– Спасибо тебе, отец, – сказал Эзер-эльтебер, когда Араха подошел к нему. – Твой чудесный напиток избавил меня от усталости и жажды. Тело мое поет, будто я весь день провел на пуховых перинах, а не ехал под палящим солнцем по пыльной степи.
– Вот и хорошо. Теперь отдохни и отправляйся в путь со своими воинами.
– А как же волшебное оружие, о котором ты говорил?
– Терпение, мальчик. Сначала крепкий сон, который придаст вам сил, кхе-кхе!
Эзер-эльтебер и впрямь чувствовал, что вот-вот уснет. Тело внезапно стало тяжелым, в голове звенело – то ли кумыс оказался крепким, то ли сказывались долгая и утомительная дорога, волнения и страхи. Хотелось лечь и забыть обо всем, тем более что поручение, с которым он ехал к Черному шаману, успешно выполнено…
– Отдохнуть, – сказал он самому себе. – Мерван, едем!
– Зачем ехать куда-то? – возразил Араха. – Смотри, вон удобная пещера, там и наберетесь сил перед дорогой, кхе-кхе!
Эзер-эльтебер повел осоловевшим взглядом – справа от них в стене ущелья темнел вход в пещеру. Почему он не заметил его с самого начала? Арсии, не ожидая приказа своего начальника, сами потянулись к пещере, ведя в поводу своих коней.
– Почтенный, я… – начал сотник и вдруг заметил, что стоит у каменных истуканов один. Араха исчез непонятным образом, будто растворился в сгустившихся сумерках. Эзер-эльтебер постоял несколько мгновений в растерянности, потом, с трудом отгоняя от себя сон, намотал на руку повод Каратемира и направился к пещере, в черный зев которой уже вошли десять его арсиев.
– Свершилось, господин мой Эрлик! – прошептал Араха, который, оставаясь невидимым для Эзер-эльтебера, видел, как воины скрылись в пещере. – Я совершил то, чего ты хотел от меня! Я нашел для тебя Гончих смерти. Я напоил их молоком адских сук. Теперь они найдут ту, на кого указал твой перст. Теперь Хазария будет спасена. Все увидят твое могущество, Эрлик, и ты вернешь себе народ, который забирают у тебя чужие боги. Не будет у хазар других богов, кроме тебя. Свершилось, господин мой Эрлик, я сделал то, чего ты хотел от меня…
* * *
Эзер-эльтеберу приснился сон.
Вначале он оказался во дворце Кагана и долго шел из покоя в покой в сопровождении эскорта из арсиев с обнаженными мечами в руках. Эзер-эльтебер догадывался, куда его ведут, но ему почему-то было совсем не страшно. Чего ему бояться? У Кагана нет воина лучше него, Эзер-эльтебера, победителя руссов, аланов, печенегов и ромеев. Это он отыскал и убил дочь новгородского волка Рюрика, привез ее голову Ослепительному. Благодаря ему теперь вся Вселенная принадлежит Кагану Наверное, Ослепительный желает отблагодарить своего верного слугу. Надо подумать, что попросить у Кагана. Можно попросить табун отборных коней. Или дюжину красивых пленниц с крепкими грудями и выразительными взглядами, изобретательных и ненасытных в любовных играх. Или кольчугу и меч дамасской работы. Каган ни в чем ему не откажет. Каган его ценит и любит. Каган умеет ценить настоящих храбрецов…
Все верно, его привели куда надо – это тронный зал Кагана. Только почему-то на золотом троне Хазарии сидит сморщенный старик с жидкой белой бородой, в нелепой шапке конусом, обвешанной амулетами, и облезлой козлиной шубе. Это Араха, Эзер-эльтебер сразу узнал его. Куда же тогда делся сам Каган?
– Могучий Эзер-эльтебер! – проскрежетал старый шаман, не спуская с юноши внимательного взгляда. – Неустрашимый, доблестный Эзер-эльтебер! Уже давно никто не служил мне так верно и истово, как ты, мальчик! Пришло твое время, пришел час доблести и славы. Ты лучший из моих слуг, и я горжусь тобой.
Эзер-эльтебер хочет ответить, что он слуга Кагана и старому Арахе никогда не служил и не думал служить, но только вместо слов с его языка срываются какие-то странные звуки – не то лай, не то рычание. Что это с ним? А Араха улыбается и молча смотрит на него, поглаживая сморщенной костлявой рукой свою бороденку.
– Ты совершил только одну ошибку, кхе-кхе, – вдруг говорит он, и глаза его начинают вспыхивать багровыми огоньками. – Ты привез мне не те дары. Разве ты не знал, что нет для Арахи и господина его Эрлика ничего желаннее свежей горячей крови?
Эзер-эльтебер чувствует себя виноватым, опускается на ковер перед троном, становясь на четвереньки. Что-то с ним происходит. Он ощущает, что внутри него клокочет бешеная ярость, и ему хочется крови ничуть не меньше, чем старому колдуну, нахально забравшемуся на трон Кагана. А Араха тем временем показывает пальцем куда-то за спину Эзер-эльтебера и смеется.
– Не привез мне крови, так привези! – говорит он. – Возьми волчицу! Перекуси ее горло, насладись вкусом ее жизни! Возьми ее! А пока прими участие в нашей трапезе. Пей кумыс, который я для тебя приготовил!
Слова старого колдуна заглушает страшный неописуемый звук. Сотник сразу узнает его, он не раз слышал его в бою. Так кричат в агонии умирающие лошади. Эзер-эльтебер поворачивается и видит, что тронный зал превратился в тесную пещеру с глинистыми стенами и полом, освещенную призрачным синеватым пламенем. Пол пещеры залит кровью и усеян разорванными останками лошадей, клочьями некогда нарядных шелковых чепраков и кожаной сбруи. Десять огромных жутких черных псов в молчаливом остервенении рвут тушу еще одной лошади, и Эзер-эльтебер видит, что это его Карате-мир – конь, которого он так любит. Каратемир еще жив, и его глаз, обращенный на сотника, полон смертного ужаса. А еще в этом черном блестящем глазу, как в зеркале, отражается подкрадывающийся к добыче черный зверь, подобный десяти прочим хищникам, и взгляд зверя горит кровожадным безумием. Эзер-эльтебер приглядывается к отражению и вдруг понимает, что это чудовище с острой мордой и торчащими остроконечными ушами двигается так же, как и он. Эзер-эльтебер рычит – и отражение скалит в рычании белоснежные клыки. Неужели это он? А эти чудовищные собаки – это его храбрые арсии? Времени раздумывать больше нет – его товарищи по Стае клыками вспороли коню брюхо, и от сладкого запаха крови и конских внутренностей голова бывшего хазарского сотника идет кругом. Рыча, и исходя голодной слюной, Эзер-эльтебер бросается на добычу.
И это уже был не сон.
II
Захария отбросил лопату, посмотрел на свои ладони и втихомолку выругался. Он никогда не был белоручкой – тяжелая работа была для него обыкновенным делом. Но земля возле старых каменоломен такая твердая, что из нее можно строить укрепления. Да и еще и солнце палит так, что в глазах темнеет. А до вечера еще далеко. Вряд ли проклятый евнух Василий позволит им прохлаждаться в тени до тех пор, пока не спадет жара…
– Все, не могу больше! – воскликнул Дионисий Фракиец и отбросил заступ. – Хватит, надоело!
– У меня все ладони в пузырях, – сказал Захария. – Только отдохнуть все равно не дадут. Сейчас придет евнух. Или старик. Начнут кричать, что мы ленивые ублюдки и нас следовало бы уморить в застенке.
– Ты веришь, что нас освободят после того, как мы сделаем эту работу? – вдруг спросил Дионисий. – Что-то я очень сомневаюсь.
– Старик показывал мне помилование, подписанное самим басилевсом, – ответил Захария. – Клянусь Иоанном из Фтоломеи, что я сам его видел!
– Старик лгун, – с горькой усмешкой сказал Дионисий. – Станет басилевс подписывать помилование сам, как же! Небось, старый черт сам состряпал грамотку-то. Темнит он что-то, Солдат. Не верю я ему. Не дадут нам помилования. Я вор, ты – убийца. В лучшем случае заменят казнь пожизненной тюрягой. Что так, что эдак – один хрен выходит, что мы попусту тут карячимся.
– У нас все равно нет выбора. – Захария прикрыл глаза ладонью, всмотрелся в раскаленное солнцем небо. Высоко над ними в небе плавал орел. Или это от жары и усталости в глазах начало рябить?
– Пятый день долбим эту проклятую землю, и все без толку! – Дионисий с жадностью припал губами к кувшину с тепловатой водой, напившись, передал кувшин товарищу. – Хотя лучше здесь, чем в лапах палача. А ты как думаешь?
Захария не ответил. Бывший солдат Девятого Адрианопольского легиона смотрел вдаль, туда, где над водами Золотого Рога белели паруса кораблей.
– Что молчишь, приятель? – спросил Дионисий.
– Думаю. Не дает мне покоя этот старик.
– А что с ним такое? Старик как старик. Безбородый кастрат злит меня куда больше. Стоит, сволочь, в тенечке, пока мы работаем, и скалится, как лошак. Однажды тресну его лопатой по черепу, и не надо мне никакого помилования!
– Мне вот интересно, а что старик тут ищет?
– Тебе-то что? Главное, чтобы не надул. Обидно будет столько дней вкалывать, а потом все-таки оказаться на колесе.
– Я вот что думаю, Фракиец, – наверняка старик этот в Константинополе человек влиятельный. Иначе откуда у него бумага, подписанная басилевсом? На царедворца он не похож, на иерарха церкви и подавно. Скорее, на ученого смахивает. Одет хорошо, видать, денег у него много.
– Я что-то тебя не понимаю.
– А самое главное, – продолжал Захария, не обратив внимания на слова своего товарища, – что вроде он и не боится, что мы сбежим. Я когда с ним в тюрьме в первый раз встретился, сразу понял, что человек он особенный. Взгляд у него заметил, какой? Будто насквозь тебя видит. Не люблю я, когда человек на меня таким взглядом смотрит.
– Боишься, что ли?
– Не боюсь. – Захария сделал еще глоток из кувшина. – Дело в другом. Чувствую я, у старика этого есть какая-то особая власть. Он нас с тобой из сотни осужденных совсем не случайно выбрал. Он ведь, когда нас во дворе тюрьмы выстроили, сразу к нам направился. Почему?
– Направился и направился, тебе-то чего? Чепуху говоришь, приятель.
– Не чепуху! Старик этот особенный. Я когда с ним говорю, будто стою перед иконой в церкви, только не святость от него идет, а сила, понимаешь? Крепко он в нас с тобой уверен. Знает, что не удерем, одних оставляет. Почему?
– Это он сейчас нас одних оставляет. – Дионисий плюнул себе под ноги. – А как найдем скрытый ход, так сразу стражи нагонит. Бежать надо, пока не поздно.
– Я только что об этом думал, Фракиец.
– И что надумал?
– Мы убежим.
– Вот это по-нашему! – обрадовался Дионисий и даже подпрыгнул от радости. – Тогда чего ждать? Все равно никого рядом нет. Я знаю одного парня в порту, он нас первое время укроет у себя, а потом…
– Погоди, не спеши, – перебил Захария, – сейчас мы убегать не станем. А знаешь, почему? Старик хитер, как змей. Но я хитрее его. Он ждет, чтобы мы с тобой ход нашли. А мы его обманем.
– Это как?
– Идем-ка, покажу кое-что! – Захария отставил полупустой кувшин и направился в дальний конец огромного раскопа, который они с Фракийцем отрыли за минувшие пять дней, борясь с каменистой землей.
Дионисий, недоумевая, пошел за ним.
– У тебя глаза лучше моих, ну-ка, глянь, там наш безбородый не появился? – велел Захария вору. Беспокоился он зря – Василий не меньше старика был уверен в том, что его подопечные никуда не сбегут и наверняка отсиживался где-нибудь в прохладном месте, обмахиваясь веером и попивая ледяной шербет.
– Я что-то тебя не понимаю, Солдат. На кой бес ты…
– Смотри!
Захария руками начал быстро разгребать кучу крупного песка в самом углу раскопа, и Дионисий с удивлением увидел, как из-под песка вначале появилась мраморная плита, а на ней какое-то изображение, взятое в круглую рельефную рамку.
– Вот что ищет тут старик! – с торжеством в голосе объявил Захария. – Я-то все думал, какого черта он надумал копать за городской стеной? А потом понял. Я слышал, что здесь раньше, много лет назад, был языческий храм, понимаешь? А в языческих храмах были сокровища, посвященные богам.
– Вот это да! – Дионисий даже присвистнул. – А нам старик сказал, что собирается обследовать старый крепостной ход.
– И для этого он добился освобождения двух осужденных к смерти? – усмехнулся Захария. – Верь больше! Я смекнул, что задумал старик. Он дал взятку начальнику тюрьмы, забрал двух заключенных для работы, которую он никому больше не может доверить. Ведь если басилевсу или константинопольскому епарху станет известно, что ищет старый умник, клад у него заберут. А так он нашими руками откопает денежки и присвоит их себе. Он уверен, что мы с тобой болтать не будем, вот как.
– Почему ты сразу не показал ему эту плиту?
– Потому что я не идиот. Я наткнулся на нее в первый же день, а потом намеренно уходил в сторону. Уж извини, заставил я тебя покопать, но у меня была причина.
– Так у тебя что, и план есть?
– Есть. Слушай.
И Захария начал шептать вору на ухо. Дионисий слушал, кивал головой, и его костлявое покрытое пылью лицо все больше растягивала радостная улыбка. Закончив шептать, бывший легионер хлопнул товарища по плечу и уже вслух добавил:
– Сегодня ночью. Если все выгорит, завтра ноги нашей не будет в Константинополе.
Старик был доволен; за день Захария и Дионисий почти закончили раскопки в пределах квадрата, который он обозначил на своем плане еще пять дней назад, когда они только приступили к поискам. Осталось два небольших участка – у самого входа в старые каменоломни и рядом с полуразрушенной стеной, отделявшей место раскопок от оливковой рощи, где искать точно не имело смысла.
– Еще два-три дня, и мы закончим работу, – сказал старик, делая пометки на своем чертеже.
Захария заметил, что руки у него дрожат.
– Ты обещал нам помилование, господин, – напомнил он.
– И вы его получите. Ты же видел приказ.
– Видел. Поэтому хочу верить тебе.
– Скажи мне, Захария. – Старик внимательно посмотрел на бывшего легионера. – Как так случилось, что ты, старый доблестный воин, решился на убийство? У тебя честные глаза и хорошее лицо. Твой напарник совсем другой, у него физиономия вора, и ему от рождения было написано стать вором. А ты не похож на душегуба. Такому человеку, как ты, следовало бы стать офицером и заслужить у императора хорошую пенсию и участок земли, который обеспечил бы твоих детей. Почему?
– Почему? – Захария вытер ладонью пот со лба. – А как бы ты поступил, господин, если бы вернулся из похода домой и застал свою жену с другим? Я два года терпел тяготы в Ионии, был ранен, голодал, сражался с сельджуками. Я мечтал вернуться домой, и моя мечта спасла мне жизнь. Я вернулся, но что я увидел? Меня будто мечом пронзили, господин. Это была ревность. Ревность и бешенство. Я не помню, что со мной было. Но я не сожалею о том, что сделал. Любой мужчина должен защищать свою честь.
– Ты искренен, – сказал, помолчав, старик. – Я позабочусь о тебе. Делай свое дело. Найдете ход, станете свободными людьми. Кроме того, я заплачу вам. По пять солидов каждому. Этого хватит, чтобы начать новую жизнь.
– Благодарю тебя, господин, – Захария склонил голову в гордом поклоне. – Тогда я позволю себе попросить тебя разрешить нам копать этой ночью.
– Зачем?
– Чтобы побыстрее закончить работу. Мне не терпится стать свободным человеком. Да и Дионисию тоже. К тому же ночью нас не будет мучить жара.
– Хорошая мысль. Я передам Василию твою просьбу. Думаю, он согласится.
– Ты очень добр, господин.
– А ты хороший работник и человек вроде бы не пропащий. – Старик снова окинул бывшего солдата оценивающим взглядом. – Теперь твое будущее в твоих руках.
– Пока оно в твоих руках. – Захария сделал ударение на слове «твоих». – Не беспокойся, господин, мы найдем то, что ты ищешь.
– Не сомневаюсь, – сказал старик.
* * *
Плита оказалась не такой тяжелой и массивной, как вначале показалось Захарии. Пока Дионисий светил ему, легионер сумел подцепить плиту ломом и без особых усилий сдвинул ее с места. Под плитой появилась черная пустота. Взяв у Дионисия фонарь, Захария заглянул внутрь.
– Победа! – воскликнул он торжествующе. – Тут какие-то ступеньки!
– Есть Бог на свете! – выдохнул вор. – Полезай первым.
– Боишься? – усмехнулся Захария. – Хорошо. Факел приготовил?
– Готов факел! Давай лезь, я придержу плиту…
Держа перед собой фонарь, Захария спустился в лаз под плитой. Яма оказалась довольно глубокой, не меньше пяти локтей в глубину, но неровности каменной кладки были хорошей опорой для ног, и бывший воин басилевса спустился в яму без особого труда. Далее Захария ступил на небольшую площадку, с которой вниз, под землю, убегала узкая вырубленная в камне лестница. Туннель был низкий, пришлось согнуться чуть ли не пополам, но зато каменный потолок не грозил обвалом. Захария спустился по лестнице и оказался у глухой каменной стенки, за которой, впрочем, была пустота – бывший легионер быстро определил это, постучав по кладке. По лестнице уже торопливо спускался Дионисий.
– Зажигай факел! – велел Захария. – И лом подай. Эту стенку надо сломать.
Как и предполагал Захария, стенка оказалась тонкой, в один кирпич – видимо, ее и задумывали как временную перегородку. Уже после первых ударов ломом из нее начали вываливаться кирпичи, и за стенкой открылся новый ход. Подождав, пока осядет пыль, Захария взял у товарища разгоревшийся факел и шагнул в темноту. Воздух в туннеле был душным, спертым, низкий свод невольно вызывал страх. Когда тридцать или сорок локтей туннеля было пройдено, Захария увидел на стене справа от себя надпись, сделанную на латыни.
– «Совершено по повелению императора Юстиниана Великого. Этот туннель пробил я, зодчий Григорий из Равенны», – прочитал легионер. – Это не языческий храм. Тут что-то другое.
– Как не языческий храм? – шепнул Дионисий. – Хочешь сказать, мы напрасно сюда забрались?
– Не знаю. Пойдем дальше, коли залезли.
– Ну-ну!
– Чего нукаешь? – с раздражением спросил Солдат. – Старик искал именно это место. Там впереди что-то есть. Если хочешь, поворачивай оглобли, я один справлюсь.
– Ладно, не злись. Иди, я за тобой.
Вырубленный в камне ход оказался прямым, без поворотов и боковых ответвлений, что сильно упрощало возвращение обратно. Захария с облегчением подумал, что им повезло, – они сунулись в подземелье, не задумываясь о том, что могут в нем заблудиться. Но тут все было просто. Тем более что туннель оказался короче, чем предполагал Захария, – преодолев еще локтей сорок, друзья оказались перед новой стеной, на этот раз тщательно оштукатуренной. Поверх штукатурки была изображена фреска: воин в пурпуре поражает копьем какое-то страхолюдное существо, не то медузу, не то ехидну. Под ногами воина во множестве были разбросаны человеческие черепа и скелеты.
– Тьфу! – Фракиец плюнул на изображение. – И охота им было малевать такую образину? Прям страх берет!
– Ты плюнул на изображение императора, – с иронией сказал Захария. – Тебя за это посадят на кол.
– Никто ничего не узнает. Если, конечно, ты меня не продашь.
– Сейчас прямо побегу на тебя доносить.
Кладоискатели весело захохотали, а потом Захария ударил ломом прямо в центр фрески. Эта стена оказалась много крепче первой; строители не стали класть кирпичную кладку, а просто перекрыли туннель цельной плитой из камня. Однако после двух десятков могучих ударов хрупкий камень все же треснул, и стена рассыпалась обломками к ногам пришельцев. Захария нырнул в образовавшийся провал и очутился в маленькой крипте, имевшей почти правильную кубическую форму. В центре крипты помещался каменный алтарь, а на нем – небольшой ларец из твердого дерева без всяких украшений. Захария с торжествующим вскриком бросился к ларцу, осветил его фонарем, попытался его открыть – и не смог. Ларец был заперт на ключ.
– Дай мне! – Дионисий выхватил ларец из рук легионера. – Ого, тяжеленный какой! Золото, клянусь головой Крестителя!
– Сможешь открыть? – Голос Захарии задрожал от алчности.
– Ха! Я не такие замки открывал. Только здесь нечем. Нужен нож или кинжал с тонким лезвием.
– Тогда нечего тут торчать. Берем ларец и уходим.
– Тут больше ничего нет? – Дионисий поискал взглядом по сторонам, но увидел только голые стены вырубленной в скале крипты. Передав ларец Захарии, вор попытался приподнять алтарь, на котором еще минуту назад стоял этот ларец, но камень оказался слишком тяжелым, и Фракиец, крепко выругавшись, отошел от камня. Между тем факел начал гаснуть, и Захария, ухватив вора за руку, потащил его к пролому.
Свежий ночной воздух показался Захарии необыкновенно сладостным, и он вдохнул его жадно, полной грудью. Что же до Дионисия, то, опустив ларец на землю, вор исполнил короткий, но залихватский и очень выразительный танец, после чего сделал непристойный жест в ту сторону, где располагался Августеум, дворец басилевса. Потом товарищи запихали ларец в мешок и, бросив ненужные уже инструменты и перебравшись через каменную ограду, побежали через оливковую рощу, спеша покинуть место раскопок. Остановились они только тогда, когда совершенно запыхались. Отдышавшись, Захария запалил фонарь, и компаньоны занялись ларцом.
– Как ты думаешь, что в нем? – спросил легионер, наблюдая, как Дионисий пытается разобраться с замком.
– Золото. А может, камушки. Слыхал я от знающих людей, что во времена Юстиниана народ жил не в пример богаче, чем сейчас. Представь, откроем, а там пара горстей рубинов или сапфиров! На золоте будем есть, Солдат. Черт, у меня от радости лицо пылает!
– А меня что-то знобит после этого чертового подземелья… Камушки, конечно, вещь отличная. Но я бы предпочел деньги.
– Не бойся, возле ипподрома живет один иудей, который за хороший камушек осыплет нас с тобой солидами с головы до ног… Дьявол, без ножа никак! Хотя погоди-ка, тут какая-то защелка… Ха!
Замок щелкнул, и Дионисий дрожащими руками откинул крышку. В ларце была продолговатая тяжелая коробка из темного полированного металла с непонятными письменами на крышке, а в коробке, завернутый в красный бархат, лежал искуснейшей работы медальон в форме пятиконечной звезды на массивной цепи, тоже испещренный какими-то знаками. Дионисий с шумом вздохнул, извлек медальон из коробки.
– Золото, чтоб мне сгореть в аду! – заявил он, прикинув тяжесть медальона на ладони, и голос его задрожал от жадности. – Полтора фунта золота, если не больше. Черт, да мы с тобой богачи, Солдат!
– Я не ошибся, – ответил легионер, взяв у Дионисия вещицу, чтобы получше рассмотреть. – Старик искал именно его. Ох, и зол он будет, когда узнает, что мы его обманули!
– Хорошая вещь. – Дионисий с жадностью смотрел на медальон. – Но придется его продать. Деньги нам сейчас нужнее.
– Сколько за него дадут? – Захария закашлялся, вытер рот рукой, потом снова поднес медальон к свету. – Сможешь оценить его, Фракиец?
– Надо показать его фартовым ребятам. Есть один скупщик, который хорошо заплатит.
– Хорошо – это сколько?
– Ну, не знаю. – Дионисий откашлял забившую горло пыль, задумался. – Пятьдесят солидов.
– Нет, Фракиец. Эта штука стоит гораздо дороже. Мы попросим за нее триста солидов.
– Да ты с ума сошел! Он столько не стоит.
– Стоит. Мы запросим их у старика. Смекаешь?
– Ах ты, черт! – Дионисий с восхищением посмотрел на бывшего солдата. – Ну и башка у тебя, будь ты проклят! Точно, старик купит его за любые деньги. Только надо обстряпать дельце так, чтобы через посредника. Найдем надежных людей, среди моих знакомцев найдутся такие… Что это?
– Чего ты, Фракиец?
– Да так, голова что-то закружилась. Нечего тут сидеть. Сейчас двинем в порт, там я знаю одну шлюху, она нас спрячет… Тьфу ты, опять! Что это, во имя Спасителя?
– Мы устали и поволновались, – сказал Захария, чихнул несколько раз и суеверно перекрестился. – Ларец бросим, он нам все равно ни к чему!
Дионисий хотел ответить компаньону, но на него вдруг напал такой приступ кашля, что даже в свете масляного фонаря было заметно, как посинело его лицо. Захария с ужасом смотрел на вора, который хрипел и хватал руками воздух, словно пытаясь найти какую-то опору, ухватиться за нее. Волосы на голове легионера зашевелились, он внезапно понял, что происходит.
– Проклятье! – прошептал он. – Я должен был догадаться!
– Захария! – хрипел Дионисий. – Захария, я… что такое творится? Я… дышать не могу!
– Мы пропали, Дионисий! – Легионер со всей силы отшвырнул от себя медальон, будто ядовитую змею.
– Что… что ты делаешь… прах тебя покрой!
– Юстинианова чума, болван! Я слышал о ней. Мне рассказывали старики. Юстиниан был проклят своим племянником, которого несправедливо приговорил к смерти. Тогда в империи начался страшный мор. А это – это колдовство! Этот медальон – оберег, он принял на себя проклятие. Мы идиоты, понимаешь? Проклятые идиоты, Фракиец! – Захария смотрел на товарища глазами, полными ужаса. – Я видел чуму в Ионии. Она так начинается. Она начинается с кашля.
– Какая… чума? – Дионисий на несколько мгновений почувствовал облегчение, но потом его начало рвать кровью, и несчастный вор забился в корчах, будто рыба, брошенная рыбаком на берег.
Захария больше не думал о Фракийце. Он вообще больше ни о чем не думал. Его охватила паника. Он бросился бежать, не обращая внимания на пронзительные крики и проклятия, которые летели ему вдогонку. Но далеко убежать он не смог: страшная боль ударила его под ребра, и Захария упал в траву. Умирал он долго и тяжело, задыхаясь в мучительной агонии, пока кровь не хлынула у него горлом. Несмотря на страшные мучения, в свои последние минуты Захария вспомнил о старике. Теперь ему стало понятно, почему проклятый старик выбрал для такой работы осужденных на смерть. Они были обречены с самого начала, с того момента, когда старый негодяй заговорил с ними в тюрьме. С самого начала – и ничего не знали…
– Прокляни тебя Бог! – прохрипел, захлебываясь кровью, Захария, попытался приподняться, но упал лицом вниз и больше не шевелился.
Старик появился через час. Рядом с ним семенил евнух Василий, человек императора Льва Шестого. Сначала они наткнулись на тело Дионисия. Евнух, увидев покойника, перекрестился и закрыл лицо надушенным платком, но старик, очертив в воздухе крест, произнес нараспев:
– Двадцать четыре – семнадцать – десять – пятнадцать – восемнадцать! Во имя Того, чье имя запретно! Не бойся, Василий, теперь опасности никакой нет.
Медальон лежал в нескольких шагах от тела. Пока старик рассматривал его, держа на ладони, Василий спустился ниже по склону холма, к телу Захарии, осмотрев его, вернулся обратно.
– Второй тоже мертв, мастер Теофил, – сообщил он.
– Нужно похоронить их. Нехорошо, когда трупы умерших от чумы лежат непогребенными, – сказал старик. – Пусть твои слуги сволокут их крючьями в ту яму, которую они раскопали. Свое дело они сделали, пусть покоятся с миром.
– Как ты догадался, что они попытаются сбежать с находкой?
– Я смотрел в их глаза и видел это. Они думали обмануть меня, но магия Звезды поразила их.
– Такая мощь! Теперь мне понятно, почему ты не стал приставлять к этим двоим охрану. – Евнух со страхом посмотрел на медальон. – Ты уверен, мастер Теофил, что теперь он не опасен?
– Уверен, – ответил старик. – Мы точно соблюли ритуал Пробуждения. Звезда Юстиниана отныне снова сможет послужить империи. И ты, друг мой, можешь смело идти к басилевсу и рассказать о своем плане. Уверен, басилевс оценит твое хитроумие и твою преданность.
III
Басилевс Лев Шестой Мудрый пил разбавленное водой хиосское вино из простой керамической чаши и смотрел на воды Босфора. Евнух терпеливо ждал, когда император соизволит выйти из своей задумчивости и обратить на него свое внимание.
Император допил вино мелкими глотками, провел ладонью по гладко выбритому подбородку. С тех пор как в бороде императора появилась обильная седина, Лев Мудрый сбрил ее, за что константинопольские шутники стали называть своего императора Лев Актер или Лев Кувуклий.
Прошел неспешно к столу, поставил на него пустую чашу, сел в резное кресло и закрыл глаза. Прошло несколько минут, прежде чем он решил, что настало время поговорить с евнухом.
– Василий?
– К твоим услугам, Божественный.
– Я заставил тебя ждать.
– Я твой слуга, Божественный.
– Мне плохо, Василий. Я как Атлант, удерживающий на своих плечах небо. Только моя ноша куда тяжелее.
– Что это за ноша, Божественный?
– Империя, Василий. О, это тяжелый груз, и я влачу его почти тридцать лет, не зная покоя и отдыха.
Василий сокрушенно вздохнул. Слова императора были дурным знаком – басилевс не намерен говорить о государственных делах. За восемь лет службы при дворе Василий хорошо изучил своего повелителя. Аудиенция, которой он добивался почти две недели, может закончиться, даже не начавшись.
– Могу ли я быть полезен Божественному? – осторожно спросил евнух.
– Полезен? Ах да, я совсем забыл, что ты хотел поговорить со мной, – император посмотрел на евнуха из-под полуопушенных век. – Вы, как стервятники, рвете меня на части. Час назад у меня был патриарх, а перед ним – начальник стражи. И все говорят о важных делах, неотложных делах, государственных делах. Неужели вы не можете обойтись без меня?
– Никак не можем, Божественный. Только ты способен принять мудрое решение там, где наш убогий разум теряется.
– Ну-ну, – сказал басилевс. – Это хорошо, что ты пришел. Я собирался сам вызвать тебя, но ты опередил мою волю. Как обстоят дела в Болгарии?
– Неплохо, Божественный. Наши войска заняли все ключевые перевалы в Родопских горах. Варвары потерпели несколько поражений и теперь не рискуют давать нам открытого сражения. Магистр Иоанн Акила с двадцатью тысячами воинов вышел из Адрианополя и скоро усилит нашу армию в Болгарии.
– Кто тебе сообщил о том, что варвары разбиты?
– Вард Филипп, командующий нашей болгарской армией.
– У меня другие сведения. Филипп туп и неповоротлив, как бегемот. Он слегка потрепал болгар на юге, но пока не сделал ничего такого, что могло бы решить исход войны. Уже четыре месяца он топчется под стенами Преслава и не решается на генеральное сражение. Я уже направил приказ магистру Акиле взять на себя командование всеми войсками в Болгарии. Он лучше справится.
