– Ты меня слышишь, Жужи?

Жужанна вскочила, подбежала к окну, кулаком ударила по краю рамы, распахнула ее и, обернувшись к Арпаду, почти закричала, гневно и презрительно:

– А теперь какие у тебя мысли, когда весь Будапешт… – Она не договорила, вернулась к камину, обессиленно упала в кресло и заплакала.

Он стоял около нее, гладил ее волосы твердой холодной рукой.

– Да, если бы не произвол Ракоши, никогда бы не окреп фракционный центр Имре Надя, не появился кружок Петефи – этот новоявленный троянский конь. И хортисты не подняли бы головы. И молодчики оттуда, с Запада, не летели бы в нашу страну, как воронье на падаль. И твой брат не писал бы таких стихов, таких статей, не произносил таких речей. И мы с тобой не оказались бы в таком положении, Жужа! Понимаю, тебе трудно, больно. Должна переболеть, должна понять. Грош нам цена, если мы даже теперь не посмеем взглянуть правде в лицо!.. Жужа, любимая!

Жужанна не отвечала, тихонько всхлипывала.

Арпад оставил ее, подошел к окну. Внизу, по тротуарам, по проезжей части улицы, шли и шли люди, в плащах, с черными тугими зонтами, в капюшонах, со скромными венками и букетиками цветов в руках, печально-молчаливые.

– В тот день, когда Ракоши послал Райка на гибель, он и себе подписал приговор. Опозорились не венгерские коммунисты, а лишь недостойные руководители, поправшие принципы марксизма-ленинизма. Венгерские коммунисты продолжают строить социализм и свято охраняют его. Мы не позволим никому – ни Дьюле Хорвату, ни Ласло Кишу, ни Имре Надю, ни хортистам – вырвать завоевания народа. Вот так, Жужа. Я тебе все сказал. Если и теперь… Ты слышишь?

Она резко подняла голову, укоряющими, полными слез глазами посмотрела на него.

– Что ты со мной делаешь!.. Хочешь вырвать с корнем то, что сам когда-то посадил. Ведь я твоей же ненавистью возненавидела аресты, тюрьмы…

– Я не внушал тебе ненависть к органам безопасности.

Жужанна посмотрела на Арпада нежно и умоляюще, с отчаянной надеждой. Последняя мольба, последняя надежда!

– Подумай, что будет с родными! Мама просто с ума сойдет! Арпи, пусть это сделают другие, если… если это так надо.

– Поручено это сделать мне. Но дело не только в приказе. Я твердо убежден, что Дьюла Хорват и Ласло Киш сегодня, именно сегодня представляют чрезвычайную опасность для нас. Для тебя, для меня. Для большинства венгров. Почему же я должен стоять в стороне? Убеждения коммуниста и мягкотелая уклончивость, малодушие – несовместимы. Жужа, я не верю, что родственные чувства заглушили твою гражданскую совесть. Конечно, тебе трудно сразу согласиться со мной. Время покажет, что нельзя было поступить иначе.

Жужанна молчала. Смотрела поверх головы Арпада, на угрюмую Буду, на свинцовые тучи.

– Кажется, я ничего тебе не доказал, ни в чем не убедил. – Он поднялся, подошел к комнате родителей Жужанны, постучал в дверь. – Шандор бачи, я хочу вас видеть.

– Идем, идем! – сейчас же откликнулся старый Хорват. Он давно ждал приглашения.

Первой вошла Каталин. Она улыбалась и вытирала слезы. Посмотрела на дочь с нежной жалостью, а на Арпада с затаенным укором и открытым доброжелательством.

– Желаю вам счастья, родные мои! – Обняла Жужанну, уткнулась лицом в плечо Арпада.

Он взял ее морщинистую, натруженную руку, поцеловал.

– Только ты без этого… Видишь, какие корявые мои руки.

Каталин засуетилась по «Колизею», загремела посудой, достала из серванта огромную скатерть, накрыла стол, выставила шеренгу праздничных цветных бокалов.

Арпад переглянулся с Жужанной, шепнул ей:

– Прекрати это, скажи ей…

– Не могу. – Ошеломленная, подавленная, Жужанна не в силах была скрыть свое состояние.

– Хорошо, я сам скажу!

Арпад направился к матери, но его остановил насмешливый голос Дьюлы:

– Сэрвус, доктор Ковач! Виват счастливчику!

Дьюла и Киш вошли в «Колизей». Смешны они рядом: один – высокий, поджарый, элегантный, другой – маленький, взъерошенный, навсегда чем-то испуганный.

– Поздравляю, доктор, с незаконным браком, – продолжал издеваться Дьюла. – Стало быть, будем пить и гулять! Подходящий денек! Пир во время…

– Торопитесь с выводами, профессор!

Каталин давно знала, что сын и будущий зять недолюбливали друг друга. Она всегда старалась примирить их. И теперь попыталась соединить несоединимое – огонь и воду.

– Вы, петухи, хватит вам клевать свои гребни. Хоть сегодня покукарекайте весело. Дьюла, тащи вино! Арпад, раздвигай стол! Жужа, помоги отцу на кухне! Лаци, откупоривай бутылки!

Арпад не позволил Жужанне встать и сам не поднялся.

– Мама, зря беспокоитесь. Ни к чему все это. Не пировать я сюда пришел…

Каталин все еще не замечала, как подавлена Жужанна. Не догадывалась, не чувствовала она, какое горе надвигается на семью.

Замахала на Арпада руками, будто отбиваясь от пчел.

– Не тебе судить, что к чему в этом доме. Моя дочь выходит замуж. Моя! Шандор, где же твои деликатесы? Эй!..

Старый Хорват явился на зов жены с бутылками во всех карманах и с огромным подносом в руках. На подносе, украшенном розами, – живописная горка любовно сделанных бутербродов. После датчан венгры непревзойденные мастера бутербродных дел.

– Раскудахталась! Вот твой Шандор.

Дальше тянуть было невозможно. Арпад поднялся и, с болью глядя на стариков, неестественно громко, не своим голосом, сказал:

– Постойте! Никакого праздника не будет. Я пришел сюда… я должен… – Он с отчаянием взглянул на Жужанну, надеясь, что она поможет ему.

Не помогла. Резко отвернулась. Холодная, отчужденная.

В прихожей раздался звонок. Каталин побежала открывать дверь. Вошли два офицера АВХ, управдом и смущенные, растерянные две соседки, живущие в нижнем этаже.

– Господи! Что такое? – оторопело воскликнула Каталин.

Один из офицеров, глядя на Арпада, доложил:

– Товарищ полковник, прибыли! Вот управдом, вот понятые.

– Хорошо. – Арпад достал из портфеля ордера на арест, положил их на стол, объявил Дьюле Хорвату и Ласло Кишу, что они арестованы.

– Я арестован?! – взвизгнул Дьюла. – Так вот кто ты такой! Вполз в дом как жених, а оказался…

– Агентом тайной полиции, – насмешливо подхватил Ласло Киш и поднял над головой руки. – Сдавайся, братишка.

Арпад спокойно взглянул на маленького радиотехника и сдержанно попросил:

– Не скоморошничайте!

Дьюла прочитал ордера и пренебрежительно бросил их на стол.

– Еще цветы на могиле Райка не увяли, еще звучит траурная мелодия, а вы опять…

– Пресвятая дева Мария! – простонала Каталин.

– Замолчи, Катица, – потребовал Шандор и, повернувшись к Арпаду, задыхаясь спросил: – Ты… ты понимаешь, что делаешь?

– Да, Шандор бачи, понимаю!

Дьюла подскочил к сестре.

– Вот, слыхала, ясновидица! Он отлично понимает, что делает! Молчишь, язык отнялся? Сочувствую, но… мы тебя предупреждали, наша совесть чиста. – Подбежал к Арпаду, выбросил перед ним здоровую руку. – Доставай свои кандалы, новоиспеченный палач! Первая и последняя твоя жертва. Не сносить тебе головы за такой произвол.

Шандор извлекает из кармана бутылки – одну, другую, третью… Вдруг останавливается, грузно садится на стул, хватается за горло, хрипит.

Каталин бросается к мужу.

– Шани, миленький!..

– Ничего, Катица, ничего, это я так… Голова закружилась.

В эту минуту и ворвались в «Колизей» Мартон Хорват и Юлия. Оба счастливы. Так счастливы, что не сразу видят офицеров АВХ, понятых.

– Ты еще здесь, Жужа! – Юлия подбежала к подруге, обняла ее. – А мы успели побывать с Мартоном там… на твоей новой квартире. Мы думали…

– Свидетельствую!

Жужанна не ответила ни брату, ни подруге. Не взглянула на них.

Тут только Мартон и Юлия увидели офицеров, и слезы матери, и удрученного отца, и понятых.

– Что с вами? Что здесь происходит?

– Светопреставление! – хрипло откликнулся отец.

Дьюла спокойно, деловито объяснил брату, что происходит в «Колизее».

– Ваш будущий или настоящий зять нанялся работать в органы. Раздобыл ордер на арест профессора Хорвата и вот пришел по мою душу. Арестовывают.

– За что?

– За то, что я венгр. За то, что люблю Венгрию и служу ей.

– Прошу иметь в виду: на меня это не действует. – Арпад взял Мартона под руку. – Иди в свою комнату, Марци. И ты, Юлия!

Юноша с силой отшвырнул руку Арпада.

– Не прикасайтесь!

Каталин испуганно метнулась к нему.

– Не трогай, сынок, не надо. Ради бога! Шани, чего ж ты стоишь?

Шандор обнял сына.

– Пойдем!

Мартон не сопротивлялся. Вслед за ним ушли Юлия, мать и отец. Но через мгновение Мартон и Юлия, схватив друг друга за руки, вернулись в «Колизей». Оба бледные, с гордо вскинутыми головами.

начал Мартон. Юлия подхватила:

К звонким молодым голосам присоединил и свой гневный хриплый голос Дьюла:

Юлия и Мартон отчеканили:

Арпад спокойно отнесся к бурному взрыву чувств Мартона и Юлии.

– Прекрасные стихи. Гимн революционеров. Революционеров! Петефи никогда не воспевал отступников, оборотней. – Арпад кивнул офицерам. – Приступайте, товарищи.

В профессорском кабинете начался обыск. Он был прерван телефонным звонком. К аппарату устремился Дьюла Хорват. Но его предупредил Арпад.

– Алло!.. Да, это квартира Хорватов. К сожалению, хозяев нет дома. Позвоните завтра.

Арпад уже готов был окончить разговор, но услыхал свою фамилию. Спустя несколько секунд он узнал по голосу, кто с ним разговаривает. Генерал, руководитель управления, его непосредственный начальник.

– Это вы, полковник Ковач? – строго спросил генерал.

– Да, товарищ генерал.

– Слушайте меня внимательно! Ордер на арест Киша и Хорвата аннулируется. Извинитесь и выезжайте в управление.

– Товарищ генерал, боюсь, что я не понял вас.

– Повторяю: ордер на арест Дьюлы Хорвата аннулируется.

– Аннулируется?.. Но мне всего два часа тому назад было приказано…

– Полковник Ковач, выполняйте последний приказ!

– Я не могу так… по телефону. Прошу распорядиться письменно.

– Это уже сделано. Нарочный, вероятно, подъезжает к дому Хорватов. Все. Выполняйте.

Арпад положил трубку.

Не весь смысл телефонного разговора дошел до присутствующих в «Колизее», но главное они уловили. Дьюла и Киш, еле сдерживая ликование, переглянулись. Офицеры прекратили обыск. Управдом и понятые с нетерпением поглядывали на входную дверь.

Нарочный не заставил себя долго ждать. В кожаной куртке, в кожаных штанах, в длинных шнурованных ботинках, в белом мотоциклетном шлеме, он появился с пакетом в руках.

– Приказано вручить полковнику Ковачу.

Арпад выхватил из рук мотоциклиста пакет, вскрыл его. Да, с подлинным верно: ордера на арест аннулируются.

Арпад положил приказ в портфель, щелкнул замками и, ни на кого не глядя, с трудом проговорил:

– Арест отменяется. Недоразумение… Путаница… Поехали, товарищи!

Дьюла расхохотался. Засмеялся и Киш.

Провожаемые смехом, покинули дом Хорватов полковник Арпад Ковач, офицеры АВХ, мотоциклист, управдом и понятые. Они ушли, их топот слышится на лестнице, а Дьюла и Киш все еще ликуют, хохочут.

Радиотехник приложил ладони к углам рта и, как в трубку, торжественно провозгласил:

– Слушайте, слушайте… Осечка! Аннулирован арест. Кончилась карьера доктора Ковача. Ур-ра!..

Не дали профессору и его другу завершить песню, до конца упиться ею.

Вошел Пал Ваш. Правый глаз подбит, в синей опухоли. Губы рассечены. На лбу горгулины, а на скулах свежие, кровоточащие царапины.

Дьюла Хорват продолжал хохотать, и не только по инерции. Смешной, жалкий вид Ваша придал новые силы его мстительному веселью.

Пал Ваш не обиделся. Не нахмурился. Более хмурым, чем он, уже нельзя стать. Прихрамывая, он подошел к Дьюле.

– Не надо мной смеешься, профессор! Над своей душонкой!

– Пал бачи, не оттуда ветер! Смеюсь над мертвыми, которые пытаются хватать живых.

– Эх ты, смехач! Много я видел сегодня в городе людей с того света, молодчиков из «Скрещенных стрел». Это они молотили меня по башке дубинкой, загоняли в свою веру. И ты вместе с ними!

В понедельник Бугров заехал за Жужанной, чтобы отвезти ее к себе в часть. В подъезде у лифта его остановил пожилой, с пышной седеющей шевелюрой венгр. Извинился, представился: Пал Ваш, оружейный мастер с улицы Тимот, сосед Хорватов, друзей русского полковника. Бугров тоже назвал себя, спросил, чем может быть полезен.

Пал Ваш помялся, потом сказал:

– Дело у меня щекотливое, не для каждого уха приятное. Может быть, зайдем на минутку в мою квартиру, там я вам и объясню, почему я побеспокоил вас.

Бугров согласился. Они поднялись на лифте на самый верхний этаж, вошли в квартиру Ваша. Мастер ввел Бугрова в пустую комнату, плотно закрыл дверь и сразу приступил к делу. Он рассказал, что в арсенале, где он работает, в последние недели пропало много автоматов, гранат и даже несколько ручных пулеметов.

– То есть как это – пропало? – спросил Бугров.

– Очень просто: было – и не стало. Числится, к примеру, двести автоматов, а в наличии только сто пятьдесят.

– Не понимаю. Есть же у вас люди, отвечающие за сохранность оружия?

– Есть и такие, есть и часовые, есть начальство, а оружие пропадает.

– Заявляли куда следует?

– Заявляли. Приезжала комиссия, арестованы завскладом, инженер, а оружие все же пропадает.

– Странно.

– И еще как странно!

– Люди из органов безопасности были у вас?

– Я сам там был. Ездил на площадь Деака, в управление полиции. С самым главным начальником разговаривал.

– С кем?

– С Шандором Копачи. Высокий такой, симпатичный. Все кабинеты его заместителей миновал. Прямо к нему ввалился. Мы с ним когда-то работали вместе на Чепеле. Учил я его слесарить.

Бугров улыбнулся.

– Генерала Копачи вам показалось мало, и вы решили русского потеребить? Не по адресу обратились, дорогой товарищ! В ваши дела мы не вмешиваемся.

– Не спешите открещиваться, полковник. Ваши дела – наши дела. И вы тоже отвечаете за безопасность Венгрии.

– Ну так что же вам сказал генерал Копачи?

– Поблагодарил за сигнал, обещал принять срочные меры, расследовать, найти похитителей оружия.

– Нашел?

Пал Ваш пожал плечами.

– Воры не нашлись, а оружие каким-то чудом оказалось в полном наличии. Десять раз пересчитывали: все верно, согласно ведомости. В арсенале кое-кто вздохнул с облегчением, вышел на волю инженер, завскладом, а надо мной арсенальцы начали подсмеиваться: паникер, мол, Ваш, у страха глаза велики! И милицейский генерал вызвал меня к себе на площадь Деака, посмеялся; «Ну что, Пал бачи, вернулись из дальних странствий твои автоматы и гранаты?» Поморгал я перед ним по-совиному глазами и вышел, вроде как помоями облитый. А сегодня вот… – Мастер оглянулся на закрытую дверь, понизив голос, – сегодня я опять обнаружил пропажу. Штук семьдесят автоматов исчезло. И гранаты. И запалы к ним. И пулеметы.

– Сообщили кому-нибудь о новой пропаже?

– Не осмелился. Теперь могут объявить меня сумасшедшим. К тому дело идет. Дьюла Хорват, профессор, сейчас только ругательно величает меня: сектант, демагог, ортодокс твердолобый. А шестого октября его дружки в кровь меня измордовали.

– За что?

– Да вот за это самое… за то, что кое-какую пропажу в головах некоторых коммунистов обнаружил и сказал им об этом напрямик. Не понравилось! Шишек понаставили. И сейчас могут. Да, теперь видно, шишками не отделаешься. Посоветуйте, товарищ полковник, что делать.

– Подозреваете кого-нибудь в хищении оружия?

– Пятьдесят штук автоматов не уволокут ни пять, ни десять человек. Оптовая покража.

– Да, похоже.

– А кто оптом ворует? Тот, кто понаглее да порукастее, да машины имеет, да казенную бумагу. Смотрите, товарищ полковник, как бы пропавшие автоматы и пулеметы не попали в руки тех, кто давно мечтает стрелять в нашу красную звезду.