«Четвёрка» мягко шлёпает траками по колее. Во-первых, снег. Во-вторых, подвеска мягкая. Ну и внутри просторнее, и намного. Правда, попахивает… Фашистским духом. Каким-то одеколоном, порошком от вшей. Словом, душок специфический. Ну, ничего. Скоро прибудем в пункт назначения, получим новую машину. Надеюсь, что нормальный «КВ». Пусть даже и после ремонта, и назад. В часть. Будем гнать врагов прочь от Москвы, освобождать родную землю. Эх, сколько ещё кровушки прольётся…
      Невольно приходит на ум нечаянная радость встречи с братом: это же надо такому случиться? Гора с горой, а человек с человеком. Тем более, с единокровным! Воистину, самый дорогой подарок за весь праздник. Что может быть лучше, чем знать, что у него всё в порядке, летает. Громит немцев. И целёхонек! Ни единой дырки! Везёт же некоторым… ладно. Завидовать — нехорошо! Ещё батяня этому учил. Не завидуй чужому зря, только хуже будет. А своему — вдвойне грешно. Спасибо тебе, родной за науку! Не зря ты меня учил. И карты читать заставлял, и книжки всякие умные. Сейчас таких и не отыскать. Сколько раз меня твоя наука из беды вытаскивала… Воистину, сначала всё взвесь, а потом — делай. Если бы не отец, не один бы раз меня землёй посыпали. И сколько бы я уже лежал, да любовался, как картошка растёт? Снизу? Видать, учили вас при царе на совесть.
      Николай толкает придремавшего рядом радиста. Тот вскидывается, но тут же виновато кивает головой. Правильно. Нечего спать рядом с механиком. Тому и так не сахар, да ещё когда кто-нибудь придремлет в экипаже, вдвойне спать хочется. Эх, хорошо мы всё-таки повеселились у лётчиков, а, ребята? Полуторка впереди нас частенько буксует, но видно, что водитель опытный. Всякий раз обходится без нашей помощи. Выезжает сам, хотя лёгкая метель уже накрутила снежных застругов по дороге. Сейчас бы на шальных фрицев не нарваться. Наверняка ведь где-то уцелевшие или отставшие немцы по тылам шастают. Хотя, кто его знает: мы всё же на танке, да и товарищи из НКВД не пустые едут. У майора в кабине пулемёт. Сам видел. Жалко, снарядов всего четыре штуки, и к пулемётам патронов раз-два, и обчёлся. Не могли гансы побольше боеприпасов оставить? Ну, будет. Нашёл на кого обижаться. Сейчас бы трясся в кузове, и это — если бы повезло! И с Сашкой бы разминулся…
      Немкам тоже повезло. А вот интересно, сколько воюем, наверняка ведь в плен и раньше попадали, а ничего никогда не слышал про такие лагеря, где бабы сидят. Про женские зоны для своих — да, видел. Своими глазами, на Туломе-реке. А для пленных, интересно, есть или нет? Куда их девают? Или… мысль, пришедшая на ум настолько отвратительна, что даже не хочется её додумывать до конца. Молча лезу в карман и достаю подарок Сашкиного «особиста», пачку новомодного «Беломора». Щёлкаю найденной в этом же танке зажигалкой, закуриваю. Слегка приоткрываю боковую башенную створку эвакуационного люка. Эх, избалованны всё же удобствами завоеватели!..
      — Товарищ майор, а можно и мне папиросочку?
      — Держи, Коля!
      Я достаю из пачки ещё одну, передаю Сергею. Моему радисту. Тот прикуривает и вставляет её прямо в зубы мехводу. Всё верно. О Коле сейчас главная забота. Всё-таки мне с ним повезло. Отличный механик, грамотный. Ещё довоенный специалист. Сам-то он на гражданке в техникуме сельского хозяйства учился. С третьего курса ушёл добровольцем. Как я его тогда строю разглядел, сам себе удивляюсь. В машинах разбирается с полувзгляда. И техника его любит. Не капризничает, как у некоторых…
      А та блондиночка ничего… Худенькая, а ухватить есть за что. Такая, вот. Приятная девчонка. Что у неё за эмблемы были? Вроде медицинские? Ну, дай Бог, повезёт. Может, где и пристроится. О, чёрт! От резкого рывка танка меня чувствительно прикладывает головой о борт башни.
      — Никола! Ты что, очумел?!
      — Извините, товарищ майор, не смог я…
      — Чего не смог?!
      — Да по покойнику проехать…
      Мы умолкаем. Танк шлёпает дальше, а у меня перед глазами возникает картина, которую я видел в Клину. Раскатанный в блин, вмёрзший в укатанный лёд дороги немецкий труп, по которому уже не раз прошлись и гусеницами, и колёсами, и ногами… Внезапно ползущий перед нами «газик» тормозит, из него выскакивает «НКВДэшник» с автоматом наперевес. Нам не видно из-за тента, что случилось, но я сразу соображаю, что просто так он останавливаться не будет.
      — Никола, давай влево!
      Двигатель слегка добавляет обороты, и танк легко пробивает снеговой барьер и вылезает перед грузовичком. Мать честная! Да что же это?! Прямо перед машиной двое немцев. Один на коленях, второй лежит рядом. Тот, который ещё держится, весь в чёрных пятнах обморожений, лежащий — закутан в шинель, но на руках ничего нет, кроме толстенного слоя бинтов. Впрочем, замечаю, что кисти у горе-вояки тоже отсутствуют, одни культяпки…
      — Стой!
      «Т-4» послушно замирает на месте. Я вылезаю наружу, и меня сразу пробирает ветерком, несмотря на ватный комбинезон и тёплое бельё. Спрыгиваю на снег с вытащенным из кобуры «люгером» и разгребая валенками снег подхожу к майору. Немец плачет, а может, просто от мороза у него текут слёзы. С трудом разбираю его речь:
      — Нихт шиссен… Гитлер капут… Найн эсэс. Их бин мюзикляйтер… Майне камераден…
      Я смотрю на него и соображаю. Ближайшее место, откуда он мог прийти, освободили ещё двадцать второго. Сегодня первое. Это что же, он девять дней при сорокаградусном морозе где-то отсиживался?! Ну, блин, ерш твою двадцать… Силён! Между тем из-под тента высовывается голова давешней блондиночки, с которой я танцевал у Сашки. При виде замёрзших фигур она всплёскивает руками и вываливается наружу. Не обращая на нас никакого внимания, бросается к лежащему на снегу неподвижно немцу, и я не верю своим ушам:
      — Да будете вы добычей троллей!
      До чего же знакомое ругательство! Матушка моя частенько так выражалась. Землячка! Твою ж мать! Тем временем медичка торопливо осматривает безрукого, затем обращается к нам:
      — Люди вы или нет, в конце концов?! Его срочно надо в госпиталь, иначе умрёт! У него ампутация и переохлаждение!
      Майор обалдело смотрит на неё, не понимая ни слова. Я перевожу:
      — У немца нет рук. Он замерзает. Надо срочно в тепло. И врача.
      — А ты откуда знаешь, что она говорит?
      — У нас на Севере норвежцев полно. Научился.
      — Да пусть подыхает. Уже не жилец.
      — Да ладно, тебе, майор. Положим в кузов. Доедет — его счастье. Нет — значит, судьба. Тебе потом с этими бабами общаться легче будет. Прикинешься добреньким.
      — А этого куда девать?
      Он показывает на второго.
      — Да посадим его в танк. Места хватит…
      … При звуках родного языка норвежка замирает от удивления. Втроём мы закидываем лежащего без сознания «ганса» в кузов, второго засовываем в танк и усаживаем на полик. Тот стучит зубами, не может согреться. Костя, наш заряжающий молча суёт ему запасной ватник, который мы одеваем, когда надо делать грязную работу. Через некоторое время фриц успокаивается. А ещё через полчаса, получив от нас пару сухарей и подогретую на радиаторе воду, совсем приходит в себя. Между тем наш путь заканчивается. Вот и место нашего прибытия. Какой-то очередной подмосковный городок. Возле комендатуры мы прощаемся с майором и его подопечными, несколько пленных вытаскивают из кузова по-прежнему лежащего без сознания калеку. Наш пассажир спешит за ними. Девушки ждут команды. Я спрашиваю у майора разрешения и, получив его, подхожу к блондиночке.
      — Привет, землячка. Откуда родом?
      Та хлопает ресницами, потом осторожно отвечает:
      — Из Хамара.
      — Знакомые места. У меня матушка из Лиллехамиера. Может, привет передать?
      Она на секунду вспыхивает, затем опять угасает.
      — Да нет. Через Красный Крест извещу. Спасибо.
      — Смотри. Твоё дело. Ну, удачи тебе.
      Я возвращаюсь к своим ребятам.
      — Поехали, орлы. Нам по этой улице прямо, и в бараках ремонтные мастерские.
      Из патрубков вырывается сизый дым, танк легко набирает скорость и спешит к указанному месту. Приходится немного поторчать снаружи. Подложив старый бушлат под зад, я сижу прямо на люке, свободной рукой держась за кургузый ствол. Зато спокойно. Дураков везде хватает, ещё гранатой запузырят, или в панику кинутся, на флаг не посмотрев с испугу. А так, нашу «форму» узнают. Валенки, полушубок, ребристый шлем. Сразу видно, свои! Так что до АБТМа доезжаем без приключений и лихо разворачиваемся во дворе, заставленном разбитыми машинами. Ох, ребята… Да что же это, на самом деле?! Они стоят, выстроенные в ряды… Чёрные, закопченные. Со свёрнутыми набок башнями, с вырванными катками, встопорщенные бронелисты, дыры в бортах и башнях… Кое где видны следы крови… Сколько же ребят полегло в них? А я ещё немца пожалел… Мать их! Спрыгиваю с брони и захожу внутрь здоровенного барака. Там тепло, поскольку работают горны, да и крыша уцелела. Окна забиты фанерой. В темноте сверкает сварка, рассыпает искры резчик металла, шипит ядовитой змеё автоген. Подхожу к первому попавшемуся под руку бойцу, тащащему куда-то радиатор.
      — Товарищ красноармеец, где мне найти командира?
      Тот останавливается, утирает со лба пот.
      — А зачем вам, товарищ майор?
      — Ну ничего себе! Это что за дисциплина здесь?!
      Рявкаю я на все мастерские своим командным голосом. Между тем боец не теряется, как обычно, а молча поворачивается и машет рукой, подзывая кого-то из специалистов.
      — Семёнов! Подойди сюда!
      Не менее чумазый спец подлетает и лихо отдаёт честь:
      — Товарищ начальник! По вашему приказанию рядовой Семёнов прибыл!
      — Вольно. Продолжайте работу.
      — Есть!
      Блин! Попал! Хотя он сам виноват. Ни знаков различия, ничего. Один комбинезон.
      — Я подполковник Ивушкин. Начальник АБТМа. Что вам нужно, майор?
      — Майор Столяров. Прибыл для получения новой машины с экипажем.
      Протягиваю ему пакет от командира полка. Ивушкин читает, затем слышится короткая фраза на «втором командном».
      — Нет у меня «КВ». Вообще ничего нет! Сам видишь, только прибыли, начали работать. До этого целую неделю машины со всей округи стаскивали. Нет отремонтированных танков. Вообще ничего нет. Может, к концу недели, что и будет, но ни одного «Ворошилова» точно не сделаем. Они вообще не поступали. Нечем нам их таскать. Так что, майор, можешь возвращаться.
      Дело знакомое, и я перехожу в наступление:
      — Это как нет?! Да у меня приказ!
      — А мне насрать! Ясно? Если нет танков, где я тебе возьму? Вон, завтра будет два «БТ» и «двадцать шестой». Можешь забирать. А ни «КВ», ни «Т-34» нет, и не будет. Запчасти отсутствуют напрочь.
      Он зол до невозможности, и я легко читаю его мысли: припёрся тут какой-то, а если действительно не найти ничего? Что тогда? Решаю действовать по-другому.
      — Как зовут-то, товарищ полковник?
      — Ты мне, майор, мозги не пудри. Пойми меня правильно — нет тяжёлых машин. Ничем не могу помочь.
      — Ну, хоть переночевать то где можно? И как бы мне с командованием своим связаться?
      — Вон в той комнате коммутатор. Там и поговоришь. А поспать… На чём приехал?
      — Да во дворе стоит…
      — Загоняй сюда. Тут хоть тепло…
      — Ладно…
      Мы подходим к калитке, прорезанной в широкой створке. Начальник открывает массивный висячий замок, и при виде нашей «четвёрки» замирает с раскрытым от удивления ртом. Я же с невозмутимым видом машу высунувшемуся из люка механику:
      — Коля, загоняй сюда!
      Тот кивает, двигатель глухо урчит, и угловатая махина осторожно вползает внутрь, чтобы не дай Бог чего не помять…

      Небо было фиолетово-синего цвета, такое бывает только зимой. Неяркое солнце красного цвета озаряло вьющий в высоте фигуры высшего пилотажа маленький самолётик. Время от времени с плоскостей машины срывались белесые струи уплотнённого плоскостями воздуха. Группа лётчиков в тёплых овчинных полушубках заворожено следила за юрким самолётом, время от времени разражаясь восхищёнными возгласами в адрес пилота.
      — Даёт Столяров!
      — Классный лётчик!
      — Ему не штурмовиком, а истребителем быть! Вот где талант пропадает!..
      С не меньшим вниманием, чем остальные за виражами истребителя наблюдали ещё двое, стоящие на крыльце небольшого домика.
      — Так что скажете, Павел Андреевич? Согласны?
      Тот, что пониже, вздохнул, и, кивнув, бросил:
      — Согласен, Леон Давидович…
      — Значит, так и решим. Звено Столярова, вся его пара. Лискович, Власов. Не хочется их отпускать, но, сами понимаете — приказ есть приказ.
      Зашипел в сугробе отброшенный окурок, хлопнула дверь дома. Между тем истребитель пошёл на посадку. Блеснул на солнце прозрачный диск пропеллера, бесшумно за рёвом мотора вышли стойки шасси. Красная резина покрышек зашелестела по укатанному снегу взлётного поля. После короткого пробега остроносая машина развернулась и вырулила к месту стоянки. Сдвинулся назад угловатый фонарь, на плоскость крыла вылезла почти квадратная из-за толстого мехового комбинезона фигура в шлеме и легко спрыгнула на укрытую настом землю, прихлопнула друг о друга унтами.
      — Как там, товарищ капитан?
      — Ух, здорово, Семёныч! Понимаешь, небо — он всегда небо!
      — А этот как?
      Техник кивнул головой в сторону замершего неподвижно на стоянке трофейного Ме-109, на котором летал пилот. Лётчик задумчиво ответил:
      — Знаешь, Семёныч, врать не буду. Получше наших будет… Но кое-что я нашёл. Завтра попробуем с ребятами.
      — Хорошо бы, товарищ капитан. А то ведь жгут нас почём зря!
      — Вот утром и посмотрим. Как там говорится? Утро вечера мудренее?
      — Так точно!
      — Не знаешь, кстати, что там нам за кино привезли?
      — Механик сказал, вроде как «Цирк».
      — Слыхать слыхал, но сам не видел…
      Пилот забрал у техника заботливо согретую за пазухой шапку-ушанку, сменил на неё шлем. Затем, неуклюже переваливаясь, пошёл к засыпанным снегом казармам, где размещались лётчики эскадрильи, закуривая на ходу…
      Его приход все отметили восторженным гулом, впрочем, быстро стихшим при появлении начальника особого отдела части майора Чебатурина. Раздвинув плечами лётчиков «особист» появился перед капитаном и крепко пожал ему руку, хлопнув по широченному плечу:
      — Здорово, Володя! Ты из «мессера» наверное, все соки выжал?
      — Да нет, товарищ майор. Оставил на всякий случай. Он нам ещё пригодится…
      Оба подмигнули друг другу. Капитан и майор были давно знакомы друг с другом. Ещё с огненного сорок первого. Вместе выходили из окружения, участвовали в боях. Неоднократно Чебатурин летал вместе со Столяровым в качестве воздушного стрелка на переделанном полковыми «Кулибиными» «Ил-2», что было редкостью по военным временам. Обычно товарищи из НКВД старались отсидеться в тылу, терроризируя окружавших их военнослужащих. А этот слыл настоящим человеком, честным и прямым воином, не боящимся говорить правду в глаза любому начальству. За что был не любим, и уважением в среде больших звёзд в петлицах, не пользовавшийся. Но майор был хорошо известен самому Лаврентию Палычу, поэтому трогать и подсиживать Чебатурина опасались, резонно понимая, что в случае чего — полетят их головы. Именно майор спас горячего капитана под Клином от внезапно вылетевших из-за тучи «охотников», свалив длинной очередью из крупнокалиберного пулемёта воздушного стрелка одного, и тяжело повредив второго…
      — Ладно, Володя. Пошли. Тебя Леон Давыдыч видеть хочет.
      И добавил, обращаясь ко всем остальным:
      — Он скоро, ребята.
      Если бы кто другой сказал такое пилотам, то услыхал недовольный гул, а то и кое-что покрепче. Но «особиста» в полку уважали. Поэтому разошлись молча, проводив взглядами Столярова и Чебатурина, скрывшихся за дверью штаба.
      Внутри штабного домика было жарко натоплено, и капитан позволил себе расстегнуть комбинезон.
      — Доложите подполковнику Рейно, что капитан Столяров по его приказанию прибыл.
      Обратился он к дежурному. Но дверь комнаты распахнулась, и на пороге появился сам командир полка, подполковник Рейно Леон Давыдович.
      — Заходи, капитан. Давно тебя ждём с Павлом Адреевичем.
      Следом за Столяровым в комнату прошёл и начальник особого отдела.
      — Присаживайся, Володя. Получен приказ Верховного командования об откомандировании троих лётчиков — штурмовиков в распоряжение Управления кадров Воздушного Флота. Причём, лучших пилотов!
      Командир поднял к верху указательный палец, выделяя многозначительность фразы.
      — Мы тут посовещались, и решили, что твоя тройка и поедет в командировку. Ты у нас самый опытный, всю войну с первого дня прошёл и живой. Тем более — кадровый военный. А не «взлёт-посадка». Да и ведомые твои — асы ещё те. И как ни жаль мне полк ослаблять, но лучше тебя у нас нет, поэтому никого другого отправить не можем.
      Капитан с досадой сжал массивный кулак, но промолчал. А что делать? Есть приказ, его выполнять надо. Поэтому ничего другого не оставалось, как произнести:
      — Слушаюсь, товарищ подполковник. Когда выезжать?
      Тут уже усмехнулся комиссар Лукницкий:
      — Вот какой шустрый. Не надо никуда выезжать. Завтра, в 10.00 к нам «ТБ-3» сядет. На нём и полетите. А машины свои в полку оставите.
      — Есть, товарищ батальонный комиссар. Разрешите идти, товарищ командир?
      — Идите, капитан. И — молчите. Вам всё ясно?
      — Так точно.
      — Выполняйте.
      Столяров молча поднялся, отдал честь, и повернувшись, рубанул к выходу нарочито строевым шагом… Когда за ним захлопнулась дверь, Рейно повернулся к «особисту»:
      — Обиделся капитан.
      — Я бы на его месте тоже обиделся. Только в себя верить начал, только к ребятам привык, и опять неизвестно куда…
      — Это понятно. Но, думаю, мы ещё от него спасибо услышим, когда вернётся.
      — Вернётся ли? Вот в чём вопрос…
      — Да ну тебя, комиссар. Скажешь тоже!..
      Шлемофон упал на койку с такой силой, что звякнули пружины кровати. Парочка «спиногрызов», два старших лейтенанта, Лискович и Власов, сидевших за столом и внимательно слушавших доносящуюся из массивной чёрной тарелки репродуктора голос Левитана, зачитывающего очередную Сводку ИнформБюро, резко обернулась на звук. Уже давно они не видели своего ведущего таким злым.
      — Что случилось, товарищ капитан?
      — Собирайтесь, ребята. Летим завтра.
      — Куда?
      — Ни черта не знаю. Сказали в Штабе — приказ пришёл. Об откомандировании лучшей тройки. В распоряжение Управления кадров КВФ.
      — Так в чём же дело, товарищ капитан? Гордится надо, что нас лучшими считают!
      — Дурак ты, Сашка. Обычно таким и поручают дела, после которых домой похоронки приходят. Что в Сводке говорят?
      Неожиданно изменил тон Столяров. Оба ведомых наперебой бросились рассказывать, но он перебил:
      — Бои где основные?
      — Да, говорят, в Крыму.
      — Вот туда и попадём, помянете моё слово. Ладно.
      Он махнул рукой и закурил очередную папиросу.
      — Словом, орлы, предлагаю сегодня на танцульки не ходить, водки — не пить. В бой нас не посылают, пока. Так что, предлагаю лечь пораньше. Чёрт его знает, когда в следующий раз удастся так отдохнуть. Согласны?
      Олег недовольно покрутил носом, но возражать не стал. Александр же согласно кивнул. Он давно поверил в квадратного капитана, ставшего по воле прихотливой судьбы его ведущим. И не раз убеждался, что звериная хитрость капитана спасала жизнь и ему самому, и членам его звена. А тем более — раз начальство сказало — значит, так тому и быть…
      Как ни странно, старенький самолёт прибыл вовремя. Ну, почти. Считать опозданием десять минут, потраченных на лишний круг над аэродромом, было смешно. Взметнув снежный вихрь натруженными винтами, машина промчалась по укатанному снегу взлётно-посадочной полосы и замерла на месте. Открылся овальный люк, из него высунулся пилот и простуженным басом прохрипел:
      — Кто тут летит? Давай быстрей!
      Трое одетых в новенькие полушубки лётчиков быстро поднялись внутрь самолёта и устроились на сложенных в фюзеляже ящиках. Двигатели взревели. Несколько толчков и характерное плавное покачивание дало знать, что машина набирает высоту.
      — Летим, братцы. Только вот куда?
      То, что в Москве они не задержатся, было ясно с самого начала. Но где теперь они станут бороздить небо? На каком фронте? Это было, пожалуй, сейчас тем вопросом, который занимал всю тройку штурмовиков. Старенькие двигатели «восемьдесят четвёртого» работали ровно, и по старой фронтовой привычке лётчики задремали. Настоящего фронтовика можно всегда узнать по умению засыпать в любой обстановке. Тем более, что отдохнуть на войне можно далеко не всегда. Но проснулись они сразу, лишь лыжное шасси самолёта коснулось земли. Едва самолёт замер, как раскрылась дверь и ко входу приставили маленькую лесенку. Пассажиры двинулись на выход. Зимнее солнце светило удивительно ярко. Капитан с явным удовольствием наслаждался его светом. Второй из сопровождающих его «спиногрызов», тот, что пониже ростом спросил:
      — Нравится, товарищ капитан?
      — Знаешь, Сашка, я на Севере привык, что год из суток состоит…
      — А это как, товарищ капитан?!
      — Полгода день, полгода ночь. Сутки прошли, и год кончился. А здесь, представляешь, в январе — светло. Солнышко светит. Непривычно. Уж сколько лет здесь, а всё привыкнуть не могу…
      На входе в большое пятиэтажное здание лётчики сдали предписания, получили направление в гостиницу наркомата КВФ и талоны на питание. Дежурный майор оказался настолько любезен, что объяснил, как туда добраться на метро. Само метро оказалось для лётчиков настоящим потрясением! Никто из них, кроме капитана, раньше в столице не бывал, да и Столяров был доставлен в Кремль по земле, автомобилем. Так что впечатление от колоссального мраморно-гранитного города под землёй было огромным, как и непривычно мягкие, голубые просторные вагоны. Даже уходить не хотелось. Но пришлось. Гостиница оказалась совсем близко от станции метро. Дежурный, молодой лейтенант, принял документы, выдал ключи от комнаты на третьем этаже. Поднявшись по застеленной ковром лестнице, пилоты зашли в свой номер и ахнули — деревянные кровати, зеркала, вся мебель из настоящего дерева, и даже ванная! С горячей водой!..
      Жребий не кидали. Первым пошёл капитан, затем Олег, последним полез в воду Александр. После помывки они лежали раздетыми на чистейших простынях и постанывали от удовольствия…
      — Ой, орлы, мне кажется, или я от счастья уже умер?
      — Олежек, это сон. Сладкий сон!
      — Ребята, если всё снится одинаково, да сразу троим — это не сон, это — сказка!
      — Ой, товарищ капитан, райское наслаждение…
      Разбудил всех стук в дверь. Торопливо накинув китель и натянув брюки на голое тело, Лискович бросился открывать — на пороге стоял строгого вида капитан с лётными эмблемами в петлицах.
      — Вы из 29-ого штурмового полка?
      — Так точно.
      — Собирайтесь. Через полчаса подойдёт машина. Поедете на аэродром. Оттуда — на место назначения.
      — Куда, если не секрет?
      — Не секрет. В Крым.
      Лётчики переглянулись. Да, именно там сейчас шли самые ожесточённые бои. После осады Севастополя советский флот оказался запертым в Новороссийске, и возврат Крыма мог помочь вывести его на оперативный простор, ударить по нефтепромыслам Плоешти, перерезать тоненькую струйку румынского топлива, питающую баки германских танков…
      На аэродроме их ждал «Дуглас». Не советская копия под названием «Ли-2», а настоящий старенький «Дуглас». Это обрадовало, поскольку, несмотря на все усилия отечественного авиапрома достичь уровня комфорта и надёжности американца никак не удавалось. Столяров с товарищами был не единственным пассажиром самолёта. Вместе с ними летели ещё двадцать два человека. Все лётчики. Все офицеры. Но никого знакомых штурмовики не встретили, выяснилось, что все их спутники были тоже штурмовиками, но на «Илах» летали только они трое. Остальные — на 153-их, на пушечном варианте «ишака», один, земляк Столярова, даже на американском «китти-хоуке». Но вот на новейших ильюшинских машинах только они трое…

      Располагаемся возле раскалённой докрасна буржуйки. Рядом лежит выпотрошенный снаряд. Из толстой гильзы достаём по паре макаронин артиллерийского пороха и кидаем в топку. Пламя прямо гудит в жестяной трубе, слепленной из пустых консервных банок. Из танка достали сидор с продуктами, подаренный нам на дорогу гостеприимными штурмовиками. Что там у нас? Ого! Давно такого богатства не видели: бутылка коньяку, копчёная колбаса, белый хлеб, несколько банок трофейных консервов. На снарядном ящике расстилаем кусок чистой ветоши и устраиваем себе пиршество. Между тем работа вокруг кипит. Рембатовцы шуршат изо всех сил, словно смазанные скипидаром. Молодцы, не хуже тех немцев, которых мы на Украине захватили в сорок первом. Впрочем, соответствующие словечки и специфические выражения не дают забыть, что мы среди своих. То и дело слышится солёный загиб в несколько этажей. Командир ремонтников, видя, что мы больше не пристаём к нему, вскоре сам подходит к нам. Ненароком расстёгиваю полушубок, чтобы блеск орденов попадал товарищу подполковнику на глаза.
      — Богато живёте, хлопцы!
      — Да это не мы. Нам летуны на дорогу дали. Заскакивали тут в гости. Да ты присаживайся. Как хоть звать-величать?
      — Сергей Петрович.
      — Очень приятно. Майор Столяров. Александр.
      — Давно воюешь, майор?
      — Да как сказать… Здесь — с двадцать второго июня. А так — ещё Финскую начинал.
      Взгляд теплеет. Тем временем наливаем в кружку терпко пахнущий напиток, отрезаем добрый шмат колбасы. Командир пьёт, затем крякает и занюхивает предложенной ему закуской.
      — Эх, хорошие вы ребята, вижу. Но вот чем помочь вашему горю даже не знаю. Нет у меня «КВ». Их сразу в тыл утаскивают, на завод ремонтировать. На «ЗиС». На «тридцать четвёрки» дизелей нет…
      Он вдруг оживляется:
      — Слышал, майор? Вчера притащили нам две штуки — а на них обычные М-17 стоят. Авиационные, бензиновые!
      — Да ты что?!
      — Серьёзно! Заводы то моторостроительные в пути. Когда ещё продукцию дадут…
      — Да? Ну, дела!
      Я задумчиво качаю головой. Однако. Капитан продолжает:
      — Есть тут у нас ещё одна хитрая машина. По виду — обычная «три-четыре», а пушка у неё 57-мм. Называется — «танк-истребитель».
      Совсем весело. Просто, час от часу не легче.
      — А ты, майор, давно на тяжёлых танках?
      — Да с училища. Ещё на «двадцать восьмых» воевал в Белоруссии. Вот машинка классная была…
      — На «Т-28»?
      Полковник почти мгновенно трезвеет и переспрашивает:
      — Точно, «двадцать восьмой» знаешь?
      — А то! У меня последний выпуск был. Экранированный. Машина — зверь!
      Наливаю ему ещё порцию, но рембатовец решительно отодвигает кружку прочь.
      — Пошли, майор. Покажу кое-что.
      Оставив экипаж, я вместе с ним шагаю через весь импровизированный цех. Затем по двору, наконец попадаем в покрытый толстым слоем инея здоровенный сарай. Мать честная! Не может быть! Внутри стоит знакомая до боли громада трёхбашенного дракона!
      — Ну что, майор, возьмёшь?
      Полковник хитро улыбается.
      — А то! Спрашиваешь! Когда отдашь?
      — Завтра, к обеду. Надо аккумуляторы заменить, мотор проверить, смазку счистить.
      Ничего не понимаю.
      — Постой-постой. Он что, не битый?
      — Да нет, конечно. Сам посмотри. Новёхонький. Ещё и не катался на нём никто, видать. А как тут оказался — никто не знает.
      — А немцы что?
      — Да ничего. Их отсюда, почитай, через два дня выбили. Даже сжечь ничего толком не успели. А танк то с осени стоит, местные рассказали…
      Я осторожно обхожу машину, покрытую искристым покровом, переливающимся в свете наших керосиновых фонарей. Какая техника! И брошена…
      — А по формуляру не искали?
      — Как же. Приезжали «особняки». Переписали номера двигателя, пушки. А что толку? Пока вестей нет. Так что, забирай, майор. И катайся. Рация тут наверняка крякнула, так поставим тебе другую. Есть в загашнике. Пушечку заменим. Тоже есть одна. Боезапас получишь. Пулемёты — на складе. Владей и радуйся!
      — Ну, спасибо! Выручил!
      — Ой, задушишь, медведь!
      Полковник отчаянно вырывается из моих благодарных объятий…
      Мы возвращаемся к печке, где я радую экипаж хорошей новостью. Реакция у всех разная. Механик — водитель откровенно обрадован. Поскольку водить трёхглавого не в пример легче, чем «КВ», да и надёжнее он, если откровенно говорить. Радист — не понять. Хотя, кажется, тоже. Ещё бы — отдельный закуток. Только рацией и заниматься, а не ухаживать, словно нянька, за мехводом. Заряжающий вроде так-сяк. Хотя, я скажу, что башня просторнее. Удобней будет ворочать снаряды. Наводчик? Ему то похуже будет. Пушка слабенькая. Ну, ладно. Утром посмотрим. А пока — спать. Отбой в танковых войсках. Стаскиваем брезент, самый важный предмет экипировки, с МТО и расстилаем на уложенных в ряд ящиках. Укладываемся, им же и накрываемся. Буржуйкой занимаются рембатовцы. А мы — спим. И я вижу во сне наш новый танк…
      Утро. Меня расталкивает красноглазый полковник.
      — Эй, танкист! Поднимайся. Машина готова.
      Я вскакиваю. Ничего себе! Это что получается? Ребята всю ночь не спали? Однако… Поднимаю своих орлов, пускай пока занимаются завтраком, а я схожу, посмотрю, что тут нам приготовили. На улице подхватываю горсть снега, выбрав место почище, и протираю физиономию. Он обжигает кожу, но заставляет кровь идти быстрее. Между тем двери сарая, где мне показали «двадцать восьмой» распахиваются, и мягко гудя мотором, здоровенная махина выкатывается наружу. Вот это да! Ни следа от инея, краска светится на выглянувшем солнышке. Стоп! А это что?! Ну, ни фига себе… Я смотрю на башню и не верю собственным глазам:
      — Слушай, капитан, а как это вы умудрились такую дуру запихать? Не развалится?
      Тот устало улыбается в ответ: