаясь своим великолепным нарядом. Обращалась она к единственному, кроме нее самой, живому существу в комнате. То была скорее подруга, чем фрейлина принцессы.

Невысокая черноволосая и черноглазая девушка лет пятнадцати, чья кроткая красота терялась в ярких лучах ослепительной красоты Маргариты, встрепенулась и перевела свой мечтательный взгляд на принцессу.

– Простите, сударыня. Вы что-то сказали?

– Да, Матильда. Мне стало интересно, что же такого особенного ты увидела в окне?

Девушка, которую звали Матильда, смущенно опустила глаза.

– Ничего, сударыня. Ничего особенного. Просто я задумалась.

– О чем?

– О чем? – растерянно повторила Матильда. – Не знаю, сударыня. Будто бы и думала и чем-то, но уже не могу вспомнить, о чем.

Маргарита кивнула:

– Порой так бывает. Это в порядке вещей, особенно в твоем возрасте. Однако ты слишком уж часто уносишься в заоблачные дали, – добавила она с легким упреком, – и совсем не слышишь, что я тебе говорю.

– Мне очень жаль, сударыня, – виновато произнесла девушка. – Извините. Верно, вы что-то сказали, а я не расслышала?

– Я спросила, как я выгляжу. Хороша ли я сегодня?

– Вы прекрасны, как всегда, сударыня, – искренне ответила Матильда. – Просто загляденье!

– Но-но, дорогуша! – игриво погрозила ей пальцем Маргарита. – Ты не шибко заглядывайся. В твоем возрасте пора начинать присматриваться к парням... – Вдруг она помрачнела, отошла от зеркала и опустилась в кресло. – Только было бы к кому присматриваться. Все мужчины такие негодяи!

За три года службы у принцессы Матильда, девушка умная и смышленая, довольно хорошо изучила ее нрав, и эти симптомы были ей знакомы. Она присела рядом с Маргаритой и участливо спросила:

– Вы поссорились с господином Раулем?

Маргарита негодующе фыркнула:

– Да кто он такой, чтобы я с ним ссорилась! Он просто впал в немилость, и сегодня утром я велела ему убираться прочь. В последнее время он обнаглел сверх всякой меры, вообразил себя властелином моего сердца, вздумал указывать мне, что я должна делать. Возомнил о себе невесть что лишь на том основании, что спит со мной... Вернее, спал. Сегодня я приказала вышвырнуть его из дворца, пусть он отправляется в свое имение и там........... – Маргарита сказала, что, по ее мнению, должен делать г-н Рауль в своем имении, но из деликатности мы заменили ее слова многоточием.

Стыдливая Матильда в отчаянии возвела горе очи, однако промолчала. А Маргарита, тяжело вздохнув, продолжала:

– Да и я хороша, раз позволила этому самодовольному ничтожеству вскружить мне голову. Поделом мне! А ведь сначала он был так мил со мной, так обходителен, такой очаровашка... Ах, золотко! Все мужчины такие подлые создания, просто жуть берет. Для них не существует бескорыстной любви, во всем они ищут для себя выгоду. Если кто-то нравится мне, меня мало трогает, какое положение он занимает. Мне нужна только его любовь. Взамен я дарю ему свою – но ему этого оказывается мало. Почему такая несправедливость?

– Может быть, потому что вы принцесса?

– Да, я принцесса. Но ведь я также и женщина. Мне не улыбается властвовать в постели, я хочу отдаваться. А тупицы-мужчины понимают это так, будто я принадлежу им целиком, душой и телом. Поначалу их, конечно, сдерживает, что на людях я отношусь к ним, как принцесса к своим подданным. Но проходит совсем немного времени, и всякий, со свойственным мужчинам тщеславием, вбивает себе в голову, что мое превосходство над ним лишь показное, что на самом деле ему достаточно прикрикнуть на меня, и я враз подчинюсь его воле.

– Неужели они все такие? – спросила Матильда, устремив на принцессу задумчивый взгляд своих красивых черных глаз.

– Нет, не все. Кроме этих наглых, эгоистичных, самовлюбленных негодяев, есть еще сумасброды, вроде кузена Иверо. Рикард весь пошел в отца – тот некогда похитил у императора дочь и женился на ней, а теперь его сынок мечтает провернуть нечто подобное со мной. Можно не сомневаться, что случись это, мой папочка, в отличие от покойного Корнелия Юлия, был бы только рад и с превеликим удовольствием назвал бы Рикарда своим сыном.

– Господин Рикард любит вас.

– Не спорю. Если кто-то и любит меня бескорыстно, так это Рикард. В сущности, он хороший человек. Я не верю ни единому слову из того, что говорит мне о нем Жоанна.

– Да, да, – сказала Матильда. – Я тоже заметила, что госпожа Жоанна не очень высокого мнения о господине Рикарде. Она плохо думает о нем.

– Глупости! – отмахнулась Маргарита. – Она говорит о нем всякие гадости, это верно. На самом же деле он ей нравится, и она хочет выйти за него замуж, поэтому для подстраховки старается очернить его в моих глазах – чтобы я случаем не покусилась на него. Но меня не проведешь. Я знаю, что Рикарду плевать на корону, ему нужна только я.

– Так почему же вы...

– И ты туда же! – возмущенно перебила Матильду принцесса. – Вы что, уже спелись с Еленой? Она, сводница такая, все уши мне прожужжала, рассказывая, как страдает ее милый братец, как он сохнет по мне. Что, мол, мешает мне утешить его? А сама бережет свою невинность для первой брачной ночи, чтобы похвастаться перед мужем: вот видишь, какая я порядочная и неиспорченная, не поддалась губительному влиянию кузины-развратницы... Тьфу на нее!

– Боюсь, сударыня, – не унималась Матильда, – вы превратно истолковали мои слова. Я вовсе не предлагаю вам взять господина Рикарда в любовники. Я только хотела спросить, почему бы вам не выйти за него замуж.

– Нет-нет, я правильно тебя поняла. И ты, и Елена, и дядюшка Клавдий, и мой дражайший отец – все вы предлагаете мне одно и то же, только в разной форме. Ну, нетушки, ничего у вас не получится! Утешить его я, конечно, утешу, и очень скоро, может быть, на днях... А может и нет. Чесно говоря, я боюсь приближать его к себе, у него с головой не все в порядке. Пока мы с ним просто друзья, он держит себя в рамках приличия, но когда наша дружба перерастет в нечто большее... Эх, помяни мое слово, Матильда, я еще горько пожалею об этом.

Девушка растерянно покачала головой:

– Простите, сударыня, но я не понимаю вас.

– Поймешь, когда мы с Рикардом разойдемся.

– А почему вы должны разойтись?

– Какая же ты неугомонная! – несколько раздраженно произнесла Маргарита. – Ну, как ты не можешь понять, что на одном Рикарде свет для меня клином не сошелся. Кроме него, есть еще много интересных мужчин.

– Ах, сударыня! – воскликнула Матильда, всплеснув руками. – Подумайте, наконец, о своей бессмертной душе!

– Ой! – Маргарита подскочила, как ужаленная. – Снова за свое?

Матильда потупилась.

– Прошу прощения, сударыня, я не нарочно. Я просто подумала, что с каждым днем вы все глубже погрязаете в пороке, и...

– Замолчи! Я ведь запретила тебе читать мне нотации. А ты злоупотребляешь моей благосклонностью.

– О нет, сударыня, я и не думала злоупотреблять вашей добротой ко мне. Просто вчера монсеньор Франсуа...

– Франциско, Матильда. Когда уже ты научишься правильно говорить? Твое блуаское произношение порой раздражает меня... Так ты вчера снова была на исповеди у нашего драгоценнейшего епископа?

– Да, сударыня, была.

– И, разумеется, вы опять обсуждали мое поведение?

– Ну, да. Монсеньор Франциско сказал, что если я люблю вас, то должна заботиться о спасении вашей души. Он рассказывал, как страдают в аду блудницы... – Матильду передернуло. – Это ужасно, сударыня! Мне страшно подумать, что рано или поздно вас постигнет кара Божья.

Маргарита досадливо поморщилась.

– Хватит, золотко, – ласково промолвила она. – Моя душа принадлежит мне, и я как-нибудь сама позабочусь о ее спасении. Ну а что до монсеньора епископа, то отныне я запрещаю тебе ходить к нему на исповедь. Ка-те-го-ри-чес-ки.

– А как же...

– Я попрошу Бланку, чтобы она рекомендовала тебя своему духовнику, падре Эстебану. Он тоже изрядный ханжа, но человек весьма порядочный и тактичный. Ясно?

– Умгу...

– Это мой приказ, Матильда. Я не хочу, чтобы ты стала истеричкой по милости этого бешеного пса в епископской мантии...

– Сударыня! – Матильда испуганно перекрестилась. – Как вы можете говорить так о его преосвященстве?!

– А так, просто. Могу и все. Его преостервененство поступает с тобой непорядочно. Он попросту использует тебя. Использует по просьбе моего отца, кстати, – чтобы через тебя влиять на меня. Думаешь, это за твои красивые глазки наш епископ вызвался стать твоим духовником, духовником простой фрейлины? Отнюдь! Это он сделал по наущению папеньки. Вот скажи: много вы с ним говорите о тебе самой?

– Нет, не очень много.

– А большей частью обо мне, верно?

– Верно. Монсеньор Франциско говорит, что я совершаю мало грехов; однако грешить можно не только поступками, но и бездействием. И самый большой мой грех – это то, что я не прилагаю всех усилий, чтобы помочь вам встать на праведный...

– Все, хватит! – решительно оборвала ее Маргарита. – Тема исчерпана. При следующей встрече передай монсеньору епископу, что о своих грехах я буду говорить с ним сама, а ты впредь будешь обсуждать свои прегрешения с преподобным Эстебаном. Понятно?

– Да. Только...

– Что еще?

– Я вот вспомнила, что вы давеча сказали о госпоже Елене. Вы назвали ее сводницей.

– Так оно и есть.

– Вы ошибаетесь, сударыня. По мне, госпожа Елена очень воспитанная и порядочная барышня. Она тактична, внимательна к другим, такая жизнерадостная и остроумная. Коль скоро на то пошло, я бы хотела быть похожей либо на нее, либо на госпожу Бланку.

– А на меня? – с лукавой усмешкой спросила Маргарита.

Матильда в замешательстве опустила глаза и виновато пробормотала:

– Я очень люблю вас, сударыня. Поверьте. Больше всех других я люблю вас и моего братика...

– Но быть похожей на меня не хочешь, – закончила ее мысль принцесса. – И правильно делаешь. Я, кстати, тоже не хочу, чтобы ты походила на меня. Ты только посмотри на тех фрейлин, которые во всем подражают мне. Жалкое зрелище! Если меня называют ветреной и легкомысленной и лишь слегка журят за мое поведение, то их сурово осуждают. В глазах света они потаскушки, ибо между мной и ими существует большая разница – я принцесса, наследница престола, женщина ни от кого не зависимая, а они девицы на выданье с изрядно подмоченной репутацией. Но также я не хочу, чтобы ты походила на кузину Елену, эту притворялу и лицемерку, которая только изображает из себя порядочную барышню. Девственница – а в мыслях еще более развратна, чем я; вот какая Елена на самом деле. Она с вожделением смотрит на любого симпатичного парня, даже на своего брата... и, кстати, на него особенно. Уж лучше бери пример с Бланки. Вот она действительно порядочная женщина, почти ангел.

– О да, сударыня, – с готовностью кивнула Матильда. – Я очень люблю госпожу Бланку... Конечно, после вас и моего братика, – последние два слова она произнесла с тоской в голосе.

– Все скучаешь по нему?

– А как же мне не скучать? Скоро будет три года, как мы не виделись, а у него все не получается навестить меня.

– Наверное, он уже позабыл тебя, – высказала свое дежурное предположение Маргарита, и, как всегда, Матильда обиделась.

– Вы ошибаетесь, сударыня, этого быть не может. Вы просто не знаете Этьена, он совсем не такой, он хороший. Этьен очень хочет навестить меня, но у него никак не получается. Учтите, сударыня, он только на год старше меня, а ему приходится управлять всем нашим имением. Правда, оно небольшое, но после отца осталось столько долгов...

Эта песенка о долгах уже порядком набила Маргарите оскомину. В припадке великодушия она предложила:

– А хочешь, я оплачу все ваши долги?

– Вы? – изумленно переспросила Матильда. – Вы оплатите?

– А почему бы и нет? Считай это вознаграждением за три года безупречной службы. Но только при одном условии: Этьен должен немедленно приехать в Памплону и погостить здесь самое меньшее месяц. У меня больше нет сил терпеть твои приступы меланхолии. Согласна?

– Ах, сударыня, вы так добры ко мне! Даже не знаю, как благодарить вас...

– Ты довольна?

– Не то слово, сударыня. Я так... так рада, что скоро увижу Этьена. Ведь я очень по нему соскучилась, я очень его люблю. Если бы вы знали, как я его люблю!

Страстность в голосе Матильды не на шутку встревожила Маргариту.

– Умерь-ка свой пыл, дорогуша! – предупредила она. – Смотри не переусердствуй в своей сестринской любви, иначе пойдешь по стопам Жоанны... – Тут принцесса испуганно ойкнула и машинально зажала рукой рот, видимо, позабыв, что сказанного назад не вернешь, и этим только выдала себя.

Матильда вздрогнула и посмотрела на нее с опаской и недоверием. Розовый румянец мигом сбежал с ее щек.

– То, что вы сказали, сударыня, – дрожащим голосом произнесла она, – это правда?

– Ну... в общем... – растерянно пробормотала Маргарита, в мыслях ругая себя за несдержанность. – Боюсь, золотко, ты неверно поняла меня. Жоанна впрямь любит Александра, любит не как брата, а как мужчину. Но она понимает, что это чувство греховное, и находит в себе силы противостоять соблазну.

Однако Матильда не удовольствовалась таким объяснением и отрицательно покачала головой.

– Вы врете, сударыня, – напрямик заявила она. – Будь это так, вы бы не зажимали себе рот. Ведь сколько раз вы говорили, что госпожа Елена влюблена в господина Рикарда, но никогда не зажимали потом рот... Почему вы пытаетесь обмануть меня? Я же не глупенькая и все равно не поверю.

Не выдержав ее взгляда, Маргарита со вздохом опустила глаза.

– Да уж, – сокрушенно произнесла она. – Ты не глупенькая, это точно. Ты наивна, но не глупа. Это я дура, что растерялась. Мне следовало сразу исправиться – а теперь уже поздно.

– Господи милосердный! – воскликнула Матильда. – Ее же черти в аду будут мучить!

Маргарита поднялась с кресла, подошла к ней и обняла ее за плечи.

– Ну вот, опять за чертей. После душеспасительных бесед с монсеньором Франциско тебе всюду черти мерещатся... Успокойся, не принимай это близко к сердцу. До ада Жоанне еще далеко, а что касается Александра, то ему и без того давно уготовано местечко в самом мрачном углу преисподней. Скорее, им угрожает ад на этом свете, если их проступок получит огласку. Ты будешь молчать?

– Я буду... Обещаю вам... – Матильда зябко поежилась. – Это ужасно! Неужели госпожа Жоанна не понимает, какой это большой грех?

– Прекрасно понимает, можешь не сомневаться. И сейчас Жоанна кается, что совершила его, вот почему она стала такой набожной. К ее чести надо сказать, что ее раскаяние вызвано осознанием своей вины, а не тем, что Бланка разоблачила ее связь с братом – это случилось гораздо позже. Так что молись лучше за спасение этих грешных душ, а не моей.

– Я буду молиться... за госпожу Жоанну.

– А за Александра?

– Нет, не буду. Не хочу. Он злой человек, сударыня.

Маргарита промолчала и еще больше нахмурилась. В том, что граф Бискайский стал отпетым негодяем, отчасти был виновен ее отец. Порой, думая об этом, она испытывала что-то вроде угрызений совести: ведь если бы не злая воля их деда, короля Рикарда, наваррская корона принадлежала бы Александру. Осознание этого неприятного факта заставляло Маргариту еще сильнее ненавидеть кузена.

– Ладно, – отозвалась она, нарушая тягостное молчание. – Мне пора к отцу. Не стоит испытывать его терпение. Мне передали, что он очень возбужден; видно, опять строит планы насчет моего замужества... – Маргарита вздохнула. – А ты, Матильда, оставайся здесь. Когда явится Бланка, скажи пусть подождет – я только отошью очередного претендента и сразу вернусь.

ГЛАВА XVI. КОРОЛЬ И ЕГО ДОЧЬ

Дон Александр, десятый по счету король Наварры, носивший это имя, устремил на свою дочь утомленный, исполненный мольбы взгляд, подобно тому, как многолетний узник смотрит на опостылевшего ему надзирателя.

– Сударыня, возлюбленная дщерь моя, – отрешенно заговорил король, стоя перед Маргаритой посреди просторного кабинета. – Я пригласил вас к себе для весьма серьезного разговора. Через три месяца вам исполнится восемнадцать лет. Вы уже взрослая, вы – наследница престола, посему должны с надлежащей ответственностью...

– Ой, прекрати, папочка! – громко фыркнув, перебила его Маргарита. – К чему такие напыщенные речи, что за муха тебя укусила? Небось, опять получил от кого-то заманчивое предложение и с новой силой загорелся желанием выдать меня замуж?

Дон Александр в замешательстве опустил глаза. Он не просто любил свою дочь, он обожал и боготворил ее – единственную оставшуюся в живых из троих его детей. После смерти младшего сына король души в ней не чаял, так панически боялся потерять и ее, что впоследствии этот страх перед возможной утратой перерос в страх перед самой Маргаритой. Никогда и ни в чем он не мог перечить ей – будь то какие-либо серьезные желания, или же детские, порой бессмысленные капризы.

– Но, доченька, – ласково и нерешительно промолвил дон Александр. – Это действительно необходимо. Я уже стар, и смерть моя не за горами, а Наварре нужен будет король.

– Отец! – искренне возмутилась принцесса. – Что вы говорите?! Ужель вы сомневаетесь в моих способностях как государственного мужа... то бишь, государственной жены? Жены мудрой, справедливой и твердой в решеньях – как говаривал некогда Гораций о вас, мужчинах.

Поскольку отец забыл пригласить ее сесть, она пригласила себя сама. Король в задумчивости продолжал стоять.

– Лично я, сударыня, ничуть не сомневаюсь в ваших способностях, – ответил он. – Но сейчас речь идет о другом. Как моя единственная дочь, вы, разумеется, унаследуете всю полноту королевской власти в Наварре, однако пора уже подумать и о продолжении рода нашего. Муж вам необходим хотя бы для того, чтобы в законном браке с ним вы родили наследника престола.

– Как ты наивен, папочка! – насмешливо произнесла Маргарита. – Неужели ты всерьез полагаешь, что зачатие происходит лишь с благословения церкви?

– Ой, доченька! – укоризненно покачал головой дон Александр. – Как ты можешь...

– Могу, и запросто. Если тебе не терпится заиметь внука, так прямо и скажи. Я перестану осторожничать, и надеюсь, через год-полтора ты уже будешь дедушкой.

– Не сыпь мне соль на раны, бесстыжая! – в отчаянии простонал король. – И в кого ты только пошла, такая вертихвостка?

– В мою матушку, в кого же еще. Ведь не зря говорят, что я пошла в нее всем – и внешностью, и характером. Правда, она умела сдерживать себя, скрывать свои недостатки. Насколько мне известно, она, не в пример мне, была непревзойденной мастерицей по части лицемерия, так виртуозно изображала из себя степенную даму, что нередко и тебя вводила в заблуждение.

– Да как ты смеешь! – вскипел король.

– А вот и смею. Или, быть может, ты станешь оспаривать тот факт, что в свое время ревновал ее к дядюшке Клавдию? И не без веских оснований, полагаю...

– Замолчи, Маргарита! – прорычал король, багровый от стыда и негодования. – Немедленно замолчи! Не смей очернять память своей матери.

– Ты сам напросился, отец. Мог бы обойтись и без нравоучений. С меня достаточно Матильды де Монтини, которая чуть ли не каждый день читает мне нотации. Кстати, про Матильду. Ваш монсеньор Франциско де ла Пенья, чтоб он сдох... то бишь, скорее бы его назначили кардиналом и забрали отсюда к чертовой матери... прошу прощения, в римскую курию...

– Маргарита!..

– Я еще не кончила, государь. Милый вашему сердцу епископ не на шутку взялся преследовать Матильду, и подозреваю, не без вашего на то согласия. Отныне я строго-настрого запретила ей исповедоваться у него... На том основании, разумеется, что это слишком большая честь для простой фрейлины. – Маргарита криво усмехнулась. – Передайте его преосвященству, что я очень ценю его время. Так ценю, что если он снова вздумает приставать к Матильде, я сама выбью эту глупую мысль из его плешивой башки.

– Не богохульствуй, дочка! – перекрестился король.

– Э нет, государь, погодите. Еще неизвестно, кто из нас богохульствует. Как прикажете понимать заказанные вами молебны, над которыми смеется вся Наварра? Говорят, даже монахи-августинцы не могли поначалу удержаться от хохота, молясь за спасение моей души. И, к вашему сведению, смеются-то главным образом не над самим молебном, но над вами и надо мной. Не говоря уж о том, что вы выставляете на посмешище себя и меня, вы также вводите в искушение ни в чем не повинных людей, невольно принуждая их смеяться над святым таинством молитвы... В общем так, папуля. Если ты сию минуту не прекратишь читать мне мораль, я сейчас же встану и уйду.

Глаза короля вдруг налились кровью.

– И никуда ты не уйдешь! – с неожиданной твердостью произнес он, взяв со стола какой-то свиток. – Ты останешься здесь ровно настолько, сколько мне потребуется, чтобы поговорить с тобой о твоем предстоящем браке.

– Нет, – покачала головой Маргарита, внутренне холодея от дурных предчувствий. Только теперь она заметила, что ее отец был, что называется, под градусом – не то, чтобы пьян, но и не совсем трезв; очевидно, перед приходом дочери он опрокинул кубок-другой для храбрости. – Нет! – повторила принцесса со всей решительностью, на которую в данный момент была способна. – Об этом и речи быть не может.

– Может! – властно ответил дон Александр, направляясь к ней. – Может и должно! Трепещи же теперь, беспутница, терпение мое лопнуло! Хватит мне потакать твоим капризам! В конце концов, я король, твой государь и отец, и ты обязана подчиниться моей воле – как моя дочь и моя подданная.

– Ой, как страшно! – насмешливо произнесла Маргарита, но в голосе ее слышалась дрожь. Ей в самом деле было страшно: таким тоном, властным и непреклонным, отец не разговаривал с ней еще никогда. Впрочем, никогда раньше он не вел серьезных разговоров на подпитии, он вообще редко пил, и, видимо, с непривычки хмель сильно ударил ему в голову.

– Я долго терпел твои выходки, – между тем продолжал король. – Я всячески ублажал тебя, ни в чем тебе не перечил, надеялся, что, повзрослев, ты образумишься. Но мои надежды оказались напрасными. Ты так и не поумнела, ты осталась такой же легкомысленной, как и пять лет назад. Ты не желаешь заботиться о себе и о своих будущих детях, о благе всей нашей страны, тебе чужды государственные интересы, у тебя есть лишь один интерес – ты сама, да и то ты не думаешь о грядущем, но только о сегодняшнем дне.

– Ты ошибаешься, отец, – робко возразила Маргарита.

– Это уже не важно. Может быть, я в чем-то и ошибаюсь, но факт остается фактом: по твоей вине, из-за твоего глупого упрямства мы упустили несколько выгодных политических союзов. Ты уже отвергла предложения Рикарда Иверо, Педро Арагонского, Педро Оски, Тибальда Шампанского, Гийома Бретонского, Карла Бургундского и многих других весьма достойных претендентов. Ладно, забудем про них. Но следующего жениха я не упущу. Нетушки! – С этими словами он помахал перед лицом дочери свитком, который держал в руке. – Знаешь ли ты, что это такое? Это письмо от герцога Аквитанского, он хочет женить на тебе своего младшего сына, Красавчика. И я согласен, без всяких оговорок согласен. Брачный союз Наварры с Гасконью позволит тебе и молодому Филиппу Аквитанскому претендовать на галльский престол, вот так-то! Герцог не настаивает на немедленном ответе, он вообще просил ничего не говорить тебе, пока к нам на празднества не приедет его сынок-сердцеед и не окрутит тебя, но у меня на сей счет другие планы. Я уже все решил. Красавчик приедет на празднества не окручивать тебя, а жениться на тебе. Такова моя королевская воля!

Маргарита глубже вжалась в кресло и захныкала.

– Какой ты жестокий, папочка! – тоном обиженного ребенка произнесла она, как всегда, когда отец пытался навязать ей свою волю; прежде этот прием срабатывал безотказно. – Какой ты бессердечный, безжалостный...

Король злорадно ухмыльнулся:

– Ну нет, доченька, теперь этот номер у тебя не пройдет. Я хотел с тобой по-хорошему, но ты оказалась вздорной, упрямой, эгоистичной девчонкой... Весьма сожалею, дорогая, у меня просто нет иного выхода, кроме как заставить тебя повиноваться. Когда-нибудь ты еще поблагодаришь меня за это.

– Ну, папочка! – взмолилась Маргарита, готовая вот-вот разрыдаться. – Прошу тебя, не надо. Очень тебя прошу...

Но дон Александр был непреклонен:

– Надо, дочка, надо. Так я решил, и так оно будет. Четвертого сентября, накануне праздничного турнира, состоится твое венчание с Филиппом Аквитанским, так что через три месяца мы будем праздновать не только твое восемнадцатилетие, но и твою свадьбу.

– Но па...

– Через три месяца, – продолжал король, не обращая внимания на протесты дочери, – ты уже будешь замужней женщиной. Однако я не намерен выжидать еще три месяца, я и так уже много ждал и терпел. Посему я решил сейчас же, тут же обручить тебя с Филиппом Аквитанским.

– Ах, папочка! Ну не...

– Прошу тебя, дорогая, перестань хныкать и утри слезы. С минуты на минуту сюда явятся члены Государственного Совета, которым я объявлю о своем решении. И если ты вздумаешь возражать, – тон короля сделался угрожающим, – если ты воспротивишься моей воле, то даю тебе слово, что я...

Его угроза так и осталась недосказанной. В этот самый момент стекло в одном из окон кабинета со страшным грохотом разлетелось вдребезги, черная с белым оперением стрела, точно молния, пролетела в нескольких дюймах над головой короля и с натужным стоном вонзилась в противоположную стену. Дон Александр громко охнул, схватился за сердце и, как подкошенный, рухнул на пол.

– Отец! – испуганно вскрикнула Маргарита и кинулась к нему.

ГЛАВА XVII. В КОТОРОЙ МЫ СНОВА ВСТРЕЧАЕМСЯ С БЛАНКОЙ КАСТИЛЬСКОЙ

Будучи глубоко набожной, Бланка, тем не менее, регулярно пропускала утренние богослужения, так как любила поспать допоздна. Затем она подолгу нежилась в большой лохани с теплой водой, прогоняя остатки сна, а первым ее выходом в свет было посещение дневной службы. По пути Бланка заглядывала к Маргарите, и ежели та была в хорошем расположении духа (или наоборот – в очень дурном), то в церковь они шли вместе.