1941 год, июнь. Окрестности Югорска

Убийство директора детского дома и его жены надолго выбило воспитанников, да и учителей из колей. Фактически никто не учился. Все были заняты досужими разговорами, строили предположения, выдумывали самые дикие теории. Несмотря на отличную погоду, большинство детей забивались в спальни и с каким-то жгучим болезненным любопытством продолжали дискутировать по поводу преступления. Дошло до того, что по детскому дому поползли и вовсе зловещие неправдоподобные слухи, будто кто-то, конкретно кто, не называлось, видел ночью призраки директора и его жены. Окровавленные, в разорванном белье, они будто бы ходили возле окон своей квартиры. Многие этому верили.

Лишь один Сережа, как ему представлялось, знал правду и нисколько не сомневался, что директора убил именно он. Как и почему, Сережа не знал, но был твердо уверен в своей причастности. Почти каждую ночь, раз за разом, в его сознании, словно мгновенные вспышки, возникали картины преступления. Разинутый в немом крике рот директорши, совершенно белые безумные глаза директора. И кровь… Фонтаны крови. Почему он их убил? Этот вопрос мучил мальчика с каждым днем сильнее и сильнее, и скоро ему стало казаться, что он сходит с ума. Пойти самому в милицию? А выход ли это? Да и зачем? Не в наказании и искуплении виделся ему выход, а в установлении причины, почему именно он совершил убийство. Почему он? И чем больше Сережа размышлял над причиной преступления, тем явственней осознавал, что все физические и нравственные изменения, происходящие с ним, начались два года назад с посещения острова на болотах, с ночевки, грозы возле таинственного каменного сооружения. Раньше он даже не задумывался об этом событии, теперь же все чаще стал припоминать подробности, выискивать дотоле неведомые связи. Он почти не общался с ребятами, перестал посещать свою повариху и только думал, думал…

Занятия кончились. В это время в прошлые годы детдомовцы собирались в пионерские лагеря, но в этом году они почему-то остались при детдоме. Предоставленные самим себе дети неприкаянно бродили по территории, не находя занятия. Воспитателей непрерывно таскали в милицию, и им было не до выполнения педагогических обязанностей. Тяжелое чувство уныния и подавленности, казалось, стеной окружило и без того не особенно веселое заведение.

Несколько человек убежало. Двоих поймали и вернули, а остальные так и оставались в бегах. По вечерам ребятишки уходили с территории ненавистного детдома, собирались в окрестных перелесках, жгли костры, пекли украденную в столовой картошку, а иной раз жарили кур. В поселке их начинали побаиваться, не раз и не два пытались жаловаться, но безрезультатно. Всем было наплевать.

Сережа думал, думал и наконец надумал. Казалось, кто-то изнутри подсказывал, что ответ на все вопросы, выход из тупика можно найти только на острове возле каменной гробницы. Там в него вселилось нечто, там оно может покинуть его. Однако как добраться до острова? Сережа плохо представлял, в какой стороне его бывший дом, но что-то уверенно подсказывало, что старое пепелище он найдет без труда. Это казалось странным. Ведь Сережа хорошо знал, что летней порой добраться до заимки почти невозможно. Тайга и болота надежно скрывали ее. Сама мысль побывать в тех местах рождала в душе смутные ощущения некой вины, скорее даже неосознанной гнетущей тоски.

Наступило время июньского полнолуния, но ничего не произошло. Правда, он испытывал некое неясное томление, поднимая голову к сверкающему в вышине диску.

Июнь между тем катился к своему завершению, а внутри Сережи словно что-то зудело, подталкивая к бегству из детдома, к возвращению в тайгу. Но как идти туда одному?

Как-то вечером Сережа отозвал Соболя в сторону. Тот был несколько удивлен, но последовал за ним.

— Послушай, Юра, — он в первый раз назвал Соболя по имени, — тебе не надоело здесь торчать?

— Допустим, надоело, — осторожно ответил Соболь, — а что ты предлагаешь?

— Сбежать.

— Как это?.. — Соболь сделал неопределенный жест в сторону здания детдома. — Сбежать, конечно, можно, но куда? А вообще я не ожидал от тебя ничего подобного.

— Мало ли что… Уж больно тут надоело.

— Так куда бежать?

— В лес.

— В лес? В какой еще лес? Что там делать? В индейцев играть? Чем мы будем питаться? Глупости все это…

— Нет, ты послушай. Я тебе не рассказывал… — Сережа замолчал. — Когда нас, мою семью то есть, арестовали, мы жили в глухой тайге, скрывались…

— Что-то такое я слышал, — сообщил Соболь.

— Так вот, — продолжил Сережа, — отец мой случайно наткнулся на золотую жилу…

— Врешь! — Соболь внимательно посмотрел на Сережу.

— Чего мне врать? Весь год мы мыли золото, а потом нагрянули чекисты. Золото там и осталось. Спрятанное. Можно вернуться и забрать, а уж потом…

— И что потом?

— Там видно будет. Главное, найти его.

— А ты знаешь, где оно спрятано?

— Конечно. На одном из островов посреди болота.

— И далеко туда добираться?

— Порядочно. Но добраться можно.

Соболь замялся, он верил и не верил Сереже. Его тянуло к приключению, но врожденная осторожность заставляла настороженно относиться ко всяческим авантюрам.

— Я подумаю, — наконец вымолвил он, — ну-ка расскажи мне еще раз про ваше житье в тайге.

И Сережа стал вдохновенно врать. Вернее, враньем был только рассказ о найденной золотой жиле и ее разработке. Однако именно это больше всего интересовало Соболя. Он требовал деталей.

— Много ли вы намыли? — жадно спросил он.

«Сколько же сказать», — лихорадочно соображал Сережа.

— Килограммов пять, — нашелся он.

— Сколько же это на рубли?

— Не знаю. Может, тысяч пятьдесят…

— Так много?!

— А может, и больше!

— Все же мне не верится.

— Дело твое. Не хочешь, я все равно уйду один. Одному, конечно, труднее придется. Но все равно доберусь.

— Ладно, не торопи. Обещал, подумаю.

Через пару дней Соболь сам возобновил разговор.

— Я тут покумекал, — сообщил он, — и вот что решил. Пойти, конечно, можно, только давай возьмем с собой еще кого-нибудь…

— Что за новости?! — Сережа изобразил негодование. — Я тебе одному доверился, а ты разболтал?!

— Никому я ничего пока не болтал, — возразил Соболь, — просто подумал, что вдвоем нам тяжеленько будет, а втроем-вчетвером полегче.

«Ага, — сообразил Сережа, — хочет обезопасить себя, надеется в случае чего на поддержку дружков. Впрочем, главное — добраться до места, а там видно будет. Пусть хоть десять человек берет…»

— Зачем тебе еще кто-то, — тем не менее возразил он, — так мы золото на двоих поделим, а если по-твоему — еще с кем-то делить придется.

— Ну и поделимся, — холодно сказал Соболь.

— Я не согласен.

— Ладно, давай так, — Соболь был готов на компромисс, — делим на двоих, а их долю я из своей отдам.

— Ишь ты какой щедрый, — усмехнулся Сережа. — Кого же ты хочешь взять?

— Косого и Сморчка.

— Ну конечно, корешей… Ты им уже разболтал…

— Я же сказал, нет. Ждал твоего решения.

— Что ж. Я не возражаю, если ты, конечно, поделишься с ними из своей доли, как и собираешься.

— Заметано, — повеселел Соболь, — начинаем собирать шамовку. Чтобы было чего хавать в дороге. А там как жить будем?

— В погребе должны остаться кое-какие запасы… Рыбы в озере наловим. Может, ружьишко отыщем. Словом, не пропадем.

— А когда ты собираешься отправляться?

— В конце месяца.

— Значит, я говорю с Косым и Сморчком?

— Валяй.

22 июня к вечеру по детскому дому прошел слух о начале войны с немцами. Никто толком ничего не знал. Осторожно говорили, что вроде бы германская авиация бомбила наши города. Сережа не придал этим разговорам никакого значения. Он весь был нацелен на побег. Пару раз он проводил «совещания» со своими напарниками. Сморчку и Косому пришлось повторить сказку про золотую жилу. Они сомневались еще меньше, чем Соболь. Особенно возликовал Косой. Почему-то жизнь в лесах необыкновенно прельщала его. О золоте он почти не говорил, видно, оно интересовало его меньше всего. Сморчок же, напротив, пустился в бесконечные рассуждения, что они сделают, когда продадут добычу. В основном трата денег сводилась к покупке несметного количества шоколада и мороженого, поездке в Крым и общению с веселыми девушками. Соболь о своих планах помалкивал, однако чувствовалось, что и он непрерывно размышляет о сладкой жизни.

24 июня факт начала войны был официально подтвержден доставленными в детдом газетами, а на следующий день был назначен побег.

— Это на руку, что началась война. В случае чего скажем, мол, отправились на фронт бить фашистов. Даже если и поймают, особенно ругать не будут, может, даже и похвалят, — сделал заключение Сережа.

Поздно вечером они крадучись выбрались из спальни и бегом пустились прочь. За спинами болтались вещевые мешки, наполненные сухарями, хлебом, консервами, картошкой и другой нехитрой провизией. Ночью ребята достигли железнодорожной станции и сели в товарняк, идущий до Свердловска. Пока все складывалось неплохо. На свердловском вокзале царила обычная для таких мест суета и было непривычно много военных. Видимо, большинство возвращалось из внезапно прерванных отпусков в свои части.

Ребята потолкались среди вокзальной публики, пытаясь узнать, как добраться до Югорска. Наконец выяснилось, что проще всего ловить попутную машину, причем здесь же, на привокзальной площади. Поиски попутки долго оставались безрезультатными. На ребят смотрели в лучшем случае равнодушно, а чаще с подозрением. Наконец нашли запыленный грузовик с затянутым парусиной кузовом, водитель которого ехал в Югорск. Он оценивающе взглянул на ребят.

— А деньги у вас есть?

У них имелось немного денег, но Сергей не стал об этом сообщать и объяснил, что они командированы городским Домом пионеров для сбора редких лекарственных трав. Поверил или не поверил шофер, однако кивнул на кузов.

— Залезайте, а в Югорске поможете разгрузить машину.

Кузов был почти полностью забит ящиками с гвоздями, но ребята кое-как разместились, и машина тронулась.

— Неплохо ты с Домом пионеров придумал, — уважительно сказал Сморчок.

— Толково, — признал и Косой. Соболь, видимо, почувствовал угрозу своему авторитету, потому что явного одобрения не выказал.

Довольно долго петляли по шумному городу, наконец выехали на пыльный тракт. По сторонам замелькали высоченные сосны. Компания беглецов, не спавшая всю ночь и убаюканная тряской, задремала. Неизвестно, сколько прошло времени, но очнулись они от того, что машина внезапно встала.

— Вылезайте, ребята, — услыхали они голос шофера, — приехали.

Грузовик стоял на обочине лесной дороги.

— Вроде еще не город? — спросил Соболь.

— Черт бы ее побрал, — шофер досадливо пнул колесо. — Перегрелся двигатель. Такого вроде никогда не было. Не знаю, что и подумать. Возьмите ведро и принесите холодной воды.

— Да где ее взять?

— Отойдите в лес. Тут кругом болота, так что воды хватает. Только осторожнее. Не провалитесь в топь. Ступайте.

Сергей подхватил ведро, и ребята устремились в лес. Действительно, метров через двадцать под ногами у них захлюпало… Скоро они наткнулись на небольшой бочажок, заполненный прозрачной коричневой водой.

— Дальше не поедем, — сообщил Сережа, наполняя ведро, — отнесем ему и пойдем своей дорогой.

— И ты эту дорогу знаешь? — усомнился Соболь. — Ведь кругом топи, увязнем — и привет…

— Знаю, если боишься, можешь возвращаться.

— Да нет, я так… — смешался Соболь, — просто хотел выяснить.

— Мы остаемся, — сказал Сережа шоферу.

— Да как же… Ведь до города доехать хотели.

— Здесь много редких целебных трав.

— Как знаете. Смотрите только, с болотом шутки плохи. Поосторожней. — И машина уехала.

Мальчики стояли на краю дороги в растерянности, и только Сережа, казалось, был спокоен. Он достал из вещевого мешка топорик, срубил четыре молоденькие елочки, очистил их от веток и вручил каждому из товарищей.

— Теперь все зависит только от вас. Будете во всем слушаться меня, ничего не случится, но только попробуйте делать по-своему — может произойти беда. Каждому из вас даю по слеге, — он протянул оструганную жердь, — идти только за мной, шаг в шаг. Если вдруг провалитесь, втыкайте в болото слегу и опирайтесь на нее. Если она не достанет дна, бросайте перед собой и тоже попробуйте опереться.

— Ты прямо какие-то страсти рисуешь, — попробовал пошутить Соболь, — напугать нас, что ли, хочешь?

— Никого я пугать не хочу.

— Чего ты, Соболь, все к нему привязываешься, — неожиданно подал голос Сморчок, — не видишь, что ли, он понимает, что к чему, а вот ты не понимаешь. Сейчас он у нас главный.

— Да я ничего… — стушевался тот, — пусть ведет. — И они гуськом зашагали по лесу.

День клонился к вечеру, было тепло, но пасмурно, то и дело принимался накрапывать мелкий дождик, однако почти сразу же прекращался. Низкие тучи временами, казалось, задевали верхушки высоченных сосен. Правда, таких сосен было не так уж много, в основном они стояли на небольших песчаных возвышенностях. Кругом же господствовала поросль осин и березняка. Под ногами то и дело хлюпала вода, но настоящего болота пока не наблюдалось. Это была скорее низина с оставшейся от паводка избыточной влагой. Кроме осин и берез, в лесу в достатке росла черемуха. Она уже совсем отцвела, и только кое-где на ветках сохранилась увядающая, еще совсем недавно снежно-белая кипень. Последние цветы черемух, видимо, пахли сильнее всего, потому что ее нежный печальный аромат, который нельзя ни с чем спутать, еще витал в воздухе. Под ногами густым ковром росли ярко-желтые крупные пахучие цветы, которые в народе называют купальницей. То тут, то там попадались кукушкины слезки, мелкими розовыми цветами цвел вереск. Нежные лиловые колокольчики едва заметно раскачивались на тонких длинных стебельках. Где-то в вышине посвистывали невидимые лесные птахи. Северное лето только началось, но довольно скоро должно было закончиться, и все спешило жить.

Сережа уверенно шел вперед, как будто путь был ему хорошо известен. Готовясь к путешествию, он стянул из кабинета физики компас, но за всю дорогу взглянул на него всего лишь раза два. Направление, по которому они двигались, шло строго на север.

Начинало темнеть, и Сережа решил не рисковать и расположиться на ночевку. Тут как раз попалось сухое возвышенное место с росшими на нем несколькими соснами.

— Шабаш, пришли, — сказал Сережа, сбрасывая с плеч мешок.

— Уже? — удивился Соболь.

— На ночлег остановимся здесь, — объяснил предводитель, — а завтра пойдем дальше.

Соболь, казалось, был разочарован. На лице его появилась кислая гримаса. Он рухнул на землю, и пока ребята собирали хворост для костра, продолжал неподвижно лежать, уставившись в темнеющее небо.

За полчаса насобирали целую гору сушняка. Развели костер, поставили вариться в котелке картошку, придвинули к огню чайник и разлеглись с подветренной стороны на предусмотрительно захваченных из детского дома стареньких одеялах. Поужинали уже почти в темноте, напились чаю. Соболь и Сморчок закурили.