Эйла продолжила путь к реке и неожиданно заметила, что они подошли к тому самому месту, где некогда находилась ее ловушка. Кобылка страшно разволновалась — она принялась громко сопеть, всхрапывать и бить по земле копытом. Судя по всему, само это место и то, что случилось тогда, запомнилось ей на всю жизнь. А табун так и не вернулся в долину. Уж слишком перепугали лошадей огонь и человечий крик.

Она подвела кобылку к реке только возле самой пещеры. Мутный поток, напитанный осенними дождями, уже вернулся в прежнее русло, оставив по берегам ровный слой жирной бурой грязи.

Она зачавкала у Эйлы под ногами, заляпав ее кожу красноватыми брызгами, напомнившими ей о том, что во время совершения таких важных церемоний, как наречение, мог-ур использовал красную охру. Она окунула в красноватую жижу свой палец, начертила им на ноге непонятный знак и, широко улыбнувшись, зачерпнула полную горсть грязи. Теперь она могла обойтись и без охры. Эйла прикрыла глаза, силясь припомнить то, как Креб проводил церемонию наречения ее сына. Ей живо представилось его старое уродливое лицо. Пустая глазница, большой нос, мощные надбровные дуги, низкий покатый лоб, редкая жидкая бородка… Крепок и могуч, пусть и не молод. Как она любила это замечательное старческое лицо.

Она вновь не смогла устоять пред напором нахлынувших чувств. Как она боялась потерять своего сына и как ее обрадовал вид чаши, наполненной красной охрой… Она судорожно сглотнула, однако комок так и продолжал стоять в ее горле. Эйла смахнула со щеки слезинку. Кобылка ткнулась мордой ей в лицо, явно пытаясь утешить свою покровительницу. Женщина опустилась на колени и обняла ее шею.

Она совладала со своими чувствами и решила приступить к церемонии наречения. Грязь стекала с ее собранных в кулак пальцев. Зачерпнув еще одну горсть бурой жижи, Эйла подняла к небу другую руку (точно так же призывал духов Креб) и надолго задумалась, смущенная неожиданной мыслью. Духам Клана могло не понравиться то, что их вызывают для наречения лошади. В конце концов она поняла, что в любом случае не остается ничего иного. Обмакнув кончики пальцев в грязь, она провела ими по морде лошади. Когда-то Креб сделал подобную же полоску на лобике Дарка. Она доходила до его маленького носика…

— Уинни, — произнесла она вслух и тут же перешла на формальный язык жестов. — Эта девочка… Эта лошадь нарекается Уинни. Уинни.

Кобылка замотала головой, пытаясь стряхнуть со своей морды жидкую грязь. Эйла радостно рассмеялась.

— Она скоро засохнет и отпадет, Уинни!

Эйла отмыла руки от грязи, перекинула мешок с зерном на другое плечо и двинулась к пещере. Церемония наречения остро напомнила ей о ее собственном одиночестве. Соседство Уинни, теплого живого существа, облегчало его, но непрошеные слезы все же навернулись на глаза. Пытаясь сбросить бремя печальных чувств, она приговаривала, направляя лошадку на тропу, ведущую к пещере:

— Идем-идем, Уинни. Я поднимаюсь, и ты поднимешься. Я знаю, что ты не каменный козел и даже не сайгак, но все это — дело привычки.

Они добрались до входа в пещеру и вошли внутрь. Раздув тлеющие уголья, Эйла развела небольшой костер и стала готовить на нем зерно. Теперь кобылка уже питалась травой и сырым зерном, однако Эйла продолжала варить ей и кашу, зная о том, как она нравится лошадке.

Она сняла шкурки с пары кроликов, добытых ею с утра, после чего отложила необработанные шкурки в сторону и занялась готовкой кроличьего мяса. У нее успело скопиться изрядное количество шкурок кроликов, зайцев и хомяков. Она и сама не понимала, на что они ей, однако продолжала выделывать и складывать их. Зимой будет видно. В конце концов, она может стелить их на свое ложе.

Дни становились все короче и короче, температура неуклонно снижалась. Впору было задуматься о зиме. Эйла не знала, насколько суровы и продолжительны здешние зимы, и это не могло ее не тревожить. Внезапно овладевшая ею тревога заставила ее в очередной раз обозреть запасы. Она стала осматривать корзины и берестяные короба с вяленым мясом, сушеными овощами и фруктами, семенами, орехами и зерном. После этого Эйла направилась в самый дальний угол пещеры, желая убедиться в том, что хранившиеся там свежие корни и фрукты не завяли и не загнили. У задней стены были сложены дрова, высохший на солнце лошадиный навоз, собранный Эйлой в поле, и сухая трава. Неподалеку стояли корзины с зерном, запасенным ею для Уинни.

Эйла подошла к очагу, перевернула вертела, на которых жарились тушки кроликов, посмотрела на варившуюся в плетеной посудине кашу и, пройдя мимо своего ложа, подошла к той стене, возле которой она развесила травы, коренья и куски собранной ею коры. Стойки, между которыми висели травы, находились недалеко от очага, что позволило Эйле как следует высушить лекарственное сырье и травы для приготовления настоев.

Разумеется, она обошлась бы и без такого количества лекарств и снадобий, тем более что ей одной нужно было совсем немного, однако Айза успела приучить ее к сбору лекарственных трав, и Эйла делала это почти автоматически. Рядом со стойками была сложена всякая всячина — веточки, жерди, кора, трава, щепа, шкурки, кости, куски горной породы и голыши, а также корзина с песком, принесенным с берега реки.

Близящаяся зима, а вместе с ней бездействие и одиночество нисколько не радовали Эйлу. Зима — пора праздников и долгих бесед. Мужчины проводили большую часть этого времени в разговорах об охоте, женщины нянчили малышей, обменивались слухами и сплетнями; Эйла с Айзой и Убой обычно обсуждали целебные свойства растений. Чем она могла занять себя здесь? Только работой. И чем сложнее и продолжительнее будет эта работа, тем лучше.

Она обвела взглядом собранные ею деревянные колоды. Из них можно вырезать множество чаш самых разных форм и размеров. Сначала заготовка выдалбливается изнутри, потом обтесывается снаружи каменным топором, используемым в качестве тесла, и ножом, затем она тщательно шлифуется камнями и песком. Эйла собиралась изготовить не одну, а несколько чаш. Предстоит поработать со шкурами, из некоторых можно сделать рукавицы, чулки или вкладки в обувку. С прочих шкурок можно свести шерсть и использовать кожу — нежную и мягкую, как у ребенка, прекрасно впитывающую влагу.

Из собранной летом медвежьей травы, листьев и стеблей рогоза, камыша, ивняка, кореньев можно будет сплести множество самых разных корзин и корзинок для готовки, сбора и хранения всевозможных припасов, а также лотки для веяния, подносы и циновки, на которых можно не только сидеть, но и сушить плоды и коренья. Из волокнистых растений, коры и конского волоса можно будет сделать веревки разной толщины, из камней — светильники (для этого достаточно выдолбить в них небольшие углубления, наполнить их жиром и скрутить фитили из сухого мха, который сгорает без дыма). Именно для этой цели она и приберегла жир хищных животных, вкус которого вызывал у нее отвращение.

Помимо прочего, у нее имелись плоские тазовые кости и лопатки, которые можно было использовать в качестве тарелок и блюд, ковшов и мешалок, пух растений, обычно используемый в качестве трута и набивки (в этом случае к нему можно добавлять птичий пух и шерсть животных), несколько кремневых голышей и орудия, чтобы обтесать их. В подобных заботах она провела уже не одну зиму, единственное, чего она действительно не умела делать, так это изготавливать оружие, — работами такого рода занимались только мужчины.

Ей хотелось делать копья, увесистые и одновременно удобные дубинки, пращи. Она подумывала и о боле, хотя знала, что овладеть ею совсем непросто. Кто умел мастерски метать ее, так это Бран… Даже изготовление такого орудия требовало немалого мастерства. Три камня обтесываются до тех пор, пока они не станут круглыми, после чего они обвязываются веревками и ремнями, при этом важное значение имеет соотношение их веса и длина связок. «Станет ли он учить этому Дарка?» — подумала вдруг Эйла.

Свет дня уже начал меркнуть, дрова к этому времени почти прогорели. Зерно впитало в себя воду и стало мягким. Часть его Эйла отложила в свою чашку, после чего подбавила в плетеную посудину воды и стала готовить кашу для Уинни. Корзину с готовой кашей она поставила у противоположной стены, возле того места, где обычно спала кобылка.

Сначала Эйла спала вместе с кобылкой на берегу, но потом решила, что та может жить и в пещере. Она устроила ей лежанку у самой стены, прекрасно понимая, что рано или поздно Уинни вырастет и тогда уже они не смогут спать вместе; пока же она частенько устраивалась рядом с ней.

— Думаю, хватит, — обратилась Эйла к лошадке. Она привыкла постоянно разговаривать с ней языком жестов, и та, похоже, научилась воспринимать некоторые из обращенных к ней сигналов. — Надеюсь, с тебя этого будет довольно. Хотела бы я знать, насколько долги здешние зимы.

Она была раздражена и подавлена. Если бы уже не стемнело, она бы отправилась на прогулку. Или, скорее, пробежалась бы по округе.

Заметив, что лошадка стала поедать кашу, Эйла протянула ей охапку свежего сена.

— Уинни, ты и это пожуй. И смотри не съешь мою посудину!

Она принялась ласково поглаживать и почесывать кобылку.

Стоило ей прекратить это почесывание, как Уинни ткнулась мордой ей в ладонь и подставила другой бок.

— Все бы я тебя чесала… — улыбнулась Эйла, покорно выполнив немую просьбу животного. — Постой, у меня есть идея…

Она подошла к той стене, возле которой были сложены различные материалы, и быстро отыскала пучок сухой ворсянки. После того как цветок этого растения засыхает, на его месте появляется вытянутая яйцевидная усеянная шипами шишка. Она отломила одну из таких шишек и стала легонько чесать ею бок Уинни, млевшей от удовольствия. Тщательно расчесав всю шерстку кобылки, Эйла обняла Уинни за шею и легла на мягкое сено рядом с ней.

Эйла мгновенно очнулась ото сна. Какое-то время она лежала с открытыми глазами, пытаясь понять, что же произошло. Что-то было явно не так. Откуда-то повеяло холодком, потом послышалось какое-то непонятное сопение. Впрочем, Эйле могло и почудиться — все звуки заглушало шумное дыхание лошади. Может, это сопение доносилось из глубины пещеры? Понять это было трудно, тем более что в пещере стояла непроницаемая темень. Мрак… Вот те раз! Она не видела и тлеющих угольков! Она лежала как-то не так. Стена находилась не с той стороны, холодный поток воздуха… Стоп! Она явно слышала какое-то сопение и покашливание! «Почему я лежу на месте Уинни? Должно быть, я заснула, забыв подбросить дров в костер. Вот он и погас. С тех самых пор, как я попала в эту долину, подобное не случалось со мной ни разу…»

Эйла похолодела от ужаса. У нее не было ни слов, ни жестов, которыми она смогла бы выразить возникшее в глубине души страшное предчувствие. Мышцы ее спины напряглись. Где-то рядом творилось что-то непонятное. И это было как-то связано с потухшим костром. Она нисколько не сомневалась в этом.

Это чувство ей было знакомо. Впервые Эйла испытала его той самой ночью, когда она украдкой последовала за Кребом и прочими мог-урами в маленький грот, находившийся в дальнем конце Пещеры. Креб тут же почувствовал ее присутствие. Именно почувствовал. Почувствовал, а не увидел… Необъяснимым образом и она тут же ощутила, что ее обнаружили. Впоследствии подобные вещи случались с ней не раз и не два. Скажем, она ощущала на себе взгляд Бруда — даже когда стояла спиной к нему. Она чувствовала ту лютую ненависть, которая жила в глубинах его сердца. Незадолго до начала землетрясения она уже знала о том, что Клану угрожают разруха и погибель.

Но раньше это чувство не было столь сильным. Ею овладели тревога и страх, никак не связанные ни с потухшим костром, ни с опасением за собственную жизнь. Ее тревожила судьба другого существа.

Эйла бесшумно поднялась на ноги и направилась к очагу, надеясь найти хотя бы один тлеющий уголек. Увы, очаг уже остыл. Она почувствовала непреодолимое желание облегчиться и направилась к выходу из пещеры. В лицо ей пахнуло холодом. Она поежилась. Снаружи бушевал холодный ветер. Стараясь держаться возле стенки, Эйла направилась к тому краю выступа, откуда она привыкла выбрасывать мусор.

На небе не было ни звездочки, однако низкий облачный слой, равномерно подсвеченный сиянием луны, позволял ей видеть окрестности. И все-таки сейчас она полагалась главным образом на слух, а не на зрение. Она вновь услышала звериное сопение, увидела метнувшиеся к пещере тени и потянулась к поясу, чтобы достать свою пращу. Увы, той не оказалось на месте. Зная о том, что огонь отгонит от ее пещеры всех непрошеных гостей, Эйла потеряла свою всегдашнюю бдительность и, похоже, могла поплатиться за это. Костер погас, и молодая кобылка тут же привлекла к себе внимание неведомых хищников.

И тут она услышала хриплый лай, похожий разом на кашель и на мерзкий хохот. Он доносился со стороны ее пещеры. Уинни испуганно заржала. Кобылка находилась в пещере, вход в которую был перекрыт гиенами.

Гиены! Их безумный хриплый смех, их грязная пятнистая шкура, покатые спины, хилые задние лапы не могли не вызывать омерзения и раздражения. Ей вновь вспомнился истошный вопль Оги, беспомощно взиравшей на то, как ее сына уносит это гнусное животное… Теперь они пришли за Уинни.

У Эйлы не было пращи, однако это не остановило ее. Уже не впервые в подобных случаях она действовала импульсивно, не думая о собственной безопасности. Она бесстрашно ринулась к пещере, грозно крича и потрясая кулаками:

— А ну-ка пошли прочь! Вон отсюда!

Эти слова были произнесены ею вслух, пусть у них существовали и беззвучные соответствия.

Хищники отпрянули назад. Отчасти из-за уверенности, с которой на них набросилась Эйла, отчасти потому, что из пещеры все еще тянуло дымком. Существовал и еще один немаловажный фактор. Гиены успели привыкнуть к тому, что запах Эйлы сопровождается запущенными в них камнями.

Эйла принялась метаться по пещере, пытаясь отыскать свою пращу. Она решила, что с этого времени отведет для нее особое место.

Найти пращу ей так и не удалось. Пришлось взять камни, использовавшиеся для приготовления пищи, благо их не нужно было искать. Завидев перед входом гиену, она тут же швырнула в нее увесистый голыш. Гиены предприняли еще несколько попыток ворваться в пещеру и вскоре поняли, что лошадка не станет для них легкой добычей.

Эйла вновь нырнула в глубь пещеры, чтобы пополнить запас камней, и заодно прихватила с собой палку, на которой делала зарубки, позволявшие ей вести счет времени. Она провела остаток ночи рядом с Уинни, готовая при необходимости отбиваться от хищников этим нехитрым оружием.

С трудом ей удалось побороть сон. Незадолго до рассвета Эйла немного вздремнула, но, едва солнце показалось из-за горизонта, она выбралась на каменную полку, держа в руках пращу. Гиен рядом с пещерой уже не было. Она вернулась в пещеру, чтобы накинуть на себя теплую шкуру и обуться. Ночью заметно похолодало. Изменилось и направление ветра — теперь он дул с северо-востока и то и дело врывался в ее пещеру.

Она взяла мех и по узкой крутой тропке сбежала вниз. У кромки берега вода подернулась ледком. В воздухе пахло снегом. Эйла разбила тонкий лед и стала набирать воду, изумляясь той стремительности, с которой давешнее тепло сменилось холодом. Она и заметить не успела, когда это произошло. Как ей не хотелось расставаться с теплом… Перемена погоды напомнила ей, что расслабленность и благодушие едва не привели ее к катастрофе.

«Как я могла забыть о костре? Айзу бы расстроило мое легкомыслие. Теперь придется заняться добыванием огня. Остается надеяться, что ветер вновь изменит направление на северное и уже не будет задувать в пещеру. Иначе огонь мне не развести. Надо бы как-то прикрыть от ветра очаг… Да… Сухой плавник горит хорошо, да вот только слишком быстро сгорает. Может, стоит срубить несколько деревьев? Загораются они плохо, но зато горят куда дольше. Нужно будет поставить столбы и повесить на них шкуру, чтобы защитить пещеру от ветра. И дровами неплохо бы заняться. Когда выпадет снег, собирать их будет куда труднее. Прежде чем добывать огонь, я возьму каменный топор и пойду рубить деревья. Иначе его все равно задует ветром».

Возвращаясь к пещере, она прихватила с собой несколько сухих коряг. Стоявшая на краю каменной полки Уинни приветствовала ее громким ржанием и нежно ткнулась мордой в ее живот. Эйла улыбнулась и поспешила в пещеру, стараясь не обращать на Уинни внимания.

Опустив на землю наполненный студеной водой мех и бросив в угол дрова, она насыпала зерна в корзину, предназначавшуюся для кормления кобылки, и ласково потрепала животное по холке. После этого она доела вчерашнюю крольчатину, запив ее водой. В пещере стало совсем холодно. Подышав на зябнущие руки, она засунула их под мышки и, немного отогрев их, достала из-за своего ложа корзину с орудиями.

Вскоре после своего прибытия в долину она сделала несколько орудий. Она собиралась изготовить куда больше, но руки никак не доходили до этого. Достав из корзины свой старый топор, она стала рассматривать его на свету. Правильно изготовленный топор затачивался сам собой. Мелкие осколки, отскакивавшие от его режущего края во время работы, делали его только острее. Если же от топора отскакивали крупные куски, можно было с уверенностью сказать, что он изготовлен неверно. Бывало и так, что топор рассыпался на множество мелких кусочков после первого же серьезного удара.

Эйла даже не услышала стука копыт подошедшей к ней кобылки — уж слишком привычным стал для нее этот звук. Молодое животное тем временем принялось тыкаться мордой в ее ладонь.

— Уинни! — воскликнула Эйла, выронив из руки свой замечательный топор. Тот упал на камни и раскололся на несколько частей. — Это был мой единственный топор! Чем же я теперь буду рубить деревья?

«Что со мной? — ужаснулась Эйла. — Стоило наступить холодам, как мой костер тут же потух. Можно подумать, что гиены знали об этом уже с вечера. Ведь они никогда и не пытались проникнуть в пещеру. Теперь еще и топор мой разбит…»

И действительно, тут было о чем задуматься. Разом несколько дурных знаков, да еще каких. Изготовить же новый топор — дело весьма и весьма непростое…

Подобрав с земли осколки топора, она положила их возле остывшего очага, справедливо полагая, что им можно будет найти какое-то иное приложение. Она достала из ниши, находившейся за ее ложем, сверток, сделанный из шкурки гигантского тушканчика, перевязанный короткой веревкой, и направилась к берегу.

Уинни пошла было вслед за ней, однако, почувствовав раздражение молодой женщины, резко отпрянула в сторону и направилась к привольным лугам, лежавшим по ту сторону скалы.

Эйла осторожно и благоговейно развернула шкурку тушканчика. Подобному отношению к камню ее научил Друк, занимавшийся в Клане изготовлением каменных орудий. Внутри свертка лежало несколько предметов. Вначале она протянула руку к овальному камню. Он хорошо ложился в руку и имел должную твердость и упругость, что позволяло использовать его в качестве отбойника. Отбойник являлся самым важным инструментом, без которого изготовить какое-либо каменное орудие было попросту невозможно. Первый удар по кремневому голышу производился именно отбойником.

На ее отбойнике виднелось несколько едва заметных царапин, в то время как на инструменте Друка не было, что называется, ни единого живого места. Однако старый мастер не расстался бы с ним ни за что на свете. Высечь простейшее орудие может едва ли не каждый, но настоящие инструменты способен изготовить только подлинный мастер, ведающий не только секреты камня, но и то, как можно ублажить дух отбойника. Как раз это более всего волновало Эйлу, поскольку в роли мастера по изготовлению орудий она выступала впервые. Она знала о существовании заклинаний, позволяющих избежать беды, когда отбойник трескался на части, задобрить дух камня и даже переселить его в другой камень. Однако сами эти заклинания были ей неведомы.

Отложив отбойник в сторону, она стала разглядывать увесистую кость какого-то жвачного животного, желая убедиться в отсутствии трещин. Закончив осмотр костяного молотка, она взяла в руки правило — клык огромной кошки, выдранный из ее нижней челюсти, найденной Эйлой в груде костей и плавника. Так, один за другим, она переложила на землю все камни и кости, хранившиеся в свертке.

Оббиванию кремня она научилась у Друка, и не подозревавшего о том, что она наблюдает со стороны за каждым его движением. Он охотно отвечал на все ее вопросы, но в глубине души считал, что из женщины не может выйти стоящего мастера, и потому относился к ней с иронией. Существовало множество орудий, изготовлением которых могли заниматься исключительно мужчины, но никак не женщины, и потому тратить время на их обучение было по меньшей мере неумно. Орудия, предназначенные для охоты и для изготовления боевого оружия, относились к числу запретных. Впрочем, изготавливались они точно так же и на деле мало чем отличались от прочих. Нож оставался ножом вне зависимости от того, что им строгалось — копье или палка-копалка.

Еще раз обведя взглядом набор своих инструментов, Эйла положила перед собой один из кремневых голышей. Для серьезной оббивки кремня требовалось установить его на прочном основании. При изготовлении каменного топора Друк обходился без подставки (он использовал это только для самых сложных и ответственных работ). На то он и был мастером… Эйла стала искать взглядом плоский и не слишком твердый камень (иначе кремень мог расколоться). Сам Друк использовал для этой цели кость мамонта. Нечто подобное решила найти и Эйла.

Она принялась рыться в огромной куче коряг, костей и камней. Коль скоро здесь лежали бивни мамонта, здесь же должны были находиться и его кости. Подобрав с земли длинную жердь, она стала использовать ее в качестве рычага, сталкивая в кучи самые тяжелые кости и коряги. Когда она попыталась отодвинуть с ее помощью массивный булыжник, жердь треснула и разломилась надвое. Эйла подняла небольшой бивень молодого мамонта, который оказался куда прочнее жерди. Наконец она отыскала под камнями, лежавшими возле самой стены, подходящую кость. Она поволокла ее к тому месту, где были разложены ее инструменты, и тут ее взгляд упал на желтовато-серый кристалл железного колчедана, поблескивавший на солнце. Он показался ей странно знакомым, но почему — она смогла понять, лишь подобрав его с земли.

«Мой амулет… — пронеслось у нее в голове. — Она прикоснулась к кожаному мешочку, висевшему на шее. — Мой Пещерный Лев дал мне такой же камень в знак того, что мой сын не умрет…» Внезапно она поняла, что такими же поблескивающими на солнце камнями усыпан едва ли не весь берег, и поразилась тому, что не замечала их прежде. Это наблюдение помогло рассеять тревогу Эйлы, тучи, сгущавшиеся над ее головой, стали расходиться.

Отбросив камень в сторону, она подтащила кость мамонта к берегу и, усевшись на землю, зажала ее между ног. Набросив на ноги шкурку тушканчика, она взяла в руку кремневый голыш. Нужно было понять, куда именно она должна нанести первый удар. Для этого следовало прежде всего сконцентрироваться, но ей явно что-то мешало. Решив, что все дело в холодных камнях, на которых она сидела, Эйла побежала в пещеру за соломенной циновкой. Заодно она прихватила с собой палочку, дощечку для добывания огня и трут. «Как будет хорошо, когда мне удастся разжечь костер. Солнце уже вон как высоко, а теплее все равно не стало…»

Она опустилась на подстилку, разложила рядом с собой инструменты, необходимые для изготовления орудий, зажала между ног предплюсну мамонта и вновь набросила на ноги мягкую шкурку тушканчика. После этого она положила на костяное основание грязно-белый голыш и взяла в правую руку отбойник. «Что это со мной? Почему я так разнервничалась? Перед началом работы Друк всегда обращался к своему тотему, моля его о помощи и покровительстве. Может, мне следует сделать то же самое?»

Она зажала в руке мешочек с амулетом, прикрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться и расслабиться, после чего устремила свои мысли и чувства к Духу Пещерного Льва. Один старый-престарый шаман сказал Эйле, что ее дух-хранитель является частью ее самой и, стало быть, живет в ней. Она поверила ему.

Попытка обратиться к духу огромного зверя, ставшего ее защитником и покровителем, тут же успокоила Эйлу. Открыв глаза, она вновь взяла в руку отбойник.

Первыми ударами она сбила с голыша известковую корку и принялась рассматривать кремень. Он имел хороший темно-серый цвет, однако зерно оставляло желать лучшего. С другой стороны, в камне отсутствовали включения других пород. Эйла занялась его оббивкой, откладывая в сторонку самые большие осколки, которые могли еще пригодиться. Там, где она била отбойником, они были потолще, с другой стороны — потоньше, у многих из них острые грани имели сколы и зазубрины. Она собиралась использовать эти осколки для разделки шкур или туш и для жатвы трав.

Придав камню желаемую форму, Эйла взяла в руки костяной молоток. Кость, как более эластичный и упругий материал, предназначалась для окончательной доводки, ибо не могла повредить режущие края будущего орудия. Теперь все определялось точностью удара. Отслаивавшиеся при этом тонкие пластинки кремня имели вытянутую форму. В скором времени орудие было уже готово.

Оно походило на сплюснутую грушу с заостренной вершиной и имело длину порядка пяти дюймов. Поперечное его сечение представляло собой подобие вытянутого прямоугольника. Его прямые и острые режущие кромки сходились в вершине, противоположная сторона, или основание, имела округлую форму. Орудие это являлось одновременно и топором, которым рубят ветки или даже целые деревья, и теслом, с помощью которого можно было выделывать чашки и прочую утварь. Им же можно было раскалывать на части бивни мамонта или дробить кости крупных животных. Прочное и острое, оно годилось для самых разных работ.

Эйла почувствовала себя куда лучше. Теперь ей хотелось опробовать более сложный способ обработки камня. Она взяла еще один покрытый известковым налетом голыш и принялась сбивать с него хрупкую корку. Камень имел серьезный изъян — известняк уходил куда-то вглубь и не мог использоваться для изготовления орудия. Мысли Эйлы тут же приняли совершенно иное направление. Вновь нахлынули сомнения. Она положила отбойник на землю и задумалась.

Еще один дурной знак, еще одна беда… Она не хотела верить, не хотела соглашаться с этим. Эйла оценивающе взглянула на кремень, пытаясь понять, можно ли изготовить из него хоть что-нибудь стоящее, и вновь взяла в руку отбойник. Отскочивший от камня осколок требовал доводки. Эйла вновь отложила отбойник и потянулась за правилом, но под руку попался совершенно другой камень, лежавший неподалеку. Эйла и не подозревала о том, что эта случайность окажет влияние на всю ее жизнь.

Далеко не все изобретения вызываются к жизни необходимостью. Порой открытие совершается случайно, секрет состоит лишь в осознании. Все необходимые элементы существовали и прежде, но случай вдруг проявляет их неведомую дотоле взаимосвязь. Случай, или, иначе, определенное стечение обстоятельств, является существеннейшим условием открытий такого рода. Ни один человек не дошел бы до них собственным умом, то есть осознанно, не помоги ему случайность, не поддающаяся рациональному истолкованию. Молодая женщина, сидевшая на берегу реки в затерянной среди бескрайних степей долине, в этом смысле тоже не была исключением.

Вместо правила Эйла подняла с земли кусок железного колчедана примерно таких же размеров. Им-то она и ударила по осколку кремня. Возникшая при этом искра отлетела далеко в сторону и попала на комок сухой фибры, принесенный из пещеры. Над трутом поднялась едва заметная струйка дыма, однако уже в следующее мгновение искорка погасла. Все это происходило на глазах изумленной Эйлы.

Что и говорить, подобное стечение обстоятельств — вещь весьма редкая. Потребные для него элементы были налицо: Эйла всегда отличалась сообразительностью и живостью ума, она ясно представляла себе процесс добывания огня, испытывала в последнем острую потребность и не боялась экспериментировать. И все-таки понять и правильно истолковать увиденное она смогла далеко не сразу. Больше всего ее поразил появившийся над трутом дымок. Через какое-то время она пришла к выводу, что причиной его появления стала упавшая на трут искорка. Но откуда она могла взяться? Эйла перевела взгляд на камень, который она держала в руке, и ахнула.

Это был не ее камень! Она сжимала в руках совсем не правило, а один из блестящих камешков, на которые она обратила внимание только этим утром. Камни, как известно, не горят, в том же, что она держит в руках именно камень, Эйла нисколько не сомневалась. Спрашивается: откуда взялась та искра, которая заставила задымиться трут? Дым и искру она видела собственными глазами.

Эйла подняла с земли комок сухой фибры и тут же нашла на нем знакомое черное пятнышко. Она коснулась его пальцем и увидела оставшийся на коже черный след. Затем она принялась разглядывать кусок железного колчедана. Откуда могла появиться эта искра? Что ее вызвало? Она ударила этим блестящим камнем по куску кремня — ничего другого она не делала… Эйла неуверенно Ударила камнем о камень. Ничего необычного не произошло.

Эйла недоуменно хмыкнула и вновь ударила камнем о камень — на сей раз куда сильнее и резче. Из камня вылетела искра. В тот же миг в голове ее родилась совершенно безумная идея — странная, волнующая, немного страшноватая.

Она осторожно положила оба камня на шкуру, лежавшую на кости мамонта, и принялась собирать материал для разведения костра. Когда все было готово, она поднесла камни к труту и сильно ударила ими друг о друга. Отлетевшая от них искра упала на землю и тут же погасла. Эйла изменила взаимное положение камней и вновь ударила, но на сей раз удар ее оказался слишком слабым. Она повторила его и увидела, как отлетевшая от камней искорка упала прямо на трут. Дымок, поднявшийся от него, вдохновил ее на продолжение этих попыток. В тот момент, когда на трут упала еще одна искра, подул ветерок. Она ярко вспыхнула и тут же погасла.

«Ну конечно! Ее нужно раздувать!» Эйла села поудобнее и вновь ударила камнем о камень. Сильная яркая искра упала в самый центр трута. Эйла осторожно подула на фибру и, увидев, что огонек стал постепенно разгораться, добавила к ней щепочек и стружек. Вскоре над ними уже заплясал огненный язычок.