Расставшись с директором, соавторы сходили в отдел кадров, получили пропуска со своими фотографиями трехлетней давности, сытно и дешево пообедали в столовой, а потом решили проветриться и пройтись по заводским цехам.
      – Как же быть с отпуском? - задумчиво молвил Дамкин.
      – Выпустим пару классных номеров газеты, - ответил неунывающий Стрекозов, - и снова попросимся в отпуск.
      – Фиг отпустит.
      – Смотря как выпустим... А не отпустит, сделаем вид, что заболели гриппом, сядем на бюллетень и свалим в Крым на пару недель.
      – Это мысль, - оживился Дамкин.
      Огромный черный волкодав, лежавший возле входа в литейный цех, при приближении соавторов поднял лобастую голову и принюхался. Уловив незнакомые запахи, кобель злобно зарычал, обнажив страшные желтые клыки.
      – Ого! Собака Баскервилей, - пробормотал Дамкин, опасливо косясь на волкодава. - Сейчас как цапнет за задницу! В этот цех мы не пойдем.
      Друзья на цыпочках прошли мимо страшной собаки и направились во фрезерный цех.
      В огромном цеху стояли десятки станков, вокруг которых суетились рабочие. Из-под резцов летела стружка, сварщики весело разбрасывали искры своими аппаратами, над головами литераторов пронеслась кабина крана. Друзья двинулись по проходу. Механизмы скрежетали, жужжали, рычали. Дамкин притормозил около сверлильного станка. Высокий рабочий в грязной спецовке и защитных очках крутил колесо, сверло опускалось на деталь и резво вгрызалось в металлическую поверхность.
      Стрекозов понаблюдал за токарем на револьверном станке, вокруг которого собрались другие рабочие. Одну за другой токарь вытачивал медные рюмки, сопровождаемые комментариями работников цеха, которые сводились к восторженным матерным выражениям.
      Закончив очередную партию рюмок, токарь раздал их нетерпеливо ждущим рабочим. Стрекозов под шумок тоже ухватил одну и пошел показывать ее Дамкину.
      Возле огромного, переполненного деталями деревянного ящика с трафаретной надписью "БРАК" сидели на скамейке двое работяг, смоля дымные папиросы.
      – Надо бы пообщаться с рабочими нашего завода, - заметил Дамкин, положив рюмку Стрекозова в карман, и направился к курильщикам. Стрекозов, опасливо оглядываясь по сторонам, чтобы какая-нибудь деталь, отлетев от станка, не заехала по голове, пошел вслед за соавтором.
      Дамкин умел общаться с народом.
      – Привет, мужики! Как жизнь?
      – Ну-у... - протянули мужики, давая понять, что, мол, иди-ка ты, Дамкин, куда подальше...
      – Мы новые корреспонденты вашей газеты!
      – А-а... - сказали мужики, всем своим видом показывая, что отсылают Дамкина туда же.
      – Как она у вас называется? - спросил Дамкин, доставая "Беломор" и протягивая новым знакомым.
      – Кто?
      – Ну, ваша заводская газета? Мы только что от директора, забыли у него уточнить.
      – Хрен ее знает, как она называется, - пожали плечами мужики, угощаясь папиросами Дамкина.
      – Вы тут давно работаете?
      – Да с утра...
      Разговор явно не клеился. Дамкин скомкал пустую пачку и выбросил ее в ящик с браком.
      – Хорошо тут у вас...
      – До зарплаты еще целая неделя, - возразил один из рабочих.
      Стрекозов присел на скамейку. Он никогда не любил общаться с рабочим классом и пытался выдумать, что бы такое сказать.
      – Какого хрена вы в цеху делаете, если вы из газеты? - спросил у него усатый работяга, грязными руками поднося ко рту папиросу и выпуская густой вонючий дым.
      – Нам надо взять интервью у передовиков производства, - ответил Стрекозов. - Хочешь, у тебя возьмем?
      – Сейчас как дам балкой по башке, будет тебе интервью, - сообщил усатый работяга, впрочем, без всякой угрозы.
      – Ну, прямо так и по башке, - молвил Дамкин. - На хрен ты нам нужен со своим интервью и своей балкой!
      – Вам надо у Таранькина интервью взять, - сказал второй рабочий. - У него все берут, он у нас передовичок.
      – И Брачачиус тоже, - добавил усатый.
      – А вы не передовики?
      – На фиг нужно!
      – Классная фамилия Брачачиус, - заметил Стрекозов. - Запомни, Дамкин. Напишем потом, что на заводе многонациональный коллектив. А как ваши фамилии?
      – Тебе зачем? - подозрительно прищурился усатый.
      – Можно написать: по словам такого-то и такого-то, Таранькин и Брачачиус хорошие работники, их уважают в коллективе...
      – Колька, ты слышал? Чтобы я Таранькина зауважал! - возмутился усатый. - Да я ему лучше балкой по башке дам, вот и будет ему от меня почет и уважение!
      – Мужики, - сказал Стрекозов, - я бы на вашем месте вызвал этого Таранькина на социалистическое соревнование.
      – Становись на мое место, - предложил Колька, - и вызывай. А я пока с дуба не рухнул.
      Дамкин пришел на выручку соавтору.
      – Нам директор сегодня сказал по секрету, что первому, кто бросит вызов передовикам, он премию даст.
      – Правда, что ли? - оживились рабочие. - Сколько?
      – Сколько, он не уточнял, - подхватил идею Стрекозов. - Но, я думаю, не меньше двухсот.
      – Блин! - прониклись мужики. - Мы бросим вызов! Только никому больше не говорите о премии!
      – Заметано! Мы о вас статью напишем, что, мол, решили задвинуть передовиков и самим стать еще более передовыми!
      Стрекозов записал в блокнот две фамилии - Столыпин и Шартарамов.
      – Тебе налить? - спросил усатый Столыпин Стрекозова, доставая из-под скамейки початую бутылку "Пшеничной" и медные рюмки.
      – А не застукают? - опасливо огляделся литератор.
      – У нас после обеда не стукают, - сообщил Колька. - После обеда у нас все водку пьянствуют.
      – Тогда и Дамкину налей! Он тоже недавно пообедал.
      Литераторы выпили с рабочими за знакомство и, пожелав успехов в трудовых начинаниях, отправились на выход.
      Поглядев вслед Дамкину и Стрекозову, Столыпин достал из ящика с браком новую бутылку и сказал Шартарамову:
      – Свои ребята!
      Соавторы вышли на свежий воздух. Дамкин вдохнул полной грудью.
      – Пойдем, отчитается перед Ивановым. Для первого трудового дня мы и так много наработали. Завтра наваяем ему статью о передовиках и социалистическом соревновании!
      Литераторы снова поднялись на второй этаж, Дамкин опять постучал пальцем по табличке "ДИРЕКТОР" и толкнул дверь. Секретарши на месте не было, лишь сиротливо гудела электрическая пишущая машинка. Стрекозов подошел к ней и щелкнул выключателем.
      Дамкин нажал кнопку на селекторе и сказал:
      – Максим Максимович, к вам тут сотрудники вашей заводской газеты Дамкин и Стрекозов...
      – Пусть войдут, - отозвался селектор грустным голосом.
      Литераторы вошли в кабинет. Максим Максимович сидел, облокотившись на стол, подперев щеку рукой и задумчиво рисуя каракули в своем перекидном календаре.
      При виде литераторов физиономия директора расплылась в улыбке, глазки заблестели.
      – А-а! Дамкин! Стрекозов! Где вы бродите? Я вас жду!
      – А мы на заводе были, с рабочими разговаривали...
      – Хороший у меня завод?
      – Потянет.
      – Люди мной довольны?
      – Еще бы! Люди полны трудовым героизмом. Особенно после обеда.
      – За это надо выпить, - неожиданно заявил директор, доставая из ящика початую бутылку "Пшеничной" и три медные рюмочки. - За трудовой героизм если не выпить, вся работа насмарку!
      – Это точно, - не растерялся Дамкин, присаживаясь.
      Вскоре водка была разлита. Закусывали финской колбасой с болгарскими помидорчиками.
      – А что, секретарша вам не помогает? - поинтересовался Стрекозов, глядя, как Максим Максимович кромсает тупым ножом батон колбасы. - Колбаски нарезать... Хлебушка...
      Максим Максимович помрачнел.
      – Нет, понимаешь ли, у нас с Машей взаимопонимания... Я к ней со всей душой, а она ко мне никакого внимания!
      – В каком смысле? - не понял Дамкин.
      – Я ей и цветы, то да се, а она ни в какую. Упертая баба.
      – Так увольте ее, возьмите другую. Разве проблема?
      – Не-ет, не скажи, Дамкин. Маша мне больше всех нравится! - директор задумчиво разлил водку по рюмочкам.
      Собутыльники выпили, директор занюхал помидорчиком. Дамкин и Стрекозов зажевали бутербродами.
      – А вы ей стихи напишите, - посоветовал Дамкин. - Стрекозов всегда девушкам стихи пишет. Как только чего-нибудь не получается, Стрекозов бац! и стихотворение! Девушки так и падают в его объятия. Правда, Стрекозов?
      – Ну...
      – Я не пишу стихов, - возразил директор. - Мне по должности не положено...
      – А мы зачем? - поинтересовался Дамкин. - Не зря же нам зарплату будут платить? Хотите, мы для вас прямо сейчас сочиним целую поэму?
      – И Машенька меня после этого полюбит?
      – Не сразу, конечно, но через некоторое время, выучив наизусть ваши стихи о глубоком и пламенном чувстве, которое охватило вас неожиданно при ее появлении... Она созреет. Потом надо, конечно, ее в ресторан сводить... Духи подарить...
      – Духи дарил! - вспомнил Иванов-старший.
      – Мало! - возразил Дамкин. - Наливай, Стрекозов, сейчас будем писать любовное письмо Машеньке. Напишем, как для себя!
      – Спасибо, ребята! - расчувствовался Максим Максимович.
      Бутылка кончилась. Директор достал из шкафа еще одну, на этот раз с коньяком. Дамкин дописал стихотворение и передал Стрекозову. Тот взял красный карандаш и прошелся по написанному, перечеркав некоторые строки и переписав полностью пару строф.
      Затем, Дамкин сбегал в приемную и на машинке отпечатал любовное послание. После чего Стрекозов встал и с выражением его прочел вслух.
      Максим Максимович повеселел. Он молодцевато прошелся по кабинету. Потом, в свою очередь, прочитал вслух послание для секретарши.
      – Очень хорошо! С вами не пропадешь! - директор пожал соавторам руки. - Лучше, чем у Пушкина...
      – До Пушкина нам далеко, - пользуясь случаем, ввернул Дамкин. - Пушкин всю жизнь ездил по своим имениям, отдыхал. Не жизнь, можно сказать, а один непрерывный отпуск! А мы даже свой маленький отпуск не сможем отгулять! Так хотелось съездить на юг! Там так хорошо пишутся стихи!
      – Какие проблемы? - удивленно развел руками Иванов-старший. - Берешь вот такой лист бумаги, только чистый. Ставишь вот сюда дату. И пишешь заявление об отпуске. Умеете писать заявление?
      – Так ведь газета...
      – Да хрен с ней, с газетой! Целый год не выходила, неужто месяц не подождет? Тем более, что сейчас лето, корректора нет, а без ошибок вы писать, как я понял, не умеете.
      Литераторы быстро написали два заявления.
      Максим Максимович размашисто подписал, подмигнул и достал из ящика стола еще одну маленькую бутылку водки, которую в простонародье именуют "мерзавчиком".
      – Еще по рюмочке?
      – Нет! Нам еще в отдел кадров заявления относить, - заметил Дамкин. А то рабочий день кончится...
      – Э! - встрепенулся директор. - Мы же еще не отметили ваш прием на работу! А не отметить прием на работу, это все равно, что пустить все дело насмарку!
      – Это точно, - вздыхая, согласились литераторы и вновь сели к столу.
      Через час, оставив в отделе кадров свои заявления на отпуск, литераторы возвращались на троллейбусе домой. Первый рабочий день на заводе "Заветы Ильича" был благополучно закончен.

      Дамкин, склонившись над исписанным листом, задумался и начал грызть шариковую ручку.
      – А здесь можно вставить такое слово "импозантный". Хорошее слово, правда? - сказал Стрекозов, заглянув в рукопись из-за плеча соавтора.
      – Нет, - хмуро возразил Дамкин. - Такое слово я вставлять не буду.
      – Почему?
      – Потом скажут: Дамкин выучил новое слово и теперь везде его вставляет!

      На улице было слякотно, шел отвратительный мелкий дождь, но Дамкин нашел в себе силы и поехал к какой-то своей подруге.
      Стрекозов, по-быстрому соорудив на кухне три бутерброда с вареной колбасой и налив большую чашку чая, развалился на диване и начал читать интервью с собой и Дамкиным в газете "Наша смена", которую его соавтор принес накануне. Дамкин сказал, что в общем и целом интервью ничего, хотя Бамбуков и допустил некоторые неточности.
      – Ну, ни фига ж себе неточности! - ворчал литератор, откусывая от бутерброда. - С каких это пор я родился в Саратове, живу в Наро-Фоминске, работаю журналистом и люблю писателя Юлиана Семенова? О, Господи! Откуда этот Бамбуков выдумал, что у нас на двоих с Дамкиным написано всего тридцать рассказов? Да только у меня одного их написано не менее двухсот!
      Запивая чаем мудрые мысли из интервью, Стрекозов тем не менее согласился с Бамбуковым, что да, их проза - это серьезная литература, а сами они - хорошие, умные люди и талантливые литераторы.
      Отложив статью, Стрекозов задумчиво поскреб небритый подбородок и выглянул в окно. Там все также заунывно лил дождь. Литератор передернулся.
      – Слава труду, что мы уезжаем на юг, - произнес он вслух. - Так, а что нам надо с собой взять? Составлю-ка я списочек...
      Он присел к столу и на печатной машинке начал отстукивать список необходимых вещей. Список получился объемным - листов на пять.
      – Дамкину столько не поднять, - прикинул Стрекозов и, взяв красный карандаш, принялся вычеркивать то, без чего вполне можно было обойтись.
      – Возьмем два маленьких одеяла и все, - решил он в результате. Полезная вещь одеяло! Ночью под ним можно спать, днем на нем можно загорать. А больше ничего и не нужно. Зачем таскать тяжелые вещи?
      Литератор скомкал список и бросил в урну для бумаг.
      – Завтра купим билеты, - помечталось ему, - и на юга! Красота!
      Нет, что бы ни говорили, а жизнь прекрасна! Бамбуков обещал познакомить их с издателем, и, вполне возможно, тот согласится выпустить их книжку хотя бы небольшим тиражом. Может быть, благодаря стараниям Зинаиды и ее ненаглядного Джека Фондброкера, выйдет "Билл Штофф" в Америке. Работу они тоже нашли, более того, удачно договорились, что сначала съездят в Крым, а только потом начнут свою литературную деятельность в заводской малотиражке.
      А как классно в Крыму! В Гурзуфе они встретятся с "Левым рейсом" и Шлезинским, которые теперь играют вместе. Там же будет Дюша, про которого литераторы недавно написали несколько рассказов. Приедет Гиви Шевелидзе с его неиссякаемыми запасами цинандали, ркацители, киндзмараули...
      На юге сейчас хорошо, а здесь за окном весь день идет дождь.
      Стрекозов подумал, что время бежит, годы идут, жизнь таким образом проходит, а он так и не сделал ничего значительного, за что ему при жизни могли бы поставить мраморный памятник.
      Литератор вздохнул и стал прибираться в комнате, закидывая ненужные вещи в самые темные и непроходимые места.
      Раздался пронзительный звонок в дверь.
      – Это Дамкин! - сообразил Стрекозов и пошел открывать.
      За дверью стояли двое в форме. Первым был майор танковых войск, усатый, коротко стриженный, упитанный, насквозь промокший офицер с недовольным выражением лица, а вторым - милиционер Хибабулин, улыбающийся во всю ширину рта.
      – Здорово, - сказал Хибабулин, узнав Стрекозова.
      – Что, в городе маневры? - невозмутимо спросил литератор, глядя на перекошенное лицо майора.
      – Гражданин Дамкин?
      – Почему "гражданин"? Разве Дамкин нарушил какие-нибудь советские законы?
      – Попрошу не острить! - рявкнул майор. - Это переходит уже всяческие границы! Я нахожу ваше поведение просто возмутительным!
      Майор потеснил Стрекозова и зашел в прихожую.
      Вслед за ним вошел милиционер Хибабулин, который снял фуражку, стряхнул с нее на пол капли дождя и заметил:
      – Надо вам здесь гвоздь вбить, а то фуражку повесить некуда...
      Хотя майор и приблизился к Стрекозову, но говорить, вернее кричать, стал еще громче.
      – Вам это безобразие скоро выйдет боком! Молчать! Здесь вам не тут! майор своим животом впихнул Стрекозова в комнату. - Гражданин Дамкин! Вы почему не явились по повестке в военкомат?
      – По какой повестке?
      – Ты мне здесь не умничай!
      Стрекозов задумался. Где же ему еще оставалось умничать, как не у себя дома? Ибо дом Дамкина он привык считать своим.
      – Гражданин Дамкин!
      – Но я вообще-то не совсем Дамкин...
      – Ты мне здесь не придуривайся! Ишь, под дурика закосил!
      – Простите, а с кем я вообще разговариваю? - опомнился литератор.
      – Моя фамилия - майор Горнов! Вам было уже послано целых три повестки! - майор, видимо, еще не решил, как следует общаться с Дамкиным, на "ты" или на "вы", поэтому менял обращение. - Вы уклоняетесь от вашего почетного долга перед Родиной, перед Отчизной! Она вскормила и вспоила вас с кровью матери! А вы скрываетесь от нее, как партизан в тамбовских лесах!
      – Ничего я не скрываюсь! - возразил Стрекозов.
      – Поздно! - майор Горнов злорадно закрутил пшеничный ус. - В прокуратуре на вас уже заведено уголовное дело!
      – Пока не заведено, - лениво заметил Хибабулин, сняв грязные сапоги и начав перематывать портянки. - Но это быстро делается...
      – Гражданин Дамкин! Вы почему не пришли в военкомат по повестке? снова заорал майор. - Мы тебе уже три раза посылали! Ты что думаешь, стране больше некуда девать бумагу?
      – Пардон, - наконец опомнился Стрекозов. - Во-первых, я никуда не уклонялся от долга перед Родиной. Тут какая-то ошибка, поскольку я работаю на заводе "Заветы Ильича" и у меня имеется бронь. Во-вторых, повестку вашу в глаза не видел. Мы газет не выписываем и давно уже в почтовый ящик не заглядываем.
      – Как можно не заглядывать в ящик? - удивился майор. - А вдруг там повестка из военкомата?
      Сраженный этим доводом, Стрекозов замолчал.
      – А еще одну повестку мы через вашего соседа передавали! Я посылал солдата, он отдал повестку некоему... - майор заглянул в листок, - Сидору Дворникову...
      – О! Значит, это он уклоняется от вашего почетного долга! - вскричал Стрекозов. - С него и спрашивайте. И вообще, с соседом мы не общаемся, мы ему деньги должны...
      – Молчать! Четыре повестки посланы, а ты еще не в армии! И я, майор Горнов, как последний ефрейтор, должен ходить под дождем и таких уродов, как ты, собирать... А мог бы уже дома сидеть и чай пить!
      – Ничего не понимаю, - сознался Стрекозов. - А если я совсем не тот, за кого вы меня принимаете?
      Майор Горнов сел к столу и положил на колени тяжелый планшет с документами.
      – Это нас не касается, - заявил он. - Завтра ты должен явиться в военкомат в шесть часов утра. И чтоб вам не тут!
      – В шесть часов утра? Это физически невозможно. У меня срочное редакционное задание. И вообще, в ближайший месяц я занят. Мы едем в Крым. У нас уже билеты куплены!
      – Ага, так я и знал, что ты злостный уклонист! - воскликнул Горнов, в душе похвалив себя за сметливость. - Для этой цели я и прихватил товарища Хибабулина.
      – Я! - вскочил милиционер, услышав знакомую фамилию.
      – Арестовать этого негодяя и препроводить в военкомат. Переночует там, а завтра в строй! Ать-два!
      – Есть! - козырнул Хибабулин, снова надевая фуражку.
      Дверь открылась, и вошел Дамкин.
      – Стрекозов, почему у тебя дверь открыта? Что здесь происходит?
      – Вот, забираем вашего Дамкина в армию, - сказал майор, заполняя бланк.
      – Какого еще Дамкина?
      – Вот этого! - майор Горнов указал пальцем на Стрекозова. Стрекозов показал майору язык.
      – Позвольте, товарищ капитан! - Дамкин бросил сумку на пол и разулся. - Здесь какая-то ошибка. Дамкин - это я.
      – Документы ваши попрошу на стол, быстро! - рявкнул майор Горнов, не на шутку осерчав от того, что его понизили в должности.
      Стрекозов отыскал на книжной полке свой замусоленный паспорт.
      – Стрекозов... Ага! - возрадовался майор, проверив по списку. - Ты-то мне как раз и нужен! Я тебя уже полгода разыскиваю!
      – Быть такого не может, - сказал Стрекозов. - Я же не в Москве прописан.
      – А тебя и ищут не в Москве! Сам полковник Панибратов тебя ищет! Прописан, понимаешь, в одном месте, живешь в другом, а военкомат об этом и слыхом не слыхивал! Тоже собирайся, пойдешь с Дамкиным!
      – Позвольте! - воскликнул Дамкин. - А по какому праву вы меня забираете? У меня бронь от завода "Заветы Ильича"...
      – Какая такая бронь? Вас должны были призвать еще несколько лет назад!
      – Вот тогда и надо было призывать, - сказал Стрекозов.
      – И призвали бы! Вы бы давно уже в сапогах ходили, но в военкомате случился пожар, и ненароком сгорел несгораемый шкаф с делами призывников. Пока все восстанавливали, прошло несколько лет. Но когда ваше дело еще лежало в этом сейфе, брони у вас никакой не было, я это точно помню!
      – Его никак нельзя брать в армию, - заступился Стрекозов за соавтора. - Он потомственный импотент.
      – Потомственных импотентов не бывает, - нравоучительно сказал майор Горнов. - Иначе, как бы отец Дамкина родил его на свет?
      – А его мать родила. От соседа. И, кроме того, Дамкин гулял в детстве по стройке, неосторожно оступился, упал, и прямо этим делом на арматуру. С тех пор о любви он пишет только стихи...
      Дамкин насупился, смотря куда-то в сторону.
      – Медицинская комиссия проверит, - махнул рукой майор. - Что надо, отрежут, что не надо, пришьют, и готово. Годен!
      – Собирайтесь, - сказал милиционер Хибабулин, зевая.
      – Слушай, - спросил его Стрекозов, - а почему это за призывниками целый майор ходит? Я всегда думал, что это должен быть солдат с ружьем или, на худой конец, сержант.
      – А у них в военкомате недобор, - отозвался Хибабулин. - Сам полковник Панибратов вызвал майора, сильно кричал, говорил, что если не выполнят план по набору, то майору одну звездочку заменят на четыре!
      – Разве четыре звездочки хуже одной?
      – Конечно хуже, - кивнул милиционер, - для четырех надо в четыре раза больше дырок в погонах сверлить.
      – В армии вас и этому научат! - вставил майор.
      – Стрекозову тоже в армию нельзя! - тихо сказал Дамкин, словно все это время он искал этот довод.
      – Это еще почему? - майор Горнов засунул бумаги в планшет и застегнул его на замок.
      – Во-первых, у него плоскостопие, - стал защищать друга Дамкин. - Ему для прохождения воинской службы собаку-поводыря нужно. А собаку, как известно, надо мясом кормить, а с мясом в стране напряженно. Так что лучше всего оставить Стрекозова в покое, выгоднее будет. Во-вторых, этот Стрекозов - полный идиот. Он вам всю армию морально разложит!
      – Случаями морального разложения занимается политотдел того полка, куда вас пошлют служить! Что вы встали, как вкопанные? - майор угрожающе уставился на соавторов. - Мне что, пистолет достать, чтобы вы начали собираться?
      Стрекозов погрузил в сумку два одеяла, которые он приготовил на юг, и сказал:
      – Нам, собственно, и собирать-то нечего...
      – Тогда шагом марш! - скомандовал Горнов.
      – Может, еще и с песней? - съязвил Дамкин, стараясь не поддаваться унынию.
      Литераторов вывели на лестницу. Дамкин захлопнул дверь и повесил записку:
      "Никого нет, все ушли на фронт. Это не шутка!"
      Из соседней квартиры выглянула злорадная физиономия дворника Сидора.
      – Ага! Забрали, наконец-то, негодяев!
      – А ваша фамилия как, гражданин? - строго спросил майор.
      Сидор ответил что-то маловразумительное и скрылся за дверью. Майор проверил по списку и разочарованно покачал головой. Сидора в списке не было.
      – Вперед! - и Горнов, показывая пример, резво зашагал вниз по заплеванной лестнице.
      Тяжко вздыхая и глядя друг на друга печальными глазами великомученников, Дамкин и Стрекозов вышли из родного подъезда под усилившийся дождь.
      – Ублюдки! - в сердцах бросил Дамкин.
      Нет, Дамкин не имел в виду майора Горнова или милиционера Хибабулина как таковых, ибо понимал, что они хоть и недалекие, но люди тоже подневольные.
      Просто, когда на улице пасмурно и дождь идет несколько дней подряд, да к тому же тебя забривают в армию, ничего не остается, как сквозь зубы процедить:
      – Ублюдки!