Однажды утром Стрекозов проснулся грустный-грустный. Против своего обыкновения, он долго лежал в постели, не обращая внимания на Дамкина, который деловито варил кофе и орал с кухни, что Стрекозову пора вставать. И лишь когда кофе был сварен, Стрекозов соизволил встать, приплелся на кухню и сел перед налитой Дамкиным чашечкой, грустно повесив голову.
      – Знаешь, Дамкин, - сказал он тоскливо ничего не подозревающему Дамкину. - Мне сегодня приснился сон.
      – Мне каждую ночь снятся такие боевики, - поддержал тему Дамкин. - Я даже думаю, не написать ли нам по этому поводу рассказ?
      – А я видел во сне девушку...
      – Ох, а девушек в моих снах видимо-невидимо! - Дамкин с удовольствием подхватил свою любимую тему. - Каких только нет, и блондинки, и брюнетки, и даже одна негритяночка!
      – Оставь свои шутки, - поморщился Стрекозов. - Это серьезно. Я видел во сне девушку, с которой я познакомился в прошлом году в Гурзуфе. Но там я не обратил на нее особого внимания, а сегодня во сне увидел ее и понял, что жить без нее я больше не могу.
      – В каком это смысле? - Дамкин вопросительно поднял брови.
      – Я влюблен, - сказал Стрекозов, и Дамкин понял, что его друг заболел.
      – И чего делать теперь? - обеспокоенно спросил Дамкин.
      – Не знаю, - безнадежно сказал Стрекозов. - Где ее теперь искать? Я, наверно, утоплюсь.
      – Стрекозов! - закричал Дамкин, который как моль вился вокруг Стрекозова. - Перестань так шутить! Это тебе не письма Карамелькину писать!
      – Я не шучу, - вздохнул Стрекозов и ушел в комнату. Дамкин посмотрел на нетронутую чашку кофе и понял: не шутит. Он лихорадочно схватил телефон и начал звонить друзьям.
      – Бронштейн! Со Стрекозовым беда! Срочно приезжай!
      – Алле! Сократова! Нету? Ну и черт с ним!
      – Алле! Зинаида! Приезжай, Стрекозову очень худо!
      Дамкин бросил телефон и забегал по кухне. Раздался громкий звонок в дверь. "Бронштейн! - подумал Дамкин, бросаясь открывать. - Надо же, как оперативно приехал! Настоящий друг!"
      Но это был не Бронштейн. В дверях стоял с улыбкой от уха до уха радостный и загорелый Гиви Шевелидзе. В одной руке Гиви держал огромный арбуз, в другой - не менее огромный бурдюк с вином.
      – Гомар джопа, батоно Дамкин! - воскликнул грузин. - Принимай гостя с солнечного Кавказа!
      – Гиви Иванович! - возрадовался литератор. - Мне вас сам Бог послал.
      – Да? - сказал Гиви, передавая арбуз Дамкину и снимая освободившейся рукой аэродромоподобную кепку. - За это надо выпить, дорогой!
      – Некогда пить! - отчаянно вскричал Дамкин. - Стрекозов топиться собрался!
      – Зачем, слушай?
      – Из-за женщины!
      – Из-за женщины можно, - справедливо рассудил мудрый грузин и прошел в комнату.
      Стрекозов лежал на диване и бездумно смотрел в потолок. У него был такой вид, словно он уже перенесся в иной мир, ибо в этом мире его уже ничего не держало.
      – Гомар джопа, - сказал Гиви Иванович, садясь рядом на стул. Здравствуй, дорогой.
      – Здравствуйте, - печально молвил заболевший литератор.
      – Рассказывай. Как зовут, где живет? Сейчас поедем, завернем в ковер, положим на коня и увезем к нам на Кавказ, там никакая милиция не найдет!
      – Он не знает, где она живет! - закричал Дамкин и уронил арбуз. Арбуз с треском разлетелся по комнате.
      – Как не знает?
      – Не знаю, - печально подтвердил Стрекозов и отвернулся к стене.
      – Он с ней в Гурзуфе познакомился, а сегодня во сне увидел и понял, что жить без нее не может! Утопится, как пить дать, утопится! Уж я его знаю!
      – Вай, вай, - застонал потрясенный Гиви в унисон со звонком в дверь.
      Пришли художник Бронштейн, Зинаида и доктор Сачков.
      – Что с ним?! - закричала с порога Зина.
      – Болен, совсем болен, - задумчиво протянул Гиви. - Надо думать, что с ним теперь делать. Но думать можно по-нормальному только за стаканом хорошего вина, слушай! И такое вино есть! Батоно Дамкин, неси стаканы. Дорогая, - обратился он к Зине. - Мы тут арбуз уронили, подмети, пожалуйста. Генацвале, садись!
      Через минуту друзья сидели за столом перед налитыми стаканами. Гиви, суровый и гордый, как горный орел, встал, держа на вытянутой руке стакан.
      – Я хочу выпить за то, чтобы мы - собравшиеся здесь друзья нашего друга Стрекозова - нашли какой-нибудь выход из создавшегося положения!
      – Стрекозов, - спросил доктор Сачков. - Я там тебе подарок принес покрышку от КАМАЗа. Может пригодится?
      Сачков часто приносил своим друзьям подарки, найденные им на улице в состоянии опьянения, а в таком состоянии он был почти всегда. На кухне у литераторов стояла настоящая жестяная урна в виде пингвина. На балконе валялся канализационный люк, который ни Дамкин, ни Стрекозов не могли поднять, чтобы выкинуть. В шкафу лежал кусок водопроводной трубы (по утрам в него дудел Дамкин), в ванной под умывальником валялись мотки колючей проволоки и прочие "подарки" доктора, которые литераторы еще не успели выбросить.
      Был ли Сачков доктором и была ли его фамилия Сачков, никто точно не знал. Но художник Бронштейн считал его отличным парнем и своим большим другом. Еще бы! В мастерской у Бронштейна стояла подаренная ему доктором гипсовая статуя девушки с веслом.
      Стрекозов перевернулся на диване, встал и спросил:
      – Гиви Иванович! У вас деньги есть?
      – Что за вопрос, слушай! - смущенно сказал профессиональный грузин.
      – Одолжите двадцать рублей.
      – Зачем тебе двадцать рублей? - подозрительно поинтересовался Дамкин.
      – Куплю билет на поезд и поеду в Гурзуф, где я был влюблен и был счастлив. Заплыву далеко-далеко в море, вспомню в последний раз ее милый образ и утоплюсь!
      – А! - заорал горестно Дамкин. - И это в то время, когда у нас с ним не дописан новый гениальный роман!
      – Стрекозов, - ласково спросила Зинаида, - может тебе просто девочку надо? У нас около "Космоса" есть недурные, для тебя я бы договорилась бесплатно...
      – Нет! - вскричал Гиви. - Батоно Стрекозов! Поехали к нам в Грузию! У меня в Тбилиси такая дэвушка есть, м! пальчики оближешь! Сам хотел жениться, но для друга...
      – Перестаньте издеваться! - рассердился Стрекозов. - Дайте двадцать рублей, или я зайцем поеду! Сказал "утоплюсь", значит утоплюсь!
      – Да-а, - протянул Гиви, вынимая деньги. - Совсем болен!
      – Не позволяйте ему ехать в Гурзуф! - воскликнула Зинаида. - Утопится ведь, сердешный!
      – Бэсполэзно, - отрубил Гиви. - Такая любовь не лечится.
      Дамкин согласно кивнул.
      – Стрекозов упрямый, хуже ишака, - подтвердил он. - Ну, прям как я.
      – Тогда, - решительно сказала Зина, - я вместе с ним поеду, всю дорогу буду его уговаривать не топиться!
      – Вай! - сказал Гиви. - Мы, пожалуй, тоже поедем. Один голос уговаривает - это хорошо, а пять - еще в пять раз лучше чем.
      – Поедем, - пошутил напоследок Дамкин. - Заодно и позагораем. Стрекозов, плавки не забудь!
      Они тут же поехали на Курский вокзал. Предприимчивый Гиви за десять минут достал билеты до Симферополя.
      – Знакомый начальник вокзала, - скромно пояснил он друзьям. - Жаль, рельсы прямо до Гурзуфа не проложили, он бы и до Гурзуфа достал.
      – Привет, - раздалось за спиной у литераторов.
      Литераторы обернулись и обнаружили басиста и ударника рок-группы "Левый рейс". Ударник, поблескивая очками, кушал мороженое.
      – Привет, - сказал Дамкин. - Вы-то здесь какими судьбами?
      – В Гурзуф едем.
      – Как, и вы тоже?
      – Да, только билетов не можем достать.
      К литераторам подошел вспотевший Гиви.
      – Не отставать, слушай! Поезд сейчас поедет. Давай живо в вагон!
      Поезд тронулся. Из окна вагона Дамкин долго махал оставшимся на перроне рокерам. Стрекозов все также уныло смотрел перед собой.
      Зина достала из сумки курицу, картошку в мундире, соленые огурчики.
      – На вокзале купила, - пояснила она в ответ на вопросительный взгляд Дамкина. - Садитесь к столу.
      Доктор, художник Бронштейн и Дамкин придвинулись, но Гиви Шевелидзе сказал:
      – Слушай, я узнавал у проводника, здесь есть ресторан. Пойдем, я угощаю!
      – Я не буду есть, - заявил Стрекозов и полез на верхнюю полку.
      – А я поем, - сказал Дамкин, у которого аппетит не пропадал ни при каких обстоятельствах. - Пошли.
      Бронштейн и доктор кивнули. Зина обиженно поджала губы и, завернув курицу в бумагу, убрала ее в сумку.
      – Мы скоро, Стрекозов. Не скучай.
      Стрекозов не ответил. Его взгляд был уставлен в стакан с подстаканником "Москва - город-герой".
      Гиви повел своих спутников в ресторан, и они просидели там до самого вечера. Когда они вернулись, Стрекозов все также отрешенно лежал лицом к стене.
      – Стрекозов, - сказал Дамкин, слегка навеселе после выпитой бутылки коньяка. - Мы тебе коньячку принесли. И черной икорочки...
      – Не трогай его, - шепотом попросила Зина. - Плохо ему. Пусть спит.
      – Это мне плохо! - заорал Дамкин. - Роман не дописан, а этот гад топиться собрался! Коньяк не пьет! Икру не жрет! И вообще, меня тошнит.
      И Дамкин убежал в туалет. В купе заглянул Гиви, который с доктором и художником пошел играть с проводником в преферанс.
      – Ну как он?
      – Спит, - ответила Зина, заботливо укрывая сопящего Стрекозова одеялом.
      – Вай, вай, - простонал Гиви. - Горе-то какое!
      Прошла ночь. Рано утром поезд прибыл в Симферополь. На привокзальной площади Гиви нанял целый микроавтобус, который через час привез их в Гурзуф. О, Гурзуф, излюбленное место отдыха литераторов, музыкантов, художников, хиппи, панков и, к сожалению, военных, которые отгрохали себе огромный санаторий, отхватив значительный (и самый красивый!) кусок городка, в котором располагался еще дореволюционный парк с замечательными статуями, фонтанами, вековечными деревьями...
      Друзья спустились к морю. Заплатив деловитым старушкам по десять копеек за вход на пляж, подошли к теплому голубому морю, которое какой-то древний юморист с черным юмором назвал Черным.
      – Ну чего, Стрекозов, не передумал? - спросил Дамкин, с надеждой глядя на соавтора.
      – Нет, - сказал Стрекозов.
      – Ну и топись! И без тебя роман допишу. Еще гениальнее будет!
      Стрекозов медленно разделся и, забыв про плавки, в семейных трусах пошел в воду. Нырнув, он немного проплыл под водой, вынырнул и брассом двинулся к буйкам, где и решил утонуть, чтоб не пугать отдыхающих.
      Вдруг возле самых буйков он заметил девушку, которая то скрывалась под водой, то поднималась снова на поверхность - девушка явно тонула. На свою жизнь литератору было наплевать, но как тонет невинный человек, он не мог спокойно смотреть. Стрекозов нырнул, подхватил девушку и, не взирая на ее сопротивление, потащил к берегу. Внезапно девушка перестала сопротивляться, и литератор вдруг обнаружил, что это та самая девушка из его сна.
      – Вы! - воскликнул он.
      – Я! - радостно ответила девушка. - А это вы?
      – Я! - засмеялся от счастья Стрекозов.
      – А я поняла, - говорила девушка, - что не могу без вас жить и приехала сюда, чтобы утопиться на том самом месте, где мы познакомились!
      – И я, - говорил Стрекозов, - тоже решил утопиться!
      Он вынес девушку на руках из воды. Удивленные Дамкин, Бронштейн и Зинаида с доктором обступили мокрую пару влюбленных.
      – Она? - спросил мудрый Гиви, единственный из всех не потерявший дар речи.
      – Она! - сказал гордый и счастливый Стрекозов.
      – Я знал, что так получится, - кивнул Гиви Шевелидзе. - Где здесь ближайший ресторан?
      – На горе, - сказал Дамкин и дотронулся рукой до Стрекозова. - Вы что же, теперь поженитесь?
      – А как же! - ответили хором девушка и Стрекозов.
      – А-а-а! - в ужасе закричал Дамкин и побежал к морю топиться...
      Друзья бросились его ловить.

      – Ну, как тебе наша версия женитьбы Стрекозова? - спросили литераторы у художника Бронштейна, когда тот прочитал новый рассказ.
      Бронштейн сидел задумчивый.
      – Да, - вымолвил он наконец. - Какая любовь! Я бы так, наверно, не смог.
      – Не каждому дано! - сказал гордый Стрекозов, допивая бутылку пива.
      – И слава Богу! - Дамкин открыл еще одну бутылку. - А то бы я точно утопился.
      – Да, - еще раз повторил Иван. - Любовь!

      – А есть еще один анекдот, - заливая растворимый кофе кипятком, сказал задумчивый Сократов. - Пограничник на границе обнаружил поперек вспаханной полосы следы двух нарушителей. Вызванный им старшина почесал под фуражкой, осмотрел следы и догадался: "Это прошли два еврея!". "Как вы узнали, товарищ старшина?" - удивился пограничник. "Я их видел".
      Шлезинский от смеха пролил кофе на стол. Еврейские анекдоты всегда действовали на него, как призыв к намазу на мусульманина. Дамкин и Стрекозов сидели с каменными физиономиями.
      – Не смешно, - сказал наконец Дамкин, когда Шлезинский отсмеялся.
      – Тоже мне эксперт! Смешно, не смешно. Придумай лучше! - обиделся Сократов.
      – Запросто! - пообещал Дамкин и задумался. - Сейчас Стрекозов тебе такой анекдотец расскажет...
      – Пограничник, - оживился Стрекозов, - обнаружил следы. Вызвал старшину и говорит ему: "Здесь прошли два еврея". Старшина почесал фуражку и удивился: "С чего это ты взял?". "Я их видел!". "А чего же ты не стрелял?". "Товарищ старшина, так они к нам шли!".
      Шлезинский уронил чашку, упал сам и покатывался от смеха минут пять.
      – Или вот, - сказал Дамкин, выйдя из состояния раздумья. - Два еврея на границе обнаружили следы пограничника. "Следы! - сказал один. Старшина, наверное". "Да, похоже, - вздохнул второй. - А потом во всем будут обвинять евреев!"...
      Шлезинский, как пульверизатор, опплевал всю стенку и опять упал со стула, чуть не разбив чашку, корчась от смеха и дрыгая ногами.
      – Абсолютно не смешно, - заявил Сократов высокомерно. - Я бы придумал этот анекдот так. Еврей встречает пограничника на границе, тьфу! Вернее, пограничник встречает еврея на границе. "Стой, стрелять буду! - кричит пограничник. - Говори пароль!" "Пушка!" - отвечает еврей. "А, проходите, товарищ старшина!".
      На этот раз Шлезинский молчал.
      – Ну, как? - спросил Сократов. - Неужели не смешно?
      – Как же я этих евреев ненавижу! - процедил Шлезинский.
      – Не смешно, что ли?
      – Грустно. Кругом одни евреи. Уже и на границу пробрались. Кого надо пускают, а кого нет - не выпустят.
      – А еще есть жидо-массонский заговор, - намекнул Стрекозов, наталкивая Шлезинского на любимую тему.
      – Все вокруг продано! Жиды уже купили все, что можно. А Россию продали!
      – Ах! Оставьте политику! - сморщился Сократов. - Заколебали уже. Давайте еще парочку свежих анекдотов расскажу!
      – Дерьмовые у тебя анекдоты, - сказал Стрекозов, допивая кофе. - А все потому, что сочиняешь ты их один, а у нас не спрашиваешь.
      – У вас просто нет абстрактного мышления! - воскликнул Сократов. - Вы в жизни ничего не понимаете, и в произведениях ваших это весьма заметно! Вот возьмем, например, ваш последний рассказ...
      – Ну, допустим, последнего ты еще не читал! - обиженно возразил Дамкин.
      – Хорошо, не последний! - согласился Сократов. - Хотя твоя реплика типичный пример вашей демагогии. Возьмем тот рассказ, где Стрекозову снится сон и все едут в Гурзуф.
      – Прекрасный рассказ, - признал Стрекозов и налил еще по кофе себе и Дамкину. - И чем он тебе не понравился?
      – Во-первых, денег у ваших литераторов нет, и тут приезжает грузин с деньгами. Это же примитивизм!
      – Почему же? - возразил Стрекозов. - Вот совсем недавно, еще до дня рождения Дамкина, мы сидели и у нас нечего было выпить. И тут приехал Гиви Шевелидзе и привез десять литров цинандали.
      – Мы так ужрались, - радостно всхрапнул Дамкин.
      – Во-вторых, - продолжал Сократов, - ни с того, ни с сего все вдруг сорвались и поехали на юг, в Гурзуф. Позвольте! А как же работа? По-вашему, человек как захочет, так и едет на юг! Ведь ни отпуск, ни отгулы они не брали! Это просто возмутительно! Взяли и поехали!
      – А что? - не согласился Стрекозов. - Тебя чего-то смущает? Мы вот сейчас возьмем и поедем в Гурзуф. Кто нас остановит?
      – Крутая мысль! - воскликнул Дамкин. - Будем идти ночью по горной дороге и петь песни! Шлезинский, поехали с нами в Гурзуф?
      – В натуре, - без раздумий согласился Шлезинский. - Только мы с "Левым рейсом" сейчас альбом пишем. И денег у меня нет.
      – Деньги есть у нас, - сказал Дамкин. - Мы недавно с Арнольдом сто пятьдесят экземпляров "Билла Штоффа" продали. Денег, правда, не сильно много... Но это фигня! Можно поехать хоть сегодня!
      – Ну? - спросил Стрекозов у Сократова.
      – Как я и говорил, никакого абстрактного мышления, - отозвался тот, прикуривая сигарету. - Я же не имел в вижу, что именно вы поедете в Гурзуф. Вы - бездельники. У вас работы нет, вполне естественно, вы можете поехать. А вот возьмем, к примеру, меня или программиста Карамелькина... Кто нас отпустит с работы?
      – Ну, насчет Карамелькина ты брось! - сказал Дамкин. - Без него на его работе обойдутся запросто. Даже никто не заметит, что Карамелькин отсутствовал недели три.
      – Рассказывайте! - усмехнулся Сократов.
      – Спорим? - вскочил азартный Дамкин. - На пузырь коньяка!
      – Не буду я спорить, - сказал Сократов. - Вот послушайте лучше еще один анекдотец. Встречаются два еврея. Один говорит: "Мне кажется, что среди коммунистов - одни евреи". Другой задумчиво поковырял в носу и говорит: "Ты что, Абрам, икры обожрался? По твоему получается, что мы сами себе платим партийные взносы?"
      – Господи! - вскричал Шлезинский, словно ужаленный в интимное место. Как же меня достали эти евреи!
      – А еще есть жидо-масонский заговор! - шепотом произнес Стрекозов.

      Музыкант Шлезинский проснулся с чувством глубокого похмелья. Вчера он с друзьями обсуждал поездку на юг, и чтобы голова работала получше, постоянно прикладывался к бутылке русской водки, а после этого к армянскому коньяку.
      Лето обещало быть удачным.
      Шлезинский зевнул и выполз из-под одеяла. Он обнаружил себя в неизвестном месте. Обычно Шлезинский спал на надувном матрасе, укрываясь спальным мешком, а тут - кровать, чистое накрахмаленное белье, одеяло!
      – Где это я? - подумал Шлезинский. Было похоже, что в гостиничном номере.
      – Что я здесь делаю? - снова спросил себя музыкант. Видимо, именно здесь он провел эту ночь.
      Шлезинский встал, нашел свою одежду и быстро облачился, после чего прошел в ванную и умылся. В ванной на полочке стояли разные тюбики и баночки с надписями на неизвестном языке. Шлезинский нашел одеколон и, пользуясь моментом, щедро побрызгал им на себя.
      – Как же я сюда попал? - Шлезинский почесал нос. - Похоже, я снял какую-то женщину, и она сюда меня привела. Но где она?
      Неожиданно раздался стук в дверь.
      – Входите! - предложил Шлезинский.
      В комнату вошли двое со всеми национальными признаками еврейской национальности. Дружелюбно улыбаясь, они приблизились к Шлезинскому и что-то жарко заговорили на неизвестном языке.
      Шлезинский сначала кивал головой, но потом решил признаться, что не понимает ни слова.
      – Я не понимаю! - развел он руками.
      Двое в удивлении переглянулись.
      – Ну что же вы, господин Шлезинский! - перешел на русский язык один из гостей. - Эмигрировали в нашу страну и не выучили наш язык? Разве ваша мама не обучила вас ивриту? Или как?
      У Шлезинского отвисла челюсть.
      – Может быть вы и в синагогу не ходили? - язвительно спросил второй гость. - Может вы и обрезание не делали?
      Шлезинский остервенело замотал головой.
      – Не обучила! Не ходил! Не делал! - признался музыкант. - Где я нахожусь?
      – Как где? Он еще спрашивает! - воскликнул первый. - В Иерусалиме, естественно!
      – Быть того не может! Какого хрена я тут делаю?
      – Вы стали гражданином Израиля.
      Шлезинский в изнеможении повалился на кровать, по его лицу ручьями тек пот. Музыкант вытерся рукавом.
      – Я - поляк! - заорал он. - Я - антисемит! Я вас, жидов, терпеть не могу!
      – Ничего страшного, - кивнул израильтянин. - Я - тоже в душе антисемит. Ну и что?
      – Нас ждет внизу машина, - сообщил его приятель. - Вы, наверно, помните, господин Шлезинский, что вам надо получить паспорт?
      – Какой на фиг паспорт! - чуть не плакал музыкант. - Не хочу я быть евреем!
      – Я тоже не хочу, - флегматично молвил еврей. - Но вы сами попросили политического убежища, в СССР вам теперь обратной дороги нет.
      – Как я здесь вообще оказался?
      – Вы приехали с друзьями в туристическую поездку по приглашению господина Сократовича, - доброжелательно ответили ему.
      – Какого Сократовича? Не знаю никакого Сократовича!
      – Это двоюродный дядя вашего друга Сократова.
      – Вы меня разыгрываете! - понял Шлезинский и, вскочив с кровати, бросился к окну. За окном в мареве летней жары перед его изумленным взором расстилался Иерусалим.
      – Это не розыгрыш, - еврей похлопал Шлезинского по плечу. - Я, действительно, гражданин Израиля, зовут меня Исхак Рабинович, а это - Абрам Кацман. Мы - сотрудники Отдела Эмиграции из Советского Союза.
      – Если я приехал сюда с друзьями, то где мои друзья? - хитро прищурившись, спросил Шлезинский.
      – Их виза кончилась, - заявил Рабинович. - Они вернулись в СССР.
      – А я?
      – А вы остались. Шлезинский, перестаньте валять дурака! Неужели вы ничего не помните?
      – Нет!
      – У вас оказались еврейская бабушка и к тому же еврейский дедушка.
      – Не может быть! Я - поляк!
      – Вы - польский еврей, ваши предки эмигрировали из Польши в Россию. Приехав в Израиль, вы ощутили свои еврейские корни и здраво решили остаться на исторической родине. С чем вас и поздравляем-с!
      Шлезинский застонал.
      – Но я не хочу оставаться! Это я, наверно, спьяну! У меня провалы памяти!
      – Ничего страшного, - сказал Кацман. - У нас хорошие врачи. Излечат вас и от провалов, и от алкоголизма.
      – Да вы все обалдели! Я не хочу жить среди евреев! Тут какая-то ошибка! Вы меня под гипнозом заставили попросить политического убежища! Я пожалуюсь в КГБ, меня спасут, я здесь ни за что не останусь...
      – Это ваше право, - пожал плечами Рабинович. - Израиль - свободная страна. Получите паспорт и можете вернуться в свой СССР. Если вас, конечно, пустят.
      Шлезинский задумался. Положение с каждой минутой становилось все серьезнее.
      – Хорошо, - сказал он. - Поехали, получим ваш паспорт.
      – Вот и славно! - кивнул Кацман. - А по пути заедем в Министерство Обороны, там для вас оформили военный билет.
      – Что?
      – Военный билет. Как вы, наверное, знаете, каждый гражданин Израиля должен отслужить три года в нашей национальной армии. По возрасту вы еще подходите. Вам выдадут военный билет и паспорт, солдатскую форму и ружье. Вы будете нести почетную обязанность в Палестине. Там сейчас как раз чем-то недовольны арабы.
      Шлезинский в ужасе закрыл глаза.
      – Я и дома-то еле-еле отвертелся от армии! - заорал он. - Еще мне не хватало тут сапоги носить!
      Музыкант вскочил и, схватив стул, кинул его в окно. Посыпались осколки, Шлезинский рыбкой нырнул в оконный проем и, падая вниз, обнаружил, что его гостиничный номер находился на восемнадцатом этаже.
      "Какой облом!" - мелькнула в его голове последняя мысль, и Шлезинский проснулся.
      Значит, это все был только сон!
      Как хорошо, что это был сон!
      Он подпрыгнул на надувном матрасе и вскричал:
      – Карамелькин! Я в Москве!
      – И я тоже, - недовольно буркнул программист, проснувшись от неожиданного вопля Шлезинского.

      Дамкин и Стрекозов возвращались из магазина домой. В сумке Дамкина глухо стучали друг о друга бутылки пива. Стрекозов, размахивая руками, разглагольствовал на тему поездки в Гурзуф. К путешествию на юг было почти все готово. Деньги, заработанные на продаже "Билла Штоффа", литераторы спрятали в ящик стола, заперли на ключ и, чтобы не было искушения их потратить, выбросили ключ в мусоропровод.
      – Когда поедем на вокзал, - рассуждал Дамкин, - сломаем у ящика замок.
      Стрекозов считал, что денег для поездки на юг достаточно, но для хорошей поездки на юг маловато.
      – Денег никогда много не бывает, - согласился Дамкин, внимая соавтору. - Их всегда или мало, или очень мало.
      – Или совсем нет, - добавил Стрекозов. - Но у меня есть парочка идей, где еще нарыть деньжат.
      – И где же?
      – У нас была классная идея охраны ёжиков. Почему бы не провести открытое заседание Общества Охраны Ёжиков, на которое пригласить всех наших друзей и собрать с них добровольные пожертвования на охрану Гурзуфских ёжиков?
      – Умно! - похвалил Дамкин.
      – Смотри, Шлезинский!
      Навстречу литераторам шагал задумчивый музыкант Шлезинский. Ничего не замечая вокруг, он чуть было не наткнулся на Дамкина и Стрекозова.
      – А! Привет, ребята...
      – Чего такой мрачный?
      – Да так, - замялся Шлезинский. - Карамелькин меня слегка достал. Хочу снова к Бронштейну переехать.
      – Странно, - заметил Стрекозов. - Раньше ты доставал Карамелькина, и он тебя прогонял к Бронштейну. Что случилось?
      – Этот урод недавно прочитал поучительную книжку по психологии и после этого твердо решил, что не будет больше ни на кого обижаться, когда над ним подшучивают, а начнет новую жизнь. Теперь ему в голову запало, что новая жизнь должна заключаться в том, чтобы подшучивать над своими друзьями. А так как я живу к нему ближе всех, то мне сильнее всех достается.
      – В чем это заключается?
      – Ну, например, вот. У Карамелькина появилась очередная гениальная мысль. Чтобы не стоять в переполненном вагоне, он взял у меня складной стульчик, на котором я обычно сидел, выступая на Арбате, и стал ездить с ним в метро. Когда не было мест, Арнольд садился на него. А сидя, он занимал гораздо больше места, чем стоя, за что его раза два побили пролетарского вида мужики, причем после второго раза отняли стул.
      – Значит, тебе теперь сидеть не на чем? - посочувствовал Стрекозов. Но ты не огорчайся. Когда у тебя будет день рождения, мы тебе подарим новый стульчик.
      – Да если бы только это! - махнул рукой музыкант. - Стульчик я бы пережил, но вот его шутки меня просто достали. Юмор у Карамелькина весьма своеобразный. Зайдите как-нибудь к нему в гости, сами увидите!
      – Надо будет посмотреть на нового Карамелькина, - решили литераторы и, не откладывая дела на потом, развернулись и пошли в гости к своему другу.
      Вскоре литераторы сидели у него на кухне.
      – Пиво будешь? - спросил Дамкин, вытаскивая бутылку.
      – Нет, - отказался Карамелькин. - Мне сегодня на тренировку. Я теперь занимаюсь с японским сэнсеем.
      – А он лучше, чем тот китаец?
      Программист поставил на плиту чайник, выставил на стол банку растворимого кофе, коробку сахара, вытащил из шкафчика батон белого хлеба и баночку айвового повидла.
      – Конечно, лучше! Вы же видели, как я на Арбате избивал этих хулиганов. На прошлом занятии сэнсей похвалил меня, сказал, что я - лучший его ученик! - гордо сообщил Карамелькин. - Еще немного и мне присудят пояс.
      – Часовой?
      Карамелькин неожиданно для литераторов доброжелательно рассмеялся.
      – Хорошая шутка!
      Чайник закипел. Программист снял его с плиты и поставил на деревянную подставку.
      – Кофе и сахар накладывайте сами. Кофе - это вещь интимная.
      – А сахар - общественная? - поинтересовался Дамкин.
      – Карамелькин, - спросил Стрекозов, переводя разговор на интересующую его тему. - А где Шлезинский?
      – Гуляет где-то, - небрежно отмахнулся Карамелькин. - С ним тут недавно интересный случай произошел! Я оборжался!
      – Расскажи!
      – Я об этом случайно узнал... У нас в НИИ работают две лаборантки Лена и Таня. Они обе иногородние и снимают квартиру на двоих. Шлезинский долго клеил Лену и, наконец, уломал: она пригласила его в гости. Шлезинский захватил гитару, купил бутылку шампанского и отправился к ним. В комнате у девушек стоял белый рояль, на котором играла Таня, готовясь поступать в консерваторию. Шлезинский играл то на гитаре, которую он захватил с собой, то на этом рояле, пел песни, ухаживал за девушками, вы ведь знаете, какой он дамский угодник!
      – Знаем, - сказал Дамкин.
      – Весь вечер Шлезинский думал, что ему удастся соблазнить Лену и с ней переспать. Когда же выяснилось, что Лена не собирается уступать его притязаниям, было поздно, метро закрылось, на такси денег не было, и девушки из жалости разрешили ему переночевать у них. Так как кровать в квартире была одна, постелили Шлезинскому на рояле, - Карамелькин заржал. Вы помните, у меня он спит на надувном матрасе?