Надо же, а это красиво звучит: «знакомилась с окрестностями», оценила девушка и сбивчиво ответила:
– Да, в Калифорнии все так красиво. Особенно, если ехать по побережью. А совсем недалеко отсюда столько магазинов! – Дженни почувствовала необходимость что-то добавить: – Я просто захотела немного отдохнуть от Рея.
Улыбка, появившаяся на губах Питера, заставила Дженни напрячься.
– Он себя плохо вел?
– Нет. Все было великолепно. Мы начинаем уживаться друг с другом, – громко и отчетливо произнесла она.
С этого момента разговор почему-то не клеился. Казалось, что даже воздух в комнате стал нагреваться. Если, конечно, это не были проделки Рея. Хотя не исключено, что пребывание Дженни и Питера в одной комнате, точнее спальне, вызывало волну тропической жары, которая стремительно распространялась по всему помещению. Мисс Гоулсон уже хотела, но не знала, как бы ей поблагопристойнее уйти. А Питер Стивенсон ее об этом не просил. Минуты тянулись как часы.
В конце концов Дженни заговорила, поднимая очень неприятную для них обоих тему.
– Ммм, как ваш подбородок? Создается ощущение, что болит.
Мистер Стивенсон поднес руку к лицу и потер то место, куда его сегодня с утра с размаху Ударила мисс Гоулсон.
– Болит. У вас хороший удар справа. – Чувство вины снова нахлынуло на нее.
– Знаю. Не зря же я жила в семье с кучей детей. Надо было уметь постоять не только за себя, но и за них тоже. Тем не менее хочу еще раз извиниться. Я не собиралась делать вам ничего плохого. Глупо, но показалось, что вы – Рей, как бы смешно это ни звучало.
– Я помню. Вы это мне уже говорили. И, пожалуйста, не беспокойтесь.
– Что ж. Вы очень добры ко мне. Наверняка первое, что вам пришло в голову, это немедленно уволить меня. Я очень удивлена, приятно удивлена, что вы не сделали этого.
Его голубые глаза впились в глаза Дженни. Обстановка накалялась.
– Да, не уволил. Если бы на вашем месте был кто-нибудь другой, я бы сделал это немедленно. И к тому же наложил бы еще и штрафные санкции.
– Да? – у Дженни пересохло во рту. – А почему… почему со мной по-другому?
Тянулись долгие мгновения. Питер разглядывал ее.
– Я не знаю, – резко ответил он. – С той самой минуты я спрашивал себя об этом и… не находил ответа. Довольны?
– Ммм, даже не знаю. Я привыкла отвечать за свои поступки. – На некоторое время в комнате повисла тишина. – Что ж, я, пожалуй… – начала было Дженни.
– А почему бы вам… – одновременно с ней сказал Питер.
– Простите, что вы сказали?
– Нет-нет. Сначала вы.
– Я просто… – Дженни неуклюже стала показывать на открытою дверь в коридор, показывая, что хотела уйти.
– Ах, да. Хорошо. Конечно, идите, – усмехнулся Питер. – Да, идите. А я… – Он также стал делать сумбурные жесты в направлении шкафа, показывая, что хотел переодеться.
Дженни прекрасно поняла его, но по-прежнему стояла на месте. Она, собственно, так же, как и Питер Стивенсон, не знала, куда деваться от смущения.
– Ладно, – произнесла она наконец-то довольно громко. – Тогда я спущусь вниз, чтобы вы могли… – Девушка намекнула, что мистер Стивенсон может и дальше беспрепятственно менять брюки на шорты и так далее в том же духе. – Я буду внизу, а если у вас возникнет во мне нужда… – Неожиданно Дженни услышала свои слова со стороны, и поняла, что сказала что-то не то. – Я имела в виду, если я вам понадоблюсь, то позовите.
Да. Это прозвучало еще хуже.
Если она мне понадобится, повторил про себя Питер. Он натянул шорты цвета хаки и потянулся за белой летней рубашкой. Ему нелегко было смириться с тем, что присутствие Дженни в его спальне так сильно на него повлияло. Волна приятного тепла прокатилась по всему телу. Ее густые волосы ниспадали на округлые плечи, а темные глаза были широко распахнуты. Изящные руки, стройные ноги, тонкая талия… Все эти женские прелести не выходили из головы. Питер видел все так, будто Дженни продолжала стоять перед ним, как и минуту назад, в тех же коротких шортах и футболке. Как бы великолепно смотрелась она на палубе его яхты, качающейся на морских волнах. А еще лучше было бы оказаться с ней в постели. Еще минуту-другую Питер фантазировал, а потом резко отбросил подобные мысли. Он вспомнил, как Дженни покраснела, произнося последние слова. А после этих слов она и вовсе убежала, будто Питер собрался гнаться за нею.
Конечно, он не гнался. А может быть, как раз и стоило, подумал он. Ведь ему чертовски этого хотелось. Ладно уж, пора отбросить всякую чушь в сторону. Ну и погнался бы, подумаешь, Казанова выискался. Ну, поймал бы, а дальше? Ему самому это надо? Дело в том, что Питер все еще не решил для себя, может ли он доверять Дженни. А если даже и может, то еще вопрос – как бы она сама отреагировала на его энергичное ухаживание. Возможно, просто бы собралась и уехала. А это ему надо?
Сейчас мисс Гоулсон была внизу. Возможно, закрылась в своей комнате. Питер посерьезнел и в очередной раз напомнил себе, что мисс Дженни Гоулсон его экономка. И никаких отношений, кроме деловых, между ними быть не должно. Таковы правила. Именно этим они и были хороши, поскольку все шло своим чередом, и на этом держался порядок в доме.
Да, он понял, что Дженни находится внизу не только из-за некой незримой связи, возникшей между ними, но и по самым очевидным банальным признакам – ее крикам. Девушка опять ругалась с Реем. Питер застегнул пуговицы на рубашке и постарался настроиться на то, чтобы призвать к порядку своего электронного дворецкого. Надо сказать, тот мгновенно отреагировал на мысли своего создателя, включив на максимальную громкость соло итальянского тенора. Пронзительный звук вибрировал через все встроенные динамики стереосистемы, и у Питера словно ватой заложило уши. Он затряс головой, пытаясь избавиться от неприятных ощущений и спасти свои барабанные перепонки.
Решительным шагом мистер Стивенсон направился к панели управления и стал торопливо нажимать на кнопку понижения громкости. Он держал кнопку до тех пор, пока мощный голос тенора не превратился в комариный писк.
– Немедленно прекрати безобразничать, Рей, – грозно приказал Питер.
Он чуть-чуть подождал, но никакой реакции со стороны электронного подчиненного не последовало. Несмотря на весь беспорядок и шум, ему было приятно осознавать, что Дженни находилась где-то поблизости.
Ну и что из того, что важные лондонские встречи вовсе не были отложены по причине политических неурядиц. Да, он сам отменил их ради того, чтобы побыть дома вместе с Дженни. Ему чертовски хотелось находиться рядом с ней, но больше всего Питер стремился как можно скорее узнать всю правду о мисс Дженни Гоулсон. А еще он давно мечтал при первой же возможности задержаться в Калифорнии и наконец-то по-человечески отдохнуть. Мистер Стивенсон пожаловался Чарли, что очень устал. Так что встречи могут и подождать. Но Чарли был просто невыносим, ухмыляясь и подтрунивая над ним всю дорогу от аэропорта до дома.
Питер опять поднялся к себе наверх. Что с ним происходит? Он резко отвернулся от огромного зеркала и потер подбородок. Если бы он рассмотрел свое отражение в зеркале, то ему бы оно совсем не понравилось. Зеркало показало бы одинокого мужчину, ведущего себя подобно влюбленному подростку. Похоже, ему было уже плевать даже на то, что Дженни может оказаться самой бессердечной охотницей за его состоянием. Ну и что, если это и так? Он страстно хотел ее!
Почему Дженни так действовала на него? Он чувствовал странное беспокойство внутри, все как будто переворачивалось в душе. Питер вспомнил об экономках, которые работали в других его домах. Конечно, пожилая госпожа Картер из поместья в Канзасе, отпадала сразу. Но вот молоденькие домоправительницы, заправляющие его роскошными виллами в Венеции и Париже, совсем другое дело. Питер задумался, вспоминая свои поездки туда. Безусловно, было приятно встречаться с ними, выслушивать их отчеты о положении дел, принимать их профессиональную ненавязчивую заботу и только!
Питер окинул взглядом все, что его окружало. Со всех сторон веяло роскошью, богатством и утонченностью. И первый раз в жизни, он вдруг понял, что всего этого ему уже не достаточно. Вещи, ухоженные парки и даже миллионы более не вдохновляли Питера на одинокое существование и на скудную компанию электронного дворецкого.
Питер задумчиво потер лоб. Что происходило? Что? У него была полная событий жизнь, друзья и женщина, с которой он проводил время. И опять напрашивался тот же самый вывод: среди них не было Дженни Гоулсон, той единственной, с которой, если отбросить все нелепые подозрения, он чувствовал себя совершенно свободно и спокойно, как будто знал ее всю свою жизнь. Никогда раньше Питер не испытывал такого чувства ни к кому, даже к Линде Нельсон, с которой они действительно были знакомы с детства. И ведь он чуть было не женился на ней. Слава Богу, что в последний момент осознал, что для Линды важнее всего были его деньги. Она любила состояние Питера куда больше, чем его самого.
Какой ужасный разрыв. До сих пор Питер слышит слова Линды, что она никогда в жизни не простит его за то, что он так опозорил ее, отменив свадьбу перед самым венчанием. И чтобы смягчить ситуацию, Питер пообещал бывшей невесте пользоваться услугами ее кадрового агентства и хорошо платить за работу. И тут Линда вдруг присылает Дженни.
Нет-нет, теперь он уверен, что мисс Нельсон и эта девушка не связаны никаким коварным планом. Питер был готов поклясться, что Линда решила отомстить более тонко, рекомендовав ему на должность экономки совершенно неподготовленного человека. Ведь она прекрасно знала, что бывший возлюбленный буквально впадает в бешенство, когда ему приходится иметь дело с профанами. Именно поэтому она послала Дженни. Невероятно. Все было так просто.
Дженни действительно совершенно не могла справиться с техникой, которой был напичкан буквально весь дом, не могла толком составить план работы на день, на неделю, на месяц… Вместо этого она начинала делать работу горничной, хватаясь то за тряпку, то за пылесос. Да, у нее были свои плюсы, но это в сторону.
Кроме того, Дженни чуть было не заставила его, Питера Стивенсона, отключить Рея. Ударила его в челюсть. А он стоит сейчас в своей спальне и смеется над всеми этими происшествиями, которые в принципе должен был классифицировать, как оскорбления. Дженни уже должна была быть уволена. Но она все еще находилась в его доме. Почему?
Ответ был прост. Вспоминая все произошедшее, Питер понял, что уважал Дженни, поскольку, несмотря на все бои с Реем, последнему не удалось выгнать ее из дома. Питеру нравилась Дженни, потому что она была достойным противником электронного дворецкого. А значит и создателя Рея тоже. Интересное заключение, подумал мужчина, потирая свой разбитый подбородок. И довольно волнующее, судя по реакции его тела на возможную близость с Дженни. Интересно, как отреагирует Линда, если он пошлет ей открытку с благодарностью, усмехнулся про себя Питер. Ведь мисс Гоулсон была для него настоящей находкой.
Он еле сдержался, чтобы не рассмеяться во весь голос, представляя себе выражение лица спесивой владелицы агентства. Можно было быть уверенным на все сто процентов, что Линда уже потирает руки в нетерпеливом ожидании его возмущенного звонка. Он же, в свою очередь, не чувствовал ненависти по отношению к ней. Бедняжка ничего не могла поделать со своим кошмарным характером. Впрочем, так же, как и Питер не мог справиться с тем влечением, которое он испытывал к Дженни.
Вдруг он задумался над тем, что надо быть более обходительным с девушкой. Ведь Дженни даже не подозревала о том, как плохо он прежде думал о ней. Но не извиняться же ему в столь пикантной ситуации.
По телу Питера разлилась приятная нега. Ему совершенно не хотелось спускаться вниз, где продолжалась битва между Дженни и Реем. Желая продлить прекрасное мгновение редкого согласия с самим собой, Питер подошел к балконной двери и распахнул ее. Легкий теплый ветерок с океана наполнил комнату свежестью и запахами цветов. Завороженный красками, которые оставляло на всем заходящее солнце, он вышел на балкон и посмотрел на залив, игравший всеми цветами радуги, как будто в воде находились миллионы драгоценных камней. Потом перевел взгляд на сад. И словно первый раз в жизни до глубины души прочувствовал безмятежность и красоту природы в этот час.
Через мгновение, какое-то движение внизу привлекло внимание Питера. Его сердце взволнованно забилось. Там внизу, на гравийной дорожке показалась Дженни. Она приблизилась к фонтану и подняла лицо навстречу водяной пыли, которая в лучах заходящего солнца казалась золотисто-розовой. Девушка присела на парапет фонтана и, слегка наклонившись, тронула пальцами воду. Все это походило на магический ритуал. Нимфа прощалась с дневным светилом и была готова встретить таинственную ночь с ее загадочными шорохами, звездами и царицей ночи – луной. Каждое движение девушки было столь грациозным и мягким, как будто это были элементы изысканного танца. Питер, завороженный удивительной сценой, не мог сдвинуться с места. Она была великолепна. Глоток свежего воздуха в этом однообразном мире.
Без предупреждения, как будто почувствовав на себе взгляд Питера, Дженни подняла голову и посмотрела на балкон. Питер прирос к полу. Через секунду их глаза встретились. Дженни поднялась и пошла в дом. И ему стало жаль, что своим неосторожным любопытством он нарушил это волшебство.
Да, не было сомнений, она рождала в нем новые чувства. У него как будто вырастали крылья. Питеру казалось, что он смог бы спрыгнуть с балкона туда, вниз, где только что находилась девушка, схватить ее на руки и не отпускать никогда. Создавалось ощущение, что они с Дженни попали в какое-то место, где их тела, а может быть, и души без их ведома уже общались между собой. Это было странно. Даже пугающе, особенно для человека, который не испытывал ничего подобного никогда раньше.
Питер не хотел двигаться и говорить, боясь нарушить эту связь. Дверь в спальню была приоткрыта, и он увидел, как в ее темнеющем проеме возникла легкая фигурка Дженни в светло-сиреневом батистовом платье. Она хотела что-то сказать, но в это время неожиданно раздался долгий настойчивый звонок в дверь.
– Что это? – с легкой дрожью в голосе спросила Дженни.
Питер не винил Дженни за подобную реакцию, которая могла показаться не подобающей. Ведь экономка должна открывать дверь, а не беседовать с хозяином, когда кто-то звонит в дверь.
– Я думаю, это просто звонок в дверь. Но не могу поклясться, поскольку столь настойчивого дребезжания я никогда до этого не слышал, – признался он. – А вы кого-нибудь ждете? – спросил Питер, желая подразнить Дженни.
Ждет ли она кого-нибудь? Холодный пот выступил у нее на лбу. Она почувствовала, как утопает в море лжи и вины. Дженни так и стояла, смотря на мистера Стивенсона широко раскрытыми глазами. Разум подсказывал ей, что этого просто не может быть. Нет-нет, это не могли быть ее родители. Она всего лишь несколько часов назад оставила на почте перевод и записку. Скорее всего они даже не успели дойти до адресата. Поэтому это не могли быть ее родители. В конце концов Дженни смогла взять себя в руки.
– Я? Жду? Конечно же нет, – имитируя удивление, ответила она. – Я никого не знаю здесь. За исключением вас и Чарли. – Дженни ухватилась за эту идею. – Это должно быть Чарли, он принес нам ужин.
В ответ мистер Стивенсон покачал головой.
– Нет. Я сказал, чтобы он не беспокоился об ужине. И отправил его домой.
– Тогда понятия не имею, кто это может быть, – ответила мисс Гоулсон, разводя руками.
– Зато я знаю, – послышался электронный голос Рея. – Спросите меня.
– Хорошо, Рей, – ответил ему мистер Стивенсон, продолжая наблюдать за Дженни. – Кто там?
– Почтальон.
Почтальон… Дженни с облегчением вздохнула. Слава Богу, подумала она, успокаивая колотящееся сердце.
– А что он принес? – продолжал расспросы мистер Стивенсон.
– Не он, – поправил Рей. – Она, мистер Стивенсон. Если быть еще точнее, то два раза она. У двери стоят две женщины. Они принесли какую-то прямоугольную посылку, помещенную в большую картонную коробку и, похоже, довольно тяжелую. Открыть им дверь? Мне кажется, что почтальоны, как люди довольно неуравновешенные, будут скоро опять звонить в дверь.
Снова раздался настойчивый звонок.
– Так что же? – проявил себя Рей.
– Сообщи им, что я сейчас спущусь, – приказал мистер Стивенсон дворецкому.
– Как пожелаете, – ответил тот. Питер Стивенсон посмотрел на Дженни.
– Не могли бы вы Дженни открыть дверь? А я как раз подойду. Даже несмотря на то, что я никого не жду.
– Да, конечно.
Мисс Гоулсон быстро направилась к входной двери. По дороге она размышляла, что такое, упакованное в большую, прямоугольную коробку, могли доставить эти почтальоны. Если мистер Стивенсон никого не ждал, значит, она…
Боже мой, чуть было не вскрикнула Дженни. Мои картины!
Сейчас она вспомнила. Ей пришлось отправить картины почтой. Как она могла забыть о своих драгоценных работах? В предвкушении радости, она прошла кухню, повернула за угол, пересекла утопающую в сумерках столовую и вошла в холл как раз в тот момент, когда мистер Стивенсон спускался по винтовой лестнице. Он оказался как раз за ее спиной.
Дженни усмехнулась, поймав себя на мысли, что прямой греческий нос, высокие скулы делали неотразимым ее босса. А глубоко посажанные голубые глаза, четко очерченные губы добавляли сексуальности его образу.
– Я знаю, что принесли почтальоны, – взволнованно сказала она. – Это мои картины.
Питер нахмурился, пытаясь дотянуться до дверной ручки. Они оказались так близки… Еще чуть-чуть и между ними совсем не будет расстояния.
– Ваши картины? Не понимаю, что вы имеете в виду?
Ощущая его близость, сердце Дженни выпрыгивало из груди.
– Мои картины, те которые я написала до приезда сюда.
Питер, похоже, совсем забыл, что собирался открывать дверь.
– Которые вы написали? Вы – художница?
– Ну, скажем, не того уровня, как те, чьи шедевры висят у вас в доме. И все же я надеюсь однажды стать достойным соперником для них.
Питер отпустил дверную ручку, которую все это время держал. Наверное, его крайне удивило услышанное.
– Без шуток? – Питер чуть развернулся в сторону Дженни, готовясь к интересной беседе. – Это здорово, Дженни! Я и подумать не мог, что когда-нибудь мне встретится на жизненном пути такая красивая и всесторонне развитая девушка.
– Я бы не назвала себя всесторонне развитой, – смутилась она. – Хотя…
– Простите, – прервал их Рей. Судя по голосу, он был явно утомлен. – Могу я прервать вашу милую беседу, чтобы узнать, откроет ли наконец кто-нибудь дверь?
6
Питер медленно передвигался по комнате, разглядывая картины Дженни, которые та неспешно расставила вдоль стен. Она внимательно следила за мистером Стивенсоном, пытаясь не пропустить ни одного движения, которое могло бы выдать его истинную реакцию. Начинающая художница томилась в ожидании его оценки.
Питер же, наоборот, изо всех сил старался, чтобы выражение его лица было нейтральным, но это было тяжело. Больше всего на свете он хотел бы сейчас изменить ход событий и оказаться в Лондоне.
Катрины были ужасными. И это не зависело ни от темы, ни от изображаемых предметов. Все в них было одинаково нелепо. Даже если бы Дженни перевернула их, то вряд ли Питер смог определить это. Нечаянно их взгляды встретились. Именно этого несчастный мистер Стивенсон старался избежать.
– Ну, что вы скажете? – гордо произнесла Дженни. – Я сразу же, как только увидела полотна, висящие в вашем доме, поняла, что у вас отличный вкус и хороший глаз. И, не волнуйтесь, прекрасно знаю, что мне далеко до Пикассо и Рембрандта. Но есть ли у меня хоть какая-то перспектива? Что вы видите в моих работах? Что чувствуете?
В действительности же у Питера от просмотра этой мазни начала жутко болеть голова, и создалось ощущение, как будто он проснулся в состоянии тяжелого похмелья. Жирные, нелепые мазки, налепленные на каждом холсте, резали глаз. Даже Рей молчал. Электронный дворецкий, должно быть, просто отключил сам себя. Чертов трус, подумал Питер. И не только о Рее. С этой мыслью в затуманенной голове он пересилил себя и посмотрел на свою экономку.
– Дженни, я думаю…
– Подождите, – прервала его девушка. Ее живые глаза смотрели прямо в глубину его души. В них были слезы.
Неужели Питер слишком долго тянул, прежде чем сказать свое слово?
– Я просто хотела сказать вам кое-что до того, как вы выскажете свое мнение. Ладно?
Какое облегчение испытал Питер, осознавая, что у него в запасе есть хоть какое-то время перед объявлением страшного приговора.
– Да, конечно, Дженни, – ответил он.
– Спасибо, – как будто с облегчением произнесла Дженни. Она посмотрела на картину, стоявшую ближе всего к ней, протянула руку и очень аккуратно, любя прикоснулась к ней. Потом перевела взгляд на Питера. – Знаете, что у вас есть талант зарабатывать деньги?
Такое начало было очень неожиданным. Питер никогда не думал о своих успехах в бизнесе как о таланте. Но для того, чтобы не прерывать речь Дженни, он согласился с этим предположением.
– Отлично, – продолжала она. – Я считаю, что каждый человек рождается на свет с каким-то даром. Этот дар остается с нами в течение всей жизни и поддерживает надежду в каждом из нас. Вот, например, ваш дар. Он особенный. Вы как никто другой умеете преумножать богатство. И это хорошо. Очень хорошо, потому что такой талант приносит пользу всему миру. Но, с другой стороны, я не могу утверждать, что вы также хорошо можете делать другие вещи. Просто потому, что в вас живет гений преумножения богатства. Вы такой, какой вы есть.
Питеру становилось не по себе.
– Дженни, я не знаю, к чему вы клоните, но…
– Мистер Стивенсон, пожалуйста, не перебивайте меня, – попросила Дженни, выставляя вперед руку, как будто пытаясь удержать его от какого-то неверного действия. – Дайте мне закончить. Видите ли, я ничего не могу делать хорошо. Как вы уже успели понять, мне лишь удается все переворачивать с ног на голову. Я попадаю во всякие нелепые ситуации и калечу других людей. Например, как вас утром. Хочу сказать, что… Я даже не могу выйти из дома, чтобы не оказаться потом совершенно не в том месте, куда до этого собиралась. И не могу справиться с дворецким, который лишь груда металлолома и проводов.
– Не будьте так строги к себе. Рей и меня пытался воспитывать.
Дженни улыбнулась, но в этой улыбке было какое-то недоверие.
– Может быть. Но к чему я веду… – Она протянула руку в сторону картин, указывая на них. – Вот то, что я делаю успешно. Я могу рисовать. Даже если меня отовсюду уволят, даже если я потеряю и эту работу, а это однажды произойдет, – ничего страшного… Точнее, это будет страшно. Но что касается моих работ, вынуждена предупредить: мне не нравится, когда люди поверхностно относятся к творчеству, когда, не потрудившись вникнуть в суть дела, выносят скоропалительные оценки.
– Я совсем так не считаю, – взорвался Питер. Он сам удивился тому, насколько рассердился из-за того, что Дженни намеренно себя унижала, тут же ожесточенно обороняясь.
Мисс Гоулсон снова улыбнулась.
– Вы просто стараетесь быть обходительным, чтобы не обидеть меня.
– Нет, это совсем не так. – Никто еще не говорил о Питере Стивенсоне, что тот старается быть обходительным, чтобы не обидеть кого-то.
Она нахмурилась.
– А я считаю, что вы очень милы и обходительны.
Мистер Стивенсон отвернулся. Он не хотел больше видеть ни Дженни, ни ее картин, ни проявлять лживую снисходительность в оценке явно бездарных работ. Что-то сжалось у него в груди. Он посмотрел в окно. Небо уже поменяло оттенки красного и розового на серые и черные тона. Почему это должно было случиться именно сейчас, когда он только почувствовал радость и подъем от одного присутствия Дженни? Зачем появились здесь эти никому не нужные иллюстрации творческой беспомощности и неоправданной веры в собственную гениальность?
– Тем не менее, – произнесла Дженни, вновь привлекая внимание Питера, – желание рисовать, заставляет меня идти вперед и не падать духом. Это было основной причиной, почему я согласилась работать у вас. Здесь у меня будет возможность совершенствовать свое мастерство. Может быть, когда-то я смогу жить за счет продажи картин. И стану столь же известной, как и вы.
Питер вглядывался в самые темные и самые искренние глаза, какие ему когда-либо приходилось видеть в жизни. Тишина встала между ними. Питер молчал, но не отводил глаз.
– Это все, – неожиданно сказала Дженни, резко встряхнув волосами. – Я просто подумала, что вам нужно знать о моих амбициях и о стремлении воплотить мечту в жизнь. – Она натянуто улыбнулась. Ее глаза умоляли Питера быть нежным. – Так что вы думаете о моих картинах?
Мистер Стивенсон взглянул на Дженни и увидел, как та скрестила руки на груди. Он прекрасно разбирался в языке тела. Это было немаловажно в его работе. В этот момент он сразу узнал эту довольно распространенную защитную позу. В ту же самую секунду прежде незнакомые чувства пронзили Питера: сострадание, желание защитить, нежность, страх задеть и унизить чувства другого человека. Черт побери, ругнулся про себя он. Никогда раньше ему и в голову не приходило открывать перед кем бы то ни было ворота собственной души. Телячьим нежностям не было места в его жизни и тем более в работе.
Каждый день Питер вел бескровные бои не на жизнь, а на смерть. Он боролся с числами и людьми, которые знали правила этой жестокой игры не хуже него. Но Дженни Гоулсон была совсем другой. Она была настоящей… Невинной. Питер обвел ее взглядом. Внезапно его сердце радостно забилось, и он понял, что улыбается.
– Мне очень нравятся ваши картины, Дженни, – услышал он свой голос.
– Вы обманываете меня, – просто сказала Дженни. Раненная в самое сердце, она начала быстро собирать холсты и картон, беспощадно бросая их друг на друга. Затем пыталась запихнуть их обратно в коробку. – Вас ведь тошнит от них.
– Нет. Это не так! – изо всех сил запротестовал Питер. Неожиданно для самого себя он попытался выхватить у Дженни из рук картину с изображением какого-то моста, похожего на изогнутую в судороге гигантскую рыбину. Несмотря на все усилия Дженни запихнуть этот труд к остальным в коробку, Питеру удалось победить в этой схватке. – Вот посмотрите. – Он поднял картину до уровня ее глаз. – Очень красиво. Даже вызывающе.
Дженни в удивлении подняла брови.
– В каком смысле? – скрещивая на груди руки, спросила она.
Питер Стивенсон опустил холст.
– Что «в каком смысле»?
Дженни показала на картину, которую он держал в руках.
– Вы сказали, что она вызывающая. Вот я и спрашиваю, что вы подразумевали.
Питер еще раз взглянул на странное произведение, потом на Дженни. У него было такое выражение лица, как будто вся его жизнь зависела от правильного ответа на вопрос: «Квадратный корень из 757281».
– Кстати, вы держите ее вверх ногами. – Питер быстро перевернул ее.
– Я держал ее так, чтобы лучше разглядеть отдельные детали.
– Тогда поверните ее еще раз, – вздыхая, произнесла Дженни. – Вы по-прежнему держите ее неправильно.
Питер повернул картину еще раз.
– Ага. Вот так. Теперь я вижу. Она прекрасна. Мне очень нравится. Правда.
Дженни ничего не ответила.
Очень аккуратно, как будто это было венецианское стекло, Питер Стивенсон положил картину на стол и повернулся к своей экономке. Он провел рукой по волосам цвета песка.
– Вы в первый раз показываете свои работы постороннему человеку?
Совершенно расстроенная, Дженни лишь кивнула.
– Да, – после некоторой паузы смогла выговорить она. – До этого мои работы видели только члены семьи. А кто может верить отзывам близких людей? Для них все будет отлично.
Питер кивнул.
– Я не знал. Но сейчас вы чувствуете то, через что каждый молодой художник должен обязательно пройти.
Дженни посмотрела на него. Ее большие темные глаза светились от радости.
– Вы назвали меня художником? В первый раз в жизни меня назвали художником! Вы действительно думаете, что я одна из тех, оторванных от реальной жизни, сумасшедших…
– Да, правда. – Питер был так же взволнован, как и она. – Вообще-то, я не считаю вас сумасшедшей, но вы поняли, что я имел в виду.
Дженни внимательно смотрела на мистера Стивенсона. Помимо того, что он был чертовски красив, он казался искренним. Но это еще больше терзало девушку, потому что она все же обиделась на него. Наверное, Питер был прав, утверждая, что ей суждено пройти этот этап, как и всем другим молодым художникам. Дженни очень нуждалась в его поддержке. Она хотела верить ему. Показ картин был равносилен для нее демонстрации самых потаенных уголков души. Девушка очень беспокоилась, поскольку боялась оказаться никчемной даже в этом деле. Тогда бы у нее не осталось мечты, ради которой стоило жить.
Вдруг она осознала, что мистер Стивенсон все это время наблюдал за ней.
– С вами все в порядке, Дженни? – тревожно спросил он. – Вы выглядите очень измученной.
– Нет-нет. Все хорошо, – пробормотала она, пытаясь улыбнуться. – Я думаю, это все первый показ. Ведь именно так вы говорили, да?
Питер улыбнулся.
– Именно. У всех людей разные вкусы и многим не нравится даже столь известная вещь, как Мона Лиза. Искусство – это царство вкуса. Собственно, кто я такой, чтобы рассказывать вам об этом? Ведь художник здесь один.
Дженни не могла поверить ему.
– Может быть.
– Хорошо, вы по-прежнему хотите убедиться в том, что я говорю правду? Тогда оглянитесь вокруг, Дженни. Все, что вы видите в этом доме, говорит о моем вкусе. Что вы думаете об этом?
Внезапно Дженни бросило в жар, как будто она должна была сдать самый важный экзамен. У нее задрожал подбородок, но она попыталась взять себя в руки. Внимательно оглядев то, что было в поле ее зрения, она пожала плечами.