ВВЕДЕНИЕ

Из глубоких бездн бесконечного прошлого, где столетия были ничем иным, как ничтожными песчинками гигантских песочных часов вечности, и в котором красота и ужас былых миров закутаны тысячами густых покрывал тьмы забвения, появятся перед тобой, дорогой читатель, безыскусственно нарисованные картины из времен таких далеких, что считать их годами и столетиями было бы лишь смешным занятием. Пытливый человеческий разум как магическая палочка превращает неживые камни в ожившие снова страны, которые в далекие времена светились искрящейся зеленью с серебряными лентами рек, ручьев, горных потоков, в страны, которые были покрыты обширными древними лесами, широкими озерами, бездонными болотами, однообразной песчаной пустыней или бесконечными морскими гладями.

Словно волшебной палочкой, раскрывает человек темные глубины неизвестного прошлого, и первобытные страны возникают перед ним в солнечном сиянии при свете дня, в сумерках тихого вечера и в темноте ночи, при спокойной погоде и при свисте ветра и грохоте бури.

Перед пытливым взором человека не осталась скрытой и жизнь первобытных созданий, которые, как бы избавленные от заклятья, покидают свои каменные могилы и снова переносят трудности каждодневной жизни.

И знай, дорогой читатель, что история каждой такой волшебной страны с удивительными существами является лишь незначительным происшествием, мелким событием богатой и удивительной древнейшей истории развития Земли и ее жизни.

Часть 1

ИСЧЕЗНУВШИЙ МИР

Над затемненной спящей страной висел черный купол небосвода, искрящийся тысячами точек горящих звезд.

Ночь ступала неслышными шагами и понемногу терялась вдали. С ней исчезали в глубинах Вселенной и рои мерцающих звезд, как раскаленный песок в гигантских песочных часах. Непроницаемая темнота ночи повсюду сменялась серым рассветом, и при зарождении дня начинали вырисовываться первые неясные контуры древней страны палеозойской эры в эпоху позднего карбона.

Прошло немного времени, и сквозь серебристые испарения утренней мглы понемногу стало просвечивать яркое солнце. Золотыми стержнями своих лучей оно разгоняло хлопья мглы в самые густые заросли удивительных растений, которые буйно росли на иле обширных болот.

Прекрасная страна предстала в свете рождающегося дня!

Это была бесчисленная россыпь островов и изломанных скал, соединенная лабиринтом проливов, проток и заливов; область представляла собой смешение мелких озер, болот и участков суши. Воздух был наполнен испарениями болот. К облакам поднимались удивительные кроны громадных древовидных плаунов лепидодендров, зонтики которых распростерлись высоко над землей. Они образовали однообразные рощи среди болот, зеленой поросли мхов, печеночников и низких папоротников.

Здесь росли также родственные им плауны сигиллярии, высокие стволы которых в безветренные дни оцепенело воздымались ввысь. Стволы были покрыты рубцами — следами опавших листьев и выглядели, как громадные стволы с вихрастыми вершинами.

На берегах огромных болот вырастали заросли огромных хвощей каламитов, могучие и высокие стволы которых с бесчисленными переплетениями ветвей и узких листьев удерживались корнями, разросшимися во все стороны в жидком иле.

Все эти лепидодендроны, сигиллярии и каламиты образовывали первобытный лес с непроходимыми густыми зарослями молодой поросли, быстро выраставшей там, где неистовые вихри ломали и выворачивали громадных древовидных великанов. Вверх по их стволам, как большие древовидные змеи, ползли различные лиановидные папоротники, крупные веера листьев которых развевались во влажном воздухе, как прекрасные вытканные ленты зеленых кружев.

В местах, где почва была суше, вырастали лесочки стройных кордаитов; это были уже голосеменные растения, которые имели тонкие высокие стволы и многократно и неправильно разветвляющиеся кроны из длинных листьев, собранных на концах ветвей. Эти листья простого строения были кожистыми и имели вытянутую травообразную или поясообразную форму; они поднимались в свете солнечного дня, как зеленые штыки, и защищали желтоватые соцветия, состоящие из шести частей.

Между кордаитами вырастали также бесчисленные древовидные папоротники, которые раскидывали свои громадные кроны своих красивых перистых листьев широко во все стороны и жадно вбирали поток живительных солнечных лучей.

Из почвы, постоянно пропитанной влагой, по краям болот прорывались к солнцу удивительные птеридоспермиды — растения, похожие на папоротники, мелкие, древовидные или напоминающие лианы. Низкие разновидности существовали вблизи поверхности земли в тени, тогда как древовидные тянулись кронами вверх, к солнцу, а похожие на лианы — змееподобно скручивались и обвивались вокруг стволов древовидных плаунов и хвощей, облепляли их ветви или пробивались сквозь переплетения крон только для того, чтобы поймать своими зелеными веерами как можно больше золотых солнечных лучей. В отличие от папоротников они, однако не имели на нижней части листьев споровых утолщений. Вместо них образовывалось уже что-то вроде семян, которыми растения размножались и сохраняли свой род. Это были достопримечательные типы, представлявшие собой переход между споровыми папоротникообразными и голосеменными растениями. Они указывают нам, что эволюция растений не останавливалась на достигнутом уровне, а непрерывно продолжалась.

Тяжелая тишина стояла над всей этой болотистой областью. Не было здесь еще существ, которые своими голосами нарушили бы тишину. Лишь в дни, когда над областью проносились вихри, первобытные леса наполнялись звуками. Но это не был приятный шум или внушительный рокот наших лесов, а скорее лишь резкое звяканье, которое со скрипом разносилось по каламитовым, лепидодендровым и сигилляриевым лесам.

Однако тишина, которая царила в этой природе карбонового времени палеозойской геологической эры, еще не означала отсутствия жизни.

Воды маленьких озер были домом для множества рыб, в первую очередь для тонких палеонисков, для древних примитивных первобытных хищников плевракантов с длинными затылочными шипами, для всевозможных земноводных или стегоцефалов, а местами и для первых чудовищных первобытных пресмыкающихся.

В донном иле зарывались мелкие моллюски и различные предки современного мечехвоста. Между зелеными пучками растений плавали мелкие ракообразные — мизиды, остракоды и другие, а с ними также несчетные личинки разных первобытных насекомых; жизнь их всюду находилась в опасности, так как за ними постоянно следили рыбы и личинки стегоцефалов.

По берегам водоемов среди густой поросли низких папоротников мелких первобытных насекомых подстерегали ядовитые скорпионы и другие пауки с членистыми головогрудью и задней частью тела.

Через зеленые веера низких папоротников и стелющихся плаунов прыгали удивительные, похожие на саранчу, оешиды и стенароподы; при падении они шелестом пугали не только себя, но и несчетных тараканов, сороконожек, многоножек, скрытых под истлевающими растительными остатками.

В воздухе временами пролетали стрекозы, гоняющиеся за добычей, в большинстве случаев над водой, где в крутящихся роях танцевали похожие на поденки триплособы, мишоптеры, коридалоиды и другие. Они летали быстро, но бесшумно; только когда проносилась гигантская меганевра, свист в воздухе был резче и пронзительнее.

На покрытом рубцами стволе огромного лепидодендрона, который был выворочен бурей и упал вершиной в болото, лежал как будто без признаков жизни представитель стегоцефалов — урокордилус. Но его маленькие глазки на передней части трехгранной головы внимательно подстерегали какое-то живое существо. Взгляд урокордилуса блуждал с места на место до тех пор, пока не остановился на длинной пестроокрашенной сороконожке, которая протягивала свое тонкое тело через сплетение корней и мелких корешков вывороченного плауна.

Урокордилус не спускал с нее глаз. Однако он был слишком далеко, чтобы схватить ее одним быстрым движением. Поэтому он терпеливо ждал, пока сороконожка приблизится сама. Но не дождался — она вдруг исчезла между корней и больше уже не появилась.

Урокордилус подождал еще немного. Поскольку по-прежнему никто не появлялся, он начал осторожно ползти по упавшему стволу до тех пор, пока не дополз до того места откуда ствол был вывернут. Но и здесь он не остановился, влез на один из основных корней и оттуда внимательно высматривал, не появится ли где-нибудь исчезнувшая сороконожка. Когда и оттуда он ее не увидел, то вернулся и, как бы раздосадованный неудачной охотой, бесшумно сполз со ствола в воду, заработал могучим, сплющенным с боков хвостом и поплыл куда-то к середине болота.

Но вдруг он направился обратно и вскоре уже снова неподвижно лежал на толстой ветви вывороченного лепидодендрона, которая выступала из воды как зеленый островок. Лежал на самом краю ветви, повернув голову вниз, и следил за стаей мелких, но проворных рыбок амблиптеров. Наблюдал, как они заботливо просматривали кустики водных растений, не найдется ли в них чего-нибудь съедобного, и как внимательно исследовали илистое дно, где бывает скрыто много разных червей. Однако наблюдение ему вскоре надоело. Он прополз выше по ветви, прижался к ней и стал стеречь добычу.

Лежал оцепенело, без малейшего движения. Вдруг в воздухе раздался тихий шелест и на веточку перед урокордилусом село удивительное насекомое. Оно имело членистое туловище и две пары одинаковых крупных крыльев, перед которыми были еще маленькие крыловидные выросты тела. На круглой голове с длинными нитевидными щупальцами из одинаковых члеников располагались крупные сложные глаза, а между ними на темени три простых глазка. Мощная членистая часть тела расширялась в обе стороны, а на конце имелись похожие на щупальца выросты. Это была стенодиктия — один из многих типов представителей древнейших крылатых насекомых, которые впервые появились в болотах позднего карбона. Она обладала многими примитивными чертами своих предков.

Стенодиктия опустилась на веточку, чтобы немного отдохнуть. В свете солнечных лучей у нее красивыми серебристыми отблесками сверкали горизонтально растянутые крылья, которые она не могла сложить.

У урокордилуса загорелись глаза. Мгновенно, одним быстрым движением своего подобного ящерице тела, бросился он на стенодиктию и вонзил в ее туловище острые зубки. Когда он заглатывал ее, одно из крыльев, как большая серебряная чешуя упало на водную гладь. Со временем оно попало на дно болота, исчезло в темном осадке и лежало в нем долго, так долго, что определить это время годами невозможно. Ведь над этим местом миновали безгранично долгие века исчезнувших миров до того, как это крылышко было найдено человеком и вынесено из глубин угольных шахт снова на свет солнечного дня. И здесь уже было установлено, что это остатки одного из первобытных предков сегодняшних насекомых.

Между тем горящий солнечный диск взошел уже высоко над восточной стороной горизонта, и его теплые лучи прогнали урокордилуса с утренней охоты. Потихоньку он пролез по покрытому рубцами стволу назад к берегу и там исчез в зеленой гуще низких папоротников, чтобы удобно расположиться в их тени.

Только при ярком солнечном свете стала явной красота края.

Это уже не была голая суша предыдущего девонского периода, неприветливая, мрачная и только местами окрашенная зеленью небольших островков растений простого облика. Вокруг раскинулись первые по-настоящему обширные первобытные леса, отличавшиеся красотой и богатством форм. Здесь произрастали разнообразные растения — от светло-зеленых стелющихся печеночников и подушечек темно-зеленых мхов до великолепных перистых вееров листьев папоротника, разворошенных султанов сигиллярий, развесистых крон лепидодендронов и переплетенных, покрытых листьями ветвей столбообразных каламитов.

Это была картина из прекрасной волшебной сказки, действие которой происходило в столь отдаленном прошлом, что его невозможно себе представить. При необычайно благоприятных условиях жизнь буйно развивалась и в своей неистощимой изобретательности создавала много новых типов, поразительных, неожиданных и всегда одаренных новой, до сих пор невиданной красотой. Это была одна из захватывающих сцен вечного и непрерывного развития всего живого, чудо, которое человеческий глаз не увидел, но которое человек, благодаря своему уму и воображению, смог себе представить.

Среди немой и холодной красоты, застывшего великолепия одинокой зелени, буйной природы без пестрых цветов и их одурманивающего аромата еще не зазвучал ни один голос. Из тогдашнего животного мира наиболее развитыми существами были немые и не очень быстрые покрытоголовые — стегоцефалы — хвостатые первобытные земноводные, напоминающие саламандр, ящериц, крокодилов, а иногда и змей. Они имели форму самых древних четвероногих позвоночных самой низшей ступени развития, а скелеты несли еще много черт их древнейших предков — рыб. Брюшную сторону тела покрывали крепкие панцири, состоящие из чешуй или стерженьков, которые были соединены различными способами и составляли разнообразные узоры. Их черепа, как правило расширенной трехгранной формы, были в отличие от современных земноводных сверху целиком закрыты костями. Посередине теменной кости имелось круглое отверстие для третьего глаза, который хотя и был покрыт кожей, но выполнял еще некоторую зрительную функцию.

Покрытоголовые были разной величины — от нескольких сантиметров и до настоящих исполинов, головы которых имели размер более одного метра; эти гиганты однако не жили в болотах позднего карбона. Домом для более мелких покрытоголовых служили болота и топи. В их водах самки откладывали яички, из которых со временем вылуплялись личинки; они дышали внешними жабрами, украшавшими наподобие вееров или бахромчатых выростов конец их головы. Взрослые покрытоголовые жили и на суше, потому что по мере роста сменяли жаберное дыхание на легочное; однако никогда они не расставались с водой надолго и от нее не удалялись.

Поэтому и наш покрытоголовый — урокордилус придерживался края омута и пробирался через прибрежное сплетение растений. Тщательно он осматривал каждую щель между камнями, каждую кучку гниющих листьев, так как там всегда можно было поймать какого-нибудь зазевавшегося таракана, хрупкую сороконожку или большого червя.

Успешно охотился урокордилус в зеленом полумраке под веерами папоротников. Когда он насытился, ему захотелось отдохнуть. Поэтому он пробрался через сплетения зеленой поросли к берегу лениво текущей реки, воды которой вливались в обширный омут, соединенный проливами с другими омутами и болотами, благодаря чему вся эта область была удивительным лабиринтом и необозримым чередованием участков воды и болотистой суши.

На берегу лежал большой плоский валун. Он немного высовывался из воды и находился в тени огромных вееров прекрасных семенных папоротников невроптерисов и большого пня вывороченной сигиллярии. Пень был покрыт хлопьями светло-зеленых сфенофилл, удивительных тайнобрачных растений, из стеблевых узлов которых на тонких стебельках вырастали мутовки клиновидных листьев. Из илистого дна на мели росли густые заросли диковинных негератиопсисов, каких-то загадочных растений, скорее всего водных папоротников, веера просто устроенных перистых листьев которых, состоящих из больших, широких и кожистых листиков, имели густую сеть жилок. Заросли окаймляли берег реки по обеим сторонам плоского валуна. К этому валуну и направился урокордилус. Достигнув его края, он стал высматривать более удобное место, где бы мог на него влезть.

Он осторожно взобрался на валун, остановился, осмотрелся вокруг и тогда увидел, что здесь уже отдыхает после охоты похожий на ящерицу кератерпетон, вооруженный двумя острыми шипами на задней части черепа, а недалеко от него находится несколько саламандровых бранхиозавров. Урокордилус обошел их стороной и направился на свободную сторону валуна, который в этом месте нависал над водой.

Осторожно полз урокордилус по краю валуна, как будто на его похожем на ящерицу теле лежала безмерная тяжесть всех минувших веков. В одном месте он остановился, чтобы отдохнуть, и спокойно устроился в приятном холодке. Он прижался к валуну и свесил голову через его край.

Но прежде чем смог он сомкнуть глаза, взгляд его остановился на мертвом теле одного бранхиозавра, которое лежало на берегу реки между камнями. Оно было повернуто брюхом вверх, и около него копошилась стая маленьких силей — самых малых из известных покрытоголовых, не превышавших двух-трех сантиметров. Слабенькими зубками жадно вгрызались они в тело бранхиозавра, но только в его бока, так как все брюхо было покрыто рядами чешуи, которая создавала крепкий панцирь, охраняющий тело покрытоголового.

Урокордилус, как будто бы ему мешал рой силей около бранхиозавра, прервал отдых и ленивыми шагами двинулся вдоль края валуна. Только когда он достиг места наиболее удаленного от берега, он снова остановился и лег отдыхать.

Склонив голову над водой, он некоторое время с любопытством наблюдал, что делается внизу. Между растениями вместе с личинками разных первобытных насекомых пробирались примерно двухсантиметровой длины ракообразные палеоорхестии с длинными щупальцами и узким вытянутым членистым телом, на конце которого имелся веер широких кожных чешуек, а вместе с ними здесь двигалась и стая похожих на них газокарисов. Веселый рой личинок первобытных насекомых и мелких ракообразных быстро надоел урокордилусу. Он был сыт, жаждал отдохнуть, и что ему было до жизни вокруг?

Но до того, как он сомкнул свои безразличные глаза и погрузился в дремоту, заметил еще, как в растительную поросль вторглась стая молодых рыбок амблиптеров и как все они жадно набросились на личинок и ракообразных, чтобы наполнить свои голодные желудки.

Урокордилус уже погрузился в глубокий сон, когда неожиданно из темного укрытия под камнем появился безногий покрытоголовый долихосома, очень похожий на змею. Как стрела бросился он в центр стаи и прежде, чем ошеломленные рыбки смогли скрыться, вонзил в одну из них острые зубки и сразу же с помощью волнистых движений своего длинного тела поплыл назад в темное укрытие, чтобы там спокойно съесть пойманную добычу. Солнце уже было высоко над горизонтом и поднималось все выше и выше по синему небосводу. Оно неустанно испускало поток золотых лучей на всю страну, на серебристые блестящие глади вод, на их болотистые берега, и на бесконечное море зеленых первобытных лесов, которые вырастали здесь под воздействием теплых лучей, развиваясь от убогих простых форм до удивительно прекрасных зеленых кружев папоротниковых вееров и пушистых султанов сигиллярий, от стелющихся побегов первых невзрачных растений до стройных и изящных стволов древовидных хвощей, плаунов и папоротников, возносящих свои кроны высоко над землей, ближе к золотому сияющему солнцу. И эти зеленые первобытные леса, которые после несчетных тысячелетий заполнили пустынные пространства этого мира, были первым предвестником будущих красот, стояли немые, как огромные зеленые природные храмы бесконечной тишины и молчания.

Урокордилус по-прежнему спокойно дремал, а с ним на другой стороне валуна — и рогатый кератерпетон и саламандровые бранхиозавры. Воздух, насыщенный испарениями болот, нагревался даже и в густой тени и наполнялся тяжелым затхлым запахом, который неустанно выделяли огромные массы гниющих растительных остатков. Все живое было погружено в эту жаркую и влажную атмосферу. В этой обстановке были необходимые условия для буйного роста, развития и появления новых форм живых организмов.

В жарком душном воздухе все время стояла гнетущая тишина.

Где-то недалеко от плоского валуна, на котором отдыхали покрытоголовые, из переплетения корней сигилляриевого пня вылезла гигантская артроплевра длиной более метра, по своему внешнему виду очень похожая на сороконожку, с узким вытянутым, членистым и выпуклым телом. Каждый членик тела, несущий одну пару двойных ножек, был составлен из центрального осевого кольца, к которому прилегали два боковых трехгранных выроста. Все ее тело было украшено различными бугорками и шипами.

Артроплевра старательно пробиралась через вороха тлеющих растений, пустоты дуплистых стволов, пней и валежника, разыскивая всюду насекомых, главным образом тараканов, которые были там в изобилии. Она выслеживала также и безобразных первобытных пауков с членистым туловищем — артроликоса, промигале, раковницу и других, разыскивала многочисленных сороконожек — архискудерию, антракоюлуса, гломеропсиса и других, из которых многие были с шипами, пестроокрашенные и различной величины. Избегала она только скорпионов из родов циклофтальмус и изобутус, а если и встречалась с ними в охотничьих скитаниях, пренебрегала ими: возможно, они ей были не по вкусу, а возможно, она и побаивалась их острых шипов с ядовитыми железами.

Артроплевра, увлеченная охотой, неустанно протягивала свое длинное членистое тело через переплетение корней вывороченных стволов плаунов — сигиллярий и лепидодендронов, пролезала через груды тлеющих растений, сваленных на землю не только порывистыми бурями, но и старением. Если в спешке она вдруг оказывалась там, где через щель в зеленом куполе первобытного леса проникал узкий пучок солнечных лучей до самой земли, то быстро меняла направление и исчезала под густыми веерами низких папоротников.

Хотя и казалось, что ее путь не имел определенной цели, она неуклонно направлялась к берегу реки, к плоскому валуну, на котором отдыхали покрытоголовые.

Однако туда она не дошла.

Большая и тяжелая шишка, с треском упавшая с двадцатиметрового лепидодендрона на серебристую водную гладь, так ее напугала, что она мгновенно исчезла в густом сплетении низких папоротников и больше уже не появлялась.

Но шумное падение шишки испугало и покрытоголовых. Быстро соскочили они с валуна и скрылись под камнями или в пустотах между корнями.

Шишка переполошила в воде и стаю маленьких акантодов. Это были рыбки, с веретенообразными телами, покрытыми мелкими, но толстыми чешуйками квадратной формы. Все их плавники, исключая хвостовые, имели впереди длинный острый шип. Они сразу же прекратили охоту и проворно помчались с мелководья в мутную воду.

Их поспешное бегство испугало мечехвоста пролимула, который на мгновение совсем оцепенел; лишь через некоторое время он снова с трудом проволочил свое тело по илистому дну между мелкими моллюсками палеоанодонтами и их сородичами.

От места, где упала на речную гладь тяжелая шишка лепидодендрона, разбегались круговые волны, пока, наконец, не исчезли у берега в зелени растений. И еще раньше, чем исчез последний круг, всюду снова воцарилась тишина…

И долго весь край опять казался безжизненным.

Однако вдруг между высокими стволами лепидодендронов, которые росли на болотистом берегу реки, показался большой и безобразный ящер. Это был эдафозавр, один из первых первобытных пресмыкающихся, которые когда-то появились на нашей Земле. Наиболее удивительным у него был гребень из стержнеподобных костей с шипами, тянущийся вдоль всей спины; эта костяная спинная ограда, обтянутая кожей, была не чем иным, как необычным продолжением спинных отростков позвонков. Несмотря на то, что выглядел этот первобытный ящер страшным, для остальных живых существ он не был опасен. Это было травоядное животное, лакомством для которого служили в первую очередь разные сочные растения.

Эдафозавр направился к берегу реки. Его путь проходил теперь через молодую и низкую поросль хвощей каламитов, застывшую красоту которых он сокрушал своим телом и оставлял за собой широкую борозду переломанных стволов и ветвей.

Наконец он достиг берега реки, которая образовывала большую и мелкую излучину. На илистом дне здесь отдыхало и грелось несколько двоякодышащих рыб ктенодов. Их плавательный пузырь был расположен во вспомогательном дыхательном аппарате, способном при необходимости обогащать кровь кислородом из воздуха. Челюсти этих рыбок были усеяны зубами, имевшими форму широких треугольных пластин с зубчатыми краями. Рыбки лежали без движения в прогретой воде, как будто неживые. Однако, когда они увидели вблизи страшного эдафозапра, заспешили так, что вода стала темной от взбаламученного ила, и исчезли в глубине.

Бегство ктенодов не сбило эдафозавра с его пути. Он неторопливо двигался по топкому берегу реки, заросшему буйными зарослями гигантских хвощей и плаунов. По некоторым стволам каламитов и лепидодендронов устремлялись в высоту похожие на лианы папоротники, веера их весело развевались в вышине, как обрывки зеленых кружев.

По середине реки плыла стая плевракантов — первобытных акул длиной примерно в три четверти метра. Сзади головы у них имелось пять жаберных щелей и мощный пилообразный шип. Сразу же за ним начинался спинной плавник, тянущийся до самого хвоста. В пасти у них были многочисленные зубы с двумя расходящимися остриями, которые они вонзали в жертвы, нанося им смертельные раны.

Сегодня, однако, плевраканты не охотились. Они направлялись куда-то в спокойные уголки реки, чтобы там позаботиться о сохранении своего рода: искали какой-нибудь тихий залив с мелкой, хорошо просвечиваемой и прогретой солнцем водой, с богатой растительностью и многочисленными мелкими живыми существами, так как все это было необходимым условием для отложения крупных яиц, связанных широкими перепончатыми лентами, и для здорового развития вылупившихся мальков. Плевраканты быстро исчезли из поля зрения эдафозавра, свернув в какой-то приток.

Эдафозавр по-прежнему двигался ничего не замечая вперед, не уклоняясь от берега реки. Но вскоре его путь преградили лежащие друг на друге переломанные стволы-великаны.

При падении они зарывались в мягкий торфяник и погружались в него тем глубже, чем больше стволов нагромождалось. Вес нагроможденных стволов увеличивался, давил вниз и прессовал их в единую податливую массу — скопище бесчисленного множества погибших от старости гигантских хвощей каламитов, плаунов лепидодендронов и сигиллярий и длинных стройных папоротников птеридосперм.

Из этой сырой могилы растений в болоте, временами покрывавшейся мощными наносами ила и песка, которые приносились дождевыми потоками, вырастали новые леса громадных хвощей и плаунов, древовидных папоротников и удивительных птеридосперм. Эти наносы были приятной средой для семян голосеменных и нежного налета спор тайнобрачных растений. И едва только в этих новых первобытных лесах падал от старости какой-нибудь великан, сразу же на свободном месте вырастала новая буйная поросль.

Хуже было, когда над страной бушевали дикие вихри. Тогда в вечно тихих и молчаливых лесах звучал особый режущий и свистящий звук, треск застывших столбообразных каламитов и скрип лепидодендроновых ветвей, разметанных вихрем и трущихся друг о друга. И когда на них налетали резкие порывы сильного ветра, под его ударами кренились и выворачивались стволы высоких хвощей и плаунов. Так возникали высокие пирамиды переломанных деревьев, наполовину погруженных в ил и мутные воды топей.

В тех местах, где вихрь закручивался в страшный, все уничтожающий смерч, лесные гиганты вырывались из болотистой почвы с корнями, а образовавшиеся глубокие ямы быстро заполнялись черным илом, стекающим со всех сторон. Воздушные смерчи с огромной силой поднимали могучие стволы в высоту, но вскоре снова с треском бросали их, нагромождая друг на друга, создавая ужасную картину хаоса и разрушения.

Когда же из черных туч, принесенных бурей, начинался сильный ливень, это довершало гибель леса. Струи ливня хлестали по переломанным деревьям, к громким плескам воды примешивались глухие удары, сопровождавшие падение последних лесных великанов, которые дольше всех сопротивлялись разыгравшейся стихии, но все же наконец были побеждены и оказались в хаотической смеси погибших растений, взмученного ила и грязной воды. И над всей картиной гигантского разрушения, над уничтоженным первобытным лесом, в котором не уцелело ни одно дерево, при непрестанных раскатах грома продолжала неистовствовать буря.

На такое опустошенное место как раз и выбрался эдафозавр.

С трудом пробирался он между переплетениями переломанных стволов, часто вынужден был обходить кругом высокие пирамиды раздробленных растений, несколько раз увязал в мутной трясине топей. Коврики мхов, которые еще несколько дней назад светились свежей зеленью, были покрыты нанесенной грязью так же, как и зеленое кружево низких папоротников. Исчезла глубокая и тихая задумчивость старого леса, исчезла его стародавняя застывшая красота. Там, где были раньше тенистые уголки, полные зеленого полумрака, — чернели теперь лужи воды; где раньше кипела жизнь — снова на время воцарилась пустота.

Эдафозавр, несмотря на все препятствия, продвигался вперед против течения реки, разлившиеся воды которой возвращались обратно в широкое русло.

Солнце уже понемногу клонилось к закату, когда эдафозавр достиг места, где русло сужалось между крутыми откосами. Здесь всюду лежало много крупных камней, упавших со скалистых склонов холмов.

И здесь путь эдафозавра неожиданно окончился.

Перед ним вздымалась стена из поломанных стволов, беспорядочно нагроможденных друг на друга. Они были крепко заклинены между камнями и переплетены несчетными клубками корней и толстыми стеблями лианоподобных папоротников. В невообразимой мешанине переломанных стволов, огромных камней и пластов обвалившейся земли повсюду лежали трупы больших и малых животных, настигнутых бурей, сокрушенных и раздавленных падающими деревьями или захваченных сильным ливнем и потоками низвергающейся мутной воды.

За этой стеной стволов и камней, перегородившей русло реки в теснине между холмов, поднялся уровень воды, которая с огромной силой давила на преграду. Сначала она не могла ее преодолеть, но вода постепенно прибывала и начала проникать через запруду тысячью ручейков. Стена долго сопротивлялась. Лишь когда выпали новые дожди и количество водной массы в несколько раз возросло, естественная плотина под растущим напором начала дрожать. Но, даже когда отверстия в плотине увеличились и значительно ослабла прочность ее основания, она все еще стояла.

Однако следующие ливни, которых выпадало здесь очень много и которые наполнили естественное водохранилище до самого края, понемногу разрушали стену. Под напором воды она начала все сильнее дрожать, распадаться, и вода по бесчисленным расщелинам стала прорываться через нее большими струями-водопадами.