Но Андреев перехватил руку Николая.
      - Коля! Мы уже дома!
      Николай на секунду открыл глаза. Андреев осторожно вынул из его рук гранату, взял бумаги, спрятал их за пазуху.
      А над Николаем уже склонился врач.
      Когда Андреев увидел врача, тут же попросил:
      - Товарищи, дайте мне патронов! Дисков! Я должен вернуться к ребятам, помочь им!
      Политрук похлопал его по плечу:
      - Там теперь и без тебя справятся.
      Рота Иваненко вклинилась в расположение противника и вела бой. Под прикрытием минометного огня через болото поодиночке переползали омсбоновцы. Галушкин был ранен в голову. Маркина мотало как пьяного - его сильно тряхнуло взрывной волной. Но все это было уже не страшно. Главное - были живы и у своих.
      Через час накормленные и немного отдохнувшие омсбоновцы собирались в путь. В часть позвонили и приказали немедленно доставить их вместе с раненым в полевой госпиталь.
      Проводы были теплыми. Иваненко подходил к каждому из партизан, дружески хлопал по плечу, жал руку.
      - Ну, и лихие ж вы хлопцы!. Не кубанцы, часом?
      - Нет, мы москвичи.
      - О-о, цэ гарно! Москвичи та кубанцы, як кажуть, цэ ж самая храбрая нация на свити! Эй-бо, не брешу! Партизаны смеялись:
      - Ну и ловок ваш комроты!
      - Что вояка тебе, что шутник!
      Откуда-то донесся длинный автомобильный сигнал.
      - Вот, уже прибиг! - незло выругался Иваненко. - Ну, хлопцы, время!
      Галушкин подошел к Иваненко. Оба крепкие, рослые, они обнялись, похлопали друг друга по плечам, по черным от болотной грязи спинам.
      Прощание
      Не верилось, что они уже на Большой земле и едут на дребезжавшей полуторке в тыл своих войск. Ощущение было странным. Не надо было прятаться в лесной чащобе, отсиживаться в кустах, зорко оглядываться по сторонам, хвататься за оружие при каждом громком треске, при каждом шорохе... Не меньше двухсот километров прошагали. Напрямик, по карте, конечно, меньше, но разве партизаны по прямой ходят?
      "Видно, я все же счастливый, - думал Галушкин. - Сколько пройти с носилками по тылам врага и ни одного человека не потерять!"
      Галушкин жадно смотрел вперед. Вокруг дороги толпился лес: сосны раскинули над дорогой огромные ветви, молодая поросль мельтешила вокруг старых деревьев. Многоцветное разнотравье, которое пора было косить, пестрым ковром покрывало поляны и перелески.
      Такая же красота была и там, в тылу, но казалось, что увидел Борис все это впервые.
      - Лаврентьич, - толкнул его в бок Маркин. - Ну как?
      Глаза у Маркина были красные, провалившиеся и все равно лукаво блестели.
      - Ох, здорово, Пашка!
      - Точно, Боря, здорово!.. Споем?
      Галушкин засмеялся.
      - Не могу, Паш, голоса нет. Да и башка поцарапанная гудит.
      Николай то ли спал на носилках, то ли впал в бессознательность. Глаза закрыты. Но вид был все равно другой: чистое лицо, смазанные йодом ссадины, чуть порозовевшие от еды щеки...
      Минут через тридцать показался брезентовый городок. Палатки прифронтового госпиталя прятались под сенью огромных деревьев. Полуторка бойко засигналила и остановилась у квадратной палатки с большими целлулоидными окнами.
      Партизаны спрыгнули на землю. Над рощей вились дымки походных кухонь, вкусно пахло едой. На веревках, растянутых между деревьями, белели рубахи, кальсоны, под свежим ветерком пузырились простыни - городок жил своей хлопотливой жизнью.
      Жители этого городка, раненые и персонал, уже знали, какой долгий путь совершили омсбоновцы по тылам противника. Партизан встретили как давних знакомых. Николая сразу унесли в отдельную палатку. Остальным отвели просторные апартаменты с широкими нарами из свежих досок.
      Утром ребята отправились навестить Николая.
      Побритый, причесанный, вымытый, он лежал в чистой постели. Чувствовал Николай себя явно лучше, чем вчера. Увидев ребят, он даже слабо улыбнулся.
      Борис присел на край койки. Ребята разместились кто на чем.
      - Ну, Коля, как самочувствие? - спросил Галушкин, беря его за руку.
      Николай нахмурился, увидев бинт на голове Галушкина.
      - Как рана?
      - С таким ранением, Коля, можно и на ринг выходить. Ерунда. Через день-два сниму. А вот как у тебя дела?
      - Ничего, Лаврентьич. Чувствую себя лучше. Только устал после операции. Долго врачи мучили.
      - Да ну? Уже? - удивился Правдин.
      - Ага, ночью.
      Ребята заулыбались.
      Николай нахмурился, облизал обветренные губы. Протянул руку к тумбочке. Борис опередил его и подал ему жестяную кружку с водой.
      - Чего ты, Коля?
      Николай глубоко вздохнул.
      - Боюсь я, Лаврентьич, что мне у вас уже не придется побывать... Инвалидов в армию не возвращают.
      - Не отчаивайся, Коля, тебя тут так отремонтируют, что и следов не останется, - старался успокоить его Галушкин.
      В палату вошла дежурная сестра.
      - Товарищ младший лейтенант, вас просит к себе начальник госпиталя.
      Галушкин встал.
      - Борис... Лаврентьич, - губы Николая дрожали. - Лаврентьич, передай всем товарищам, всему отряду от меня... я вас никогда не забуду... до последних дней...
      Галушкин обнял и поцеловал раненого.
      - Будь здоров, Коля, поправляйся.
      - Прощайте, ребята...
      - До свидания, Коля.
      Андреев стоял в стороне.
      - Алеша... Спасибо тебе, как брату...
      Андреев засопел. Он наклонился к Николаю и долго не поднимал своей лохматой головы с его груди.
      Ребята живы!
      Очередное открытое партийно-комсомольское собрание в отряде проходило утром 21 июня 1942 года. Жаркие лучи летнего солнца вытеснили из лесной чащи последние остатки тумана, тучи комаров поредели.
      На собрании капитан Бажанов подвел итоги. Отметил, что основная боевая задача выполнена, что мы можем сменить базу и район работы, найти место, где послабее охрана вражеских коммуникаций. Теперь отряд должен усилить агитационную работу среди местного населения и активизировать ликвидацию предателей и ставленников фашистов. Решили, что эту работу лучше проводить вместе с местными партизанами, которые хорошо знали население окрестных деревень и тамошнюю обстановку.
      После собрания те, кто вернулся с боевых заданий, ушли отдыхать. Иванов, усадив Женю Высоцкого на чурбан, клацал ножницами. Ждавший своей очереди к "парикмахеру" Хохлов пучком березовых веток отгонял комаров и со знанием дела рассказывал, на какие наживки сейчас хорошо берется карась, на какие - плотва, окунь и другая рыба.
      Иванов косо глянул на него, ухмыльнулся в густую черную бороду, покрутил головой, спросил:
      - Послушай, Валентин, а ты знаешь поговорку: "Соловья баснями не кормят"?
      - Конечно, знаю. А что?
      - Надо ж! Кругом столько озер, рек, а ты жаворонком заливаешься о наживках. От твоих же баек только слюнки бегут, а сыт не будешь.
      - Не понял.
      - Да ты только посмотри на него, Жозя! - сказал Иванов, обращаясь к клиенту.
      Высоцкий повернул к Хохлову голову.
      - Пардон! - извинился Иванов и клацнул в воздухе ножницами, как заправский парикмахер. - Так вот, я и говорю, парень имеет высшее физкультурное образование, а так туго соображает.
      - Да ты объясни толком, в чем дело, Жора? - обиделся Хохлов и активно замахал веником.
      - Рыболовную секцию организуй из таких же любителей, как и сам, понял? И мы будем благодарить тебя за наваристую уху.
      - А-а-а, верно! Идея! - отозвался Хохлов обрадованно. Но тут же другим тоном добавил: - Рыболовецкую секцию организовать можно, а где взять инвентарь? Голыми руками и пескаря не поймаешь...
      В это время на территории лагеря показался радист Ковров. Валентин размахивал листком бумаги. Следом спешил Назаров.
      - Эй!.. Товарищи!.. Вот, послушайте, ребята!... Жив наш Лаврентьич! И ребята живы!.. Все живы!
      Ковров вбежал в палатку. Осторожно поставил "Белку-1" на свою постель, повернулся к командиру отряда.
      - Товарищ капитан! Живы! Все живы и здоровы! Вот!
      Бажанов вырвал из его рук радиограмму. Прочел, широко улыбнулся, глянул на меня, на Рогожина, возившегося у костра. Снова на радиста. Крякнул. И громко крикнул:
      - Дежурного ко мне!.. Нет! Давай, Валентин, сам зови сюда всех!.. Эх, вот так радость. Живы!
      Радист выскочил из палатки. И вскоре у нас столпился весь отряд. Глаза блестели. У некоторых по лицу текли слезы. Бажанов не находил себе места, улыбкой встречал каждого. Хлопал по спине, по плечу... Потом осмотрел всех и заговорил:
      - Товарищи!.. Сообщение с Большой земли. Борис Галушкин и его люди благополучно вышли к нашим. Раненого сдали в полевой госпиталь в деревне Рубаники, что в трех километрах от местечка Слобода. Разведывательные материалы получили высокую оценку командования Западного фронта. На Большую землю группа Галушкина вышла 5 июня 1942 года!
      - Урра-а! - заорали ребята и стали обниматься.
      - Тихо вы, черти! - предупредил дежурный, широко улыбаясь.
      Оповещенный связным, к нам пришел комиссар местного отряда Мельников. С ним явился и тот партизан, который ходил проводником с Галушкиным и потерялся. Он попросил капитана Бажанова, чтобы мы послали его на самое ответственное и опасное задание.
      - Спасибо, - сказал Бажанов не очень приветливо. - Мы уже поручили тебе одно ответственное дело... Но ты подвел нас...
      Партизан снял кепку и, не поднимая головы, сказал чуть слышно:
      - Когда я ходил с вашими ребятами, германцы казнили всех моих близких... Мать, отца, жену и... сыночка. Три годка было ему... Максимкой звали, - замолчал, потом поднял лицо, залитое слезами. - Как лягушонка, штыком наколол фашист проклятый и в горящий дом бросил!.. Как же мне жить после этого?.. А тут еще этот позор! Товарищ комиссар! - Он глянул на меня. Потом с мольбой снова посмотрел на командира отряда.
      Бесконечно долгий месяц мы думали, что этот человек виновен в том, что наши ребята не дошли до линии фронта, не вынесли раненого товарища и не доставили ценные разведывательные материалы. Как поступить с ним?
      - Михаил Константинович, - прокашлявшись, заговорил приглушенным от волнения голосом Мельников. - С детских лет я знаю Никанора. И его семью знал. Он был у нас в отряде на хорошем счету. Только поэтому я и рекомендовал его проводником. Кто ж знал, что с ним случится такая беда? Кто не ошибается? Ошибся мужик, подумал, что ребята перешли дорогу... Трухнул и не проверил.
      Никанор прижал руки к груди, заговорил сбивчиво и быстро:
      - Я искал их, когда набрался сил. Не раз возвращался к тому месту, где отстал. К самой насыпи подползал... Германцы стреляли... Я убег... Утром снова приходил, но не нашел... Вы мне не верите?.. Тогда расстреляйте!.. Убейте, как иуду!.. А то...
      Он закрыл лицо кепкой, заплакал.
      - Москва слезам не верит! - строго сказал капитан.
      Но я видел, что глаза у капитана Бажанова подобрели. И облегченно вздохнул.
      - Ладно... Иди к ним, - сказал командир отряда, кивая в сторону, откуда неслись веселые голоса. - Если они примут тебя в свою компанию, я не возражаю. Обратись там к Голохматову. Иди!
      Никанор встал, поправил пояс на старой, во многих местах заплатанной суконной гимнастерке, надел кепку, вытер глаза, глухо сказал:
      - Благодарствую, товарищ капитан! - и, четко повернувшись, вышел из палатки.
      - А откуда у него командирская гимнастерка? - спросил Бажанов.
      - В прошлом году Никанор переводил через линию фронта группу командиров-окруженцев, - ответил Мельников.
      - Большая группа?
      - Тридцать семь человек.
      - И перевел?
      - Да. Переправил успешно. Пожилой генерал в той группе был. Он записку прислал нам с благодарностью, а Никанору гимнастерку со своего плеча подарил.
      - Да-а, - протянул Бажанов и нахмурился, - стоит о нем подумать.
      Я пошел за Никанором. У костра двое ребят боролись, натуженно пыхтя. Кто-то жал стойку на толстом бревне, лежавшем у навеса. Кто-то, оголенный до пояса, вертелся вокруг толстой сосны, нанося удары, словно вел бой на ринге. Остальные соревновались в прыжках в длину с места. Голохматов без гимнастерки объяснял, как лучше готовиться к прыжку, как отталкиваться, как прогибать корпус, чтобы дальше улететь. И мне невольно захотелось тоже разогнаться и прыгнуть. Что я и сделал...
      - Стоп!.. Стоп, товарищ комиссар. Только с места и босиком!.. Иван! крикнул Николай Келишеву. - Внеси комиссара в список претендентов на призовое место!
      Ребята засмеялись.
      К Голохматову подошел Никанор, вытянулся перед ним.
      - Товарищ заместитель командира отряда! Я к вам по приказанию товарища капитана!
      - Что, Никанор, тоже желаешь на приз сигануть?
      - Да нет, я серьезно... Я прошу...
      - А-а. Тогда, погоди. Иван, прими судейство в секторе. Пойдем.
      Не желая мешать веселью ребят, которые в честь добрых вестей о своих боевых товарищах решили провести спортивные состязания, я отошел от костра.
      Когда я вернулся в палатку, Бажанов и Мельников о чем-то оживленно разговаривали, смеялись.
      - Рогожин, позови-ка сюда Голохматова.
      - Есть!
      Адъютант не успел выйти из палатки, как в нее уже вошел Голохматов, а за ним Никанор. Голохматов был в форме и с пистолетом на поясе.
      - Разрешите!
      Капитан кивнул, нахмурился, спросил:
      - Ну как, возьмете его на задание?
      - Непременно. Нам сейчас лишние люди во как нужны. - Голохматов резанул ладонью по горлу. - Он же хорошо те места знает, проведет.
      Бажанов кинул на своего зама быстрый взгляд.
      - Ну что ж, хорошо. Я согласен.
      Голохматов кивнул.
      - Пошли, Никанор. Завтра же в ночь и двинем.
      - А куда?
      - Это я тебе скажу, когда из лагеря выйдем. Конспирация, брат, понял? Ты знаешь, что это за штука?
      Никанор кивнул утвердительно и облегченно вздохнул.
      Голохматов дружески положил ему руку на спину, подтолкнул к выходу, и они ушли.
      - Каков парень. Уже и на задание, - заметил Мельников. - Спасибо вам, товарищи. Надо же вернуть человека в нормальное состояние.
      - Ничего, Голохматов да и другие наши ребята не дадут ему тосковать. Сами они, не успев поспать, снова рвутся в бой. Здоровых людей у нас сейчас мало. Брать новых в отряд нет смысла: скоро возвращаемся домой. Так что будем учить ваших.
      - Вот это дело. Мы дадим вам хороших ребят. Их только обучить, так они горы свернут!
      - Договорились.
      Засада
      Сведения о благополучном выходе на Большую землю группы Галушкина всколыхнули отряд.
      Ночью 21 июня подорвали автоцистерну с горючим. Горящий бензин растекся по полотну шоссе, расплавил асфальт. И тот тоже задымил, загорелся. На несколько часов замерло движение по шоссе.
      Днем 22 июня на ПТМ-35 два грузовика с боеприпасами взлетели на воздух.
      27 июня на противотанковую мину налетел автофургон с продовольствием.
      30 июня группа бойцов напала на лагерь солдат-ремонтников. Перебила стражу, взорвала два автокатка, вагончик, в котором жили немецкие охранники.
      2 июля наши друзья из деревни Скуматы сообщили, что утром в соседнюю деревню Щеки прибыли около сотни полицейских из карательного отряда под командованием германского офицера. Ночью наши ребята установили на проселочной дороге между деревнями Щеки и Новая Земля три противотанковые мины, разобрали гать через болото.
      От жителей Новой Земли узнали, что в их деревне полицейские каждую ночь устраивают засаду на партизан в крайнем доме, что стоит у дороги через болото.
      Когда мы рассказали об этом Мельникову, он задумался, сказал:
      - Да на эту засаду можно напасть с тыла.
      - Как? - заинтересовался я.
      - Дай карту.
      Я развернул перед ним свою пятикилометровку.
      - Смотри-ка сюда, комиссар, - он переставил палец чуть западнее Новой Земли. - Вот тут, параллельно с проселком, через болото есть тропа. О ее существовании пока никто из местных ничего не знает. Понимаешь? Недавно мы проложили ее сами.
      К нам подошел Бажанов, присел на бревно, глянул в развернутую карту, спросил:
      - Заговор какой разрабатываете? Интересно! Мельников улыбнулся.
      - Что-то вроде боевой операции против полицейской засады.
      - Да-а? Любопытно. Ну-ка, ну-ка, объясни.
      Я рассказал командиру подробности нашего плана. Он одобрил. Потом нахмурился, посмотрел на Мельникова, потом на меня глянул, заметил:
      - Послушай, а что это у тебя глаза блестят? Не сам ли думаешь пойти на эту операцию? Или мне уступишь?
      - Нехорошо, командир. Ты уже не раз ходил. Он строго посмотрел на меня:
      - Комиссару больше, чем командиру, положено находиться там, где большинство людей отряда, а не там... - Он вдруг замолчал. - Ну ладно, согласен. Через два-три дня я пойду в другой район. С людьми у нас сегодня трудновато.
      - Людей я своих могу взять сколько хочешь, - вступил в разговор Мельников.
      - И ты сюда же?
      - А как же. Это его предложение, - поддержал я военкома местных партизан. - Право авторства, как говорят.
      Бажанов засмеялся:
      - Ну и политработники пошли. Им бы только по болотам шляться...
      - Михаил Константинович, комиссары не только политические и задушевные беседы проводят. Но и личным примером должны воспитывать в своих людях умение воевать, отвагу и прочие боевые качества, - заметил Мельников.
      Капитан пожал плечами.
      - Резонно, конечно. Только будьте осторожнее. Много людей с собой не берите. На двадцать пять полицаев, да еще с тыла, десятка бойцов вполне достаточно. Главное - не ввязываться в открытый бой.
      Договорившись с Мельниковым о времени и о месте встречи, я проводил его...
      К месту встречи я, Широков и Мамацев подошли, когда солнце уже скрылось за лесом. Мельников со своими ребятами уже томились от скуки. На дереве сидел партизан и в бинокль наблюдал за деревней Новая Земля.
      Трясина пузырилась от выхода болотного газа. В воздухе висели тучи комаров. Первым на болото шагнули Никанор и еще двое партизан. За ними пошли Широков и Мамацев. Метров через тридцать двинулись мы с Мельниковым и остальные. Партизанский комиссар так изучил новую тропу через пыхтящее и булькающее болото, что даже ночью видел, куда лучше стать, и указывал мне твердые кочки.
      Вот правее нашей тропы зачернели силуэты строений. Еще немного, и под ногами мы почувствовали твердую землю. С Никанором вперед уходит Широков. Скрываясь за кустами, пробираемся и мы. Уже виден крайний дом, в котором должна быть засада. Два окна открыты настежь. Подходим совсем близко, окружаем дом.
      - Шугануть бы парочку гранат в окна, - шепчет мне на ухо Мельников. Хотя вдруг там никого нет? Воздержимся пока.
      - Странно, а зачем открыты окна? Надо бы проверить дом, - предлагаю я.
      - Пошли! - говорит Мельников.
      Мы идем к дому. Нас опережает Никанор. Он подпрыгивает, хватается за подоконник, подтягивается, смотрит внутрь. Мы с напряжением следим за ним, готовые в любую секунду открыть огонь, Потом видим, как Никанор чиркает спичкой, секунду светит себе. Тут же гасит ее, соскакивает на землю, бежит к нам.
      - Ну что там? - спрашивает Мельников.
      - Николаич, да тут полно баб. Лежат вповалку; прямо на полу. Мужиков не видать.
      - А бабы живые или мертвые?
      Никанор пожал плечами.
      - А хрен их знает. Будто спят. И руки под головы подложили, а храпу не слыхать.
      - Ясно. Значит, засада не тут.
      - А где дорога, что выходит с болота? - интересуюсь я.
      - Сразу за домом. Метров тридцать, не боле, - объясняет Никанор. Наверно, там и засада.
      - Зачем же они баб сюда согнали? Может, для видимости? Заместо себя, а сами в другом месте? - высказывает предположение кто-то из партизан.
      - Да нет, видать, чтобы бабы не могли предупредить партизан о засаде, - добавляет другой.
      - Вот это вернее, - говорит Мельников.
      Посоветовались, решили отойти за дом, поближе к болоту, а к дороге послать разведку.
      - Николаич, - подошел к нам Никанор, - я пойду. Я ж тут каждую кочку знаю... Товарищ комиссар! - обратился он ко мне, видя, что Мельников молчит.
      - Хорошо, иди. За тобой метрах в десяти пойдет автоматчик.
      - Ясно.
      - Как увидишь чужих, окликни, будто ты свой. И быстро ложись. Если засада там, мы ударим через тебя.
      Отошли за дом, залегли. Хорошо видели, как Никанор шел по дороге к болоту, а следом за ним двигался Широков с автоматом. Вдруг от болота навстречу нашим разведчикам поплыла темная фигура. Никанор остановился.
      - Эй! - услышали мы приглушенный голос полицейского. - Кто это там шляется?
      - Это я! Свой! - ответил Никанор, останавливаясь.
      - Погоди-ка, свой! Свои и коней уводят!
      Послышались голоса, замелькали тени.
      - Кто там? Он один?
      - Счас увидим!
      - Да свой же я, мужики! Тутошний!
      Полицай двинулся к Никанору. Партизан упал. И тут же бухнул выстрел, за ним второй. Широков открыл огонь из автомата. Пули светлячками замелькали над дорогой. Затрещали частые, беспорядочные выстрелы. Мы дали залп, второй. Захваченный врасплох, противник замолчал. Послышались хлюпающие шаги, испуганные голоса. А вскоре все стихло.
      Подождав немного, я условно свистнул. К нам подбежали Широков и Никанор. Кроме своей винтовки, Никанор держал вторую - трофей.
      - Убегли! - доложил он с огорчением. - Одного я все же пришил. Видать, и вы кой-кого пришибли. Может, смотаться посмотреть?
      - Не стоит рисковать, Никанор. Да и что ты там увидишь в темноте? Проверим завтра.
      - Верно! - согласился Мельников. - Попугали хорошо. А теперь пошли!
      На второй день местные разведчики узнали, что нами было убито шесть полицаев. Несколько раненых утром отправили на станцию Красное. У нас никого не задело...
      3 июля на мине, поставленной нашими ребятами на дороге между деревнями Щеки и Новая Земля, подорвалась пароконная подвода с полицейскими. Шесть из них было убито и двое ранены.
      Каратели
      Задолго до рассвета четвертого июля 1942 года группа омсбоновцев во главе с Баженовым тихо покинула наш лесной лагерь и направилась в новый район.
      В очередной сеанс радиосвязи Валя Ковров передал в Москву:
      "Товарищу Андрею. Капитан одиннадцатью бойцами вышел урочище Радомский мох целью подбора нового района работы. Я больными и ранеными нахожусь старом месте. Остро нуждаемся медикаментах, ВВ, боеприпасах. Авдеев".
      А жизнь в отряде продолжалась. От шалаша к шалашу неторопливо переходил Саша Вергун. Тем, кто страдал расстройством кишечника, он давал слабый раствор марганцовки. Таким же раствором, но большей концентрации старательно промывал раны. Вскрывшиеся нарывы обрабатывал спиртом. Над открытыми ранами возвышались каркасы-корзинки, сплетенные из лозы самим фельдшером, что способствовало быстрейшему заживлению. Пациенты встречали Вергуна приветливо, шутили, на что он охотно откликался.
      - Послушай, Александр Михайлович, зачем добро переводишь? Дал бы лучше выпить, - попросил Лозовский, у которого было повреждено ахиллово сухожилие так, что он не мог ходить.
      - А что ты имеешь в виду?
      - Как что? Спирт, конечно... Больной очень... Ногой не двинуть... Я много не прошу, - говорил Лозовский, облизывая горевшие губы. - Отлил бы законных сто грамм, и порядок.
      Фельдшер улыбнулся, сказал:
      - Летом, Володя, "законных" ста граммов не полагается. И так жарко. Но ты не горюй. Скоро отвар хвои будет готов, попьешь вдоволь.
      Моргунов и Широков охраняли лагерь. Участки леса за пределами сторожевой тропы были заминированы противопехотными минами.
      У костра сидели выздоравливающие. Чистили оружие. Латали одежду.
      - Стой! Кто идет?! - послышался вдруг решительный окрик Широкова. Пароль?!
      Я поспешил туда. За стволом могучей сосны, метрах в десяти от Широкова, стоял парень в гражданской одежде, с винтовкой в руке. Он произнес пароль, который на каждые сутки устанавливался нами для связи с местными партизанами и отрядом Озмителя. Это был посыльный от Мельникова.
      - Что случилось, Серега? - спросил я, узнав партизана.
      - Товарищ комиссар, Николаич прислал передать, что от станции Красное в вашу сторону движется колонна фрицев. Везут пулеметы и минометы. Есть и орудия. Так что будьте готовы. И от Любавичей тоже подходят...
      - А много их там?
      - От станции человек двести, а от Любавичей и того больше. Наш отряд и разведчики Соколова (в то время недалеко от нас находились человек семьдесят из разведотряда 4-й Ударной армии. Командовал ими старшина Соколов) выставили засаду на опушке, недалеко от большого дуба.
      От нашего лагеря до названного связным "большого луга" было примерно метров триста.
      Наступление немцев на наш лес мы переживали уже не первый раз. И вот очередное нашествие. "Неужели они осмелятся прочесывать лес?" - подумал я с тревогой и посмотрел на своих ребят, которые уже обратили внимание на связного. Они не могли слышать нашего разговора, но, видимо, догадывались, что Серега явился к нам с важным сообщением.
      - Николаич сказал, что первыми мы стрелять не станем, чтобы не открываться перед ними. Но если фрицы двинутся в лес и направятся к вам, тогда постараемся увести их в другую сторону.
      В это время гулко ударили минометы, загрохотали орудия. Треск разрывов слышался со всех сторон. Каратели вели рассеянный огонь, надеясь, видимо, огнем нащупать партизан. Отдельные мины и снаряды рвались совсем близко. Комья земли и обломки веток перелетали через шалаши, застревали в кронах деревьев, над нашими головами.
      Связной все еще стоял рядом со мной, вслушивался в звуки стрельбы. Потом вдруг улыбнулся.
      - Застряли, кажись, фрицы-то, товарищ комиссар, слышите?.. Лупят с одного места. Видать, боятся идти к нам в гости.
      - Рано еще говорить об этом, Серега.
      - Да. Верно, но что-то не торопятся.
      - Это хорошо. Чем дольше они протопчатся на месте, тем лучше для нас.
      "Если сегодня каратели придут к нам, мы не сумеем уйти. Ведь половина людей - лежачие больные. Придется оставаться здесь и биться до последнего", - невольно подумал я.
      Партизан снял кепку, неторопливо обвел взглядом наш лагерь, покрутил головой.
      - Хорошего, конечно, мало, товарищ комиссар. Не позавидуешь вам, как говорится. Что ж теперь делать?
      - Не волнуйся, друг. Дорогу к нам они не знают. Если их не приведет сюда какой-нибудь подлец, то, может быть, все и обойдется.
      - Да-а-а... Ну, я побежал. Надо предупредить наших, что у вас тут творится! - крикнул партизан. Махнув рукой, он побежал.
      - Стой! Мины же кругом!
      Связной остановился, оглянулся, крикнул:
      - Ничего! Я по своим следам! - и скрылся в лесу.
      Я обошел шалаши. Больные чутко вслушивались в раскатистые звуки боя. Терпеливо ждали, готовые к самому худшему. Никто из них ни о чем не спрашивал меня: все и так было ясно и понятно. Низко над лесом плыл тяжелый черный дым от взрывчатки. Слышался треск и шум падавших деревьев.
      Часа через три стрельба стала отодвигаться в сторону соседней с лесом деревни: каратели пошли по большаку, не углубляясь в чащу, но продолжая методически, квадрат за квадратом, обстреливать лес. Это нас немного успокоило. Однако мы по-прежнему с нетерпением посматривали на солнце, которое, как казалось, почти не двигалось. А нам хотелось, чтобы поскорее наступила ночь - верная наша союзница.
      Когда каратели были почти у деревни Шарино, оттуда вдруг жахнул орудийный выстрел, за ним второй!
      - Слышите? Артиллерия!
      - Откуда? У наших пушек нет!
      - Точно! И связной ничего о них не говорил.
      - Интересно!
      Было уже около восьми часов вечера. Стрельба то заметно слабела, то грохотала с новой силой. Только когда солнце укатило за лес и сумерки начали окрашивать все в серый цвет, пальба постепенно прекратилась. Мы облегченно вздохнули. Нервная напряженность, в которой находились, начала спадать. Все, кто мог ходить, собрались под навесом, курили.
      Ночью к нам пришел Мельников. Его сопровождали Сергей - тот парень, который прибегал к нам связным, и Никанор.
      Николаич рассказал, как утром около двухсот карателей с тремя пушками и семью минометами вышли со станции Красное. Примерно столько же фашистов вышли из местечка Любавичи. Оба вражеских отряда с ходу пытались занять деревни Шарино и Марково, где находились местные партизаны и отряд Соколова. Но партизанские разведчики своевременно разгадали замыслы противника. Сильные засады партизан и армейских разведчиков встретили карателей кинжальным огнем еще на подступах к деревням. В бою немцы потеряли около сотни убитыми, много ранеными.
      На наших ПТМ-35 подорвались три грузовика с живой силой противника. У партизан выбыло из строя три человека (один был убит и двое ранены).
      - Николаич, а откуда у вас взялась артиллерия?
      - Какая артиллерия? - глянул он на меня вопросительно.
      - В районе деревни Шарино дважды бабахнуло орудие. Снаряды разорвались в расположении противника.
      Мельников засмеялся, вытер пот:
      - Да, да. Точно. Было такое дело. Это наши умельцы, - он тепло глянул на Никанора, подмигнул ему, продолжил: - Зимой ребята с Никанором притащили на санях со старых позиций советскую зенитку. Она была исправна, только колеса да боек не в порядке. А сегодня сумели приспособиться и два раза стрельнули в сторону карателей. Ну те и подумали, что у нас есть артиллерия, и поторопились отойти подальше. Наверно, мы попали в цель. Жалко, что подходящих снарядов больше под рукой не оказалось...
      Операция на шоссе
      К вечеру на третий день возвратился командир отряда с ребятами. Мы встретили их так, будто не виделись по меньшей мере неделю. Поход в урочище прошел благополучно. Исследованный район лесного массива из-за отдаленности от "железки" не понравился. Переселяться в него отказались, несмотря на усилившуюся охрану железной дороги и автомагистрали. Решили остаться пока на старом месте.
      Но скоро мы получили сведения о том, что выведенные из терпения успешной работой партизан оккупанты готовят большую карательную экспедицию. Группы их разведчиков зарыскали по лесу. Над лесом часто зависала "рама". А на станцию Красное стали прибывать карательные войска и боевая техника. Местные партизаны уже дважды натыкались на засады противника, но уходили без потерь. Не раз вражеские засады обнаруживали и наши ребята. Все это заставило нас изменить решение и поторопило с уходом в более безопасное место. Но это было уже позже...