1971 год, июнь. Москва
      Редакция крупной ежедневной газеты "Молодость страны" располагалась на шестом этаже огромного серого здания в самом центре Москвы. Когда Осипов появился в редакционном коридоре, его остановила секретарша.
      – Привет, Иван! - окликнула она Осипова, усмехнулась и непроизвольным движением поправила прическу. - Ты, как всегда, элегантен и красив… - Она явно настроилась пообщаться.
      – Чего тебе? - Осипов сегодня был суров и отрывист.
      – Ай-ай, как грубо, - ничуть не обиделась секретарша, - первое перо, как видно, не в духе. - Она хихикнула. - Тебя тут замредактора искал. Корзюков. Даже домой звонил. Но вас, конечно, дома не застать: еще бы, волка ноги кормят.
      Не обращая внимания на глупую болтовню, Осипов двинулся в кабинет Корзюкова.
      В большом мрачном помещении за огромным письменным столом тщедушный Корзюков казался пигмеем. "Именно пигмей", - насмешливо подумал Осипов, вопросительно глядя на зама. В кабинете, кроме Корзюкова, присутствовала какая-то женщина, при появлении Осипова отвернувшаяся к окну.
      – Отлично. Иван Григорьевич, - Корзюков вскочил из-за стола и протянул Осипову руку. - Ты появился весьма кстати. Евгения Васильевна дожидается именно тебя. - По преувеличенно радостному тону чувствовалось, что посетительница надоела, но, видимо, является важной персоной и поэтому от нее так просто не избавишься.
      Услышав слова зама, женщина повернулась и в упор глянула на Осипова, видимо, пытаясь понять, что он за человечек. Осипов был облачен в синие американские джинсы, потертую кожаную куртку и поношенные туфли фирмы "Цебо". Его серые глаза спокойно встретили изучающий взгляд незнакомки, а доброжелательная улыбка, казалось, говорила: я простой советский журналист, готов выслушать любой вздор, коли уж так хочется начальству.
      Неизвестно, что подумала неведомая Евгения Васильевна, но она требовательно посмотрела на Корзюкова.
      – Конечно, конечно, - засуетился тот, - вы можете пройти в кабинет Ивана Григорьевича и изложить ему вашу проблему.
      Женщина кивнула и направилась к выходу. На лице зама появилась ехидная улыбочка.
      – Ты уж постарайся повежливей, - шепнул он Оси-пову.
      Несмотря на то, что в редакции места на всех не хватало, у Ивана, как у одного из ведущих репортеров, имелся свой отдельный кабинет. Это была крошечная, узкая, как пенал, комнатушка, в которой одновременно могли находиться не больше трех человек.
      Женщина прошла вперед, кинула беглый взгляд на заваленный бумагами стол, на стены, оклеенные когда-то яркими, а теперь выцветшими плакатами, на давно не мытые окна, и на лице у нее появилась презрительная гримаса. Она села на шаткий стул, достала из сумочки пачку сигарет "Тройка" и, не спрашивая разрешения, закурила.
      Иван внимательно смотрел на "аристократку", пытаясь понять, кто же находится перед ним. Женщине на вид было лет сорок пять, дорого, со вкусом одета, очень ухоженное, бледное лицо, темные круги под глазами тщательно запудрены. Похоже, в ее жизни случилась какая-то драма. В одежде чувствуется некоторый беспорядок, вон даже пуговичка на блузке расстегнулась, а она и не замечает, и курит как-то уж очень нервно. А может, она того? Такие здесь встречаются довольно часто.
      Женщина докурила сигарету до половины и резким движением затушила ее в грязной пепельнице. Потом она о чем-то задумалась и уставилась в окно. Странная посетительница стала утомлять Осипова.
      – Так что вы хотели? - осторожно поинтересовался он. Дама посмотрела в лицо Ивана и поморщилась.
      – Мне казалось, что вы значительно старше, - изрекла она.
      – Какой уж есть, - грубовато ответил Осипов.
      – Я вдова генерал-полковника Сокольского, - представилась дама.
      "Так и знал, - с досадой подумал Иван, - теперь от нее не отвяжешься. Весь день насмарку. Очевидно, желает опубликовать воспоминания о муже, о его боевых подвигах, а может быть, хочет, чтобы я написал очерк о нем. И ведь от нее так просто не отделаешься. Чуть что, побежит к редактору жаловаться. Скотина какая Кор-зюков! Подсунул подарочек!"
      – Пришла к вам потому, - продолжала генеральша, - что мне очень нравится, как вы пишете. - Она достала из сумочки пачку газетных вырезок с его, Осипова, статьями и положила на край стола. - К сожалению, вы оказались очень молоды.
      – Что вы все молоды да молоды… - завелся Иван.
      – Не сердитесь, - неожиданно мягко произнесла дама. - Я не хотела вас обидеть, просто не ожидала… В ваших статьях чувствуется знание жизни, и я подумала… - Она запнулась и достала из пачки новую сигарету. Осипов потянулся к вырезкам и стал их перебирать. К его удивлению, среди них оказались лишь судебные очерки и репортажи на криминальные темы.
      "Эге…" - мысленно произнес он и искоса взглянул на генеральшу.
      – Дело в том, - неожиданно продолжила она, - что два месяца назад убили моего сына. Единственного сына. И я теперь осталась совершенно одна. - Она глубоко затянулась и закашлялась. На глазах выступили слезы.
      – Кто убил? - осторожно спросил Иван.
      – Убили какие-то звери, - не слушая его, продолжала говорить Евгения Васильевна. Теперь ее голос упал до шепота, и Осипов с трудом разбирал слова.
      – Убили жутко, страшно изуродовали. Моего Валю… Ему было всего двадцать… Вы понимаете!.. Он для меня все! И вдруг! Три года назад умер муж, а теперь вот… - Лицо ее сморщилось, и слезы потекли по напудренным щекам. Под глазами выступили темные круги. Она сразу постарела.
      – Успокойтесь, - попросил Осипов, - расскажите все по порядку.
      Из сбивчивого рассказа генеральши выяснилось, что сын ее, Валентин, студент второго курса МГИМО, два месяца назад, а именно в апреле, отправился отдыхать и готовиться к экзаменам на дачу. Он отсутствовал дома три дня. В конце концов встревоженная мать приехала на дачу, но никого там не застала. Она кинулась к приятелям сына. Те сообщили, что действительно были с ним на даче, но недолго. Потом они уехали в Москву на электричке, а он остался в доме. Мать бросилась в милицию. Через день после начала поисков труп Валентина обнаружили в лесополосе какие-то подростки. На теле множество колото-резаных ран, голова оскальпирована, оба глаза выбиты. Короче, мальчик был изуродован так, что хоронить его пришлось в закрытом фобу.
      – Может быть, вы хотите кофе? - участливо поинтересовался Осипов, видя, что с женщиной вот-вот случится истерика.
      Она прервала свой рассказ и кивнула.
      Пока Иван возился с чайником, насыпал в относительно чистую чашку растворимый бразильский кофе, генеральша молчала, продолжая безостановочно курить. Она взяла двумя пальцами чашку и, оттопырив мизинец, стала медленно прихлебывать кофе мелкими глотками. Допив кофе, она брезгливо повертела в руках пустую чашку, видимо, размышляя, сделать или не сделать замечание по поводу ее чистоты, но промолчала. Потом взглянула на хозяина кабинета.
      – Вам еще не надоел мой рассказ? - поинтересовалась она совсем другим, нарочито равнодушным тоном.
      – Продолжайте, - попросил Осипов.
      Генеральша достала из сумки зеркало, губную помаду, пудру и принялась приводить себя в порядок. Она наконец обнаружила незастегнутую пуговицу и невозмутимо застегнула ее.
      – А что продолжать, - холодно сказала она, - продолжать-то нечего.
      – Но убийцу нашли?
      – Какое там… Два месяца велось следствие, как мне заявили в МуРе, и зашло в тупик. Вы понимаете?! В тупик!!! Так-то вот!
      – Но ведь есть какие-то разработки, версии…
      – Версии?! Да они не хотят заниматься делом моего сына!
      – Этого просто не может быть, - уверенно сказал Осипов. - Я допускаю, что дело по каким-то причинам приостановлено, допускаю и вероятность тупика, но чтобы его прекратили… Вы, извините, не та фигура, которой можно пренебречь. С вами, как мне кажется, опасно связываться. Или я чего-то недопонял, или вы сказали мне не все.
      – Уж поверьте мне, молодой человек, не желают они заниматься убийством моего сына, мне так прямо и сказали. Конечно, неофициально, но вполне определенно.
      Осипов пожал плечами.
      – В таком случае я не совсем понимаю, зачем вы пришли в редакцию. Жаловаться на них хотите?
      – Я пришла с вполне определенной целью. Мне необходимо, чтобы убийца или убийцы моего сына были найдены и наказаны.
      – Тогда вам следует обратиться в прокуратуру.
      – Опять вы ничего не поняли. Я хочу, чтобы этим делом занялись вы.
      – Я?!
      – Именно. Знающие люди подсказали мне. Найдите, говорят, человека, который провел бы следствие, так сказать, неофициально. Назвали несколько кандидатур, а первой вашу. У него, говорят, большие связи в милиции, и в МУ Ре в том числе.
      – Но я ведь не следователь, не юрист. Да и к тому же у меня есть основная работа.
      – Вы опять меня не поняли. Если вы найдете преступника, я вам хорошо заплачу.
      В кабинете воцарилось молчание. Осипов пристально смотрел на генеральшу, не зная, как повести себя дальше. Выставить ее к чертям собачьим? Продолжить обсуждение? Еще никогда к нему не обращались с подобными предложениями. Молчала и Евгения Васильевна, выжидательно смотря на хозяина кабинета. Наконец она решила, что Осипов ждет продолжения, потому что тихо сказала:
      – Если вы найдете убийцу, я подарю вам "Волгу", автомобиль, вы понимаете? Надеюсь, такой вариант вас устраивает?
      "Однако!" - подумал Осипов.
      – Кроме того, - продолжила дама, - я готова финансировать все ваши расходы, связанные с поисками: вот деньги. - Она достала из сумочки две пачки, туго перевязанные бандерольными лентами.
      – Тут две тысячи. Необходимо только ваше согласие. Решайтесь. Или сумма не устраивает? Вы ведь, наверное, столько за год едва зарабатываете, и то вряд ли. Да плюс машина. У вас есть автомобиль?
      Осипов отрицательно качнул головой.
      – Ну так как же?
      – Я, право, не понимаю… Как… Что… Ведь нужно ознакомиться с материалами дела. Да и…
      – С материалами вас познакомят. Об этом можете не беспокоиться. Как только вы дадите согласие, я вручу вам номер телефона. Позвонив по нему, вы обо всем договоритесь. Это телефон следователя, который ведет дело.
      – Но почему же он сам?..
      – Соглашайтесь, он вам все объяснит.
      Осипов в растерянности машинально начал рыться в бумагах, лежащих на столе. Предложение, что и говорить, интересное. Машина, деньги… Правда, дурно попахивает, к тому же она явно что-то скрывает. А почему бы не согласиться? Дело, видимо, и в самом деле непростое.
      Осипов поднял на нее глаза.
      – Хорошо, я согласен.
      Не выказав особой радости, генеральша удовлетворенно кивнула головой, потом достала из сумочки листок бумаги.
      – Голованов Виталий Петрович, - прочитала она, - это следователь, тут также номер телефона. Он ждет вашего звонка.
      – Следователь что же, знает, что вы пошли договариваться со мной?
      Она неопределенно пожала плечами, явно не желая углубляться в эту тему.
      – Вы позвоните. Да, предупреждаю, коли уж согласились, не вздумайте увиливать. Деньги потратите на баб и на водку - и в кусты.
      – Позвольте! - вскипел Осипов. - Что вы себе позволяете!
      – Ну-ну, полегче! Я, конечно, извиняюсь, если что не так сказала. Но раз уж согласились, назад пути нет. - Она поспешно поднялась. - А что касается машины, то я оформлю на вас дарственную.
      И генеральша покинула кабинет. Некоторое время Осипов сидел, тупо уставившись в окно. Не нравилась ему эта история, ох не нравилась! И баба эта явно темнит, и вообще от всего идет дурной запашок. Впрочем, чего он, собственно, испугался? Деньги - вот они, лежат на краю стола. Он поспешно взял пачки и бросил их в ящик. Телефон следователя она ему дала. Кроме того, у него в МуРе есть связи, надежные связи, информацию он всегда получит.
      Осипов глянул на листок, который вручила ему генеральша, и его рука потянулась к телефону.
      Трубку тотчас же подняли, словно звонка ждали. Осипов представился.
      – Очень рад, - услышал он голос на другом конце провода, - как, вы приняли предложение?
      – В общем - да, - осторожно ответил он.
      – Отлично, - в голосе пока неизвестного Голованова сквозила явная радость, - словно камень с души…
      И снова Осипов удивился. "Почему камень? Скорее следователь должен бы быть огорчен, ведь в данном случае налицо некомпетентность". Откровенно говоря, он ожидал, что этот Голованов возмутится или по меньшей мере расстроится.
      – Приезжайте на Петровку, - сказал Голованов, - прямо сейчас. Пропуск я выпишу.
      Странный следователь оказался очень высоким, под два метра, спортивного вида парнем. Отложной воротник модной олимпийки был выпущен поверх серого польского пиджака, на лацкане которого солидно поблескивал престижный значок "Мастер спорта СССР".
      – За "Динамо" стукаю, - сообщил Голованов, поймав взгляд Ивана. - Волейбол…
      Осипов кивнул.
      – Меня Виталием Петровичем величают, - представился следователь, - можно просто Виталик. К чему церемонии? А о вас я наслышан. Читал неоднократно. Как же: "У опасной черты", "Волки и овцы", "За гранью совести". Клево. Искренний почитатель. - Голубенькие глазки волейболиста смотрели весело и доброжелательно, но проглядывала в них некая льдинка. Да и настороженность проступала на открытом загорелом лице.
      – Садитесь, товарищ журналист, курите. Сам-то я не употребляю, но, когда другие курят, не возражаю. Даже люблю запах табака.
      – Что это ты, Виталик, все "товарищ журналист"? - стараясь попасть ему в тон, усмехнулся Осипов. - Иван меня зовут, договорились?
      – Отлично, - расплылся в улыбке Голованов, - взаимопонимание установлено. А это самое главное. Конечно, разговор предстоит несколько щекотливый, поэтому… - Он не договорил, подмигнул, достал из стола бутылку минеральной воды, два стакана, потом покосился на Осипова и извлек на свет плоскую стеклянную фляжку с янтарной жидкостью.
      – Коньяк, - прокомментировал он, - казахский, но неплохой. Я знаю, вы, пишущая братия, любите это дело. - Он щелкнул себя пальцем по горлу. - Не обижайся. Шутка! Я тоже употребляю!
      – А как же спорт?
      – Одно другому не мешает, наоборот, полезно. Коньяк сосуды расширяет. Конечно, если понемножку.
      Он налил в каждый стакан на два пальца.
      – А не войдут? - Осипов кивнул на дверь.
      – Не волнуйся, я закрыл на замок. Ну давай! За знакомство.
      "Коньяк действительно неплох", - отметил Иван.
      – А теперь по минералочке, - радостно предложил веселый следователь. - Вот и отлично.
      Все больше удивляясь странному поведению этого человека, Осипов ждал продолжения, и оно последовало.
      – Значит, ты согласился работать на вдовую генеральшу? - с наигранным равнодушием спросил Голованов, залпом выпив свою минералку.
      – Да вроде бы, - неопределенно сказал Иван.
      – Ну и молодец, - похвалил следователь. - Она тетка с деньгами. Еще бы. Муж - высокий чин. Он ее лет на двадцать пять старше был. Сыграл в ящик несколько лет назад. Оставил ей… - Голованов провел ладонью над головой. - Из Германии - будь здоров, он одно время был главным в Восточной Пруссии. Как раз тогда, когда немчуру оттуда поперли. Так рассказывают, вагонами сюда добро возил. Конечно, не все. Делился…
      – Ты давай ближе к делу, - поторопил Осипов.
      – А куда спешить, рабочий день идет… Коньячок еще остался. Ладно, не волнуйся. Все расскажу. Что она тебе посулила?
      Осипов промолчал.
      – Да знаю, знаю, "волжанку", наверное?
      – Вот я чего не понимаю. - Осипов в упор глянул на Голованова, - тебе, что ли, самому "волжанка" не нужна?
      – Мне? Да зачем? Меня служебная возит. - Следователь хохотнул. - Да и потом "волжанку" еще заработать надо. А чтоб заработать, нужно изловить того гада, который ее Валентинчика замочил. А это, брат, как я кумекаю, дело ой-ой-ой! Нелегкое это дело.
      – Почему же вы его сами не ловите?
      – Не можем, - Голованов развел руками. - Не получается никак. Вот теперь тебе доверили. Давай-ка еще по одной.
      Не дожидаясь согласия, разлил коньяк по стаканам.
      – За удачу, - приподнял свой и хитро усмехнулся.
      – Что ты все вокруг да около ходишь! - взорвался Иван. - Давай, выкладывай…
      – Уж больно вы, журналисты, настырные ребята, - заметил Голованов. - Все вам сразу вынь да положь. Ладно, слушай. Нашли этого парня два месяца назад, в апреле, в лесополосе, страшно изуродованного. Весь изрезанный, глаза выбиты, кожу с черепа словно чулок сняли…
      – Это я уже слышал.
      – Она тебе рассказала? Услышать - это одно, а увидеть - другое. На вот, полюбуйся. - Голованов достал, из стола и протянул Ивану несколько снимков. Действительно, вид несчастного отпрыска генерала был жуткий.
      – А вот он, так сказать, до… - Голованов протянул еще один снимок, - смотри, какой красавчик. - На фотографии был изображен и впрямь очень интересный молодой человек, видимо, брюнет, с тонкими, словно нарисованными бровями, большими лучистыми глазами и пухлым маленьким ртом..
      – Киноартист Василий Лановой, - хохотнул Голованов.
      Иван никак не мог понять причину веселья следователя. "Может, у них так принято, - вяло подумал он, - или привычка? Чего он все хихикает?"
      – Ты до сих пор не въехал? - серьезно поинтересовался Голованов.
      – Во что не въехал?
      – Во что, во что? В то! Думаешь, что это за паренек был?
      – Откуда я знаю, - пожал плечами Иван.
      – "Голубой" он! - воскликнул Голованов. - Педри-ла. Сомневаешься? Не сомневайся, брат Пушкин! Точно, как в аптеке. В этом-то вся загвоздка.
      – Неужели гомосексуалист?!
      – Именно! Вначале, конечно, мы за голову схватились. Мальчик элитный. Учится в МГИМО. Папа - генерал заслуженный, с самим Жуковым за ручку здоровался. И тут такое… Стали проверять связи, круг его знакомств изучать. И тут же просекли. Да это же Валька Поэт, говорят. Его кличка Поэт. Стихи, что ли, писал… Его, говорят, у фонтана возле Большого, на "плешке", каждая собака знала. И ты знаешь, народ сразу поскучнел, энтузиазм пропал… Все только руками замахали.
      – Это почему же?
      – Ты вроде пишешь на криминальные темы, неужто не знаешь?
      – А что такое?
      – Что такое? Дохлое дело, вот что такое! Ясно, что кончили его свои, "голубые" эти самые. Основание? Элементарная ревность. Знаешь, как у Шекспира. "Молилась ли ты на ночь, Дездемона?" Обычное дело. Таких убийств - пруд пруди, и почти все не раскрыты.
      – Так уж пруд пруди?
      – Ну, может, и не столь много, но достаточно. А у этой компании - круговая порука. Если и знают чего, не скажут. Мы, конечно, давай их трясти. Знали его все, а сказать никто ничего не может. Или не хочет. Любовников его прихватили. Одного месяц в Бутырке держали, очень он там ко двору пришелся. Ничего! Пусто! Тут еще интересней выходит. Стали мы его переписку изучать. А там такие имена! Начальство за голову схватилось. Народные артисты, певцы разные, киношники, а потом и того круче. Вообще начали всплывать люди, о которых и сказать страшно. И решено было отложить это веселое дело в долгий ящик. Но не тут-то было! Забегала его мамаша. Ее, конечно, можно понять. Привела в действие все Свои связи. Министерство обороны подключило разные там ведомства. Даже сподвижник покойного генерала к нашему начальнику явился. Чуть ли не маршал. Весь в орденах. При ходьбе звенит, что твой колокол. Скандал устроил. Кричит: "Как же так, не можете найти какого-то бандита! А ведь отец этого несчастного парня кровь за Родину проливал, приближал победу! Да и сам Валентин - чистый ангел. Мог бы отличным дипломатом стать, представлять нашу державу. Достойно вести себя в капиталистическом окружении".
      Начальник слушал его, слушал, успокаивал, а потом не выдержал.
      – Нате, - говорит, - полюбуйтесь, какой у героя сыночек вырос, - и показания свидетелей маршалу под нос.
      Тот сначала не понял, о чем вообще речь. Он, видать, и слова-то такого - "гомосексуалист" - не слышал. Потом, правда, дошло. Выскочил из кабинета начальника как ошпаренный и всю дорогу до первого этажа плевался. Так-то вот! Но мамаша не унимается. Вот тогда и решили. Коли найдется доброволец и возьмется провести следствие на свой страх и риск, препятствий ему не чинить. Напротив, даже помогать. Познакомить с делом, ну и т. д. Конечно, человек этот должен быть не какой-то там "Гаврила с прибором". Одним словом, личность надежная, скажем, такая, как ты. Теперь понял?
      Осипов некоторое время молчал, обдумывая услышанное. Действительно, попал. Ожидал какого-то подвоха, но не такого. Купили его, как пацана, купили. В прямом и переносном смысле. И все же… А почему бы и не заняться? Все, что рассказал ему этот долбак, не просто интересно, в высшей степени захватывающе. Особенно для журналиста. Конечно, тема эта закрыта, но кто знает, что будет завтра. В конце концов, чего он теряет.
      – Ас делом можно познакомиться? - поинтересовался он.
      – Конечно. Я же сказал, тебе все можно. Даже выносить материалы разрешено. Действуй. Только смотри, эти "голубые", они, знаешь… - Он не договорил и идиотски захохотал. - В случае чего звони. Впрочем, я должен поставить тебе условие. Обо всем, что узнаешь, обязательно сообщай мне.
      Не обращая внимания на толчею в метро, Осипов продолжал лихорадочно размышлять, правильное ли решение он принял. Так ничего и не решив, он тем не менее проехал свою остановку и, чертыхаясь, пересел в другой поезд. Единственное, что хоть немного успокаивало, две пачки десятирублевок, рассованные по внутренним карманам пиджака.

      1938 год. Югорск
      День исхода запомнился Сереже Пантелееву на всю жизнь. Как ему представлялось, они покинули дом, видимо, сразу после полуночи. Он, сестра и мать сидели на тяжело нагруженных санях, а отец шел рядом и держал в руках вожжи. Вокруг стояла непроглядная темень, но отец, видимо, хорошо знал дорогу, потому что сани хотя и медленно, но уверенно продвигались вперед.
      По обеим сторонам дороги высилась едва различимая громада леса, под полозьями саней иной раз потрескивал ледок. С тех пор все это: темная горбушка леса, хруст свежего ледка, а главное, неясное ощущение не то праздника, не то беды - частенько снилось младшему Пантелееву.
      Стоял конец марта. Весна, шедшая вместе с караванами гусей, осталась где-то юждее, а в Югорске и в его окрестностях зима пока что не теряла своих позиций. Днем пригревало солнце, на открытых местах появлялись лужи, однако к вечеру они подмерзали. Часто шел снег, иногда довольно сильный.
      Сани еле ползли по дороге. Видно, отец боялся утомить лошадь. Сережа лежал рядом с сестрой на мягком ковре, сверху укрытый огромной овчинной шубой. Лежать было тепло и уютно. Он плохо соображал, куда они отправились среди ночи. По малопонятным репликам выходило, что куда-то в лес. Но зачем? Этого он не уловил.
      – Слушай, Женька, - толкнул в бок сестру Сережа, - в какое место мы едем?
      Женя некоторое время молчала, видно, обдумывая вопрос. Возможно, она и сама толком не знала, потому что, помолчав, буркнула: "Спи!"
      Но как тут уснешь? Ведь начиналось самое настоящее приключение. Сани тяжело переваливались с кочки на кочку. Поблизости слышалось прерывистое дыхание их лайки Заны, бежавшей рядом. Сестра тоже беспокойно ворочалась и, судя по звукам, видимо, даже всплакнула. Мерное подрагивание саней убаюкивало, и Сережа скоро уснул.
      А предшествовали исходу следующие события. Часа в три, что было необычно рано, Василий Львович явился домой чрезвычайно возбужденный. Анюта уже отвела уроки, пришла из школы и теперь собиралась готовить ужин.
      – Все! - закричал Пантелеев с порога. - Нужно бежать!
      – Что случилось?! - перепугалась Анюта.
      – Случилось!!! Сегодня или завтра меня должны арестовать.
      – Ты это серьезно?
      – Вполне! Серьезней не бывает! Я как знал… Все уже подготовлено… Как знал! - Пантелеев метался по комнатам и напоминал сумасшедшего.
      – Успокойся. Расскажи толком.
      – Чего рассказывать? Удирать нужно!
      – И все-таки переведи дыхание.
      – Ты права. - Василий Львович сел на стул и посмотрел на жену. - Примерно час назад явилась ко мне Зинаида, знаешь, делопроизводитель в отделе НКВД. Я еще в прошлом году дочку ее лечил. Помнишь, я рассказывал… Дифтерия… Хорошо, сыворотка имелась. Очень сложный случай… Девчонке пять лет. Ладно. Значит, входит эта самая Зина, а глаза, знаешь, донельзя испуганные. Я сразу понял… А может, и не сразу. Ну, ладно… Говорит, что-то, мол, простыла, с горлом не в порядке… Сама оглядывается. А у меня как раз никого не было, даже сестру отпустил. Поозиралась она и шепчет: "Вас, Василий Львович, должны вот-вот забрать. Сама список видела". А я, как дурак, спрашиваю, кто в нем еще? "Да вам-то какое дело, - шипит, - я и так рискую. Если докопаются, за вами следом пойду. Но я добро помню. Таньку мою с того света вытащили". Когда, говорю, прийти должны? "Точно не знаю, - отвечает, - может, сегодня, может, завтра, а может, через неделю, но что придут, не сомневайтесь! В списке таких, как вы, семь человек, нужны еще трое. Я краем уха слышала. Вот сейчас как раз этих троих и изыскивают. А с вами все! Решено окончательно". Прошептала и в дверь. А я надеялся на Козулина. Мол, в случае чего сообщит. Нет, сволочь оказался. Да, собственно… - Он замолчал и задумался.
      – И что дальше? - спросила Анюта.
      – Дальше? Ах, дальше… Запряг я больничного мерина в сани и домой.
      – Это я поняла. Что делать будем?
      – Бежать, и сегодня же, сразу, как стемнеет.
      – Куда?
      – Опять двадцать пять! В лес! Ты помнишь, осенью я на две недели уходил в тайгу. Говорил, что на охоту. Да, а перед этим и прошлым летом… И еще пару раз. Так вот. Я искал убежище. И нашел. И не просто нашел, а основательно подготовился к житью в нем. Перевез туда кое-какие вещи, инструменты, запасы еды, консервы, конечно, охотничье снаряжение, но некогда рассказывать, сама увидишь. А теперь нужно увезти все, что сможем: картошку, муку, семена, керосин… Словом, все, что удастся.
      – Да как же мы все увезем?
      – На санях.
      – Разве сани пойдут по лесу?
      – Пойдут до определенного места. Там сгрузим вещи и двинемся пешком на лыжах, а потом вернемся, потихоньку перетаскаем… Не волнуйся, я все учел.
      – Но ведь кинутся искать. По следам пойдут.
      – Не найдут. Через две-три недели, крайний срок - через месяц вскроются реки, сойдет лед на болотах. И тогда туда пробраться почти невозможно. Да, я думаю, и искать особенно не будут. Кому тут искать?
      – А если донесут?
      – Никто не знает, где это место.
      – Что же, мы так и будем жить посреди леса?
      – Там видно будет, а пока начинай собираться. К ночи нужно выезжать.
      Когда Сережа проснулся и высунул голову из-под тулупа, на улице было светло. Шел сильный снег. Крупные хлопья тотчас залепили лицо. Сережа протер глаза и увидел, что сани стоят, а выпряженный мерин жует в торбе овес. Они находились на узкой просеке, по обеим сторонам которой поднимались огромные сосны и ели. Правда, они казались едва различимы, настолько сильным был снегопад.
      – Отлично, - весело говорил отец матери, - теперь нас и вовсе не сыщут. Все следы занесет. - Однако мать, видимо, не разделяла его веселья. Она молча сидела на краю саней, до самых глаз укутанная в пуховый платок, и выглядела довольно мрачно, что с ней случалось нечасто. Увидев, что Сережа проснулся, она слабо улыбнулась и тяжело вздохнула.