Стоит только на день-два уехать из дома, как начинают происходить события. Тебе приходят письма от забытых любовниц, почтовые переводы гонорара, о котором ты и не подозревал, знакомые неожиданно женятся, кто-то попадает в веселую историю. По возвращении не сразу и узнаешь, что же изменилось, но чувствуешь, что что-то не так.
      На этот случай у человека есть друзья. Вернувшись домой, он немедленно бежит к ним и узнает новости, которые валятся на него, как мешки с цементом на голову прораба, когда он слишком сильно заставляет своих подчиненных работать или зажимает им квартальную премию.
      Проверено, что все необычайное свершается в твое отсутствие. Так, в детстве, чтобы под елкой оказался подарок, надо уснуть. В нашем взрослом случае - уехать.
      Правда, теперь уже ничего не меняется, разве что в худшую сторону. Все перемешалось, поскольку у нас все остается по-старому, как не было денег, так их и нет.
      Вернувшись в столицу, Дамкин и Стрекозов выяснили, что метод деда Пахома сработал, квартира полна трупами тараканов, словно произошло побоище между двумя тараканьими группировками. Поэтому друзья скинули рюкзаки и отправились в гости к Ивану Бронштейну на кладбище, где художник работал сторожем. Отворив дверь сторожки, которая заодно служила художнику и мастерской, Дамкин громко поздоровался:
      – Привет, Бронштейн!
      – Здорово, мужики! - раздался сонный голос из темноты, и к двери вышел Шлезинский в одних трусах.
      – Шлезинский! - удивились литераторы. - Ты-то что тут делаешь?
      – Живу я тут, - ухмыльнулся музыкант.
      – А Карамелькин?
      – Карамелькин меня выгнал.
      – Приревновал к школьнице, что ли?
      – Да нет, - Шлезинский сделал гостеприимный жест. - Вы заходите, в натуре! Сейчас чайник поставлю. Где-то еще печенье оставалось.
      Литераторы прошли в мастерскую. Стопки холстов лежали на полу, на небольшом шкафчике, стояли по углам. На возвышающемся посреди комнате мольберте было натянуто недописанное полотно, на котором угадывался Шлезинский, с ангельским выражением лица спящий на надувном матрасе.
      Шлезинский поставил чайник, резво сдул надувной матрас, на котором спал, и одел штаны.
      Дамкин и Стрекозов уселись за круглый облезлый стол на ящики от пивных бутылок, которые служили Бронштейну стульями, Шлезинский принес большую банку клубничного варенья.
      – Откуда такая роскошь? - удивился Стрекозов.
      – Знакомая девушка подарила, - скромно сказал музыкант.
      Шлезинский все свое свободное время уделял музыке и женщинам. Найдет новую женщину - напишет новую песню. Женщины любили Шлезинского, кормили, когда у него не было денег, часто приглашали к себе жить, чем музыкант охотно пользовался. Но как только любимая женщина начинала предъявлять на него какие-либо права, Шлезинский забирал гитару и возвращался жить к Карамелькину. Сам он был родом из какого-то сибирского города, куда когда-то в первые годы Советской власти сослали его предков. По хвастливым рассказам Шлезинского, он занимался там рок-музыкой и был звездой, но после того, как опрометчиво соблазнил жену главаря городской мафии, смотался в Москву, а пожив немного веселой столичной жизнью, уже не захотел возвращаться домой, хотя главаря давно посадили. Дамкин, впрочем, справедливо полагал, что Шлезинский все врет.
      – Хорошо иметь таких знакомых девушек, которые потом угощают вареньем! - скаламбурил Стрекозов и, окунув большую ложку в варенье, начал его есть.
      – Хватит жрать! - Дамкин отобрал банку с ложкой и тоже приступил к уничтожению вкусного содержимого двухлитровой банки.
      – Парни, подождите, сейчас чай заварим! У нас даже сахар есть! молвил Шлезинский.
      – Буржуи! - по-пролетарски чавкая, заклеймил Дамкин.
      – Так почему тебя Арнольд выгнал? - спросил Стрекозов.
      – Да ему моя шутка не понравилась.
      – Шутки ему всегда не нравились, - заметил Дамкин, работая ложкой, как совковой лопатой. - Особенно, если он их не понимал. А что за шутка?
      – Да так, - замялся Шлезинский. - Совершенно безобидная...
      Надо сказать, над Карамелькиным все часто подшучивали. Во-первых, потому что он был сильно хорошего мнения о себе, что практически ничем не было обосновано; во-вторых, часто обещал всем сделать что-либо, но, естественно, ничего не делал, так как либо ленился, либо забывал; в-третьих, Карамелькин считал, что все должны делать для него приятное, а если этого не делали, страшно обижался, в то время, как сам он ничего ни для кого хорошего не делал, мог легко обидеть человека и даже этого не заметить.
      Шлезинский, к его великому сожалению, не имел московской прописки и жил у Карамелькина. За предоставление жилищной площади ему приходилось покупать продукты, готовить и убираться в квартире. В его же обязанность входила побудка по утрам Карамелькина.
      Карамелькина было очень трудно разбудить. Карамелькин спать любил, мог проспать до вечера, а один раз проспал даже целые сутки, встал утром и, придя на работу, весьма удивился, когда у него спросили, почему он пропустил целый день. Часто Карамелькин требовал у друзей, чтобы его разбудили утром, но это было так трудно, что появился даже своеобразный вид спорта - будить Карамелькина. Иной раз друзья специально приезжали, чтобы в этом поучаствовать.
      Со временем были изобретены разные методы побудки. Например, Шлезинский записал на магнитофон отвратительный, неприличный звук и по утрам включал его на полную громкость. Соседи программиста сильно ругались и стучали по батарее, но сам Арнольд просыпаться не желал. Сократов поливал Карамелькина из чайника водой, программист просыпался, но после этого очень обижался на Сократова и долго с ним не разговаривал. Верхом совершенства был метод Дамкина и Стрекозова - не будить Карамелькина вообще, а потом, когда он проснется и будет возмущаться, соврать, что его разбудили, и он даже якобы встал с дивана. Успокоенные этим Дамкин и Стрекозов занялись своими делами, а Карамелькин опять заснул.
      Когда Карамелькина будили, он отбрыкивался и выдавал очень любопытные фразы, причем, просыпаясь уже ничего не помнил.
      – Я тебя как солдат солдата прошу! Дай поспать спокойно!
      – Ну дайте поспать еще минут пять! Ну, не надо! Я же человек, я же звучу гордо!
      Однажды Карамелькина будил его знакомый по работе Мастюлькин, который не подозревал, что Карамелькин может разговаривать во сне.
      – Слушай, - сказал спящий Карамелькин, - вымой пол, я тебе потом все объясню... Это очень важно!
      Ничего не понимающий Мастюлькин вымыл пол и снова стал будить Карамелькина.
      – Эй! Я уже вымыл пол! Что дальше?
      – Спасибо, - отозвался программист. - А теперь дай мне еще пять минут здорового сна...
      Да, как выразился однажды Дамкин, Карамелькина и на Страшный Суд не добудишься.
      Шлезинский был веселым человеком, любил устраивать разные розыгрыши и больше всего - весело тратить деньги на красивых женщин.
      Карамелькин, напротив, стремился быть серьезным и невозмутимым. Он хотел стать очень хорошим программистом, которого признавали бы даже на Западе.
      Мир не знал более разных натур. Поэтому Карамелькин и Шлезинский часто ссорились.
      По словам Шлезинского, Карамелькин совершенно не понимал юмора, а по словам Карамелькина, Шлезинский постоянно доставал его так, что хотелось "дать этому гаду в нос". Наверно, именно для этого Карамелькин начал заниматься каратэ. Уже около двух месяцев Арнольд ходил на занятия к своему сэнсею, какому-то толстому китайцу. Дамкин как-то раз видел этого китайца, и ему показалось, что уж больно этот китаец на казаха похож... Впрочем, казахи, китайцы - они все на одно лицо.
      Не удивительно, что Карамелькин всюду опаздывал. На свадьбу одного из своих лучших друзей он опоздал на четыре часа. Договариваясь с Карамелькиным о встрече, предусмотрительный Стрекозов обычно назначал время на час раньше и никогда не ошибался!
      Вот такой был у литераторов друг. Впрочем, как говорил Александр Дюма-старший, друзей не выбирают.
      – Так что за шутка-то? - не успокаивался Дамкин, дергая Шлезинского за рукав. - Ну, давай, рассказывай!
      И Шлезинский все рассказал.

      Сидел как-то Карамелькин дома, пил чай и смотрел телевизор. Было уже три часа дня, но программист только-только проснулся и не успел еще даже умыться. Вдруг кто-то позвонил в дверь. Карамелькин поставил стакан на журнальный столик, лениво потянулся и пошел открывать. За дверью во всей своей красе стояла шикарная блондинка, абсолютно Карамелькину незнакомая.
      – Привет! - бросила блондинка и, резво пройдя в кухню, начала вынимать из сумки продукты.
      Когда остолбенение Карамелькина прошло, он сразу же заметил, что на нем надеты только семейные трусы и тапочки. Программист застеснялся незнакомой девушки и, схватив брюки, бросился в ванную. За десять минут Арнольд успел одеться, умыться, побриться и вышел к даме, благоухая одеколоном "Шипр", который у него когда-то забыл Сократов.
      Блондинка суетилась на кухне. Весело скворчала яичница на сковородке, на неизвестно откуда взявшемся блюде лежали аппетитные бутерброды с маслом и сыром.
      – Ты сегодня отлично выглядишь, - томно молвила блондинка и чмокнула Карамелькина в щечку.
      "Ничего не понимаю, - подумал Карамелькин. - Она ведет себя так, как будто мы с ней очень давно знакомы. А, между тем, я ее совсем не знаю!"
      Девушка с любовью погладила Карамелькина по голове и начала рассказывать о том, как литераторов Дамкина и Стрекозова выгнали с работы.
      "Дамкина знает, - размышлял Карамелькин, уплетая яичницу. - Может, и я ее знаю, но откуда? Нет, такого просто не может быть!"
      Весело болтая о том, о сем, упоминая лучших друзей Карамелькина, девушка сварила кофе и поставила перед носом программиста чашечку, кинув в нее полтора кусочка сахара.
      "Даже знает, сколько класть сахара! - поразился Карамелькин. - Что же это такое? Неужели я мог забыть такую женщину? Или у меня что-то с головой?"
      Распахнулась входная дверь, и в квартиру влетел жизнерадостный Шлезинский.
      – Здорово, Танька! - поздоровался он. - О! Вы тут кофе пьете! А мне нальют?
      – Нальют, - ответила Танька, - если будешь хорошо себя вести.
      – А чего у вас в комнате телевизор работает, а вы сами на кухне? спросил Шлезинский, опускаясь на табуретку и принимая из рук блондинки чашечку.
      – Я сейчас выключу! - Танька побежала в комнату. - Эй, ребята, а тут мультики!
      – Женщины! - добродушно усмехнулся музыкант. - Как дети!
      – Э... - задумчиво протянул Карамелькин. - Слушай, Шлезинский, а она кто?
      – Что значит "кто"? - не понял Шлезинский.
      – Ну, вообще, - Карамелькин замялся. - Откуда я ее могу знать?
      Шлезинский сделал круглые глаза и постучал по голове безымянным пальцем.
      – Ну, ты даешь, старик! - поразился он. - Это же твоя девушка!
      – Да? - удивился Карамелькин. - Знаешь, а я ее почему-то не помню...
      – Карамелькин, ты чего, заболел? Ты с ней уже года два гуляешь!
      Карамелькин перепугался.
      – Может, я с ней и переспать успел?
      – Ну ты спросил! Мне-то откуда знать? Вы меня из комнаты всегда выгоняли, когда спать ложились!
      – Вот как? - Карамелькин нахмурился.
      "Может, я действительно заболел? - подумал он. - Или у меня травма после тренировки? В прошлый раз китаец слишком сильно ударил меня по голове..."
      Арнольд печально посмотрел на своего друга.
      – Неужели такую - и не помнишь?! - Шлезинский вскочил от возмущения. Да ты ей даже предложение делал!
      – Я делал?!
      – Ну, не я же! Хотя, если ты хочешь, могу я сделать. Но ты же меня потом убьешь!
      – Ничего не помню! - Карамелькин схватился за голову.
      – Танька! - позвал Шлезинский. - Карамелькин тебя забыл!
      – Подожди! - шепотом оборвал его Арнольд. - Чего ты болтаешь?
      Блондинка вошла на кухню.
      – Как забыл? У него что, другая женщина появилась?
      – Нет... - на кислое лицо Карамелькин стоило поглядеть! - У меня нет никаких женщин!
      – Как нет? А я?
      – Ну, я имею ввиду, кроме тебя...
      – Поцелуй меня, милый! - потребовала Татьяна и подставила ярко накрашенные губки.
      – Конечно, конечно, - Карамелькин встал и старательно, как перед телекамерой, поцеловал Таню в щечку.
      – За это - люблю! - сказала девушка.
      Карамелькин сел и подпер щеку рукой.
      – Знаешь, - нежно сказала блондинка. - Я согласна.
      – На что согласна? - спросил непонятливый Карамелькин.
      – Ну, стать твоей женой... - девушка смущенно потупилась.
      – А... О! - Карамелькин то открывал, то закрывал рот, уподобляясь рыбе, выброшенной на берег. - Я страшно рад, что ты согласилась...
      Тут Шлезинский не выдержал и громко заржал. Вслед за ним засмеялась Татьяна.
      – Эй, вы чего? - Карамелькин вообще перестал что-либо соображать. Чего тут смешного?
      – Ну, круто! - стонал Шлезинский сквозь слезы. - Поверил! Ну, грамотно!
      – Вы что, меня разыграли? - тихо спросил Арнольд.
      – Да! - весело смеялась Таня. - Какое у тебя было лицо, когда ты мне дверь открыл в одних трусах!
      – Смеяться надо мной! - вскипел Карамелькин. - В моем собственном доме! Вон отсюда! Чтоб я вас больше никогда не видел!
      – Да брось, Карамелькин, - всхлипывал Шлезинский. - Это же шутка!
      – Вон!!! - возопил Карамелькин и окончательно вышел из себя. Он вытолкнул музыканта с блондинкой за дверь, выставил вслед гитару, выбросил надувной матрас Шлезинского и с грохотом захлопнул дверь.

      – Вот так, - печально сказал Шлезинский радостно ржущим литераторам, он меня и выгнал.
      – Это, действительно, веселая шутка! - Дамкин вытер слезы. - Но ты не волнуйся, Шлезинский, мы сейчас пойдем и помирим тебя с Карамелькиным.
      – Как?
      – Увидишь. Бронштейна нам жалко. Мало ему "Левого рейса" было, теперь еще и Шлезинский тут поселился.
      – А меня вам не жалко?
      – Да тебя за такие шуточки Карамелькин вообще покалечить мог! Пойдем сходим к нему, надо вас помирить.
      – А у вас получится?
      – Да, - кивнул Стрекозов. - Собственно, мы сами хотели некоторое время у Бронштейна пожить.
      – У меня есть по этому поводу план! - заявил Дамкин. - Надо только к Карамелькину Светку пригласить, и он помирится с тобой, как миленький!
      Литераторы оставили в сторожке свои вещи, Шлезинский закинул за спину гитару в кожаном чехле, взял под мышку матрас, и они вышли на улицу.
      Недалеко от дома Карамелькина им попался шагающий по улице студент Евсиков. Вслед за ним шли три девушки с огромными рюкзаками, а сам Евсиков был налегке, с одной маленькой сумочкой на плече.
      – Здорово, Евсиков!
      – Привет, литераторы! - обрадовался Евсиков. - Пошли с нами в лес! Евсиков приподнял свою сумочку, и в ней загремели бутылки. - А? Посидим с девочками у костерка...
      – Э! - сказал Дамкин. - А кто-то совсем недавно говорил, что от женщин в лесу одни неприятности!
      – Был неправ, - сознался Евсиков. - Но я исправлюсь.
      – Я уж вижу, - Дамкин покачал головой. - А зачем тебе целых три женщины?
      – А куда мне больше? - резонно ответил Евсиков. - Ну, так как, идем?
      – Нет, - отмахнулся Дамкин. - В лесу комары.
      – Брось ты! Комаров еще очень мало, ты даже не заметишь!
      – Да у нас ничего для похода нет, замерзнем в лесу.
      – Ничего страшного! У нас даже лишняя палатка есть, - Евсиков хозяйственно посмотрел на снаряжение своих спутниц. - И топоров много.
      – Мы тут со Шлезинским...
      – И его возьмем! Очень хорошо, что он с гитарой, песни у костра попоем!
      – У нас дела! - отмахнулся Дамкин. - Нам надо к Карамелькину зайти!
      – Ну, тогда в другой раз. Бывайте! Мы пошли, а то девушкам тяжело рюкзаки держать!
      Студент Евсиков, подгоняя своих девушек, пошагал дальше.
      Стрекозов почесал в затылке.
      – Сходить, что ли, с ним как-нибудь в лес... Шашлычка откушать...
      – Как-нибудь сходим, - согласился Дамкин. - А сейчас надо устроить дела Шлезинского, а то ему жить негде. Правда, Шлезинский?
      Музыкант, поправив на плече гитару, посмотрел вслед девушкам Евсикова и любвеобильно вздохнул.

      Позвонив по дороге своей секретарше, литераторы встретили ее около дома Карамелькина и прихватили с собой. Шлезинского оставили подождать у подъезда, чтобы в нужное время пригласить к Карамелькину. Шлезинский сел на лавочку и, достав из чехла гитару, начал неторопливо перебирать струны.
      Дверь открыл хмурый Карамелькин.
      – Привет, Арнольд! - воскликнул Дамкин. - А мы к тебе в гости!
      – Здравствуйте, ребята, - молвил программист. - Здравствуй, Светочка!
      Карамелькин звонко чмокнул Свету в румяную щеку.
      Стрекозов прошел на кухню и привычно поставил чайник.
      – Мы тебе пожрать принесли, - сообщил он, доставая купленные Светой продукты. - Целый килограмм докторской колбасы и батон хлеба.
      – Спасибо, вы - настоящие друзья, не то что некоторые...
      – Это ты о ком?
      – Есть такие сволочи, которых считаешь своими друзьями, последнее с ними делишь, а потом оказывается, что они тебя постоянно смертельно обижают!
      – Арнольд, - Дамкин провел Свету в комнату и усадил на диван. - Ты, говорят, со Шлезинским поссорился?
      – Он меня так обидел, ребята...
      – Знаешь, - сказал Стрекозов, - а ведь если вдуматься, то он совсем и не виноват!
      – Как это не виноват? Это почему же?
      – Ну, смотри, он подослал женщину, а ты не помнил, знаешь ее или нет. У кого память дырявая? У тебя или у Шлезинского?
      – У меня, - признал объективный Карамелькин.
      – Он тебя разыграл, а потом тут же в этом сознался. Это разве плохо? Представь, что он ничего бы не сказал, и ты был бы уверен, что у тебя склероз! Разве он неправильно поступил?
      – Правильно...
      – У нас такое ощущение, Арнольд, что ты не понимаешь шуток.
      – Шутки и остроты я понимаю, - возразил Карамелькин, - но то, что сделал Шлезинский - это просто издевательство. Среди приличных людей так поступать не принято!
      – А на нас ты случайно не обижаешься?
      – Нет, - удивился Карамелькин. - А за что мне на вас обижаться?
      – Да мы тебя тоже разыграли, только гораздо круче, чем Шлезинский.
      – Это как же? Что-то я не припомню...
      – Светка, ты помнишь те письма, которые ты писала под нашу диктовку? спросил Дамкин.
      – Которые нужны были для рассказа о школьницах? - невинно спросила секретарша. - Где она признавалась в любви?
      – Вот, вот! - Стрекозов сел поудобнее. - Карамелькин, твоя школьница это мы с Дамкиным!
      Карамелькин позеленел.
      – Света, - сказал он строго. - Значит, это ты писала мне эти отвратительные письма?
      – Я же думала, что пишу новый рассказ Дамкина и Стрекозова, а машинки тогда под рукой не было... - сказала Света и невинно поджала губки.
      – Что? - вскричал Карамелькин.
      Минут пять он тупо смотрел на друзей, потом с криком вскочил и начал размахивать руками.
      – Знать я вас больше не желаю! Какие вы сволочи! - выпалил программист сквозь стиснутые зубы. - А еще друзья! Да я вас!..
      – Страшно! - поежился Дамкин. - Сейчас нас умочит, как его китаец учил...
      – Уходите! - Карамелькин распахнул дверь и театральным жестом указал на выход. - Вон!!!
      Дамкин и Стрекозов встали.
      – Последнее время слово "Вон!" у Карамелькина стало одним из любимых, - заметил Дамкин. - Светочка, пошли вон!
      Дверь за литераторами захлопнулась.
      – Ну, вы даете, мужики! - сказала Света. - Обидели Карамелькина!
      Читатель уже, наверное, заметил, что когда Света была ими довольна, называла мальчиками, а когда нет - мужиками. Видимо намекала, что все мужики - сволочи, а ее литераторы - напротив, невинны и не сволочи.
      – Ладно, что понаписали ему писем, но зачем было об этом ему сообщать? Повеселились бы, и все!
      – Зато теперь выходка Шлезинского покажется ему детской забавой, усмехнулся Дамкин.
      – И меня втравили в эту историю, теперь он и на меня обиделся, продолжала переживать Света.
      – Не волнуйся, Светочка, мы тебе опровержение напишем.
      – Как это?
      – Сейчас придем домой, поставим на плиту чайник, усадим тебя за машинку и напишем! - сказал Дамкин
      – Не домой, - поправил Стрекозов, - а к Бронштейну. Или ты забыл, что мы у него хотели пожить?
      Около лавочки, на которой Шлезинский во всю наяривал рок-н-роллы, собралась толпа пятнадцатилетних подростков. Девочки и мальчики пританцовывали.
      – Шлезинский! - позвал Дамкин. - Кончай тут фигней заниматься! Пора завершить начатое дело!
      – Все! - объявил Шлезинский подросткам.
      – А еще когда-нибудь поиграете? - смазливые молоденькие девочки строили глазки довольному Шлезинскому. - Вы так хорошо поете! Лучше Макаревича!
      – И лучше Кобзона! - сообщил Стрекозов. - И даже лучше Леонтьева! Он вам вечерком еще поиграет!
      – Правда?
      – Правда, правда, - кивнул Шлезинский.
      Подростки разошлись.
      – Он что, на меня больше не обижается? - спросил музыкант.
      – Ну как тебе сказать, - протянул Дамкин. - Пока, может быть, еще немного дуется. Но гораздо сильнее теперь он обижается на нас.
      – Когда это вы успели его обидеть?
      – Помнишь письма, которые ему писала школьница?
      – Которые она мне писала, - поправил Шлезинский, - а он их получал и читал.
      – Ну вот, тут выяснилось, что это мы со Стрекозовым их писали, вот он на нас и обиделся.
      – Вы со Стрекозовым? - Шлезинский засмеялся, распугав двух кошек. Во, здорово! "Неприятный тип"... Га!!! Этого он вам никогда не простит!
      – Да ерунда это все! - ухмыльнулся Стрекозов. - Все равно он через неделю об этом забудет! Это же Карамелькин!
      – А что, если он в записную книжку все записал? - спросил Шлезинский.
      – Ну, ну, надеюсь до завтрашнего дня он ее не потеряет. Да и забыл записать, наверное, - поиздевался Дамкин.
      – Ясное дело, забыл, - усмехнулся Стрекозов. - Ты минут через пять к нему зайди якобы за какой-нибудь забытой вещью, он наверняка тебе будет на нас жаловаться, а о своей обиде на тебя позабудет...
      – Спасибо, ребята, - ответил Шлезинский. - А я придумал новый розыгрыш. Ночью, когда Карамелькин будет спать, я надену на себя бюстгалтер, засуну в него два надувных шарика и лягу к Карамелькину. Он спросонья подумает, что это женщина вот с такой грудью, - Шлезинский показал размеры, - а когда наткнется на мою бороду, как заорет! Представляете!
      – Представляю! - хохотнул Дамкин. - Только тогда он на нас перестанет обижаться, а опять обидится на тебя.
      – Да нет, - сказал музыкант. - Я этого делать не буду, раз он шуток не понимает.
      – Иди, не упускай свой шанс, а то ты уже Бронштейна, наверное, достал, - Дамкин зевнул. - А мы, пожалуй, пойдем какой-нибудь новый рассказ напишем. Светка, пошли с нами!
      – Нет, - любимая девушка отрицательно покачала головой. - У вас дома такие полчища тараканов!
      – Да не к нам! Мы сейчас временно у Бронштейна на кладбище живем!
      – Тем более! Только кладбища мне еще не хватало!
      – Елки-мочалки зеленые! - неожиданно вскричал Стрекозов.
      – Ты что? - обеспокоились его друзья. - Тебя укусил кто?
      – Дамкин, мы с тобой идиоты!
      – Мы? - с сомнением спросил Дамкин.
      – Мы же должны были встретиться с Торчковым! Встреча на двести рублей!
      Дамкин звонко хлопнул себя по лбу.
      – Да, мы - идиоты! Прошло уже несколько дней! Торчков может передумать!
      – Кто такой Торчков? - спросила Света.
      – Да так, знакомый один, - уклончиво сказал Дамкин. - Слушай, ты рассказы из книжки уже перепечатала?
      – А как же! Там работы было всего на пару часов.
      – Может быть, мы в таком случае сходим к тебе? Заодно и кофе попьем...
      – Почему бы и нет? - улыбнулась секретарша и взяла соавторов под руки. - Пошли.
      Литераторы посидели некоторое время у любимой девушки. Кофе, сваренный Светой по старинному рецепту, был восхитителен. Дамкин зачитал наизусть новую поэму про свои похождения в деревне. Света смеялась.
      Затем Стрекозов позвонил Торчкову и договорился о встрече в кофейне через полчаса.
      – Светочка, где рассказы? - спросил он, положив трубку.
      – Вот, - Света протянула литератору папку с рассказами Чехова. - А зачем они вам?
      – Есть одно маленькое дельце. Мы тебе потом расскажем... А пока большое спасибо!
      Дамкин и Стрекозов подошли к девушке с двух сторон и звонко поцеловали ее в пухлые розовые щечки, очень уж они это любили делать.