ЧЕРЕЗ КЛАДБИЩЕ

В психдиспансере о Вержбицкой никто никогда не слыхивал.

Сейчас Женя в одиночестве сидела дома перед телевизором. Показывали какой-то допотопный фильм про правильных людей, которые противостояли людям неправильным и в конце концов их побеждали. Мать уехала на дачу, звала с собой Женю, но та сослалась на предстоящие завтра с утра дела. А может, и зря. Сидела бы сейчас на скамейке под вишней, взирала на шесть соток и подсчитывала предстоящий урожай.

Она вспомнила октябрь девяносто третьего. Танки прямой наводкой бьют по «Белому дому», снайперы садят с крыши и тут же рядом беспечно прогуливаются граждане с мороженым в руках. А она, Женя, видит происходящее, сидя дома на удобном диване перед телевизором. Разве это не удивительно? Вот танк врезал по сверкающей громадине парламента, клубы пыли, дым… Может, в этот миг гибнут люди, рвутся судьбы, а она и миллионы других с отстраненным любопытством взирают на это зрелище, жуя бутерброд или поглощая очередную кружку пива. Грандиозные катаклизмы потрясают страну, но они в лучшем случае лишь щекочут нервы в паузах между рекламой памперсов и сникерсов. Мир сжался до размеров телеэкрана. «За полгода конфликта в Бурунди погибло около миллиона человек!» — сообщает диктор. Миллиона!!! Ужасаешься на секунду и тут же забываешь, потому что рахитичные дети с раздутыми животами и смертной тоской в глазах уступили место вернисажу итальянской моды в Венеции.

Количество страдания не уменьшилось. Оно неизмеримо больше, чем, скажем, в середине века. Просто оно стало чем-то абстрактным, отразившись в экране, как в кривом зеркале.

Горит ли твой дом? Нет? Ну и слава богу! Завтра покажут что-то новое.

Мысли Жени прервал звонок телефона.

— Белову! — услышала она незнакомый голос.

— Слушаю.

— Это беспокоит дежурный по отделу. Через пять минут за вами заедет машина. Распорядился майор Буянов. Выходите к подъезду.

— А что случилось?

— Все расскажет сам майор. — В трубке раздались короткие гудки.

Кроме нее и водителя, в «Рафике» были четыре человека. Знакомым был лишь Буянов.

— Практикантка наша, — представил он Женю, — Якова Ильича Белова дочка.

— Ага, — заметил пожилой бородатый дядька, — преемственность. Похвально. А ты, Николай, зачем ее с собой тащишь?

— Пускай привыкает. Практика есть практика.

— Успеет еще насмотреться, — произнесла женщина лет сорока с усталым лицом и плохо накрашенными губами, — зря вы ее побеспокоили, Николай Степанович. Сидела бы дома. Вдруг на свидание собиралась? — Женщина засмеялась и уткнулась в журнал.

— А что случилось? — поинтересовалась Женя как бы невзначай.

— Убийство, — сообщил бородач.

— Познакомься, следователь прокуратуры Петр Иванович Дымов, — отрекомендовал его Буянов, — судмедэксперт Малевич Елена Дмитриевна, — указал он на женщину, — а это оперуполномоченный Судец Рудольф Исаакович, старший лейтенант. — Молчавший до сих пор молодой человек в милицейской форме церемонно кивнул головой. — Водителя зовут Гена. Малевич отложила журнал.

— Невозможно читать, свету мало. — Она обратилась к Жене: — Знавала вашего батюшку. Дотошный был человек. За всякую мелочь цеплялся. — Сказано было явно с подтекстом, смысл которого, видно, был понят остальными. Жене почудился оттенок, похоже, негативный. Она хотела поинтересоваться, что имела в виду судмедэксперт, но ее опередил Буянов.

— Совершено преступление, — заявил он, обращаясь к Жене, — обнаружен труп. Я хочу, чтобы ты присутствовала при обследовании места преступления, познакомилась с ходом следственных мероприятий. Словом, соприкоснулась…

— С грязью, — перебила его Малевич. — Лишилась, так сказать, невинности. На каком курсе?

— Четвертый.

— Поздновато бросать. Впрочем, юристу не обязательно копаться в дерьме. Скорее наоборот. Вон в Штатах нет профессии почетнее и доходнее.

— Кроме врачей, — пробурчал себе под нос Дымов.

— Да, и врачей! Именно врачей! А у нас? — И она без всякой связи спросила: — А куда мы, собственно, едем?

— На Богачевское кладбище, — отозвался Буянов.

«Богачевское… Это же почти рядом с местом убийства Вержбицкой, — вспомнила Женя. — Совпадение?»

— Там поблизости Вержбицкая жила, — сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Это которая Вержбицкая? — откликнулся Дымов.

— Которую задушили, — пояснил Судец. — Две недели назад.

— Девица молодая, — подсказала Малевич. — А по этому делу есть какие-нибудь результаты?

— Пока нет, — сказал Буянов, — вот она занимается. — Он кивнул на Женю. — Ираклий, как вы знаете, в больницу попал.

— Она?! — Малевич с откровенной насмешкой посмотрела на Женю. — Дай бог, как говорится…

— Все-таки, мне кажется, это работа маньяка, — продолжала Малевич. — Сам способ убийства… Удавка. Мешай она кому — нож или пуля куда проще. К тому же раздел ее… Зачем? Ведь не изнасиловал.

Женя глянула в окно — они как раз проезжали мимо дома Вержбицкой. Через пару минут микроавтобус затормозил у ворот кладбища. К ним, прихрамывая, быстро шел какой-то старик, облаченный, несмотря на жаркую погоду, в ватную фуфайку.

— Вы кто? — спросил Буянов, отворив дверцу.

— Кувалдин, смотритель здешний, — хрипло произнес старик.

— Залезайте.

Кувалдин влез в микроавтобус, и в салоне возник густой запах перегара.

— Фу! — с отвращением произнесла Малевич. — И почему могильщики так много пьют?

— А для профилактики, — нисколько не смутившись, сказал Кувалдин. — Кладбище, опять же миазмы… Да вы, доктор, не хуже меня знаете.

— Мы разве знакомы?

— Да как же, Елена Дмитриевна, или забыли меня? Лет пятнадцать назад вы еще в хирургии были, совсем молоденькая. Оперировали меня. Забыли! Я на железке работал, составителем. Между вагонами попал, голень мне раздробило. Вы мне ногу, можно сказать, по частям собирали.

— Как будто припоминаю, — неуверенно сказала Малевич. — Кажется, Иван?

— Точно!

Микроавтобус въехал на территорию кладбища. Замелькали могильные памятники, кресты. Асфальт довольно быстро кончился, свернули вправо на узенькую дорожку, шедшую почти вплотную к могилам.

— Стоп! Поезд дальше не пойдет! Вылезайте, господа! — Кувалдин явно находился в приподнятом настроении.

Женя вышла из автобуса вместе с остальными и взглянула на часы — начало десятого. Понемногу начинало смеркаться, но было еще достаточно светло. И почему-то именно на кладбище Женя в первый раз в этом году по-настоящему ощутила, что наступило лето. Одуряюще пахло сиренью, рядом в кустах щелкал соловей, ему вторили неведомые Жене птахи. Дневной зной спал, духота исчезла, стояла полная тишь — ни ветерка, ни шороха. Воздух замер.

— Благодать, — вздохнула Малевич, — сюда следовало приехать только ради этого вечера.

— Сейчас работа начнется, — напомнил Дымов, — настраивайтесь, Елена Дмитриевна.

— Эта часть кладбища довольно старая, — ни к кому конкретно не обращаясь, стал рассказывать смотритель, — хоронить начали еще до революции, поэтому здесь много интересных памятников, я бы сказал — уникальных…

— Мы не на экскурсию сюда приехали, — оборвал его Буянов. Чувствовалось, что он начинает раздражаться. — Ведите нас к месту, где обнаружили труп.

Кувалдин покорно смолк и медленно двинулся вперед по едва заметной тропинке.

— Далеко идти? — спросил Судец.

— Минут пятнадцать. Все сильно заросло, чистый лес. Птицам тут раздолье, даже зверушки разные водятся.

Наконец пришли.

— За теми кустами, — сказал Кувалдин. Все ускорили шаг, кое-как протиснулись сквозь кусты, и им открылось то, ради чего они приехали сюда.

— Ничего себе! — воскликнула Малевич.

ОТРЕЗАННАЯ ГОЛОВА И ДРУГИЕ НЕОЖИДАННОСТИ

Перед ними находился большой памятник из темно-серого Лабрадора, представляющий собойдве плиты — вертикальную и горизонтальную. На надгробье, прислонившись спиной к вертикальной плите, полусидел обнаженный мужчина. Голова его находилась не на своем обычном месте, а была пристроена между ног.

Какое-то время Женя тупо смотрела на представшую перед ней картину, не в силах воспринять ее как реальность. Внезапно желудок подпрыгнул и устремился вверх. Она опрометью бросилась в кусты. Ее выворачивало наизнанку. Наконец Женя привела себя в порядок и вернулась к остальным.

— Ну-ка, понюхай! — услышала она голос Малевич.

В нос ударил резкий запах нашатыря. Женя дернулась и пришла в себя.

— Дыши глубже, — посоветовала Малевич, — на него не смотри…

— А может, пойдешь погуляешь? — предложил майор.

Женя отрицательно мотнула головой.

— Ну как знаешь. — Буянов, видно, пожал ел, что взял ее с собой, однако неудовольствия не выразил.

— С каждым может случиться, — сообщил Судец, — я сам первый раз…

— Начинаем работать! — резко произнес майор. — Через час будет темно. А ты, Гена, — сказал он стоящему поодаль шоферу, — иди вызывай труповозку.

Малевич надела резиновые перчатки и подошла к трупу… Предзакатное солнце залило окрестности призрачным светом, отчего происходящее казалось Жене и вовсе нереальным.

Судмедэксперт взяла голову в руки и стала ее осматривать.

— Мужчина лет тридцати, может, чуть моложе. Хорошо сложен, рельеф мускулатуры говорит, что он скорее всего серьезно занимался спортом, чем-то вроде модного нынче бодибилдинга или, возможно, тяжелой атлетикой, плаванием. Обмеры?

— Потом, — отрывисто бросил майор, — нет времени. Судец, обследуй место и ищи следы! Скорее всего его принесли сюда.

— Наверняка, — подтвердила Малевич. — Убийство произошло не здесь. Труп практически обескровлен, как будто кровь спустили нарочно. Голова отделена от тела каким-то острым предметом типа ланцета или опасной бритвы. Шейные позвонки перерублены.

— Татуировка?

— Отсутствует. Вряд ли это уголовник. Скорее всего человек из обеспеченных. Гладок, упитан…

— Сейчас и уголовники упитаны, — буркнул Буянов. — А вы что скажете? — обратился он к смотрителю кладбища.

— О чем?

— Как обнаружили? Ведь это место, насколько я понимаю, почти не посещается.

— Наше кладбище вообще заброшенное. Захоронения производим довольно редко, по специальному разрешению. Поскольку санстан-ция не дозволяет. Кладбище-то закрыто. Днем, конечно, народ бывает. Родных навестить…

— Короче, пожалуйста!

— Я обратил внимание на птиц. Сороки в этой стороне сильно кричали, воронье также…

— Да, птицы здесь уже побывали, — подтвердила Малевич, — глаза выклеваны. Скорее всего лежит он здесь второй день.

— А убит когда?

— Тоже дня два как.

— Что прокуратура скажет? — обратился майор к Дымову.

Тот развел руками.

— Следы?

— Явных следов нет. Все заросло, открытый грунт отсутствует, — сообщил Судец, — трава кое-где примята. Ни окурков, ни прочего. Чисто сработано. Может, и проглядел чего. Темнеет ведь. Завтра еще раз посмотреть можно.

— Тащил-то его не один человек, а наверняка двое, голова опять же… Посмотрите, нет ли под ним чего.

Судец дернул труп за ноги и стащил целиком на могильную плиту. Теперь можно было прочитать надпись на памятнике:

«Морис Фурнье 1857 — Руан — Франция, 1916 — Тихореченск.

Мир его праху».

— Француз какой-то, — недоуменно проговорил Судец. — Откуда у нас французы?

— А вы, смотритель, что знаете про эту могилу? — спросил Буянов.

— В данном захоронении лежат несколько человек, — охотно заговорил Кувалдин. — Сам Фурнье, его жена и их сын Жером. Этот, — он кивнул на труп, — закрывает остальные надписи, они на горизонтальной плите. Фурнье владел кондитерским производством. Нашу кондитерскую фабрику знаете? Ему принадлежала. Позже младший его сын, тоже Морис, работал на этой фабрике, национализированной, конечно…

Женя понемногу пришла в себя. Ей было стыдно — никак не ожидала от себя подобной реакции. Ведь и в морге бывала… На нее, казалось, никто не обращал внимания. Каждый занимался своим делом. Неожиданно Женя услышала фамилию Фурнье. Где она ее уже слышала? Как будто совсем недавно. Ага. И про кондитерскую фабрику. Ведь такая фамилия была у дедушки Вержбицкой! Точно! Ей еще рассказывала эта пряничная старушка-соседка Вержбицкой.

Женя робко тронула Буянова за рукав пиджака:

— Николай Степанович, я тут…

— Да не расстраивайся. Вполне естественная реакция.

— Я не о том. Понимаете, у Вержбицкой та же фамилия, что на памятнике.

— Чего-чего?

— Старушка, которая рассказывала мне о Вержбицкой, сообщила, что дедом Светланы был француз — Фурнье Морис Морисович. Он работал на кондитерской фабрике, кажется, был ее директором.

Майор продолжал недоуменно смотреть на Женю.

— Слышал, Петр Иванович? — обратился он к Дымову. — Что думаешь?

— Это точно? — спросил Дымов.

— Мне так сказали. — Женя неуверенно улыбнулась. — Несложно, наверное, проверить.

— Проверить, конечно, несложно, — задумчиво произнес майор. — А что тебе еще сказали?

— В общем, больше ничего особенного. Квартира Вержбицкой досталась по наследству от ее дедушки и бабушки. Родители вроде не ладили между собой.

— Значит, Фурнье?! — Буянов потер переносицу. — И что все это может значить? Зачем его сюда притащили? Зачем голову отрезали? А если отрезали, почему не спрятали где-нибудь в другом месте? Я допускаю, что можно отрезать голову, чтобы затруднить опознание жертвы…

— Без нечистой силы здесь не обошлось, — совершенно серьезно заметил Кувалдин.

— Естественно. Примерно это я и ожидал услышать. — Буянов поморщился.

— Нет, вы послушайте!..

— Ничего слушать не желаю. Ступайте домой, проспитесь.

— Я совершенно трезв и хочу…

Но майор, не дослушав, подошел к могиле и стал разглядывать труп. Кувалдин, махнув рукой, отправился восвояси.

Почти сразу же вслед за его уходом послышались чьи-то голоса, треск кустов…

— Санитары, должно быть, из морга, — предположил Судец.

Это точно были санитары, с носилками, но не только они.

В тот миг, когда труп стали укладывать на носилки, в кустах сверкнула вспышка фотоаппарата.

— Что за черт! — воскликнул Буянов. — Кто там? Ну-ка, Рудик!..

Опер бросился к кустам. Послышались возня, непечатные ругательства, и вновь появился Судец, таща за руку неизвестную Жене личность.

Все подались к ним, даже невозмутимые санитары оставили свои носилки и с любопытством следили за происходящим.

— Ох! — воскликнула Малевич. — Этот!.. — В голосе судмедэксперта звучали досада и смущение.

— Так! — зловеще произнес майор. — Что вы тут делаете?

Вопрос был обращен к здоровенному парню в джинсах и черной майке с надписью «New York Times». На груди у парня висел отличный «Никон». Он держал в правой руке очки и близоруко таращился на присутствующих. При этом на его пухлых губах играла насмешливая улыбка.

— Что я тут делаю? — переспросил он. — Да то же, что и вы, — работаю. Тружусь в поте лица, зарабатывая нелегкий журналистский хлеб. По какому праву, Судец, вы занимаетесь рукоприкладством по отношению к прессе?!

Он водрузил очки на нос, пригладил жидкую бороденку и, не обращая внимания на окружающих, вскинул на изготовку фотоаппарат.

— Действительно сенсация, — проговорил он себе под нос, — меня не обманули.

— Никаких снимков! — закричал Буянов. — Запрещаю съемку.

— Не имеете права. Закон о печати нужно знать.

— Гражданин Маковников, это вы нарушаете закон, — вступил в дискуссию Дымов.

— А-а, прокуратура… И чем же я нарушаю закон? — бросил в сторону Дымова детина, продолжая щелкать камерой.

— В интересах следствия вы не имеете права разглашать информацию.

— Да чихал я на вас! У нас свободная страна… с некоторых пор…

— Я могу вас задержать, — спокойно произнес майор.

— Попробуйте, — ехидно сказал детина. — Или забыли прошлый раз? — Он захохотал, направил объектив прямо на Буянова, и снова сверкнула вспышка.

— Петя, — спокойно сказал он, обращаясь к санитару, — возьми, пожалуйста, в руки голову этого несчастного, сейчас я вас обоих запечатлею.

— Не сметь! — крикнул майор. Санитар вопросительно посмотрел на детину.

— Ладно, — пренебрежительно произнес тот, — возле машины сниму. Позвольте откланяться, ведь интервью давать, как я понимаю, вы откажетесь.

— Откуда вы узнали о месте преступления? — стараясь оставаться спокойным, спросил Буянов.

— От верблюда, — нагло ответил детина. — Гуд бай, господа. А это что за лапочка? — обратил он внимание на Женю. — Ах да, наверное, дочка покойного полковника Белова, студенточка-практиканточка, прибыла на подмогу нашей доблестной милиции. Не страшно, девочка? А мне вот страшно! Преступники обнаглели. Уже головы отрезают. Куда идут деньги налогоплательщиков? Могу ответить. Управлением милиции приобретены два «Форда» якобы для патрулирования. «ВАЗы» их, видите ли, не устраивают. Кто-то на иномарках разъезжает, а населению головы режут. Привет!

И детина двинулся вслед за санитарами.

— Кто это? — спросила донельзя удивленная Женя. — Откуда он меня знает?

— Он все знает, — туманно пояснил Судец.

— Мерзавец, — добавила Малевич.

— Профессионал высокого класса, — резюмировал Дымов.

— Главный редактор независимой тихоре-ченской газеты «Курьер» Александр Анатольевич Маковников, именуемый также Сашка Мак, — пояснил Буянов.

— «Курьер»? — переспросила Женя. — А-а, знаю. Читала. Желтая пресса.

— Вот именно! — поддакнула Малевич.

— Желтая или голубая — какая разница! — заметил Дымов. — Газета интересная, пользуется успехом у населения, имеет достаточно высокий тираж, а главное, оперативна. Не сомневаюсь, что завтра на первой полосе будет опубликован фоторепортаж о наших сегодняшних приключениях.

— Ладно, давайте закругляться, а то совсем стемнело.

— Дорогу-то мы отсюда найдем? — неуверенно спросила Малевич. — Зря вы, Николай Степанович, прогнали этого смотрителя.

— Рудик! С утра снова приедешь сюда. Отсмотришь тщательно все вокруг этой могилы, да и в окрестностях тоже. Потом потолкуй со смотрителем. Надеюсь, с утра он будет трезв.

— А я? — нерешительно спросила Женя.

— Продолжай разбираться с Вержбицкой. Устанавливайте вместе с Валеевым ее связи. Да! — вспомнил он. — Ты утверждаешь, что у ее деда та же фамилия, что и на могильной плите? Довольно странное совпадение. Допустим, между двумя убийствами есть какая-то связь… Сомнительно, конечно. Но все же. Постарайся разузнать побольше о захороненном здесь французе. Что за человек? Вдруг всплывут интересные подробности. Мало ли…

— Прошло столько лет… — заметил Судец.

— Конечно. Но поискать стоит.

Разговор прекратился. Возможно, само место настраивало на молчание. Следственная группа гуськом возвращалась к воротам кладбища. Впереди осторожно шел Судец, светя под ноги фонариком. Пару раз он споткнулся, еле слышно чертыхнулся, но продолжал уверенно шагать вперед.

Стояла глубокая тишина, даже соловьи перестали щелкать, и Женя еще явственней ощутила нереальность происходящего.

«HAVANA — MOON»

— Слышал, слышал о ваших похождениях, — с легкой насмешкой сказал Альберт, когда на следующий день Женя начала рассказывать ему о преступлении на кладбище. — Майор говорил, что ты вроде обратила внимание на некую странную деталь?.. Ясно. Теперь послушай, что я накопал. После того как мы вчера расстались, я двинул к одному своему информатору. Тот слышал про Вержбицкую. Его сведения тоже довольно туманны. Говорил, что девочка — высший класс! Странно, что она жила в Тихореченске, а не подалась в Москву или куда подальше. На двух языках говорила свободно. Английский и французский… Каково?! Так вот. У нее были неприятности с братвой. Вроде какой-то крутой на нее глаз положил, а она ни в какую. И деньги не помогли. Тот сначала по-хорошему. Цветочки домой присылал корзинами. И так, и сяк. Потом видит — облом. Ну и взбесился. Поймали они эту Светочку… и пустили по кругу. Информатор клянется, что сведения точные. Грязная, конечно, история. Случилось это пару лет назад. История стала широко известна. Вроде как в назидание другим. И после этого наша Светочка будто бы стала путаной. Информатор сам с ней знаком не был, повторял чужие слова. О ее сутенере он ничего конкретного сообщить не смог. Однако отослал меня к одной колоритной даме — некой Марфе. Представь себе этакую престарелую Мэрилин Монро. Возраст где-то между сорока и шестьюдесятью. Лицо как у фарфоровой куклы, тропический загар, на пальцах и в ушах бриллианты… Словом, звезда пленительного счастья. Я ее, конечно, и раньше знал. Но она сроду не стучала. Тертая баба. Я так думаю, у этой Марфы под каблуком вся эта свистобратия, начиная от вокзальных и кончая птичками вроде Вержбицкой. Встретились мы у нее дома. Хата, скажу я тебе!