Пантелеев пребывал в странном состоянии, когда все происходящее воспринимается как сон. Сквозь этот сон он вспомнил, как его куда-то везли, потом тащили, и вот теперь он находится в непонятном помещении — не то в железнодорожном вагоне, не то в фургоне. И еще… Он сквозь оцепенение понимает, что все надежды рухнули.

Руки и ноги крепко стянуты, от пут они затекли, и теперь он их совсем не чувствовал, что же происходит? Вот его снова подняли и снова поволокли. Пантелеев ощутил острый, смутно знакомый запах. Где это он?

С рук и ног снимают веревки, вспыхивает свет. Он лежит на шершавом деревянном настиле, над головой железные прутья… Клетка? Он окинул глазами стены — точно, клетка. Его заперли! Попытался пошевелить затекшими членами. Сначала было очень больно, потом способность двигаться начала постепенно возвращаться. Он попытался сесть, застонал и снова откинулся на спину.

— Смотрите, ожил, — удовлетворенно проговорил Илья. — Очухался, собака. Эй, ты, убивец!..

Пантелеев повернул голову в сторону говорившего.

— Ты как?

— Выпустите меня отсюда, — глухо проговорил он.

— Ну уж нет. Столько ловили, и вдруг — выпустите. Тебе самое место в клетке.

— Вы жестоко пожалеете, подумайте о последствиях.

— Уже подумали. Иначе бы тебя здесь не закрыли.

— Ты оборотень? — спросил Капитан Блад. Пантелеев молча смотрел на цыгана. Так вот он куда попал. В цирк. Этого черномазого парня он помнил. Дрессировщик медведей. Так они собираются напустить на него зверей? Тот, кто сидит внутри, тоже встревожился. Пантелеев чувствовал это. Все в нем подобралось, мышцы напряглись, мозг лихорадочно искал возможность спасения.

— Выпустите меня, сволочи! — закричал он.

— Выпустим в свое время, — отозвался Безменов. — Если ты человек, то очень скоро, а если нечисть, тогда… — он не договорил.

— Вам нечего опасаться, — продолжил за него Хохотва, — действительно, если произошла ошибка и мы возводим на вас напраслину, то готовы извиниться, понести наказание в конце концов. Ведь в вашем доме найдены два трупа, как объяснить их происхождение?

— Глупости ты говоришь, — перебил его Илья, — как объяснить, как объяснить… Чего тут объяснять. Через полчаса взойдет луна, если он оборотень, тогда все ясно, если нет — возьмем его в управление, а на дачу вызываем следственную группу.

Капитан Блад молча следил за происходящим. На лице его было написано любопытство, смешанное с суеверным страхом. Пантелеев некоторое время молча метался по клетке, раза два судорожно дернул висячий замок на дверце, наконец вроде бы успокоился и присел на корточки.

— Вот так-то лучше, — заявил Илья, — посиди, подумай…

Пантелеев неустанно смотрел на троицу неподвижным тяжелым взглядом, от которого им стало не по себе.

Цыган незаметно перекрестился, Хохотва отвернулся и стал изучать внутреннее помещение, в котором стояла клетка. Это был очень большой сарай, совершенно пустой, если не считать клетки и длинной скамьи, на которой сейчас сидели они. Пол помещения устилали грязные опилки.

Несмотря на то, что середина помещения была неплохо освещена, по углам его густела темнота. И Хохотве показалось, что темнота эта живая, осязаемая, наполненная неистовой яростью и злобой. Он содрогнулся и почувствовал, как мороз пополз по коже. Хотелось вскочить и бежать отсюда куда глаза глядят. Видимо, нечто подобное испытывали и остальные. Илья встряхивал плечами, точно пытался скинуть навалившуюся усталость, нервно дергал щекой, непрерывно почесывался. Капитан Блад то и дело поглядывал на дверь и время от времени крестился. Однако никто не покидал своего места. Что-то удерживало, заставляло смотреть на мечущегося за стальными прутьями человека.

Пантелеев то медленно ходил из угла в угол, то принимался бегать по клетке словно одержимый. Время от времени он издавал нечленораздельные звуки, отдаленно похожие на рычание. Он больше ничего не говорил, не просил, не умолял, напротив, он, казалось, забыл о том, где находится. Он даже не смотрел на своих недругов. Внезапно он упал на пол и замер.

— Смотрите! — воскликнул Капитан Блад.

Точно легкая дымка окутала Пантелеева. Все черты его лица как бы начали расплываться, бледнеть, терять очертания. Неожиданно он вскочил и, мигом сорвав с себя всю одежду, снова упал на деревянный настил клетки.

Присутствующие во все глаза следили за происходящим.

Голова Пантелеева начала увеличиваться и менять форму, череп раздался вширь и вытянулся, очертания его непрерывно колебались, словно невидимая рука пыталась придать ему наиболее оптимальную форму. Изменялось и тело. Оно на глазах принимало очертания животного. Белая кожа потемнела и начала покрываться густой бурой шерстью, ноги и руки увеличивались, становились массивными и неуклюжими, ладони трансформировались в лапы, пальцы укоротились и разбухли, на концах появились длинные кривые когти.

Человеческий торс уже полностью превратился в грузную медвежью тушу, но морда еще сохраняла людские черты. Дольше всего человеческими оставались глаза. Они будто жили отдельной, не зависимой от других частей тела жизнью. Если бы присутствующие вгляделись в них повнимательнее, то обнаружили бы целый каскад переживаний: злобу, страдание, непроглядную тоску. Но вот и они превратились в маленькие угольно-черные щели, наполненные лишь одним чувством — дикой, неукротимой свирепостью.

На протяжении всех этих метаморфоз люди остолбенело взирали на происходящее. Ужас сковал их, но к ужасу примешивалось и острое, болезненное, какое-то сладострастное любопытство, словно они созерцали нечто в высшей степени непристойное, но одновременно столь привлекательное.

Хохотва раньше только читал, что от страха волосы становятся дыбом, теперь же он почувствовал, как его шевелюра ощутимо зашевелилась. Рядом хрипло, со всхлипами дышал Илья. Капитан Блад бормотал что-то совсем непонятное, видимо, молился или бормотал заклинания.

Медведь в клетке поднялся на задние лапы и заревел. Потом навалился на прутья клетки и стал ее раскачивать, словно игрушечный домик. Толстенные прутья заходили ходуном, вот-вот готовые выскочить из своих гнезд.

— Все! Конец! — выдохнул Илья.

Цыган сорвался с места и выскочил из сарая.

— Бежим! — схватил товарища за плечо Хохотва.

Медведь в клетке продолжал бесноваться. Внезапно он замер и вроде бы прислушался. Потом пригнул морду к полу и громко засопел, принюхиваясь. Он явно пытался уловить пока еще не сильный, но очень важный для него запах. Потом он несколько раз с силой ударил лапой по деревянному настилу клетки, отчего в разные стороны полетели мелкие щепки.

— Чего это он? — шепотом произнес Илья.

Входная дверь распахнулась, и внутрь словно влетел огромный мохнатый шар. Следом бежал Капитан Блад, подгоняя своих медведей криками: «Вперед, вперед!»

Но в командах не было нужды. Медведи и так неслись, не разбирая дороги, словно сошли с ума. Они дико ревели, и только бежавший последним медвежонок жалобно скулил, не понимая, что происходит.

Цыган подскочил к дверце клетки и одним движением отомкнул замок.

Мгновенно воцарилась тишина. Медведи замерли, разглядывая того, из клетки, оборотень тоже смотрел на них, не то прикидывая силы, не то просто пережидая перед следующим броском.

Цирковых медведей было трое: громадный старый Сударь, немногим меньше оборотня, худой костистый Яшка, пожилая неповоротливая медведица, четвертым был медвежонок.

Оборотень легонько шевельнул лапой, отворив дверцу клетки, и шагнул вперед. Цирковые медведи подались назад, к входной двери, при этом медведица наступила на медвежонка, и тот отчаянно завизжал. Визг малыша, видимо, придал храбрости Сударю, и он с низким, урчащим звуком шагнул навстречу оборотню.

Оборотень не издал ни звука. Он громадной тенью навис над остальными медведями. Сударь прыгнул первый, но оборотень проворно отскочил в сторону и нанес лапой страшный удар, отчего старый медведь, словно мячик, покатился к стене.

— Ах, ты!.. — произнес Капитан Блад.

Но Сударь тут же вскочил и снова пошел на оборотня. Он медленно приближался, наученный горьким опытом, на этот раз не собираясь действовать очертя голову, а стараясь нащупать слабинку в противнике.

Оборотень повернулся к нему и снова замер. Внезапно Сударь вскочил на задние лапы, собираясь всей своей массой рухнуть на врага и если не придавить его к земле, то хотя бы получить некоторое преимущество и постараться вцепиться в холку. Но оборотень разгадал маневр, он тоже поднялся на задние лапы, и медведи, словно борцы, обхватив друг друга, покатились по земле. Клубок внезапно распался, и оборотень проворно отскочил, оставив лежать Сударя. Старик, видимо, был ранен, он тоскливо заворчал и кое-как поднялся на лапы. Его шатало из стороны в сторону, тем не менее он снова двинулся вперед на врага. Оборотень шагнул к нему, видно, собираясь прикончить, но в это мгновение Яшка, незаметно подкравшись сзади, вцепился оборотню в левую гачу <Гача — ляжка>. Оборотень от неожиданности взвизгнул и резко обернулся. В это мгновение медведица рванулась вперед и нанесла ему страшный удар лапой по морде.

Оборотень крякнул, припал к земле, и теперь уже весь медвежий выводок бросился на чужака. Каждый норовил вцепиться в него, даже медвежонок, пронзительно вереща, спешил принять участие в драке.

Казалось, все было кончено. Но внезапно с жутким ревом оборотень стряхнул с себя нападающих и вновь поднялся на задние лапы. Огромную морду покрывала свежая кровь, непонятно — своя или нападавших медведей. В электрическом освещении она казалась неестественно красной и придавала оборотню несколько смешной, даже глуповатый вид. Он медленно пошел на врагов. Медведи смешались и попятились. Наконец-то они поняли, что им не сладить с чужаком.

— Все, — обреченно сказал Капитан Блад, — конец. Сначала им, потом нам.

— Пистолет! — вспомнил Хохотва. — У вас же есть пистолет! Стреляйте!

Илья, как во сне, достал «Макаров», попытался прицелиться трясущейся рукой и, поняв, что все равно не удастся, наобум нажал курок.

Выстрел прозвучал странно тихо, точно пистолет был с глушителем, но оборотень дернулся и мгновенно обернулся к клетке. Потом он издал глухой ворчащий звук и шагнул к людям.

Илья снова выстрелил.

Они отчетливо увидели, как по громадной туше пробежала мгновенная судорога.

В этот момент Сударь, собрав последние силы, рванулся к врагу и вцепился ему в горло.

Оборотень упал на бок и захрипел. Подскочила медведица и, сунувшись мордой между задними ногами оборотня, одним движением челюстей откусила ему детородные органы. Страшный рев перешел в стон. А Сударь уже разрывал врагу брюхо. Черная кровь хлынула на опилки, из распоротого брюха вывалились розовые дымящиеся кишки… Оборотень судорожно вздрагивал, а медведи продолжали рвать его.

— Вроде все? — в сомнении произнес Илья.

— Похоже, — Хохотва перевел дух и попытался открыть затвор клетки.

— Подожди! — одернул его Капитан Блад. — Погоди, милый, осталось совсем немного… — Он дрожащими руками достал из кармана пиджака пачку сигарет и, ломая спички, с третьей прикурил. Закурил и Илья.

— Надо бы их оттащить, — равнодушно сказал он, наблюдая, как рассвирепевшие медведи рвут дергающуюся тушу.

— Попробуй, — отозвался цыган.

Но Илья только молча сплюнул и отвернулся.

Хрипение оборотня неожиданно прекратилось, и тут медведи отпрянули от него сами.

— Смотрите! — закричал Хохотва. — Смотрите!!!

На месте громадного медведя лежал обнаженный человек. Он был совершенно цел, ни капельки крови не было заметно на его белоснежной коже.

— О! — благоговейно воскликнул Капитан Блад.

— Всадить в него, что ли, еще одну пулю, — процедил Илья, — надоели мне эти чудеса.

— Нет-нет, — умоляюще произнес Хохотва, — не надо, обратите внимание на медведей.

И действительно, звери, еще минуту назад с остервенением рвавшие мохнатую тушу, отступили назад и, казалось, с трепетом взирали на обнаженную фигуру, лежащую на грязных опилках. Потом Сударь как бы крадучись приблизился к лежащему, осторожно наклонился над ним и лизнул его правую руку. Потом он отошел прочь, но ту же процедуру проделала медведица, за ней Яшка, и наконец медвежонок подкатился мохнатым шариком к лежащему и лизнул его в губы.

— Чудны дела твои, господи, — задумчиво произнес Илья, а Капитан Блад вновь, в который уже раз, перекрестился.

— Пойдемте спать, товарищи, — сказал Илья, — завтра разберемся.

Пантелеев очнулся и понял, что лежит на земле. Над головой ярко светили электрические лампы, и их сильный беспощадный свет проникал, казалось, в каждую клеточку мозга. Пантелеев понял, что умирает. Множество раз вот так же, совершенно нагим, он возвращался в человеческий облик, но теперь наступил последний час. И странное дело, ему было легко и свободно, ничего внутри не болело, но жизнь по капле вытекала из человеческого тела. Холодная сверкающая пустота надвигалась на него. Неотвратимая и столь долгожданная. И пугающая. «Бездна, наполненная ванильным мороженым», — неожиданно пришло ему на ум сравнение. Он столь долго стремился избавиться от того, кто сидит внутри, и вот наконец это свершилось. «И все-таки почему он? — в последний раз задал себе вопрос Пантелеев. — Почему? За что? Судьба, случай, предопределение, кара за чьи-то чужие грехи? А может быть, за свои? Но какие? Ведь он был тогда мальчишкой. За отца, который всю жизнь стремился уйти в сторону, обдурить судьбу. Он, конечно же, не узнает. Или узнает? Может быть, очень скоро».

Пантелеев закрыл глаза. Потом снова открыл их и посмотрел на людей, стоявших неподалеку. Они в клетке, а он на свободе. Правда, они не знают этого. Они многого не знают. Тот, кто сидит внутри, исчез, а знание осталось. Не ведают они, скажем, что сейчас, именно сейчас и произошел настоящий обряд, что тот, кто сидит внутри, вовсе не уничтожен, его просто невозможно уничтожить. Что новый переход свершился или свершится вот-вот. Сам он уже не узнает, кто станет следующим. Но счастлив он или нет? Тот, кто сидит внутри, столь долго пребывал в нем, что он просто не смог жить вне его. Симбиоз — так вроде это называется. Взаимосуществование двух совершенно разных организмов. Симбиоз прерван. Точка.

А может, он не один такой? Может, их много, людей-медведей, людей-оборотней? Может, вся страна населена подобными существами? Спящими в своих берлогах, сосущими лапу, а проснувшись, начинающими крушить все и вся.

Жестокими и добрыми попеременно. Зверьми и людьми, заключенными в одну оболочку.

Он в последний раз взглянул на яркое пятно над головой. Нимб электрической лампочки, а может, луна, превратился в огненное кольцо, и его стало затягивать в это кольцо. Медленно и неотвратимо, точно дым сигареты, вытягиваемый вентилятором. Огненный круг трансформировался в трубу с нестерпимо сверкающими стенами, и он понесся по этой трубе все быстрее и быстрее… навстречу бездне, наполненной ванильным мороженым.

Глава тринадцатая