Небольшой педагогический коллектив, в котором преобладали женщины предпенсионного возраста, встретил его тоже без ликования.

— Еще один гастролер приехал, — услышал он за спиной и снова обиделся.

Тем не менее Олег активно включился в работу по приведению школы в порядок к началу учебного года. Он не был белоручкой, работал на совесть и несколько раз ловил на себе одобрительные взгляды директора и учителей.

Само здание постройки тридцатых годов, обветшалое и неуклюжее, тоже не понравилось молодому учителю. Всего в городе было две школы. Школа № 1 помещалась в старинном красивом особняке, сложенном из красного кирпича. Стояла она на горке и радовала глаз. «И тут не повезло», — с горечью думал Олег.

Поселился он по рекомендации директора в небольшом домике неподалеку от школы — у одинокой старушки, которая почему-то была несказанно рада его появлению.

Особенно тоскливо было вечерами. Раза два он ходил в кино на какие-то индийские фильмы и оба раза не досидел до конца. Как-то пошел на танцы, прочитав объявление на заборе.

Танцы проходили в городском парке культуры — огромном, запущенном, похожем больше на лес.

Здесь на небольшом пятачке гремела дискотека. Народу было довольно много, но все держались группами, и создавалось впечатление, что молодежь пришла не танцевать, а выполнять какой-то странный ритуал, заключавшийся отнюдь не в танцах. Все, особенно девицы, которых присутствовало значительно больше, чем парней, стояли с отрешенными равнодушными лицами и, казалось, вовсе не собирались веселиться. Танцевало всего несколько пар. Тут же шатались бойкие, явно подвыпившие молодчики, один из которых, проходя мимо, грубо толкнул Олега плечом.

Когда Олег попытался пригласить девушку, то та, взглянув на него с величайшим изумлением и каким-то даже испугом, отпрянула вглубь за спины подруг.

— Новый учитель, — зашелестело в толпе.

Олег, не привыкший, что ему отказывают в приглашении, стоял как оплеванный.

Своим поступком он обратил на себя всеобщее внимание. Подвыпившие молодчики кругами заходили вокруг него, однако этим дело и кончилось.

Больше Олег на танцы не ходил. Вечерами он смотрел маленький переносной черно-белый телевизор, привезенный с собой, или читал. Еще в первый день он забрел в городскую библиотеку и был поражен ее богатством. Посетителей здесь было немного, и молодая невзрачная библиотекарша отнеслась к Олегу с видимым интересом. Узнав, что перед ней преподаватель истории, окончивший университет, она и вовсе растаяла. Олег получил доступ в хранилище, где нашел такие издания, о которых знал лишь понаслышке. Книги помогали коротать время, а потом начался учебный год, стало повеселее. И все же Олег сильно тосковал по родному городу, по родителям и младшей сестре и почти каждый выходной ездил домой.

Итак, как мы уже говорили, урок, который он вел, подходил к концу. Вдруг шум, который доносился из-за распахнутых окон, усилился. Олег глянул в окно и увидел, что двор перед школой стал заполняться детьми. Они опрометью выскакивали из школьных дверей. Тут же стоял милицейский «газик».

Не успел удивленный Олег отвернуться от окна, как дверь класса распахнулась и вбежал раскрасневшийся директор.

— Сейчас же всем покинуть класс! — закричал он с порога.

— В чем дело? — недоуменно спросил Олег.

— Скорей, скорей! — не отвечая на вопрос, заторопил директор.

Дети с криками схватили сумки и рванулись из класса. Олег поспешил за ними. Во дворе столпилась вся школа. Ребята возбужденно переговаривались и смотрели то на школу, то на нескольких милиционеров, стоящих у «газика».

— Вроде все, — обращаясь к майору милиции, растерянно сказал директор.

— Необходимо проверить еще раз, — заметил майор.

Директор с готовностью рванулся к школе.

— Постойте, я с вами, — остановил его майор.

— Поспешите, — сказал стоящий среди милиционеров человек в штатском, — осталось минут пятнадцать-двадцать.

— Что все-таки происходит? — спросил Олег у учительницы литературы.

Та недоуменно пожала плечами:

— Сама не знаю, говорят, что школа должна рухнуть.

— Как рухнуть? — опешил Олег. — Почему именно сегодня?

Но литераторша ничего вразумительного ответить не смогла.

Олег отошел к своему классу. Ребята возбужденно переговаривались и с любопытством смотрели на здание школы.

— Сейчас развалится! — перешептывались они.

Подъехала черная «Волга», и из нее вылез осанистый человек, как решил Олег, какой-то местный чин.

Человек в штатском подошел к нему и что-то зашептал, тот молча кивал головой.

В этот момент из пустой школы выскочили директор и майор. Они подошли к вновь прибывшему.

— Школа пуста, Аркадий Борисович, — громко отрапортовал директор.

— Осталось пять минут, — сказал милицейский майор, посмотрев на часы.

Все замолчали и стали смотреть на здание школы. Притихли и дети. Тревожная тишина повисла над школьным двором.

Прошло пять минут, потом десять, пятнадцать… Дети насмешливо загалдели. Кто-то свистнул.

— Что же это? — громко спросил осанистый мужчина. — Неужели обман?! Да можно ли верить какому-то слабоумному?!

— Обмана быть не должно, — твердо сказал мужчина в штатском, но и в его голосе прозвучало заметное сомнение.

В эту минуту раздался треск. Сначала слабый, потом громкий и грозный. Здание зашаталось. Казалось, некто огромный раскачивает его изнутри.

— Все назад!!! — закричал майор, но дети и без команды рванулись прочь. Вместе со всеми бросился бежать и Олег.

Отбежав подальше, он обернулся. Крыша школы покосилась. Потом и все здание странно завалилось на бок и наконец рухнуло, подняв столб пыли.

В один голос завыли дети. У директора из глаз брызнули слезы. Заплакали и некоторые учителя

— Что и требовалось доказать, — громко произнес мужчина в штатском и двинулся к «газику», следом направился к «Волге» и Аркадий Борисович.

Олег подошел к директору, одиноко стоящему в стороне от всех.

— Что все-таки случилось и где мы будем заниматься? — спросил он.

Директор невидяще посмотрел на молодого учителя, потом махнул рукой и, не говоря ни слова, пошел прочь.

А случилось вот что.

Утром этого же дня к секретарю горкома Аркадию Борисовичу Караваеву явился местный уполномоченный КГБ Разумовский, тот самый мужчина в штатском. Он сообщил Караваеву, что сегодня, примерно в 11.45, в городе случится крупная неприятность — рухнет здание школы N° 2, и, если сейчас не принять меры, могут быть значительные жертвы.

— Неужели диверсия? — спросил похолодевший Караваев.

— Бог миловал, — последовал ответ, — просто школа уже не один год находится в аварийном состоянии, капитальный ремонт много лет не производился, и вот результат.

— Но позвольте, — удивился секретарь горкома, — то, что школа находится в аварийном состоянии, не секрет, но откуда вы знаете, что она рухнет именно сегодня, и именно в 11.45, а, скажем, не в два часа или в полночь?

— Да уж знаю, — уклончиво ответил Разумовский.

— Это не разговор! — резонно заметил Аркадий Борисович. — Я, конечно, понимаю, что в вашем ведомстве много тайн, но ведь тут какая-то мистика.

— Может быть, и мистика, — охотно согласился Разумовский.

— А если мы примем меры, а ничего не произойдет?

— Береженого Бог бережет.

Караваев про себя отметил, что кагэбэшник уже второй раз за время беседы вспомнил о Боге.

«Странно, — подумал он, — Бог, мистика… очень странно!»

— Вот вы все уповаете на Бога, — продолжил он, — а я, знаете ли, материалист, ни в какую мистику не верю, а в том, что в случае конфуза информация дойдет до обкома да и до вашего начальства, не сомневаюсь.

— Всяко может быть, — спокойно ответил Разумовский, — но в том случае, если пострадают дети, я думаю, неприятностей будет куда как больше.

Довод подействовал. Караваев задумался, потом снял трубку.

— Куда вы собираетесь звонить? — спросил Разумовский.

— В горотдел милиции.

— Они уже извещены и принимают меры.

— Но в таком случае… — Караваев, не скрывая раздражения, посмотрел на Разумовского, — для чего вы мне все это рассказали?

— Вы первое лицо в городе, — спокойно ответил тот, — и я обязан доложить.

Караваев решил сменить тон. Его очень интересовало, откуда все же поступила информация.

— Значит, это все же не диверсия? — заговорщическим голосом начал он.

— Не диверсия, — раздраженно ответил кагэбэшник, — я же сказал, ремонт надо было вовремя сделать.

Караваев всерьез обиделся, лицо у него вытянулось и закаменело.

Разумовский искоса посмотрел на него и решил не портить с первым отношений.

— Вы, конечно, знаете о Монастыре? — спросил он.

Караваев холодно кивнул. Ему почему-то вспомнился недавний инцидент с женой, и он еще более разозлился.

— Так вот, — продолжал Разумовский, — там лечится один человек, он и сообщил.

— Вы что же, меня за дурака считаете, — вскипел Караваев, — откуда психический больной может знать, что произойдет в городе?

Уполномоченный в упор посмотрел на Караваева. Во взгляде его читалось плохо скрытое презрение.

«Не велика фигура, — подумал про себя Разумовский, — видали мы орлов и похлеще». Он тоже вспомнил про Первую Леди Ямайки и усмехнулся.

Караваев хорошо понял значение этого взгляда. Ссориться с органами он не хотел. Поэтому продолжил в другой тональности.

— Все-таки я не вник… — несколько даже льстиво продолжил он.

Разумовский почувствовал, что одержал маленькую победу, потому смягчился.

— Вы человек у нас новый, поэтому не знаете, что Монастырь — не простая психиатрическая лечебница. Подобных заведений в стране всего несколько.

Караваев насторожился, решив не обижаться на «нового человека».

— Пациенты там не совсем обычные, — продолжил Разумовский.

— Диссиденты, что ли? — испросил Караваев, решив продемонстрировать свою осведомленность.

— Есть и такие, — последовал ответ, — но тот, что дал информацию, не диссидент. Тут все значительно сложнее. Дело в том, что человек, о котором идет речь, может предсказывать будущее.

Караваев усмехнулся.

— Уверяю вас, это правда. Его прогнозы обычно сбываются.

— Он что, ученый, экономист какой-нибудь?

— Да нет, вовсе не ученый. Тут скорей информация из области подсознательного.

— Колдун? — усмехнулся Караваев. Разумовский неопределенно пожал плечами.

— Не могу ответить с определенностью, но знаю, что этот человек был вхож «на самый верх», однако некоторые его предсказания оказались, так сказать, «не к месту». Поэтому он здесь.

— Интересно посмотреть на этого пророка, — задумчиво промолвил Караваев.

— Вряд ли это удастся.

— То есть, — опешил Караваев, — мне не удастся?!

— Дело в том, — последовал ответ, — что главврач нашего Монастыря подчинен непосредственно… — тут кагэбэшник замолчал, что-то обдумывая. — Трудно сказать, кому он подчинен, — наконец закончил он фразу.

— Все это звучит чересчур уж загадочно, — с сомнением сказал Караваев. — Но про школу сообщил этот провидец?

— Да, — ответил Разумовский, — нам еще вчера позвонил главврач из Монастыря и сказал, что человек, которого вы называете провидцем, предсказал в городе катастрофу и просил нас принять меры.

— Да! — недоверчиво сказал Караваев. — Прямо фантасмагория какая-то. Хотя, конечно, очень хорошо, что такой человек существует и что он помог предотвратить беду.

Разумовский кивнул головой, соглашаясь с мнением секретаря.

Прошло два дня с того момента, как развалилось здание школы. Директор бегал по городским учреждениям, где подыскивали новое помещение, «согласовывал и утрясал» — как он выражался. Ученики были рады неожиданному продолжению каникул, и в коллективе учителей, которые по утрам собирались возле развалин, тоже не чувствовалось печали. Приказ собираться по утрам отдал все тот же директор.

— А то будут говорить, что мы прогуливаем, — объяснил он свое решение.

Олег не сразу понял причину скрытого ликования среди своих коллег. Казалось, не радоваться надо, а печалиться. Открыто, конечно, никто не выражал восторгов. Все грустно кивали головами, в очередной раз переживая катастрофу, но веселый блеск глаз, затаенные улыбочки на лицах этих обремененных семьями, огородами и скотиной женщин (почти все они жили в своих домах) выдавали их настроение.

Но скоро Олегу стала ясна причина радости. Вместе с рухнувшим строением рухнула в их представлении и та рутина, которую они с ним связывали. Прогнившее здание старой, построенной в тридцатые годы школы годами, десятилетиями определяло их жизнь, и теперь эти женщины ждали перемен, возможно, впервые со времен молодости.

С утра побывав у развалин, Олег весь день был предоставлен самому себе. От нечего делать он бродил по городским окрестностям.

Жара спала, и отчетливо чувствовалось присутствие осени. Стояли ясные прохладные дни.

Нити паутины серебрились на ветвях пожелтевших деревьев и кустов. Сильно пахло яблоками, которых в тот год уродилось невиданное количество.

Прозрачная сентябрьская свежесть вносила в душу Олега какое-то печальное успокоение. Растерянность и недовольство своим нынешним положением, так остро ощутимые в первые дни, притупились.

Бродя за городом, он наткнулся на небольшой, густо заросший кустарником овраг, по дну которого протекал ручей. Здесь было тепло и тихо, порывы холодного ветра не проникали сюда. Олег лежал на подстеленной куртке и смотрел на воду, по которой медленно плыли опавшие листья.

Он откинулся навзничь и перевел взгляд вверх, в бездонную синеву. В ней чертил круги ястреб, высматривая в жнивье мышей-полевок.

Рассеянно следя за полетом птицы, Олег между тем мысленно возвращался к событиям недавних дней. В том, что школа рухнула, не было ничего удивительного: развалюха доживала свой век. Но как стал известен не только день, но и час катастрофы? И, несомненно, узнали об этом лишь в последнюю минуту.

Он попытался вспомнить слова представительного мужчины возле школы в день катастрофы. В этих словах была скрыта если не разгадка, то какой-то намек на нее.

Олег приподнялся на локте и снова перевел взгляд на текущую воду.

Как же все было? Он сам вместе с ребятишками смотрел на пустую школу. Представительный мужчина находился метрах в пяти. Рядом с ним стоял какой-то незаметный человек.

Так-так… И тут осанистый произнес непонятную фразу… Что-то о сумасшедшем или вроде того…

Да, он сказал: «Можно ли верить какому-то слабоумному?..» Громко сказал, с раздражением, интересно, что за слабоумный? И откуда он знал, что школа рухнет именно в этот час? А если спросить у того осанистого? Кстати, кто он такой? Ну это узнать просто. А вот спросить вряд ли удастся. Наверняка он с Олегом и разговаривать не станет. И все-таки как интересно.

Примерно через час Олег подошел к дому литераторши Тамары Васильевны, с которой успел немного сблизиться. Та копалась во дворе, но молодого человека встретила с радостью.

— А, Олег Павлович, — приветствовала она его, — проходите в дом, сейчас чаем напою. — Олег нерешительно топтался у порога. — Проходите, проходите, — настаивала хозяйка. — Скучно небось без дела. Я вот тоже… Хоть работы по хозяйству вдоволь, а места себе не нахожу. Не могу без школы… Но знаете… — начала она и запнулась. Потом посмотрела Олегу в глаза и тихо произнесла: — Наверное, нельзя так говорить, но я рада, что этот древний барак рухнул. Хорошо, что не нам на головы. А занятия со дня на день возобновятся. Слышала я, выделяют нам здание.

Олег вошел в дом следом за хозяйкой. Он сел на старенький диван и смущенно смотрел, как пожилая женщина хлопочет, накрывая на стол.

«Неудобно, — вертелось в голове, — пришел, от дел отвлек».

На столе между тем появилось вишневое варенье, пирожки, чайник с заваркой.

— Ну зачем вы, Тамара Васильевна, — с тоской сказал он, — к чему все это?

— И не возражайте! — неожиданно властно ответила литераторша. — Накормлю, напою, тут и говорить не о чем.

Стеснительно прихлебывая чай, Олег слушал не умолкающую ни на минуту хозяйку и уже жалел, что пришел сюда.

А та рассказывала об учителях, о директоре, о школе, в которой, как оказалось, проработала почти сорок лет.

Олег почтительно смотрел в выцветшие глаза Тамары Васильевны, переводил взгляд на такие же выцветшие бирюзовые сережки в ее ушах и размышлял, как бы половчее смыться. Словоохотливая хозяйка изрядно утомила его.

И вдруг она перевела разговор на тему, интересовавшую Олега.

— В одночасье рухнула школа, — говорила шепотом литераторша, — да, хорошо, начальство вызволило нас вовремя. Сам секретарь горкома товарищ Караваев явился…

— Это тот, что на черной «Волге» приехал? — уточнил Олег.

— Он самый, — подтвердила Тамара Васильевна.

— А откуда же узнали, что школа должна рухнуть? — спросил Олег.

— Кто его знает, — последовал ответ, — люди разное болтают.

— Что же именно?

Литераторша замолчала, задвигала по столу тарелки с пирожками.

— Вы что же это чай не пьете? — спросила она у гостя после продолжительного молчания.

— Вторую чашку выпил, — ответствовал Олег.

— И пирожки не едите, — напирала литераторша. — Вы ешьте, мама-то далеко, кто накормит?

Олег молча взял пирожок, пятый по счету.

— Люди разное болтают, — неожиданно повторила Тамара Васильевна прерванную мысль. — Вы видели, в тот час рядом с Караваевым находился такой серый мужичонка? — Олег кивнул. — Это Разумовский — уполномоченный КГБ. Мы сначала думали: может, диверсия? Поэтому и КГБ приехал, но потом Валька Скопидомова — парикмахерша, что причесывает Первую Леди Ямайки, проговорилась…

— Кого-кого? — не понял Олег.

— Ну Караваиху — жену первого… Так вот, Валька рассказала, что Караваиха ей по секрету сообщила, что, мол, какой-то предсказатель из Монастыря сообщил…

— Ничего не понял, — растерянно сказал Олег, — что за монастырь, какой предсказатель?

Тамара Васильевна молча помешивала в чашке чай. Только звяканье ложечки нарушало тишину. Чувствовалось, что осторожность борется в ней с желанием поведать гостю нечто весьма интересное. Наконец последнее, видимо, пересилило, и она продолжила свой рассказ.

— Вы недавно в Тихореченске, — вкрадчиво начала она, буравя Олега своими глазками, которые вдруг стали пронзительными и яркими, — и поэтому не знаете, что такое Монастырь. — Олег согласно кивнул, подтверждая, что не знает. — Монастырь, — пояснила Тамара Васильевна, — это психиатрическая лечебница, но не простая, а специальная, находится там, говорят, народ со всей страны, но городских не держат… А что за народ, — официальным тоном заявила она, — я не знаю и знать не желаю. Но будто бы, — тут голос ее стал доверительным, — народ не простой. Валька Скопидомова — золовка нашей географички Натальи Сергеевны. Так она, Валька то есть, и узнала…

Рассказ литераторши стал несколько сбивчивым.

— Короче, Вальке под большим секретом сообщила Караваиха, а ей муженек рассказал, что в Монастыре лежит некий предсказатель, он и дал знать, что школа рухнет. Не хочу, будто бы говорит, чтоб люди невинные пострадали, хоть Советскую власть и не жалую. А предсказатель этот к нам с самых верхов прибыл, — тут Тамара Васильевна показала пальцем в потолок. — Вроде там в немилость впал, поэтому его сюда и сослали. Сюда многих ссылали, — с гордостью добавила она.

Олег слушал эти речи и не знал, что и подумать.

«Вздор какой несет баба, — размышлял он, — однако есть в этом что-то… Вдруг все правда? Да нет, обычные провинциальные выдумки».

— За что купила, за то и продаю, — неожиданно сказала Тамара Васильевна, по бегающим глазам гостя поняв, что ей не верят. — Тут, молодой человек, такое иной раз случается, чего и в столицах не бывает, — уж поверьте мне, всю жизнь здесь прожила.

— Да нет, — сказал Олег, — отчего же, я вам верю…

— Верите, не верите, — усмехнулась литераторша, видимо, уже жалея, что сказала лишнее, — поживете здесь и не такое узнаете. И все же я надеюсь на вашу порядочность, — тихо добавила она, провожая Олега.

Тот молча кивнул. В голове у него от всего услышанного был полный бедлам.

На следующее утро он, стараясь не встречаться глазами с Тамарой Васильевной, наскоро отметился возле развалин школы и, захватив с собой еду и термос с чаем, отправился в облюбованный овраг.

Погода стояла по-прежнему ясная, тихо журчал ручей, кусты шиповника, которым зарос овраг, были усыпаны ягодами цвета запекшейся крови.

Олег развел небольшой костерок. Синий дымок поднимался вверх, Олег поджаривал на прутике кусочки колбасы, было ему так хорошо и спокойно, как не было еще ни разу в этом городе. Но мысли все возвращались и возвращались к рассказу Тамары Васильевны.

Насколько все услышанное — правда? На тридцать, пятьдесят процентов? А может быть, от начала до конца?

Предсказатели, прорицатели… Их всегда было много на Руси. Взять хотя бы Авеля… Олег вспомнил факультативы профессора Заволотского в университете. По Авелю он даже писал курсовую… Хотя профессор ее и похвалил, но отметил, что в ней слишком много авторской фантазии. А как же без фантазии, ведь материалов по Авелю раз-два и обчелся? Но он вроде бы проштудировал все. Итак, что там было с этим монахом?

Отступление второе:

Авель

Об Авеле известно и много, и мало. В свое время толки об этом человеке шли чуть ли не по всей России. Его предсказания вселяли страх и надежду. О них судачили и в петербургских дворцах, и в домах простолюдинов. С ним искали встречи знатные вельможи, иерархи церкви, масоны и разные авантюристы. Одни жаждали получить мистические откровения, другие — узнать свою судьбу, третьи — разбогатеть при его помощи.

Однако Авель, или просто Василий Васильевич, как его звали до пострижения в монахи, не очень-то стремился к славе. Светские радости его почти не интересовали, а в последние годы жизни он и вовсе перестал общаться с мирянами. Заключенный по приказанию Николая I в монастырь, он вел уединенный даже для схимника образ жизни. Писал что-то в своей келье или копался в монастырском огороде. Доступ к нему был строго ограничен, за чем следил специально приставленный жандарм. Тут же, в монастыре, он и скончался, прожив без малого девяносто лет.

А началось все с того, что староста одной из деревень помещика Зайцева доложил своему барину, что в деревне завелся пророк.

— Какой такой пророк? — в изумлении спросил Зайцев.

— Да Васька, кузнецов сын.

— И что же он напророчил? — усмехаясь, спросил отставной гвардейский поручик.

— Страшно сказать, — шепотом произнес староста.

— Ну же! — подбодрил Зайцев.

— Вещает мерзавец, — так же шепотом продолжил староста, — что матушка-государыня вскорости помереть изволят.

— Интересно, — тихо произнес Зайцев, — а когда именно?

— Через два года, батюшка-барин, так этот недоумок говорит. И день, и час называет…

— Даже час? — деланно удивился Зайцев. Потом прикрыл глаза и задумался. Бывший гвардеец был не труслив, однако ситуация была не из простых. Молчал и староста. Хитрый мужичонка прекрасно понимал, что поставил барина в неловкое положение.

— А приведи-ка мне этого пророка, — наконец сказал Зайцев.

Через полчаса тот был доставлен.

— Ты пока иди, — кивнул Зайцев в сторону переминавшегося с ноги на ногу старосты. Тот охотно выскочил за дверь.

Барин разглядывал стоящего перед ним парня. Стоит, опустив голубые глаза книзу. На кликушу нисколько не похож…

— Ну, Василий, — наконец сказал барин, — знаешь, зачем я тебя позвал?

Парень молча кивнул головой.

— Значит, знаешь, — Зайцев с интересом разглядывал детину, — ну да, ты же пророк. А знаешь, какое наказание ждет тебя за твои дурацкие речи?

Парень молча пожал плечами.

— Странно, — насмешливо сказал Зайцев, — уж об этом мог догадаться и не обладающий даром пророчества. Выпорю! Чтоб не болтал лишнего. Для твоей же пользы. Потому как, узнай про твои речи там, — он показал пальцем вверх, — думаю, простой поркой не отделаешься. Но мне, знаешь ли, не особенно хочется терять такого работника, как ты.

Про слова дерзкие и слышать не хочу…

Не интересно мне это. Но предупреждаю, услышу еще что-нибудь подобное, пеняй на себя. А теперь ступай на конюшню.

Парень, так и не сказав ни слова, покорно повернулся и направился к дверям.

— Постой-ка, — неожиданно сказал Зайцев, смотревший ему вслед.

Парень остановился.

— Так ты говоришь, что знаешь, когда матушка-государыня почит в бозе?

Василий глянул прямо на помещика, и тот поразился этому взгляду: ни тени страха не было в нем. Прямо и открыто смотрел кузнецов сын, даже насмешка почудилась Зайцеву в его взгляде, впрочем, может, лишь почудилась…

— Так как же, знаешь или не знаешь?

— Знаю, — просто ответил парень.

— Ну так назови.

Василий сказал год, месяц, число и даже час. Помещик обмакнул перо в чернильницу и записал сказанное.

— Ну что ж, — сказал он, — немного осталось, чтобы проверить твою правоту, а пока — на конюшню, и советую: не болтай!

И выпороли сердешного, крепко выпороли!

С тех пор жалоб на Ваську не поступало, но чувствовал Зайцев, так просто это дело не кончится. Чем было вызвано это предчувствие, он сам не мог дать ответа, но в душе отставного гвардейца будто бы льдинка засела.

А через пару лет льдинка эта и вовсе превратилась в снежный ком.

Прибежал как-то к Зайцеву все тот же староста, бухнулся в ноги, завыл: царица-то наша… царствие ей небесное…

— Ты чего мелешь, дурень, — рука Зайцева потянулась к арапнику.

— Истинная правда! — завопил ополоумевший мужик. — Своими ушами слышал: фельдъегерь на почтовой станции останавливался, сменил лошадей и дальше… Он сказывал… А я как раз у кумы был, она в стряпухах у станционного.. Да вы знаете…

— Знаю я твою стряпуху, — усмехнулся Зайцев, но сразу посерьезнел, — так, значит, сам слышал, что фельдъегерь говорил?

— Вот истинный… — закрестился староста.

Перекрестился и Зайцев: «Со святыми упокой…» — пробормотал он. Потом внезапно что-то вспомнил, подошел, нет, почти подбежал к секретеру, выдвинул потайной ящичек, достал бумагу, близоруко вгляделся… Рот его приоткрылся, он изумленно и испуганно посмотрел на старосту:

— Помнишь, что Васька, кузнеца сын, болтал? Староста оторопело уставился на барина…

— Ну, когда я велел его выпороть, — барин сердито насупился, глядя на непонятливого мужика.

— А-а… — протянул староста и прикрыл рот ладошкой, — не может быть!

— А вот может, — тихо сказал Зайцев, — год сходится и месяц; вчера, говоришь, преставилась… и день… Надо думать, и час он правильно исчислил.

— Да как же-то… — староста испуганно смотрел на Зайцева.

— Зови ко мне Ваську, — вместо ответа сказал барин.

И вот кузнецов сын снова перед ним.

— Сбылись твои пророчества, — без промедления начал Зайцев, — царица померла.

Парень молча кивнул, мол, знаю.

— Ты садись, — Зайцев пытливо смотрел на Василия. Тот нехотя сел. — Расскажи, как это у тебя получается, ну предсказания эти…

Парень поднял голову и посмотрел помещику прямо в глаза. Некоторое время он молчал, потом сказал:

— Этого нельзя объяснить, временами как накатывает… Будто открывается дверь и… — Он замолчал, обдумывая сказанное. Молчал и Зайцев.

— Словом, — подытожил Василий, — будто подсказывает мне кто.

— Что же тебе еще подсказали?

Парень как-то робко и одновременно с чувством превосходства улыбнулся:

— Многое я знаю, но не все говорить велено. Да потом вы сами меня предупреждали: не болтай!.

— Ну мне-то можно!

— Спрашивайте.

— Кто на престоле будет?

— Павел Петрович.

«Ну, это ясно и без пророка, — подумал Зайцев. — И долго он будет править?»

— Сие пока мне неизвестно, — сообщил Василий, — знаю только, что не своей смертью умрет государь.

— Вон что, — похолодел Зайцев, речи становились опасными.

— А каково будет царствование Павла Петровича?

— Будет оно весьма смутно, будут войны… Дурить будет государь, сильно дурить!

«Похоже на правду», — подумал Зайцев, на слышанный о характере наследника.

— Ну, а я… Меня что ждет?

Парень искоса посмотрел на помещика.

— Негоже вам знать свою судьбу, — тихо произнес он…

— Почему негоже? — спросил Зайцев.

— Любовь к жизни потеряете.

— Наоборот! — Зайцев вскочил с кресла и забегал по кабинету. — Наоборот! — повторил он. — Коли буду знать точно отпущенный мне срок, так и остатком распоряжусь по своему разумению, мудро и основательно.

— Ой ли, — усмехнулся парень, — а не смутите ли вы душу, постоянно вспоминая: сколь же до смертного часа осталось?

— Может, ты и прав, — задумчиво сказал Зайцев, снова садясь в кресло.

— Скажу только, — продолжал Василий, — что придется вам еще повоевать под знаменами Александра Васильевича Суворова-Рымникского.

— А не шутишь? — Зайцев серьезно посмотрел на Василия. — Ведь я в отставке.

— Через меня и на войну попадете, — так же серьезно ответил парень.

Зайцев некоторое время молча смотрел на Василия, потом отпустил его восвояси.

Неведомо как, но слух о пророке пошел гулять. Через некоторое время в поместье Зайцева прискакали фельдъегеря и потребовали его в столицу, да не одного, а с пророком. Предстал Зайцев пред светлы очи грозного государя Павла Петровича.

— Говорят, у тебя в поместье пророк завелся? — спросил император.

— Да, ваше величество, — ответил Зайцев.

— И что же он пророчил? Зайцев рассказал подробности.

— Значит, про смерть матушки он точно сказал, не врешь?

— Врать не приучен, ваше величество.

— Дерзок ты! Пророков у себя развел. А про меня что сказывал твой Васька?