Если бы ты повнимательней к ней присмотрелся, вместо того чтобы постоянно думать о самом себе, ты бы заметил, что она ведет себя не как опытная женщина, а как пугливая юная девушка. И как тебе это только не бросилось в глаза, ведь ты повидал их немало на своем веку.

Но она совсем не похожа на пугливую юную девушку. Да, она просто самая красивая из женщин, которых тебе доводилось встречать. Она прекрасна, она так много знает и умеет и держится так уверенно, что ты испугался. Испугался, как бы она тебя не отвергла. Тебя, неповторимого Джондалара! Мужчину, которого все женщины считают неотразимым. А теперь, можешь быть уверен, ты ей больше не нужен!

Но тебе просто показалось, будто она уверена в себе. Она и не подозревает о своей красоте. Она считает себя слишком высокой и уродливой. И как только кому-то могло прийти в голову, будто она уродлива?

Но она выросла среди плоскоголовых, не забывай об этом. Кто бы мог подумать, что они способны заметить различия между собой и людьми? А впрочем, кто бы мог подумать, что они возьмут к себе маленькую девочку чуждого им племени? Разве мы поступили бы так же, наткнувшись на малышку племени плоскоголовых? Интересно, сколько ей тогда было лет? Видимо, совсем немного — шрамы на бедре очень давнишние. Какого страху ей довелось натерпеться — она потеряла родителей, осталась одна, а потом на нее напал пещерный лев.

А плоскоголовые ее вылечили! Что могут плоскоголовые понимать в целительстве? Но именно у них она научилась лечить людей и стала искусной целительницей. Настолько искусной, что ты принял ее за одну из Тех, Кто Служит Великой Матери. Тебе следовало бы стать сказителем, а не мастером по изготовлению орудий! Ты просто постоянно закрывал глаза на правду. Но теперь тебе все известно, и что это меняет? Разве твоя рана зажила хуже, чем могла, из-за того, что она узнала секреты целительства от плоскоголовых? Или она стала менее красивой из-за того, что родила на свет непонятную тварь? И что позволяет тебе считать ее сына недочеловеком?

Она осталась такой же желанной для тебя, Джондалар, как и прежде. Но думать об этом поздно. Она не сможет больше доверять тебе, ничто этого не изменит».

Ему стало бесконечно стыдно. Руки его сжались в кулаки, и он замолотил ими по шкурам.

«Дурак! Ты безнадежный дурак! Ты сам все испортил! Уж лучше тебе убраться отсюда.

Нет, это невозможно, тебе не удастся взять и уйти, Джондалар. У тебя нет ни одежды, ни оружия, ни еды, а без этого ты не сможешь продолжить Путешествие.

Ну и где ты собираешься все это взять? Разумеется, у Эйлы, ведь все, что ты видишь вокруг, принадлежит ей. Тебе придется попросить ее поделиться с тобой хотя бы запасами кремня. С помощью орудий ты сможешь сделать копья, а потом отправиться на охоту, чтобы обзавестись мясом и шкурами, из которых ты соорудишь себе одежду, спальный и заплечный мешки. На подготовку уйдет немало времени, и ты доберешься до родных мест не раньше чем через год. И тебе будет очень одиноко без Тонолана».

Джондалар зарылся еще глубже в меховые шкуры. «И почему только Тонолан погиб? Уж лучше бы лев убил меня самого. — В уголках его глаз выступили слезы. — Тонолан ни за что не стал бы так глупо себя вести. Братишка, как жаль, что я не знаю, где находится тот каньон. Мне бы очень хотелось, чтобы Зеландонии помог тебе совершить переход из этого мира в мир иной. Мне больно думать о том, что твои кости, разбросанные хищниками, валяются неизвестно где».

Он услышал, как стучат копыта лошади, поднимающейся по каменистой тропке, и решил, что Эйла вернулась. Но в пещеру вошел жеребенок. Джондалар поднялся с постели, вышел на уступ возле пещеры и окинул взглядом долину, но нигде не заметил Эйлы.

— Что случилось, малыш? Они не взяли тебя с собой? Это я во всем виноват, но подожди, они вернутся… хотя бы ради тебя. К тому же Эйла тут живет… одна. Интересно, сколько времени она провела здесь? В одиночестве. Уж не знаю, смог ли бы я выдержать такое.

Джондалар, ты сидишь тут и горюешь из-за собственной глупости, а сколько ей пришлось всего вынести? Но она не плачет. Какая замечательная женщина. Красивая. Величественная. А ты упустил ее, Джондалар, ты жалкий дурак! О Дони! Как бы мне хотелось все исправить».

Джондалар ошибся: Эйла плакала, плакала горше, чем когда-либо в жизни. И это не означало, что стойкость ей изменила, просто, когда плачешь, легче пережить горе. Она все гнала и гнала Уинни вперед до тех пор, пока долина не осталась далеко позади, а затем остановилась у излучины реки, являвшейся притоком той, что стремила свои воды рядом с пещерой. Земли, расположенные в том месте, где река изгибалась петлей, были заливными, и благодаря слою наносного плодородного ила растительность здесь отличалась особой пышностью. В этих местах Эйла часто охотилась на тетеревов и куропаток, а также на самых разных животных, от сурков до гигантских оленей, которые стекались сюда, стремясь полакомиться сочной зеленью.

Она соскользнула со спины Уинни на землю, попила воды и смыла с лица грязь и следы слез. Случившееся казалось ей дурным сном. Многое успело произойти за этот день, и она то огорчалась, то радовалась, течение событий поворачивалось то так, то этак, а эмоции приобретали все больший накал. Она решила, что не сможет вынести новых неожиданностей, ни приятных, ни досадных.

С утра все складывалось удачно. Джондалар настоял на том, чтобы помочь ей в сборе зерна, и она удивилась тому, как быстро он научился это делать. Эйла была уверена, что прежде ему не доводилось этим заниматься, но он сразу же усвоил все ее наставления. Но она обрадовалась не только тому, что благодаря его помощи работа пошла быстрее, но и возможности делать это не в одиночку.

Они могли разговаривать, могли молчать, но он находился рядом, и Эйла еще раз ощутила, как сильно истосковалась по людям.

Потом между ними разгорелся небольшой спор. В этом не было ничего страшного. Ей хотелось насобирать еще зерна, а Джондалар настаивал на том, чтобы закончить работу, поскольку вода в бурдюке иссякла. Но затем она принесла еще воды, сходив к реке, а когда выяснилось, что Джондалару хотелось бы прокатиться верхом на Уинни, она подумала, что это поможет ей удержать его при себе. Джондалар хорошо относился к жеребенку, и, если ему понравится ездить верхом, возможно, он останется в долине до тех пор, пока жеребенок не подрастет. Когда она предложила ему попробовать, он согласился с большой охотой.

После этого настроение у них резко поднялось, и они долго дружно заливались хохотом. Она не смеялась так с тех самых пор, как Вэбхья покинул ее. У Джондалара замечательный смех. Когда слушаешь его, на душе становится теплее.

«Потом он прикоснулся ко мне, — подумала Эйла. — Ни один из мужчин Клана не прикасался так к женщине, по крайней мере находясь за пределами своего очага. Хотя кто знает, что происходит между ними ночью, когда они лежат рядом, укрывшись шкурами. Возможно, они ведут себя так же, как Джондалар. Интересно, люди из племени Других часто прикасаются вот так друг к другу, не прячась у своего очага? Мне было так приятно, когда он притронулся ко мне. Почему же он убежал?»

Когда он сам утолил желание, Эйле захотелось умереть, ей было горько сознавать, что она самая уродливая женщина на свете. Но по возвращении в пещеру Джондалар сказал, что считает ее желанной. Просто он думал, что кажется ей непривлекательным. Тогда она чуть не расплакалась от счастья. Он так смотрел на нее, что она начала ощущать прилив тепла во всем теле, и у нее возникло щемящее, восхитительное чувство. Он ужасно рассердился, когда она рассказала ему про Бруда, и тогда она совсем было поверила, что нравится ему, и подумала: может быть, в следующий раз, когда у него появится желание…

Но она никогда не позабудет, с каким омерзением он взглянул на нее потом, как содрогнулся и попятился, словно увидел кусок гниющей падали.

«Айза и Креб не звери! Они люди. Люди, которые любили меня и заботились обо мне. Почему он их ненавидит? Эта земля издавна принадлежала им. Его сородичи… мои сородичи появились куда позже. Неужели все мои соплеменники думают так же, как он?

Я рада, что Дарк остался жить среди людей Клана. Пусть некоторые считают его уродом, пусть Бруд ненавидит его за то, что он мой сын, но никто не назовет моего ребенка зверем… мерзкой тварью. Да, именно так он и сказал, и нет нужды объяснять, что это значит».

Из глаз у нее опять хлынули слезы. «Мой сын, мой мальчик… Он не урод, он здоровенький и сильный. И он вовсе не зверь и не какая-нибудь тварь.

Как все могло так быстро измениться? Джондалар смотрел на меня, и его синие глаза светились таким теплом… Потом он резко отшатнулся, как будто обжегся, как будто я — один из злых духов, чьи имена известны лишь мог-урам. Это было куда страшней, чем когда люди из Клана прокляли меня. Они просто отвернулись и перестали меня видеть, считая, что я уже мертва и для меня больше нет места в этом мире. Но они не смотрели на меня с таким отвращением, будто я — не я, а мерзкая тварь».

Солнце клонилось к закату, и на нее пахнуло холодком. По ночам в степях бывало холодно, даже посреди жаркого лета. Эйла, одетая лишь в свою летнюю шкуру, поежилась. «Если бы я сообразила прихватить с собой палатку и меховую шкуру… Хотя нет, Уинни надо вернуться к жеребенку и покормить его».

Эйла поднялась на ноги. Уинни перестала щипать сочную травку, вскинула голову и затрусила к ней, вспугнув по дороге пару куропаток. Действуя чисто инстинктивно, Эйла вытащила из-за пояса пращу и подобрала с земли несколько камней. Птицы едва успели взмыть в воздух, как одна из них тут же рухнула вниз, а следом за ней и вторая. Эйла подобрала куропаток и принялась искать в траве гнезда, но вдруг остановилась.

«Зачем мне яйца? Неужели я стану угощать Джондалара любимым блюдом Креба? Я вообще не обязана готовить ему еду, и уж тем более ту, которую так любил Креб». Но, заметив гнездо — небольшую выемку в твердой земле и лежащие в нем семь яиц, — она пожала плечами и осторожно собрала их.

Она положила яйца рядом с куропатками на берегу реки, а затем нарвала длинных стеблей тростника. Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы соорудить корзинку, — она понадобится лишь для того, чтобы донести яйца до пещеры, а потом ее можно будет выбросить. Взяв еще несколько стеблей, она связала вместе куропаток, заметив, что у тех уже начали отрастать на зиму густые перья.

Зима. Эйла поежилась. Ей не хотелось думать о темном, холодном времени года. Но зима, так или иначе, постоянно присутствовала в ее мыслях. И лето — единственное время, когда можно подготовиться к зиме.

Джондалар скоро покинет ее! Она нисколько в этом не сомневалась. Как глупо было надеяться на то, что он захочет остаться в долине. С какой стати ему жить здесь? Разве она сама не отправилась бы к своим сородичам, если бы они у нее были? «После его ухода мне станет еще тяжелей, чем прежде… и даже если бы он не посмотрел на меня с таким отвращением, мне все равно пришлось бы нелегко».

— И зачем он только сюда явился?

Эйла вздрогнула, услышав собственный голос. У нее не было привычки разговаривать вслух с самой собой. «Но я научилась разговаривать. Джондалар помог мне хоть в этом. И теперь, если мне повстречаются люди, я смогу поговорить с ними. И я знаю, что они живут в краях, расположенных на западе. Айза не ошиблась, на свете много людей, много Других».

Она перекинула связанных за ноги куропаток через спину Уинни и поставила перед собой корзинку с яйцами. «Я родилась на свет среди Других… Айза сказала, что мне нужно найти себе пару. Я думала, мой тотем прислал ко мне Джондалара, но разве мужчина, предназначенный мне духами, стал бы смотреть на меня с таким презрением?»

— И как он только посмел так взглянуть на меня? — вскричала Эйла, содрогаясь от рыданий. — О Пещерный Лев, я больше не хочу жить в одиночестве!

Эйла сгорбилась, продолжая плакать. Она даже не пыталась управлять Уинни, но лошадка хорошо знала дорогу. Через некоторое время Эйла выпрямилась. «Никто не заставляет меня жить здесь. Мне давно уже следовало отправиться дальше. Теперь я могу разговаривать…»

— …И я сумею объяснить Другим, что Уинни не из тех лошадей, на которых охотятся, — снова заговорила она вслух. — Я хорошенько подготовлюсь и следующей весной покину эти места. — Эйла поняла, что больше не станет тянуть с этим.

«Джондалар не сможет уйти прямо сейчас. У него нет ни одежды, ни оружия. Может быть, Пещерный Лев послал мне в его лице наставника. Я должна научиться всему, чему только можно, пока он здесь. Я буду следить за его действиями и задавать вопросы, как бы он ко мне ни относился. Бруд ненавидел меня, но я провела много лет среди людей Клана. Ничего со мной не случится, хоть Джондалар… хоть он… и ненавидит меня». Она зажмурилась, чтобы унять слезы.

Эйла прикоснулась рукой к амулету, вспомнив о том, что давным-давно Креб сказал ей: «Если ты почувствуешь, что какой-то предмет является символом, посланным тебе твоим тотемом, возьми его с собой и положи в мешочек. И тогда удача улыбнется тебе». И Эйла всегда поступала именно так. «Пещерный Лев, я столько времени провела в одиночестве. Пожалуйста, пошли мне удачу».

Когда Эйла добралась до реки, солнце уже скрылось за краем скалистой стены. Она понимала, что скоро станет совсем темно. Заслышав стук копыт, Джондалар бегом спустился по тропинке. Мчавшаяся галопом Уинни, обогнув выступ, чуть не налетела на Джондалара. Лошадь испугалась и шарахнулась в сторону, едва не сбросив Эйлу на землю. Джондалар выбросил вперед руку, чтобы поддержать Эйлу, но, едва прикоснувшись, тут же отдернул ее, уверенный, что это рассердит женщину.

«Он меня ненавидит, — подумала Эйла. — Ему противно притрагиваться ко мне!» Она с трудом справилась с подступившими к горлу рыданиями и погнала Уинни вперед. Лошадка проскакала по каменистому берегу и поднялась по тропке. У входа в пещеру Эйла спешилась и бросилась внутрь, жалея о том, что ей больше некуда деться. Ей хотелось куда-нибудь спрятаться. Поставив корзинку с яйцами у очага, она собрала в охапку меховые шкуры и понесла их в ту часть пещеры, где хранились припасы. Оказавшись позади решетки, предназначенной для сушки плодов и трав, она бросила шкуры на землю посреди корзин, циновок и мисок, а затем улеглась на них, накрывшись с головой.

Спустя мгновение она услышала, как цокают копытами Уинни и жеребенок. До нее донесся шум шагов мужчины, и она затряслась всем телом, пытаясь удержаться от рыданий. Хорошо бы он куда-нибудь ушел и дал ей выплакаться.

Она не услышала, как он подошел к ней, ступая босыми ногами по земляному полу, но догадалась, что он уже рядом, и постаралась унять бившую ее дрожь.

— Эйла? — проговорил Джондалар. Она не откликнулась. — Эйла, я принес тебе чаю. — Она застыла, стараясь не шевелиться. — Эйла, ты зря перенесла сюда шкуры. Ты можешь ночевать на своем месте, а я устроюсь по другую сторону от очага.

«Он меня ненавидит! Ему невыносимо находиться рядом со мной, — подумала Эйла и чуть было не всхлипнула. — Уж лучше бы он ушел отсюда, просто взял бы и исчез».

— Я знаю, этим ничего не исправишь, но я не могу молчать. Мне очень жаль, Эйла. Не могу выразить, как мне стыдно. Ты можешь не отвечать мне, но я должен поговорить с тобой. Ты всегда была честна со мной, и теперь я просто обязан отплатить тебе тем же. Я думал об этом все время, пока тебя не было. Я не знаю, почему я так некрасиво поступил, но все же попытаюсь объяснить. После того как на меня напал лев, я очнулся здесь и долго не мог понять, где я нахожусь и почему ты не разговариваешь со мной. Я ломал голову над множеством загадок, пытаясь понять, почему ты живешь здесь одна. Потом я решил, будто ты — Зеландонии, женщина, посвятившая себя служению Великой Матери, и проходишь через различные испытания. Когда мои попытки поделиться с тобой Даром Радости закончились провалом, я подумал, что частью испытаний является отказ от Радостей. Я предположил, что Клан — это одна из редких групп Зеландонии и ты жила раньше с ними.

Эйла перестала трястись и начала прислушиваться, продолжая лежать неподвижно.

— Я думал только о себе, Эйла. — Он опустился на корточки. — Не знаю, поверишь ли ты мне, но я… меня всегда считали привлекательным мужчиной. Многие женщины… стремились привлечь мое внимание. Я мог выбрать чуть ли не любую. Я воспринял твое поведение как молчаливый отказ, и это ударило по моему самолюбию, я к этому не привык. Наверное, я выдумал всю эту историю про тебя просто потому, что мне было невыносимо думать, будто я тебе не понравился.

Будь я повнимательней, я бы заметил, что ты ведешь себя не как зрелая женщина, отвергающая чьи-то ухаживания, а скорей как юная девушка, которая еще не прошла через Ритуал Первой Радости, ощущающая некоторый страх, неуверенность и прилагающая все усилия к тому, чтобы понравиться мужчине. Уж кому-кому, а мне-то следовало это понять, ведь я… впрочем, ладно, это не имеет значения.

У Эйлы отчаянно забилось сердце. Она откинула край шкуры, чтобы лучше слышать.

— Но я видел в тебе только женщину. И уж поверь мне, ты не похожа на юную девушку. Когда ты сказала, что считаешь себя слишком высокой и уродливой, я решил, что ты меня дразнишь. Но я ошибся, верно? Ты и вправду так думаешь. Возможно, плос… людям, которые тебя вырастили, твоя внешность казалась необычной, а твой рост чересчур высоким, но, Эйла, ты вовсе не долговязая и не уродливая, ты должна знать об этом. Ты красивая. Самая красивая из всех женщин, которых я когда-либо встречал.

Эйла повернулась на спину, приподнялась и села.

— Я красивая? — переспросила она. Не в силах поверить его словам, она снова зарылась в шкуры, боясь, как бы он опять не причинил ей боль. — Ты смеешься надо мной.

Он протянул к ней руку, но затем заколебался и отдернул ее.

— Конечно, тебе трудно мне поверить после того, что произошло сегодня. Но я все же попытаюсь исправить положение и кое-что объяснить. Обычному человеку даже не представить себе того, что тебе довелось пережить. Ты осиротела, и тебя вырастили… люди, разительно отличающиеся от твоих соплеменников. Ты родила ребенка, но вас с ним разлучили. Тебе пришлось покинуть место, которое ты считала родным домом, отправиться в незнакомые тебе края и поселиться здесь одной. Лишь немногим удалось бы выжить в такой ситуации. Ты не только красива, Эйла, ты очень сильная и стойкая. Но впереди тебя ожидают новые трудности.

Тебе необходимо знать о том, как люди относятся к тем, кого ты называешь членами Клана. Я и сам относился к ним так же. Люди полагают, что это звери…

— Они не звери!

— Но ведь я не знал об этом, Эйла. Кое-кто из людей ненавидит членов Клана, уж не знаю почему. Я долго раздумывал над этим и вспомнил о том, что звери — настоящие звери, на которых мы охотимся — ни у кого не вызывают ненависти. Возможно, в глубине души люди подозревают о том, что плоскоголовые — да, Эйла, именно так их называют — тоже принадлежат к человеческому роду. Но они так сильно от нас отличаются, что мысль об этом кажется пугающей. И все же порой некоторым мужчинам приходит в голову… не то чтобы поделиться Даром Радости — тут уместней сказать, как говоришь ты, утолить желание с женщиной из племени плоскоголовых. Уж не знаю почему, ведь они не считают их за людей. Но если при этом происходит смешение духов и на свет рождаются дети, видимо, они не звери…

— А ты точно знаешь, что все дело в духах? — спросила Эйла. Джондалар говорил с такой уверенностью, что она чуть было не поверила в его правоту.

— В любом случае, Эйла, не только у тебя, но и у других рождались дети, которые наполовину люди, а наполовину плоскоголовые, только люди умалчивают…

— Члены Клана — тоже люди, — прервала его Эйла.

— Тебе не раз придется услышать слово «плоскоголовые», Эйла. Я должен предупредить тебя об этом. И еще учти: если мужчина однажды совокупится с женщиной из Клана — это одно дело. Никто не одобряет этого, но на это смотрят сквозь пальцы. Но если женщина «разделит Дар Радости» с плоскоголовым, большинство людей сочтет это непростительным.

— То есть мерзостью?

Джондалар побледнел, но все же ответил:

— Да, Эйла, мерзостью.

— Я вовсе не мерзкая тварь! — вспылила она. — И Дарк тоже! Мне не понравилось то, что делал со мной Бруд, но это не было мерзостью. Будь на его месте любой другой мужчина, который не пылал бы ненавистью ко мне, я восприняла бы это как всякая женщина из Клана. А в том, чтобы принадлежать к членам Клана, нет ничего постыдного. Я осталась бы жить среди них даже в качестве второй женщины Бруда, если бы мне позволили, лишь бы не разлучаться с сыном. И меня не волнует, нравится это кому-то или нет!

Джондалар восхитился ее стойкостью, но он понимал, что ей придется нелегко.

— Эйла, я не говорю, будто ты должна считать себя виноватой. Я просто предупреждаю о том, какую реакцию это вызовет. Возможно, тебе лучше сказать, что ты принадлежала к другому племени людей.

— Джондалар, почему ты хочешь, чтобы я говорила неправду? Я не умею этого делать. Члены Клана никогда не лгут, ведь это бесполезно. Это бросается в глаза. Даже если ты что-то скрываешь, это тоже заметно. Иногда такое позволяется… это своего рода вежливость, но при этом все равно все понятно. Я всегда знаю, когда ты говоришь неправду. Это видно по твоему лицу, по развороту плеч, по движениям рук.

Джондалар покраснел. Неужели он лгал так неумело? Он порадовался тому, что решил поговорить с ней откровенно. Честность Эйлы, ее прямота были частью ее душевной силы.

— Эйла, я не призываю тебя учиться лгать, но я подумал, что обязан рассказать тебе обо всем этом, прежде чем уйду отсюда.

У Эйлы резко сжался желудок, а в горле застрял комок. Он собирается уйти. Ей захотелось снова с головой зарыться в шкуры.

— Я знала, что рано или поздно ты снова отправишься в путь, — сказала она, — но у тебя нет ничего из вещей. Что тебе понадобится для Путешествия?

— Если бы ты поделилась со мной запасами кремня, я смог бы изготовить орудия и несколько копий. Еще, если у тебя сохранилась моя одежда, я попытаюсь починить ее. И заплечный мешок наверняка цел, если только он не остался в каньоне.

— Что такое «заплечный мешок»?

— Это мешок для переноски вещей, его можно носить, закинув за спину. В языке Зеландонии нет такого слова, им пользуются только Мамутои. На мне была одежда людей из племени Мамутои…

Эйла растерянно замотала головой:

— То есть как это в языке Зеландонии нет такого слова?

— Мамутои говорят на другом языке.

— На другом? А какому языку ты научил меня?

Джондалару показалось, будто земля дрогнула у него под ногами.

— Я учил тебя своему родному языку — Зеландонии. Я не думал…

— А Зеландонии живут на западе? — почуяв неладное, спросила Эйла.

— Ну да, только далеко отсюда. А Мамутои живут ближе.

— Джондалар, ты научил меня языку людей, которые живут вдалеке отсюда, а языку тех, кто живет поблизости, не научил. Почему?

— Я… не задумывался об этом. Я научил тебя языку, на котором говорю я сам, — сказал Джондалар, и ему стало вконец не по себе. Он все сделал не так, как надо.

— И, кроме тебя, этого языка никто не знает?

Джондалар кивнул. У Эйлы внутри все сжалось. Она думала, он явился к ней, чтобы научить ее разговаривать, а теперь выходит, что она не сможет поговорить ни с кем, кроме него.

— Джондалар, почему ты не научил меня языку, который известен всем?

— Такого языка не существует.

— Я имею в виду язык, с помощью которого вы общаетесь с вашими духами или с вашей Великой Матерью.

— У нас нет специального языка для общения с Ней.

— А как же вы общаетесь с людьми, которые не знают вашего языка?

— Нам приходится выучить их язык, а им — наш. Я говорю на трех языках и знаю кое-какие слова из еще нескольких.

Эйлу снова затрясло. А она-то полагала, что сможет покинуть долину и, повстречав людей, сумеет объясниться с ними. Что же теперь делать? Она вскочила с места, и Джондалар тоже поднялся на ноги.

— Мне надо выучить все известные тебе слова, Джондалар. Я должна знать, как мне разговаривать с людьми. Тебе придется научить меня. Обязательно.

— Эйла, я не успею обучить тебя еще двум языкам, на это нужно немало времени. К тому же я не так уж хорошо их знаю, дело не в одних только словах…

— Мы можем начать со слов. Нам придется все начать сначала. Как называется огонь на языке Мамутои?

Он сказал ей и снова попытался было что-то возразить, но Эйла не унималась и продолжала спрашивать у него все новые и новые слова, называя их в том же порядке, в котором выучила каждое из названий на языке Зеландонии. Через некоторое время он опять попытался остановить ее, сказав:

— Эйла, что толку, если я назову тебе сразу целую кучу слов. Ведь ты не сможешь вот так запросто их запомнить.

— Я знаю, память у меня далеко не блестящая. Послушай меня и скажи, где я ошиблась.

И она заново повторила все названные им слова на обоих языках, начав со слова «огонь». Когда она умолкла, Джондалар изумленно воззрился на нее. Он вспомнил, что, когда она учила язык Зеландонии, ей оказалось труднее всего уяснить структуру языка и взаимосвязь между его элементами, а сами слова она запоминала быстро и легко.

— И как тебе это удается?

— Я в чем-нибудь ошиблась?

— Нет, ни разу.

Она радостно улыбнулась:

— В детстве память у меня была гораздо хуже, мне приходилось все повторять по нескольку раз. И как только у Айзы с Кребом хватило на меня терпения? Многие считали, что я не очень-то умна. Теперь с памятью у меня стало получше, но я очень много тренировалась. Впрочем, у любого из членов Клана память лучше моей.

— Любой из членов Клана запоминает все с большей легкостью, чем ты?

— Они ничего не забывают и рождаются на свет, обладая всеми необходимыми знаниями. Им не приходится ничему учиться, им нужно только вспомнить, как это делается. У них есть… не знаю, как это назвать… пожалуй, воспоминания. Маленького ребенка не надо ничему учить, ему нужно лишь однажды что-то напомнить. А взрослым уже и напоминать не надо, они знают, как пользоваться своей памятью. У меня не было таких воспоминаний, как у людей из Клана. Поэтому Айзе много раз приходилось повторять мне одно и то же, чтобы я как следует все запомнила.

Способности Эйлы поразили Джондалара, но он так и не понял толком, что же это за воспоминания, которыми с рождения наделены люди из Клана.

— Многие считали, что я не смогу стать целительницей, поскольку мне не могли передаться воспоминания Айзы. Но Айза сказала, что у меня все получится и без них. Она говорила, я обладаю иными способностями, которых она лишена, — я могу определить, что именно неладно и найти лучший способ для того, чтобы поправить дело. Она показала мне, как можно проверить действие незнакомых мне веществ, чтобы я смогла использовать растения, о свойствах которых я ничего не помню.

Еще у них есть древний язык. В нем нет звуков, они пользуются только жестами. Древний язык знают все; им пользуются во время ритуалов, когда нужно обратиться к духам или когда людям непонятен обиходный язык других людей. Мне тоже пришлось его выучить.

Мне нужно было многому научиться. Я старалась быть как можно внимательней и запоминать все с первого раза, чтобы не выводить окружающих из терпения.

— Я правильно тебя понял? У этих… люди из Клана знают свой язык наряду с древним языком, который понятен всем. И благодаря этому все могут свободно говорить… общаться друг с другом?

— Во время Сходбищ Клана все общаются друг с другом.

— Мы говорим об одних и тех же людях? О плоскоголовых?

— Если так вы называете людей, принадлежащих Клану. Я описала тебе, как они выглядят, — сказала Эйла и опустила голову. — А после этого ты назвал меня мерзкой тварью.

Ей вспомнилось, как в то мгновение его глаза, излучавшие тепло, вдруг словно превратились в ледышки, как он попятился, испытывая глубокое отвращение. Это произошло, когда она начала рассказывать ему о людях из Клана, думая, что они наконец смогут понять друг друга. Но похоже, то, что он узнал от нее, пришлось ему не по вкусу. Эйла внезапно спохватилась, решив, что слишком разболталась. Она торопливо подошла к очагу, увидела куропаток, которых Джондалар положил рядом с корзинкой с яйцами, и начала их ощипывать, чтобы занять себя чем-нибудь.

Джондалар понял, какие сомнения ее терзают. Он глубоко оскорбил ее, и она никогда больше не станет доверять ему, хотя недавно искорка надежды промелькнула в его душе. Ему стало невыносимо стыдно. Собрав шкуры, он отнес их обратно, туда, где находилась постель Эйлы, а затем взял шкуры, на которых спал до сих пор, и перетащил их на другое место, за очагом.

Эйла отложила куропаток в сторону — ей вовсе не хотелось их ощипывать — и быстренько улеглась в постель. Она побоялась, как бы Джондалар не заметил, что глаза у нее снова наполнились слезами.

Джондалар накрылся шкурами, постаравшись устроиться поудобнее. Она сказала — «воспоминания». Плоскоголовые обладают какой-то особой памятью. И они владеют языком жестов, который понятен каждому из них. Неужели такое возможно? Он вряд ли поверил бы в это, если бы не одно обстоятельство: Эйла никогда не лгала.

За прошедшие годы Эйла привыкла к покою и одиночеству. Хотя она и обрадовалась появлению Джондалара, ей пришлось затратить немало сил, чтобы приспособиться к его присутствию. Но этот день принес ей столько волнений и огорчений, что она вконец вымоталась и измучилась. Ей не хотелось думать о мужчине, который находился вместе с ней в пещере, о чувствах, которые он пробуждал в ее душе. Она жаждала лишь одного: покоя.

Но заснуть ей все не удавалось. Она так гордилась тем, что научилась говорить, она приложила столько сил и старания, что теперь ей показалось, будто ее надули. И почему он взялся учить ее своему родному языку? Он скоро уйдет отсюда, и она больше никогда его не увидит. Весной ей придется покинуть долину. Может быть, она найдет людей, живущих недалеко от этих мест, и другого мужчину.

Но ей вовсе не нужен другой мужчина. Ей нужен Джондалар, его глаза, его прикосновения. Она вспомнила, как воспринимала его поначалу. Он оказался первым из увиденных ею людей ее племени, и она отнеслась к нему как к представителю своих сородичей, не думая о нем как об отдельном человеке. Она не могла вспомнить, когда это изменилось, когда она поняла, что Джондалар неповторим. Она знала лишь одно: она привыкла ощущать рядом тепло его тела, слышать звук его дыхания. Но теперь место рядом с ней пустовало, и она ощущала такую же пустоту в душе.