Дамкин и Стрекозов ехали в трамвае и обсуждали замысел своего нового рассказа.
      В одном блошином царстве повстречались две блохи. Как раз произошло всемерное наступление демократии, повышение гласности и перестройка всех структур общества. Одна молоденькая и неопытная блоха решила, что раз демократия, теперь можно кусать кого хочешь и за какое угодно место совершенно безнаказанно. Даже за задницу.
      Старая, умудренная блоха пыталась удержать молодую дурочку от этих вольностей, но все было тщетно. Через минуту революционершу, укусившую то, о чем мечталось, ловят и четвертуют на ногте. Клацк!
      Увлекшись, литераторы не сразу заметили в трамвае нового пассажира с длинными волосами и в джинсовой куртке с большой заплаткой на спине.
      – Граждане пассажиры! - раздался его звучный голос. - Внимание! На этой остановке вместе со мной в трамвай входит контролер! Компостируйте свои талончики во избежание штрафа!
      – Сколько ты будешь надо мной издеваться, гад? - послышался другой голос, видимо, контролера.
      Дамкин молниеносно задырявил два талончика, а Стрекозов опознал в возмутителе Дюшу.
      – Эй! Дюша! - крикнул он.
      – А, привет, ребята, - Дюша подошел к соавторам и сел на сидение впереди. - Вон тот гад пытался меня оштрафовать. Я за ним уже полчаса хожу и всех граждан о нем предупреждаю.
      – Спасибо, парень, что предупредил, - сказал мужик сбоку. - Оштрафовал бы, козел!
      – Не за что! - отозвался Дюша и снова повернулся к литераторам. Терпеть не могу контролеров. У людей, может быть, денег нет на билет, а эти гады их ловят!
      – Это ты грамотно делаешь, молодец, - похвалил Дюшу Дамкин. - Мы со Стрекозовым тоже не любим контролеров, поэтому обычно ездим бесплатно. Кабы не ты, нас бы отвели в милицию!
      – Ваши билетики? - спросил контролер.
      – Не билетики, а талончики, - съязвил Стрекозов, протягивая талоны. А почему он у тебя не стал проверять?
      – Так у меня проездной. И он об этом знает, - доложил Дюша, надменно, как собственник, посматривая на контролера. - Когда он наткнулся на меня первый раз, я ему долго билета не показывал. То значок требовал, то удостоверение контролера, то карту маршрута. Так он нет, чтоб мимо пройти, десять минут меня допрашивал! Хуже фашиста!
      – Вот оно что. А я думал, он тебя оштрафовал, ты обиделся и решил отомстить.
      – Чего мне на него обижаться? Я вообще редко на кого-нибудь обижаюсь, - Дюша задумчиво почесал нос. - Если и дам кому-нибудь по голове, так за дело. Я ведь добрый. Как Робин Гуд.
      – Молодец! - оценил Дамкин.
      – Эй, а где мой контролер? А, чёрт, заговорился я с вами, он уже вышел! Я побежал!
      – Счастливый человек, - заметил Стрекозов, глядя вслед Дюше. Занимается общественно-полезным делом...
      – Как Робин Гуд! - подтвердил Дамкин.

      Выйдя из трамвая, литераторы Дамкин и Стрекозов наткнулись на задумчивого Сократова. Он стоял возле лужи, изредка сплевывал сквозь зубы и смотрел, как на поверхности лужи расходятся круги.
      – Привет, Сократов, - поздоровался Стрекозов, взглянув на лужу.
      – Добрый вечер, господа, - молвил Сократов. - Однако, я обратил внимание, что если плевать в лужу, то это все равно, что плевать в море.
      – Интересное наблюдение, - восхитился Дамкин.
      – Да, - Сократов еще раз плюнул. - Абсолютно одинаковые круги. И, что самое главное, совершенно бесполезное занятие - плевать в лужу или в море. Кстати, господа, у меня есть для вас свежая новость.
      – Давайте, господин Сократов, - сказал Стрекозов.
      – Довелось мне сегодня разыграть партию в шахматы с вашим редактором Однодневным, - сообщил Сократов.
      – С нашим бывшим редактором, - поправил Дамкин.
      – Я играл смачную испанскую защиту...
      – Хоть китайскую!
      – Вам что, не интересно, о чем я хочу рассказать? - возмутился Сократов. - Что вы всё время перебиваете? Не интересно, правда?
      – Неправда. Давай рассказывай!
      – Так вот. Играем мы в шахматишки, значит, слон передвигается в угол, ладья - в центр поля. И тут Однодневный говорит... - Сократов замолк, как бы припоминая разговор.
      – Ну, и что он сказал?
      – Он сказал: "Дайте мне только встретить этого скота Дамкина! Я ему ноги выдерну!" - сказал Сократов, копируя голос Однодневного.
      – Ноги? - удивился Стрекозов. - Ему нравятся ноги у Дамкина?
      – А этому уроду Стрекозову, по его мудрым словам, он отвернет голову и скажет, что так и было!
      – Стрекозову отсутствие головы не повредит, - заметил Дамкин. - Но какая изощренная жестокость! Главное, непонятно, почему?
      – Я так и знал, что вы не в курсе! - заметно обрадовался Сократов. Это целая история! Его секретарша Люся в самый разгар работы уехала на Сахалин. И в этом он обвиняет вас! Он сказал, что вы специально подбили ее уехать на Сахалин, чтобы насолить за то, что он вас выгнал с работы!
      – Как можно заставить кого-то уехать на Сахалин? - удивился Дамкин. Ты, Сократов, уехал бы на Сахалин, если бы мы тебя попросили?
      – Что я, дурак?
      – Вот и я говорю...
      – Однодневный твердит, что во всем виновата ваша дурацкая статья.
      – Ах, вот кто виноват! - воскликнул Дамкин.
      – Но он ведь сам хотел, чтобы все, кто прочитает эту статью, хотели уехать на Сахалин! - процитировал Стрекозов. - Это его собственные слова.
      – Вот-вот, - усмехнулся Сократов. - Ваши идиотские фантазии во всем и виноваты. Люся уехала на Сахалин, и бедный Однодневный, оставшийся без секретарши, думает, что это вы ему подгадили.
      – Ничего мы не подгадили! - возмутился Стрекозов. - Просто искусство остается искусством! Я сам чуть на Сахалин не уехал, прочитав нашу статью.
      – Ваши трудности, - сказал Сократов. - Ладно, прощайте, вот идет мой трамвай. Но помните, что с Однодневным вам лучше не встречаться!
      – Кошмар какой, - сказал Дамкин. - Известному литератору Дамкину грозить отрыванием ног!
      – И чего это его секретаршу унесло на Сахалин? - задумался Стрекозов. - Неужели и впрямь наша статья?
      – Размечтался! - заржал Дамкин. - Ты что, не помнишь, Люся говорила, что замуж выходит? К мужу она и поехала. Он на Тихоокеанском флоте служит!
      – Мне она этого не говорила.
      – А мне сказала, - Дамкин гордо приосанился и добавил, - на личном интимном свидании!

      – Сказал "А", скажи где деньги взять! - молвил Дамкин, подняв палец.
      – Хороший афоризм, - похвалил Стрекозов. - Запиши в блокнот.
      Дамкин и Стрекозов сидели в кафетерии возле метро "Бауманская" и считали наличные деньги. В одиннадцати карманах литераторов было обнаружено двадцать шесть рублей и сорок девять копеек.
      На радостях Дамкин бросился покупать еще два кофе и пирожное "кольцо".
      Неожиданно в кофейню вошел тощий, обросший мужчина с мутными глазками наркомана на сером лице и внешностью засекреченного ученого, всю жизнь проработавшего в подземной лаборатории. Верхние зубы у вошедшего сильно выдавались вперед, что придавало ему сходство с кроликом.
      Мужчина интригующе осмотрелся по сторонам.
      – Извините за беспокойство, - хрипло обратился он к продавщице. - Нет ли в вашем заведении урны?
      – А зачем вам урна?
      – Дело в том, что я уронил сумку с десятком яиц. Разумеется, почти все разбились. Я подумал, лучше их выбросить в урну.
      У толстой продавщицы от удивления и вполне понятного возмущения белая шапочка съехала на ухо.
      – Вам что здесь помойная яма, что ли? Чтобы вы в нее свои отбросы сваливали?
      – В любом кафе должна быть урна, - рассудительно сообщил тощий посетитель, приподнимая сумку повыше. Из сумки текло.
      – Нечего к нам всякую дрянь с улицы нести. Вот такие, как он, всю Москву уже загадили! - возмутилась продавщица, обращаясь отчего-то к Дамкину, который как раз в это время подошел к прилавку.
      Дамкин с беспокойствам посмотрел на мужика и заказал:
      – Два кофе, пожалуйста. Можно без булочки.
      – Я требую урну! - провозгласил "засекреченный ученый". - У вас должна быть урна. Иначе я буду вытряхивать свою сумку прямо на пол!
      – Какая наглость! Я сейчас милицию позову! - возмутилась продавщица. Товарищ милиционер!!!
      – Мне бы кофе налить, - сострил Дамкин.
      – Это для вас надо вызвать товарища милиционера! Это вы не справляетесь со своими обязанностями и куда-то дели урну! - возмутился мужик с битыми яйцами. - И я об этом доложу, куда следует! Я этого просто так не оставлю!
      – Прекратите это безобразие! - стали возмущаться в нарастающей очереди.
      Обругав всех по матери, кроликоподобный мужчина вышел вон, а Дамкин с дымящимися чашками кофе вернулся к соавтору.
      – Есть еще у нас денежки на кофе, - похвалил себя и Стрекозова Дамкин.
      – Интересно, где мы будем брать деньги на пиво? - вздохнул Стрекозов. - Плохо вообще-то быть безработным, никто тебе не платит ни аванса, ни зарплаты...
      – Слушай, Стрекозов! Да чего мы испереживались? Подумаешь, с работы выгнали, в первый раз, что ли!
      – Да мы и не переживаем.
      – Ну да! А кто только что о пиве плакался?
      – Мы плакались...
      – На пиво заработаем! Давай мы тебя продадим в рабство? - предложил Дамкин.
      – Кому я нужен? Я же ничего не умею... Если только устроиться на пивоваренный завод экспертом по определению вкуса пива...
      – Нет, Стрекозов, ты не понял. Никто и не поймет, что ты ничего не умеешь. Мы продадим тебя в рабство к какому-нибудь бездарному, но богатому литератору, напишешь пару романов, получишь деньги и быстренько сбежишь. И мы продадим тебя снова...
      – Какая замечательная по своей доброте мысль! Спасибо тебе, Дамкин! поблагодарил Стрекозов и задумался. - У меня есть другая идея. Можно кому-нибудь из нас, например, тебе, Дамкин, чем-нибудь смертельно заболеть. Все станут собирать деньги на лекарство, будут приносить жратву для больного, подарки, - улыбнулся Стрекозов мечтательно.
      – Хорошая мысль. А есть еще очень хороший способ. Я его называю "метод матрёшки". Берётся какая-нибудь газета, лучше всего подмосковная, где редактор побезграмотнее, например, "Знамя коммунизма", и публикуется в ней любая статья. Например, о прорванном водопроводе. При этом в статье очень грамотно цитируется Ленин, но при этом допускается ошибка в цитате. Проходит два дня, и в газету приходит со своими критическими замечаниями Стрекозов. Вот тут, дескать, товарищ Дамкин неправильно процитировал товарища Ленина! Газета вынуждена напечатать твою критическую статью. В этой статье тоже есть одна-две цитаты, но уже, допустим, Маркса. И тоже неправильные!
      – Все понял. Потом ты приносишь новую статью и разносишь в пух и прах политически безграмотного Стрекозова, также допуская при этом какую-нибудь глупость...
      – Ага, и так в цикле, - Дамкин задумался. - Я думаю, что три оборота этот метод в одной газете продержится.
      – Больше продержится, - возразил Стрекозов. - Классиков марксизма-ленинизма у нас много!
      – Да, - согласился Дамкин. - Чего-чего, а этого... Есть только одна трудность. Как пропечататься в этой подмосковной газете...
      – А кроме того, этот метод требует времени. Пока гонорары получишь, можно с голоду умереть.
      Литераторы помолчали.
      – Можно еще одолжить у кого-нибудь из знакомых собаку и с ней просить милостыню, изображая слепого. Причем надрессировать псину таким образом, чтобы она кусала за задницу всех, кто не будет ничего подавать... Воспитывать таким образом в людях милосердие.
      – Собаку тоже надо кормить. Пока мы ей на мясо заработаем, она сожрет нас самих!
      – Слушай, у нас столько друзей и приятелей, они все так нас любят, что совершенно спокойно могут прокормить двух литераторов. Как ты на это смотришь, Дамкин?
      – В принципе, конечно, можно некоторое время покормиться у наших друзей и знакомых, только им это вскоре надоест. Ты же знаешь, какие они все эгоисты!
      – Ничего страшного. Как только им надоест, мы еще что-нибудь придумаем... Одному из нас можно условно умереть, а другой будет ходить и собирать деньги на похороны. А потом устроить воскрешение из мертвых, как у Иисуса Христа.
      – Нет, это плагиат с Библии. Лучше всего собирать деньги на что-то благотворительное, как фонд Ленина. Например, создать фонд Дамкина и Стрекозова. Накопим кучу денег и купим телевизор.
      – Фонд Дамкина и Стрекозова - это хорошо, - оценил Дамкин. - Но это тоже плагиат с вышеупомянутого фонда Ленина! Да и какой дурак будет вносить в него деньги? Знаешь, наши друзья готовы пить с нами водку, читать и похваливать наши стихи и рассказы, хвастаться повсюду, что они лично знают Дамкина и Стрекозова, но кормить нас никто из них не согласится! Среди них нет филантропов.
      – Эх! - горестно вздохнул Стрекозов, осуждая черствых друзей.
      – Лучше бы создать что-нибудь абстрактное. Чтобы мы к этому как бы не имели никакого отношения. Например, Общество Охраны Ёжиков. Солидное название и цель гуманная - сохранить в России ёжиков, пока красные их окончательно не занесли в Красную книгу. Для такой великой идеи деньги отдавать легко и приятно. Не нам же это надо, а всем любителям животных!
      – Это точно. Охрана ёжиков - это ты хорошо, Дамкин, придумал! одобрил Стрекозов, который, как и Дамкин, очень любил этих добрых и колючих обитателей лесов. - Эмблему общества Бронштейн нарисует!
      – Рекламный плакат тоже можно поручить Бронштейну, типа "А ты записался в Общество Охраны Ёжиков?".
      – А тех, кто не запишется в Общество или будет не вовремя платить взносы, мы будем обличать в стенгазете и даже в специальном литературном альманахе "Ёжик"! В "Билла Штоффа" можно вставить главу, где он спасет ёжиков.
      – Главное, не только вступительные взносы собирать, но и добровольные пожертвования! О! - вспомнил Стрекозов. - Пионер Иванов мне на твой день рождения копилку подарил! В нее и будем собирать деньги!
      – Отлично! - порадовался Дамкин. - Жалко, что копилка в виде свиньи, а не ёжика.
      – Можно перекрасить под ёжика. Бронштейн это запросто сделает.

      Отпив большой глоток уже остывшего кофе, Дамкин увидел начинающего литератора Торчкова, к сожалению, их знакомого.
      – Так я и знал, что вы будете в этой кофейне! - обрадовался Торчков. Я вас как раз искал!
      – Привет, как поживаешь?
      – Сейчас расскажу, только возьму себе кофе.
      Торчков поставил на стул дипломат и сходил за кофе.
      – Вот тебе и деньги, - молвил Стрекозов. - Продадим ему сейчас еще с десяток рассказов.
      Вернулся Торчков с чашечкой кофе и булочкой.
      – У, какая вкусная булочка! - воскликул Дамкин и отломил половину.
      – Я, в общем-то, хотел провернуть с вами одно дельце, - осторожно сказал Торчков. - Я и в кофейне этой уже три раза был, а вас не было...
      – Что за дело? Принес новый роман на рецензию? - поинтересовался Стрекозов.
      – Нет, какой там роман! Дел много, писать некогда! Я столько связей с редакторами наладил! Мне уже два члена Союза писателей рекомендации написали.
      – Поздравляем, с тебя бутылка.
      – Но это еще не скоро. Понимаете, связей много, а вот произведений у меня пока не хватает!
      – Так может, тебе еще рассказиков подкинуть?
      – Это само собой, - Торчков отпил, обжегся и отодвинул чашку. - А сколько стоит ваш "Билл Штофф"?
      – "Билл Штофф" не продается! - твердо сказал Дамкин.
      – Ты чего, Торчков, того? - поинтересовался Стрекозов. - Пол-Москвы знает, что его написали Дамкин и Стрекозов, тебе же лицо побьют!
      – Так ваши фамилии тоже останутся. Будет у романа три автора: Дамкин, Стрекозов и Торчков. Я даже свою фамилию после ваших поставлю! А кроме того, вы мне продадите право на издание. У меня есть одно издательство, которое с удовольствием возьмется его печатать, если я его им предложу.
      – Нас это не интересует, - Дамкин поморщился.
      – "Билл Штофф" - это святое! - подтвердил Стрекозов.
      – Ну зачем он вам? Вы же сами его никогда не опубликуете! Стоит какому-нибудь издателю взглянуть на ваши с позволения сказать лица... А я его выведу в мир! Литература - дело моей жизни, - гордо сказал Торчков.
      – Разговор окончен, - сказал Стрекозов. - Рассказов мы тебе можем продать хоть пять килограммов, а наш роман останется нашим романом!
      – Жаль, - вздохнул Торчков. - Была бы выгодная сделка и для вас, и для меня.
      – Что поделаешь!
      – А сколько рассказов вы мне можете продать?
      – Сколько тебе надо?
      – Для начала штук двадцать.
      – Двадцать рассказов! - воскликнул Стрекозов. - Да это только сотая часть того, что у нас есть!
      – Но вы выберите самые интересные!
      – Ну, разумеется!
      – Эх, мне бы еще соавтора найти! - вздохнул Торчков. - Я бы с ним тоже много чего понаписал! И как только вы познакомились друг с другом? Вы и в детстве были знакомы?
      – Ага. Играли в одной песочнице! - Дамкин вытащил из пачки папиросу, взглянул на плакат "Не курить!" и убрал ее назад.
      – Да нет, я серьезно!
      – Если хочешь серьезно, могу рассказать, - Дамкин вальяжно развалился на стуле. - Однажды познакомился я с симпатичной девушкой. Маша ее звали, как помнится. Она замужем была за таким ревнивым грузином. Пьем мы с ней чай с бубликами, говорим о роли личности в произведениях графа Льва Толстого. Вдруг звонок в дверь, я прячусь в шкаф. Сижу в шкафу, сочиняю стихи, вдруг снова звонок в дверь, и ко мне в шкаф лезет кто-то еще. Это был Стрекозов, так мы и познакомились...
      – А муж?
      – Муж был не только грузином, но и боксером, - печально молвил Дамкин. - А грузины и боксеры, сам знаешь, какие вспыльчивые люди... После знакомства с ним мы еще больше подружились со Стрекозовым...
      – Не верю! - заулыбался Торчков. - А когда вы мне рассказы принесете?
      – Напиши свой телефон, мы тебе позвоним. Встретимся в этой же кофейне. Сейчас у нас времени нет, мы роман новый оканчиваем,
      – Поздравляю! Я тоже нашел такую крутую тему для романа! Ладно, я побежал!
      – Э! - воскликнул Дамкин. - У нас тут Общество Охраны Ёжиков организовалось, хочешь вступить?
      – А это официальное общество? Зарегистрированное?
      – Ну, конечно!
      – И удостоверения есть?
      – Удостоверений пока нет, но скоро будут... А вот вступительные взносы уже есть. Полтинник с человека. Всего пятьдесят копеек, зато какая высокая и светлая цель - сохранить для потомства ёжиков!
      – Сейчас у меня нет полтинника. Я позже принесу, когда удостоверение будет.
      Торчков ушел, Дамкин и Стрекозов стали разрабатывать стратегию.
      – Двадцать рассказов! - говорил Дамкин. - По червонцу это выйдет где-то около двухсот рублей! Да на такие деньги мы месяца два сможем прожить, если по-скромному! Или в Гурзуф съездим! Вот только есть ли у нас двадцать ненужных рассказов, которые было бы не жалко отдать этому придурку?
      – Вообще-то, можно продать Торчкову чужие рассказы, например Чехова. Сомневаюсь, что Торчков читал Чехова и сумеет отличить его от Дамкина и Стрекозова.
      – Логично, - согласился Дамкин. - Свои рассказы мы и сами когда-нибудь опубликуем. Возьмем лучше в библиотеке Чехова, Зощенко, Ильфа с Петровым, да продадим Торчкову! Надо только перепечатать их на машинке. Не листы же из книжек вырывать!
      – Это для Светки работа! - сказал Стрекозов.
      – Заработаем денег, купим ей какой-нибудь хороший подарок! - решил Дамкин.
      Литераторы дисциплинированно отнесли пустые чашки на поднос для использованной посуды и отправились в районную библиотеку.

      Вечером литераторы сидели на кухне у Карамелькина и пили чай с пряниками, которые принес Шлезинский, получивший где-то какие-то деньги. Шлезинский играл на гитаре и пел недавно сочиненный на стихи Дамкина рок-н-ролл.
      – Когда ты грустишь, я хочу бежать прочь
      И резать в кровь пальцы и броситься в темную ночь.
      Я забываю все слова, я забываю, кто я есть.
      Во мне живет только страх, когда ты грустишь!
      – Круто! - поощрял музыканта Дамкин, который обожал, когда писали песни на его стихи.
      Шлезинский тоже обрадованно сиял. Недавно он отпустил бороду и теперь был очень похож на еврея.
      – Если тут пропустить небольшое соло, - говорил он, - а вот тут вставить сакс, это будет настоящий хит! Гораздо грамотнее, чем у "Машины времени"!
      Карамелькин, до этого углубленно читающий книжку по программированию с жирной надписью "Фортран на ЕС", поднял голову и важно произнес:
      – Музыка действительно хорошая! Гораздо лучше, чем стихи!
      – Приятно услышать умную мысль! - язвительно сказал Дамкин. - Но вдвойне приятно услышать её от Карамелькина!
      Карамелькин насупился.
      – Кстати, надо о деле поговорить. Арнольд, как ты относишься к охране природы?
      – Нормально.
      – А ёжиков любишь?
      – Люблю, а что?
      – А ты знаешь, что ёжиков в стране становится все меньше и меньше, и скоро останется только один ёжик, да и тот - в Красной книге?
      – Не слышал об этом.
      – Вот я тебе и сообщаю, - Дамкин подлил себе чаю и взял еще один пряник. - Мы со Стрекозовым учредили Общество Охраны Ёжиков, чтобы эти красивые и добрые животные совсем не загнулись. Присоединяйся. Вступительный взнос всего пять копеек.
      – Пошли вы со своими взносами! На работе уже достали, то общество охраны памятников, то ДОСААФ!
      – Тебе что, пять копеек жалко?
      – Жалко! Ладно бы на полезное дело, а то...
      – Крохобор! - заклеймил Стрекозов. - Шлезинский вот уже дал десять копеек и был принят в общество. И Бронштейн уже вступил. Три раза.
      – Что может быть полезнее охраны ёжиков? - возмутился Дамкин. - С такими жадными эгоистами, как ты, коммунизм не построишь!
      – Я и не собираюсь ваш коммунизм строить. Тоже мне Маркс с Энгельсом нашлись.
      – Карамелькин научился острить, - поразился Дамкин. - Надо эту шутку записать! Очень смешно!
      Стрекозов почесал в затылке и вспомнил:
      – Да, Арнольд! А как там твоя школьница? Ты с ней встретился?
      – Я ее два часа прождал, а она почему-то не пришла, - сказал Карамелькин. - Кстати, надо сходить, посмотреть, нет ли от нее письма!
      Карамелькин встал и вышел из квартиры.
      – Арнольд обнаглел, - заявил Дамкин. - Сам за всю свою жизнь ни строчки не написал, а критикует мои стихи! Кретин-критик нашелся!
      – А чего, - Стрекозов тоже подлил себе чаю. - У тебя, действительно, фиговые стихи!
      – У тебя, что ли, лучше?
      – Нет, у меня еще хуже! Но это не аргумент в пользу твоих стихотворений! С ними только в сортир ходить!
      – А с твоими и в сортир не походишь! Ты их на такой плохой бумаге пишешь!
      – Хорошая мысль! - воскликнул Стрекозов и пояснил уставившимся на него друзьям. - Надо повесить в туалете два ящичка. Один - с моими стихами для Дамкина, а другой - наоборот. И перед использованием прочитать! Если понравится, тогда отдавать в какой-нибудь журнал!
      – Да, - оценил Дамкин. - Это будет хорошая цензура.
      Хлопнула дверь, вернулся сияющий Карамелькин.
      – Письмо! - показал он. - Стрекозов, на, прочитай! У тебя хорошо получается!
      – Сам читай, - сказал Стрекозов. - Я чужие письма не читаю, особенно когда пью чай и кушаю пряники!
      Карамелькин развернул листок, вырванный из тетради в клеточку и прочитал:
      – "Милый друг! Сегодня как-то особенно тоскливо и одиноко. Прости, что не смогла прийти на наше первое свидание! У нас в школе было комсомольское собрание, оно затянулось до вечера, и я не успела. А сегодня мне особенно одиноко и тоскливо. Не сходить ли нам в кино? В нашем кинотеатре идет замечательный фильм "Винету, сын Инчучуна", я на него уже три раза ходила!"
      – Да, фильм ничего, - подтвердил Дамкин. - Мы со Стрекозовым тоже на него ходили два раза. Один раз - я, второй раз - Стрекозов. Очень интересный фильм. Я там чуть было не познакомился с одной школьницей, может это была твоя?
      – Хватит издеваться, - огрызнулся Карамелькин. - Слушай дальше! "Я так изнываю от любви! Я даже почти решилась прийти к тебе домой, но ты живешь не один! К тебе ходят разные неприятные люди, а один, самый отвратительный, живет постоянно!"
      – Не трудно догадаться, что неприятные люди - это мы, - догадался Дамкин. - Стрекозов, ты очень неприятный человек!
      – Я знаю, - сказал Стрекозов. - А вот кто из нас самый отвратительный? Кто тут живет постоянно?
      – Наверно, я? - предположил Шлезинский. - Ну и дура эта ваша школьница!
      – Тише вы! - Карамелькин страдальчески сморщился. - И так из-за вас страдает моя личная жизнь, а вы еще тут шумите! Вот выгоню вас из квартиры, приведу эту милую девушку...
      – Читай, читай, - разрешил Стрекозов. - Очень интересное письмецо!
      – "Этот самый отвратительный, - продолжил Карамелькин, - совсем не похож на тебя. Он, конечно, твой приятель, я не могу ничего иметь против, но вообще-то он на вид полный кретин - тощий, светловолосый, постоянно курит и, наверное, гомосексуалист! И фамилия его - Карамелькин!" Карамелькин запнулся и удивленно перечитал. - "Фамилия его - Карамелькин!" Ничего не понимаю... Тут что-то не то написано...
      – Ну-ка дай, - протянул руку Дамкин и выхватил письмо. - Так... гомосексуалист... И фамилия его - Карамелькин! Точно! А вот дальше: "А ты такой представительный мужчина! Особенно мне нравится твоя борода, которую ты начал отпускать..." По-моему, это не Карамелькину письмо, - Дамкин заржал. - Девочка влюбилась в Шлезинского!
      – Ну и дура! - протянул Карамелькин. - Вот дура, а?
      – А что? - приосанился Шлезинский. - Я, действительно, красивый мужчина! А что там дальше, Дамкин?
      – "Твоя борода - это так сексуально! Ты так здорово играешь на гитаре! И так хорошо поешь! Выгони этого Карамелькина из своего дома, и я приду к тебе! Мы проведем ночь, полную любви! Твоя..." Подпись снова неразборчива.
      – Ну, засранка! - страдал Карамелькин. - Эти молоденькие дурочки совсем оборзели! Меня, хозяина квартиры, выгнать из моего собственного дома!
      – Точно, - сказал Стрекозов. - Женщины - они все такие!
      – Нет, а! Ну, какова дура! - истерически вскрикивал программист. Влюбиться в этого Шлезинского!
      Все весело рассмеялись. Карамелькин сердито вскочил и заперся в туалете.
      Шлезинский тронул струну на гитаре и тихо сказал:
      – Обиделся... Как бы не выгнал меня из-за этой школьницы... Женщин-то мне хватает, а вот где я жить буду?
      – У нас поживешь, - предложил Дамкин. - Или у Бронштейна. "Левый рейс" уехал в Гурзуф, у него сейчас тихо...
      – Да не выгонит, - успокоил его Стрекозов. - Кто тогда за квартиру будет платить?
      – А мы, кстати, домой пойдем, - сказал Дамкин. - Наше подполье окончилось. С работы нас поперли...
      – Эх! - тяжело вздохнул антисемит Шлезинский. - Жиды!
      – Шлезинский, при чем здесь жиды? С работы нас выгнал Однодневный, а он - русский.
      – А я что сказал? - удивился Шлезинский. - Я и говорю, во всем жиды виноваты! Кстати, Дамкин, я еще одну песню написал на твои стихи и отдал ее "Левому рейсу".
      – Ну-ка, ну-ка!
      Шлезинский снова взялся за гитару.
 
– Песне Вселенной, милая, внемли,
Ночи клубок размотается вдаль,
Ночь опустила сегодня на Землю
Самую чёрную неба вуаль.
Значит сегодня, не так как всегда,
В сне твоем месяц примет участье,
Видишь, сорвалась шальная звезда,
Чтоб принести тебе новое счастье...
 

      – А-а-а!!! - истошно заорал Стрекозов из ванной, где он сбривал свою недельную щетину.
      Насмерть перепуганный Дамкин вскочил с дивана и бросился на помощь к соавтору. Стрекозов, весь перепачканный кремом для бритья, стоял на табуретке и орал:
      – Таракан!
      – Фу! - облегченно выдохнул Дамкин. - И стоило так орать? Я уже думал, что остался без соавтора.
      – Ага, - обиженно протянул Стрекозов. - Я еле успел залезть на табуретку! Еще мгновение, и он бы пополз по моей ноге!
      – Чего их бояться, они ж не кусаются, - объяснил Дамкин и прихлопнул таракана своим тапочком.
      – Какая гадость! - передернулся Стрекозов и, передумав бриться, стер крем полотенцем. - Ненавижу! А ты, Дамкин, убийца!
      – Пора роман писать, - сказал Дамкин. - Я уже лист в машинку заправил и достал из холодильника пиво.
      – А я уже побрился, - заявил Стрекозов и, плеснув на лицо немного воды, закрыл кран.
      Литераторы прошли в комнату, Дамкин, предвкушая приятный жигулевский напиток, пощелкал языком, открыл две бутылки и приложился к одной из них.
      – Пиво! Люблю! - выдохнул он.
      – И где это носит нашу секретаршу? - поинтересовался Стрекозов, усаживаясь в кресло. - Я что, сам должен что ли печатать?
      Дамкин протянул соавтору бутылку, и Стрекозов тоже приложился.
      – Поехали, - молвил Дамкин, радуясь новой главе, которую они сейчас напишут. - На чем мы там остановились?
      – Новый шериф и старый парикмахер поехали ловить Билла Штоффа и попали в плен к агрессивно настроенным индейцам.
      – И что нам делать с ними дальше?
      – Пообещаем вождю слона из зоопарка. Шерифа оставим заложником, а парикмахера отправим за слоном.
      – А на чем он его привезет?
      – Ну, не на самосвале же! Естественно на... - тут Стрекозов задумался. - Пешком дойдут.
      Звонок в дверь прервал полет фантазии литераторов.
      – Привет, мальчики! - помахала ручкой секретарша литераторов Света, проходя в открытую дверь. - Как ваши успехи?
      – Опаздываешь! - сурово сказал Стрекозов. - Я тут из-за тебя чуть было уже полглавы не напечатал.
      – Ну вот, - обиженно надула губки Света. - Спешишь, спешишь, а приходишь и слышишь одни упреки!
      Литераторы подошли с двух сторон и поцеловали любимую секретаршу в пухлые щечки.
      – Ну, ладно, ладно, - прошептала она, уклоняясь от громких чмоканий. Я тут колбаски принесла, хлебушка. Голодные, небось?
      – А то! - Дамкин засиял от радости.
      Секретарша прошла на кухню. Дамкин и Стрекозов открыли еще по бутылочке пивка, чокнулись и выпили по полбутылки. И тут с кухни послышался женский визг.
      – Тараканы!!!
      Литераторы побежали спасать любимую девушку. Вся кухня прямо-таки кишела тараканами. Большие и маленькие, темно-рыжие и совсем светлые, усатые и наоборот, тараканы ползали по стенам, по столу, и на полу между пустыми бутылками их была тьма тьмущая! Наверно, соседи травили тараканов, и все эти домашние насекомые ломанулись в квартиру несчастных литераторов.
      – Тараканы, - философски констатировал Дамкин. - Стрекозов сегодня уже успел познакомиться с одним тараканом в ванной. Его Васей звали. Хорошенький такой. Толстый. С усами.
      – Фу, какая гадость! - скривилась Света. - Я их боюсь!
      – О, и я то же говорил, - сказал Стрекозов. - Ненавижу!
      – Бежим в комнату, - предложила Света. - Там их вроде нету.
      – Будут, - пошутил Дамкин и получил от любимой девушки по голове.
      В комнате Света плюхнулась на диван и заявила:
      – Мужики! Надо что-то делать! С тараканами в одной квартире я работать отказываюсь!
      Дамкин и Стрекозов смущенно потупились. Недопитые бутылки пива сиротливо стояли на столе. Света долго разглагольствовала о том, что надо бороться с этими гадкими тараканами. Наконец, Дамкин не выдержал. Он подошел к столу и допил пиво. Стрекозов последовал его примеру.
      – Э! - возмутилась девушка. - Да вы меня совсем не слушаете!
      – Слушаем, - возразил Дамкин, открывая новую бутылку. - Очень внимательно и почтительно слушаем. Хочешь пива?
      – Не хочу.
      – Это хорошо...
      Стрекозов взял у Дамкина открытую бутылку и произнес:
      – Предлагаю устроить тараканам Варфоломеевскую ночь и Бородинское сражение. Для начала надо собрать совет в Филях - пригласим Бронштейна, у него в коммуналке было полно тараканов, да и сейчас в сторожке на кладбище не меньше. Карамелькина пригласим, он у себя дома их года два истреблял, все средства перепробовал.
      – Гениально! - восхитился Дамкин. - Только пиво у нас кончается.
      И литераторы с намеком посмотрели на секретаршу.
      – Ладно, - покорно вздохнула любимая девушка. - Пива я вам куплю.
      Секретарша убежала в магазин. Дамкин проводил ее ласковым взглядом, причмокнул и начал звонить Бронштейну и Карамелькину. Очень кстати художник оказался в гостях у программиста, и оба они не замедлили явиться на зов Дамкина.
      Через двадцать минут четыре друга сидели за столом, открыв последние бутылки пива. Многообещающий Совет в Филях начался.
      – Друзья, - провозгласил торжественный Дамкин. - У нас трагедия. Наша квартира подверглась нашествию тараканов, и мы собрали вас здесь, дабы поиметь от вас советы, как избавиться от непрошенных гостей.
      Стрекозов, подражая князю Багратиону, громко высморкался.
      – Помню, помню, - сказал Карамелькин, набивая морским табаком трубку и прикуривая. - Долго я с ними воевал... Полно их у меня было...
      – А у меня и сейчас полно, - скромно добавил Бронштейн.
      – Чем я их только не травил, - ударился в воспоминания Карамелькин. Сам чуть не умер.
      – А как же они исчезли? - спросил Дамкин.
      – Да я сам переехал на другую квартиру. Самое верное средство.
      – Где это Светку носит? - подумал вслух Стрекозов. - Пиво кончилось.
      – На мою бутылку, - предложил Бронштейн. - Я его все равно не люблю.
      – Бронштейн, а как ты с ними борешься? - поинтересовался Дамкин у художника.
      – А я с ними мирно живу, - сознался добродушный Иван. - Тоже ведь божьи твари.
      – Вот именно, твари! - послышалось из коридора, и в комнату с рюкзаком пива вошла секретарша.
      – А я и не заметил, как ты вошла, - галантный Стрекозов снял с девушки рюкзак и начал выставлять бутылки на стол. - Всего шесть штук? Этого нам и до вечера не хватит. Светка, а что так мало?
      – Что я вам негр, что ли? - возмутилась Светлана. - Я и это-то еле-еле доперла!
      Дамкин подошел к любимой девушке слева и поцеловал ее в щечку, выражая благодарность. То же самое сделал Стрекозов справа.
      – Ладно, - заявил Дамкин. - Раз никто не знает, как с ними бороться, мы будем бороться своими способами.
      – Почему не знает? - возмутился Карамелькин. - Я знаю. Два года успешно боролся!
      – И как же ты боролся?
      Карамелькин приосанился.
      – Ну, во-первых, я их поливал дихлофосом. Во-вторых, я их засыпал бораксом, есть такое средство из борной кислоты. Ох, не любят! И, наконец, в-третьих, как мне подсказала одна женщина на работе, я брал яйца, варил, отделял желтки, смешивал с этой же борной кислотой, лепил маленькие шарики и разбрасывал в места скопления паразитов. Тараканы обжирались яйцом, до которого они большие охотники, и помирали из-за борной кислоты.
      – Ну, - сказал Стрекозов. - Если бы у нас были яйца, мы бы лучше яичницу сделали.
      – Да, - согласился Дамкин. - Дихлофос и борная кислота, небось, тоже денег стоят. Нам такие способы не по карману.
      – Придумайте свои, - обиделся Карамелькин и отвернулся.
      – Придумали, - заявил Дамкин. - Мы их будем давить. На стене повесим список наших друзей, где напротив фамилии каждого друга будет стоять число тараканов, которых он раздавил.
      – А для наглядности, - добавил Стрекозов, - пусть Иван нарисует плакат: "А ты убил таракана?"
      Бронштейн заулыбался:
      – Это можно...
      – Стихи будем писать анти-таракановые, - размышлял Дамкин. - Как увижу таракана, сразу стукану стаканом!
      – И читать их каждый вечер, - Стрекозов открыл бутылку пива. - Чтобы тараканам страшно становилось от того, какая участь их ждет!
      – Слушайте, мужики! - сердито сказал Света. - Может хватит изголяться, а?
      – В списке друзей мы тебя напишем первой, - утешил ее Стрекозов и получил от любимой девушки по голове.
      – Все! - воскликнула секретарша литераторов, вскочив. - Терпение мое кончилось! Я ухожу и не вернусь, пока тараканы не исчезнут все до единого!
      Любимая девушка неодобрительно посмотрела на литераторов и покинула собрание.
      – Н-да! - хмыкнул Дамкин. - А кто нам теперь на машинке будет стучать?
      Обиженный Карамелькин пыхтел трубочкой, Бронштейн обдумывал замысел новой агитационной картины, Дамкин и Стрекозов задумчиво пили пиво. После продолжительного, но не томительного молчания Карамелькин вздохнул, встал и сказал:
      – Ну, ладно, ребята. Меня вообще-то на работе ждут. Может проводите меня до метро?
      – Сам что ли не дойдешь? - усмехнулся Дамкин. - Нам тут еще тараканов истреблять!
      Карамелькин опять обиженно поджал губы и пошел к двери.
      – Эй! - спросил Стрекозов. - Ты обиделся, что ли?
      – Да, вы обидели меня, ребята.
      – Да брось ты! У нас тут такая трагедия с этими вонючими насекомыми, а еще и ты обижаешься!
      Бронштейн тоже встал.
      – Я, пожалуй, тоже пойду. Картину надо написать, да и Карамелькина до метро доведу. До свидания!
      – Приходите еще, - сказал вежливый Дамкин, делая ручкой.
      – Счастливо, - Стрекозов проводил друзей до двери и вернулся к соавтору. - Арнольд достал уже обижаться!
      – Слушай, - задумчиво сказал Дамкин, почесывая в затылке. - Как-то у нас внезапно тараканы появились. То не было, а то вдруг целая армия.
      – Нашествие, - ответил Стрекозов. - От соседей, наверно, пришли.
      – Ну и свиньи же у нас соседи, - подытожил Дамкин. - Открывай еще по бутылочке.
      Стрекозов открыл, и тут раздался звонок в дверь.
      – Светка вернулась, - предположил Дамкин.
      – У нее ключи есть, - не согласился Стрекозов и пошел открывать.
      В дверях стоял сияющий, как сапог, в новой соломенной шляпе и сером в желтую клетку пиджаке дед Пахом. Его загорелое морщинистое лицо лучилось добротой, в зубах торчала неизменная самокрутка, в рюкзаке за спиной подозрительно громыхали трехлитровые банки с самогоном.
      – Ну, здравствуй что ли, голубь, - протянул трудовую ладонь дед.
      – Дед Пахом! - заорал Стрекозов и полез обниматься, отпихивая прибежавшего из комнаты Дамкина. - Ты, как всегда, вовремя! Тебя-то нам и не хватало!
      – А-а-а! Дед приехал! - вопил счастливый Дамкин.
      Деда Пахома провели в комнату, усадили на почетное место, и поставили прямо перед ним бутылку пива, чтобы он сразу ее увидел и оценил.
      – Несурьезно это, - отстранил стакан дед Пахом. - Во!
      Развязав рюкзак, он достал две банки чистого, как слеза, самогона, завернутое в белую тряпочку сало, трехлитровую банку соленых огурчиков, свежие огурцы, помидоры, редиску и зелень.
      – Грамотно! - только и прошептал очарованный Дамкин.
      – Круто! - в унисон восхитился Стрекозов.
      – Маленько покушать привез, - пояснил дед Пахом. - Закусочка, однако.
      – Покушать - это хорошо! - согласились литераторы.
      Дед Пахом развернул сало.
      – Нож давай!
      – Нож, дед, с концами... На кухне он, - сказал Дамкин.
      – А там тараканы, - добавил Стрекозов. - И мы их боимся!
      – Тараканы! - удивился дед Пахом и прошел на кухню. - От, анафема!
      Тараканы хрустели под его сапогами, разбегались в разные стороны, шевеля усами, следили за дедом Пахомом из всех щелей.
      – Да, - молвил дед Пахом. - Тараканы - это суровое бедствие. Помню, у меня в избе были тараканы, чем я их токмо не травил!
      – Чем? - воскликнули литераторы.
      – Да химией всякой, и керосином...
      – Керосином - это круто, - подумал Стрекозов. - Облил кухню керосином и поджег. Тараканов - как не бывало! Кухни тоже...
      – Даже знахарку одну вызывал, - рассказывал дед. - Бабка Маланья три ночи заговаривала, не помогло!
      – И как же они исчезли? - Дамкин повторил вопрос, заданный Карамелькину. - Новую избу построили?
      – Зачем новую? - удивился дед Пахом. - Не надо новую. У меня и старая ничего! Единственный способ избавиться от энтих животных - уехать на время. Таракан - он кто? Он животное домашнее, живет там, где человек. Кушает что? То, что после человека остается. А если человек уедет куда на месяц али два? Что, таракану с голоду помирать? Нет! Он и уйдет, куда глаза глядят! А ежели еще для профилактики химии разной нафигачить - уйдут, как миленькие, через неделю!
      Мудрый дед налил из банки самогону в граненые стаканы и порезал сало.
      – Дед Пахом, - прочувственно заявил Стрекозов. - Ты наш спаситель! А что, если мы на недельку к тебе в деревню съездим?
      – А что! - кивнул дед, поднимая стакан. - Чего ж не съездить, поехали! Заодно и покосить поможете!
      – А! - восхитился Дамкин. - И роман напишем про сельскую жизнь! Я уже вижу главного героя - агронома.
      – Агроном у нас - сволочь! - сознался дед Пахом. - Намедни с председателем и милиционером у меня самогонный аппарат изъяли!
      – Вот гады! - поразились литераторы.
      – Да ничо! - хитро прищурился дед. - То был старый аппарат, потому и лежал на виду для конспирации. А у меня еще два новых есть! Давай-ка хряпнем по маленькой!
      – За деревню! - провозгласил Дамкин.
      – За город! - отозвался дед Пахом.
      – За слияние города и деревни! - объединил тосты Стрекозов, и друзья выпили по полному стакану деревенского самогона.
      – Хорошо пошла, анафема! - выдохнул дед Пахом и закусил соленым огурчиком. - Так когда едем?
      – Ты ведь за колбасой приехал?
      – Ну!
      – Завтра утречком встанем, затаримся колбасой и поедем помаленьку...
      – Ну, тогда еще по маленькой, - кивнул дед Пахом. - Под сальце с огурчиками!

      На следующий день, отоспавшись после банки самогона, полив всю квартиру взятым у соседки дихлофосом и съев все продукты, которые были в доме, чтобы тараканы погибли с голоду, литераторы Дамкин и Стрекозов с дедом Пахомом отправились к нему в деревню.
      Сев в поезд, литераторы решили сразу же отметить свою поездку к деду Пахому и упились до такого состояния, что не помнили, как доехали. Заботливый дед Пахом с помощью проводника вытащил их из вагона, погрузил на подводу, привез в свою избу и уложил спать на сеновале.
      Летнее утро было солнечным и ласковым. Сквозь щели сарая проникали теплые лучи, щекоча лица литераторов. После непродолжительных попыток закрыться от солнца, Дамкин оглушительно чихнул и проснулся, заодно разбудив и Стрекозова.
      – Доброе утро! - донесся со двора голос деда Пахома.
      – Ба! - удивился Дамкин. - Никак дед Пахом! Как это мы к нему попали?
      – Перепил, что ли? - хмуро спросил Стрекозов. - Тараканы у нас в квартире, вот мы и поехали к деду Пахому в деревню, чтоб они там в Москве от голода либо передохли, либо эмигрировали к соседям.
      – А, - вспомнил Дамкин. - В натуре!
      – Во, во! - крикнул со двора дед Пахом. - Я тута подумал: а если таракан вырастет размером с корову, будет ли от него польза народному хозяйству? На нем, наверно, можно будет дрова возить али поле пахать? Ась?
      – Дед, такого увидишь - и сразу разрыв сердца! - отозвался Дамкин.
      – Это с непривычки. Я к своей бабке тоже не сразу привык, хотя и красивая была, не то что таракан, - рассудительно сообщил дед.
      – А ну их, тараканов, на фиг! - сказал Дамкин, вставая и делая зарядкообразные движения. - Стрекозов, вставай!
      – Не мешай! - огрызнулся Стрекозов. - Я стихи сочиняю про сельскую жизнь.
      Селянка, рассмеши меня стриптизом,
      Как грустно мне копать твой огород!..
      – Ну, ну, Стрекозов уже огород взялся копать, - хмыкнул Дамкин и вышел во двор.
      Дед Пахом рубил дрова. Он ставил на колоду большое полено, с громким вздохом поднимал тяжелый колун и, крякнув, обрушивал его на полено, которое разлеталось на две половинки. Дамкин, который давно уже не видел, как колют дрова, некоторое время зачарованно следил за действиями деда Пахома.
      – Что, попробовать хошь? - спросил дед, отдуваясь.
      – Не, - сознался Дамкин. - У меня не получится.
      – А чо тут получаться? Поднял топор, опустил, хряп и пополам!
      – Хряп и мимо. Прямо по ноге.
      – И чему вас в городе учат?
      – Вот узнать бы! - согласился Дамкин. - Пойду-ка я лучше искупаюсь. Речку-то вашу еще не загадили?
      – Да пока нет. Химзавод, слава КПСС, ниже по течению построили, там все и засрали, а у нас чисто! Даже рыба есть.
      – Эй, Стрекозов! Ты свой стишок сочинил? А то пойдем купаться!
      – Не стишок, а стихотворение, - пробурчал Стрекозов, выползая из сарая на свет божий. - Я бы даже сказал, поэмку.
      – Пойдем, пойдем! - поторопил друга жизнерадостный Дамкин, и литераторы побежали по деревенской улице к реке.
      Улица плавно перешла в тропинку, а тропинка привела к небольшому дощатому мостику, на котором веснушчатая деревенская девушка в ситцевом платье и кирзовых сапогах полоскала белье.
      – Доброе утро, селянка! - поздоровался Дамкин.
      Девушка смерила литераторов недобрым взглядом и молча отвернулась.
      – Невежливо, - заметил Дамкин и начал раздеваться. Раздевшись до трусов, синих в горошек с белыми полосками по бокам и белой надписью "Адидас" на заднице, Дамкин, словно бегемот, плюхнулся в воду, подняв целое облако брызг.
      – Стрекозов, какой кайф! Ныряй!
      – Щас! - отозвался Стрекозов и, тоже раздевшись до таких же, как у Дамкина, трусов, только красного цвета, медленно зашел в воду.
      – Хороша водичка, - сказал он веснушчатой девушке и, видя, что она не отвечает, обратился к Дамкину. - Дамкин, по-моему, наша селянка не понимает по-русски!
      – Пошел ты в жопу, козел! - вдруг сказала селянка на чистейшем русском языке таким грубым прокуренным голосом, что Стрекозов окунулся в воду с головой, а когда вынырнул, она уже собрала свое бельишко и, тяжело хлюпая сапогами, поднималась вверх по тропинке.
      Стрекозов огляделся. Дамкин плавал на середине реки на спине и при этом пел неприличные деревенские частушки:
 
– По деревне едет трактор,
Тракторист весь светится,
Председатель утопился,
А парторг повесился!
 
      Когда литераторы вернулись в дом деда Пахома, тот уже приготовил на дощатом столе во дворе неприхотливый, но питательный сельский завтрак: картошечку в мундире, свежие овощи с огорода, сваренные вкрутую яйца, только что отнятые у недовольных этим куриц, и, естественно, очередная трехлитровая банка с чистой, как слеза, отравой.
      – Ты их что, штампуешь? - спросил Стрекозов.
      – Капает себе потихоньку, - скромно сказал дед Пахом и разлил по стаканам.
      Друзья сели за стол. Дед Пахом налил.
      Не успели они выпить, как раздался громкий стук в калитку.
      – Кого там анафема принесла? - спросил дед Пахом, занюхивая выпитый стакан кусочком сала. - Что за привычка ходить в гости не вовремя и без приглашения?
      – Пахом Егорович, открывай!
      – Ба! - шепотом удивился дед Пахом. - Участковый! Ну-ка, Дамкин, спрячь добро от греха подальше! - и непрошенным гостям: - Сейчас, сейчас!
      Дамкин схватил банку самогона и спрятал под стол. Стрекозов убрал со стола стаканы и рассовал их по карманам.
      Дед Пахом, кряхтя, добрел до калитки и открыл. Вошли участковый милиционер в форме, но без фуражки, и толстый лысый мужик с лоснящимся от пота лицом. Мужик хмуро осмотрелся и спросил:
      – Что, дед Пахом, опять, говорят, самогон гонишь?
      – Да вы что? - изумился дед Пахом. - Никакого самогона! Вот, гости из столицы приехали, пьем только молоко!
      – А где ж молоко-то? - поинтересовался милиционер.
      – Дак корову-то не успел подоить, вы отвлекли!
      – Ты это брось, - посоветовал мужик. - Говорят, ты самогон гонишь да продаешь?
      – Это хто ж говорит?
      – Люди говорят...
      – Подождите, - вмешался Стрекозов. - А ты, дядя, кто будешь?
      – Я - тутошний председатель. Федор Ильич Тихоходов. А это наш участковый товарищ Внезапнов.
      – А мандат у тебя есть?
      – Чего? - оторопел председатель.
      – Мандат, говорю, есть? - доброжелательно произнес Стрекозов. - Откуда мы знаем, что ты председатель? Может, ты батька Махно?
      – Сам ты Махно, - обиделся толстяк и оглянулся на милиционера.
      – А вы сами, собственно, кто? - спросил участковый.
      – А вы, товарищ милиционер, не вмешивайтесь, - сказал Дамкин. - Вы сегодня не в форме. Фуражечку забыли надеть.
      Милиционер схватился за голову и тут же опомнился.
      – Документы! Попрошу!
      – Какое загадочное построение фразы, - сказал Дамкин Стрекозову. Документы! Попрошу! Заметь, абсолютно непонятно, документы он у нас попросит, или нас у документов. И когда попросит? Завтра? В следующем году? И почему милиционеры обычно такие безграмотные? Чему их в школе милиции обучают?
      – Документы! - заорал взбешенный участковый, хватаясь за то место, где у милиционера должна висеть кобура.
      – Опомнись, - шепнул дед Пахом. - Это же знаменитые журналисты из Москвы товарищ Дамкин и его товарищ Стрекозов. Они ж про наш колхоз писали в прошлом году в газету "Путь к социализму".
      – Ап, - подавился председатель и вдруг, действительно, вспомнил, как в прошлом году этот самый Дамкин задавал ему разные вопросы, а этот самый Стрекозов записывал его ответы в пухлый блокнот. Вспомнил, как дал столичным журналистам двадцать пять рублей, чтобы они не заметили прохудившуюся крышу и развалившиеся стены в коровнике, а также новый двухэтажный особняк самого председателя. Вспомнил и перепугался.
      – Ну, что ж вы сразу не сказали, гости дорогие! Да мы ж вас со всей душой! Пахом Егорыч, что ж ты не сказал? Мы бы вам хлеб-соль устроили...
      Литераторы покровительственно щурились.
      – Может, все-таки документы показать? - спросил Дамкин у мента.
      – Какие документы! - воскликнул председатель, излучая доброту и гостеприимство. - Мы наших дорогих гостей на руках готовы носить! А участковый у нас вообще без фуражки!
      – Э-э, - намекнул Стрекозов. - Мы тут, однако, завтракать собирались. Нам бы все-таки позавтракать.
      – Конечно, конечно! - председатель расплылся в улыбке. - Извините, что помешали. Ошибочка, понимаете-ли, вышла!
      – Понимаем, - кивнул Дамкин. - Мы все понимаем.
      – А за неудобство причиненное позвольте... - лысый председатель смущенно сунул Дамкину в карман мятый червонец.
      – Не позволю! - выкатил глаза Дамкин.
      – Маловато, - сказал Стрекозов. - Когда так мало дают - это напоминает взятку.
      – Подарок, - шепнул председатель, запихивая еще один червонец в карман Стрекозова.
      – Подарок - это не меньше тридцати рублей, - заявил Дамкин. - А это взятка, гражданин председатель.
      – Но у меня с собой больше нет, - Тихоходов покрылся испариной и смотрел на литераторов жалостно, как побитое животное.
      – Ладно, - смилостивился Дамкин. - Червонец будешь должен.
      – О чем разговор! - просветлел председатель. - За нами не заржавеет! Приятного аппетита! До свидания!
      – Прощайте, - молвил Стрекозов, усаживаясь за стол и доставая стаканы.
      Дверь за председателем и участковым закрылась. Дамкин нагнулся под стол за спрятанной банкой. Дед Пахом снова разлил по стаканам.
      – За дружбу! - провозгласили литераторы.
      Они выпили по стаканчику, закусили.
      – Ну, о чем будете писать новый роман? - спросил дед Пахом, громко хрустя соленым огурчиком и заедая его квашеной капустой.
      – О том же, о чем и старый, - сказал Стрекозов. - У нас там по плану парикмахер приводит индейцам слона, индейцы - в отпаде, вождь - в отпаде, а парикмахер и новый шериф в суматохе делают ноги, да и слона прихватывают с собой.
      – От анафема! - одобрил дед Пахом. - А стихотворение ты утром сочинял, давай что-ли, почитаю.
      – Стихотворение... - смутился Стрекозов. - Да я его из-за Дамкина записать не успел, а теперь забыл.
      – Ну вот, - обиделся Дамкин. - Всегда во всем Дамкин виноват!
      – Да ничо! - сказал дед Пахом. - А еще вы вроде собирались роман про сельскую жизнь оформить?
      – О! Это мы запросто! - похвастался Дамкин. - Надо только впечатлений набраться!
      – Какие у вас тут впечатления? - спросил Стрекозов.
      – Да какие у нас в задницу впечатления! - воскликнул дед Пахом. - Одна анафема, да и только! Вот сено можно покосить... Корову подоить...
      – Корову - это можно! - сказал Дамкин, уплетая картошку. - Ты, дед, будешь доить, а мы молочка попьем!
      – Умеете вы, городские, устраиваться!
      – Работа такая.
      – Парное молочко! - мечтательно произнес Стрекозов. - Я о нем уже целый год в глубине души мечтаю! Дед, а по вечерам у вас в деревне чего делают?
      – А когда как. То кино привозют в клуб, а то танцы. Как это у нынешней молодежи называется - дискотека. Страмота одна!
      – Девок-то много на дискотеке?
      – Да хватает.
      – Кому хватает? - ухмыльнулся Дамкин.
      – А кому надоть, тому и хватает! - дед Пахом доверительно оперся о стол и громким шепотом начал рассказывать. - Вот тута недели две тому взад опосля энтой дискотеки наш агроном-мерзавец привел к себе домой нашу знатную доярку Аграфену. Ну, как положено, разделись, а тут бац! жена агронома вернулась, она к матери ездила в соседнюю деревню. Ну, агроном доярку возьми да в окно и вытолкни. А она - в чем мать родила. Вся улица ее домой провожала! Хороша девка! - причмокнул дед Пахом.
      – Старый греховодник, - осудил его Стрекозов.
      – А чо я-то, я ничего!
      Дамкин с набитым ртом спросил:
      – А где эта Аграфена живет?
      – Э, - протянул дед. - И не надейся. Опосля того случая за ей наш участковый приударил. Кажну ночь у ей ночует.
      – Господи! И здесь от ментов покоя нет! - воскликнул Стрекозов.
      – В натуре, - согласился Дамкин. - Предлагаю у мента эту телку увести.
      – Тебе чего, в Москве женщин мало? - спросил Стрекозов. - Хоть тут отдохни!
      – Да я не устал.
      Дед Пахом, отдуваясь, поднялся.
      – Ну ладно. Поели - пора и за работу. Сено пойдем косить.
      – Пойдем, - согласились литераторы.
      Дамкин погладил вздутый живот, блаженно вздохнул и закурил "Беломорину". Дед Пахом вернулся из туалета, и они пошли в поле.
      Пока дед Пахом махал на поле косой, литераторы, лежа в тени огромного дуба, написали три главы "Билла Штоффа". Взрывы хохота, доносившиеся с того места, где они лежали, пугали ворон, сидевших на окрестных деревьях. Вороны бестолково летали туда-сюда и недовольно каркали.
      Потом литераторы с дедом Пахомом пошли на колхозное пастбище, выловили колхозную корову, и дед Пахом надоил ведро молока.
      – Все вокруг колхозное, все вокруг мое! - пояснил он соавторам. пока те пили дымящееся парное молоко.
      – Как говорил мой прадед, кулак из Тверской губернии, - сказал Стрекозов, весь залитый молоком, - я не против колхозов, только не в моей деревне!
      – Так и знал, что у тебя в крови есть что-то такое, контрреволюционное! - съязвил Дамкин.
      – Сам-то ты кто? - огрызнулся Стрекозов. - С твоими-то барскими замашками!

      Вечером литераторы собрались на танцы.
      – Деревенские танцы - это что-то! - говорил Дамкин, вертясь перед разбитым зеркалом и пытаясь сделать прямой пробор. - Приходишь, очаровываешь сельскую девушку, читаешь ей стихи при луне, а потом на сеновал...
      – До сеновала, я думаю, не дойдет, - сказал Стрекозов. - Из темноты появится сельский кузнец и набьет городскому очарователю морду.
      – Ну, допустим, не морду, а лицо...
      – Репу, - уточнил Стрекозов.
      – И потом, сейчас в деревнях нет кузнецов. Слава Богу, не прошлый век!
      – Дед Пахом, кузнецы есть в деревне?
      – Та не! - отозвался Пахом. - Последнего недавно расстреляли. Году эдак в двадцать девятом.
      – Слышал! - торжествовал Дамкин.
      – Ну, не кузнец. Тракторист. Еще хуже. Даст болтом от трактора по чайнику, копыта и откинешь! Уж трактористы-то, я думаю, есть?
      – Как не быть! - отозвался дед Пахом. - Намедни Федя-тракторист купил у мене самогону, нажрался пьяным и пошел к жене председателя. Сам-то председатель на совещание в город укатил. Ну, как положено, разделись, а тут бац! председатель портфелю забыл и вернулся. Ну, жена Федю в сортир и спрячь! А Федя пьяный, как верблюд. Натурально взял, да и в очко оступился! Неделю потом благоухал. Его даже в сельпо обслуживать отказывались!
      – Суровые нравы, - сказал Дамкин.
      – Дети гор, - подтвердил соавтор.
      – Чегось? - не понял дед.
      – Да это мы так, - махнул рукой Дамкин, отрываясь, наконец, от зеркала. - Пойдем, что-ли?
      – Может, на дорожку? - дед Пахом приподнял из-под стола банку самогона.
      – Потом!
      Литераторы вышли на улицу. Деревенские парни и девки неторопливо шли к клубу, откуда уже слышалась веселая музыка.
      – Бони Мы, - определил Дамкин, разбирающийся в современных ВИА.
      – С ума свалиться! - равнодушно удивился Стрекозов.
      Заметив около входа в клуб, где небритые деревенские мужики курили "Беломор", симпатичную девушку, Дамкин лихо подкатил к ней и вежливо поинтересовался:
      – Девушка, у вас случайно не найдется закурить?
      Девица смерила литератора оценивающим взглядом и протянула пачку "Беломора".
      – А у вас тут все курят "Беломор"? - Дамкин профессионально раскручивал незнакомку на разговор.
      – Курят то, что в магазин завезли.
      – Девушка, а вы знаете, кто вон тот мужчина с дурацким выражением на лице?
      – Не знаю.
      – Как?! Это же сам литератор Стрекозов! Он же печатается в газете "Колхозное раздолье", в журналах "Юность", "Огонек", "Смена"! Вы разве не читали его стихов? Он еще в соавторстве с литератором Дамкиным пишет...
      – Не читала, - ответила девушка, уже с интересом посматривая на Стрекозова.
      – Зря, милая, зря! - Дамкин осторожно взял ее под руку. - Не будь я его соавтор Дамкин, если это обязательно надо было прочитать!
      – А вы тот самый Дамкин? - удивилась девушка. - Который со Стрекозовым?
      – С которым Стрекозов, - поправил Дамкин. - Тот самый. А вы тут кого-нибудь ждете?
      – Жду.
      – Вы дождались! - радостно объявил литератор. - Меня!
      Побежденная таким напором, девушка была увлечена Дамкиным в душное помещение дискотеки. Стрекозов тоже прошел вслед за ними и некоторое время следил, как Дамкин заливает девице что-то многообещающее и, толкая местные парочки, крутит ее по всему залу.
      – Ну, этот козел точно нарвется на... - сказал голос за спиной у Стрекозова. На что нарвется этот козел, Стрекозов не разобрал, но подумал, что уж очень этот козел смахивает на Дамкина. Литератор оглянулся и заметил участкового Внезапнова. Мент был в штатском, стоял в компании здоровенных парней и смотрел на Дамкина нехорошим взглядом.
      – Получит этот козел у меня желудей!
      "Ба! - поразился Стрекозов. - Никак эта телка - голая доярка Аграфена, любовница здешнего мусора! Та самая эксбиционистка, о которой с любовью рассказывал дед Пахом! Да, с ней Дамкин может и желудей огрести..."
      Здоровенные парни засучивали рукава и готовились бить Дамкина. Стрекозов в замешательстве начал думать, как спасти морду своего соавтора. Ничего более умного не придумав, он выскочил на улицу и стрельнул у первого попавшегося мужика закурить. Затем схватил пук соломы, приложил у деревянной стене клуба и поджег от папиросы. Сухая стена быстро загорелась, и Стрекозов истошно завопил:
      – Пожар!!!
      – Пожар! Пожар! - подхватили вокруг.
      Заметались люди. На выходе из клуба организовалась свалка. Танцующие разбили окна и полезли наружу. Дамкин тоже вылез из окна, подхватил на руки свою доярку и осторожно спустил ее на землю. Аграфена весело хохотала.
      Стрекозов подбежал к соавтору и быстро проговорил:
      – Дамкин, или мы сейчас сматываемся, или тебе бьют морду вон тот мент и его друзья трактористы.
      – Милая, - спросил Дамкин у доярки. - Мы со Стрекозовым живем у деда Пахома, там есть грамотный сеновал. Пойдем?
      – Отчего ж не пойти, - радостно согласилась девушка.
      Стрекозов горестно покачал головой.
      – Опять двадцать пять! Опять мне на улице спать!
      – У тебя подруга есть для Стрекозова? - спросил Дамкин, пока они быстрым шагом уходили прочь от горящего клуба, куда бежали взволнованные чем-то люди с ведрами, баграми и топорами.
      – Есть, - задыхаясь, ответила раскрасневшаяся Аграфена. - Машкой зовут. Только она возле клуба.
      – Дамкин! - сказал Стрекозов. - Я сюда отдыхать приехал. Идите вы в задницу со своими Машками!
      Они вернулись к дому деда Пахома, и Дамкин сразу увел доярку на сеновал.
      – Я только стихи ей почитаю, - объяснил он соавтору.
      – Читай, читай, - сказал тот и вошел в избу, где дед Пахом, нацепив очки на нос, читал газету "Правда".
      – Добрый вечер, - сказал Стрекозов, плюхаясь на дореволюционный диван.
      – Ась? - отозвался дед Пахом.
      – О чем пишут?
      – Да вот на съезде Леонид Ильич Брежнев выступил...
      – Э, да у тебя газета старая!
      – Да? - удивился дед.
      – А у вас в деревне клуб сгорел, - выложил Стрекозов свежую новость. А завтра утром мы уезжаем.
      – Как? - изумился дед Пахом. - Вы ж на неделю собирались?
      – Да эта сволочь Дамкин, баб ему мало! снял на танцах ментовскую доярку и сейчас на сеновале читает ей свою самую длинную поэму. А мент со своими трактористами ищет его по всей деревне, чтобы поговорить о роли личности в произведениях Льва Толстого.
      – Убьют, - подумал вслух дед Пахом. - Как пить дать, убьют.
      – Вот и я говорю, сваливать надо.
      – А как же тараканы?
      – Да мы пока у Бронштейна на кладбище поживем.
      – Дак тогда надоть за отъезд спрыснуть?
      – Это можно! - согласился Стрекозов, и дед Пахом достал из-под стола трехлитровую банку.
      На следующее утро невыспавшиеся, но хорошо отдохнувшие литераторы покинули гостеприимную деревню.

      Стоит только на день-два уехать из дома, как начинают происходить события. Тебе приходят письма от забытых любовниц, почтовые переводы гонорара, о котором ты и не подозревал, знакомые неожиданно женятся, кто-то попадает в веселую историю. По возвращении не сразу и узнаешь, что же изменилось, но чувствуешь, что что-то не так.
      На этот случай у человека есть друзья. Вернувшись домой, он немедленно бежит к ним и узнает новости, которые валятся на него, как мешки с цементом на голову прораба, когда он слишком сильно заставляет своих подчиненных работать или зажимает им квартальную премию.
      Проверено, что все необычайное свершается в твое отсутствие. Так, в детстве, чтобы под елкой оказался подарок, надо уснуть. В нашем взрослом случае - уехать.
      Правда, теперь уже ничего не меняется, разве что в худшую сторону. Все перемешалось, поскольку у нас все остается по-старому, как не было денег, так их и нет.
      Вернувшись в столицу, Дамкин и Стрекозов выяснили, что метод деда Пахома сработал, квартира полна трупами тараканов, словно произошло побоище между двумя тараканьими группировками. Поэтому друзья скинули рюкзаки и отправились в гости к Ивану Бронштейну на кладбище, где художник работал сторожем. Отворив дверь сторожки, которая заодно служила художнику и мастерской, Дамкин громко поздоровался:
      – Привет, Бронштейн!
      – Здорово, мужики! - раздался сонный голос из темноты, и к двери вышел Шлезинский в одних трусах.
      – Шлезинский! - удивились литераторы. - Ты-то что тут делаешь?
      – Живу я тут, - ухмыльнулся музыкант.
      – А Карамелькин?
      – Карамелькин меня выгнал.
      – Приревновал к школьнице, что ли?
      – Да нет, - Шлезинский сделал гостеприимный жест. - Вы заходите, в натуре! Сейчас чайник поставлю. Где-то еще печенье оставалось.
      Литераторы прошли в мастерскую. Стопки холстов лежали на полу, на небольшом шкафчике, стояли по углам. На возвышающемся посреди комнате мольберте было натянуто недописанное полотно, на котором угадывался Шлезинский, с ангельским выражением лица спящий на надувном матрасе.
      Шлезинский поставил чайник, резво сдул надувной матрас, на котором спал, и одел штаны.
      Дамкин и Стрекозов уселись за круглый облезлый стол на ящики от пивных бутылок, которые служили Бронштейну стульями, Шлезинский принес большую банку клубничного варенья.
      – Откуда такая роскошь? - удивился Стрекозов.
      – Знакомая девушка подарила, - скромно сказал музыкант.
      Шлезинский все свое свободное время уделял музыке и женщинам. Найдет новую женщину - напишет новую песню. Женщины любили Шлезинского, кормили, когда у него не было денег, часто приглашали к себе жить, чем музыкант охотно пользовался. Но как только любимая женщина начинала предъявлять на него какие-либо права, Шлезинский забирал гитару и возвращался жить к Карамелькину. Сам он был родом из какого-то сибирского города, куда когда-то в первые годы Советской власти сослали его предков. По хвастливым рассказам Шлезинского, он занимался там рок-музыкой и был звездой, но после того, как опрометчиво соблазнил жену главаря городской мафии, смотался в Москву, а пожив немного веселой столичной жизнью, уже не захотел возвращаться домой, хотя главаря давно посадили. Дамкин, впрочем, справедливо полагал, что Шлезинский все врет.
      – Хорошо иметь таких знакомых девушек, которые потом угощают вареньем! - скаламбурил Стрекозов и, окунув большую ложку в варенье, начал его есть.
      – Хватит жрать! - Дамкин отобрал банку с ложкой и тоже приступил к уничтожению вкусного содержимого двухлитровой банки.
      – Парни, подождите, сейчас чай заварим! У нас даже сахар есть! молвил Шлезинский.
      – Буржуи! - по-пролетарски чавкая, заклеймил Дамкин.
      – Так почему тебя Арнольд выгнал? - спросил Стрекозов.
      – Да ему моя шутка не понравилась.
      – Шутки ему всегда не нравились, - заметил Дамкин, работая ложкой, как совковой лопатой. - Особенно, если он их не понимал. А что за шутка?
      – Да так, - замялся Шлезинский. - Совершенно безобидная...
      Надо сказать, над Карамелькиным все часто подшучивали. Во-первых, потому что он был сильно хорошего мнения о себе, что практически ничем не было обосновано; во-вторых, часто обещал всем сделать что-либо, но, естественно, ничего не делал, так как либо ленился, либо забывал; в-третьих, Карамелькин считал, что все должны делать для него приятное, а если этого не делали, страшно обижался, в то время, как сам он ничего ни для кого хорошего не делал, мог легко обидеть человека и даже этого не заметить.
      Шлезинский, к его великому сожалению, не имел московской прописки и жил у Карамелькина. За предоставление жилищной площади ему приходилось покупать продукты, готовить и убираться в квартире. В его же обязанность входила побудка по утрам Карамелькина.
      Карамелькина было очень трудно разбудить. Карамелькин спать любил, мог проспать до вечера, а один раз проспал даже целые сутки, встал утром и, придя на работу, весьма удивился, когда у него спросили, почему он пропустил целый день. Часто Карамелькин требовал у друзей, чтобы его разбудили утром, но это было так трудно, что появился даже своеобразный вид спорта - будить Карамелькина. Иной раз друзья специально приезжали, чтобы в этом поучаствовать.
      Со временем были изобретены разные методы побудки. Например, Шлезинский записал на магнитофон отвратительный, неприличный звук и по утрам включал его на полную громкость. Соседи программиста сильно ругались и стучали по батарее, но сам Арнольд просыпаться не желал. Сократов поливал Карамелькина из чайника водой, программист просыпался, но после этого очень обижался на Сократова и долго с ним не разговаривал. Верхом совершенства был метод Дамкина и Стрекозова - не будить Карамелькина вообще, а потом, когда он проснется и будет возмущаться, соврать, что его разбудили, и он даже якобы встал с дивана. Успокоенные этим Дамкин и Стрекозов занялись своими делами, а Карамелькин опять заснул.
      Когда Карамелькина будили, он отбрыкивался и выдавал очень любопытные фразы, причем, просыпаясь уже ничего не помнил.
      – Я тебя как солдат солдата прошу! Дай поспать спокойно!
      – Ну дайте поспать еще минут пять! Ну, не надо! Я же человек, я же звучу гордо!
      Однажды Карамелькина будил его знакомый по работе Мастюлькин, который не подозревал, что Карамелькин может разговаривать во сне.
      – Слушай, - сказал спящий Карамелькин, - вымой пол, я тебе потом все объясню... Это очень важно!
      Ничего не понимающий Мастюлькин вымыл пол и снова стал будить Карамелькина.
      – Эй! Я уже вымыл пол! Что дальше?
      – Спасибо, - отозвался программист. - А теперь дай мне еще пять минут здорового сна...
      Да, как выразился однажды Дамкин, Карамелькина и на Страшный Суд не добудишься.
      Шлезинский был веселым человеком, любил устраивать разные розыгрыши и больше всего - весело тратить деньги на красивых женщин.
      Карамелькин, напротив, стремился быть серьезным и невозмутимым. Он хотел стать очень хорошим программистом, которого признавали бы даже на Западе.
      Мир не знал более разных натур. Поэтому Карамелькин и Шлезинский часто ссорились.
      По словам Шлезинского, Карамелькин совершенно не понимал юмора, а по словам Карамелькина, Шлезинский постоянно доставал его так, что хотелось "дать этому гаду в нос". Наверно, именно для этого Карамелькин начал заниматься каратэ. Уже около двух месяцев Арнольд ходил на занятия к своему сэнсею, какому-то толстому китайцу. Дамкин как-то раз видел этого китайца, и ему показалось, что уж больно этот китаец на казаха похож... Впрочем, казахи, китайцы - они все на одно лицо.
      Не удивительно, что Карамелькин всюду опаздывал. На свадьбу одного из своих лучших друзей он опоздал на четыре часа. Договариваясь с Карамелькиным о встрече, предусмотрительный Стрекозов обычно назначал время на час раньше и никогда не ошибался!
      Вот такой был у литераторов друг. Впрочем, как говорил Александр Дюма-старший, друзей не выбирают.
      – Так что за шутка-то? - не успокаивался Дамкин, дергая Шлезинского за рукав. - Ну, давай, рассказывай!
      И Шлезинский все рассказал.

      Сидел как-то Карамелькин дома, пил чай и смотрел телевизор. Было уже три часа дня, но программист только-только проснулся и не успел еще даже умыться. Вдруг кто-то позвонил в дверь. Карамелькин поставил стакан на журнальный столик, лениво потянулся и пошел открывать. За дверью во всей своей красе стояла шикарная блондинка, абсолютно Карамелькину незнакомая.
      – Привет! - бросила блондинка и, резво пройдя в кухню, начала вынимать из сумки продукты.
      Когда остолбенение Карамелькина прошло, он сразу же заметил, что на нем надеты только семейные трусы и тапочки. Программист застеснялся незнакомой девушки и, схватив брюки, бросился в ванную. За десять минут Арнольд успел одеться, умыться, побриться и вышел к даме, благоухая одеколоном "Шипр", который у него когда-то забыл Сократов.
      Блондинка суетилась на кухне. Весело скворчала яичница на сковородке, на неизвестно откуда взявшемся блюде лежали аппетитные бутерброды с маслом и сыром.
      – Ты сегодня отлично выглядишь, - томно молвила блондинка и чмокнула Карамелькина в щечку.
      "Ничего не понимаю, - подумал Карамелькин. - Она ведет себя так, как будто мы с ней очень давно знакомы. А, между тем, я ее совсем не знаю!"
      Девушка с любовью погладила Карамелькина по голове и начала рассказывать о том, как литераторов Дамкина и Стрекозова выгнали с работы.
      "Дамкина знает, - размышлял Карамелькин, уплетая яичницу. - Может, и я ее знаю, но откуда? Нет, такого просто не может быть!"
      Весело болтая о том, о сем, упоминая лучших друзей Карамелькина, девушка сварила кофе и поставила перед носом программиста чашечку, кинув в нее полтора кусочка сахара.
      "Даже знает, сколько класть сахара! - поразился Карамелькин. - Что же это такое? Неужели я мог забыть такую женщину? Или у меня что-то с головой?"
      Распахнулась входная дверь, и в квартиру влетел жизнерадостный Шлезинский.
      – Здорово, Танька! - поздоровался он. - О! Вы тут кофе пьете! А мне нальют?
      – Нальют, - ответила Танька, - если будешь хорошо себя вести.
      – А чего у вас в комнате телевизор работает, а вы сами на кухне? спросил Шлезинский, опускаясь на табуретку и принимая из рук блондинки чашечку.
      – Я сейчас выключу! - Танька побежала в комнату. - Эй, ребята, а тут мультики!
      – Женщины! - добродушно усмехнулся музыкант. - Как дети!
      – Э... - задумчиво протянул Карамелькин. - Слушай, Шлезинский, а она кто?
      – Что значит "кто"? - не понял Шлезинский.
      – Ну, вообще, - Карамелькин замялся. - Откуда я ее могу знать?
      Шлезинский сделал круглые глаза и постучал по голове безымянным пальцем.
      – Ну, ты даешь, старик! - поразился он. - Это же твоя девушка!
      – Да? - удивился Карамелькин. - Знаешь, а я ее почему-то не помню...
      – Карамелькин, ты чего, заболел? Ты с ней уже года два гуляешь!
      Карамелькин перепугался.
      – Может, я с ней и переспать успел?
      – Ну ты спросил! Мне-то откуда знать? Вы меня из комнаты всегда выгоняли, когда спать ложились!
      – Вот как? - Карамелькин нахмурился.
      "Может, я действительно заболел? - подумал он. - Или у меня травма после тренировки? В прошлый раз китаец слишком сильно ударил меня по голове..."
      Арнольд печально посмотрел на своего друга.
      – Неужели такую - и не помнишь?! - Шлезинский вскочил от возмущения. Да ты ей даже предложение делал!
      – Я делал?!
      – Ну, не я же! Хотя, если ты хочешь, могу я сделать. Но ты же меня потом убьешь!
      – Ничего не помню! - Карамелькин схватился за голову.
      – Танька! - позвал Шлезинский. - Карамелькин тебя забыл!
      – Подожди! - шепотом оборвал его Арнольд. - Чего ты болтаешь?
      Блондинка вошла на кухню.
      – Как забыл? У него что, другая женщина появилась?
      – Нет... - на кислое лицо Карамелькин стоило поглядеть! - У меня нет никаких женщин!
      – Как нет? А я?
      – Ну, я имею ввиду, кроме тебя...
      – Поцелуй меня, милый! - потребовала Татьяна и подставила ярко накрашенные губки.
      – Конечно, конечно, - Карамелькин встал и старательно, как перед телекамерой, поцеловал Таню в щечку.
      – За это - люблю! - сказала девушка.
      Карамелькин сел и подпер щеку рукой.
      – Знаешь, - нежно сказала блондинка. - Я согласна.
      – На что согласна? - спросил непонятливый Карамелькин.
      – Ну, стать твоей женой... - девушка смущенно потупилась.
      – А... О! - Карамелькин то открывал, то закрывал рот, уподобляясь рыбе, выброшенной на берег. - Я страшно рад, что ты согласилась...
      Тут Шлезинский не выдержал и громко заржал. Вслед за ним засмеялась Татьяна.
      – Эй, вы чего? - Карамелькин вообще перестал что-либо соображать. Чего тут смешного?
      – Ну, круто! - стонал Шлезинский сквозь слезы. - Поверил! Ну, грамотно!
      – Вы что, меня разыграли? - тихо спросил Арнольд.
      – Да! - весело смеялась Таня. - Какое у тебя было лицо, когда ты мне дверь открыл в одних трусах!
      – Смеяться надо мной! - вскипел Карамелькин. - В моем собственном доме! Вон отсюда! Чтоб я вас больше никогда не видел!
      – Да брось, Карамелькин, - всхлипывал Шлезинский. - Это же шутка!
      – Вон!!! - возопил Карамелькин и окончательно вышел из себя. Он вытолкнул музыканта с блондинкой за дверь, выставил вслед гитару, выбросил надувной матрас Шлезинского и с грохотом захлопнул дверь.

      – Вот так, - печально сказал Шлезинский радостно ржущим литераторам, он меня и выгнал.
      – Это, действительно, веселая шутка! - Дамкин вытер слезы. - Но ты не волнуйся, Шлезинский, мы сейчас пойдем и помирим тебя с Карамелькиным.
      – Как?
      – Увидишь. Бронштейна нам жалко. Мало ему "Левого рейса" было, теперь еще и Шлезинский тут поселился.
      – А меня вам не жалко?
      – Да тебя за такие шуточки Карамелькин вообще покалечить мог! Пойдем сходим к нему, надо вас помирить.
      – А у вас получится?
      – Да, - кивнул Стрекозов. - Собственно, мы сами хотели некоторое время у Бронштейна пожить.
      – У меня есть по этому поводу план! - заявил Дамкин. - Надо только к Карамелькину Светку пригласить, и он помирится с тобой, как миленький!
      Литераторы оставили в сторожке свои вещи, Шлезинский закинул за спину гитару в кожаном чехле, взял под мышку матрас, и они вышли на улицу.
      Недалеко от дома Карамелькина им попался шагающий по улице студент Евсиков. Вслед за ним шли три девушки с огромными рюкзаками, а сам Евсиков был налегке, с одной маленькой сумочкой на плече.
      – Здорово, Евсиков!
      – Привет, литераторы! - обрадовался Евсиков. - Пошли с нами в лес! Евсиков приподнял свою сумочку, и в ней загремели бутылки. - А? Посидим с девочками у костерка...
      – Э! - сказал Дамкин. - А кто-то совсем недавно говорил, что от женщин в лесу одни неприятности!
      – Был неправ, - сознался Евсиков. - Но я исправлюсь.
      – Я уж вижу, - Дамкин покачал головой. - А зачем тебе целых три женщины?
      – А куда мне больше? - резонно ответил Евсиков. - Ну, так как, идем?
      – Нет, - отмахнулся Дамкин. - В лесу комары.
      – Брось ты! Комаров еще очень мало, ты даже не заметишь!
      – Да у нас ничего для похода нет, замерзнем в лесу.
      – Ничего страшного! У нас даже лишняя палатка есть, - Евсиков хозяйственно посмотрел на снаряжение своих спутниц. - И топоров много.
      – Мы тут со Шлезинским...
      – И его возьмем! Очень хорошо, что он с гитарой, песни у костра попоем!
      – У нас дела! - отмахнулся Дамкин. - Нам надо к Карамелькину зайти!
      – Ну, тогда в другой раз. Бывайте! Мы пошли, а то девушкам тяжело рюкзаки держать!
      Студент Евсиков, подгоняя своих девушек, пошагал дальше.
      Стрекозов почесал в затылке.
      – Сходить, что ли, с ним как-нибудь в лес... Шашлычка откушать...
      – Как-нибудь сходим, - согласился Дамкин. - А сейчас надо устроить дела Шлезинского, а то ему жить негде. Правда, Шлезинский?
      Музыкант, поправив на плече гитару, посмотрел вслед девушкам Евсикова и любвеобильно вздохнул.

      Позвонив по дороге своей секретарше, литераторы встретили ее около дома Карамелькина и прихватили с собой. Шлезинского оставили подождать у подъезда, чтобы в нужное время пригласить к Карамелькину. Шлезинский сел на лавочку и, достав из чехла гитару, начал неторопливо перебирать струны.
      Дверь открыл хмурый Карамелькин.
      – Привет, Арнольд! - воскликнул Дамкин. - А мы к тебе в гости!
      – Здравствуйте, ребята, - молвил программист. - Здравствуй, Светочка!
      Карамелькин звонко чмокнул Свету в румяную щеку.
      Стрекозов прошел на кухню и привычно поставил чайник.
      – Мы тебе пожрать принесли, - сообщил он, доставая купленные Светой продукты. - Целый килограмм докторской колбасы и батон хлеба.
      – Спасибо, вы - настоящие друзья, не то что некоторые...
      – Это ты о ком?
      – Есть такие сволочи, которых считаешь своими друзьями, последнее с ними делишь, а потом оказывается, что они тебя постоянно смертельно обижают!
      – Арнольд, - Дамкин провел Свету в комнату и усадил на диван. - Ты, говорят, со Шлезинским поссорился?
      – Он меня так обидел, ребята...
      – Знаешь, - сказал Стрекозов, - а ведь если вдуматься, то он совсем и не виноват!
      – Как это не виноват? Это почему же?
      – Ну, смотри, он подослал женщину, а ты не помнил, знаешь ее или нет. У кого память дырявая? У тебя или у Шлезинского?
      – У меня, - признал объективный Карамелькин.
      – Он тебя разыграл, а потом тут же в этом сознался. Это разве плохо? Представь, что он ничего бы не сказал, и ты был бы уверен, что у тебя склероз! Разве он неправильно поступил?
      – Правильно...
      – У нас такое ощущение, Арнольд, что ты не понимаешь шуток.
      – Шутки и остроты я понимаю, - возразил Карамелькин, - но то, что сделал Шлезинский - это просто издевательство. Среди приличных людей так поступать не принято!
      – А на нас ты случайно не обижаешься?
      – Нет, - удивился Карамелькин. - А за что мне на вас обижаться?
      – Да мы тебя тоже разыграли, только гораздо круче, чем Шлезинский.
      – Это как же? Что-то я не припомню...
      – Светка, ты помнишь те письма, которые ты писала под нашу диктовку? спросил Дамкин.
      – Которые нужны были для рассказа о школьницах? - невинно спросила секретарша. - Где она признавалась в любви?
      – Вот, вот! - Стрекозов сел поудобнее. - Карамелькин, твоя школьница это мы с Дамкиным!
      Карамелькин позеленел.
      – Света, - сказал он строго. - Значит, это ты писала мне эти отвратительные письма?
      – Я же думала, что пишу новый рассказ Дамкина и Стрекозова, а машинки тогда под рукой не было... - сказала Света и невинно поджала губки.
      – Что? - вскричал Карамелькин.
      Минут пять он тупо смотрел на друзей, потом с криком вскочил и начал размахивать руками.
      – Знать я вас больше не желаю! Какие вы сволочи! - выпалил программист сквозь стиснутые зубы. - А еще друзья! Да я вас!..
      – Страшно! - поежился Дамкин. - Сейчас нас умочит, как его китаец учил...
      – Уходите! - Карамелькин распахнул дверь и театральным жестом указал на выход. - Вон!!!
      Дамкин и Стрекозов встали.
      – Последнее время слово "Вон!" у Карамелькина стало одним из любимых, - заметил Дамкин. - Светочка, пошли вон!
      Дверь за литераторами захлопнулась.
      – Ну, вы даете, мужики! - сказала Света. - Обидели Карамелькина!
      Читатель уже, наверное, заметил, что когда Света была ими довольна, называла мальчиками, а когда нет - мужиками. Видимо намекала, что все мужики - сволочи, а ее литераторы - напротив, невинны и не сволочи.
      – Ладно, что понаписали ему писем, но зачем было об этом ему сообщать? Повеселились бы, и все!
      – Зато теперь выходка Шлезинского покажется ему детской забавой, усмехнулся Дамкин.
      – И меня втравили в эту историю, теперь он и на меня обиделся, продолжала переживать Света.
      – Не волнуйся, Светочка, мы тебе опровержение напишем.
      – Как это?
      – Сейчас придем домой, поставим на плиту чайник, усадим тебя за машинку и напишем! - сказал Дамкин
      – Не домой, - поправил Стрекозов, - а к Бронштейну. Или ты забыл, что мы у него хотели пожить?
      Около лавочки, на которой Шлезинский во всю наяривал рок-н-роллы, собралась толпа пятнадцатилетних подростков. Девочки и мальчики пританцовывали.
      – Шлезинский! - позвал Дамкин. - Кончай тут фигней заниматься! Пора завершить начатое дело!
      – Все! - объявил Шлезинский подросткам.
      – А еще когда-нибудь поиграете? - смазливые молоденькие девочки строили глазки довольному Шлезинскому. - Вы так хорошо поете! Лучше Макаревича!
      – И лучше Кобзона! - сообщил Стрекозов. - И даже лучше Леонтьева! Он вам вечерком еще поиграет!
      – Правда?
      – Правда, правда, - кивнул Шлезинский.
      Подростки разошлись.
      – Он что, на меня больше не обижается? - спросил музыкант.
      – Ну как тебе сказать, - протянул Дамкин. - Пока, может быть, еще немного дуется. Но гораздо сильнее теперь он обижается на нас.
      – Когда это вы успели его обидеть?
      – Помнишь письма, которые ему писала школьница?
      – Которые она мне писала, - поправил Шлезинский, - а он их получал и читал.
      – Ну вот, тут выяснилось, что это мы со Стрекозовым их писали, вот он на нас и обиделся.
      – Вы со Стрекозовым? - Шлезинский засмеялся, распугав двух кошек. Во, здорово! "Неприятный тип"... Га!!! Этого он вам никогда не простит!
      – Да ерунда это все! - ухмыльнулся Стрекозов. - Все равно он через неделю об этом забудет! Это же Карамелькин!
      – А что, если он в записную книжку все записал? - спросил Шлезинский.
      – Ну, ну, надеюсь до завтрашнего дня он ее не потеряет. Да и забыл записать, наверное, - поиздевался Дамкин.
      – Ясное дело, забыл, - усмехнулся Стрекозов. - Ты минут через пять к нему зайди якобы за какой-нибудь забытой вещью, он наверняка тебе будет на нас жаловаться, а о своей обиде на тебя позабудет...
      – Спасибо, ребята, - ответил Шлезинский. - А я придумал новый розыгрыш. Ночью, когда Карамелькин будет спать, я надену на себя бюстгалтер, засуну в него два надувных шарика и лягу к Карамелькину. Он спросонья подумает, что это женщина вот с такой грудью, - Шлезинский показал размеры, - а когда наткнется на мою бороду, как заорет! Представляете!
      – Представляю! - хохотнул Дамкин. - Только тогда он на нас перестанет обижаться, а опять обидится на тебя.
      – Да нет, - сказал музыкант. - Я этого делать не буду, раз он шуток не понимает.
      – Иди, не упускай свой шанс, а то ты уже Бронштейна, наверное, достал, - Дамкин зевнул. - А мы, пожалуй, пойдем какой-нибудь новый рассказ напишем. Светка, пошли с нами!
      – Нет, - любимая девушка отрицательно покачала головой. - У вас дома такие полчища тараканов!
      – Да не к нам! Мы сейчас временно у Бронштейна на кладбище живем!
      – Тем более! Только кладбища мне еще не хватало!
      – Елки-мочалки зеленые! - неожиданно вскричал Стрекозов.
      – Ты что? - обеспокоились его друзья. - Тебя укусил кто?
      – Дамкин, мы с тобой идиоты!
      – Мы? - с сомнением спросил Дамкин.
      – Мы же должны были встретиться с Торчковым! Встреча на двести рублей!
      Дамкин звонко хлопнул себя по лбу.
      – Да, мы - идиоты! Прошло уже несколько дней! Торчков может передумать!
      – Кто такой Торчков? - спросила Света.
      – Да так, знакомый один, - уклончиво сказал Дамкин. - Слушай, ты рассказы из книжки уже перепечатала?
      – А как же! Там работы было всего на пару часов.
      – Может быть, мы в таком случае сходим к тебе? Заодно и кофе попьем...
      – Почему бы и нет? - улыбнулась секретарша и взяла соавторов под руки. - Пошли.
      Литераторы посидели некоторое время у любимой девушки. Кофе, сваренный Светой по старинному рецепту, был восхитителен. Дамкин зачитал наизусть новую поэму про свои похождения в деревне. Света смеялась.
      Затем Стрекозов позвонил Торчкову и договорился о встрече в кофейне через полчаса.
      – Светочка, где рассказы? - спросил он, положив трубку.
      – Вот, - Света протянула литератору папку с рассказами Чехова. - А зачем они вам?
      – Есть одно маленькое дельце. Мы тебе потом расскажем... А пока большое спасибо!
      Дамкин и Стрекозов подошли к девушке с двух сторон и звонко поцеловали ее в пухлые розовые щечки, очень уж они это любили делать.

      Однажды Карамелькин уснул и проснулся только через трое суток, проспав все на свете, в том числе и работу. Правда, последнего никто не заметил, кроме вахтера, а тот никому ничего не сказал, потому что боялся, что Арнольд даст ему в нос.

      Однажды Карамелькин проснулся и понял, что он все это время спал и видел сны. Реальный мир настолько поразил его воображение, что он сначала задумался, а потом снова беспробудно уснул. И опять снились ему его друзья Дамкин и Стрекозов, которые пришли к нему в гости с рюкзаком пива и новыми рассказами про него, Карамелькина...
      Насколько интереснее спать, чем жить реальной жизнью!

      Нет смысла приводить здесь эту повесть целиком, все и так уже наслышаны об этом знаменательном событии. Да и не случилось ничего интересного в этом ресторане, чего зря бумагу переводить?
      А чтобы узнать об этой истории вкратце, прочитайте еще раз название главы. И не забывайте, что это шутка! Хы, хы, хы!

      Спустившись в любимый подвальчик кофейни, Дамкин и Стрекозов сразу же обнаружили Торчкова.
      Торчков сидел важный и задумчивый, как большой павиан, вождь целого племени павианов поменьше. Перед ним стоял остывший стакан чая, на коленях будущего члена Союза писателей лежала папка с листами бумаги в клеточку, Торчков аккуратно прикладывал к листу линейку и красным фломастером проводил жирную вертикальную линию.
      – У вас не занято? - поинтересовался Дамкин, присаживаясь на соседний стульчик.
      – Занято, - не поднимая головы, ответил Торчков. - Я жду...
      – Здравствуй, Торчков! - молвил Стрекозов. - Кого это ты, интересно, ждешь?
      – А, это вы! - оживился Торчков. - А я как раз вас и жду!
      – Чем это ты занимаешься? - спросил Дамкин.
      – Очень классную идею придумал, - Торчков выложил папку на стол и показал Дамкину лист. - Бумага делится на две половины. Слева я буду писать рассказ, а справа редактор будет писать свои замечания. Очень удобно!
      – Какая забота о редакторе! - восхитился Стрекозов. - Я бы не додумался!
      – Я на днях познакомился с классным редактором толстого журнала. Ему-то я и отдам свои новые гениальные произведения, которые вы для меня напишете!
      – По этому поводу мы и пришли, - сказал Дамкин. - Слушай, а почему никто кофе не пьёт?
      – Кофе нет, только чай.
      – Какая жалость, - протянул Дамкин. - Я думал, ты нас кофе угостишь...
      – Я вас чаем угощу, - сказал Торчков.
      – Чай дешевле...
      Торчков принес два стакана светленького чая, на дне каждого стакана толстым слоем лежал неразмешанный сахар.
      – Ложечек у них нет, - сказал Торчков и протянул литераторам две палочки от мороженого.
      – Все портится, - вздохнул Стрекозов, цитируя свой рассказ, - даже кухня при дворе Его Величества.
      Дамкин хмыкнул и начал неторопливо размешивать сахар.
      – Ну так как? - спросил он Торчкова. - Ты еще не раздумал покупать у нас рассказы?
      – Нет! - горячо воскликнул Торчков, просияв. - Конечно, нет! У меня столько планов! Столько редакций ждут, не дождутся, пока я принесу им новые рассказы, повести, стихи... Вы стихи принесли?
      – Пока нет, - сказал Стрекозов. - Стихи мы принесем попозже, когда ты уже станешь известным литератором. Представляешь, в журнале ждут твоих новых рассказов, а ты приносишь стихи. Тут-то они и удивятся! Скажут: "О! Этот Торчков, оказывается, не только хороший писатель, но еще и классный поэт!"
      – Повести мы тоже не принесли, - молвил Дамкин, пробуя чай и морщась. - Повесть стоит гораздо дороже десяти рублей.
      – Да, - согласился Торчков. - Это справедливо. В повести должно быть больше листов. Ну, насчет повести мы позже договоримся. А где рассказы-то?
      Стрекозов вытащил толстую папку с новенькими, недавно отпечатанными рассказами и передал ее нетерпеливому Торчкову. Тот тут же развязал тесемочки и начал пролистывать, читая заголовки.
      – "На гвозде", "Толстый и тонкий", "Жалобная книга", "Хамелеон", "Лошадиная фамилия", "Злоумышленник"... Отличные названия!
      – Рассказы тоже ничего, - похвалил Дамкин. - Каждый, кто прочитает, поймет, что это написал настоящий гений.
      – Отлично! - Торчков просто светился от счастья. - И сколько их тут?
      – Двадцать штук, как договаривались. Могли бы и больше, конечно, но вдруг у тебя денег не хватит? По червонцу за рассказ - выходит двести рублей.
      Торчков достал из внутреннего кармана пиджака двадцать пять рублей и выложил на стол.
      – Пока только четвертной, - сказал он и подвинул купюру к Стрекозову. - Больше у меня пока нет. Остальное отдам после получения гонораров.
      – Ты что! - возмутился Стрекозов. - За двадцать первокласснейших рассказов всего четвертной! Торчков, ты не прав.
      – Ну, - помялся Торчков и вытащил из другого кармана еще три рубля. Я позже отдам...
      – Нет! - воскликнул Стрекозов. - Так дела не делают. Оплатил два с половиной рассказа, их и бери. А остальные, будь добр, верни обратно!
      – Я заплачу, - Торчков закрыл папку и быстро сунул ее в сумку.
      – Так мы не договаривались! - нахмурился Стрекозов. - Деньги давай!
      Будущий член Союза писателей достал еще два мятых рубля и отдал Стрекозову.
      – Остальные потом!
      – Нет!
      – Да ладно тебе, Стрекозов, - Дамкин толкнул соавтора под столом ногой. - Пусть берет. Напечатает, гонорар получит, там и заплатит.
      – Золотые слова! - вскричал Торчков и вскочил. - Ну, мне пора!
      – Эй, эй, - Стрекозов ухватил его за рукав. - Папку верни! У нас не магазин канцелярских принадлежностей.
      Торчков быстро переложил рассказы в свою сумку, после чего убежал по-английски, не попрощавшись, и по-французски, не расцеловавшись.
      – Гад какой, а! - кипел Стрекозов. - За двадцать рассказов заплатил всего тридцать рублей!
      – Тебе-то что? - спросил Дамкин. - Твои что ли рассказы?
      – Да этих тридцати рублей не хватит Светку в кафе сводить и какие-нибудь чулочки-туфельки купить в подарок, а она субботу-воскресение угробила на перепечатывание классиков! Да и деньги этот Торчков фиг вернет!
      – С паршивого Торчкова - хоть шерсти клок! - произнес умудренный Дамкин.
      – Тридцать рублей! Ради них это дело и затевать не стоило!
      – Не скажи, - возразил Дамкин. - Кто сейчас, к примеру, читает Чехова? Разве что дети в рамках школьной программы. А тут народ будет просвещаться, читать его гениальные произведения. Пусть под фамилией Торчкова, так ведь от этого они не станут хуже?
      – Не станут, - согласился Стрекозов. - Вот только на миллион безграмотных читателей найдется один образованный, который уличит Торчкова в плагиате!
      – Ну и что? Не тебе же морду набьют, - Дамкин с отвращением допил чай, и литераторы покинули кофейню, в которой не было кофе.

      Однажды один слишком умный человек решил как следует сесть и подумать. А если слишком много думать, можно обязательно до чего-нибудь додуматься. Что и произошло с этим умным человеком. Он взял и придумал телефон.
      Хорошая штука телефон. Можно позвонить в Париж и поговорить с Жан-Полем Бельмондо, если, конечно, он тебя знает и не пошлет, куда подальше. Или вызвать скорую помощь, и тебе вырежут аппендицит. Или звякнуть любимой, сказать, что скучаешь... Нет, бесспорно, полезная вещь телефон!
      Но когда описываемый нами человек изобрел телефон, он, конечно, не предполагал, что в конце двадцатого века появится Дамкин. И что время от времени этому Дамкину будет скучно, и от скуки он будет накручивать диск телефонного аппарата.
      Дамкин не был телефонным хулиганом, но раз в квартире стоит телефон, то так и хочется кому-нибудь позвонить. Поздней ночью Дамкин мог запросто позвонить знакомому и пожелать ему спокойной ночи. Знакомых это просто выводило из себя.
      – Тебе что звонить больше некуда? - возмущались они. - Номеров тебе мало?
      – Но так я же соскучился по тебе! - оправдывался Дамкин.
      И снова набирал номер.
      – Да! - раздраженно говорил сонный приятель Дамкина.
      – Ты меня любишь? - возникал среди ночи в трубке голос Дамкина.
      – Люблю, а дальше что?
      – А за что ты меня любишь? - любопытствовал Дамкин и полчаса с упоением слушал отборные ругательства.
      Достав приятелей, Дамкин звонил наугад.
      – Алло, - говорил он в трубку незнакомой девушке. - Ну хоть ты-то меня любишь?
      – Нет, а кто это звонит? - обычно отвечали ему девушки.
      – Ты подумай хорошо, может быть все-таки любишь? Я через полчаса перезвоню.
      И действительно перезванивал. До тех пор, пока девушка не назначала ему свидание, чтобы выяснить, за что же следует ей любить Дамкина, или, что тоже случалось нередко, просто-напросто не отключала телефон. А если трубку брал потом мужчина, Дамкин невозмутимо спрашивал:
      – Алло, ты меня уважаешь?
      Сегодня Дамкину снова было скучно. Стрекозов лежал в ванной и читал книжку Стругацких, которую он украл в библиотеке. Дамкин, страдая от того, что нечего есть, придвинул к себе аппарат, пролистал записную книжку и отрицательно покачал головой. Почти все перечисленные в книжке друзья уже испробовали на себе шутки Дамкина. Литератор решил набрать первый попавшийся номер. У него уже был заготовлен новый вопрос.
      Неожиданно телефон зазвонил сам.
      – Алло, добрый день, - раздался в трубке мягкий женский голос.
      – Здравствуйте, - молвил Дамкин и автоматически выпалил свой вопрос: Вам слон не нужен? 2213 на 8345?
      – Нет, - ответила трубка. - А литератора Дамкина можно?
      – Легко, - сказал Дамкин. - А кто это говорит?
      – Это Маша. Я была на вашем дне рождения.
      – Не припомню...
      – Ну, меня и Оленьку редактор Однодневный привел, помните?
      – Не совсем.
      – Вы еще перепутали меня с Оленькой! А потом, когда все выяснилось, поцеловали в щечку и назвали Машенькой.
      – Так кто же вы, девушка?
      – Я - Машенька, мы еще водки с собой принесли!
      – Ах, водки принесли? Тогда помню, - ответил Дамкин. - Разве я мог забыть такую симпатичную Машеньку.
      – Вы...
      – Кстати, давай не будем выкать! Как ты поживаешь, Машенька?
      – Спасибо, регулярно, - пошутила Маша. - Это хорошо, что ты оказался дома. Я как раз хотела позвать вас со Стрекозовым в гости, но забыла спросить телефон, а Однодневный знает, да не говорит. Пришлось у его жены узнавать, а то он и слышать о вас не хочет! Очень он на вас за что-то разозлился!
      – Ничего, мы переживем!
      – Так вы придете?
      – В гости - это мы любим, - Дамкин кивнул. - А по какому поводу?
      – У меня день рождения, соберутся друзья. С вами многие хотели бы познакомиться.
      – Тогда, конечно, придем! Стрекозов обожает дни рождения!
      – Приходите! Посидим, послушаем музыку, видео посмотрим!
      – Стрекозов обожает видео! И когда?
      – Завтра! К двум часам я вас жду!
      Маша объяснила, как до нее доехать, Дамкин тщательно записал и повесил трубку.
      – Стрекозов, - постучался он в ванную, - ты слышал? Нас завтра пригласили на день рождения!
      – Очень кстати, заодно и поедим! - отозвался Стрекозов. - У кого день рождения?
      – У девушки Маши. Девушка была у нас в гостях вместе с редактором Однодневным, ты ей ужасно понравился, вот она и позвонила.
      – Классно! - Стрекозов вышел из ванной, вытираясь махровым полотенцем. - Жалко, этот день рождения не сегодня, а то у нас жрать совсем нечего.
      – Насчет пожрать есть идея, - Дамкин поднял палец к потолку. Позвоню-ка я Сократову и приглашу его пить пиво. А к пиву предложу закуски купить. Потом позвоню Шлезинскому и скажу, что у нас много еды, которая ждет, чтобы ее съели, но нечем запивать. Пусть Шлезинский купит пива.

      – Представляешь, - сообщил Дамкин, положив трубку, - Шлезинский выдал новую шутку Карамелькина. Несколько дней назад обиженный на нас Арнольд обозвал меня Дамулькиным, а тебя Стрекозулькиным. Так и сказал: эти Дамулькин и Стрекозулькин.
      – Дамулькин и Стрекозулькин, - произнес задумчиво Стрекозов, словно пробуя эти слова на вкус. - Для Карамелькина это неплохо... А еще можно издеваться над фамилиями, переиначивая их на национальный лад. Например, еврей Дамкинд, или, еще лучше, Дамкинштейн. Почти Франкенштейн!
      – Еврей Стрекозман, - немедленно отозвался Дамкин. - Армян Стрекозян. Грузин Стрекозелия.
      – Азербаджанец Дамкин-оглы, таджик Дамкин-бек.
      – Литовец Стрекозявичус, грек Стрекозопуло.
      – Француз д'Амкин. Швед Дамкинсон. Китаец Дам Кин.
      – А еще можно, - захлебываясь смехом, предложил Дамкин, - коверкать наши фамилии не по-отдельности, а вместе! Половину взять от Дамкина, половину от Стрекозова. Например, Дамкозов!
      – Или наоборот, Стрекозкин! - покатывался Стрекозов. - Но разве у Карамелькина на это фантазии хватит?
      – Ох, - отдышался Дамкин. - Как в детском саду! Однако, нам надо с ним снова помириться.
      – Надо сходить к нему в гости, - предложил Стрекозов.
      – Конечно, надо сходить, - согласился Дамкин. - Только он нас и на порог не пустит. Я на вас сильно обиделся, скажет Карамелькин.
      – Да что ты такое говоришь, скажем мы, это же мы, Дамкин и Стрекозов, твои самые лучшие друзья!
      – Таких бы я друзей привязывал к пушечному ядру, да и бросал бы в море, ответит Карамелькин, цитируя наш рассказ, - отозвался Дамкин, очень удачно копируя голос программиста.
      – Как ты так можешь говорить? Что-нибудь случилось?
      – Как это "что"? А кто так сильно обидел меня две недели назад? Знать я вас больше не желаю! Забудьте, что есть такой замечательный человек, такой добрый и ласковый, как Карамелькин!
      – Человек должен прощать своему ближнему, скажу я, - продолжил Стрекозов. - Он должен быть выше разных недоразумений! Особенно, если он занимается каратэ с китайцем!
      Дамкин задумался, не способный сразу сообразить, что может ответить на этот довод Карамелькин, но так ничего и не придумал.
      Через полчаса приехал Шлезинский, к удивлению литераторов, в сопровождении Карамелькина.
      Поздоровавшись с литераторами, Шлезинский прошел на кухню и начал выгружать из рюкзака бутылки. Программист Карамелькин посетил туалет и вышел оттуда с довольным видом, как будто получил на работе премию Ленинского комсомола.
      Друзья прошли в комнату. Дамкин толкнул Стрекозова локтем и шепнул на ухо:
      – Интересно, он еще на нас в обиде?
      – Я думаю, он уже забыл, - тихо ответил Стрекозов.
      Хотя литераторы и разрабатывали многочисленные сценарии примирения, чаще всего они не успевали помириться со своим другом, так как он сам уже не помнил, что его смертельно обидели. Так случилось и на этот раз.
      Карамелькин нашел книжку Стрекозова и воскликнул:
      – О! Стругацкие! Я этот роман уже целый год ищу! Чья?
      – Стрекозов в библиотеке взял, - сказал Дамкин.
      – Стрекозов, дай почитать на пару дней!
      – Бери, - согласился Стрекозов. - Для друга не жалко.
      – Э! - вышел из кухни Шлезинский. - А где обещанная еда?
      – Сейчас придет, - сказал Дамкин, и тут же раздался звонок в дверь.
      Это были Сократов и Бронштейн. Каждый из них держал в руке сумку. Из сумки Сократова выглядывал аппетитный батон хлеба с поджаристой корочкой, а из сумки Бронштейна - не менее аппетитный батон вареной колбасы.
      Дамкин сглотнул слюну и гостеприимным жестом пригласил гостей войти.
      – Много у вас пива? - деловито осведомился Сократов.
      – Тебе хватит, - отозвался Дамкин, с горящими глазами смотревший, как Бронштейн вынимает из сумки продукты. - Ух ты! Стрекозов! Смотри, какой славный огурец! Внешним видом очень похож на бумеранг. Если таким кинуть, то он должен вернуться.
      Стрекозов вошел на кухню и глазом эксперта, много повидавшего и огурцов, и бумерангов, внимательно осмотрел огурец со всех сторон.
      – Должен вернуться, - согласился он. - Вылитый бумеранг!
      – Нет, не вернется, - возразил Сократов. - У него вес другой.
      – Да говорю вам, что запросто вернется! Смотри, какая у него кривизна! - не унимался Дамкин. - А вес можно подрегулировать, откусив кусочек!
      Дамкин откусил кусок огурца и с хрустом прожевал.
      – Не вернется, - включился в спор Карамелькин.
      – Смотря как запустить, - Шлезинский также оценивающе осмотрел огурец.
      – Говорю вам, не вернется!
      – Проверим!
      Друзья вышли вслед за Дамкиным на балкон. Литератор размахнулся и ловко запустил "бумеранг". Огурец с чавканьем ударился о лысину проходившего под окнами мужика, который тут же разразился неразборчивыми потоками смачного мата. Пока мужик, задрав голову вверх, изощрялся в выражениях и пытался определить, с какого этажа был произведен столь наглый запуск на поражение, друзья сидели, притаившись за балконным ограждением и давясь от смеха.
      – Вечно ты, Дамкин, не можешь скрыть своего плохого воспитания, прошипел Сократов. - Из-за тебя я должен сидеть, как партизан в кустах, вместо того, чтобы встать во весь рост и дышать полной грудью!
      – Просто Дамкину достался огурец-невозвращенец, - посетовал Шлезинский. - Еврейский, наверно, огурец.
      – Если бы мы случайно не попали по этому мужику, орурец непременно вернулся! - не успокаивался Дамкин.
      – Ну, во-первых, попали не мы, а ты, Дамкин! А во-вторых, это все достаточно неинтеллигентно, - заявил Сократов. - Это хулиганство напоминает.
      – Точно, - согласился с ним Стрекозов. - Бывают же такие свиньи!
      – Какое еще хулиганство! Это научно обоснованный опыт! - оправдывался Дамкин. - Стрекозов вот бутылками из-под шампанского кидается - это действительно хулиганство!
      – Не так уж часто я кидаюсь бутылками, - скромно ответствовал Стрекозов.
      – Это потому, что мы редко пьем шампанское!
      Пока любители пива сидели на балконе и выясняли отношения, пораженный огурцом мужчина не успокаивался и продолжал обкладывать злоумышленников народными прибаутками, что-то типа того, что он лично оторвет, начистит и сделает. Если найдет.
      – Хорошо говорит! - похвалил Стрекозов. - Я бы в него вторым огурцом кинул, но жалко.
      Все осторожно, не вставая с корточек, переместились с балкона в комнату.
      – И чего он завелся? - пожал плечами Дамкин. - Подумаешь! Получил бесплатно отличный огурец, может дома доесть... Прям сексуальный маньяк какой-то!
      – У нас в НИИ тоже был один сексуальный маньяк, - подхватил его мысль Шлезинский, сощурившись от воспоминаний. - Как он нас всех достал! Мало того, что этот еврей никогда не показывал мне пропуска, так он еще приставал к девушкам. Подкрадется сзади, ущипнет за зад, девушка оборачивается, а он предлагает ей "покататься на лыжах"...
      – А как на это реагировали уважаемые девушки? - заинтересовался Сократов.
      – Они его обычно посылали! Причем далеко. В нашем институте таких дурочек нет, чтобы с маньяками на лыжах кататься. Особенно летом.
      – Сексуальные маньяки очень несчастные люди. Они такие добрые, ласковые, отзывчивые. А все к ним относятся, как к каким-то прокаженным, покачал головой Стрекозов.
      – Точно! Вот возьми, например, Карамелькина! - вскричал язвительный Дамкин, подмигивая программисту, который, услышав свою фамилию, оторвался от книжки.
      – При чем здесь Карамелькин? Он же не еврей, - удивился его логическому построению Шлезинский.
      – Ну и что! Мы же говорим о маньяках, а не о евреях, - напомнил Дамкин. - Ты тоже мог бы просто рассказать о сотруднике вашего НИИ, который тебе не показывает пропуск. А это явно указывает на то, что он маньяк.
      – А чего я сказал-то? - вспыхнул Шлезинский. - Я все правильно сказал. Скажи я, что он был простым сотрудником, так вы бы поняли, что он был русским. А он - самый настоящий еврей! И фамилия его была Розенфельд! И него нос - во-о, блин, как рубильник! Да сам Моше Даян по сравнению с ним котенок!
      – А вот послушайте лучше анекдот, - предложил Сократов. - Купил как-то еврей огурец и решил сделать из него форшмак...
      – Форшмак, к твоему сведению, евреи делают из рыбы, - сказал Шлезинский.
      – А ты откуда знаешь? - парировал невозмутимый Сократов. - Еврей, что ли?
      – Это я-то еврей? - возмутился обидчивый Шлезинский. - Сам ты - еврей!
      – Этого я и не скрываю, - заметил Сократов.
      – Я тоже! - всхрапнул Дамкин. - А уж Стрекозов и подавно!
      – Но вот почему ты скрываешь свою еврейскую национальность, мне совершенно непонятно, - добил Шлезинского Сократов.
      Шлезинский безмолвно хлопал ртом, пытаясь возразить.
      – Давайте лучше пиво пить, - перебил их Бронштейн, опасаясь, что сейчас начнется одна из нескончаемых словесных баталий, которые так любили устраивать Сократов и Шлезинский.
      – Это интересное предложение, - согласился Сократов. - Я думаю, нам стоит рассмотреть его со всех сторон и выслушать все мнения, чтобы сделать правильный выбор.
      – Да садитесь вы к столу! - воскликнул Бронштейн. - Козлы, блин!
      Друзья сели за стол, порезали колбасу, огурчики, помидорчики. Дамкин откупорил о край стола первую бутылку пива и приложился к ней губами, показав тем самым пример того, что надо делать, когда в доме есть пиво.
      Друзья не замедлили к нему присоединиться.

      На следующий день литераторы позавтракали остатками вчерашнего пиршества. Затем Стрекозов сел за пишущую машинку, Дамкин развалился на топчане с сигаретой, и они некоторое время работали над новой главой старого романа. Это был нескончаемый роман, поскольку каждый день приносил все новые и новые сюжеты, и соавторы никак не могли его завершить, хотя очень старались.
      – Не пора ли нам идти на день рождения? - закончив очередную главу и потягиваясь, поинтересовался Дамкин. - Машенька ждет.
      – Ей надо подарок какой-нибудь сообразить, - задумался Стрекозов. Неприлично без подарка!
      – Какой еще подарок! Второй раз в жизни увидим человека и сразу подарок! - возмутился Дамкин. - Это будет просто вопиющей наглостью. Она нас может неправильно понять. Я сам по себе подарок! А вместе с тобой - и подавно!
      – Но по крайней мере цветы-то мы ей можем вручить?
      – На какие шиши мы их купим?
      – Покупать не надо. Есть прекрасный метод Дюши - брать цветы у памятника Ленину.
      – Точно! - восхитился Дамкин. - Найдем хороший букет красных роз.
      – Ну ты хватил! - Стрекозов повертел пальцем у виска. - Какой козел положит Ленину розы?
      – Ты же ничего не просекаешь, Стрекозов. Как ты думаешь, откуда вообще берутся цветы у Ильича?
      – Платят какому-нибудь старичку, вот он и ухаживает за памятником. Моет из шланга, голубей гоняет. Деньги ему выделяют на цветы, раз в неделю.
      – Верно. Но есть еще один источник. Пригласит, допустим, любовник свою любовницу погулять, подарит розы. Женщина их домой нести не может, ибо дома ревнивый муж, вот и кладет цветы возле памятника.
      – Ты как всегда прав! - согласился Стрекозов. - Возьмем обязательно розы.
      – Одевайся! - скомандовал Дамкин. - Время уже поджимает!
      Стрекозов натянул свои старые кроссовки, в очередной раз посетовав, что надо бы купить новые, и литераторы покинули квартиру.
      – Зачем тебе еще одни кроссовки? - спросил Дамкин. - У тебя и эти ничего. Подошвы еще не оторвались. Только шнурки свежие купи, и кроссовки будут, как новенькие! Шнурки стоят всего копеек десять...
      – Это ты хорошо придумал, - похвалил Стрекозов. - Давай зайдем в магазин.
      Проходя мимо огромной очереди за помидорами, Стрекозов громко заржал:
      – Смотри, Дамкин, какая огромная очередь за помидорами! Удивительно, а в магазине за углом стоит три человека, и все... Вот странные люди!
      После этих слов половина толпы бросилась за помидорами в магазин за углом. Отойдя на безопасное расстояние, Дамкин поинтересовался:
      – А что, там есть помидоры? Я и не заметил!
      – Разве я говорил, что там есть помидоры? Я просто заметил, что в том магазине совершенно нет очереди! - ответил Стрекозов. - И я прав.
      – Логично!
      Соавторы завернули в промтоварный магазин.
      Стрекозов долго выбирал шнурки и, наконец, купил ярко-зеленые, после чего тут же начал вставлять их в кроссовки. Те, правда, не стали от этого новее, но приобрели довольно-таки праздничный вид.
      – А у меня газ в зажигалке кончился, - пожаловался Дамкин, разглядывая витрину.
      Он подошел к прилавку, где красовались штук десять разных зажигалок, выбрал похожую на свою и попросил у продавщицы посмотреть вблизи.
      – Какие у меня классные шнурки! - вскричал Стрекозов, топая ногами.
      Продавщица отвлеклась, Дамкин резво обменял зажигалку на свою без газа.
      – Такая у меня уже есть! - с сожалением произнес он и с благодарностью вернул товар.
      Дамкин имел обыкновение не покупать новую зажигалку, а всегда подыскивал в магазине точно такую же.
      Литераторы вышли из магазина. Дамкин прикурил от новой зажигалки и зажмурился от солнечного лучика, попавшего в глаз.
      – Теперь вернемся к вопросу о цветах, - сказал он и громко чихнул.
      – Будь здоров, - посоветовал Стрекозов.
      – Буду.
      Проходя возле памятника вождю всех времен и народов, они остановились.
      – Во, я же говорил - розы! - обрадовался Дамкин. - Смотри-ка, три отличных букетика!
      – Слушай, а почему мы нашей секретарше так редко дарим цветы? посетовал Стрекозов. - Теперь каждый раз будем дарить Светке розы.
      – Точно! И секретаршам в разных редакциях тоже надо вручать по букету, они это любят!
      Дамкин быстро огляделся по сторонам, взял у подножия памятника три букета роз, затем один из букетов гордо возложил назад, к Ленину, после чего отошел к Стрекозову и встал рядом с ним, как ни в чем не бывало.
      Стрекозов принял из рук соавтора букет.
      – Я рассказик придумал, - радостно сообщил Дамкин. - Представь, приезжает негр в Москву и останавливается перед бронзовым памятником Ильичу. Ленин стоит, уставившись в туманное коммунистическое будущее, и негр стоит, долго уже стоит, часа два...
      – Ну и что?
      – А вокруг памятника ходит с группами экскурсовод. Он все смотрит на неподвижного негра, смотрит, а потом не выдерживает, подходит к нему и спрашивает: "Ну что, товарищ, нравится вам памятник?". "Йес, - отвечает негр, - нравится. А из чего он сделан?". "Конечно, из бронзы", - отвечает экскурсовод, гордый за свою страну, занимающую первое место в мире по производству бронзовых памятников Ленину. "Вот я стою и думаю, - говорит негр, - сколько острых наконечников для стрел можно было бы сделать из этого памятника!"
      – Ха! - отозвался Стрекозов и оглянулся на Ильича, словно ожидая увидеть под ним задумчивого негра. - Ладно, хватит острить. Пошли на трамвай...
      Они дождались пятидесятого трамвая и в самом лучшем расположении духа поехали на день рождения.

      Дом, где жила Маша, был огромный, сталинской постройки, с разными башенками, шпилями, фигурами античных героев, которых удачно замаскировали под рабочих с серпами и колхозниц с молотами. Задрав головы, литераторы долго разглядывали внушительную многоэтажность.
      – Очень много архитектурных излишеств, - заклеймил Дамкин.
      – Живут же люди, - согласился Стрекозов, толкая тяжелую дверь с ручками из красной меди.
      Они вошли в огромный холл, украшенный зеркалами, картинами и пальмами в кадках. На полу лежал большой ковер, о который Стрекозов тут же с удовольствием вытер ноги. По мнению Дамкина, не хватало только бассейна, а то тут и жить можно было бы! Мягкие кресла стояли вдоль стен, в углу мерцал экраном телевизор, рассказывая о том, как зажимают арабов в далекой Палестине. За стойкой сидела женщина, которая при появлении литераторов устремила на них подозрительный взгляд. Два неизвестно откуда появившихся милиционера преградили Дамкину и Стрекозову путь.
      – Молодые люди, вы куда? - поинтересовалась женщина, привстав со своего кресла. На ее груди красовался значок ударника коммунистического труда.
      – К девушке по имени Маша, - доложил Дамкин. - Квартира пятьдесят! Седьмой этаж! Как выйдем из лифта - налево!
      Женщина неодобрительно осмотрела потертые джинсы литераторов и достала регистрационный журнал.
      – Ваши фамилии?
      – Дамкин, - сказал Стрекозов.
      – Стрекозов, - сказал Дамкин.
      Проверив по списку и обнаружив названные фамилии, вахтерша с сожалением подала знак милиционерам, те расступились.
      – Лифт там, - указала женщина.
      – Очень хорошо! - с энтузиазмом молвил Дамкин. - Большое вам спасибо!
      Лифт тоже был с зеркалом. Стрекозов пригладил свои торчащие в разные стороны волосы, Дамкин смахнул пылинку с плеча соавтора.
      Они вышли на седьмом этаже и нашли пятидесятую квартиру. Из-за двери доносилась музыка и соблазнительный запах еды.
      – Здесь, - шепотом сказал Дамкин и приготовил букет.
      Стрекозов решительно нажал кнопку звонка.
      Машенька была одета в короткую юбочку, ее стройные ноги красиво обтягивались черными чулками с сеточку, волосы были зачесаны назад и хитро завязаны в узел, из которого торчали две серебряных шпильки, что делало Машеньку похожей на японскую красавицу.
      – О! - обрадовалась она. - Дамкин и Стрекозов! Проходите!
      – Поздравляю тебя, Маша, с днем рождения! - сказал Дамкин галантно и, вручив ей букет, звонко чмокнул девушку в щеку.
      Стрекозов, присоединяясь к пожеланиям соавтора, протянул Машеньке второй букет и, чмокнув в руку, осторожно спросил:
      – Маша, а господина Однодневного у тебя на дне рождения не ожидается?
      – Он сейчас в командировке и не смог приехать, - с сожалением молвила именинница.
      – Слава труду! - выдохнул Стрекозов, и они прошли в комнату.
      – Друзья! - объявила Маша. - Это Дамкин и Стрекозов, авторы знаменитого романа "Похождения Билла Штоффа"!
      – О! - простонали гости, с восхищением глядя на Машеньку.
      – У меня на дне рождения был сам Андрей Макаревич, - похвастался один из гостей, прыщавый юнец в очках с затемненными стеклами. - Но Дамкин и Стрекозов - это тоже неплохо!
      – Слушай, Дамкин, - шепнул Стрекозов, - похоже, мы тут будем этакими "свадебными генералами"...
      – Подумаешь! - отозвался Дамкин. - Я вижу на столе бутылку армянского коньяка. Ради нее я готов побыть хоть "свадебным майором"!
      – Знакомьтесь, - сказала Машенька и упорхнула в другую комнату.
      Гостей было семеро - четыре молодых человека с одинаковыми прическами, словно они стриглись у одного парикмахера, не знавшего других стрижек, и три девушки, щедро намазанные косметикой, "отштукатуренные", как любил выражаться Дамкин. Одну из девушек Дамкин помнил, она была вместе с Машенькой у него на дне рождения, и литератор весело помахал ей рукой.
      – Сергей, - представился один из парней, нехотя приподнимаясь с мягкого дивана. - Читал ваш роман. Слабовато, конечно, в стиле старичка Хармса, но ничего, читать можно. Надеюсь, вы принесли книжки, чтобы подарить нам с дарственными надписями?
      – Мы не издавали наш роман, - сообщил Дамкин. - Поэтому книжки у нас пока нет.
      – А я где-то видел... - Сергей огляделся, как будто ожидая увидеть вокруг с десяток книг Дамкина и Стрекозова, - что его продавали на улице...
      – Это самиздат, - сказал Стрекозов. - "Билл Штофф" давно ходит в списках. С него ксероксы снимают и даже от руки переписывают.
      – Это не то. Книжка должна быть настоящей, официально изданной, важно протянул Сергей. - Вот я поэт, уже целых полгода пишу стихи, скоро у меня выходит книжка в издательстве "Популярная литература". Хороший писатель должен издаваться!
      – Правда? - язвительно усмехнулся Дамкин. - А я думал, хороший писатель должен прежде всего писать!
      – Ну, это, конечно, тоже не помешает...
      – Майкл, - протянул Стрекозову руку высокий бородач с мутными глазами.
      – Американец? - доброжелательно поинтересовался Стрекозов.
      – Нет, но родился в Бостоне.
      – У Майкла отец работал в США! - выпорхнула из соседней комнаты Машенька.
      – Это круто, - покивал Дамкин. - У Стрекозова тоже папа раньше работал в Канаде. Советским резидентом. По заданию из Центра ему необходимо было родить в Канаде ребенка, вот и появился Стрекозов. Потом, правда, оказалось, что задание было не отцу Стрекозова, а какой-то женщине-резидентке, и не в Канаде, а в Японии, и родить надо было не мальчика, а девочку... Но не убивать же теперь младенца? Так Стрекозов и остался жить на белом свете...
      – А кто сейчас его отец?
      – Сейчас он тоже резидент, но в какой стране - это государственная тайна. Даже Стрекозов этого не знает.
      – А у меня отец - заместитель министра легкой промышленности, неизвестно зачем похвастался прыщавый юнец, у которого на дне рождения был "свадебным генералом" Андрей Макаревич.
      – Вообще-то, я вас как-то не так представлял, - сказал четвертый молодой человек по имени Гена, чем-то похожий на кенгуру.
      – А как же?
      – Ну, я думал, что вы такие здоровенные парни, желательно еврейской национальности, с усами...
      – Ничего страшного, - усмехнулся Стрекозов. - Дамкин еще достаточно молод, а позже у него вырастут усы и все остальное, что так необходимо здоровенному парню с еврейской национальностью!
      – Давайте, я познакомлю вас с девушками, - сияя, предложила именинница. - Оленьку вы знаете, а это Танечка и Любочка. У Танечки папа генерал армии, а у Любы - работает в области внешней торговли!
      – О! - округлял глаза Дамкин, целуя девушек в щечки.
      – Вы пишете что-нибудь еще? - поинтересовался Гена, видимо, смирившийся с тем, что Дамкин не еврей.
      – Конечно, - кивнул Дамкин.
      – Вот моя визитная карточка, позвоните, когда у вас появится что-нибудь новенькое. Я обязательно заеду, возьму почитать рукопись.
      – Может, за стол сядем? - тонко намекнул Стрекозов, у которого при виде накрытого стола забурчало в животе.
      – Должен подъехать еще один человек, - сказала Маша. - Вы пока пообщайтесь!
      Дамкин и Стрекозов сели к столу. Невоспитанный Дамкин, не удержавшись, протянул руку к бутылке коньяка и, отвинтив пробку, налил себе и соавтору.
      – Скажите, - спросила Танечка, - а вы такие же крутые ребята, как Билл Штофф?
      – Мы круче! - сознался Дамкин, опрокинув рюмку.
      – Да нет, - ответил Стрекозов. - Мы люди тихие и очень далеки от своих литературных героев.
      – А кроме "Билла Штоффа" вы сочинили что-нибудь?
      – Ага, - сказал Дамкин. - Стрекозов, например, автор популярного лозунга "Слава КПСС!" и не менее известного "Слава труду!". Очень лаконично и талантливо, правда? Главное, какой фантастический тираж!
      Стриженая девушка Люба с большим декольте поправила блузку и томно спросила:
      – А почему вы не сочиняете анекдоты?
      – Анекдот, - важно сказал Дамкин, - это народное творчество. Если такие профессионалы пера, как мы, станут сочинять анекдоты, что останется делать народу?
      – Понятно, - молвила Люба.
      – Что-то Ломтиков задерживается, - забеспокоилась Машенька. - Он просил без него не садиться. Литераторы, может, почитаете что-нибудь?
      – Отчего ж не почитать, - согласился Стрекозов, доставая записную книжку. - Есть у нас парочка новых рассказиков.
      Стрекозов нашел нужный рассказ и передал соавтору. Дамкин громко прокашлялся и с выражением начал читать. Рассказ был о том, как литераторы Дамкин и Стрекозов ездили в зоопарк смотреть на слона. Гости слушали напряженно, Маша даже выключила магнитофон. Каждый был готов засмеяться, но рассказ почему-то оказался совсем не смешной.
      – Хм, - задумчиво хмыкнул Гена, когда Дамкин прочитал последнюю строчку. - Это вы о себе написали?
      – Нет! - воскликнул Стрекозов. - Это наши однофамильцы!
      – Я иногда завидую литературным героям Дамкину и Стрекозову, - сказал Дамкин задумчиво. - Стрекозов в рассказе запросто даст кому-нибудь в нос, а вот живой Стрекозов себе этого никогда не позволит. Интеллигент!
      – Кстати, Дамкин, - неожиданно оживился Сергей, - у вас джинсы порвались на коленке.
      – А, - отмахнулся Дамкин, - это уже давно...
      – Не хотите ли купить джинсовый костюмчик? - предложил Сергей, доставая из черной кожаной сумки джинсы и куртку с надписью "Монтана". Для вас - отдам недорого!
      – Да нет, - сказал Дамкин. - Я ношу эти старые джинсы не потому, что у меня нет новых...
      – У него целый шкаф новых джинсовых костюмов, - вставил Стрекозов.
      – Просто я люблю именно эти джинсы. Это, если хотите, дурная привычка. Как курение.
      – Ну, как хотите, потом будете жалеть.
      – Давайте послушаем музыку, - попросил прыщавый молодой человек. Его просьбу исполнили.
      – Обожаю "Бони М"! - воскликнула Таня. - Когда их концерт был в Москве, я сидела в первом ряду! Я была так счастлива! А вам какие группы нравятся?
      – "Левый рейс", - сказал Стрекозов, вспомнив своих друзей.
      – Не слышала.
      – Я, когда был в Америке, - важно сообщил Майкл, - один раз с самим Джоном Ленноном встречался на парти. Правда, тогда я еще плохо говорил по-английски.
      – Ну и что? - пожал плечами Дамкин. - Я почти каждый день с самим Шлезинским встречаюсь.
      – Шлезинский, это кто?
      – Стыдно не знать Шлезинского, - пожурил его Дамкин. - Это же один из лучших рок-музыкантов нашей страны!
      – Я помню, - сказала Маша, - Однодневный тоже говорил что-то о Шлезинском, но тот Шлезинский, кажется, был каким-то алкоголиком.
      – Это тот самый и есть, - согласился Дамкин. - Он, правда, не алкоголик, но выпить любит. Алкоголизм, кстати, не мешает быть гениальным музыкантом. Чайковский, например, вообще был гомосексуалистом, а Джон Леннон - наркоманом. Разве это что-то меняет?
      – Литераторы, - спросила Машенька, - а почему Однодневный вас называет поросятами? Что он имеет ввиду?
      – Наш возраст, разумеется, - невозмутимо ответил Дамкин, наливая себе еще рюмку. - Сам-то он уже свинья, а мы пока не доросли.
      И тут позвонили в дверь. Подпрыгнув от радости, Маша бросилась открывать.

      Опоздавший гость был молод, невысок и белобрыс. Под его левым глазом красовался свежий синяк.
      – С днем рождения, Машенька! - обнял он именинницу и вручил три искусственных розочки.
      – Что у тебя с глазиком, Рашидик?
      – Да так! В одной компании сказал, что я автор "Билла Штоффа", а какой-то козел полез с кулаками. Только я хотел ему набить морду, как нас разняли! Бывают же уроды...
      – Друзья! - объявила Машенька. - Это Рашид Ломтиков! Еще один автор "Билла Штоффа"!
      Ломтиков прошел к столу.
      – Дамкин? Стрекозов? Привет, ребята! Давно хотел с вами познакомиться! Я ваш соавтор!
      – Как это - наш соавтор? - не понял Дамкин.
      – Ну, вы написали роман про Билла Штоффа, а я сочинил продолжение! Причем, мой роман гораздо круче и смешнее, чем ваш, так как я там и ваши шутки использовал, и свои придумал, и еще вставил кучу смешных анекдотов. А какой заворот сюжета! Там Петька с Василием Иванычем приезжают в прерии на тачанке и с другими ковбоями помогают шерифу ловить Черного Билла, а заодно и индейцев разных шугают.
      – Да, это круто! - согласились остальные гости.
      – Рассаживайтесь за стол! - предложила Маша. - Сережа, открывай шампанское!
      – Рашид, но мы же не брали вас в соавторы, - вымолвил Стрекозов. - Как вы можете писать продолжение без нашего разрешения? Почему вы не решили написать продолжение "Двенадцати стульев"?
      – А что, неплохая идея, - подхватил Ломтиков. - Следующий мой роман будет о похождениях Остапа Бендера. Не хотите написать его в соавторстве? осведомился он у литераторов.
      – Не хотим, - сознался Дамкин. - Про Остапа Бендера можете писать сколько угодно, хотя, я думаю, Ильф и Петров в гробу перевернутся, и не раз. Но им повезло, они умерли, им уже по-фигу. А вот использовать нашего любимого героя Билла Штоффа в своих романах...
      – Да я не знал, что это ваш герой! - воскликнул Рашид Ломтиков. - Мне попалась книжка, переписанная от руки, фамилий авторов на ней не стояло. Я подумал, что это народное творчество, как анекдоты.
      – Ага, народное! - сказал Стрекозов. - Так можно Пушкина от руки переписать, фамилию Александра Сергеевича не указывать, отдать рукопись соседу, потом взять у него снова - и это будет называться "народное творчество".
      – Да ладно вам, ребята, чего вы ко мне прицепились? - искренне удивился Ломтиков. - Я прочитал ваш роман, мне он понравился, я написал продолжение. Вы же ничего не имеете против?
      – Действительно, зачем спорить из-за какой-то ерунды? - примирительно проговорила Машенька. - Сергей, наливай!
      Сергей выстрелил пробкой шампанского, девушки восторженно завизжали, подставляя фужеры.
      – За Машу! - провозгласил Сергей. - Кстати, Рашид, твоя книжка про Билла Штоффа выходит в издательстве "Популярная литература".
      – Классно! - обрадовался Ломтиков. - С меня всем присутствующим по экземпляру с автографом! Сергей, передай папе огромное спасибо!
      – Какому папе? - спросил Дамкин у Машеньки. - Крестному отцу?
      – Папа у Сергея - директор издательства "Популярная литература", пояснила Маша.
      – Ясно, - молвил Дамкин. - Теперь понятно, почему у этого крутого поэта выходит книжка его стихов.
      – Ты кушай, - сказал Стрекозов, накладывая соавтору салата. - Вон, смотри, крабы! Я думал, они вымерли в прошлом веке!
      Дамкин подцепил на вилку крабье мясо и, сунув в рот, начал с чавканьем пережевывать. Стрекозов налил другу коньяка.
      – Кстати, - шепотом заметил он. - Не перевелись еще нормальные люди в этой стране. Вон какой финик Ломтикову под глаз поставили!
      – И правильно, - одобрил Дамкин, пожирая одну за другой шпроты из банки. - Надо было бы еще и второй глаз подбить для симметрии!
      – Не злобствуй, - одернул его Стрекозов. - Что еще остается бедному Ломтикову, если он ничего своего придумать не может?
      – Литераторы! - неожиданно обратилась к ним девушка Таня, словно это был для нее вопрос жизни и смерти. - Вы неправильно едите!
      Дамкин чуть не подавился.
      – В каком это смысле?
      – Воспитанные люди во время трапезы пользуются ножом и вилкой. Нож надо держать в правой руке, вилку - в левой, - научила девушка. - И чавкать, как это делает Дамкин, за столом неприлично.
      – С ума сойти! - поразился Стрекозов и послушно последовал ее совету.
      Его попытка использовать одновременно нож и вилку привела к тому, что здоровенный кусок мяса неожиданно подпрыгнул и отлетел прямо в стакан Танечки, в котором пускало пузырьки венгерское шампанское.
      – Пардон, - извинился Стрекозов. - Не ожидал!
      – Дамкин! - командным тоном обратилась к литератору стриженная Люба. Почитайте лучше стихи. Что-нибудь душевное!
      Дамкин послушно проглотил полбутерброда и встал, едва не опрокинув на себя тарелку. Набрав в грудь воздуха и протянув правую руку с рюмкой далеко в сторону, он начал звучно и твердо:
 
– Воробушек на ветке нагадил спозаранку,
Зачем-то смотрит добро и ласково в глаза,
А я иду по лесу, везу с собою санки,
Какая здесь природа и русская зима!
 
      – Неплохо, но слабовато, - важно бросил поэт Сергей. - Нельзя писать стихи так несерьезно. В конце концов, мы используем язык Пушкина, язык Рождественского... Лично я пишу стихи иначе: лучше, умнее, интеллигентнее...
      – Я бы с удовольствием послушал, - предложил Стрекозов.
      – Да я ни одного своего стихотворения не помню. Вот выйдет книжка, тогда из нее и почитаю.
      – Ребята, может, кино посмотрим? - предложила Маша. - У меня родители из загранки привезли свежего Феллини!
      – Да, Феллини - это класс! - сказал Гена. - От "Казановы Феллини" я просто балдею!
      – А я очень люблю "Рим Феллини"! - восторженно поддержал его Сергей. Три раза смотрел. Какая режиссура! Какая игра актеров!
      – Литераторы, а вы как относитесь к Феллини?
      – Равнодушно, - буркнул Дамкин.
      – Мы с Дамкиным редко ходим в кинотеатры, - объяснил Стрекозов.
      – А разве у вас нет дома видеомагнитофона?
      – У нас и телевизора нет, - сказал Стрекозов. - Поэтому мы не смотрели ни "Рим Феллини", ни его же "Париж", "Лондон", "Пекин" и "Урюпинск".
      – Ребята, надо выпить! - предложила Машенька, переводя разговор в другое русло.
      – Давайте выпьем за людей искусства! - подняла тост Оленька, сделав одухотворенное лицо.
      – Ура! За Феллини! - отозвались все.
      Гости налили, чокнулись и выпили.
      – Давайте, я прочитаю пару глав из моего романа, - предложил Ломтиков, доставая из внутреннего кармана пиджака заранее приготовленные листы бумаги.
      Гости радостно оживились.
      Ломтиков принял картинную позу и, время от времени заикаясь и прокашливаясь, начал читать. Абсолютно тупой сюжет повествовал о том, как Билл Штофф, скрываясь от шерифа, попал на Кубу, где познакомился с Фиделем Кастро. Встречающиеся в тексте бородатые анекдоты вызывали у слушателей истерический смех, лишь Дамкин и Стрекозов сидели молча.
      – Стрекозов, меня сейчас стошнит, - шепнул Дамкин на ухо соавтору.
      – Аналогично, - отозвался Стрекозов.
      Ломтиков разошелся. Было видно, что ему самому нравится себя слушать. Он читал около часа. Билл Штофф пообщался с Чапаевым и Петькой, обвел вокруг пальца Шерлока Холмса с доктором Ватсоном, ограбил Сбербанк СССР в городе Воронеже. Фантазия Ломтикова была неисчерпаема. Терпение слушателей тоже. Дамкин ушел на кухню курить. Стрекозов еще некоторое время слушал, а потом отключился и флегматично начал доедать салат из кальмаров, запивая баночным пивом, упаковку которого он обнаружил в японском холодильнике, стоящем в коридоре, когда ходил в туалет. Дамкин вернулся с кухни в прескверном расположении духа.
      – Я что-то не пойму, - раздраженно сказал он Стрекозову. - Кто здесь известные писатели, авторы "Билла Штоффа", мы или этот графоман?
      – Каждый сам выбирает для себя писателей, - равнодушно бросил Стрекозов. - Когда ты читал наш рассказ, эти друзья не поняли ни одной шутки. Зато над остротами Ломтикова они ржут, как лошади господина Пржевальского. Особенно им нравятся места, где шериф громко пукает или падает лицом в навоз. Эта публика обожает слово "Задница" и другие подобные слова. А слово на букву "Г" наш в кавычках "соавтор" повторил уже сорок восемь раз. Я считал. Вот как надо писать, Дамкин. Учись, пока Ломтиков жив!
      – Экое чмо! - в сердцах выругался Дамкин и приложился к банке пива.
      – Зато пиво вкусное, - резонно отметил Стрекозов.
      Наконец, Ломтиков дочитал последний лист.
      – Дальше я пока не написал, - скромно потупился он. - Теперь пусть Дамкин и Стрекозов почитают.
      – Просим, просим! - завопили гости, успевшие во время чтения не раз вкусить коньячку и водочки, бутылки с которыми в изобилии стояли на столе.
      – Стрекозов, - распорядился бородатый Майкл, - Дамкин уже читал стихи, теперь твоя очередь!
      – А может вам еще и станцевать? - поинтересовался Стрекозов.
      – Танцевать не надо. Понадобится станцевать, закажем Барышникова. Раз ты писатель, так давай читай!
      – Я писатель, а не читатель, - возразил Стрекозов, вспомнив анекдот про шибко умного чукчу. - Мое дело писать стихи, а уж читайте их вы сами.
      – Тебя сюда пригласили, чтобы ты нас развлекал, - процедил Майкл, прищурившись. - Поел, попил, теперь отрабатывай!
      – У меня на дне рождения, - сказал прыщавый молодой человек, Макаревич играл на гитаре и пел целых три часа!
      – Бедняга, - вздохнул Дамкин. - Сколько дней перед этим вы морили его голодом?
      – Хорошо, - не стал спорить Стрекозов. - Стихи, так стихи.
      Литератор влез на стол и встал во весь рост. На пол посыпались тарелки. Упала бутылка с коньяком, но, к счастью, не разбилась, ее подобрал Дамкин.
 
– Я с детства помню Пелагею,
Ее увижу - тут же млею.
И уж конечно не от страсти!
У ней такие вот мордасти!
 
      Стрекозов изобразил на лице "мордасти" и показал всем свой розовый язык.
      – Это из деревенского цикла, - сообщил он.
      Дамкин восторженно захлопал. Стрекозов поклонился. Изумленные гости сидели с открытыми ртами. Именинница Маша хлопала ресницами.
      – А теперь на сексуальную тему, - заказал Дамкин.
 
– Если муж пришел с работы
И на секс его не тянет,
Огорчаться не спешите,
Член искусственный купите!
 
      Стрекозов еще раз поклонился, слез со стола и высморкался в скатерть.
      Дамкин ухватил бутерброд с черной икрой, сунул себе в рот и начал демонстративно чавкать. Ему было неприятно сидеть за одним столом с этой компанией, и он этого не скрывал.
      – Танюха! - повернулся он к Тане. - Можно я сяду к тебе на колени? Ты не против?
      – Я против! - испугалась девушка. - Что вы вообще себе позволяете?
      – Стрекозов, - Дамкин насупил брови. - Ты что себе позволяешь?
      – О, я себе многое позволяю, - сказал литератор. - Я себя балую!
      И, зачерпнув ложкой густого томатного соуса, он положил ложку на край тарелки и стукнул по ней, как по катапульте. Соус забрызгал Сергея и Оленьку.
      – Машенька, - осведомился Стрекозов, мерзко хихикая. - Торты будут? Ужасно люблю бросаться тортами! Как у Чаплина!
      Дамкин взял со стола рюмку и уронил ее на пол.
      – Черт! - выругался он. - Мои извинения! Это у меня просто нервный тик... Однажды я нечаянно уронил сорок три рюмки подряд. Одну за другой...
      Машенька чуть не плакала.
      – Вы ведете себя, как настоящие свиньи!
      – Ну что вы! - возразил Дамкин. - Мы пока еще только поросята!
      – Какое безобразие! - хрипло вымолвил Майкл. - Надо позвонить в милицию! Их там быстро поставят на место!
      – Намёк понял, - отозвался Стрекозов. - Пойдем, Дамкин, наше место не здесь. Тем более, что стало скучновато.
      – Ура!!! - закричал Дамкин и радостно помахал бутылкой коньяка. - До свидания, друзья мои! Маша, надеюсь, мы тебе не сильно испортили день рождения. По крайней мере громко не пукали, хотя вы с вашим Ломтиковым любите такие шутки. Счастливо оставаться, господа! Не забудьте все допить и доесть. А Рашид Ломтиков пусть еще раз свой роман прочитает, у него хорошо получается!
      – Не надо нас провожать, - сказал Стрекозов.
      Сопровождаемые гробовым молчанием, литераторы покинули квартиру.
      – Не пойму, чего надо людям? - пожал плечами Дамкин, спускаясь в лифте на первый этаж. - Приглашают на день рождения, а сами ведут себя, как последние свиньи...
      – Икры обожрались, - поставил диагноз Стрекозов.
      Друзья прошли мимо осоловевшей от скуки вахтерши и вышли на вечернюю улицу. Уже горели фонари. Торопливые граждане шагали мимо, спеша побыстрее попасть домой и приникнуть к голубым экранам своих телевизоров.
      – Да, - сказал Дамкин, прикуривая. - Не ладятся у нас отношения с читателями.
      – Это вовсе не читатели, - возразил Стрекозов. - Это, я бы сказал, "любители муз". Завтра они будут всем хвастать, что у них на дне рождения читали стихи Дамкин и Стрекозов, или пел Андрей Макаревич, который, кстати, у этого рахита на дне рождения наверняка и не был.
      – "Любитель муз" - это ты хорошо придумал, - одобрил Дамкин. - Но к Маше мы не зря сходили! Бутылку коньяка я с собой прихватил!
      – Ты у нас молодец! - похвалил Стрекозов и, вытащив из кармана картонную коробку, предложил Дамкину украденную в гостях гаванскую сигару.
      – Ого! - Дамкин взял в руки сигару и внимательно осмотрел со всех сторон. - "Монте Кристо", однако... Давно хотел такую попробовать...
      Литератор с благодарностью посмотрел на соавтора, после чего оба с удовольствием закурили.

      – Вставай, Дамкин, уже утро! - крикнул Стрекозов в самое ухо соавтора.
      Дамкин открыл глаза.
      – Я ночью не спал, больной весь после общения с любителями муз, а ты всю ночь храпел! - сказал он возмущенным голосом.
      – Это ты всю ночь храпел, а на меня сваливаешь!
      – Может быть, - не стал спорить Дамкин, - но я храпел, потому что я бедный и больной. А ты храпел, потому что ты гад и бездельник!
      – Сам ты бездельник! - возмутился Стрекозов. - Хватит, Дамкин, лежать на диване! Пора начинать новую жизнь, а ты Вавилонскую башню мне строишь.
      – А мы и так начали новую жизнь! И уже давно. Мы теперь безработные, можно и поспать, - лениво отозвался Дамкин.
      Стрекозов подошел к стене и возле карты Москвы с обозначенными крестиками местами, где они когда-либо ходили в туалет и которые и в дальнейшем можно использовать по этому же назначению, приколол к обоям исписанный листок бумаги.
      – Обрати внимание! Это наш распорядок дня.
      – Читай, - вздохнул Дамкин, с трудом продирая глаза.
      – Первое. Съездить в редакцию газеты "Колхозное раздолье" и отнести новые рассказы для их публикации и получения приличного гонорара.
      – Ты что, написал новые рассказы? - удивился Дамкин.
      – Нет. Но мы их с тобой напишем. Это как раз второй пункт.
      – Понятно.
      – Пункт третий. Сделать физическое внушение соседу Сидору. Чтобы больше не орал по ночам. Исполнитель - Дамкин.
      – Ты что, рехнулся? Как же я, по-твоему, смогу сделать ему внушение?
      – Ну, не знаю. По шее, например, - предположил Стрекозов.
      – А почему это именно я?
      – Ну не я же! Смотри, какой ты мускулистый, и какой я хилый. К тому же, я этого Сидора вообще боюсь.
      – Ну и что? И я его боюсь! - упрямо возразил Дамкин.
      Сосед Дамкина Сидор работал дворником и действительно являлся личностью весьма опасной. Во-первых, он был без ума от советской власти, а во-вторых, он был полный ублюдок.
      Во время всенародных праздников и в дни пленумов дворник Сидор выходил на улицу с гармошкой и играл патриотические песни. Пенсионеры во дворе дома поговаривали, что он знает также сотни матерных частушек, но он поет их только проверенным партийным товарищам из соседнего подъезда.
      Дворник Сидор мог запросто остановить любого жильца дома и начать обсуждать с ним какую-нибудь статью из "Правды". В случае получения ответов, которые ему не нравились, слал Куда Надо письма. Не анонимки! Все письма были разборчиво подписаны, чтобы его, Сидора, знали Где Надо!
      Дворник Сидор был надежным разносчиком слухов. Если у вас сгорел утюг, ушла жена или вы получили премию на работе, все тут же станет известно жильцам дома, даже если они об этом и не хотят слушать. Когда за дело берется дворник Сидор, лучше уж стоять по стойке смирно и внимать ему, почтительно вылупив глаза. Иначе будет только хуже.
      Ни Дамкин, ни Стрекозов не возражали, что Сидор любит советскую власть, но весьма утомлялись от его агитаций. Любил бы он ее потише и где-нибудь на Колыме!
      Дворнику вечно что-нибудь не нравилось в их образе жизни, и он постоянно поносил их и обличал, как негодяев и тунеядцев. Несколько раз, когда у Дамкина собирались друзья, он вызывал милицию, которая, правда, не приезжала. Неизвестно, сколько писем им было послано Куда Надо. Стрекозов полагал, что из корреспонденции их трудолюбивого соседа Где Надо о них с Дамкиным уже собран пухлый том документации.
      Последнее время у Сидора появился новый бзик. Днем или ночью он выходил на балкон и громко орал, что фашизм не пройдет, что коммунизм победит, и все это, в натуре, неизбежно!
      Дамкин наотрез отказался делать внушение товарищу Сидору.
      – Какие-нибудь еще пункты есть?
      – Есть, - сказал Стрекозов, но тут зазвонил телефон.
      – Я слушаю, - объявил литератор, подняв трубку.
      – Стрекозов? - уточнил Шлезинский. - Маленькое сообщение!
      – Слушаю тебя со всем вниманием.
      – Сегодня Карамелькин видел очень забавный сон. Он стоял на холодном ветру у входа в Мавзолей. Причем стоял не один, а вдвоем с самим собой. Стоял по бокам от дверей с самурайскими мечами наголо. А на Мавзолее была жирная надпись "АРНОЛЬД"! Ну как?
      – Хороший сон, - оценил Стрекозов. - Тема для рассказа.
      – Потому и звоню.
      – Я понял, - сказал Стрекозов. - К нам сегодня заедешь?
      – Не знаю, - ответил Шлезинский. - Меня сейчас дневные заботы одолевают! Пытаюсь разбудить Карамелькина. Он, гад, проснулся, рассказал сон и снова уснул, а я ему вчера обещал, что разбужу его и отправлю на работу.
      – Нечего было обещать.
      – Желаете поучаствовать в побудке?
      – Нет, спасибо.
      Друзья пошли на кухню, чтобы сообща приготовить завтрак, и тут в гости к ним заявился ранний гость - Дюша.
      – Шел мимо, дай, думаю, зайду, - сообщил он и выставил на стол три бутылки пива. - От почитателя вашего таланта!
      – Вот спасибо! - возрадовался Стрекозов. - Это как раз то, что надо!
      Друзья уселись пить пиво.
      – Поедете со мной на юг? - спросил Дюша.
      – А ты когда едешь?
      – Завтра, наверное, - ответил Дюша. - Мне "Левый рейс" телеграмму прислал. Вызывают в спешном порядке. А то к ним на пляже всякие уроды пристают, играть мешают, надо помочь!
      – Мы о твоих пробивных способностях уже наслышаны, - сказал Дамкин.
      – Тут, кстати, случай один произошел, - сказал Дюша, отхлебывая пиво. - Встретил я недавно на одной вечеринке человека, который написал продолжение к "Биллу Штоффу". Он прочитал вслух несколько глав, меня чуть не вырвало! Сплошной плагиат и прямое цитирование вашего романа плюс куча старых ковбойских анекдотов и какие-то шизофренические бредни. Рашид Ломтиков его зовут, этого продолжателя!
      – Знакомая фамилия, - протянул Дамкин.
      – Хотел я ему дать в глаз, чтобы не похабил замечательное и мною любимое произведение, а потом думаю, вдруг он с вашего разрешения пишет продолжение.
      – Нет, - сказал Стрекозов. - Мы никому никакого разрешения не давали, а Ломтикову и подавно.
      – Да фиг с ними, пусть пишут! - Дамкин пожал плечами. - Раз ничего своего придумать не могут...
      – Так навешать ему?
      – Да брось ты! - воскликнули литераторы. - Пусть живет! Нехорошо унижать человека.
      – Ясный пень, - согласился добрый Дюша. - Я ведь как Робин Гуд. Суровый, но справедливый. Бью только козлов разных да и то редко... Ладно, ребята, я побежал!
      Дюша ушел.
      – Теперь понятно, откуда у Ломтикова появился под глазом синяк. Сдаётся мне, Дюша сначала дал ему в глаз, а потом решил у нас спросить, навешать ему или не стоит.
      – Суровый, но справедливый! - Стрекозов указал на дверь. - Это тебе, Дамкин, пример для подражания. А ты даже не можешь дворнику Сидору навешать!
      – Надо было Дюшу попросить! Как мы не догадались! - Дамкин допил пиво и поставил бутылку под стол, где уже накопилось изрядное количество стеклотары.
      Его Величество Случай не замедлил исправить ошибку соавторов.
      Простившись с литераторами, Дюша выскочил на лестничную площадку и имел неудовольствие столкнуться с дворником Сидором. Дворник, заметив новое лицо, не растерялся и тут же ухватил Дюшу за пуговицу.
      – Тебя как звать?
      – Дюша, - честно признался парень.
      – На шестом этаже у мусоропровода не ты наблевал?
      – Не я.
      – Надо с тобой провести культ-массовую работу, Дюша, - серьезно сказал Сидор, не выпуская из рук добычу. - Чтобы ты больше не ходил к этим диссидентам. Их вообще скоро в Америку вышвырнут! Я уже послал донесение.
      Дюша, которому на его веку приходилось встречать достаточно уродов, нравоучительно ответил:
      – В Америку, папаша, не вышвыривают. В Америку сваливают!
      – В Америке страшно жить, - доверительно сообщил Сидор. - Безработные вокруг, негры мрут с голоду. Женщин там прямо на улице насилуют!
      – Ладно, папаша, мне пора, - сказал Дюша и, оторвав руку Сидора от своей пуговицы, направился к лифту.
      – Эй! - окликнул его дворник Сидор, цепко хватая за рукав.
      – Ну что еще?
      – Вот ты мне скажи, планы партии - планы народа? Или нет? Или ты, как эти?
      – Как кто?
      – Как Дамкин со Стрекозовым!
      – Нет, где уж мне быть таким!
      – Ну вот! А ты к ним чай гонять ходишь! - воодушевился дворник. - Они уже давненько Родиной торгуют!
      – Случай, папаша! Если у тебя с головой что-то не в порядке, так чего ты ко мне пристал? Тебе же не ко мне, тебе лечиться надо...
      – Я, к твоему сведению, не папаша, а дворник из энтого дома! Так что ты мне не тыкай! Акула ты империалистическая! Нацепил вражеские штаны и ходишь весь оборванный, как капиталист! Да я за таких, как ты, на фронте кровушку свою в окопах проливал!
      В каком окопе Сидор проливал свою кровушку, было не совсем понятно. Нигде он кроме трехкратного посещения психушки не был. Но вот называть Дюшу разными экзотическими словами было с его стороны грубой тактической ошибкой.
      Через какое-то мгновение дворник Сидор громыхал по лестнице, а Дюша бежал за ним, пиная под зад ногами!
      – Я тебе покажу, жопа, акулу империализма!
      Дамкин и Стрекозов, выскочившие на шум, радостно следили за событиями со своей лестничной площадки, а когда дворник кувырком вылетел на улицу, перешли на балкон.
      Дюша прислонил Сидора к фонарному столбу и, помахивая пальцем перед носом, отчитывал, как нашкодившего школьника. Дворник живо кивал головой, видимо соглашаясь с доводами Дюши и выражая ему всяческое уважение. Наконец, Дюша дал ему на прощание звонкий подзатыльник, плюнул и пошел по своим делам.
      – Грамотная работа! - в восхищении промычал Дамкин.
      – Да, знатно он его умочил. Не хуже Арнольда! - согласился Стрекозов. - Пойду зачеркну третий пункт как выполненный...

      Трое в черных кожаных куртках, очень похожие на чекистов из кинофильмов про революцию, подозрительно осмотрелись по сторонам и вошли в темный подъезд заброшенного дома.
      "Сейчас начнут стрелять", - подумал дворник Сидор.
      В подъезде поднялась пальба, которая вскоре прекратилась так же неожиданно, как и началась.
      "Сейчас вынесут трупы", - предположил Сидор, уперев небритый подбородок в древко метлы.
      Темные личности с закутанными шарфами лицами вынесли три трупа в кожаных куртках и за руки, за ноги побросали их в мусорные ящики.
      Наиболее темная личность подбежала к дворнику Сидору, сняла черные очки и деловито доложила:
      – Все в порядке, шеф! Какие будут указания?
      – Отдыхайте, дети мои. Мафия бессмертна!
      Дворник Сидор продолжил подметать грязный колодец двора. Когда-то в детстве он думал, что будет жить вечно.
      И тут из подъезда вышел Дюша...

      – Все выше, и выше, и выше, и еще выше! - звонко пел пионер Максим Иванов, прыгая вверх по лестнице.
      – Привет, Максим! - поздоровался Стрекозов, вышедший с ведром к мусоропроводу. - Как поживаешь?
      – Прекрасно, дядя Стрекозов!
      – И что же прекрасного? - поинтересовался литератор, вываливая содержимое ведра в мусоропровод. Со страшным грохотом мусор полетел вниз. Из вонючего нутра мусоропровода послышался отчаянный кошачий визг.
      – Да все! - воскликнул пионер. - Я недавно стал переписываться с американским школьником. Укрепляю интернационализм между народами.
      – Это правильно, - похвалил Стрекозов. - Новые поступления в значках имеются?
      – А я их уже перестал собирать, надоело. Я теперь свою коллекцию значков меняю одному придурку на жвачку. А ее потом продаю. У гостиницы "Космос" значок, который вы мне подарили, тот, что с Ижорского завода, я обменял на доллар.
      – Вот это круто, - восхитился Стрекозов. - Покажешь? А то среди них и фальшивые встречаются.
      – Меня не проведешь! - усмехнулся пионер. - На долларах президент шершавый и волосики разноцветные есть. Мне вообще-то и эти доллары на фиг не нужны, я для отца собираю. Чтобы он из загранки что-нибудь полезное привез.
      – Молодец! - протянул литератор.
      Стрекозов хотел было под каким-нибудь предлогом отобрать у пионера валюту, но подумал, что это мелочь. Не стоит тратить силы на выманивание всего одного доллара. Вот если бы сотня...
      – Как дела в школе?
      – Сейчас готовимся к встрече XXVII съезда нашей Коммунистической партии. Репетируем привет от Пионерии.
      – Он, кажется, еще нескоро будет, - неуверенно сказал Стрекозов, припоминая, что совсем недавно был XXVI съезд.
      – Ага! Так надо все получше отрепетировать, чтобы слова от зубов отскакивали! Вот мы уже сейчас готовиться стали. У нас в школе проводится конкурс, кому приветствовать Генерального секретаря. Очень хотелось бы выиграть...
      – Да зачем это тебе надо? - удивился Стрекозов. И тут же вспомнил рассказ Карамелькина о том, как он, Карамелькин, будучи пионером и отличником, тоже однажды вручал цветы на съезде КПСС. Один мужик из Президиума смачно расцеловал молодого Карамелькина, так всего обслюнявил, что бедного Карамелькина чуть не стошнило. Он потом неделю брезгливо отскабливался и не мог отмыться. Очень неприятные воспоминания оставил тот съезд у Карамелькина.
      – Представь себе, - сказал Стрекозов, - подходит к тебе Генеральный секретарь и ну целовать взасос! Бр-р!
      – Дядя Стрекозов, вы просто ничего не рубите в политике! Во-первых, там пионерам ценные подарки дарят. Во-вторых, в течение года хорошие оценки обеспечены! Попробуй, поставь двушник пионеру, который самому Генеральному секретарю цветы вручал!
      – Ах, вот оно что! Теперь понял, - ответил Стрекозов.
      – Правда, победить в этом конкурсе очень сложно. Надо тащить общественную нагрузку, учиться на "отлично" и иметь примерное поведение. На поздравление обычно из Совета Дружины берут, но там такие козлы!..
      – Да, это конечно минус. Но раз целоваться с Генеральным секретарем тебя не устрашает, конкурс мы поможем выиграть. Можем о тебе статью написать как о пионере-герое. Ты клад, случайно, не находил?
      – Пока нет. Но есть одно место на примете. Знаете, дядя Стрекозов, статья - это, конечно, хорошо, только никто вашу статью читать не будет. У нас в классе газет не читают!
      – А ты возьми сотню газет и ходи всем показывай! Во, говори, про меня статья!
      – Я решил, что самое лучшее на сборе металлолома выехать, - заметил Максим Иванов.
      – Тоже хорошая идея, - одобрил Стрекозов. - Я знаю один завод, там до фига разных железок во дворе свалено. Мы интервью брали у начальника цеха. Металлолома этого там завались, надо только место знать в заборе. Если хочешь, я тебе покажу.
      – Правда? - обрадовался Максим. - Это было бы круто!
      – Ясное дело. Главное, сторожу на глаза не попадаться, он тебе уши оборвет. Сторож, как ты сам наверное знаешь, не любит, когда что-то с завода уносят, даже если это что-то лежит без дела вот уже года три и никому на фиг не нужно.
      – Класс! - восхищался пионер. - Я попозже приду, вы мне план нарисуете, чтобы не откладывать резину в долгий ящик...
      – Заходи, конечно, - пригласил Стрекозов. - Но план я тебе могу и сейчас нарисовать.
      Стрекозов достал блокнот и на вырванном листе нарисовал пионеру, как пройти к заводу "Заветы Ильича" и где находится дыра в заборе.
      Довольный Максим поблагодарил дядю Стрекозова и побежал к себе.
      – Счастливец, - подумал Стрекозов. - Вырастет, сможет прочитать "Билла Штоффа" в полном объеме. А мы должны мучиться, переживать и работать в поте лица, не зная даже, чем наш роман закончится.
      Стрекозов вздохнул и пошел домой придумывать очередную главу.

      Как ни обидно, но в туалете человек проводит значительную часть своей жизни, особенно если туалет совмещен с ванной. Может быть поэтому, а может по причине совсем уж неведомой, все знакомые Дамкина и Стрекозова тщательно приукрашали двери этих заведений какими-нибудь значительными табличками, откуда только не снятыми.
      У Карамелькина на туалете висела внушительная табличка: "Комиссия по контактам с общественнымм организациями", у Бронштейна - "Амбулатория", у Сократова - грустная "Не влезай - убьет!" и чуть ниже - "Посторонним вход воспрещен".
      У литераторов Дамкина и Стрекозова раньше висела очень оптимистичная "Проверено, мин нет!", но потом они ее сняли и повесили попроще "Кабинет". Эту табличку Стрекозов украл в одной из редакций и сначала хотел подарить редактору Однодневному.
      В самом сортире висели два ящика. На одном было написано "Для Стрекозова", и в нем лежали свежие стихи Дамкина, а в другом - с точностью наоборот. Стихи стоили друг друга, и редкий листок бумаги выходил обратно из этого "Кабинета". Но зато такая цензура всегда пропускала сквозь свое сито только действительно талантливые произведения!
      Секретарша литераторов Света вышла из уборной со стопкой мятых листов в руках.
      – Это просто возмутительно! - сказала она Дамкину и Стрекозову.
      – Э! - воскликнул Дамкин. - Там же написано "Для Дамкина" и "Для Стрекозова"! Остальным читать нельзя! Следует пользоваться туалетной бумагой!
      – Как будто у вас есть туалетная бумага!
      – Бумаги у нас нет, - флегматично согласился Стрекозов. - Поскольку нет денег на бумагу...
      – Бумаги нет, но это не повод, чтобы читать этот маразм! - Дамкин отобрал у секретарши листы. - Надо было просто использовать по назначению!
      – Но это же пошлость!
      – Где? - Дамкин взглянул на верхний листок и прочитал:
 
– Секретарша по имени Света
На кровати лежит не одета,
Ах, какая красивая эта
Обнаженная девушка Света!
 
      – Или вот это, - воскликнула секретарша литераторов, помахав потрепанной салфеткой:
 
– В джинсах пепельного цвета
Рассекает вечность Света.
Сотни роз дарил я Свете!
Жаль, она теперь в декрете...
 
      – Разве это пошлость? - удивился Дамкин. - Это сама жизнь.
      – По-моему, очень вдохновенное и красивое четверостишие, - согласился Стрекозов.
      – Как вы можете так жить? Вместо того, чтобы писать разные неприличности, искали бы лучше работу! У вас нет денег даже на хлеб.
      – Что поделать, временные трудности, - Стрекозов потянулся за бубликом, который принесла секретарша. - Как-нибудь переживем.
      – Я знаю, как вы переживете, - сказала Света. - Будете сидеть и ничего не делать, пока кто-нибудь пожрать не принесет.
      – Вот что значит выдержка! - поддержал Свету Дамкин.
      – Тунеядство, а не выдержка! - возмутилась секретарша. - Если у вас нет денег, пошли бы мешки грузить на вокзале.
      – Как только мы пойдем грузить мешки, мы тут же станем пролетариатом и перестанем писать, - отверг это предложение Дамкин. - А настоящие литераторы должны быть деклассированным элементом и жить только на то, что заработают своим ремеслом.
      – Нет, так дальше жить с вами нельзя!
      – Да брось ты, Светка, что случилось? Тебе с нами плохо?
      – В общем-то, мне было с вами очень весело, - признала Света. - Но всему хорошему на свете приходит конец... Я вас бросаю...
      – Света, - оторопел Дамкин, - А как же Шнобелевская премия, белый "Мерседес", поездка в Париж? Как же мы без тебя погуляем по Елисеевским магазинам?
      – Я уже не верю в это, Дамкин, - сердито отрезала Света.
      – А зря, надо верить! - доверительно сказал Стрекозов. - Не переживай, все будет очень хорошо и даже еще лучше. Надо только немного потерпеть.
      – Нет, ребята, - Света достала зеркальце с помадой и начала красить и без того яркие губки. - Я ухожу.
      – Насовсем? - Дамкин сел, чтобы не упасть. - И больше никогда...
      – Ну, почему же никогда! Я буду иногда с вами встречаться, или вы будете ходить к нам в гости.
      – К кому это "к нам"?
      – Ко мне и моему мужу. Через неделю я выхожу замуж.
      Литераторы молча уставились на свою секретаршу, как великие немые комики Великого Немого кино. Прошла тягостная минута...
      – Ты что, с дуба рухнула?
      – Нет, не рухнула! И не с дуба! - обиделась Света.
      – Ты только не обижайся, - попросил Дамкин. - Этим летом с секретаршами прямо проблемы... У редактора Однодневного секретарша Люся без разрешения улетела на Сахалин и прямо под венец. Стихийное бедствие какое-то!
      – Слушай, я что-то ничего не понимаю! Какой еще замуж? - никак не мог осознать Стрекозов. - Какой еще муж, кроме меня или Дамкина?
      – Муж необыкновенный! - сказала Света жизнерадостно. - Красивый, мужественный, добрый, богатый! Он тоже литератор. Я еле-еле отпросилась у него с вами попрощаться...
      – Ладно бы ты выходила замуж за прокурора. Что у нас в доме, литераторов не хватает!
      – Так это же хороший, признанный литератор! У него скоро роман выходит. На производственную тему, но очень интересный!
      – И кто он такой?
      – Его фамилия Торчков, - Света опустила глаза.
      – Что?! - у Дамкина и Стрекозова на два дюйма отвисли челюсти. Могли бы отвиснуть и на три, но больше не получалось. - В своем ли ты уме? Это же самый большой урод, с которым мы сталкивались! Да мы вот сейчас возьмем вилку, да без ножа его зарежем!
      Дамкин обессиленно сполз с дивана, ничто уже не держало его в этой жизни. Стрекозов охватил голову руками и завопил:
      – Торчков!
      – Да, - повторила Света.
      – И ты будешь носить фамилию Торчкова, - прошептал Стрекозов, закатывая глаза и делая вид, что теряет сознание.
      Дамкин всхлипнул. Стенающий Стрекозов повалился на Дамкина, и вместе они упали на пол.
      – Да ладно вам, не переживайте, - Света тоже шмыгнула носом, а потом неожиданно улыбнулась. - Я пошутила!
      – Пошутила? - воскликнули литераторы, и лица их тут же просветлели. Какие мрачные у тебя шуточки! Да от таких шуток можно очнуться в морге. Разрыв селезенки получить!
      – Слушай, Дамкин, - предположил Стрекозов. - А что бы ты сказал, если бы очнулся в морге? Представляешь, горы обнаженных трупов...
      – Ну... - задумался Дамкин. - Я бы подумал, что попал на нудистский пляж... Светочка, а что это ты так шутишь ни с того, ни с сего?
      – Ага! Я секретарша у литераторов, которые ничего не пишут, только пиво пьют! Мне даже стыдно становится...
      – Это мы-то ничего не пишем? Да ты что? А это ты видела?!
      Друзья бросились бегать по комнате с возгласами: "Где же она? Ты куда ее положил? Я видел ее недавно здесь!"
      Наконец поиски увенчались успехом. В руках у Дамкина оказалась папка с толстой рукописью.
      – Вот, смотри какой толстый роман! Это "Последние похождения Билла Штоффа" - третья, заключительная часть нашей эпопеи! Мы с Дамкиным уже три дня не разгибаясь работаем, в поте лица, как негры в Южной Родезии, а тут приходишь ты и собираешься замуж за какого-то идиота! Вот, смотри! Как только ты его перепечатаешь, роман можно будет носить по редакциям!
      – Как? - удивлялась Света, листая исписанные корявым почерком страницы. - И когда вы успели?
      – Недавно был творческий подъем, - скромно потупились литераторы.
      – Дамкин, ты самое светлое пятно в моей жизни! - выдохнула Света.
      – А я, значит, твое самое темное? - обиженно спросил Стрекозов.
      – Ой, мальчики! Не смотря на то, что вы такие поросята, как же я вас все-таки люблю! - вскричала Света и бросилась обнимать авторов "Билла Штоффа".

      На следующий день Света принесла четыре перепечатанных под копирку экземпляра романа. Она была в полном восторге.
      – Потрясающе веселая книжка! Очень, очень здорово! Лучше, чем в первых двух частях.
      – Еще бы! - гордо ответил Дамкин. - Мастерство...
      – Литераторы! А вы, действительно, можете когда-нибудь получить Нобелевскую премию по литературе?
      – По литературе? - переспросил Стрекозов. - Конечно, получим. А если у учредителей Нобелевской премии совсем крыша поедет, то и по химии тоже!
      – Вы все смеетесь! А роман, действительно, получился классный! Какие там главы! Обалдеть! Особенно глава, в которой Билл Штофф помирился с Костлявым Джеком, и они вместе ограбили почтовый дилижанс, а потом скрывались от разозленного шерифа в каньоне Ужасных Видений, варили борщ из кактусов и читали мешки с письмами. Это просто умора! Я не могла печатать! Во мне даже каждая запятая вызывала смех!
      – Очень хорошо, что тебе понравилось. Чувствуется хороший вкус, похвалил девушку Стрекозов.
      – Слушайте, а почему Билл Штофф в конце погибает? Я так плакала... Вы его потом воскресите, как Шерлока Холмса?
      – Зачем? - пожал плечами Дамкин. - Это окончание книги.
      – Но еще столько можно понаписать! Например, через пару недель кто-то опять ограбит банк Толстого Сэма, и окажется, что это снова Черный Билл!
      – Любая тема хороша до тех пор, пока она не изжила себя, - заметил Дамкин.
      – Как говорят японцы, - добавил Стрекозов, - хорошего должно быть мало.
      – Как жалко!
      – Каждый уважающий себя литератор должен написать трилогию, наставительно произнес Дамкин. - На третьей книжке о Билле Штоффе мы и остановимся!
      – "Билл Штофф" так всем полюбился, многие знают его близко к тексту. А вы его взяли и убили! Это просто нечестно!
      – Пусть читают и перечитывают. Кроме последней главы он везде живой.
      – Все равно, нельзя так поступать с любимым героем! - продолжала отстаивать свою точку зрения секретарша. - Это живодерство какое-то!
      – Стрекозов, ты - живодер! - воскликнул Дамкин, похлопав соавтора по плечу.
      – Ты тоже, - отозвался соавтор.
      – Я думала, что этот роман будет вечен... - печально молвила Света.
      – Что поделать, вечность не для нас, - философски молвил Дамкин. Наша жизнь, как короткая повесть, в которой хватает места только для обломов...
      – А что же будет потом?
      – Потом? - Стрекозов улыбнулся. - Потом будет другой роман. Не о Билле Штоффе. Главное, чтобы он был лучше...

      Вдумчиво внимательный читатель конечно помнит, что художник Бронштейн работал сторожем на кладбище. Интересное место - кладбище. Ходишь меж надгробий и сами собой навеваются мысли о Вечности и о своем месте в этой Вечности. "Все там будем", - заметил мудрец и не ошибся, хотя и не сказал ничего нового.
      В те дни, когда на кладбище никого не хоронят, там еще лучше, чем во все остальные дни недели.
      В десять часов утра Дамкин и Стрекозов вошли через готические ворота из темно-красного кирпича на кладбище и пошли мимо могилок к сторожке Бронштейна. На некоторых могилках красовались огромные венки, на других стояли скромные засохшие букетики. По мере продвижения литераторов места захоронения попадались все более бедные и заброшенные. Создавалось впечатление, что даже после смерти есть перспективные, "нужные" покойники, а есть "неудачники". Когда выпадало время, художник Бронштейн ухаживал за могилками "неудачников", выдергивал траву и красил невысокие заборчики. Он знал наизусть все фамилии, означенные на надгробиях, и все эпитафии.
      Литераторам нравилась лужайка на самом краю кладбища в тени кирпичной стены, отделяющей кладбище от всего остального мира. Почему-то на этой лужайке никого не хоронили. Может, какой-нибудь богач-долгожитель купил себе заранее это место и берег до своей долгожданной смерти. А может, под тонким слоем почвы лежали залежи гранита, не дающие выкопать приличную яму. Этого литераторы не знали. Но лужайка была очень уютной, зеленела весенней травкой и ярко цвела одуванчиками. И когда соавторы не заставали художника дома, они устраивались на травке, чтобы потворить в тишине на лоне природы. На кладбище хорошо писалось, почти как в деревне у деда Пахома.
      Соавторы прошли мимо заброшенных могилок и по неприметной тропинке углубились в заросли кустарника. Тут-то, под вековым вязом, и находилась мастерская Бронштейна.
      Это было помещение складского типа, возле которого стоял десяток ящиков с пустыми бутылками. Хотя сторожка Бронштейна не была приемным пунктом стеклотары, эти ящики оказались здесь не случайно. Каждый вечер за кладбищенскими стенами собирались местные алкоголики. Вместо того, чтобы их гонять, как это сделал бы любой другой сторож (а для чего еще на кладбище нужны сторожа?), у Бронштейна существовала с пьяницами договоренность о мирном сосуществовании. Бронштейн их не выгонял, а алкоголики со своей стороны не шумели и всю пустую посуду сносили в его ящики. На сданные бутылки художник покупал акварель и кисти.
      Еще издалека литераторы услышали, что в сторожке кто-то старательно стучит по барабаном, постоянно сбиваясь с ритма. По мере приближения соавторов к жилью Бронштейна, грохот был слышен все сильнее.
      – Похоже, "Левый рейс" вернулся, - предположил Стрекозов.
      – Бедный Бронштейн, - посочувствовал Дамкин. - Опять у него в сторожке будет бардак!
      В одном из запыленных окошек маячила мечтательная физиономия Бронштейна, который задумчиво стоял перед полотном картины и время от времени большой кистью притрагивался к своему произведению, делал шаг назад и то одобрительно кивал головой, то отрицательно ею покачивал. В момент творчества художника лучше было не отвлекать. Литераторы не стали стучать в окно, хотя Стрекозову было страшно интересно, над какой картиной сейчас работает Бронштейн. Художник мог рисовать что угодно - от слона до таракана, от подъемного крана до пепельницы.
      В небольшой комнатке, которая служила художнику прихожей, литераторы обнаружили басиста рок-группы "Левый рейс". Он сидел в одних красных сатиновых трусах за ударной установкой и подбирал какой-то медленный ритм. Стуча в бочку ногой, музыкант изредка ударял палочками по какому-нибудь из барабанов, все остальное время размахивая в стороны руками, словно разминая мышцы.
      – Здравствуй, Витя! - молвил Дамкин.
      – О! Привет, литераторы! - отозвался басист.
      – Ты что, переквалифицируешься в ударники? - поинтересовался Стрекозов, пожимая руку рокера.
      – Почему переквалифицируюсь? Я - мультиинструменталист, - важно сообщил басист. - Я на чем угодно могу играть!
      – Слова-то какие! - восхитился Стрекозов. - Мульти кто?
      – Ого! - воскликнул Дамкин восхищенно.
      За спиной у басиста Вити висела еще неизвестная литераторам картина Бронштейна, узнаваемая по его манере письма: художник никогда не жалел для своих друзей самых ярких красок. Картина изображала легендарную рок-группу "Левый рейс" в виде четырехглавого дракона. Из одного жирного туловища, облаченного в потертые и залатанные джинсы с торчащими из карманов бутылками, росли четыре головы музыкантов. Бронштейн с присущим ему мастерством сумел передать простодушие и душевность бородатого басиста Вити, настороженность и умный вид очкастого ударника Игоря, загадочность и внушительную задумчивость Паши, который очень любил играть на саксофоне, кларнете, флейте и пивной банке, заполненной рисом, а также абсолютный, вселенский пофигизм гитариста Олега. У Олега в зубах была зажата его излюбленная папироса "Беломора". В руках это четырехголовое чудовище держало огромную двенадцатиструнную гитару, изображая на ней когтистыми пальцами самый классный аккорд ми-минор.
      – Крутота!!! - зачарованно произнесли литераторы, разинув рты.
      – Дык! - важно поддакнул Витя, сияя от счастья, как будто это он нарисовал этого монстра.
      Наконец, литераторы оторвались от созерцания красочного полотна и, пройдя мимо скопления пустых бутылок, начиная от простеньких пивных и кончая двумя пузатыми бутылками из-под "Наполеона", плюхнулись на надувные матрасы, которых в сторожке Бронштейна было штук пять. На них обычно спали гости, а сам художник спал на полуразвалившемся облезлом диванчике без ножек, который когда-то нашел на свалке его друг доктор Сачков.
      – Рано вы сегодня встали, однако, - молвил Витя, снова ухватившись за барабанные палочки.
      – Кто рано встает, тому даже мент нальет, - кротко молвил Дамкин. Давно Бронштейн рисует?
      – Часа полтора...
      – Значит, скоро освободится.
      Когда приходило вдохновение, Бронштейн рисовал быстро. Если картину нельзя написать за два часа, говорил он, то о ней вообще лучше забыть!
      – А вы давно вернулись? - поинтересовался Стрекозов.
      – Вчера, - Витя пробежался палочками по барабанам, стараясь не пропустить ни одного и ударить даже по самому маленькому.
      Дамкин зажмурился и поковырял пальцем в ухе. Ударник из мультиинструменталиста Вити был, откровенно говоря, хреновый. На бас-гитаре и на контрабасе Витя, действительно, играл замечательно, а вот во всем остальном подкачал. Он же был и солистом "Левого рейса". Одновременно играть на басу и вести вокальную партию у него обычно получалось плохо, Витя постоянно сбивался, за что остальные музыканты его ругали и по нехорошему обзывали. Кроме этого, басист имел плохую память и постоянно забывал слова. "Левый рейс" спасался тем, что на концертах перед Витей ставили небольшой пюпитр, на который клали листы бумаги с отпечатанными на машинке текстами песен.
      – Как там в Крыму, не холодно?
      – Нет, в Крыму - кайф! Смотри, как я загорел! - Витя обнажил задницу и продемонстрировал литераторам разницу между загорелым телом и белым местом. - А вы наши телеграммы получили?
      – Получили. Но я так и не понял, неужели вам было жалко купить для меня пару ящиков апельсинов? Можно подумать, что вы там мало зарабатывали.
      – Да ну! Мы зарабатывали, как слоны на ярмарке! Деньги так и сыпались в шляпу нашего гитариста. По два концерта в день играли!
      – И чего же вы оттуда уехали? К вам вроде Дюша собирался...
      – Он нас и увез, - ответил музыкант. - Дюша теперь у нас технический руководитель. Продюсер, как на диком, капиталистическом Западе. Он нас на одну бесплатную студию подписал, с завтрашнего дня будем новый альбом записывать.
      – Что ты говоришь! Неужели мы наконец-то дождемся вашего альбома! И как он будет называться?
      – "Без дураков", - с дурацкой улыбкой ответил басист. - Мы, кстати, будем играть со Шлезинским. Достали меня эти уроды, постоянно шпуняют за то, что я слов не помню! Пусть теперь Шлезинского достают!
      – Это круто! - оценил Дамкин. - "Левый рейс" и Шлезинский, на мой взгляд, легко затмят "Битлз" и "Роллинг Стоунз" вместе взятые. А где эти уроды, которые тебя так достали?
      – Сегодня у них утренняя пробежка. Решили за пивом сбегать.
      – А ты что же не побежал?
      – У меня сегодня утренняя гимнастика, - сказал Витя, помахивая палочками. - Пока Игоря нет, я на ударной установке разминаюсь!
      В подтверждение своих слов он со зловещим выражением лица опять прошелся по всем барабанам. Оба литератора схватились за свои уши.
      – Видал!
      – Старик, может хватит долбить по барабанам, в ушах даже заложило! вяло запротестовал Стрекозов.
      – Это еще что! - снова почему-то обрадовался басист. - Вы еще не слышали наш новый саунд. Мы в Крыму такие классные штучки прикупили! Слыхали про такой украинский народный инструмент - сопилку?
      – Она сопит? - спросил Дамкин.
      – Нет, это типа флейты! Блин, у нас теперь такой драйв! Приходите в субботу в Дом Культуры имени Москалева, у нас концерт будет. Мы там под ВИА косим!
      Слово "ВИА" Витя произнес с непередаваемой брезгливостью, словно наступил босой ногой на отвратительную каракатицу.
      – Хорошо, почему бы не сходить.
      – Да, а вы стихов новых не принесли? Мы на ваши тексты таких крутых песен понаписали! Полный улет! В Гурзуфе все девчонки рыдали и вешались на шею нашему гитаристу.
      – Мы же не знали, что вы уже вернулись, - сказал Стрекозов. - В следующий раз непременно захватим.
      – У нас было классное стихотворение о слоне в зоопарке, мы его отдали на растерзание Шлезинскому, - сообщил Дамкин. - Он вам споет. Крутой хит получился!
      Скрипнула деревянная дверь, и к литераторам вышел одетый в халат художник Бронштейн, весь перепачканный красками.
      – Привет! - засветился он улыбкой при виде друзей.
      – Как новая картина?
      – Шедевр, - скромно оценил Бронштейн.
      – Он мой портрет рисовал, - сказал Витя. - Бронштейн, покажи им!
      Через небольшой пыльный коридорчик соавторы прошли в мастерскую художника. Басист на картине стоял на сцене с бас-гитарой. Его вдохновенно небритое лицо как бы говорило: "Любите меня, каков я есть, потому что я очень хорош!"
      Почти всю свою жизнь Бронштейн проводил за мольбертом, поэтому его мастерская была заставлена свернутыми рулонами картин, И хотя художник часто продавал свои работы и раздаривал своим знакомым, картин все равно было очень много, почти как в Третьяковской галерее.
      Работы художника брали охотно. Даже у редактора Однодневного висели две картины художника, он все хотел их выкинуть, но жена редактора считала, что через двадцать лет эти полотна можно будет продать за баснословную цену.
      (Заметим в скобках, практичная женщина почти не ошиблась. Когда в 1999 году к Однодневным залезли воры, они украли именно картины Бронштейна вместо импортного видеомагнитофона!)
      – А вот еще одна из последних работ, - показал Бронштейн. - Я ее вчера написал. Называется "Расстрел очереди в сберегательную кассу на улице Авиамоторная".
      Соавторы изумленно разглядывали картину.
      – Какой натурализм, - наконец вымолвил Стрекозов.
      – Слушай, Бронштейн! - вспомнил Дамкин. - Мы же пришли к тебе с определенным делом!
      – Действительно! - подхватил Стрекозов. - Очень важное дело! Недавно мы закончили третью часть "Билла Штоффа"!
      – Да ну! Наконец-то! Почитать дадите?
      – Ясное дело, - Дамкин достал из сумки пухлую рукопись. - Только надо не просто прочитать, а нарисовать к роману классные рисунки.
      – Это можно! - Бронштейн бережно принял толстую папку. - Давненько я не рисовал тушью...
      – И главное - побольше рисунков! - потребовал Дамкин. - Тогда можно будет считать "Билла Штоффа" законченным и предложить в какое-нибудь издательство.
      – Лучше всего на Западе, чтобы получить в валюте, - мечтательно произнес Стрекозов.
      – Кстати, ты как на счет того, чтобы съездить в Крым? Видал, какой басист загорелый?
      – Да, он показывал свою разницу.
      – Так поехали?
      – А кто будет за кладбищем присматривать? - спросил обязательный Бронштейн.
      – Да Господи! Попроси своего друга, этого доктора Сачкова. Он для тебя что угодно сделает.
      – Он не только для меня, он для кого угодно что угодно сделает, сказал Бронштейн. - Он - классный парень.
      – Если б он еще не притаскивал к нам домой всякую фигню с улицы, был бы вообще ангелом! - согласился Стрекозов.
      – Я вам еще не говорил, - художник посмотрел по сторонам, как бы высматривая иностранного шпиона, после чего шепотом сообщил:
      – Тут недавно Сачков меня заменял, так потом рассказывал, что в мое отсутствие сюда зашли три бандита, все в кожаных куртках, с цепями, в черных очках, из мафиозного клана "Лысые слоны"... Уругвайская мафия...
      – Да ты что! - радостно вскричал Дамкин, не обращая внимания на шепот Бронштейна. - Опять денег предложили? Кого на этот раз надо убить?
      – Тише, тише! - взмолился художник, снова оглядываясь. - На этот раз они снова предложили мне кучу денег, если я буду закапывать на кладбище трупы неугодных им людей... Они их будут убирать, а здесь втихаря закапывать...
      – И ты не согласился?
      – Во-первых, меня при этом не было, был доктор Сачков. Во-вторых, он от моего имени отказался и послал их куда подальше.
      – А они?
      – Как сказал Сачков, в таком случае они меня пристрелят...
      – Тем более тебе пора свалить в Гурзуф, - невозмутимо заметил Дамкин, не поверивший рассказу Сачкова, который так напугал доверчивого художника Бронштейна. - Ты главное, Бронштейн, не переживай за свой трудовой долг. Если тебя пристукнут, мы сами устроимся на это кладбище и тоже никого без справки закапывать не будем. Враг не пройдет! Это тебя устроит?
      – Ладно, - при мысли о том, что его дни сочтены, художник тяжело вздохнул. - Мне бы только успеть вашего "Билла Штоффа" проиллюстрировать...
      Другой на месте Бронштейна постоянно рассказывал бы страшные истории об оживших мертвецах, пугающих прохожих, о шабашах ведьм, вызывающих своего хозяина Сатану, о некрофилах, выкапывающих трупы для любовных утех... Но Бронштейн не только не использовал такую великолепную возможность повеселиться, но еще и верил ужасным рассказам своих приятелей, один из которых - доктор Сачков - пугал доверчивого художника с неизменным удовольствием.
      – Бронштейн, да ладно тебе! - взмолился Дамкин, глядя на печального друга. - Ты же умный человек! Как ты можешь этому Сачкову верить? Он же алкаш!
      – Надо доверять людям, - ответил добрый художник. - Сачков меня никогда не обманывал.
      – Да? И ты нам это говоришь? - подскочил Дамкин. - А помнишь, как он пропил бас-гитару "Левого рейса"? За двадцать рублей отдал ее какому-то барыге из ансамбля "Разноцветы", а всем рассказывал, что это воры украли! А Витя потом эту гитару по телевизору видел!
      – Только по телевизору он ее и видел, - подтвердил Стрекозов.
      – И их же кларнет он обменял на бутылку самогона, - клеймил Дамкин. Вокально-инструментальный ансамбль "Орбита" теперь использует этот кларнет! Большая сволочь этот Сачков!
      – Да, Сачков оступался в своей жизни и не раз, - согласился Бронштейн. - Но он каждый раз признавал, что поступил неправильно, и ему было стыдно.
      – Я тоже могу перестрелять из пулемета полсотни человек, а потом мне будет стыдно, - сказал Дамкин. - По-твоему, это оправдание?
      – У тебя нет пулемета, - заметил Стрекозов.
      – Это только слова, - ответил Бронштейн. - А я говорю о том, что человек испытывает в своей душе на самом деле...
      Стрекозов похлопал художника по плечу.
      – Ладно, Бронштейн, нам пора. Приходи к нам сегодня в гости, мы еще на эту тему поговорим.
      – А когда же я буду рисовать для вас иллюстрации?
      – Ты прав. Тогда не приходи.
      Соавторы попрощались с художником, оставив его читать новый роман, и двинули на выход.
      Витя, закончив свою "утреннюю гимнастику", собирал по комнате пустые бутылки и сносил их в ящики, стоявшие на улице.
      – Мы скоро едем на юг, - сообщил Дамкин музыканту. - Осталось всего ничего: найти деньги на билеты.
      – Мы тоже еще раз поедем. Вот запишем новый альбом, пока есть такая возможность, и сразу двинем. Так что, если окажетесь в Гурзуфе раньше, можете запросто договориться в каком-нибудь санатории о наших гастролях.
      – Мы туда отдыхать едем, а не по санаториям бегать, - ответил Дамкин.
      – А баб где снимать? - фыркнул басист. - Кстати, я тут вспомнил один занимательный случай. Входим мы во Фрунзенское. Мы с Олегом на гитарах поигрываем, Игорек по бонгам постукивает, у Паши сакс на шее болтается... Душевно так идем... Тут около нас начинает бегать стайка ребятишек. Радостные такие пацанята, прыгают, в ладоши хлопают! Мы сначала никак не могли понять, что происходит, чего им надо? И вдруг один из них выбегает вперед и кричит во весь голос: "Смотрите! Бременские музыканты! Они вернулись! Я же говорил, что они обязательно вернутся!"
      Басист добродушно улыбнулся.
      – Блин, до чего приятно, когда тебя любят дети! - сказал он. - И это уже не в первый раз.
      – Дети - они такие, - пожал плечами Стрекозов. - Можно надеть мотоциклетный шлем, написать на нем "СССР", и в тебе сразу признают космонавта. То ли дело мы, литераторы! Нас, мастеров пера, узнать не так просто... И это при нашем-то профиле!
      Дамкин продемонстрировал профиль.
      – Ладно, - сказал Стрекозов. - Нам пора. Передавай привет остальным, когда вернутся.
      – Оставайтесь, - предложил басист. - Сейчас ребята с пивом придут, посидим, пообщаемся...
      – Мы бы с удовольствием, да дел много. Надо деньги искать на Крым, по редакциям бегать, гонорары выбивать.
      – А этому доктору Сачкову, если он появится, дай бас-гитарой по голове! Из-за его дурацких историй Бронштейн весь испереживался!
      – Договорились.
      Соавторы душевно простились с музыкантом и покинули гостеприимное кладбище.

      – Добрый день, Максим Максимович, - поздоровался Стрекозов с папой пионера Максима Иванова, встретив его в подъезде.
      – Добрый день, - печально ответил Иванов-старший.
      – Что-нибудь случилось? - спросил участливо литератор.
      Иванов грустно посмотрел на своего собеседника.
      – Ох, и не говорите! Вчера у нас на заводе такое ЧП случилось, что можно и партбилета лишиться! Несуны совсем уже обнаглели! Уперли через дыру в заборе два револьверных станка, за которые было уплачено валютой!
      – Да, обидно, - согласился Стрекозов. - И куда только сторож смотрел?
      – В сторону другой дыры. Там, кроме этих станков, в другом месте были доски свалены, их в основном и воровали. И кому только понадобились эти чертовы станки! - Максим Максимович горестно поправил очки. - Три года стояли у нас во дворе и никому не были нужны, и тут какой-то негодяй их украл! И ведь самое обидное, что использовать эти станки для своих целей он не сможет, уж очень они специфичные, разве только в металлолом сдать...
      – Воруют у нас, что верно, то верно, - посочувствовал Стрекозов. - Еще классики русской литературы это заметили, когда у Достоевского в трактире кошелек украли.
      – Да ладно, не будем больше об этом, - вздохнул Максим Максимович. Жена моя, кстати, передавала вам большое спасибо за утюг, очень была рада.
      – Да не за что, Максим Максимович.
      – Слушайте, Стрекозов, я краем уха слышал от нашего дворника Сидора, что якобы вас уволили с работы... В общем-то Сидор известный врун, но я не из любопытства интересуюсь.
      – Да, действительно, такой факт имел место в нашей биографии. А что? спросил Стрекозов.
      – Я в общем-то хотел предложить вам с Дамкиным работу. Корреспондентами в заводской малотиражке.
      – Туда трудно устроиться, - сказал Стрекозов. - Мы однажды уже работали в такой газете, там большой блат нужен...
      – Работали? Значит, знакомы со всей нашей спецификой? - не на шутку обрадовался Иванов-старший. - Выговор там через газету объявить, заклеймить несунов, алкоголиков, тезисы очередного съезда перечислить...
      – Нет никаких проблем, - согласился Стрекозов, живо улыбаясь. - Это же наш хлеб. Кого пожурить, а кого похвалить...
      – А ленинский принцип партийности знаете?
      – Ясное дело! Лучше самого Ленина знаем! И не один принцип, а целых четыре!
      – Вот и отлично! Нам на заводе как раз два корреспондента нужны! А на счет блата не волнуйтесь. Я ведь, простите, и есть директор этого машино-строительного завода "Заветы Ильича".
      – Что вы говорите! А мы как раз на этом заводе однажды интервью брали у начальника цеха. Он под машину попал, легко отделался, ни единой царапины не получил. Интересный был материал!
      – Так что вы подумайте...
      – Я посовещаюсь с Дамкиным, и если он не против, мы к вам зайдем.
      – Непременно! Жена вам будет так рада! Если честно, мы всегда думали, что вы пьяницы и хулиганы, а вы оказались симпатичными интеллигентными людьми.
      – Спасибо...
      – И Максим о вас хорошо отзывается!
      – Максим - тоже молодец, - похвалил Стрекозов. - Тимуровец.
      От его похвалы Максим Максимович прямо-таки расцвел.
      Стрекозов простился с обрадованным директором Ивановым и, почесав в затылке, подумал, рад будет Дамкин новой работе, или ему так понравилось ничего не делать, что он откажется? Очень уж не любил этот Дамкин работать. Да и кто любит?..

      Владимир Ильич шел по московским улицам и ничего не узнавал. За каких-то семьдесят лет Советской власти все так изменилось! И, надо сказать, не в лучшую сторону. Куда делись Арбатские переулки, в которых так хорошо было уходить от хвоста! На их месте теперь катят машины по Калининскому мимо уродливых домов-книг... Как изменилась Тверская, на которой у большевиков было три конспиративных квартиры! Где Никольская, на которой жила знакомая модисточка... Нет, решительно, ничего Ленин не узнавал!
      И что самое странное, никто не собирался узнавать самого Владимира Ильича. Люди спешили по своим делам, стояли в очередях, а на Ленина не обращали никакого внимания.
      "Ничего не понимаю, - подумал Владимир Ильич. - Ведь на каждом червонце мой портрет, а меня не узнают... За что боролись?"
      Около кинотеатра "Художественный" рядом с большим рюкзаком стоял литератор Дамкин, которого Владимир Ильич сразу узнал. Совсем недавно ему попался в "Юности" рассказ этого литератора, антисоветчинкой, скажем прямо, попахивающий рассказ, но написанный живо. Ленин тогда еще подумал:
      "Талант, глыба, но неужели он ничего не знает о моем принципе партийности..."
      Там же, в "Юности", была и фотография Дамкина.
      – Здгавствуйте, товагищ Дамкин, - поздоровался Ильич, картавя по старой конспиративной привычке.
      – Здравствуйте, товарищ Ленин, - весело откликнулся литератор.
      – Как! Вы меня узнали?
      – Ну, кто же вас не знает! Нам же зарплату червонцами выдают!
      – А вот на улицах меня никто не пгизнает, - пожаловался Владимир Ильич.
      – Мало, наверно, народ червонцев получает, вот и не желает признавать. А кроме того, народец-то у нас недоверчивый, - пояснил Дамкин. - Увидел Ленина и не поверил, что это самый настоящий Ленин. У нас на улицах даже Хазанова бы не узнали. Да что там Хазанов! Меня, и то не всегда узнают!
      – А, ну, тогда дгугое дело! - успокоился вождь пролетариата. - А я-то уж было подумал, забыл народ про духовные ценности, потерял ориентиры...
      – Нет, наш народ не такой! - убежденно молвил Дамкин, оглядываясь по сторонам.
      – Точно не такой! - воскликнул Владимир Ильич. - Слушай, Дамкин, а не попить ли нам по этому поводу пивка?
      – Да у меня денег нет, - Дамкин вывернул карманы, действительно, оказавшиеся пустыми.
      – Это не пгоблема, - хлопнул его по плечу Владимир Ильич. - Деньги есть у меня!
      – Не проблема, - кивнул Дамкин. - Зато проблема - пива найти. В этой Совдепии все не как у людей. Пол-Москвы надо обегать, прежде чем найдешь пивка. А найдешь - так очередь надо часа на два отстоять!
      – Часа на два? - поразился Ленин. - А у нас в Кремле свободно!
      – Дык то в Кремле!
      – Пойдем в Кремль, - предложил Ленин. - Там и выпьем.
      – Не пустят меня в Кремль, - сказал Дамкин, взглянув на свои драные джинсы.
      – Да-а, - протянул Ильич, критически оглядывая прикид Дамкина. Пожалуй, что и не пустят.
      – Ну, и фиг с ними! - беспечно сказал Дамкин.
      – Тебе-то фиг, а мне выпить не с кем!
      – Что ж, в Кремле народу что ли мало?
      – Да народу-то хватает. Но хочется с кем-нибудь интеллигентным пообщаться.
      – Увы, - развел руками литератор. - Знать не судьба.
      – Ну, прощай, Дамкин, - печально молвил Ильич.
      – Счастливо, товарищ Ленин.
      Уныло глядя в землю, товарищ Ленин ушел в Кремль пить пиво в одиночестве.
      А литератор Дамкин наклонился и поправил рюкзак, на что тот отозвался бутылочным звоном.
      "Звенит, - подумал довольный Дамкин, которому пришлось обегать пол-Москвы и плодотворно провести два часа в очереди. - "Жигулевское"! Двадцать штук!"
      Литератор Дамкин ждал литератора Стрекозова, который отправился искать воблу.