Она посмотрела в сторону надгробия, которое так ярко запечатлелось в предполагаемом сне.

«Подойти, что ли?» Она нерешительно шагнула в сторону могилы. Ночные страхи все еще давали о себе знать.

«А чего я, собственно, боюсь?» Она медленно подошла к могиле. На нее она старалась не смотреть. Где-то здесь горел костер, если ночные видения — действительность, то должен остаться след. Но никаких следов кострища не было.

«Конечно, это был сон», — успокоилась библиотекарша. Она подошла вплотную к могиле. Никакой свежей земли, конечно, не было. Вся она заросла какой-то остролистной травой, и только посередине пламенел кровавыми цветами куст чертополоха.

Памятник — продолговатая конусовидная плита черного мрамора — сильно наклонился и как будто вот-вот должен был рухнуть в заросли бурьяна. Надписи на камне было не разобрать. Проступали какие-то буквы, но они были, казалось, замазаны грязью. Библиотекарше стало нестерпимо любопытно: кто же здесь похоронен? Она смочила в лужице ладошку.

«Не делай этого! — говорил ей внутренний голос. — Беги отсюда!» Но мужественная дама не послушалась рассудка. Она провела мокрой рукой по надписи. Та стала четче, рельефнее. Теперь вполне можно было прочитать.

Старинными витиеватыми буквами на камне было написано:

Ниже стояла дата рождения.

Это была ее дата рождения!

Вначале Петухова ничего не поняла.

«Что за странность, — подумала она, — однофамилица моя? Тоже Валентина и тоже Сергеевна! И год рождения мой». Это не укладывалось в голове. День внезапно померк. Казалось, ночные видения обступили ее вновь.

А когда же она умерла?

Надпись, свидетельствующая об этом, была все еще скрыта грязью. Снова дотрагиваться до камня было неприятно и даже страшно. Валентина Сергеевна достала из кармана кофты носовой платок и намочила его в луже. С мокрым платком в руке она в нерешительности стояла подле памятника. Любопытство подталкивало ее, страх не давал поднять руки. Наконец любопытство пересилило. Она осторожно провела мокрой тканью по едва проступавшим из грязи цифрам. Потом с внезапно появившейся смелостью лихорадочно заработала платком. На камне четко и рельефно проявились цифры. Это был нынешний год. Судя по дате, ей осталось жить тринадцать дней. Валентина Сергеевна нисколько не сомневалась, что надпись эта напрямую связана с ней.

Не помня себя, схватила она корзину с уже ненужными вчерашними грибами и побежала куда глаза глядят.

Буквально через полчаса она машинально отметила, что стоит на околице Лиходеевки. Здесь Валентина Сергеевна постаралась взять себя в руки. Вот наконец и дом, где она остановилась. Едва кивнув удивленной хозяйке, которая копалась во дворе, Валентина Сергеевна проскользнула в свою комнату и, не раздеваясь, бросилась на кровать. Сердце бешено стучало. Мысли лихорадочно скакали. Страшно разболелась голова. Ужас переполнял все ее существо.

Заглянула хозяйка. Поинтересовалась, где была постоялица. Та ответила, что заблудилась.

— А где ты, милая, ночевала? — продолжала расспрашивать бабка.

— Да в лесу, под деревом, — односложно ответила библиотекарша.

— Вымокла небось? — не отставала старуха.

— Устала я очень, отдохнуть хочу.

— Ну ладно, отдыхай. — Старуха вышла. Валентина Сергеевна забылась в тяжелом сне. Вечером за столом библиотекарша пила чай, без аппетита жевала кусок пирога с капустой и молчала. Старуха с любопытством поглядывала на нее, вздыхала, кашляла, но тоже не произносила ни слова. Наконец старуха не выдержала.

— А все же где тебя носило?

— Я же сказала: заблудилась! — Валентина Сергеевна не была намерена вступать в разговор.

— Заблудилась, — протянула бабка, — вон что… А может, ты на кладбище завернула? — Она испытующе глянула на библиотекаршу.

— На какое кладбище? — встрепенулась та.

— Да есть тут одно… — неопределенно промолвила старуха и снова в упор глянула на постоялицу. — Значит, на кладбище нечистый тебя занес! — утвердительно заключила она. — И что же ты там видела?

Валентина Сергеевна молчала, глядя в окошко.

— Не хочешь, значит, рассказывать! — рассердилась старуха. — Ну что ж, твое право. Только смотри, как бы хуже не было. Накликала беду на свою голову!

«А может быть, и правда рассказать ей все, — подумала библиотекарша. — А что рассказывать, кто в это поверит? Нет, уж лучше все забыть и не вспоминать никогда. Завтра же уеду. Прямо с утра».

Утром она расплатилась с хозяйкой, сухо распрощалась с ней и двинулась к проселку.

— А грибы как же? — спросила бабка, кивнув на сушащиеся на солнце снизки боровиков и подберезовиков.

— Я их вам оставляю, на память, — усмехнулась Валентина Сергеевна.

— Какая память… — молвила старуха. — Через день-другой снова увидимся.

Валентина Сергеевна приостановилась и удивленно глянула на старуху.

— Да-да, милая, вернешься ты вскоре, да не одна вернешься. Да вот не знаю, к добру, к худу ли? Не сказала ты мне правды, покаешься вскоре. — Сказав так, старуха ушла в дом. Через пятнадцать минут Валентина Сергеевна тряслась в —кабине молоковоза. Шофер попался неразговорчивый, да и у нее не было желания вступать в беседу.

Она мучительно размышляла, что же все-таки произошло. За окнами машины мелькали леса, какие-то деревушки, а перед глазами библиотекарши стояло кладбище. Никогда, ни на минуту не допускала она и мысли о существовании сверхъестественных сил. Более того, всеми силами боролась с различными суевериями. И вот теперь… Неужели труды всей ее жизни были напрасны? Неужели темные силы существуют? Или все же то, что случилось, плод ее воображения? Ночные мистерии среди могил могли и привидеться.

Но надпись на памятнике? Как это понять? Мистификация? Но кем осуществленная? А главное, для чего? Может быть, пойти в милицию? Но там ее поднимут на смех. Та самая Петухова, известная атеистка — и на тебе, такие странные заявления. Да и что она может рассказать? Какие-то голые бабы, завывающие в ночи, мертвец, поднимающийся из могилы. Тут и до психушки недалеко.

Вот надпись, надпись… А была ли она на самом деле? Может быть, это гипноз? Или грибами отравилась? От грибов бывают галлюцинации, она где-то читала, что колдуны варили из мухоморов опьяняющий напиток, заставляющий грезить наяву. Выпьет его человек — и запросто общается с духами.

Валентина Сергеевна вспомнила огромные мухоморы, которые она видела в лесу. Вот и объяснение. Дотронулась случайно до ядовитого гриба, а потом яд попал в организм: с едой или рукой провела по губам… Мало ли…

И все-таки это разумное, логическое объяснение случившемуся, как она прекрасно понимала, было построено на песке. Доля правды в нем, наверное, была. Но все упиралось в надпись.

Вернуться бы посмотреть на нее еще раз. Нет! Одна она туда не пойдет ни за что. А с кем? Библиотекарша стала перебирать в памяти знакомых, способных на такой подвиг. Внезапно вспомнились прощальные слова старухи. Тогда впопыхах Валентина Сергеевна не обратила на них внимания. Что-то она там бормотала о скорой встрече. Загадками какими-то говорила. Старуха определенно что-то знала. Наверное, можно было ей рассказать все. Сама ведь с расспросами набивалась. Теперь поздно.

А не попробовать ли покопаться в городских архивах? Что за Лиходеевка такая? Откуда рядом с ней столь необычное кладбище? Да, видимо, нужно начинать с этого.

За окном показались городские окраины, и скоро Петухова была уже дома. Здесь, в городских стенах, вся эта мистика, случившаяся с ней, казалась далеким дурным сном. От знакомых до мелочей вещей — абажура, добротного кожаного дивана, шкафа с книгами — веяло покоем, устоявшимся бытом. Здесь она была в полной безопасности.

А может быть, плюнуть на эту историю да и забыть ее? Мало ли что в жизни случается… Но нет! Не таким человеком была Валентина Сергеевна Петухова. На следующий день спозаранку она уже была в городском архиве.

В этом небольшом, построенном в прошлом веке особнячке библиотекарша была не раз. В своих антирелигиозных изысканиях копалась в старых подшивках газет, рылась в толстых папках, набитых пожелтевшими документами. Немногочисленные сотрудницы этого учреждения ее не то что не любили, а скорее побаивались. Кипучий темперамент Петуховой был хорошо известен. Единственный, кто позволял себе посмеиваться, а иногда и ругаться с ней, был заведующий архивом Петр-Петрович Забалуев, довольно ветхий, но энергичный и въедливый старичок, настоящий дока по части города, да и всего края. Он давно был на пенсии, но продолжал работать, так как его феноменальная память и знание архива ценились начальством. К атеистическим увлечениям Петуховой он относился скептически, но уважал ее дотошность и потому не препятствовал работе в архиве.

Увидев Петухову, Петр Петрович ехидно заулыбался и, картинно разведя руки, спросил насмешливым тоном, что привело ее сюда в столь ранний час. Валентина Сергеевна ждала этого вопроса и заявила, что готовит материалы по истории родного города для публикации в местной газете.

— История вроде бы не ваша область? — удивился Забалуев. — А что конкретно вас интересует?

Услыхав, что интересуется дама старинными дворянскими родами, проживавшими на территории их уезда, еще более удивился. Задумчиво закивал головой и спросил:

— Это что, новая мода такая пошла? Давненько о них не вспоминали. Решили из гробов, из тлена на всеобщее обозрение вытащить?

Упоминание о гробах не понравилось Валентине Сергеевне, но она смолчала. Наоборот, льстивым тоном она начала превозносить заслуги Петра Петровича как известного историка и краеведа.

— Вы это оставьте, — строго произнес он. — Говорите, зачем пришли?

— Тут неподалеку от города есть совсем крохотная деревушка — Лиходеевка. Была я в ней недавно, отдыхала, места там замечательные. И вот, гуляя по лесу, наткнулась на довольно необычное кладбище. Судя по надгробиям, хоронили там местных дворян, но почему не на городском кладбище, а в глуши, да еще посреди леса? Это-то меня и заинтересовало. Словом, хочу произвести исторические изыскания, — высокопарно закончила она.

— Лиходеевка, Лиходеевка… — Старик наморщил и без того морщинистый лоб. — Что-то такой Не припоминается… Не могу вспомнить. Вы присаживай-тесь, Валентина Сергеевна, сейчас чайком угощу.

Петухова пила чай со свежими баранками, а Забалуев, судя по отсутствующему взгляду, напряженно думал. Затем он убежал и через несколько минут притащил огромную пыльную папку. Торопливо развязал ее, начал перебирать документы. Чай давно был выпит, и Петухова сидела, не зная, чем себя занять. Она смотрела, как пальцы архивариуса перебирают ломкие пожелтевшие листы, и в который уже раз думала, не зря ли затеяла все это. Прошло с полчаса. Забалуев, казалось, совсем забыл про нее, он, видимо, не нашел того, что искал, потому что захлопнул папку, подняв столб пыли, и снова куда-то убежал.

От скуки Валентина Сергеевна принялась рассматривать многочисленные схемы и диаграммы, висевшие по стенам. Здесь были и карты дореволюционного уезда и всей губернии, и графики, свидетельствующие о количестве пахотной земли в районе, и разные статистические таблицы. Один из планов привлек внимание Петуховой. Он рассказывал, каким помещикам и где принадлежала земля в уезде до отмены крепостного права в 1861 году. План был большой и красочно выполненный. Земельные владения помещиков были заштрихованы разноцветными линиями и представляли пеструю мозаику.

Валентина Сергеевна быстро нашла Лиходеевку. Та находилась в центре почти правильного незаштри-хованного кружка величиной с пятак, а вокруг располагались помещичьи земли, сходившиеся к кружку острыми углами. Все это напоминало странной формы цветок с разноцветными лепестками. Всего Пету-хова насчитала шесть лепестков — значит, у Лиходе-евки сходилось шесть дворянских владений. Библиотекарша читала на плане фамилии владельцев земли. Некоторые показались ей смутно знакомыми. Вот, например, Кокуевы… Она вспомнила старое кладбище. Да ведь на мраморной плите, украшавшей один из склепов, была именно эта фамилия!

Размышления Петуховой прервал вернувшийся архивариус. По его удрученному виду она поняла, что поиски были напрасны. Видимо, его самого это огорчило, так как он досадливо морщился и кряхтел.

— К сожалению, — сказал архивариус, не глядя на Петухову, — ничем помочь не могу. Во всяком случае, прямо сейчас. Хотя, — он вскинул голову, — хотя я точно помню, что с этой Лиходеевкой связана какая-то интересная, загадочная история. Да не одна…

— Посмотрите, Петр Петрович, — библиотекарша взяла Забалуева за руку и подвела к карте, — почему такая странность? Все земли нашего дореволюционного уезда кому-нибудь принадлежали: помещикам, церкви, наконец, непосредственно крестьянам, а Ли-ходеевка находится в центре незаштрихованного пятна, и никаких указаний на этот счет на плане не имеется.

Забалуев впился глазами в карту.

— Действительно, действительно… — забормотал он. — Вот что, Валентина Сергеевна, приходите-ка вы в архив вечерком, никто отвлекать не будет, — он глянул на вошедшую сотрудницу, — а я тем временем еще раз внимательно покопаюсь в архиве да переговорю кое с кем. Так что до вечера. — Он утвердительно кивнул головой, провожая Валентину Сергеевну к дверям.

По дороге домой зашла Валентина Сергеевна в городской парк, села на скамейку и задумалась. Над головой колыхали листвой столетние липы, яркие цветы на клумбах радовали глаз, а на душе между тем было неспокойно. Муторно было на душе.

Чем больше Петухова пыталась осмыслить происшедшее, тем труднее поддавалось оно какому-либо объяснению. Жизнь всегда казалась ей простой и ясной, как таблица умножения. Солнце вставало на востоке, а садилось на западе, Волга впадала в Каспийское море…

Кстати, воинствующей атеисткой Петухова стала именно потому, что не могла и мысли допустить о существовании каких-то сверхъестественных сил. Она искренне считала изречение «религия — опиум для народа» своим девизом и делала все, чтобы и других убедить в этом. С детских лет все было «разложено по полкам», и вот теперь в один миг рухнуло.

«А вдруг это начало психического заболевания? — кольнула прямо в сердце неожиданная мысль. — Видимо, именно так и приходит безумие». Нет. Не может быть! Это было хуже всякой сверхъестественной нечисти. «Не дай мне Бог сойти с ума… Нет, легче посох и сума…» — вспомнила она пушкинские строки. Воспоминания о встреченных когда-то сумасшедших ясно всплывали в ее памяти. Это ужасно! Так сидела она, размышляя о случившемся, не замечая, что происходит вокруг. А происходило следующее.

По аллее парка двигалась какая-то странная фигура. Это была высокая, необычайно худая женщина неопределенных лет. Одета она была в прямо-таки детское полупрозрачное розовое платьице с воланами и лентами. Голова дамы была украшена несколькими бантами, в руках была причудливая расшитая стеклярусом сумка. Но странность заключалась не столько в ее одеянии, сколько в лице и всем облике.

Бывают люди безобразно толстые, и вид их вызывает улыбку, эта же была безобразно худа. Она, казалось, состояла из одних костей, выпиравших из-под игривого платьица. Лицо было покрыто таким толстым слоем пудры, что казалось оштукатуренным. В сочетании с кроваво-красными губами оно походило на жуткую маску.

Это существо медленно прошло мимо скамейки, на которой сидела Валентина Сергеевна, и скрылось в глубине парка. Занятая своими мыслями, та не обратила на странную гражданку никакого внимания. Через несколько минут нелепая фигура показалась снова. Она поравнялась со скамьей, в нерешительности затопталась возле нее, а потом села на самый краешек.

Валентина Сергеевна подняла голову и увидела почти рядом с собой странное лицо. От неожиданности она чуть не вскрикнула. Неизвестная женщина смотрела на нее тусклым, мертвым взглядом и беззвучно шевелила ярко накрашенными губами, затем отвернулась и тупо уставилась в пространство.

Валентина Сергеевна хотела встать и уйти, но что-то не пускало ее. Только думала о сумасшедших, и вот на тебе! Одна тут как тут. И еще одно обстоятельство неприятно поразило библиотекаршу. От непрошеной соседки шел тяжелый сладковатый запах — смесь ароматов дешевого одеколона, пудры, какой-то парфюмерии и еще чего-то, напоминающего запах свеже-вспаханного жирного чернозема. «Благоуханье» было настолько сильно, что хотелось зажать нос и пуститься бегом.

Валентина Сергеевна решила так и сделать. Она встала и хотела было уйти, но незнакомка снова вперила в нее свой жуткий взгляд и сказала четко и раздельно:

— Двенадцать дней тебе осталось. Библиотекарша сначала ничего не поняла. «Какие двенадцать дней?» — растерянно подумала она.

— Вы о чем, гражданка? — Она вопросительно поглядела на странную соседку. Та, казалось, не заметила ее и снова уставилась впустоту.

— Ой! — Валентина Сергеевна вспомнила вчерашнюю надпись на памятнике. Ведь из нее следовало, что ей осталось жить тринадцать дней. Эта ненормальная что-то знает. Библиотекарша приблизилась вплотную к странному созданию.

— Скажите… — начала она как можно вежливей, хотя едва владела собой. — Скажите, какие двенадцать дней?

Незнакомка упорно молчала.

Валентина Сергеевна наклонилась и глянула ей в глаза… Они были совершенно мертвые, белесые и тусклые.

— Да скажешь ты или нет! — закричала наша мужественная дама.

— Ты сама знаешь, — без всякого выражения сказала женщина.

Валентина Сергеевна, совершенно не владея собой, схватила незнакомку за плечи и начала трясти, приговаривая:

— Что я знаю? Что я знаю? Отвечай, зараза!

Тут надо оговориться, что, несмотря на всю свою интеллигентность и воспитание, Валентина Сергеевна знала довольно много крепких выражений и, случалось, в минуты гнева употребляла некоторые из них. Она была вполне современной дамой.

От тряски голова нелепого существа болталась, как у тряпичной куклы. Во все стороны полетела пудра. Раздавался звук, напоминающий бряканье костей друг о друга. Внезапно Валентине Сергеевне показалось, что на лице пренеприятнейшего существа как бы лопнула кожа. Она присмотрелась: действительно, прямо на левой скуле болтался лоскут кожи, а из-под него виднелась желтоватая кость черепа. В ужасе Валентина Сергеевна выпустила свою жертву и бросилась бежать.

Последнее, что она услышала, были слова, произнесенные размеренно и четко: «Осталось двенадцать дней».

Она мчалась, не разбирая дороги, не видя перед собой ничего. Очнулась только дома. Все плыло и вертелось перед глазами: деревья в парке, жуткое существо, какие-то цветные полосы… Калейдоскоп кошмаров крутился в ее воспаленном воображении.

Внезапно навалился сон. Тяжелый, без сновидений, как будто провалилась она в черный бездонный колодец.

Она проснулась. Вечерело. За окном чирикала какая-то птичья мелочь. Слышны были звуки духового оркестра, где-то плакал ребенок. На душе было легко и спокойно. Она вспомнила о случившемся и засмеялась. Какая же все это ерунда! Духи, призраки… Да быть этого не может. Кругом обычная нормальная жизнь. Все так же действуют законы диалектики. Материализм прет со всех сторон… Вон как младенец заливается…

Петухова вспомнила, что нужно идти в архив к За-балуеву. А стоит ли? Не проще ли поужинать, напиться чаю, пойти погулять. А завтра на работу. Хватит отдыхать. Работа, она — лучшее лекарство.

Нет. Сходить в архив все же надо. Ведь всю эту кутерьму сама затеяла. И она стала поспешно одеваться.

В старом особняке ее уже ждали. Большой стол в кабинете Забалуева был завален многочисленными газетными подшивками, старинного вида изданиями, какими-то рукописями. Тут же на краю стоял расписанный яркими цветами поднос, на котором громоздились причудливый самовар, тарелка со свежими баранками, масленка, сахарница.

— Чайку не желаете ли? — предложил любезный Петр Петрович.

Петухова огляделась.

В углу сидел человек, которого она в первый момент не узнала, а узнав, нисколько не обрадовалась.

Это был известный всему городу Дмитрий Воробьев, или попросту Митька Воробей — как непочтительно называла его некоторая часть населения. А известен он был своими неутомимыми краеведческими изысканиями, а еще больше бесцеремонностью, нахрапистостью и даже наглостью, с какой производил эти изыскания. Однажды Воробьев ворвался на заседание городского исполкома, находившегося в старинном доме постройки восемнадцатого века и, ничуть не смущаясь ответственных товарищей, стал разглядывать украшения камина, сохранившегося в зале заседаний.

Мало того, он вытащил откуда-то древний фотоаппарат и начал фотографировать эти самые украшения. Разразился скандал. Потрясенный такой наглостью, председатель исполкома топал на Митю ногами, кричал, брызгая слюной во все стороны: «Вон! Вон!»

Нимало не смущаясь, тот собрал свои фотопринадлежности и удалился.

Выходка эта имела для Воробьева печальные последствия. Его с треском выгнали из городского музея, где Митя некоторое время работал.

Валентина Сергеевна тоже несколько раз имела с Воробьевым столкновения. Так, на одном из религиозных диспутов Митя стал публично обвинять ее в незнании форм старообрядчества, о котором она делала доклад. Другой раз он пытался выкрасть из библиотеки редкие церковные издания, принадлежавшие некогда купцам Бахрушиным.

— Не выкрасть, а только почитать, — оправдывался краевед. Но Валентина Сергеевна была неумолима и сдала Воробьева в милицию, откуда тот был выпущен через пару дней «за отсутствием состава преступления».

После этого случая Петухова, чувствуя себя отчасти виновной, увидев на горизонте маленькую фигурку Воробьева, старалась от встречи уклониться.

И вот теперь встреча здесь, да еще не в самый подходящий момент.

— Вы, Валентина Сергеевна, не стесняйтесь. — За-балуев подвинул ей стул. — А если Митя вас смущает, — он кивнул на Воробьева, — так это вы зря. Он для нас самый полезный человек, он-то как раз и пролил свет на интересующий вас вопрос. Садитесь, прошу вас. И все же, — Забалуев помедлил, рассеянно перебирая бумаги на столе, — вы бы рассказали, что с вами на самом деле произошло?

Валентина Сергеевна задумалась. Рассказать им все? А стоит ли? Ведь не поверят. Решат, что чокнулась баба. Поднимут на смех. Разнесут по городу. У того же Воробьева есть для этого основания.

— Видите ли, — начала она осторожно, — то, что со мной случилось, не совсем обычно.

— Ну, ну, — подбодрил архивариус.

— И если я расскажу подробно, то боюсь, вы мне не поверите.

— Понимаю, вы боитесь огласки, — сказал Воробьев. — Боитесь, что мы разболтаем всем… И мне вы не доверяете. Так вот, мы…

Но его перебил Забалуев:

— Валентина Сергеевна, мы торжественно клянемся молчать до гроба. — Он шутливо приложил руки к груди.

«… До гроба, — отметила Петухова. — Двенадцать дней осталось… А, была не была…»

И она начала повествование. Стараясь не пропускать мельчайшей подробности, поведала о своих приключениях, не забыла и о сегодняшнем случае. Рассказ продолжался довольно долго. В комнате совсем стемнело, но света не зажигали. Собеседники напряженно слушали.

— Ну вот и все, — подытожила Петухова, — поверить мне, конечно, трудно. Будь я на вашем месте, конечно бы, не поверила.

— Любопытные вещи мы тут услышали. — Забалуев потер руки от удовольствия, затем включил настольную лампу. Комната заполнилась мягким зеленоватым светом. Стало по-домашнему уютно.

— Ну что же, — архивариус внимательно посмотрел на Петухову, — мы тут тоже кое-что раскопали. Митя, собственно, помог. Вот пускай он и рассказывает. Давай, Митя, начинай.

— Я уж и не знаю. — Воробьев нерешительно посмотрел на Забалуева. — Валентина Сергеевна славится своим неверием. Хотя теперь, после случившегося, оно, возможно, пошатнулось.

— Ладно, Митя, кто старое помянет… Не тяни.

— Хорошо, Петр Петрович. Итак, что за Лиходеев-ка? О деревне этой слыхал я еще в детстве. Помню, жил по соседству с нами старик один. Совсем дряхлый. Еще крепостное право помнил. Так вот, как-то на празднике сидели взрослые за столом, и старик этот тут же был. А мы, ребятишки, возле крутились. Ну, выпивали, само собой. Деду тоже рюмочку налили. Зашел между взрослыми разговор о разных таинственных случаях. У каждого, конечно, своя история, одна интересней другой. Дошла очередь и до старика. Он и говорит: «Все, что тут рассказали, — это сказки, вранье. А вот есть тут неподалеку деревня, так там действительно случаются чудеса, но рассказывать про них нельзя».

Все, конечно, заинтригованы, подзадоривают: давай, давай, говори, мол, дальше. А тот уперся, и ни в какую. Тут кто-то догадался налить ему не рюмку, а граненый стаканчик. Старик выпил, крякнул и говорит: «В этой самой Лиходеевке живут одни колдуны да ведьмы. Могут оборачиваться любой тварью — хоть змеей, хоть кошкой, хоть быком. Но не это главное. А главное то, что могут они мертвых оживлять. Поднимать из земли то есть.

Был раз случай. Умерла одна баба. Прошдо с полгода. Глядь, появляется она в деревне. Дело было рано утром. Перед тем ночью была сильная буря. А спозаранку вышли люди, глядят: стоит у своей избы. Видом мертвец мертвецом. Одежда поистлела. Лицо неподвижное. Ну народ, конечно, в крик. Сбежалась вся деревня. Стоят, смотрят, а подойти боятся. Вышел ее мужик, крестится, руками отмахивается: чур меня… чур меня…

Она на него — ноль внимания. Стоит себе во дворе. Он ее по имени: «Глафира, ты ли это?» Она молчит. Потом пошла к дверям в дом. А в доме дети малые да ее свекровь. Дверь закрыли изнутри. Она, мертвая-то, толкает дверь, та никак…

Тут люди опомнились. Один дед вытащил из изгороди кол, тут же топором наскоро его заточил, подскочил сзади к мертвой, да и засадил ей кол под левую лопатку. Она давай на колу трепыхаться, ровно и не больно ей. Тут еще двое подоспели, повалили ее наземь лицом вниз и давай кол этот в землю забивать. А мертвечиха дергается, словно жук на булавке, и все руками кол-то достать хочет. Тут еще один заколотили для верности. Народ не расходится, смотрит, что дальше будет.

«Сжечь, сжечь ее!» — кричат одни, другие говорят: мол, за священником бы послать надо.

Вдруг откуда-то из-за толпы вышла старуха, так, как-то боком, ни на кого не глядя, подошла к мертвой, вырвала колья, да легко так. А забиты они были крепко. Подняла ее с земли, взяла за руку и повела из деревни к лесу. Никто и пальцем не шелохнул. Так страшно было, у многих волосы на головах поднялись. А мертвая идет со старухой, а в спине у нее две дырищи.

Потом, конечно, становой приезжал, поп молебен отслужил во дворе у того мужика, святой водой все кропил. Так и не дознались: что? Почему?

Мужик, покойной-то муж, с ума свихнулся, а потом и вовсе куда-то сгинул.

А Лиходеевка от нашей деревни верстах в пяти была. Знающие люди на нее и указывали: мол, все оттуда идет. Не первый-де случай».

Ну, кончил дед свой рассказ, а все кругом смеются: мол, сказки, давай еще, ври дальше. Он обиделся и ушел. Я помню, потом несколько раз к нему приставал, расскажи еще про Лиходеевку, он только отмахи-ваяся.

Воробьев остановился, налил себе стакан остывшего чая и стал потихоньку прихлебывать его.

Петухова, напряженно слушавшая Митю, была разочарована.

— Ну и что, — промолвила она, — обычная легенда, каких много по деревням рассказывают.

— Не торопись, Валентина Сергеевна, — остановил ее Забалуев. — Митя еще не кончил, самое интересное впереди.

— Интересная женщина — товарищ Петухова, — усмехнулся Митя, отставив в сторону недопитый стакан. — Такие с ней события случаются, такие приключения происходят, а она все свое: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда». Мы тут с Петром Петровичем помочь вам хотели…

— Оставь, Митя, — нахмурился архивариус. — Валентина Сергеевна, как мне представляется, попала в беду, и, видимо, немалую. Хотелось бы пролить свет на все эти загадки, а некоторые тут счеты сводить собираются. А вы, — он обратился к библиотекарше, — уж сделайте милость, оставьте ваши атеистические пассажи, мы не на диспуте. Так что ты, Митя, продолжай.

— Ну ладно, извини, Петр Петрович, — Митя покорно вздохнул, — позвольте, я закурю.

Он достал из мятой пачки папиросу, затянулся и продолжил свой рассказ:

— Историю эту, рассказанную стариком, я, конечно, забыл. Вспомнил только через много лет. И вот при каких обстоятельствах. Как-то попалась мне подшивка «Русской сгсрины». По-моему, за 1881 год. Именно там натолкнулся я на статью некоего Остродумова — приват-доцента Московского университета. Статья, если я не ошибаюсь, называлась «Тайные культы на Руси и их происхождение».

По сути, это была полемика с каким-то французским этнографом, фамилию я позабыл. Француз утверждал, что языческие обряды в Европе давным-давно умерли, а если где и существуют, то являются скорее новообразованиями, литературными реминисценциями, а не идущими из глубины веков верованиями. По его мнению, настоящая черная магия до сих пор существует у африканских народов или выходцев из Африки, например, на Гаити. Видимо, француз бывал на этом острове, потому что в статье есть ссылка на виденную им церемонию культа Вуду. Как известно, ву-дуистские верования включают в себя и рассказы о зомби — оживших мертвецах.

Жрецы Вудугуны якобы способны с помощью заклинаний оживлять мертвых и использовать их в своих колдовских целях.

Остродумов, полемизируя с французом, доказывал, что колдовские культы и обряды до сих пор сохраняются в России, хотя и тщательно скрываются их приверженцами. Что касается гаитянских зомби, то их аналоги имеются и в славянских поверьях. Скажем, упыри, вурдалаки и т.д. Мало того, обряды, напоминающие гаитянские, встречаются до сих пор в России. Тут он ссылался на записки отставного майора Кокуе-ва — помещика нашего уезда. Записки были опубликованы весьма малым тиражом на средства автора и назывались довольно странно: «Сонмище демонов черных и белых». По словам Остродумова, он не только читал эти записки, но и был знаком с их автором.

Так вот, этот самый Кокуев утверждал, что неподалеку от его поместья существует деревня Лиходеевка, населенная с незапамятных времен колдунами. И будто бы эти колдуны способны оживлять мертвецов, чему столбовой дворянин Кокуев был свидетелем.