Переход

 
      Едва различимая за шорохом дождя, проникающим через овальное окно спальни, череда трех сладкозвучных нот трижды льется из будильника в изголовье, и Ноэль мягко всплывает из Лона. Так в Занебесной называют сон: слово очень древнее и означает «место, где зарождается все новое». Лучше не пытаться это объяснить! Такова первая мысль Ноэля, когда, скатившись с мшистой кровати, он в два шага оказывается в душевой колонне. Он поднимает чаги-жалюзи и смотрит, как утро выглядывает из-под одеяла удаляющихся грозовых туч. Еще один прекрасный новый день в Сейлле, ивовом городе Занебесной. Сейлле, мир лесных травостоев и лебединых заводей, мечта о старинном предместье райского сада, полнится птичьими мадригалами и дышит утренней дымкой от сотен водопадиков. Но даже этой мирной картине не усмирить беспокойных мыслей Ноэля. Настал большой день, рискованный день, когда он покинет Занебесную ради Земи.
      Предрассветные лиловые тени тянутся сквозь его сердце и омрачают тревогой: а вдруг дубликат его не поймет? Ноэль уже решил начать с объяснений, почему в Занебесной мир дубликата называют не Землей, а Земью.
      - Ваше название возникло в результате ошибки, - репетирует он вслух. - Уверен, многие в твое время догадались, что жизнь и сама Солнечная система созданы разумом.
      «Многие в твое время…» Ноэля коробит от корявого оборота. «В мое время?» - переспросит дубликат. Ну и как Ноэлю связно изложить все, что случилось в течение разделяющей их бездны веков? Огорошить тем фактом, что человечество вымерло задолго до того, как сигналы его теле- и радиопередач достигли ближайшего монитора Контекста в галактике Андромеды?
      Сможет ли дубликат поверить в Контекст, если первым делом узнает, что саму его жизнь определил дефект в Разумном Мироустройстве? Как подать тот факт, что монитор в Млечном Пути засбоил и всеведущий Контекст так и не узнал, что на третьей планете в системе Солнца зародился разум, - до того как неразумные создания сами себя уничтожили?
      Сливная ниша спускает воду, и пока Ноэль смотрит, как свивающиеся струи, журча, уносят отходы в подземные камеры, у него мелькает случайная мысль: надо рассказать про древомильцев. Ну конечно! «Занебесная выращивает нам все, даже крышу над нашей головой, наших древомильцев… наши дома». Прямо так и сказать: дома.«Контекст спроектировал наши дома, чтобы они о нас заботились». Надо использовать расхожие, общие слова, чтобы объяснить неизвестные.
      Вдохновенная догадка захватывает Ноэля целиком, и он продолжает вслух, радуясь энергичной уверенности в собственном голосе:
      - Давай я расскажу про биотекстуру и как безупречно увязано все, даже наши выделения.
      Он останавливается. «А двойнику это слово известно?» Лучше будет сказать отходы.
      - То, что ты спускаешь в канализацию… хотя у нас таковой нет, не только способствует росту твоего собственного древомильца, но и сообщает ему о твоем здоровье, поэтому он выращивает именно те питательные вещества, которые тебе больше всего нужны.
      «Вот так, правильно. Начни с этого. С дома. Тогда ему будет легче расслабиться».
      В гладком озерце посреди душевой колонны отражается худощавый, белый, как творог, юноша с узкими костлявыми плечами. Ноэль придирчиво изучает свое отражение, зная, что во многом дубликат будет походить на него: жидковатые пряди мышиного цвета, отброшенные со лба, прямоугольного, как кусок мрамора; зеленые глаза, у зрачков коричневые, словно запекшийся на солнце торф; обрубки бровей, птичка морщины над бесформенной бульбой носа и изящный рот, который мог бы показаться женственным, если бы не широкий, как бумеранг, подбородок.
      Вдалеке ворчит на прощание гроза.
      - Привет. Я Ноэль. Я - это ты, твой клон через два миллиона лет в будущем.
      «Чушь», - одергивает он себя, а после нажимает узловатый рычажок, выпуская бодрящий спрей из резервуаров в листьях, куда собрал дождевую воду его древомилец.
      - Привет, я Ноэль. Через два миллиона лет Мироустроитель, потерявший вашу галактику, найдет твою лопатку. Я - воспоминание о тебе, выращенное из этой косточки.
      Солнечный свет сыплется сквозь ветки золотой трухой. Под пологом ивовых ветвей Ноэль сидит, скрестив по-турецки ноги, на мягком дерне и вглядывается в лицо своей inamorata

, запоминая ее черты, сознавая, что, возможно, никогда больше ее не увидит. Это последнее их свидание. Най'а смотрит на него напряженно и беспокойно теребит складки туники. Ее сивиллова красота вибрирует умом, переливается черным, словно сотканная из тьмы собственных зрачков.
      - Что если он мне не понравится?
      - Это же буду я, - голос Ноэля звучит удрученно, он перестает шнуровать бриджи. Сколько раз он уже ей объяснял? - Мы идентичны.
      - Генетически, - упрек в ее голосе становится отчетливей. Сколько раз она это повторяла? - Но он не ты. Он твой двойник, дубликат.
      - Он тебе понравится, - слова со вздохом вырываются из потаенного места в душе, куда он прячет воспоминания о ней. - Ему необходимо нравиться тебе.
      Най'а подается вперед.
      - А что если ему не понравлюсь я?
      - Это нереально. - Он берет ее руки в свои. - На Земи нет никого красивее тебя. - Объективно это верно. - Ведь ты - храмица, а значит, сама красота.
      - Тогда почему ты меня бросаешь?
      Пессимистическое «но я-то не компьютерное создание храма» едва не слетает с его губ.
      Черные, как порождение тьмы, глаза всматриваются в его лицо, стремясь заглянуть в душу.
      - Ты анамнестик. И что с того?
      - Ну да, ну да…
      Само это слово звучит гадко. Анамнестик… Анамнестик… Будто не говоришь, а чихаешь. И ведь значит оно всего-то «помнящий о прошлом».
      Най'а непримиримо хмурится.
      - И каково, по-твоему, будет этому двойнику, когда он из-за тебя тут застрянет?
      - После всего, что выпало на его долю? Замечательно!
      В этой части препирательств он приводит логические доводы. Но таким разговорам не будет конца, пока он не оправдает сердечные порывы. Ничто другое ее не интересует. За последние двенадцать лун, пока она помогала с приготовлениями к нуль-переходу, они разыгрывали множество вариантов этого спора. Ноэль хмурится, словно разгадывает шифр в покачивании теней под кроной ивы.
      - Его жизнь - игра случая. На Земи преуспевают лишь хитрые и изворотливые. Те, кто продает и покупает с алчностью и сноровкой большими, нежели любовь. Остальные же плывут по течению, подталкиваемые событиями. Уверен, он - один из последних.
      - Ну и что? - голос пресекается от избытка чувств. - Это случилось два миллиона лет назад, Ноэль. Ему уже не больно.
      - Но мне больно, Най'а. - Заметив, что стискивает ее пальцы, он разжимает руки и встает. - Ты же знаешь, что такими, как я, движет сострадание. - Ее скептический взгляд заставляет его продолжать. Сегодня слова Ноэля звучат весомо, ведь произносятся они в последний раз. - У меня есть древомилец. У меня есть ты. У меня есть вся Занебесная, и она готовит меня к успеху на Земи. Как я могу бросить его там, если у него нет ни одного из этих преимуществ?
      - Твое место здесь, со мной.
      - Ты храмица. Твое место в Занебесной. А я… Посмотри на меня. Я воспоминание о Земи, кризис изъянов.
      - И что ты хочешь этим сказать? - Она откидывается на локти, смотрит на него снизу вверх полуночными глазами. Она игнорирует завуалированный довод, мол, «помнящие делают нашу культуру сильнее», и переходит прямо к очевидной истине: - Дубликатам тут тяжелее.
      Ей нет нужды объяснять. Дубликаты-двойники помнят Земь - а в Занебесной это всегда травма. Некоторым древомильцам так и не удается успокоить своих новых хозяев, если не стереть их память. А в Лоне дубликаты попросту бесполезны.
      Вот тут заключается истинная трудность. Вот почему управляющие Мироустройством не одобряют замен. Управляющие - добрые соседи из гиперпространства, из Контекста, которые зовут себя Три-Сьерра: им кажется, такое словосочетание приятно для слуха человекообразных. Взаимозамена между Занебесной и Земью - процесс сложный и мучительно многогранный и для управляющих, и для хра-мицы; ноша настолько тяжелая, что снести ее способна одна лишь любовь. Разумеется, Най'а его любит. Ведь Контекст именно такой ее создал. Най'а поднимается, фактически складывая оружие.
      - Значит, взамен кризиса изъянов я получу кризис без изъяна. Повезло же мне.
      - Это мне понадобится везение. - Улыбаясь, он пытается обратить свои слова в шутку.
      - Так тебе сказали Три-Сьерра? - Взмах руки, и ивовые плети раздвигаются, как занавеси, открывая янтарно-сказочную панораму перекатывающихся холмов с древомильцами среди хвойных лесов, вересковых пустошей и озер, где отражается небо. - Сказали: испытай свою удачу?
      - И не раз предостерегали. Сегодняшний переход - предварительный. Им нужно откалибровать приборы. «Учитываю ли я стохастические опасности путешествия через нулевой портал? Сознаю ли я, что будет, если вакуумные флуктуации хотя бы в малом отойдут от установленных…» Ну… завтракать я тогда начну с динозаврами. - Он берет ее за руку и выводит из переливчатых теней на безжалостный свет. - Удача - сфинкс с острыми когтями!
      Красная луна восходит гигантским горнилом. Ноэль целует Най'ю, и девушка прижимается к нему.
      - Мы любим друг друга, - горячо шепчет она. Ноэль щекой чувствует исходящий от нее жар. - Возьми на счастье.
      - Нуль-портал открыт! - с безопасного расстояния возвещают управляющие, окутанные тьмой среди желтых сосен. - Пороговое ограничение пятнадцать минут. Поспеши!
      Беспокойный взгляд через плечо Ноэля упирается в обтекаемые лица, бесстрастно наблюдающие из темных недр леса. Эти маски-иероглифы не сулят милосердия, и если он не вернется после четверти часа на Земи - фр-р! - сами струны, сплетающие его атомы, разовьются… И от него не останется ничего, даже призрачного отпечатка в вакууме.
      Последнее «прощай» полыхает во взглядах, которыми они обмениваются с Най'ей, и он поворачивается к нуль-порталу. Это пустая полянка, на которую сквозь кроны ложится косой лунный свет. Он приближается осторожно, сердце у него колотится, но голову все-таки держит высоко, как слепец, пока управляющие не восклицают разом:
      - Сейчас! Сейчас, Ноэль! Не медли.
      Он бежит по пружинящей траве. Лунный свет нарастает пенным буруном. На безумное мгновение он чувствует себя всеми покинутым, затопленным горем. А потом вдруг подошвы его сандалий с чавканьем опускаются на асфальт. Галогеновый свет душит лунный. Пазухи носа и рта ему обжигает затхлая вонь отходов и аммиака с реки. Поляна и сосны сменились соборными арками внушительного моста. С перекладин его приветствует сонный голубиный хор, а в отдалении сияет огнями электрическое ожерелье другого моста-колосса.
      Одинокая фигура в кедах, мешковатых джинсах и темной куртке с капюшоном прислонилась к железным перилам в конусе призрачного фонарного света. Когда Ноэль вышел из косых теней от гигантских опор моста, незнакомец повернулся и дернулся в сторону так резко, что с головы у него съехал капюшон, открывая пугающее отражение Ноэля, идентичное, если забыть про сбритые виски и ржавые полоски бакенбард.
      - Какого черта…
      - Не бойся.
      Ноэль вышел из темноты в облачении Занебесной: серебристой блузе с широким воротом, светлых, затейливо зашнурованных бриджах и высоких сандалиях. В смазанном серебристо-оранжевом свете он казался архаичным, сиротливым призраком, его длинные волосы разметал речной ветер.
      - Я не причиню тебе вреда.
      - Эй, ты… не подходи!
      Ноэль застыл на скользком асфальте.
      - У меня мало времени.
      - Вот черт! - Потрясение дубликата вырвалось невнятным шепотом, глаза у него расширились, все тело напряглось в готовности бежать. - Ну надо же! Ты кто такой?
      - Ноэль. - Попытавшись улыбнуться, Ноэль выдавил гримасу. - Я твой клон.
      Последнего слова дубль явно не понял.
      - Ноэль? Мой близнец или еще кто?
      - Вроде того. - Вздернув подбородок, Ноэль протянул правую руку, намереваясь спросить: «Как тебя зовут?», а дубль, будто Ноэль занес над ним кулак, попятился, бормоча:
      - Нет у меня никаких братьев.
      И слишком поздно, лишь после того, как сила тяготения взяла свое, Ноэлю вспомнился маленький твердый предмет, который Най'а вложила ему в руку.
      Звякнув, точно хрупкая льдинка, нефритовая монетка запрыгала по грязному асфальту. «На счастье», - сказала Най'а… Ноэль уставился на… Ну, само это слово считалось в Занебесной кощунством: обол. Такой есть у каждой храмицы. Ядро ее метаболизма, бесконечность в песчинке, монетка судьбы. Она напрямую связывает храми-цу с Контекстом. И это родство так тесно, что его не выразить трансчеловеческим языком, а когда храмицы пытаются вместить его в слова, когда вслух излагают свои наблюдения из гиперпространства, пытаясь метафорами перевести на уровень органического бытия, их речь звучит оскорблением: «Разум - наезженная колея Контекста… Жизнь - кошель голодных призраков… Самая грязная часть тела - рот, и все произнесенное - испражнения». Храмицы рано научаются избегать разговоров о Контексте, люди их и не спрашивают, а обол девушки обычно прячут на наименее грязной и, как правило, скрытой части тела.
      И сердце Ноэля заходится - не только потому, что обол Най'и скачет по земле, но и потому, что он понимает: пока Най'а разлучена со своим оболом, Контекст не способен регулировать ее биокине-зис. То есть через несколько дней она умрет.
      Обол же замедлил бег и лег между кедами дубля, и двойник присел, чтобы его подобрать.
      - Отдай! - Настоятельный приказ спугнул «близнеца», и когда Ноэль решительно шагнул вперед, парнишка бросился бежать. - Эй! Он мне нужен!
      С воплями Ноэль ринулся следом.
      Почти беззвучно дубль сбежал с освещенной набережной на тенистую тропку и, натянув на голову капюшон, растворился в тенях сонных улиц.
      Закат ложится на западе слоистыми полосами. Под соснами - скелетные силуэты управляющих, эти светящиеся лица обтекаемы и выпуклы, как у мурен. Глядя на них, Ноэль и Най'а понимают: смерть - последний приют в Занебесной. Никто здесь не умирает от несчастного случая, своей или чужой руки. Контекст моделирует все душевные порывы, чтобы они постепенно вели к сокровенной радости, уготованной всем.
      - Но если твой дубль не поменяется с тобой местами или попадет сюда без обола, как мы, Три-Сьерра, поможем Най'е? На Земи мы бессильны, и у нас нет способа вернуть обол.
      Их гипнотические голоса безмолвны.
      - Мы дали тебе исчерпывающие инструкции. Ты не должен был брать с собой ничего, помимо одежды на теле.
      Легкий ветер полнится ароматами великого леса. Ноэль вдыхает пряный запах сосновой смолы и не успевает открыть рот, как Най'а произносит:
      - Я уже говорила. Это я в последний момент навязала ему обол. Не хотела жить, если он не вернется, если в ваши расчеты вкралась ошибка.
      Ноэль ждет ответа. Но слышит лишь стук своего сердца. Рубиновые огни скользят за деревьями. На фоне изукрашенного драгоценностями мира тенями движутся управляющие, держат совет. Журчат голоса.
      - Если твой двойник попадет сюда, пусть принесет обол, или не пройдет нескольких дней, как Най'а примет сокровенную радость. А без нее твой двойник лишится храмицы. Тогда Три-Сьерре придется создавать ему особые условия. Нам не нужны лишние хлопоты.
      По пути назад к древомильцам под долгими и пурпурными вечерними тенями Ноэль признается:
      - Он не тот, на кого я рассчитывал.
      - Ты имеешь в виду дубля?
      Ноэль рассеянно смотрит на ковер еловых иголок и случайно подобравшиеся к тропинке грибы.
      - Он выглядит как я, но он не я.
      - Конечно, он не ты.
      В неверном свете звезд, ведь луна еще не взошла, Най'а останавливается, волнистые волосы ложатся ей на плечи, и в глубине ее зрачков клубится чернота.
      - Он живет на Земи, Ноэль. Чего ты ждал?
      - Я думал… Ну, я думал, что лучше знаю его. - Он поднимает изумленный взгляд и видит лицо, печаль которого вот-вот выплеснется через край, словно вода из ведра. - Он не узнал меня. Я для него был лишь призраком. А теперь я понимаю, что и для меня он не более чем призрак. Весь их мир, Най'а, лишь обернувшийся кошмаром сон.
      - Что ты собираешься делать?
      - Отправлюсь туда, как и планировал. - Решительным шагом он направляется к древомильцам. - Теперь другого выхода нет. Я разыщу твой обол.
      - Ты? - Крепко взяв его за локоть, она всматривается в него напряженно, старается обуздать надежду. - Ты вернешься? Ко мне?
      Удивление в ее голосе чуть умеряет его разочарование.
      - Ты была права, Най'а. Тебе он не понравится. Прости… прости, что я увлекся этой безумной затеей. Я найду обол и непременно вернусь.
      - Если тот, другой, его не потерял, - шепчет Най'а.
      - Я найду его, - шепчет в ответ Ноэль.
      Держась за руки, они неспешно покидают лес и оказываются на краю озера, расчерченного тенями стволов, словно зебра. Они садятся на сланцевый уступ над галечным пляжиком, и Ноэль погружает лицо в ее волосы, вдыхает глубоко, вбирает в себя запах ее естества, который намерен взять с собой.
      - Мы всегда будем вместе, - заверяет она, - даже если ты не вернешься.
      - Вернусь.
      - Эта уверенность останется здесь, в Занебесной. - Проникший в щель среди облаков лунный луч ложится им под ноги кинжалом. - На Земи нет уверенности ни в чем, Ноэль. Ни в чем, помимо гибели.
 

Шифрованный циферблат часов

 
      Солнечный свет золотой пудрой сыпался меж ветвей. Сидя на спинке парковой скамейки, подтянув на сиденье ноги в кедах, Леон рассматривал кусочек нефрита, который выпал вчера у его двойника. Меньше четвертака, больше никеля, тоньше десятицентовика и на ощупь такой, словно его из морозилки вынули. Сколько ни сжимай кругляшок в ладони, сколько ни выставляй на солнце, все равно остается прохладным. На обеих полированных сторонах по девять точек: «………» - и ничего больше.
      - А вот Причастие! - забормотал он на манер зазывалы, когда мимо прошаркал потенциальный покупатель. - Меловая Пыль. Смоляной Ангел. Причастие.
      Подошел Черепаха, при пожатии сунул ему в ладонь наличку, а заодно незаметно забрал кодированную цветом промокашку, чтобы в дальнем конце парка обменять на их долю. Скучища, временная работенка, когда нет ни шанса сбыть товар на сторону или стырить наличку. Но ему нравилось сидеть в парке: зашибаешь достаточно, чтобы еще через четыре месяца завести собственную базу и выйти на опт. Обычно мозги его так и вибрировали в предвкушении сногсшибательных перспектив. Но не сегодня. Нефритик успокаивал.
      - Кому Причастие? Меловую Пыль? Смоляного Ангела?
      - Что это у тебя, Леон? - мягкий голос, перекатывавший слова, как черничины, принадлежал единственно важному для него человеку на свете. - Дай посмотреть.
      Не оборачиваясь, он поднял зеленый кружочек, и аккуратные ноготки фиалкового цвета ловко выхватили его. И тут же последовал краткий вдох удивления. Он криво улыбнулся солнечной лужайке.
      - Холодный, да?
      - Как лед. - Она скользнула на скамейку, устроилась у него между ногами. В огромных солнечных очках, длинной черной блузе, блестящих брючках в обтяжку и зашнурованных ленточками сандалиях до колен она казалась тоненькой, как тень в полдень. - Что это?
      - Откуда мне знать?
      Он рассказал, как ночью под мостом утащил нефритик у своего близнеца.
      Отблески камня мелькали отражениями в очках девушки, пока она вертела кружочек в пальцах.
      - Ты под кайфом был?!
      - Ха!
      Собрав стриженые волосы подруги в кулак, он легонько встряхнул ее голову.
      - Честное слово?
      - Зуб даю. Как свое отражение увидел. Только с длинными волосами. - Он уставился в послеполуденные тени на мозаичной дорожке, точно пытался решить геометрическую задачку. - Как, по-твоему, кто он?
      Снова пришел Черепаха, и во время передачи Тейма вложила монетку меж губ в персиковой помаде. Холодок обжег ей зубы, и боль зазвенела у нее в душе горестным пониманием, что она сидит на этой парковой скамейке, где за деньги можно купить самое отчаянное счастье на планете - а сама она этого счастья не хочет. Живо вспомнились обкуренная грусть матери и неоплаканное одиночество сестры, уставшей от всего, кроме синего дыма в стеклянной трубке кальяна. Она выплюнула нефритик.
      - Эй!
      Леон перемахнул через нее по-лягушачьи, едва не сбил с ног Черепаху и одним прыжком догнал катящуюся меж трещин и окурков монету.
      - Да что на тебя нашло, Тейма?
      Через черные очки подруга пригвоздила его сердитым взглядом.
      - Твоя штука хотела мои мозги съесть.
      - Ну да?! - С бессильной ухмылкой он поднял монетку. - Ага, значит, ты тоже заметила.
      Тейма нахмурилась, переваривая свое возмущение, а после понизила голос:
      - Жуть от нее, Леон. Лучше выбрось.
      - С ума сошла?
      Крутанувшись на каблуке, он вернулся и сел на скамейку, держа перед собой нефритик. Камешек холодно блеснул на солнце.
      - Тут какая-то магия, детка.
      Бритвы звезд брайлем вырезают знаки слепого случая в небесах. Ноэль один шагает по дорожке заброшенного сада за Сейлле. Рассеянный лик луны освещает путь средь узловатых одичавших яблонь и замшелых камней разрушающейся стены. Крах Отшельник, звероватый коротышка в одежде из сыромятных шкур трофейных животных, спустился с предгорий бескрайнего вереска и серебряных дней, где стоит его каменная хижина. Вот уже восемьдесят циклов каждое полнолуние Крах встречался с Ноэлем и другими беспокойными анамнестиками среди сумрака деревьев в синем безмолвии лунного дыма. Драма связывает их: декорации дикого мира, сломленного мира.
      Крах, как и Ноэль, анамнестик, но в отличие от своего пылкого ученика Отшельник давно бросил данный ему древомилец, чтобы жить собственным умом и добычей с пустошей. Сейчас он невозмутимо восседает среди поганок и репейника в амфитеатре запущенных садовых террас.
      - А, это ты, Познай Эля! - Эхо разносит его голос меж лиственниц, увитых плетями гороха. Среди приверженецев Краха был один дубль, раввин на Земи, и от него Крах узнал, что Эль - библейское имя Бога, и теперь не упускает случая радостно напомнить Ноэлю, что его имя означает «рождаться», добавляя: мол, если ты родился в Занебесной, то уж точно познал Эля. Крах умеет отпускать шутки, но он не духовный учитель в традиционном смысле, и если на него поднажать, неохотно признает: «Мир сам по себе священное писание».
      Ноэль тяжело садится на землю. С рыданиями рассказывает о случившемся.
      - Во-первых, возьми себя в руки. - Крах подается вперед; звякают, сталкиваясь, вплетенные в сальные косицы бусины. - Земь не место для глупцов с расстроенными нервами.
      - Мне вообще не следовало туда отправляться.
      - Верно. А теперь ты отправляешься снова. Поскольку должен. - Исходящее от него внутреннее спокойствие заставляет Ноэля собраться, рыдания замирают. - Вот почему ты послал за мной.
      Ноэль утирает рукавом слезы.
      - Твой дубль - не ты. - Крах отклоняется снова. Монголоидные глаза напоминают шрамы. - Повтори.
      - Мой дубль - не я.
      - На Земи люди ежеминутно умирают по ошибке или из-за злого умысла.
      Голова Ноэля тяжело повисает.
      - Тут нет ничего нового, Крах.
      Темно-медная кожа Отшельника словно впитывает лунный свет.
      - Кем бы ни был твой дубль, он страдал. И он опасен.
      - Древомилец меня подготовил. - Гнев подталкивает Ноэля. - Послушай, старик, из-за тебя я стал задумываться о том, чтобы поменяться местами с дублем. - Он обвиняюще вскидывает голову. - Ты ведь проповедуешь естественную жизнь, так? Мол, надо быть верным своей истинной природе. Вот так я и решил поступить. Жить в диком и сломленном мире. Это должно было стать актом сострадания, а обернулось кошмаром. И я не знаю, смогу ли все исправить. Возможно, я не вернусь. Поэтому пришел попрощаться.
      - Чем хорошо прощание, Познай Эля? - Крах сияет, бесконечно довольный собой, мудрый странник, охотник на антилоп и афоризмы, и гордо выдает старинный трофей: - Мы машем, показывая, что наша рука пуста. Пустая рука, полная тоски.
      - Думаю, это попадает под категорию казуистики.
      - И подобные слова говорит человек, который получает свое пропитание от дерева. - Крах разражается лающим смехом. - Когда приходится самому себя кормить, быстро понимаешь, что «Привет» и «Прощай» в самом деле случаются. Пустота и Наполненность. Выбор есть лишь в мечтах, а большинство не умеет мечтать и потому не имеет даже такого.
      Ноэль опускает голову.
      - Сомневаюсь, что хоть когда-то тебя понимал.
      - Хорошо. - Коричневые и твердые, как кирпичи, руки Краха ложатся на плечи Ноэля. - Значит, когда вернешься, нам будет о чем поговорить.
      Закат заложил запад змеями-полосами. Леон и Тейма стояли под стальными опорами колоссального моста.
      - Вот тут я его видел. - Леона подгонял адреналин, не давая стоять спокойно. - И я сдрейфил! Он хотел поговорить, назвал свое имя. А у меня крышу снесло. Я просто сбежал!
      - Ну не совсем же она у тебя поехала. - Подобравшись сзади, Тейма запустила руки в карманы его черной куртки на молнии. - Ты стащил нефритик.
      Он прижимается к ней спиной.
      - Ага.
      - Как его звали?
      - Джоэль… нет… Ноэль. - Достав из кармана нефритик, он повернулся в объятиях Теймы, едва не коснувшись ее носом. - Я подумал: если мы придем сюда вдвоем и его штуковину прихватим… ну, туда, где я ее получил, может… может, мы что-нибудь почувствуем.
      Со дна ее медовых глаз поднялось согласие. Она сжала ладони поверх его, и обол из двух миллионов лет в будущем на мгновение превратил сумерки в пылающий меч. Когда жгучее лезвие вернулось в ножны темноты, черная мысль одновременно омрачила обоих. Какой-то ангел решительно и бесповоротно изгнал всю их планету во тьму случайностей и преступлений, а после удалился в неведомый, запретный, яркий мир, оставив их в серой безвестности, где становится все темнее.
      Оба разом отпрянули, и обол звякнул об асфальт.
      - Господи, Леон! - Тейма уставилась на него сквозь пелену жарких слез. - Господи Боже! Что это было?
      - Хрена я знаю! - Хмыкнув с угрюмой бравадой, Леон присел над оболом, но не коснулся его.
      - Ты тоже это почувствовал, Леон. - Она попятилась. - Я почувствовала, как ты почувствовал.
      Он передернул плечами.
      - Ну, почувствовал. Словно сделал глубокий вдох очень холодной ночью. В каком-то далеком-далеком месте. И внутрь тебя забирается нереальное одиночество, будто дома у тебя вообще нет.
      - Это проклятие, Леон! - Она все пятилась. - Такое ощущение, будто нас прокляли.
      - Проклятие?! - Он натужно рассмеялся. - Где ты этого набралась, Тейма? В воскресной школе?
      Она перевела взгляд на реку, серую как асфальт, на красный мазок, зависший в небе.
      - Только не говори, что сам туда не ходил.
      - У нас воскресенье ничем не отличалось от будней: смотри не попадись под ноги пьяной мамаше и ее обдолбанным хахалям.
      Леон подобрал обол, и чувство ущербного одиночества пропало: утекло ему в душу, забралось поглубже и принялось осматриваться в самой ее сердцевине, о которой он даже не подозревал. И словно издалека он услышал собственный голос:
      - Рассерди ее, и если она не даст тебе оплеуху, то прижжет сигаретой шею. Под волосами, где не видно.
      Тейма все отводила глаза, точно стыдилась.
      - Оставь эту штуку здесь, Леон. Пойдем. - Все еще не глядя на него, она протянула руку. - Пойдем, приятель. Пора убираться отсюда.
      Спрятав нефритик в карман, Леон рывком поднялся, взял Тейму за руку, и вместе они поспешили в лиловую ночь. Странность последовала за ними. Их шаги отдавались гулким эхом, точно в пещере. Вспышки света, краткие, как от огонька спички, кружили и расплывались разводами на радужке, если посмотреть на них прямо. И грусть рыскала в их сердцах, как ветер по ржаному полю.
      - Ты его сохранил. - Остановившись, как вкопанная, Тейма уставилась на него возмущенно. - Леон! - Его имя на мгновение повисло обвинением, а после она взяла друга за локоть и потащила к перилам. - Выбрось его в воду.
      Он неловко заерзал.
      - Выбрось, не то я уйду.
      Он было обиженно выпятил нижнюю губу, но пожал плечами и отвернулся.
      - Тогда уходи.
      Ночь возносит Орион

на небо. На пустынной полянке, окруженной желтыми соснами, Многомирье кружит прозрачными радугами - точь-в-точь опрокинутый водоворот. Луна еще не поднялась, и во тьме различимы смутные воронки гипнотических фантомов - нуль-портал. Когда из леса летят крики («Иди, Ноэль! Не медли!»), Ноэль даже не оглядывается. Управляющие запретили Най'е приближаться к порталу. Он решительно шагает в многоцветную вихревую воронку.
      Портал столь тщательно откалиброван по первому переходу Ноэля, что он не испытывает ни тени головокружения. Высокие стволы с сучьями, скрипящими, как старые седла, исчезают, и в мгновение ока перед ним раскидывается ночной город. Его приветствуют выхлопы, вонь отбросов, пульсирующий запашок мусора и грохот машин. Он вдыхает этот мир, измученный запах дикого и обездоленного человечества, и, не обращая внимания на страдания и нищету кругом, на горестное завывание сирен, ищет на ночных улицах собственное лицо.
      Дубля он нашел за расчерченной граффити витриной кубинско-китайской забегаловки. Напротив его изначального «я» сидела за пластмассовым столиком молодая угловатая женщина с волосами, как обкромсанные вороньи перья. Они вполголоса ссорились, не желая привлекать к себе внимание, хотя замечать их было некому, ведь тут не было никого, кроме усталой женщины за стойкой раздачи.
      Под ногами Ноэля зарокотал гром подземки, когда, лавируя меж торопливыми пешеходами, он подошел к дверям забегаловки. Дубль увидел его, стоило Ноэлю переступить порог, и вскочил так внезапно, что опрокинул стул.
      Девушка в черном повернулась и, разинув рот, уставилась на двойника Леона.
      Ноэль подошел к дублю почти вплотную и заговорил вполголоса. Его слова и взгляд, устремленные в собственное ошарашенное лицо, сочились ядом.