Аверченко Аркадий
      Прага
      Недавно я прогуливался в сопровождении своего импресарио по улицам Праги, погруженный в тихое умиление.
      - О, прекрасная старуха, милая сердцу каждого художника, - думал я, сколько веков копила ты свои каменные сокровища и как ты ревниво бережешь их, подобно скупому рыцарю...
      - Очень недурной городишко, - прозаично перебил мои грезы импресарио, этот человек с книжкой театральных билетов вместо сердца и с идеалами, заключающимися в красиво отпечатанной афише.
      - По отношению к Праге вы могли бы выражаться почтительнее, - сурово заметил я.
      - Я восхищен Прагой. Чего ж вам еще нужно...
      Я просветлел.
      - А-а, понимаю. Вам нравятся эти живописные серые дремлющие дома, многовековый сон которых...
      - При чем тут дома... Я восхищен тем, что здесь нет этой идиотской манеры - заклеивать чужие афиши.
      - Черт знает о чем вы говорите! Какие афиши?!
      - Обыкновенные, театральные. Я знал города, где только что наклеишь афишу, как другой импресарио уже бежит и наклеивает на вашу афишу свою.
      - Глупости вы говорите.
      - Нет-с, не глупости. Да вот вам наугад одна из многочисленных историй. Приехали в один город два гастролера и выпустили их импресарио афиши. Вышел один импресарио погулять, полюбоваться на расклеенные афиши - глядь, - а они уже сплошь заклеены его конкурентом... Побежал он домой, взял новые и пошел заклеивать афиши конкурента собственноручно. Только что кончил, видит, идет конкурент с пачкой афиш под мышкой и с ведром клею. Ходит и заклеивает только что наклеенные афиши. Побежал первый домой за свежими афишами и давай восстанавливать свои нарушенные права. Около одного пункта оба сошлись. Стоят молча друг около друга и клеят. Один наклеивает, другой искоса взглянет на него, да на свеженькую афишу свою и прилепит. Полчаса они так клеили одна на другую - прямо слоеный пирог на стене получился!
      - Чем же кончилось? - спросил я, не на шутку заинтересованный.
      - У первого афиши раньше кончились. Посмотрел он на свои пустые руки, вздохнул, снял пиджак, мазнул по нему кистью и залепил пиждаком афишу конкурента. Обиделся тот за такое нарушение театральной этики да хвать беспиджачного кистью по голове...
      - Убил?!
      - Не особенно. Тот два месяца в больнице пролежал, а этот два месяца в тюрьме просидел. Сенсационнейший процесс был, но в результате оба по хорошему сбору сорвали. Знаете, я запишу, чтоб не забыть.
      - Что запишете?
      - Что в Праге такое хорошее правило - афиши не заклеивать. Приеду в Россию - у себя введу.
      - Мне здесь другое нравится, - задумчиво сказал я. - Очень любят здесь старину и сохраняют ее. Есть дома, которые по пятьсот лет стоят и их любовно берегут. А у нас в России на старину смотрят, как на рухлядь. Вернусь в Россию - буду пропагандировать сохранение старины. Запишите, чтобы не забыть.
      - Запишу. А потом тут хорошая манера: при пивных заводах есть такие садики - дают только пиво на стол, а сосиски и ветчину посетители с собой в бумажке приносят. У нас в России хозяин пивной за это огромный скандал закатил бы. Да и посетитель считал бы моветоном и верхом мещанства - прийти в ресторан со своими продуктами. А ведь - очень удобно. Запишу в книжку, чтоб не забыть, и потом в России введу.
      - А мне вот тоже нравится, что город просыпается с зарей и в шесть часов утра уже работа в полном ходу. Записать, а?..
      - Запишите.
      - А соколов видели? Какие молодцы! Тренированные, бодрые. Всегда с музыкой и публика их приветствует кликами и аплодисментами. А наша русская молодежь... Я запишу, а?
      - Запишите. Кстати, вот трамвай идет. Ну-ка, кто ловчее вскочит на ходу...
      Я употребил ловкий, чисто сокольский, прием и, как птица, взлетел на подножку трамвая. Импресарио - за мной.
      Но... тут случилось что-то непонятное... кто-то крикнул, кто-то свистнул, трамвай остановился, и молодцеватый полицейский вежливо отнесся ко мне:
      - С вас четыре кроны.
      - Так я их кондуктору уплачу, - бодро возразил я.
      - Нет, мне. Штраф. Нельзя вскакивать на ходу.
      - А у нас в России...
      - Вот вы в России и скачите.
      Дальше мы пошли пешком.
      - Записать? - спросил притихший импресарио.
      - Насчет чего?..
      - А вот насчет скакания. Когда в Россию вернемся, чтоб ввести.
      - Гм... запишите, пожалуй, только помельче... А вот на углу русские газеты. Купите. Интересно, как поживает Ленин.
      Мы развернули газеты и уткнулись в них носом с таким интересом, будто о болезни родного отца читали.
      - Жив еще!
      - Жив, но уже, как говорится, - ни папа, ни мама не скажет.
      Сзади кто-то деликатно тронул меня за плечо. Я оглянулся.
      - Пожалуйте четыре кроны штрафа, - сказал полицейский.
      - За что?!
      - На улице читать запрещено.
      - Да я и не читал.
      - А что ж вы делали?
      - Жарко, я хотел лицо утереть газетой. Знаете, при нашем беженском положении, когда нет носовых платков...
      - Утираться газетой, на которой свежая краска! Тогда я вас оштрафую за нечистоплотность.
      Я разозлился.
      - Попробуйте! У меня родной дядя - Массарик.
      - Не завидую ему, что он имеет таких родственников.
      - Ну и насчет полиции ему тоже не повезло.
      - Объяснитесь.
      - Послушайте, вы меня лучше не задерживайте. Я спешу на завтрак к Бенешу и, если опоздаю...
      - Ничего. Вы ему покажете квитанцию в уплате штрафа...
      - Это вот такая квитанция? Могу я прочесть, что вы в ней написали?
      - Можете!
      Я ехидно улыбнулся:
      - Да, как же я могу читать ее, когда вы сами говорите, что на улице читать запрещено.
      Крупные капли пота выступили на честном полицейском лбу.
      - Тогда пожалуйте за мной в участок - там в закрытом помещении и прочтете.
      - Не беспокойтесь. Нате ваши четыре кроны. Кланяйтесь вашему начальнику полиции и скажите, что между нами все кончено...
      Мне недавно говорили, что пражская полиция отличается гениальным искусством открывать преступления и находить преступников. Мне говорили, что за все время существования полиции только одно преступление осталось не открытым и не наказанным.
      Теперь прибавилось еще другое преступление - не открытое и не наказанное: когда мы зашли за угол, я все-таки, озираясь по сторонам, дочитал газету на улице.
      Омраченный импресарио спросил меня:
      - Это записать? Насчет чтения на улице?
      - Не надо, - угрюмо сказал я. - Незачем портить записную книжку.
      P.S. Если орган, в котором будет напечатан этот фельетон, опубликует мое второе преступление с газетой и полиция явится ко мне за штрафом - я запишу этот штраф на счет редакции. Записать?