1971 год. Подмосковье. 14 сентября, суббота

Только в четыре часа утра удалось выяснить адрес дачи кинорежиссера Комова. На ноги были подняты десятки людей: недовольные, раздраженные, а порой и откровенно злобные голоса шипели, рычали, плевались в телефонную трубку. Где находится логово кинематографиста, никто не знал. Похоже, оно было засекречено лучше иных военных объектов. Наконец добрались до ассистента режиссера, некоего Миши, который долго спросонок не мог понять, что от него хотят, а потом просто повесил трубку. Пришлось звонить во второй раз. Прошло минут пятнадцать, пока Миша снова поднял трубку и, неистово ругаясь матом, пригрозил Илье всяческими карами. В ответ Безменов сообщил, что кары, возможно, ожидают самого ассистента, что среди ночи просто так не звонят и что в конце концов знаменитому кинорежиссеру грозит опасность.

Миша неожиданно возразил: поскольку ему наплевать на мерзавца Комова, то и безразличны все опасности, которые тому угрожают.

— Боюсь, если я сообщу адрес, неприятности будут у меня. Хотя мне и на это тоже наплевать, — так выразился Миша и некоторое время молчал, видно, обдумывая, говорить или не говорить.

— Ладно, — наконец произнес он, — вам нужно выехать на Кольцевую и двигаться в калужском направлении. Километров через пятьдесят по дороге на Калугу будет съезд, там стоит указатель: «поселок Мосоловка». Вот в этой самой Мосоловке и находится дача Комова. Улочка, на которой она стоит, называется Болотный тупик. Я одного только не пойму, неужели нельзя было дождаться утра. И еще прошу: не говорите Комову, кто дал наколку на его хату.

— Наколку на его хату, — задумчиво повторил Илья, положив трубку. — Такое впечатление, что наша кинематография сплошь состоит из уголовников. По фене, видишь ты, ботают. Будем надеяться, что этот Миша не соврал, ну а если все-таки соврал, то я ему устрою такой хипеш, что он у меня не только по фене ботать, по тюле вязать будет!

— А что такое «по тюле вязать»? — с интересом спросил Хохотва. Но Илья не счел нужным объяснять и приказал садиться в машину.

Выехали из Москвы еще в темноте, но когда выскочили на Калужское шоссе, начинало едва заметно светать. Местами на дорогу наползал туман, в раскрытое наполовину окно врывался холодный утренний воздух. Илья гнал машину на предельной скорости, благо шоссе было совершенно пустынно, рядом дремал Хохотва.

— А что, ученый, — спросил Илья, — может быть, оборотни действительно существуют?

Хохотва открыл глаза и посмотрел на водителя.

— А черт его знает, может быть, и вправду существуют. Уж больно легенды о них живучи, проходят сквозь века. Многие легенды бытуют до сих пор. Про домовых там разных, леших…

— Это другое. У первобытных народов существовал культ зооморфного предка. Волка или медведя, как в нашем случае. Ему поклонялись, его запрещено было убивать…

— Вы уже об этом, по-моему, рассказывали, — зевнул Илья.

— А вы заметили, что отдельные люди до странности похожи на животных?

— В основном на свиней.

— Нет, серьезно. Иной раз просто карикатурное подобие, скажем, лисы или курицы. Вот моя бывшая жена…

— При чем тут ваша жена? Я серьезно спрашиваю, бывают ли оборотни. Что на этот счет наука этнография говорит?

— В нашей Советской стране оборотней, как известно, не имеется, — холодно сказал обиженный Хохотва, — появись они — соответствующие органы тут же бы с ними разобрались. На загнивающем Западе или на разлагающемся Востоке, возможно, и существуют, но только не у нас.

— А знаете, я тут, наслушавшись этих историй про оборотней, изготовил несколько особых пулек и снарядил ими патроны. Восемь пулек, — Илья похлопал себя по левой стороне груди. — Как раз полная обойма к «Макарову». Пошел, знаете ли, к оружейнику, взял необходимые причиндалы, расплавил газовой горелкой царские полтиннички, пять полтинников ушло, в детстве собирал, — он смущенно хохотнул. — Теперь вот вооружен для охоты.

— Серебряные пули?!

— Вот-вот. Они самые. В гараже проделал всю эту операцию, чтобы никто не увидел, не дай бог. Смешно, конечно.

— А можно посмотреть?

Илья достал из-под мышки пистолет. Протянул его Хохотве:

— Умеете обращаться?

— Умею. — Хохотва вытащил обойму, выщелкнул верхний патрон, поднес к глазам. Блеснуло еще не успевшее потемнеть серебро.

— Нужно еще на пуле крест вырезать, — сказал Хохотва.

— Вы это серьезно?

— Где-то читал, что при охоте на оборотня на серебряной пуле процарапывается крест.

— А без креста не сработает?

— Кто его знает? Я лично ни разу на оборотней не охотился.

— В «бардачке» лежит отвертка, — деловито произнес Илья, — достаньте и нацарапайте на каждой пуле крест. Все должно быть по правилам, а то потом скажут: доверили дилетантам, вот и вышло черт-те что. У нас обязательно скажут!

Рассвело. На востоке сначала чуть заметно заалело, потом по небу расплескали море клюквенного киселя, и наконец из-за горизонта выглянул огненный глаз солнца.

— Сейчас должен быть съезд на эту самую Мосоловку, — сказал Илья, глянув на спидометр, — а вот и он.

Поселок встретил их высокими заборами и тишиной. На улочках не было ни души, а заборы казались непробиваемыми. За такими преградами могло происходить все, что угодно, и никто бы ни о чем не узнал.

— Где этот проклятый Болотный тупик? — раздраженно промолвил Илья. — И спросить-то не у кого. А уже начало седьмого. Где же весь народ?

— Вон кто-то бежит, — заметил Хохотва.

Действительно, навстречу машине приближался пожилой гражданин в тренировочном костюме, двигавшийся медленной трусцой.

— Эй, отец, — окликнул его Илья, — где тут находится Болотный тупик?

Бегущий остановился возле машины и взглянул внутрь. У него была чисто профессорская внешность: седые короткие волосы, аккуратная бородка клинышком, круглые очки, закрепленные резинкой, чтобы не потерялись на бегу.

— Вы, по-моему, назвали меня отцом? — иронически полюбопытствовал он.

— Извините, если обидел, — буркнул Илья.

— Нет-нет, вы мне даже польстили. Исконно народное обращение… Так что вы хотели узнать?

— Где находится Болотный тупик?

— Болотный тупик? Забавное название. Почему именно Болотный? Откуда взялась подобная этимология? Тут в округе нет никаких болот. Я как-то пытался выяснить…

Речи словоохотливого физкультурника надоели Илье. Он прищурился и снизу вверх посмотрел на него.

— Так где же он находится?

— О, простите, я вас, наверное, заговорил. Проедете прямо, потом повернете направо, выедете на соседнюю улицу — и по ней до самого конца. Там еще живет этот киношник, не помню фамилию. Вы знаете, в том краю сегодня всю ночь собаки выли. Я так плохо сплю, а они своим воем и вовсе не давали забыться…

Не дожидаясь продолжения рассказа, Илья поблагодарил доброго старичка и двинул машину вперед.

— Видимо, в этом поселке обитает творческая и научная интеллигенция, — вслух предположил он. — И этот старец из их числа. Еще немного, и он прочитал бы нам лекцию, а то и научный доклад.

Они проехали еще несколько сотен метров и остановились возле одиноко стоявшей дачи.

— Здесь, что ли? — с сомнением произнес Илья. — Ладно, вылезаем.

Он приблизился к тяжелым металлическим воротам, подергал ручку.

— Заперто. Я надеялся на более гостеприимную встречу. Придется лезть через забор. Вторжение в чужие владения карается по закону, но деваться некуда.

Он, подтянувшись, вскарабкался на ворота и заглянул во двор.

— Пусто, — изрек он, — сейчас я спущусь вниз и открою калитку.

Когда Хохотва вошел во двор и осмотрелся, в первую минуту ему показалось, что здесь вообще никто не живет.

— По-моему, дом необитаем, — предположил он.

— Сейчас проверим. Для начала обследуем территорию. Вы идите в левую сторону, а я — в правую.

Хохотва отправился в указанном направлении и вскоре увидел чуть заметный дымок, поднимающийся из небольшой низинки. Он приблизился к ней и обнаружил, что возле почти потухшего костра лежит чье-то тело.

— Илья Ильич! — закричал он, забыв об осторожности. — Идите быстрее сюда.

— Чего вы вопите?! — недовольно проговорил Илья, появившись словно из-под земли.

— Тут кто-то есть, — сказал Хохотва, показывая на лежащую фигуру.

Илья спустился в низинку и наклонился над лежащим.

— Э-ге-ге, — озадаченно произнес он, — сегодня здесь, видать, творились лихие дела. Не зря собаки выли. Парень-то мертв. Да не просто мертв, кто-то снес ему башку. Подойдите-ка сюда. Здесь какие-то кости…

— Я не люблю мертвецов.

— Придется перебороть это вполне естественное чувство. Спускайтесь смелее. — Илья снова нагнулся к лежащему. — А вот и голова. — Он поднял с земли круглый предмет и осмотрел его.

— Да это же гражданин Грибов Юрий Иванович: возраст 45 лет, профессия — свободный художник, фотограф-анималист. А вот и его камера. — Он снова нагнулся и подобрал фотоаппарат. — Интересно, что он здесь снимал? Видно, нечто такое, за что поплатился головой. Эта часть тела явно оторвана, смотрите, нет и следов действия режущих предметов.

— Уберите, пожалуйста, — взмолился Хохотва, — меня сейчас стошнит.

— Посмотрите, не те ли это кости, что похитили из вашего музея?

Хохотва склонился над грудой костей, залитых уже подсохшей кровью.

— Похоже, они. Но что же здесь произошло?

— Я думаю, очень скоро все выяснится. Идемте в дом.

Илья торопливо достал знакомый Хохотве пистолет и передернул затвор. Он пытался сохранять на лице невозмутимое выражение, но это плохо ему удавалось. Хохотва видел, что товарища трясет, да и сам он после вида обезглавленного трупа испытывал просто-таки животный страх. Превозмогая себя, Безменов приблизился к входной двери и неуверенно протянул не занятую пистолетом руку к ручке, при этом он оглянулся на Хохотву, как бы ища у него поддержки. Хохотва молча кивнул и тоже протянул руку к двери. Так, одновременно они и толкнули ее.

Дверь неожиданно поддалась, поскольку оказалась даже не закрыта на замок, а просто притворена. Она медленно распахнулась, и Илья, а за ним Хохотва вошли внутрь. Осипова они увидели почти сразу. Он сидел прямо на полу, привалившись к стене. Падавший из окна напротив яркий солнечный свет хорошо освещал полуприкрытые глаза, редкую щетину, покрывшую щеки и подбородок. Лицо Осипова, там, где отсутствовала щетина, казалось совершенно белым. Оно походило на жуткую маску, лишенную даже намека на человеческую гримасу.

— Готов, — хриплым шепотом произнес Илья, — допрыгался частный детектив.

— Минуту, — Хохотва нагнулся и осторожно тронул журналиста за плечо.

Тот судорожно вздохнул и едва заметно шевельнул веками.

— Уже легче, — перевел дух Безменов. — Что с тобой? — обратился он к Осипову. — Ты ранен? Ну, отвечай же!

Осипов молчал.

— Отвечай, идиот!!! — заорал Илья. — Ранен или нет?! Мы, понимаешь, сутки не спим, несемся неведомо куда… Говори, что здесь произошло? Кто оторвал голову Джорджу? Да рассказывай ты наконец. Где хозяин дома? Что тут случилось? Как ты-то сюда попал?

Осипов пошевелился, пытаясь подняться. Хохотва и Безменов подхватили его под руки.

— Я сам, — сказал он без всякого выражения. — Вполне могу двигаться без посторонней помощи. Идемте туда.

— Куда?

— Дальше в дом.

Оба, точно завороженные, машинально пошли следом за журналистом.

— Вас интересует хозяин, — все так же без выражения произнес Осипов, — вот он. — Журналист кивнул на человека, лежавшего на большом диване. — Спит. Видите? Можете попытаться разбудить, не бойтесь.

— Так что здесь произошло? — в который раз повторил Илья. — Мы ждем объяснений.

— Объяснений? Что произошло? А произошло именно то, что и должно было произойти. «Я уже не тот, что был вчера», — неожиданно пропел он.

— Что за чушь! Зачем убили Грибова?

— Джорджа? Часть ритуала. Необходимо. Нужна жертва.

Осипов говорил односложно и Монотонно, словно за него вещал незримый суфлер.

— К тому же он в самый неподходящий момент решил сфотографировать обряд. Вдруг вспомнил, что он великий фотограф. Ну и… — Он не договорил, посмотрел на Илью. — А вы зачем сюда приехали?

— Как зачем? Тебя, дурака, искали. Думали уж невесть что. И, видимо, не напрасно. Ты как-то странно выглядишь, словно не в своей тарелке. А ты не пил?

— Пил? Пил… — Он слабо усмехнулся. — Да нет, дружок, не пил я. Тут другое.

— Что же?

— Я, понимаешь ли, стал оборотнем. В меня переселилось некое ирреальное существо…

— Что, что?!

— Вот он, — Осипов кивнул на лежащего на диване, — давно избрал меня в качестве замены. Оборотни, понимаешь ли, тоже имеют возрастной предел. — Он печально улыбнулся. — Все было просчитано, и заранее распределены роли. Джордж, физрук, как там его… Шляхтин вроде… Генеральша Сокольская привезла меня сюда… Она, кстати, сестра этого…

— Знаем.

— Знаете? А что вы еще знаете? Для чего все? Почему именно мне уготована столь скорбная судьба? Почему мне? Или вот ему, — он кивнул на лежащего на диване.

— Этот, что ли, оборотень?

— Очевидно.

— И он убил фотографа? Осипов кивнул.

— А ну вставайте, гражданин! — Безменов потряс лежащего за плечо. — Вставайте, кому сказано!

— Да не встанет он, оставьте свой прокурорский тон, — отозвался Осипов, — до вечера не встанет. До полнолуния. Тогда в последний раз…

— Что в последний раз?

— Превратится… и я тоже…

— Ничего не понимаю! Что за чушь ты несешь? Какие превращения? Совершено убийство. Сейчас я его подниму!

Илья вновь достал пистолет.

— Вставайте, гражданин Комов, вы арестованы!

Осипов хрипло захохотал. Илья испуганно посмотрел на него, настолько казался странным этот смех.

Осипов словно со стороны наблюдал за происходящим вокруг. Ему казалось, будто он стоит на дне огромного аквариума под названием «жизнь», а вокруг колеблется в такт еле заметному движению времени странная и в то же время до последнего витка знакомая, раз и навсегда отлаженная суть вещей. Вот его друг-приятель, Илья Безменов, суетится, старается казаться обычным веселым циником, а на деле донельзя испуган и абсолютно ничего не просекает; вот ученый-этнограф с дикими глазами, Марк Хохотва, чей смятенный разум с трудом воспринимает происходящее, однако он пытается разобраться в этом самом происходящем «с научной точки зрения». На деле же они оба, несмотря на то, что попали действительно в невероятную ситуацию, даже не подозревают, насколько она необычна, насколько выбивается из всего, о чем они до сих пор знали.

Вот на диване лежит кинорежиссер Комов, он же Сергей Пантелеев, человек и в то же время не человек. И он тоже не обрел того, к чему так всегда стремился: власти над людьми, независимости, уверенности в своей исключительности. Он всегда считал, что в силу снизошедшего на него существа или духа, там, в глухих лесах под Югорском, он отличается от прочих. А на деле он оказался как все, и, несмотря на свое кажущееся могущество, так же лебезил, интриговал, пресмыкался, пробиваясь «в люди». Единственное отличие его от других — возможность безнаказанно убивать. Убийства эти не очищали, не поднимали, как он считал, над толпой, они делали его еще тусклее и обыденней. Гаденьким делали. Когда он прикончил директора детского дома и его жену, то испытал в первый раз настоящее потрясение, а потом жертвы, приносимые тому, кто сидит внутри, стали даже скучны. Так рабочий на бойне орудует ножом и кувалдой, не испытывая при этом никаких эмоций.

Он считается известным, талантливым, но сам знает, что все это лишь иллюзия. Он страшно рад, что наконец избавился от проклятого существа, он надеется, что жизнь наполнится смыслом и удастся отмыться, но глубоко ошибается.

Сестра Пантелеева, генеральша Сокольская, тоже всю жизнь пытавшаяся обрести счастье, которое, как она считала, покоится на материальном успехе, так и не достигла своей цели. Деньги — прах. Сын — единственное, что было для нее по-настоящему дорого, мертв, за него она так и не отомстила, и это гложет, словно угнездившаяся во чреве змея.

Ну и он сам… А что он? Да ничего особенного. Журналист средней руки без семьи, без желанного крова, так, перекати-поле. И подобный финал вполне закономерен.

Правда, подавляющее большинство людей ничем от них не отличается. Как там говорил этот Комов-Пантелеев?.. Побочные инстинкты. Именно что побочные. Но не они ли правят человеком?

Теперь, значит, его очередь — продолжить кровавый след. Он теперь должен убивать во славу темной силы. И для ее услады. Сначала, пока человеческое сознание еще не растворено в зверином, содрогаясь. Потом равнодушно, как бы походя. Трудно ли убить? Попробовать, что ли? И прямо сейчас. Получится или нет?

А как же последствия? Да какая разница!

С кого начать? Перед глазами трое: Илья, Хохотва и этот Пантелеев.

Илья? Все-таки друг, сколько пива вместе выпито. Он внутренне усмехнулся. А что, кроме пива, их связывало? Но… Ведь приехал же сюда, нашел, не побоялся неизвестности.

Хохотва? Этого он знает плохо. Довольно странный тип, даже неприятный. Может, его?.. Но и он отнесся по-человечески. Проявил, что называется, участие, старался помочь…

Пантелеев? Виновник всех бед. Человек, на котором висит проклятье, на совести его — десятки жизней. Но ведь он в забытьи и даже не испытает страданий, а без страданий жертва теряет смысл.

— Послушай, Илья, — сказал он Безменову, — дай мне свой пистолет.

— Зачем это? — удивился Илья.

— Тебе что, жалко?

— Да нет, не жалко, но объясни, для чего?

— Просто хочу подержать в руках оружие. Ощутить его тяжесть. Прикоснуться к смерти.

— Мне кажется, ты уже и так достаточно наприкасался. Пожалуйста, возьми, только я обойму для порядка вытащу.

Тот взял его, взвесил в руке, зачем-то дунул в ствол.

«Вот оно! — ударило в мозгу Осипова. — Ты хочешь прикоснуться к смерти, давай, действуй. Обоймы в оружии нет, но в стволе есть патрон. Илья забыл, что перед тем как войти в дом, он передернул затвор».

Осипов стоял, опустив голову, словно в глубокой задумчивости. Интересно, что и остальные замерли, ожидая неведомо чего.

И внезапно Осипов понял. Все, о чем он сейчас думал, пришло не из его собственного разума, а из темного сознания того существа, что угнездилось в нем с нынешней ночи. Оно подсказывает, оно провоцирует, оно представляет реальность в черной беспросветной мгле, и это только начало. Уже сейчас ему почти невозможно сопротивляться, а что будет дальше: через неделю, через месяц, через год? Он сам станет монстром, таким, как физрук, как Пантелеев. Он — уже не человек, он — оборотень. Он!!!

Но этому еще не поздно положить конец. Побочные инстинкты не возобладают над ним.

Илья словно во сне наблюдал, как его лучший друг сунул ствол «Макарова» в рот и нажал спусковой крючок.

Последнее, что успел увидеть журналист перед тем, как серебряная пуля разнесла ему затылок, было искаженное лицо вскочившего с дивана Пантелеева. Его дикий вопль он уже не слышал.

Несколько секунд никто не мог прийти в себя. Первым опомнился Илья. Он бросился на Пантелеева с криком:

— Вяжи его!

Но в этом, видимо, не было необходимости. Кинорежиссер рухнул на пол и стал корчиться в ужасных конвульсиях. Казалось, сквозь него проходит электрический разряд огромной силы. Он бился об пол, точно эпилептик, сотрясался в безумном припадке. Нечто, как он надеялся, ушедшее навсегда, возвращалось в свое привычное обиталище. Чужой разум, как случайная квартира, оказался неприспособленным для него.

Машина, подпрыгивая на ухабах, неслась по направлению к Рязани. В кабине было трое: за рулем, то и дело протирая воспаленные, красные от бессонницы глаза, сидел Илья Безменов, на заднем сиденье, из последних сил борясь со сном, клевал носом Хохотва, рядом привалился в угол режиссер Комов, он же Пантелеев. Данный субъект был крепко связан по рукам и ногам, да при этом еще находился в бессознательном состоянии. Перед тем как погрузиться в машину, ему вкатили лошадиную дозу снотворного.

Илья чисто автоматически вел машину, на время вычеркнув из памяти все произошедшее. Сейчас главное — довести дело до конца, о том, что произошло в дачном доме, об оставленных без присмотра трупах, о предстоящих объяснениях он старался не думать. Только бы доставить этого монстра в Рязань, в передвижной цирк!

«Ну доставишь ты его, а дальше? — эта мысль неотступно вертелась в мозгу, не давая сосредоточиться на обдумывании дальнейших действий. — Дальше-то что? Там посмотрим, — убеждал себя Илья, — ведь развязка, по сути дела, уже наступила. Погиб Осипов, и тот, другой… А если все это бред?»

— Эй, ученый! — окликнул он Хохотву. — Ты бы поговорил со мной, а то я засыпаю, можем не доехать… Врежемся в какой-нибудь придорожный столб — и привет. Давай, говори.

— О чем?

— Да о чем угодно. Ты веришь, что все получится?

— Кто его знает? — Хохотва зевнул и потянулся. — А я тоже задремал. Может, и получится. Честно говоря, еще вчера я бы с уверенностью сказал, что все это вздор. А теперь, после случившегося… Даже не знаю… Я о другом думаю. Вот мы оставили в том доме Ивана Григорьевича и этого фотографа. Как-то не по-человечески.

— Да не береди ты душу. Сам понимаю, но промедление еще хуже. Мы ничего наверняка не знаем, а если он в действительности… — Илья замолчал, словно не решаясь произнести, — …оборотень, — наконец выговорил он. — Сколько он еще может натворить. Ты же сам видел…

— А если нет?

— Тогда… тогда… — Он снова замолчал, — Тогда мы пропали. Кстати, как он там?

— В отрубе. Действие снотворного кончится часа через четыре. Хорошо, привезем мы его в цирк… В клетку, что ли, засунем?

— Именно.

— А потом.

— Потом? Я думаю, если он действительно оборотень, то должно совершиться превращение, как только взойдет полная луна.

— И?

— Не знаю я!!! — закричал Илья. — Не приходилось мне до сих пор общаться с оборотнями. Да и вообще с потусторонними силами. Как легко и просто жилось! Ловишь себе преступников всех мастей: грабителей разных, убийц. Спору нет, мерзавцы. Но ведь вполне обычны. Все у них просто и понятно. И мотивы понятны, и способы. А тут!.. Ты помнишь, Осипов говорил, что все произошедшее вроде тщательно спланировано. А он сам вроде родственник этого… Я, честно говоря, не уловил, все так стремительно разворачивалось.

— Да и я тоже. Бормотал нечто невнятное. Ритуал… Жертва… Заранее распределены роли… Похоже, его выбрали не случайно.

— А как?

— Не знаю.

— Но ведь ты же ученый. Этнограф! Ты ездил к старикам, общался… В конце концов, ведь ты же специализируешься на этом!

— На чем я специализируюсь? На нечистой силе, что ли?

— А старики что говорят?

— Ничего они не говорят, я же рассказывал. Они считают, что с этим ничего поделать нельзя.

— Посмотрим, — скрипнул зубами Илья.

В Рязань они приехали под вечер. Быстро пронеслись по улицам и остановились перед шатром шапито.

Илья пошел разыскивать цыгана, а Хохотва остался сторожить пленника, который к тому времени начал приходить в себя.

Минут через пятнадцать прибежал возбужденный Капитан Блад. Он глянул на сидящего в машине и тут же выдохнул:

— Он!