Дамкин вернулся от знакомой девушки, к которой он ходил в гости, и, пройдя на кухню, вытащил из сумки две пачки пельменей.
      – Ставь воду! - скомандовал он соавтору.
      – Где нарыл? - поинтересовался Стрекозов, заливая кастрюлю до краев водой.
      – Моя знакомая девушка предлагала покормить меня ужином, но я взял сухим пайком.
      – А напоить пивом она тебя не предлагала?
      – К сожалению...
      Дамкин открыл пачку пельменей и начал раскладывать их на столе, как маленьких белых слоников. Глядя на слоников, Стрекозов вспомнил:
      – Дамкин, а ведь мы с тобой совсем забыли про Общество Охраны Ёжиков! Где-то у нас есть свинья-копилка, в которую мы хотели собирать вступительные взносы.
      – Поедим, найдем, - добродушно отмахнулся Дамкин, вскрывая вторую пачку.
      – Не много для одного раза? - поинтересовался Стрекозов.
      – Ты что, отказываешься от пельменей?
      – Нет.
      – Тогда не задавай глупых вопросов, - Дамкин вытащил последний пельмень. - Чем больше пельменей, тем больше мы их съедим.
      Вода в кастрюле закипела, Стрекозов вскочил со стула и, посолив, начал забрасывать пельмени в кастрюлю.
      – Дамкин, - сказал он, - как ты относишься к тому, чтобы снова устроиться на работу?
      – На работу? - Дамкин задумался. - А куда?
      – Завод "Заветы Ильича". Малотиражка.
      – "Заветы Кирпича"? Малолитражка? И кто нас туда возьмет?
      – Папа Максима Иванова предложил. Он, оказывается, директор этого завода.
      – Да ну! - удивился Дамкин. - И у них там своя газета?
      – Завод-то большой!
      – Круто! Надо устраиваться! Будем "Билла Штоффа" печатать с продолжением!
      Стрекозов помешал ложкой в кастрюле. Вкусно запахло едой.
      – Зарплату будем получать, - мечтательно сказал он. - Каждый день пельмени кушать...
      – Да, - проникся Дамкин. - Только вот надо бы отдохнуть сначала. В Крым съездить... А то устроишься на работу, так потом в отпуск только через одиннадцать месяцев выпустят...
      Звонок в дверь прервал Дамкина на середине фразы.
      – Открой, - сказал Стрекозов. - Я занят, у меня пельмени могут убежать.
      – Кого принесла нелегкая перед ужином? - простонал Дамкин и пошел открывать. - Ба! Да это Карамелькин!
      – Здравствуйте, ребята, - поздоровался Карамелькин, сбрасывая в прихожей кеды. - Я к вам в гости. Дай, думаю, зайду, вдруг у них случайно можно перекусить.
      – А мы как раз случайно решили пообедать, - Стрекозов пожал руку программиста. - Ну и нюх у тебя, Карамелькин!
      Программист уселся на стул и закинул ногу на ногу.
      – Как твоя физкультура? - спросил Дамкин. - Я смотрю, глаза у тебя узкие стали и кожа пожелтела.
      – Почему?
      – Много с китайцами общаешься!
      – Нет, - возразил Карамелькин. - С китайцем я больше не общаюсь.
      – Как! - удивился Дамкин. - Перестал заниматься каратэ?
      – Понимаешь, - Карамелькин повел носом, улавливая запах пельменей. Китаец оказался жуликом и не китайцем, а казахом. Его недавно милиция замела. Но заниматься я продолжаю по самоучителю! Сократов мне классную книжку принес. Правда, она на японском языке, но картинок много, и все понятно! А еще один приятель из нашей секции обещал меня порекомендовать настоящему японцу-каратисту, чтобы тот меня учил...
      – Арнольд! - Дамкин восхищенно прищелкнул языком. - Черный пояс тебе обеспечен.
      – А еще я заказал знакомому мастеру на заводе "Заветы Ильича" сделать мне два самурайских меча. В книжке целая глава посвящена приемам рукопашного боя с мечом!
      – Хулиганов убивать будешь? Или сам себе харакири сделаешь?
      Голодный Карамелькин игнорировал насмешки Дамкина.
      – Готово! - объявил Стрекозов и выложил дымящиеся пельмени на большое блюдо с отбитым краем.
      Дамкин достал баночку с перцем.
      – Кетчупа у вас нет? - спросил Карамелькин.
      – Чего нет, того нет, - Дамкин развел руками. - А еще что нового? Как работа?
      – У, - пережевывая горячий пельмень, отозвался Карамелькин. - На работе все в порядке.
      – А как же твой шеф, гад такой?
      – Я совершил трудовой подвиг, и шеф теперь от меня в восторге!
      – И какой же подвиг ты совершил?
      – Привезли нам в лабораторию, понимаешь ли, ксерокс, а никто таких аппаратов раньше и в глаза не видел. Ходят все вокруг, не знают, с какой стороны к нему подойти. А я взял и с полпинка его наладил. Ксерит, как зверь! Шеф на днях принес какую-то порнуху, я ему снял копию, и он счастлив!
      – Карамелькин! Да ты орел! - воскликнул Дамкин.
      Программист приосанился. Очень он любил, когда его хвалили, особенно такие скупые на похвалу личности, как Дамкин.
      – Ксерокс - это круто, - согласился Стрекозов. - А нельзя ли подсунуть тебе, Карамелькин, наш роман про Билла Штоффа? Тут недавно Бронштейн такие грамотные рисунки к нему нарисовал! Сделаем экземпляров сто, продадим на Арбате, да поедем в Крым!
      – Отличная идея! - захлопал в ладоши Дамкин, подпрыгнув на стуле от восхищения, отчего трехногий стул чуть не упал. - А, Карамелькин? Отксеришь?
      Карамелькин почесал затылок.
      – Можно попробовать, - протянул он. - А что мне с этого будет?
      – Карамелькин, сволочь, ты и так наши пельмени жрешь! - возмутился Дамкин.
      – Мы тебе следующий роман посвятим, - предложил Стрекозов. - Или, лучше, вообще про тебя роман напишем. О приключениях Арнольда Карамелькина в Африке. Пошлют тебя в командировку, например, в Челябинск, а тут террористы захватят самолет и, угрожая гранатометом, повернут его в ЮАР.
      – Значит так, - подхватил Дамкин. - Не долетая до ЮАР, самолет падает в джунгли, так как кончается горючее. Его захватывают людоеды!
      – Тут все теряются, не знают, что делать, начинают сильно горевать, а Карамелькин живо обезоруживает террористов и сдает их на границе нашим доблестным пограничникам...
      – Какая там граница? - возразил Карамелькин. - В Африке-то?
      – Ну, выводит он всех в посольство, что находится в трех километрах от места событий. Посольства-то у нас везде есть? И таким образом спасает всех пассажиров упавшего самолета...
      – А можно и другую тему... - Дамкин подхватил на вилку последний пельмень и отправил его в рот. - Сидит Карамелькин дома, кушает пельмени, и тут к нему приходят два одетых с иголочки молодых человека из КГБ. И сообщают, что в Москву, так сказать, инкогнито, прибыл сам Арнольд Шварценеггер. Хочет он походить по Москве, но все сильно опасаются за его сохранность, как бы не нарвался на советских гопников. "Поможем, - сразу же отвечает Карамелькин. - К Шварценеггеру я всегда относился с большим уважением".
      Карамелькин довольно щурился, как будто и вправду спас пассажиров самолета от террористов с людоедами, а Шварценеггера - от гопников.
      В глубине души Карамелькину не нравились рассказы Дамкина и Стрекозова, его отношение к их творчеству было предметно-принудительное. Знакомые хвалили, приходилось менять свое мнение на противоположное, так сказать, отдавать должное.
      Но всегда было приятно похвастать перед какими-нибудь девочками, что он лично знаком с авторами "Билла Штоффа". И вдвойне было приятно, если в каком-либо рассказе речь шла о самом Карамелькине. Даже если рассказ описывал Карамелькина не с лучшей стороны, это все-таки льстило.
      Карамелькин сам не брезговал раз пятнадцать начать писать рассказ или придумать остроту.
      Язвительный Дамкин как-то даже собрал несколько его афоризмов и напечатал в двух экземплярах на пишущей машинке. Книжка была тонкой и имела загадочное название "Мысли из ширинки". Карамелькин потом переименовал свой экземпляр в "Мысли как молнии". Там были весьма замечательные высказывания Карамелькина.

      – Не стоит бить яйцо молотком, что-нибудь само проклюнется.
      – Приятно встретить родственную душу, даже если она с душком.
      – Если булка со стуком падает на стол, значит, стол несвежий.
      – Друг человека, а они его в намордник!
      – Ростки репейника и баобаба почти что одинаковые. Только истинно мудрый человек способен распознать в маленьком ростке могучий баобаб.
      – Человек потому и получился из обезьяны, что сумел взять дубину и начал колотить ею по головам других обезьян.
      – "Я знаю, что я ничего не знаю", - сказал однажды умный Сократ. Я тоже это знаю!
      – Если речка зимой не замерзает, значит, в нее спускают канализацию.
      – По-грузински все женские прелести называются на букву "В": "Вах, какая попа!", "Вах, какая грудь!"
      – Лапочка - это женщина, которую лапают. А которую щупают - щупочка.
      – У меня много знакомых девушек, и многие из них мне нравятся. Я просто пока не знаю, с какой девушки начать и на какой кончить...

      Долгое время Карамелькин носился с этой брошюрой и сам себя цитировал. У Стрекозова, правда, была мысль, что Дамкин сам придумал все эти афоризмы, так как Стрекозов ничего такого за программистом не помнил.
      – Понаписать любой может, - сказал наконец Карамелькин, продолжая разговор. - Особенно о таком человеке, как я. А вот как насчет того, чтобы и меня взять с собой в Крым?
      – Легко! - Стрекозов поставил чайник. - Только тогда надо отксерить еще пятьдесят экземпляров. На сто экземпляров мы тебя не прокормим.
      – Сделаем, - сказал Карамелькин. - А вы не боитесь их продавать? Я слышал, на Арбате разгуливает рэкет. Могут побить и отнять товар. Вам будет нужна охрана. Смотрите, какие у меня уже мускулы! - Карамелькин показал. Ну, берёте меня телохранителем?
      – Берём! - согласно кивнули литераторы.
      Чего не сделаешь ради своего романа!

      Однажды программист Карамелькин купил по случаю два самурайских меча. Классные были мечи - острые, блестящие, с удобной рукояткой! Пробуя крепость стали, Карамелькин отрубил ножки у стола, сделал из одной табуретки две, проткнул в стене дырку из комнаты на кухню. Карамелькин, радуясь, как ребенок, подкидывал в воздух толстые тома классиков марксизма-ленинизма, и не успевали те упасть на пол, как меч кромсал их на мелкие кусочки.
      Развлекаться с неодушевленными предметами быстро надоело, и Карамелькин, завернув свои мечи в мешковину, поехал в гости к своим друзьям - литераторам Дамкину и Стрекозову.
      – Дамкин! - с порога крикнул он. - Смотри какой классный меч! Самурайский!
      – Ты что, Карамелькин, в ниндзя записался?
      – Да нет, просто купил по случаю. Давай покажу, какой он острый! Что у вас тут можно разрубить пополам? Хочешь, стул разрублю?
      – Иди ты! - рассудительно сказал Дамкин. - У нас и так стул без одной ножки, а ты хочешь сделать ножку без стула?
      – Дамкин, - молвил Карамелькин, - а у меня два меча. Давай с тобой пофехтуем?
      – Еще чего придумаешь? - возмутился Дамкин. - Чтоб и бедный литератор Дамкин был без ручек, без ножек? Иди ты на фиг со своими мечами!
      Карамелькин отправился на кухню, где хозяйственный Стрекозов варил суп из пакетика.
      – Стрекозов, давай на мечах помахаемся?
      – На каких еще мечах?
      – Во, купил два самурайских меча.
      – Острые?
      – Острые - просто жуть! Я дома запросто разрубил пополам табуретку!
      – Я не табуретка, - заметил Стрекозов. - Мне целому как-то сподручней.
      – Да я же не по-настоящему предлагаю драться, а только так, скрестить пару раз, сделать финт...
      – Знаешь, - Стрекозов попробовал суп, покачал головой и добавил еще перца, - делай свои финты с кем-нибудь другим. Сходи, Дамкину предложи.
      – Предлагал. Он не хочет.
      – Я его понимаю!
      – Но ведь классные мечи! Смотри, как блестят!
      – Блестят хорошо! Давай их на стенку повесим, будет, как старинное оружие на ковре. А если ты еще и ковер нам принесешь...
      – На стенку неинтересно! Мечами рубить надо!
      – Отлично! Езжай к деду Пахому в деревню, подсобишь ему заготовить на зиму дров.
      – Да ну тебя, Стрекозов, - обиделся Карамелькин и ушел, хлопнув дверью.
      Стрекозов добавил еще перчику и позвал:
      – Дамкин! Суп готов!
      – Ну, как, Карамелькин к тебе с мечом приставал? - спросил Дамкин, заходя на кухню и присаживаясь к столу.
      – О! Чуть не убил!
      – Надо ему подкинуть идейку: одеваться под ниндзя, по ночам ловить хулиганов, грабителей, насильников и умачивать их мечом! Представляешь себе названия газетных статей: "Грабитель погиб от меча", "Самурайский меч правосудия"...
      – "Маньяк с мечом", - добавил Стрекозов, наливая Дамкину в тарелку.
      – Чуть-чуть не доперчил, - покритиковал Дамкин, пробуя супчик. Стрекозов передал ему баночку с перцем.
      – А интересно, - задумался Дамкин, - что Карамелькин дальше будет делать с этими мечами?
      – Есть три варианта, - подумав, сказал Стрекозов. - Поймает Карамелькин каких-нибудь негодяев, например, пристающих к девушке, и даст им мечом по чайнику. Или какие-нибудь негодяи поймают Карамелькина, дадут по чайнику и отберут мечи. Но более вероятен третий вариант: через пару дней Карамелькин забудет про мечи, забросит их под диван, и на этом все благополучно закончится.
      – Лучше бы он магнитофон купил, - высказал мысль Дамкин. - У спекулянта Хачика есть такие классные записи!
      – Тут я с тобой прав, - согласился с ним Стрекозов, и друзья приступили к обеду.

      Главный редактор журнала "Колхозное раздолье" Аркадий Натанович Равнодушный сидел в своем кабинете и почесывал голову линейкой. Чай, принесенный опытной секретаршей, уже был выпит. Редактор любил сладкий чай с пятью ложками сахара. Красиво жить не запретишь!
      Пора было подписывать в печать очередной номер журнала, но с самого утра Аркадий Натанович был занят. Он размышлял о том, что нашел свое место в жизни, и что именно эта работа приносит ему полное удовлетворение.
      – Работа редактора не так проста, как это может показаться кому-нибудь с улицы, - думал про себя Равнодушный. - Многим кажется, что принесли мне хороший рассказ, я его опубликовал, принесли плохой - выбросил в мусорную корзину. Не-ет! Здесь все гораздо сложнее! Что такое хороший рассказ? Это не просто набор фраз и диалогов. Это еще принцип партийности, идеологическая выдержка и игра интеллекта.
      Себя самого Аркадий Натанович считал очень интеллектуальным человеком.
      – Хороший рассказ любой может написать, а тем не менее, одни считаются уважаемыми писателями, а других мы, редакторы, называем писаками и бумагомарателями.
      Аркадий Натанович задумался и опять почесал голову. Его голова была слегка вытянута, и Равнодушный часто любовался на себя в зеркало, думая, что в такой голове должно быть много разных, но умных мыслей.
      – Да, я тоже мог бы быть бумагомарателем, - главный редактор понял палец к потолку, - каким-нибудь Богом забытым графоманом. Но я вовремя понял, что не в этом заключается мое предназначение... Для этого существуют другие... Вот, например, приходит ко мне прозаик Торчков. Приятный молодой человек, оптимист, комсомолец. И рассказы у него откровенно талантливые! Конечно же я к нему со всей душой.
      Равнодушный покосился на финскую стенку. В баре красовалась пузатая бутылка "Наполеона", с уважением презентованная ему литератором Торчковым.
      – Талант! - подумал редактор. - Не перевелись еще глыбы и матерые человечища в России-матушке!
      Редактор Равнодушный отложил линейку и почесал нос.
      – Да, народ у нас одаренный, писателей много, значит, должны быть и журналы, в которых могли бы публиковаться эти писатели. А если он нигде не опубликуется, что же ему, такому талантливому, на завод идти что ли, гайки завинчивать? Не в этом же его жизненное предназначение, он же - писатель. Он рассказы писать должен... Поэтому редактор для писателя - это отец родной. Редактор его и поправит, и наставит на путь истинный...
      Так неспешно, с такой глубиной размышлял Аркадий Натанович о судьбах России, ее писателях и главных редакторах, сидя в своем теплом и хорошо обставленном кабинете.
      Зажужжал селектор, отвлекая редактора от его мыслей.
      – Да! - Аркадий Натанович нажал на кнопку.
      – К вам литераторы Дамкин и Стрекозов, - объявила его секретарша Надя. - Можно им войти?
      – Можно, раз уж они пришли, - сказал Равнодушный, недовольный тем, что ему помешали. Но тем не менее Аркадий Натанович сделал добродушное лицо и посеял на нем широкую улыбку.
      – Здравствуйте, - робко молвил Стрекозов.
      – Входите, входите! Я вас помню! Вы - Дамкин!
      – Нет, я - Стрекозов, - поправил его посетитель. - Дамкин - это вот...
      Вслед за Стрекозовым в кабинет вошел сияющий Дамкин, который задержался в приемной, обмениваясь с секретаршей Надей телефонами.
      – Да, да! Конечно!
      – Подошло ли вам что-нибудь из наших рассказов для вашего журнала? учтиво спросил Дамкин.
      – Конечно, подошло. Я так мыслю, нам надо сделать подборочку из ваших рассказов, что вы на это скажете?
      – Мы всеми руками за!
      Равнодушный внимательно осмотрел Дамкина и Стрекозова. Ни бутылки коньяка, ни коробки шоколадных конфет у литераторов почему-то не было. Редактор помрачнел.
      – Литераторы вы, я вижу, опытные, видные, кое-что из вас может получиться. Хотя пока что в ваших произведениях наблюдаются некоторые недостатки.
      – Спасибо за критику, - поблагодарил Дамкин. - Если надо что-то доработать, мы готовы прямо сейчас!
      – Легко! - подтвердил Стрекозов.
      – И в следующем номере...
      – Нет, товарищ Дамкин. Для следующего номера у меня уже есть подборка молодого автора. Его фамилия Торчков. Недавно он мне принес целую пачку замечательных рассказов! - Равнодушный благожелательно посмотрел на бутылку "Наполеона" в баре. - Так что именно его подборка будет опубликована в следующем номере...
      Дамкин проследил за взглядом Равнодушного и все понял.
      – Аркадий Натанович, мы тут со Стрекозовым переругались, два дня спорили, какой коньяк вы предпочитаете: французский или армянский. Так и не пришли к соглашению, а то преподнесли бы вам бутылочку в подарок. Вы такой чуткий руководитель.
      – Я люблю любой, - важно произнес Равнодушный. - Что ж, условимся так. Ваша подборка непременно будет осенью. После Торчкова...
      – Торчков? - расстроенный Стрекозов поморщился, как будто проглотил ложку горькой касторки. - Где-то эту фамилию я уже слышал.
      – Очень известный литератор! И очень хорошие рассказы. Я был в полном восторге. А какие названия! "Лошадиная фамилия", "Толстый и тонкий", "Жалобная книга"! Очень актуальные темы!
      – Еще бы, - согласился погрустневший Дамкин. Деньги, на которые он так рассчитывал, уплывали в неизвестном направлении. Вернее, в известном. К Торчкову...
      – Заходите ближе к осени, - подвел итог Аркадий Натанович. - Там и посмотрим. Мы планируем постоянно публиковать молодых авторов. Начнем с товарища Торчкова, продолжим вами...
      – Понятно, - кивнул головой Дамкин. - До свидания!
      – Всего доброго! - откликнулся Аркадий Натанович, лучезарно улыбаясь.
      – Непременно зайдем, - пообещал Стрекозов, и литераторы скрылись за дверью с видом мышей, которые хотели отведать сыра, но вместо этого попали в мышеловку и прищемили хвосты.

      Дамкин и Стрекозов вышли из редакции журнала "Колхозное раздолье" в подавленном состоянии. Дамкин закурил "Беломорину" и взглянул на Стрекозова.
      – И какой дурак придумал давать Торчкову рассказы? - сердито спросил он.
      – Разве это был не ты? - невинно поднял брови Стрекозов.
      – Я предлагал дать ему наши самые плохие рассказы, а ты ему Чехова подсунул! Ясное дело, Чехова любой редактор опубликует!
      – Напиши Равнодушному письмо от разгневанного читателя, обвини Торчкова в плагиате!
      – Думаешь, нам это поможет? - Дамкин выронил папиросу и растоптал ее каблуком. - Наш гонорар и так отложился до осени, а если еще и Торчкова обвинят во всех грехах, то и он нам не выплатит ни копейки!
      – Ты думаешь, он так тебе чего-нибудь выплатит? - пожал плечами Стрекозов.
      – Не думаю, - сказал Дамкин и похлопал себя по пустому карману. - Вот только денег у меня абсолютно нет!
      – Удивил! - Стрекозов вывернул свои карманы, которые тоже оказались пусты.
      Литераторы двинулись по улице. Вдруг впереди них из подземного перехода вывернули двое в потертых джинсах и очках. Один из них что-то доказывал другому, и оба весело ржали.
      – Какие знакомые спины, - молвил Дамкин.
      – Я тоже их где-то видел! - сказал Стрекозов, и литераторы ускорили шаг.
      Это были литераторы Асс и Бегемотов. Эти двое тоже писали в соавторстве, только в отличие от Дамкина со Стрекозовым, прятали свои настоящие фамилии под псевдонимами.
      Дамкин подскочил к Бегемотову и хлопнул его по плечу.
      – Какого черта? - обернулся Бегемотов и, узнав коллегу, радостно воскликнул: - Никак Дамкин?
      – Собственной персоной!
      – И Стрекозов! - завопил Асс, распугивая прохожих. - Совсем, как живой!
      Литераторы обнялись.
      – Увидев вас, я понял, кто нам даст взаймы четвертной, - сообщил наглый Дамкин.
      – И кто же это? - Асс огляделся вокруг. - Тут, кроме нас, никого нет...
      – Вы и дадите!
      – Ты в этом уверен? - язвительно ухмыльнулся Бегемотов. - Мы взаймы не даем!
      – Не хотите взаймы, дайте тогда просто так.
      – Вот видишь, - литератор Бегемотов ткнул Асса в бок. - У Дамкина прорезался голос профессионального юмориста! Учись, пока Дамкин жив.
      – Просто так только кошки размножаются, - нравоучительно заметил Асс. - Мы тут пытались название придумать для нового романа. Подкиньте свежую идейку, тогда пусть не четвертной, но червонец от сердца оторвем.
      – А о чем роман? - на всякий случай спросил Дамкин.
      – Черт его знает. Каждый день думаем, и о чем же он? Наверно, о литераторах. О друзьях. О том, как люди ходят друг к другу в гости. О месте литератора в жизни. О чувстве прекрасного, которое гложет душу человека... О том, что бывают дни, когда на дворе солнечно и весело, гуляют красивые девушки, птички поют... А бывают - когда солнца нет, дождь, холодно, все вокруг злые и отвратительные...
      – "Ублюдки", - сказал Дамкин.
      – Почему это мы ублюдки? - обиделся Бегемотов. - Сами вы...
      – Да нет! - Дамкин оживленно затряс головой. - Я вам название даю: "Ублюдки". Классное такое название. Сам бы использовал, да для друзей чего не отдашь! Особенно за десять рублей.
      – Грубое какое-то слово, - произнес Асс. - Неприятное...
      – Почему же? - возразил Дамкин. - Ублюдки - это такое состояние погоды, когда выходишь на улицу и вместо "пасмурно" или "дождливо", шмыгаешь носом, сеешь на своем лице вымученную улыбку и произносишь: "Ублюдки"...
      – Нет, - отказался Бегемотов. - Это как-то нам не подходит. Средний читатель в своей серой массе туповат, он же не поймет, что это состояние. Он решит, что это наши герои - ублюдки, потом фиг отвертишься!
      – Ну, тогда назовите свой роман "Поросята", - предложил Стрекозов, вспомнив девушку Машу и ее день рождения. - Хорошее, доброе слово, и никто не поймет, к чему оно относится.
      – "Поросята"... - задумался Бегемотов. - Тут надо крепко подумать...
      – Вот именно, - поддержал его добрый литератор Асс и достал из кармана Бегемотова мятый червонец. - Лучше семь раз хорошо подумать, чем один раз не то отрезать.
      Дамкин взял из рук литератора деньги.
      – Спасибо, вы - настоящие друзья!
      – Не за что, - отмахнулся Бегемотов. - Когда-нибудь у нас не будет денег, и вы нам презентуете четвертной.
      – Но не просто так, - сказал Стрекозов, - а за хорошее название к новому роману.
      – У вас есть новый роман?
      – К тому времени, как у вас не будет денег, напишем.
      – Договорились, - Бегемотов признательно пожал руку Дамкина.
      – Хотите мы вас с одним журналистом познакомим? - предложил литератор Асс. - Он у вас интервью возьмет.
      – Зачем нам интервью? - спросил Дамкин.
      – Пропечатают интервью с вами в газете, будете потом ходить и всем показывать. Дома на стенку повесите.
      – Я все интервью и статьи о себе тщательно вырезаю и приклеиваю на дверцу шкафа, - молвил Бегемотов. - Зеленым фломастером подчеркиваю те места, которые надо читать, а красным - те, где нас ругают. Друзья приходят в гости, открывают бутылки пива, прикладываются, запрокидывают головы и читают. Очень удобно.
      – Интересная мысль, - одобрил Стрекозов. - А что за журналист?
      – Из журнала "Наша смена". Фамилия его Бамбуков.
      – А денег он нам за это интервью заплатит?
      – Вряд ли, - хохотнул Асс. - Но и с вас ни копейки не возьмет.
      – Это положительный плюс.
      – Так что, рекомендовать вас ему? Будете интервью давать?
      – Можно и дать, - согласился Стрекозов. - Фамилия у него красивая.
      – Тогда как-нибудь на днях Бамбуков вам позвонит.
      – А он читал нашего "Билла Штоффа"? - поинтересовался Дамкин.
      – Естественно! - воскликнул Бегемотов. - Кто же нынче не читал "Билла Штоффа"!
      Дамкин польщенно потупился. Стрекозов глянул на часы и сказал:
      – Нам, собственно, пора! Дел много, времени мало...
      Две пары соавторов вежливо раскланялись, пожали друг другу руки и расстались, как и раньше, друзьями.
      – "Поросята" - это неплохое названьице, - заметил Бегемотов. - Емкое, запоминающееся... И критикам может понравиться...
      – Точно, - кивнул Асс. - Запиши, раз уплочено, а то забудем.
      – Сам возьми и запиши.
      – Я, значит, и деньги доставай и в блокнот записывай? Не слишком ли много для меня работы?
      – Значит, по-твоему, я работаю меньше тебя? Значит, я должен сейчас все бросить и разные глупости записывать?
      Через пять минут литераторы Асс и Бегемотов разругались, поссорились и разошлись в разные стороны. Они часто ссорились, может быть, именно поэтому персонажи их романов так часто били друг друга по голове. Однажды Асс и Бегемотов даже сломали дверь в издательстве "МиК", но мы об этом не будем рассказывать, поскольку роман не про них!

      День выдался погожим и солнечным. Повсюду прыгали солнечные зайчики, отражаясь от витрин магазинов и стекол проносящихся по проспекту машин, слепили глаза, отчего так хотелось оглушительно чихнуть и воскликнуть "Чтоб я сдох!".
      Дамкин так и делал.
      Литераторы шли к Карамелькину, который должен был снять ксерокс с их романа о Билле Штоффе. Закончившие недавно свою великолепную трилогию Дамкин и Стрекозов размышляли теперь, о чем написать следующий роман.
      – Эй, литераторы! - послышался приятный женский голос.
      Дамкин и Стрекозов обернулись. Из большого черного лимузина им махала рукой Зинаида.
      – Привет, Зиночка! - воскликнул Дамкин, и литераторы подошли поближе.
      Зина выпорхнула из машины и взяла друзей под руки.
      – Помните Джека Фондброкера?
      – Ну еще бы!
      – Он передавал вам привет, вы ему очень понравились. Джек скоро опять приедет в Союз и непременно зайдет к вам в гости.
      – Хорошая мысль, - одобрил Дамкин.
      – Только пусть выпить принесет, - добавил Стрекозов. - Я, например, ни разу в жизни не пробовал виски.
      – Я передам, - улыбнулась Зина. - Кстати, он наводит справки насчет издания "Билла Штоффа" в Америке.
      – Это было бы классно! - воскликнул Дамкин.
      – Ему уже отказали пять издательств! - пошутила девушка.
      – Надо было ему рукопись дать! - посетовал Стрекозов. - Ясное дело, без рукописи ни одно издательство не уговорить.
      – Да, - кивнула Зинаида. - Правда, сейчас у него не сильно много времени, чтобы по издателям бегать. Мистер Фондброкер разводится со своей женой. Она ему изменила.
      – Гм, - Дамкин покачал головой. - Однако, он тоже изменял своей жене с тобой.
      – Это совсем другое дело! - возразила Зина. - Измена жены - только повод для развода. А развод - это повод, чтобы быть почаще со мной. Джек меня любит...
      – Машина твоя? - завистливо поинтересовался Стрекозов. - Джек подарил?
      – Нет, не моя. Клиент.
      – Что? - возмутился Дамкин. - Тебя любит наш друг мистер Фондброкер, а ты продолжаешь ему изменять?
      – Ты что, Дамкин, будешь теперь следить за моей нравственностью? прищурившись, спросила Зина. - Может, процитируешь мне моральный кодекс строителя коммунизма?
      – Нет, - пояснил Стрекозов. - Дамкин беспокоится, чтобы Фондброкер тебя не бросил и не раздумал издавать наш роман.
      – Не бросит, - уверенно сказала Зина.
      – А что за клиент на этот раз? - Дамкин оглянулся на машину.
      – Диктатор одной маленькой латиноамериканской страны. Он совсем молодой, но уже генерал. Постоянно рассказывает о том, как ему удалось прийти к власти и ликвидировать какого-то там президента. Он очень добрый!
      – Познакомь!
      – Зачем?
      – Ну как же! Настоящий диктатор! Знакомство с диктатором - это мечта каждого литератора. Об этом потом роман можно написать!
      – Ладно, пошли, только недолго...
      Зина, а за ней Дамкин и Стрекозов залезли в машину. За рулем сидел обнаженный по пояс негр-шофер с серьгой в ухе, а сзади в просторном салоне на мягких сидениях расположился загорелый мужчина в темных очках и военного покроя френче. Перед мужчиной стоял блестящий металлический столик, на котором красовалась пузатая бутылка и пять маленьких рюмочек. Шестую рюмочку диктатор держал в руке.
      – Знакомьтесь, - сказала Зина. - Это диктатор Поносов. А это литераторы Дамкин и Стрекозов.
      – Авторы "Билла Штоффа"? - спросил диктатор на чистом русском языке, пожимая руки литераторов. - Читал.
      – Вы хорошо по-русски разговариваете, - похвалил Дамкин. - Вы, действительно, диктатор?
      – Диктатор, - кивнул Поносов. - Две недели назад я устроил в своей стране переворот, и теперь там правлю. А по-русски я говорю, потому что мой дед был белоэмигрантом и сбежал из России после Гражданской войны. Поносов, кстати, это не от слова "понос", как кажется с первого взгляда, а от выражения "по носу". Старинная русская фамилия. Княжеский род.
      – Что вы говорите! И что вы делаете в нашей стране?
      – Во-первых, посещаю могилы предков, а во-вторых, пытаюсь купить у вашего правительства танки, вертолеты, автоматы, гранаты, противогазы...
      – Вы с кем-то собираетесь воевать? - поинтересовался Дамкин.
      – Зачем воевать? Это чтобы охотиться, - ухмыльнулся Поносов. - У нас в стране такие джунгли, что без танка не проедешь.
      – А гранаты будете применять против тигров? - спросил Стрекозов.
      – И против крокодилов, - доброжелательно рассмеялся диктатор. Представляете, крокодил открывает рот, а вы туда лимонкой!
      – Впечатляющее зрелище! - согласился Стрекозов.
      – А как у вас в стране со свободой слова? - хитро прищурился Дамкин.
      – Никаких проблем! При старом режиме, конечно, были проблемы. Газету моей организации, например, запрещали. Но после того, как я совершил свой переворот, все пришло в норму. Моя газета выходит каждый день.
      – Тогда, может быть, вы "Билла Штоффа" издадите в своей газете? предложил Дамкин. - Можно выпустить приложение отдельной книжкой.
      – Нет, - сказал Поносов. - Это проамериканская книга, а мы америкашек не любим. Вот если бы вы написали что-либо подобное про нас, латиноамериканцев, такая книга была бы к месту!
      – Напишем, - сказал Дамкин.
      – Я сегодня на неделю уезжаю в Крым, - молвил диктатор. - Там у моего прадеда была дача. А после Крыма мы можем встретиться и обсудить этот проект.
      – Мы тоже скоро поедем в Крым, - похвастался Стрекозов. - Там и напишем роман про освободительную борьбу латиноамериканцев против империалистов США!
      – По рюмочке? - предложил диктатор.
      – Не откажемся.
      Они дернули по рюмочке.
      – Ладно, ребята, - проговорила Зинаида. - Нам еще надо в одно место съездить по личному вопросу...
      – Намек понял! - сказал Стрекозов.
      Литераторы простились с диктатором и Зинаидой, вылезли из машины и продолжили свой путь к Карамелькину.

      Важный Карамелькин вытащил из-под стола две пачки бумаги и передал одну Дамкину, вторую Стрекозову.
      – Классно! - восхитился Дамкин. - Ксерокс - это круто!
      – Я обещал сделать, - молвил программист, - и сделал.
      При этом у Карамелькина был такой вид, как будто Дамкин и Стрекозов должны ему быть обязаны, по крайней мере, по гроб жизни.
      – А ты-то хоть прочитал? - поинтересовался Дамкин. - Как тебе последний "Билл Штофф"?
      Карамелькин пожал плечами.
      – Да так себе. Я такие романы не очень-то люблю. Я уважаю серьезные книги, умную фантастику или что-нибудь о средних веках. Вот если бы вы такую книгу написали!
      – Чтобы она была умной, фантастической и при этом о средних веках, да еще и серьезной? - спросил Стрекозов.
      – Ну, - Карамелькин уселся на диван. - Можно завоевать такой рынок читателей! У меня и тема для вас есть. Вот послушайте.
      На Земле происходит Третья Мировая война. Города заброшены, все государства разбиты на небольшие королевства. А на орбите, - Карамелькин показал пальцем на потолок, - летает гигантская советская космическая станция. Там человек триста. Всем детям, которые рождаются на станции, вживляют в мозг хитрую микросхему. С ее помощью у человека появляется офигенная реакция, он очень быстро усваивает и обрабатывает информацию... В общем, биороботы на базе человека. И вот двадцать таких монстров отправляют на землю, чтобы они пришли к власти в самых крупных королевствах и потом их объединили в одну большую империю, чтобы построить на всей Земле коммунизм... Можно описывать драки на мечах, придворные интриги, разные там принцы, принцессы, колдуны, шпионы из соседних государств. И тому подобное. Ну как, круто?
      – Что? - встрепенулись задремавшие литераторы.
      – Что значит "что"? Как вам тема для романа?
      – Карамелькин, - сказал Дамкин, - по-моему, ты срисовал эту тему с какого-то западного фильма.
      – И причем не с одного, - добавил Стрекозов. - Под одним из твоих монстров с микросхемой в голове так и видится Арнольд Шварценеггер.
      – Ни фига вы не понимаете!
      – Куда уж нам, - сказал Дамкин. - Ты лучше скажи, мы идем на Арбат продавать "Билла Штоффа"?
      – Завтра сходим, - кивнул Карамелькин. - Сегодня я постричься хотел.
      – В монахи? - пошутил Дамкин.
      – Тебе самурайские мечи еще не сделали? - спросил Стрекозов.
      – Пока нет. На завод "Заветы Ильича" пока не завезли нужную сталь.
      – Жаль, - протянул литератор, - а то устроили бы на Арбате драку на мечах, а потом объединили бы все Арбатские переулки в одну империю, чтобы построить на всем Арбате коммунизм...
      – Иногда мне кажется, что вам лучше вообще ничего не советовать, задумчиво молвил Карамелькин. - Вечно вы все обгадите!
      – Ты, безусловно, прав, - согласился Дамкин.

      С двумя сумками отксеренных и сшитых скрепками экземпляров "Билла Штоффа" литераторы поехали на Арбат. Художник Бронштейн нарисовал классные рисунки, причем так много, что они занимали почти половину книжки. В вагоне метро Дамкин периодически заглядывал в свою книжку, радостно всхипывал от смеха и показывал понравившиеся ему картинки Стрекозову, который глубокомысленно кивал головой.
      Литераторов сопровождал Карамелькин. Накануне сходивший в парикмахерскую программист радовал взгляд своей прической "под спортсмена". Он был одет в легкую футболку, одолженную у Шлезинского. Вчера Карамелькин в очередной раз посмотрел фильм с Арнольдом Шварценеггером, и теперь он шагал по улице, широко расправив плечи, посматривая по сторонам острым глазом.
      – Если кто к вам сунется, я ему сразу навешаю, - пообещал программист. - Не зря же я столько времени занимался боевыми искусствами!
      – Арнольд, ты главное подожди, пока мы тебе знак подадим, вешать этому товарищу или нет, - попросил Стрекозов. - А то еще убьешь не того, кого надо.
      – А какой знак вы мне подадите? - деловито поинтересовался Арнольд.
      – Стрекозов ему первым по морде даст, - пошутил Дамкин.
      Они вышли на "Смоленской" и неторопливо пошли по Арбату, выбирая место, где было бы удобнее продавать "Билла Штоффа".
      Был выходной, по улице прогуливались москвичи и гости столицы. Говорят, что по Дерибасовской тоже прогуливаются, но разве так? В Одессе люди ходят по тротуарам, раскланиваются, снимая цилиндры, останавливаются, чтобы поговорить о погоде, рассказать последние новости о налетчиках да перекинуться парочкой шуток в одесском стиле.
      В корыстной Москве все иначе. Здесь прогуливаться выходят не просто так, а для того, чтобы заработать деньги, или для того, чтобы их потратить.
      На Арбате возле каждого дома стоят лотки с разной всячиной, молодые люди с неумно-коровьими лицами пожевывают жевательную резинку и пристально выискивают среди снующей туда-сюда толпы валютных иностранцев. Без покупки буржуйский гость столицы отсюда не уйдет. К его услугам матрешки, поварешки, покрашенные под самовар балалайки, картины непризнанных, но очень бородатых художников. В общем, чего только нет!
      И среди прочего - ордена русских солдат, выброшенных на обочины жизни, пробитые каски и солдатская форма. Вернувшись куда-нибудь в Америку или ФРГ, радуются капиталисты, как дети, надевая красноармейскую гимнастерку, вешая на грудь Ордена Славы трех степеней.
      Дамкин и Стрекозов месяца два назад писали об этом статью, где с горечью замечали, что вот они, те самые снаряды, которые долетели с полей Отечественной войны до наших дней. Гордись своими детьми, русский солдат-победитель!
      Журнал, для которого они писали эту статью, ее не опубликовал. Да и если бы опубликовал, что изменилось бы? Все так же стояли бы на Арбате откормленные мордовороты, торгуя всем, за что можно получить столь необходимые для них "зеленые".
      Друзья прошли мимо театра Вахтангова, возле которого общительные актеры, а то и просто люди с улицы, читали свои стихи и пели под гитары веселые песни. Здесь продавать свою книжку не станешь: слишком шумно. Нет смысла становиться рядом с фотографом, поскольку возможный покупатель будет постоянно на него озираться - не снимает ли он его скрытой камерой? Не следует выбирать себе место также рядом с каким-нибудь диссидентом, собирающим с прохожих подписи в защиту какого-нибудь академика Сахарова. Не пройдет и получаса, как приедут стражи порядка, и ты будешь иметь удовольствие общаться с этим диссидентом в переполненном "воронке".
      Программист Карамелькин, изображая каратиста, шел несколько в стороне, внимательно осматривая улицу на предмет рэкетиров. Его кулаки были полусжаты, время от времени, видимо, чтобы не забыть, Карамелькин ставил блок против несуществующего удара и издавал неприятный утробный звук.
      В поисках свободного местечка литераторы прошли половину Арбата, и вдруг под аркой одного из домов с надписью "Парикмахерская" обнаружили группу "Левый рейс".
      Сидя на раскладных стульчиках, музыканты в акустическом варианте играли рок-н-ролл. Среди них литераторы с удовольствием обнаружили Шлезинского, который единственный из группы не сидел, а оживленно подпрыгивал, извлекая медиатором из гитары трепетные звуки.
      Музыканты были окружены плотной толпой слушателей и почитателей. Соавторы с трудом пробились в первый ряд. Перед басистом, который виртуозно бегал пальцами по струнам контрабаса, лежал чехол от гитары, почти наполовину заполненный мелочью и мелкими банкнотами. Изредка в куче мелочи мелькали холеные червонцы.
      – Ого! - с завистью сказал Дамкин. - Вот это я понимаю, кошелек!
      Шлезинский взял последний аккорд и заметил литераторов.
      – Дамкин! Стрекозов!
      – Привет, Шлезинский! Круто ты сегодня поешь!
      – Я всегда круто пою, - похвалился Шлезинский. - Мне только своей группы никогда не хватало!
      – Еще немного, и мы сможем купить хорошую аппаратуру для собственной студии звукозаписи, - сказал Олег, наигрывая на гитаре вальс "Амурские волны". - Запишем несколько наших классных альбомов.
      – Мы уже слышим это в течение трех лет, - заметил внимательный Стрекозов. - Потом деньги пропиваются, и приобретение аппаратуры отодвигается на неопределенный срок.
      – Может, так оно и было раньше, - возразил гитарист. - А сейчас у нас есть администратор Дюша. Пробивной чувак! Он даже сейчас уже договорился с одним директором магазина об аппаратуре, на которой мы сможем поиграть, а потом отдать обратно.
      – Зачем тогда покупать свою аппаратуру? - спросил Дамкин. - Не проще ли деньги пропить.
      – Нет! - возразил Олег. - Своя аппаратура ближе к телу.
      – А как вы узнали, что мы здесь сегодня играем? - поправляя бонги, висевшие на его шее, спросил очкастый ударник.
      Да мы вовсе и не к вам пришли. У нас свое дело есть: продажа "Билла Штоффа".
      – Неужели издали? - поразился басист.
      – Ага. Мы сами себя. Отпечатали на машинке чистенький экземпляр, Бронштейн нарисовал картинки, Арнольд снял ксерокс!
      Карамелькин, услышав о себе, подошел ближе.
      – Привет, Карамелькин, - поздоровались рокеры.
      – Дай нам четыре экземпляра, - сказал гитарист. - Сегодня же вечером под пиво почитаем вслух.
      – А зачем четыре?
      – Чтобы потом перечитывать!
      – На, держи, - нежадный Дамкин протянул музыканту четыре книжки.
      – Становитесь рядом, - предложил Витя. - Мы будем петь, вы - книжки продавать. А в перерывах между песнями - рекламировать роман века! Устоим знатный хеппенинг!
      Зрители, недовольные тем, что "Левый рейс" перестал играть, шумно выразили свое нетерпение.
      – Блин! Хватит болтать! Даешь рок-н-ролл!!!
      Шлезинский взялся за гитару, саксофонист "пустил петуха" на своем блестящем инструменте. Гитарист кивнул бородатому басисту. Тот, зачем-то надев на руку перчатку, стал живо дергать за толстые струны контрабаса.
 
– В снежной поземке мечутся кони,
Может ямщик под хмельком?
Только летит по бескрайнему полю
Тройка, как сросшийся ком...
 
      К "Левому рейсу" подходили все новые и новые люди, несколько хипповых девушек вошли в образовавшийся круг и стали под музыку танцевать. Поклонники группы, наизусть знающие все тексты, подпевали:
 
– Жизнь нас бросает в дворцы и остроги
В бешеной скачке причин.
Мы бы не выбрали эти дороги,
Да нас выбирают они...
 
      Дамкин нашел на углу деревянный ящик и разложил на нем тираж "Билла Штоффа". Плакат, нарисованный Бронштейном, повесили на стену дома. Бандит Билл Штофф с двумя огромными кольтами в руках красовался на черном мустанге. За спиной знаменитого разбойника сидела красивая девушка в костюме Евы. Одной рукой она прижималась к Биллу, а другой ловко кидала лассо.
      – Покупайте роман известных литераторов Дамкина и Стрекозова "Последние похождения Билла Штоффа"! - объявил Дамкин в перерыве между песнями. - Цена - всего три рубля!
      – "Билл Штофф" - это очень круто! - подхватили музыканты "Левого рейса". - Мы любим "Билла Штоффа"!
      Первые покупатели, обыкновенно, самые требовательные. Разглядывая и ощупывая товар, они стоят долго и упорно, не в силах сразу определить, нужен он им или нет? Но и от них есть польза. Именно эти покупатели создают ажиотаж, поскольку обнаружив хотя бы небольшую толпу там, где что-то продают, люди начинают проявлять свое любопытство и скапливаются в еще большем количестве. А когда выясняется, что всем не хватит, товар разлетается в момент!
      К ящику Дамкина подскочил волосатый малый в рваных джинсах.
      – Смотрите, это же "Билл Штофф"! - вскричал хиппи диким голосом. - Ну, круто!
      Ухватив книгу, он начал ее листать, взрываясь смехом чуть ли не на каждой странице.
      – Когда мы придем к власти, "Билла Штоффа" будут изучать в начальных классах! - сообщил он литераторам. Стрекозов припомнил, что то же самое говорил когда-то Дюша.
      – Спасибо, - ответили соавторы, скромно потупившись.
      – Жаль денег нет, - с сожалением протянул хиппи, возвращая книжку.
      – Бери так! - отмахнулся Стрекозов.
      Небритый панк с девушкой в обнимку, купив сразу десять книг, заявил:
      – Всем друзьям подарю! Это - своего рода "Библия" для нашего поколения!
      Многие из подошедших узнавали роман и с непонятной гордостью рассказывали, как его перепечатывали сами. Большинство из них охотно брали новую книжку. Некоторые относились к "Биллу Штоффу" с какой-то высокомерной непочтительностью.
      – Подумаешь! - комментировал инженер с умным взглядом из-под косматых бровей. - Я эту фигню еще в прошлом году распечатал у себя на работе на ЭВМ.
      – А я этот роман еще два года назад в тридцати экземплярах отксерил, поддакивал другой, посматривая вокруг с ожиданием, что все признают, какой он такой молодец.
      – Это были первые две части, - говорил Дамкин. - Мы же вам предлагаем окончание нашей трилогии. Для особо продвинутых читателей можем поставить автографы.
      Иногда к литераторам подходили люди, которые развивали эту тему, бросаясь обидными для соавторов репликами:
      – Смотри-ка, какие хитрозадые люди! - сетовал гражданин в клетчатой кепке. - Делают на "Билле Штоффе" деньги! И как же мы до этого не додумались? Классная идея! Надо будет на той неделе распечатать на принтере экземпляров двести и продавать... Думаю, "Билл Штофф" и по пятерке уйдет. Ты как думаешь, Кеш?
      – Сделаем, - важно кивал головой стриженый под "бобрика" Кеша, покидая с другом ряды покупателей.
      – Во народ, а! - злопыхал Дамкин. - Нет, я понимаю, когда мы, бедные литераторы, продаем свою книжку! Это же наше детище! А эти спекулянты проклятые!
      – Скоро честному литератору совсем уже жить не на что будет, согласился с ним Стрекозов. - Смотришь, какой-нибудь козел скоро будет говорить, что это он написал!
      К литераторам подошла пухлая женщина.
      – А эту книжку можно детям читать? - спросила она.
      – Конечно! Прочитают роман, и из них потом вырастут романтики!
      Покупатели резво расхватали "Билла Штоффа". Наиболее сообразительные просили поставить им автографы, и литераторы без ложной скромности надписывали на титульной странице любезные слова.
      Когда от тиража осталось меньше десяти экземпляров, сквозь толпу протиснулся милиционер Хибабулин. Он был в штатском костюме, зато на его стриженной голове красовалась огромная багровая шишка, а правая рука хранилась на перевязи в гипсе.
      – Здравствуйте, - сообщил Хибабулин литераторам. - Чем это вы тут занимаетесь?
      – Да вот, издательство "Популярная литература" напечатало нашу книжку, - ответил Дамкин. - Нас поставили продавать.
      – Вашу книжку? Вы что же, писатели?
      Бестолковый Хибабулин ухватился за книжку и начал судорожно листать страницы перевязанной рукой. Это оказалось крайне неудобно, так что через минуту Хибабулин положил книгу обратно на ящик и задумчиво посмотрел на Дамкина.
      – А это, случайно, не секс и порнография? - спросил Хибабулин, показывая указательным пальцем на книжку. - Знайте, что сейчас идет борьба с сексом и порнографией. Это ихняя западная провокация против нашего трудового народа! Партия не потерпит в нашей стране секса и порнографии!
      – Ну, ты скажешь! - воскликнул Дамкин. - Ты посмотри, Билл Штофф - это ковбой, пастух по-нашему. Он скачет на коне! Какая тут порнография? Просто веселый, развлекательный роман. Покупай, не пожалеешь!
      – Я такие книжки не читаю.
      – Ну, а какие ты читаешь?
      Хибабулин задумался.
      – Сейчас я читаю работу Ленина... Эта... Как ее... - с трудом припомнил он. - "Империализм" и этот... Как его...
      – "Вампириализм и Империя-кретинизм"? - предположил Дамкин.
      – Точно, он! - обрадовался милиционер. - Мне по службе положено. А так я люблю книжки о любви... Классику там разную, - Хибабулин помотал головой, как бы смахивая охватившее его оцепенение. - Ладно, я пойду, я сегодня не на службе, можете продавать, что хотите.
      – Что это у тебя рука перевязана? - заботливо спросил Дамкин.
      – Пустяки! Дежурил я в тот день возле редакции газеты "Путь к социализму". Стою спокойно, никого не трогаю, и вдруг сверху кто-то горшком кинул и случайно попал по мне, - Хибабулин потрогал шишку и поморщился от боли. - Голову мне повредил, а когда я упал, то еще и рукой ударился о мусорный ящик... Зато теперь я стал старшиной!
      – Как тебе удалось такая головокружительная карьера? - воскликнул Стрекозов. - Неужели, после попадания в тебя горшком?
      – Нет! Представился случай, - сказал милиционер. - У нашего старшины Джанибекова крыша поехала, вот меня и сделали старшиной. Такие дела...
      – Этот Джанибеков что, сошел с ума?
      – Ну. Мы дежурили в ресторане, и тут один гражданин стал хулиганить, бил посуду, приставал к официантке. Старшина Джанибеков хотел вежливо его вывести, подошел к нему, а хулиган взял стул и ударил Джанибекова по голове. Ну, старшина, когда встал с пола, залепил ему промеж глаз, тот сразу же копыта откинул.
      – Замечательно! - всхрапнул Дамкин. - Никогда не любил ресторанных хулиганов. Стрекозов, какая у нас милиция классная, надо про них повесть написать!
      – Ничего замечательного, - отозвался милиционер. - По документам этот хулиган оказался вовсе не хулиганом, а вторым секретарем горкома товарищем Итартассовым. А Джанибеков ему по морде дал, нос расплющил, ногу сломал, почки отбил и пиджак порвал. Вот и пришлось отправить Джанибекова в психушку. У нас начальник милиции - майор Иван Сидорович Толковый говорит: "Раз у старшины Джанибекова не все в порядке с мозгами, и он не может перед тем, как бить клиента, проверить его документы, надо назначить нового старшину. Кто у вас тут в отделении самый крутой?". "Милиционер Хибабулин! - отвечает капитан Ложкин, начальник отделения. - Он ранение на службе получил. Очень толковый парень". "Толковый парень - это то, что нам нужно! - обрадовался майор Толковый. - Делай его старшиной!"
      Дамкин сочувственно покачал головой.
      – Опасно быть старшиной! Никогда не знаешь где споткнешься. Куда не плюнь, всюду вторые секретари! Нет, мы со Стрекозовым предпочитаем секретарш!
      – Ладно, заболтался я с вами. Мне сегодня гипс снимать. Пока!
      – Будь здоров! - пожелал Дамкин.
      Когда Хибабулин скрылся среди прохожих, Стрекозов толкнул Дамкина в бок.
      – Понял, как определяется рынок? Партия не любит, следовательно, народу нужны секс и порнография! Вот что надо писать!
      – Светка не станет перепечатывать.
      – Это смотря как написать!
      Продав последний экземпляр радостному школьнику, литераторы сложили выручку в целлофановый пакет. Пересчитать деньги они решили дома, чтобы не возникло искушения сразу же их потратить...
      – Эх, надо было по пять рублей продавать, - сетовал Дамкин. Некоторые граждане не хотели покупать нашу книжку только из-за того, что она так дешево стоит.
      – В следующий раз продадим по пять. Станем миллионерами, поедем во Францию, въедем в Париж на белом "Мерседесе" и в новых кроссовках, ухмыльнулся Стрекозов.
      Ударник "Левого рейса" лихо застучал по бонгам, гитарист ударил по струнам, Шлезинский начал петь новую песню.
 
– За белой стеной строили Храм
Неведомым мне Богам.
По каменной кладке стекала вода
На землю к моим ногам.
Был жертвенник пуст, как внезапный смех,
И только монах в тени
Негромко молил простить нас всех
Богиню Любви!
 
      Сквозь собравшуюся перед "Левым рейсом" толпу протолкнулся работяга с обмусоленной папиросой во рту и пропитым лицом. Под глазом работяги синел фингал. На его голове сидела грязная кепка, настолько замусоленная, что создавалось впечатление, будто ее владелец часто использовал кепку вместо тарелки.
      – Эй, кореш! - обратился он к Шлезинскому. - "Мурку" сыграй!
      Выполнять такие заказы Шлезинскому было не привыкать. Он уже несколько лет подрабатывал в ресторанах и чего только ему не приходилось петь по просьбам трудящихся. Но сейчас это требование показалось ему бестактным.
      – К сожалению, сегодня мы поем только свои песни, - вежливо ответил музыкант.
      – А я говорю, "Мурку" давай! - настаивал пьяный работяга, сверкая железными зубами во рту.
      Литераторам был хорошо знаком этот тип людей. Сами они никогда не были блатными, но блатные манеры входили в их представление о "роскошной жизни". Так они пили, так били друганов по потным рылам, все вокруг у них были "кореша" да "братаны". Работает такой мужичонка на заводе. А что там хорошего, романтичного? Вот "Мурка" - это романтика. Красиво!
      – Не могу, - ответил Шлезинский. - Такие песни в подземном переходе играют. Послушай там!
      – А я хочу, чтобы ты спел! Мне твой голос нравится! - мужик добавил еще несколько матерных слов и сделал лицо, которое, по его мнению, делает какой-нибудь налетчик, когда ему в банке не дают на вынос денег.
      – Бывают же такие уроды, - покачал головой Дамкин, обращаясь к недовольному Стрекозову.
      В толпе зашумели:
      – Чего к музыкантам пристал?
      И вдруг послышался спокойный голос программиста Карамелькина:
      – Вали отсюда, козел!
      – Это кто там сказал "козел"? - взорвался приставучий мужик. - Сейчас я тебе покажу "козла"!
      Назревал скандал. Пьяный мужик надвинулся на Карамелькина, махнул кулаком, Карамелькин поставил блок, но это не помогло. Натруженный кулак работяги попал программисту по скуле, тот чуть не упал, но затем, резко выбросив вперед ногу, дал работяге промеж ног.
      – Уй, блин! - загнулся мужик. - Вася! Наших бьют!
      Оказалось, что мужик был не один, а со своими собутыльниками.
      – Кто тут наших бьет? - вылез из толпы толстый Вася с тремя дружками.
      И работяги набросились с кулаками на Карамелькина. Любит русский мужик помахаться после того, как выпьет. Без этого разве отдохнешь?
      Неожиданно в толпу ввинтились трое здоровенных ребят в кожаных куртках. Эти не стали разбираться, кто виноват, а кто нет, а сразу же приняли участие в потасовке. Сочные удары посыпались на всех подряд. Началась всеобщая и повальная драка. В гуще толпы маячила фигура Карамелькина, который пытался бить ногами, как учил сэнсей, но в густой толпе не было места, чтобы как следует замахнуться.
      Вскоре в драку был вовлечен весь Арбат. На металлистов, обвешенных цепями, и неряшливых панков напали накаченные комсомольцы-спортсмены. Вот уже двадцать минут они стояли невдалеке от "Левого рейса" и хотели как следует проучить всех этих "неформалов", которые бросают тень на славную комсомольскую организацию, но все как-то не выпадал подходящий случай.
      – Эй, Карамелькин! Ты идешь, или как?
      – Я вас потом догоню! - прокричал в ответ Арнольд, ударяя ногой по чьей-то заднице. - Когда еще будет возможность потренироваться на натуре?
      Литераторы и "Левый рейс" резво собрали свои вещички и, пробежав под арку, кривыми переулками покинули шумный Арбат.
      – У вас всегда так на выступлениях? - поинтересовался Дамкин у басиста, который пыхтел под тяжестью контрабаса.
      – Не-ет... Такого уже давно не было. Когда мы играли на юге, Дюша договаривался с местной мафией. Там нас никто не трогал. А если бы и пристал какой-нибудь урод, его бы сами местные загасили. Дюшу теперь на побережье все знают!
      – Дюша - молодец! - похвалил Стрекозов. - Может, вы и Карамелькина к себе возьмете? Видели, как он классно дерется! Как он умочил того мужика!
      – Мы сюда вообще-то поиграть пришли, а не драку устраивать, - учтиво заметил басист.
      Друзья вышли на Калининский.
      – Вам куда? - поинтересовался Шлезинский.
      – Домой, - сказал Дамкин. - А вам?
      – Мы репетировать пойдем. На Арбате не удалось нормально поиграть...
      Литераторы раскланялись с "Левым рейсом" и зашагали к метро. Со стороны Арбата слышались заливистые милицейские сирены.
      Поздно вечером им позвонил Карамелькин. Программист с гордостью сообщил, что когда милиция стала винтить дерущихся, он перемахнул через забор и скрылся по подворотням. Ушел, так сказать, огородами...

      – А у тебя есть "стратокастер"? - спросил Владимир Ильич у рокера Вити, гуляя по Дому Культуры имени Москалева, где в Ленинской комнате базировалась Витина рок-группа.
      – Есть! - радостно воскликнул Витя, протягивая вождю мирового пролетариата свою гитару.
      – О! Весьма круто! - со знанием дела оценил Владимир Ильич, поглаживая лакированную поверхность. - Звучит-то ничего?
      – Клёво звучит! - сказал Витя, сияя, как лампочка Ильича. - Прям как танк!
      Ленин присел на стул и взял пару аккордов.
      – Э, батенька, да у тебя тут третья струна оболталась! Совсем никуда не годится!
      – Оболталась, - с горечью подтвердил Витя. - Да в магазине фиг чего купишь!
      Владимир Ильич покачал головой и достал из кармана коробку с буржуинскими буквочками.
      – Во, Бонч-Бруевич из ГДР привез комплектик струн. Дарю!
      – "Лисичка"! - возрадовался Витя, подпрыгнув от счастья. - Это ж мои любимые струны! Ну, теперь я такой тяжеляк зафигачу, аж болты над Парижем зацветут!
      – Ну, ну, - похлопал рокера по плечу Владимир Ильич и подошел к ударнику Игорю.
      – А у тебя есть барабан?
      – Есть! - радостно закричал Игорь, вынимая из-за спины огромный порванный бас-барабан...

      Однажды утром Стрекозов проснулся грустный-грустный. Против своего обыкновения, он долго лежал в постели, не обращая внимания на Дамкина, который деловито варил кофе и орал с кухни, что Стрекозову пора вставать. И лишь когда кофе был сварен, Стрекозов соизволил встать, приплелся на кухню и сел перед налитой Дамкиным чашечкой, грустно повесив голову.
      – Знаешь, Дамкин, - сказал он тоскливо ничего не подозревающему Дамкину. - Мне сегодня приснился сон.
      – Мне каждую ночь снятся такие боевики, - поддержал тему Дамкин. - Я даже думаю, не написать ли нам по этому поводу рассказ?
      – А я видел во сне девушку...
      – Ох, а девушек в моих снах видимо-невидимо! - Дамкин с удовольствием подхватил свою любимую тему. - Каких только нет, и блондинки, и брюнетки, и даже одна негритяночка!
      – Оставь свои шутки, - поморщился Стрекозов. - Это серьезно. Я видел во сне девушку, с которой я познакомился в прошлом году в Гурзуфе. Но там я не обратил на нее особого внимания, а сегодня во сне увидел ее и понял, что жить без нее я больше не могу.
      – В каком это смысле? - Дамкин вопросительно поднял брови.
      – Я влюблен, - сказал Стрекозов, и Дамкин понял, что его друг заболел.
      – И чего делать теперь? - обеспокоенно спросил Дамкин.
      – Не знаю, - безнадежно сказал Стрекозов. - Где ее теперь искать? Я, наверно, утоплюсь.
      – Стрекозов! - закричал Дамкин, который как моль вился вокруг Стрекозова. - Перестань так шутить! Это тебе не письма Карамелькину писать!
      – Я не шучу, - вздохнул Стрекозов и ушел в комнату. Дамкин посмотрел на нетронутую чашку кофе и понял: не шутит. Он лихорадочно схватил телефон и начал звонить друзьям.
      – Бронштейн! Со Стрекозовым беда! Срочно приезжай!
      – Алле! Сократова! Нету? Ну и черт с ним!
      – Алле! Зинаида! Приезжай, Стрекозову очень худо!
      Дамкин бросил телефон и забегал по кухне. Раздался громкий звонок в дверь. "Бронштейн! - подумал Дамкин, бросаясь открывать. - Надо же, как оперативно приехал! Настоящий друг!"
      Но это был не Бронштейн. В дверях стоял с улыбкой от уха до уха радостный и загорелый Гиви Шевелидзе. В одной руке Гиви держал огромный арбуз, в другой - не менее огромный бурдюк с вином.
      – Гомар джопа, батоно Дамкин! - воскликнул грузин. - Принимай гостя с солнечного Кавказа!
      – Гиви Иванович! - возрадовался литератор. - Мне вас сам Бог послал.
      – Да? - сказал Гиви, передавая арбуз Дамкину и снимая освободившейся рукой аэродромоподобную кепку. - За это надо выпить, дорогой!
      – Некогда пить! - отчаянно вскричал Дамкин. - Стрекозов топиться собрался!
      – Зачем, слушай?
      – Из-за женщины!
      – Из-за женщины можно, - справедливо рассудил мудрый грузин и прошел в комнату.
      Стрекозов лежал на диване и бездумно смотрел в потолок. У него был такой вид, словно он уже перенесся в иной мир, ибо в этом мире его уже ничего не держало.
      – Гомар джопа, - сказал Гиви Иванович, садясь рядом на стул. Здравствуй, дорогой.
      – Здравствуйте, - печально молвил заболевший литератор.
      – Рассказывай. Как зовут, где живет? Сейчас поедем, завернем в ковер, положим на коня и увезем к нам на Кавказ, там никакая милиция не найдет!
      – Он не знает, где она живет! - закричал Дамкин и уронил арбуз. Арбуз с треском разлетелся по комнате.
      – Как не знает?
      – Не знаю, - печально подтвердил Стрекозов и отвернулся к стене.
      – Он с ней в Гурзуфе познакомился, а сегодня во сне увидел и понял, что жить без нее не может! Утопится, как пить дать, утопится! Уж я его знаю!
      – Вай, вай, - застонал потрясенный Гиви в унисон со звонком в дверь.
      Пришли художник Бронштейн, Зинаида и доктор Сачков.
      – Что с ним?! - закричала с порога Зина.
      – Болен, совсем болен, - задумчиво протянул Гиви. - Надо думать, что с ним теперь делать. Но думать можно по-нормальному только за стаканом хорошего вина, слушай! И такое вино есть! Батоно Дамкин, неси стаканы. Дорогая, - обратился он к Зине. - Мы тут арбуз уронили, подмети, пожалуйста. Генацвале, садись!
      Через минуту друзья сидели за столом перед налитыми стаканами. Гиви, суровый и гордый, как горный орел, встал, держа на вытянутой руке стакан.
      – Я хочу выпить за то, чтобы мы - собравшиеся здесь друзья нашего друга Стрекозова - нашли какой-нибудь выход из создавшегося положения!
      – Стрекозов, - спросил доктор Сачков. - Я там тебе подарок принес покрышку от КАМАЗа. Может пригодится?
      Сачков часто приносил своим друзьям подарки, найденные им на улице в состоянии опьянения, а в таком состоянии он был почти всегда. На кухне у литераторов стояла настоящая жестяная урна в виде пингвина. На балконе валялся канализационный люк, который ни Дамкин, ни Стрекозов не могли поднять, чтобы выкинуть. В шкафу лежал кусок водопроводной трубы (по утрам в него дудел Дамкин), в ванной под умывальником валялись мотки колючей проволоки и прочие "подарки" доктора, которые литераторы еще не успели выбросить.
      Был ли Сачков доктором и была ли его фамилия Сачков, никто точно не знал. Но художник Бронштейн считал его отличным парнем и своим большим другом. Еще бы! В мастерской у Бронштейна стояла подаренная ему доктором гипсовая статуя девушки с веслом.
      Стрекозов перевернулся на диване, встал и спросил:
      – Гиви Иванович! У вас деньги есть?
      – Что за вопрос, слушай! - смущенно сказал профессиональный грузин.
      – Одолжите двадцать рублей.
      – Зачем тебе двадцать рублей? - подозрительно поинтересовался Дамкин.
      – Куплю билет на поезд и поеду в Гурзуф, где я был влюблен и был счастлив. Заплыву далеко-далеко в море, вспомню в последний раз ее милый образ и утоплюсь!
      – А! - заорал горестно Дамкин. - И это в то время, когда у нас с ним не дописан новый гениальный роман!
      – Стрекозов, - ласково спросила Зинаида, - может тебе просто девочку надо? У нас около "Космоса" есть недурные, для тебя я бы договорилась бесплатно...
      – Нет! - вскричал Гиви. - Батоно Стрекозов! Поехали к нам в Грузию! У меня в Тбилиси такая дэвушка есть, м! пальчики оближешь! Сам хотел жениться, но для друга...
      – Перестаньте издеваться! - рассердился Стрекозов. - Дайте двадцать рублей, или я зайцем поеду! Сказал "утоплюсь", значит утоплюсь!
      – Да-а, - протянул Гиви, вынимая деньги. - Совсем болен!
      – Не позволяйте ему ехать в Гурзуф! - воскликнула Зинаида. - Утопится ведь, сердешный!
      – Бэсполэзно, - отрубил Гиви. - Такая любовь не лечится.
      Дамкин согласно кивнул.
      – Стрекозов упрямый, хуже ишака, - подтвердил он. - Ну, прям как я.
      – Тогда, - решительно сказала Зина, - я вместе с ним поеду, всю дорогу буду его уговаривать не топиться!
      – Вай! - сказал Гиви. - Мы, пожалуй, тоже поедем. Один голос уговаривает - это хорошо, а пять - еще в пять раз лучше чем.
      – Поедем, - пошутил напоследок Дамкин. - Заодно и позагораем. Стрекозов, плавки не забудь!
      Они тут же поехали на Курский вокзал. Предприимчивый Гиви за десять минут достал билеты до Симферополя.
      – Знакомый начальник вокзала, - скромно пояснил он друзьям. - Жаль, рельсы прямо до Гурзуфа не проложили, он бы и до Гурзуфа достал.
      – Привет, - раздалось за спиной у литераторов.
      Литераторы обернулись и обнаружили басиста и ударника рок-группы "Левый рейс". Ударник, поблескивая очками, кушал мороженое.
      – Привет, - сказал Дамкин. - Вы-то здесь какими судьбами?
      – В Гурзуф едем.
      – Как, и вы тоже?
      – Да, только билетов не можем достать.
      К литераторам подошел вспотевший Гиви.
      – Не отставать, слушай! Поезд сейчас поедет. Давай живо в вагон!
      Поезд тронулся. Из окна вагона Дамкин долго махал оставшимся на перроне рокерам. Стрекозов все также уныло смотрел перед собой.
      Зина достала из сумки курицу, картошку в мундире, соленые огурчики.
      – На вокзале купила, - пояснила она в ответ на вопросительный взгляд Дамкина. - Садитесь к столу.
      Доктор, художник Бронштейн и Дамкин придвинулись, но Гиви Шевелидзе сказал:
      – Слушай, я узнавал у проводника, здесь есть ресторан. Пойдем, я угощаю!
      – Я не буду есть, - заявил Стрекозов и полез на верхнюю полку.
      – А я поем, - сказал Дамкин, у которого аппетит не пропадал ни при каких обстоятельствах. - Пошли.
      Бронштейн и доктор кивнули. Зина обиженно поджала губы и, завернув курицу в бумагу, убрала ее в сумку.
      – Мы скоро, Стрекозов. Не скучай.
      Стрекозов не ответил. Его взгляд был уставлен в стакан с подстаканником "Москва - город-герой".
      Гиви повел своих спутников в ресторан, и они просидели там до самого вечера. Когда они вернулись, Стрекозов все также отрешенно лежал лицом к стене.
      – Стрекозов, - сказал Дамкин, слегка навеселе после выпитой бутылки коньяка. - Мы тебе коньячку принесли. И черной икорочки...
      – Не трогай его, - шепотом попросила Зина. - Плохо ему. Пусть спит.
      – Это мне плохо! - заорал Дамкин. - Роман не дописан, а этот гад топиться собрался! Коньяк не пьет! Икру не жрет! И вообще, меня тошнит.
      И Дамкин убежал в туалет. В купе заглянул Гиви, который с доктором и художником пошел играть с проводником в преферанс.
      – Ну как он?
      – Спит, - ответила Зина, заботливо укрывая сопящего Стрекозова одеялом.
      – Вай, вай, - простонал Гиви. - Горе-то какое!
      Прошла ночь. Рано утром поезд прибыл в Симферополь. На привокзальной площади Гиви нанял целый микроавтобус, который через час привез их в Гурзуф. О, Гурзуф, излюбленное место отдыха литераторов, музыкантов, художников, хиппи, панков и, к сожалению, военных, которые отгрохали себе огромный санаторий, отхватив значительный (и самый красивый!) кусок городка, в котором располагался еще дореволюционный парк с замечательными статуями, фонтанами, вековечными деревьями...
      Друзья спустились к морю. Заплатив деловитым старушкам по десять копеек за вход на пляж, подошли к теплому голубому морю, которое какой-то древний юморист с черным юмором назвал Черным.
      – Ну чего, Стрекозов, не передумал? - спросил Дамкин, с надеждой глядя на соавтора.
      – Нет, - сказал Стрекозов.
      – Ну и топись! И без тебя роман допишу. Еще гениальнее будет!
      Стрекозов медленно разделся и, забыв про плавки, в семейных трусах пошел в воду. Нырнув, он немного проплыл под водой, вынырнул и брассом двинулся к буйкам, где и решил утонуть, чтоб не пугать отдыхающих.
      Вдруг возле самых буйков он заметил девушку, которая то скрывалась под водой, то поднималась снова на поверхность - девушка явно тонула. На свою жизнь литератору было наплевать, но как тонет невинный человек, он не мог спокойно смотреть. Стрекозов нырнул, подхватил девушку и, не взирая на ее сопротивление, потащил к берегу. Внезапно девушка перестала сопротивляться, и литератор вдруг обнаружил, что это та самая девушка из его сна.
      – Вы! - воскликнул он.
      – Я! - радостно ответила девушка. - А это вы?
      – Я! - засмеялся от счастья Стрекозов.
      – А я поняла, - говорила девушка, - что не могу без вас жить и приехала сюда, чтобы утопиться на том самом месте, где мы познакомились!
      – И я, - говорил Стрекозов, - тоже решил утопиться!
      Он вынес девушку на руках из воды. Удивленные Дамкин, Бронштейн и Зинаида с доктором обступили мокрую пару влюбленных.
      – Она? - спросил мудрый Гиви, единственный из всех не потерявший дар речи.
      – Она! - сказал гордый и счастливый Стрекозов.
      – Я знал, что так получится, - кивнул Гиви Шевелидзе. - Где здесь ближайший ресторан?
      – На горе, - сказал Дамкин и дотронулся рукой до Стрекозова. - Вы что же, теперь поженитесь?
      – А как же! - ответили хором девушка и Стрекозов.
      – А-а-а! - в ужасе закричал Дамкин и побежал к морю топиться...
      Друзья бросились его ловить.

      – Ну, как тебе наша версия женитьбы Стрекозова? - спросили литераторы у художника Бронштейна, когда тот прочитал новый рассказ.
      Бронштейн сидел задумчивый.
      – Да, - вымолвил он наконец. - Какая любовь! Я бы так, наверно, не смог.
      – Не каждому дано! - сказал гордый Стрекозов, допивая бутылку пива.
      – И слава Богу! - Дамкин открыл еще одну бутылку. - А то бы я точно утопился.
      – Да, - еще раз повторил Иван. - Любовь!

      – А есть еще один анекдот, - заливая растворимый кофе кипятком, сказал задумчивый Сократов. - Пограничник на границе обнаружил поперек вспаханной полосы следы двух нарушителей. Вызванный им старшина почесал под фуражкой, осмотрел следы и догадался: "Это прошли два еврея!". "Как вы узнали, товарищ старшина?" - удивился пограничник. "Я их видел".
      Шлезинский от смеха пролил кофе на стол. Еврейские анекдоты всегда действовали на него, как призыв к намазу на мусульманина. Дамкин и Стрекозов сидели с каменными физиономиями.
      – Не смешно, - сказал наконец Дамкин, когда Шлезинский отсмеялся.
      – Тоже мне эксперт! Смешно, не смешно. Придумай лучше! - обиделся Сократов.
      – Запросто! - пообещал Дамкин и задумался. - Сейчас Стрекозов тебе такой анекдотец расскажет...
      – Пограничник, - оживился Стрекозов, - обнаружил следы. Вызвал старшину и говорит ему: "Здесь прошли два еврея". Старшина почесал фуражку и удивился: "С чего это ты взял?". "Я их видел!". "А чего же ты не стрелял?". "Товарищ старшина, так они к нам шли!".
      Шлезинский уронил чашку, упал сам и покатывался от смеха минут пять.
      – Или вот, - сказал Дамкин, выйдя из состояния раздумья. - Два еврея на границе обнаружили следы пограничника. "Следы! - сказал один. Старшина, наверное". "Да, похоже, - вздохнул второй. - А потом во всем будут обвинять евреев!"...
      Шлезинский, как пульверизатор, опплевал всю стенку и опять упал со стула, чуть не разбив чашку, корчась от смеха и дрыгая ногами.
      – Абсолютно не смешно, - заявил Сократов высокомерно. - Я бы придумал этот анекдот так. Еврей встречает пограничника на границе, тьфу! Вернее, пограничник встречает еврея на границе. "Стой, стрелять буду! - кричит пограничник. - Говори пароль!" "Пушка!" - отвечает еврей. "А, проходите, товарищ старшина!".
      На этот раз Шлезинский молчал.
      – Ну, как? - спросил Сократов. - Неужели не смешно?
      – Как же я этих евреев ненавижу! - процедил Шлезинский.
      – Не смешно, что ли?
      – Грустно. Кругом одни евреи. Уже и на границу пробрались. Кого надо пускают, а кого нет - не выпустят.
      – А еще есть жидо-массонский заговор, - намекнул Стрекозов, наталкивая Шлезинского на любимую тему.
      – Все вокруг продано! Жиды уже купили все, что можно. А Россию продали!
      – Ах! Оставьте политику! - сморщился Сократов. - Заколебали уже. Давайте еще парочку свежих анекдотов расскажу!
      – Дерьмовые у тебя анекдоты, - сказал Стрекозов, допивая кофе. - А все потому, что сочиняешь ты их один, а у нас не спрашиваешь.
      – У вас просто нет абстрактного мышления! - воскликнул Сократов. - Вы в жизни ничего не понимаете, и в произведениях ваших это весьма заметно! Вот возьмем, например, ваш последний рассказ...
      – Ну, допустим, последнего ты еще не читал! - обиженно возразил Дамкин.
      – Хорошо, не последний! - согласился Сократов. - Хотя твоя реплика типичный пример вашей демагогии. Возьмем тот рассказ, где Стрекозову снится сон и все едут в Гурзуф.
      – Прекрасный рассказ, - признал Стрекозов и налил еще по кофе себе и Дамкину. - И чем он тебе не понравился?
      – Во-первых, денег у ваших литераторов нет, и тут приезжает грузин с деньгами. Это же примитивизм!
      – Почему же? - возразил Стрекозов. - Вот совсем недавно, еще до дня рождения Дамкина, мы сидели и у нас нечего было выпить. И тут приехал Гиви Шевелидзе и привез десять литров цинандали.
      – Мы так ужрались, - радостно всхрапнул Дамкин.
      – Во-вторых, - продолжал Сократов, - ни с того, ни с сего все вдруг сорвались и поехали на юг, в Гурзуф. Позвольте! А как же работа? По-вашему, человек как захочет, так и едет на юг! Ведь ни отпуск, ни отгулы они не брали! Это просто возмутительно! Взяли и поехали!
      – А что? - не согласился Стрекозов. - Тебя чего-то смущает? Мы вот сейчас возьмем и поедем в Гурзуф. Кто нас остановит?
      – Крутая мысль! - воскликнул Дамкин. - Будем идти ночью по горной дороге и петь песни! Шлезинский, поехали с нами в Гурзуф?
      – В натуре, - без раздумий согласился Шлезинский. - Только мы с "Левым рейсом" сейчас альбом пишем. И денег у меня нет.
      – Деньги есть у нас, - сказал Дамкин. - Мы недавно с Арнольдом сто пятьдесят экземпляров "Билла Штоффа" продали. Денег, правда, не сильно много... Но это фигня! Можно поехать хоть сегодня!
      – Ну? - спросил Стрекозов у Сократова.
      – Как я и говорил, никакого абстрактного мышления, - отозвался тот, прикуривая сигарету. - Я же не имел в вижу, что именно вы поедете в Гурзуф. Вы - бездельники. У вас работы нет, вполне естественно, вы можете поехать. А вот возьмем, к примеру, меня или программиста Карамелькина... Кто нас отпустит с работы?
      – Ну, насчет Карамелькина ты брось! - сказал Дамкин. - Без него на его работе обойдутся запросто. Даже никто не заметит, что Карамелькин отсутствовал недели три.
      – Рассказывайте! - усмехнулся Сократов.
      – Спорим? - вскочил азартный Дамкин. - На пузырь коньяка!
      – Не буду я спорить, - сказал Сократов. - Вот послушайте лучше еще один анекдотец. Встречаются два еврея. Один говорит: "Мне кажется, что среди коммунистов - одни евреи". Другой задумчиво поковырял в носу и говорит: "Ты что, Абрам, икры обожрался? По твоему получается, что мы сами себе платим партийные взносы?"
      – Господи! - вскричал Шлезинский, словно ужаленный в интимное место. Как же меня достали эти евреи!
      – А еще есть жидо-масонский заговор! - шепотом произнес Стрекозов.

      Музыкант Шлезинский проснулся с чувством глубокого похмелья. Вчера он с друзьями обсуждал поездку на юг, и чтобы голова работала получше, постоянно прикладывался к бутылке русской водки, а после этого к армянскому коньяку.
      Лето обещало быть удачным.
      Шлезинский зевнул и выполз из-под одеяла. Он обнаружил себя в неизвестном месте. Обычно Шлезинский спал на надувном матрасе, укрываясь спальным мешком, а тут - кровать, чистое накрахмаленное белье, одеяло!
      – Где это я? - подумал Шлезинский. Было похоже, что в гостиничном номере.
      – Что я здесь делаю? - снова спросил себя музыкант. Видимо, именно здесь он провел эту ночь.
      Шлезинский встал, нашел свою одежду и быстро облачился, после чего прошел в ванную и умылся. В ванной на полочке стояли разные тюбики и баночки с надписями на неизвестном языке. Шлезинский нашел одеколон и, пользуясь моментом, щедро побрызгал им на себя.
      – Как же я сюда попал? - Шлезинский почесал нос. - Похоже, я снял какую-то женщину, и она сюда меня привела. Но где она?
      Неожиданно раздался стук в дверь.
      – Входите! - предложил Шлезинский.
      В комнату вошли двое со всеми национальными признаками еврейской национальности. Дружелюбно улыбаясь, они приблизились к Шлезинскому и что-то жарко заговорили на неизвестном языке.
      Шлезинский сначала кивал головой, но потом решил признаться, что не понимает ни слова.
      – Я не понимаю! - развел он руками.
      Двое в удивлении переглянулись.
      – Ну что же вы, господин Шлезинский! - перешел на русский язык один из гостей. - Эмигрировали в нашу страну и не выучили наш язык? Разве ваша мама не обучила вас ивриту? Или как?
      У Шлезинского отвисла челюсть.
      – Может быть вы и в синагогу не ходили? - язвительно спросил второй гость. - Может вы и обрезание не делали?
      Шлезинский остервенело замотал головой.
      – Не обучила! Не ходил! Не делал! - признался музыкант. - Где я нахожусь?
      – Как где? Он еще спрашивает! - воскликнул первый. - В Иерусалиме, естественно!
      – Быть того не может! Какого хрена я тут делаю?
      – Вы стали гражданином Израиля.
      Шлезинский в изнеможении повалился на кровать, по его лицу ручьями тек пот. Музыкант вытерся рукавом.
      – Я - поляк! - заорал он. - Я - антисемит! Я вас, жидов, терпеть не могу!
      – Ничего страшного, - кивнул израильтянин. - Я - тоже в душе антисемит. Ну и что?
      – Нас ждет внизу машина, - сообщил его приятель. - Вы, наверно, помните, господин Шлезинский, что вам надо получить паспорт?
      – Какой на фиг паспорт! - чуть не плакал музыкант. - Не хочу я быть евреем!
      – Я тоже не хочу, - флегматично молвил еврей. - Но вы сами попросили политического убежища, в СССР вам теперь обратной дороги нет.
      – Как я здесь вообще оказался?
      – Вы приехали с друзьями в туристическую поездку по приглашению господина Сократовича, - доброжелательно ответили ему.
      – Какого Сократовича? Не знаю никакого Сократовича!
      – Это двоюродный дядя вашего друга Сократова.
      – Вы меня разыгрываете! - понял Шлезинский и, вскочив с кровати, бросился к окну. За окном в мареве летней жары перед его изумленным взором расстилался Иерусалим.
      – Это не розыгрыш, - еврей похлопал Шлезинского по плечу. - Я, действительно, гражданин Израиля, зовут меня Исхак Рабинович, а это - Абрам Кацман. Мы - сотрудники Отдела Эмиграции из Советского Союза.
      – Если я приехал сюда с друзьями, то где мои друзья? - хитро прищурившись, спросил Шлезинский.
      – Их виза кончилась, - заявил Рабинович. - Они вернулись в СССР.
      – А я?
      – А вы остались. Шлезинский, перестаньте валять дурака! Неужели вы ничего не помните?
      – Нет!
      – У вас оказались еврейская бабушка и к тому же еврейский дедушка.
      – Не может быть! Я - поляк!
      – Вы - польский еврей, ваши предки эмигрировали из Польши в Россию. Приехав в Израиль, вы ощутили свои еврейские корни и здраво решили остаться на исторической родине. С чем вас и поздравляем-с!
      Шлезинский застонал.
      – Но я не хочу оставаться! Это я, наверно, спьяну! У меня провалы памяти!
      – Ничего страшного, - сказал Кацман. - У нас хорошие врачи. Излечат вас и от провалов, и от алкоголизма.
      – Да вы все обалдели! Я не хочу жить среди евреев! Тут какая-то ошибка! Вы меня под гипнозом заставили попросить политического убежища! Я пожалуюсь в КГБ, меня спасут, я здесь ни за что не останусь...
      – Это ваше право, - пожал плечами Рабинович. - Израиль - свободная страна. Получите паспорт и можете вернуться в свой СССР. Если вас, конечно, пустят.
      Шлезинский задумался. Положение с каждой минутой становилось все серьезнее.
      – Хорошо, - сказал он. - Поехали, получим ваш паспорт.
      – Вот и славно! - кивнул Кацман. - А по пути заедем в Министерство Обороны, там для вас оформили военный билет.
      – Что?
      – Военный билет. Как вы, наверное, знаете, каждый гражданин Израиля должен отслужить три года в нашей национальной армии. По возрасту вы еще подходите. Вам выдадут военный билет и паспорт, солдатскую форму и ружье. Вы будете нести почетную обязанность в Палестине. Там сейчас как раз чем-то недовольны арабы.
      Шлезинский в ужасе закрыл глаза.
      – Я и дома-то еле-еле отвертелся от армии! - заорал он. - Еще мне не хватало тут сапоги носить!
      Музыкант вскочил и, схватив стул, кинул его в окно. Посыпались осколки, Шлезинский рыбкой нырнул в оконный проем и, падая вниз, обнаружил, что его гостиничный номер находился на восемнадцатом этаже.
      "Какой облом!" - мелькнула в его голове последняя мысль, и Шлезинский проснулся.
      Значит, это все был только сон!
      Как хорошо, что это был сон!
      Он подпрыгнул на надувном матрасе и вскричал:
      – Карамелькин! Я в Москве!
      – И я тоже, - недовольно буркнул программист, проснувшись от неожиданного вопля Шлезинского.

      Дамкин и Стрекозов возвращались из магазина домой. В сумке Дамкина глухо стучали друг о друга бутылки пива. Стрекозов, размахивая руками, разглагольствовал на тему поездки в Гурзуф. К путешествию на юг было почти все готово. Деньги, заработанные на продаже "Билла Штоффа", литераторы спрятали в ящик стола, заперли на ключ и, чтобы не было искушения их потратить, выбросили ключ в мусоропровод.
      – Когда поедем на вокзал, - рассуждал Дамкин, - сломаем у ящика замок.
      Стрекозов считал, что денег для поездки на юг достаточно, но для хорошей поездки на юг маловато.
      – Денег никогда много не бывает, - согласился Дамкин, внимая соавтору. - Их всегда или мало, или очень мало.
      – Или совсем нет, - добавил Стрекозов. - Но у меня есть парочка идей, где еще нарыть деньжат.
      – И где же?
      – У нас была классная идея охраны ёжиков. Почему бы не провести открытое заседание Общества Охраны Ёжиков, на которое пригласить всех наших друзей и собрать с них добровольные пожертвования на охрану Гурзуфских ёжиков?
      – Умно! - похвалил Дамкин.
      – Смотри, Шлезинский!
      Навстречу литераторам шагал задумчивый музыкант Шлезинский. Ничего не замечая вокруг, он чуть было не наткнулся на Дамкина и Стрекозова.
      – А! Привет, ребята...
      – Чего такой мрачный?
      – Да так, - замялся Шлезинский. - Карамелькин меня слегка достал. Хочу снова к Бронштейну переехать.
      – Странно, - заметил Стрекозов. - Раньше ты доставал Карамелькина, и он тебя прогонял к Бронштейну. Что случилось?
      – Этот урод недавно прочитал поучительную книжку по психологии и после этого твердо решил, что не будет больше ни на кого обижаться, когда над ним подшучивают, а начнет новую жизнь. Теперь ему в голову запало, что новая жизнь должна заключаться в том, чтобы подшучивать над своими друзьями. А так как я живу к нему ближе всех, то мне сильнее всех достается.
      – В чем это заключается?
      – Ну, например, вот. У Карамелькина появилась очередная гениальная мысль. Чтобы не стоять в переполненном вагоне, он взял у меня складной стульчик, на котором я обычно сидел, выступая на Арбате, и стал ездить с ним в метро. Когда не было мест, Арнольд садился на него. А сидя, он занимал гораздо больше места, чем стоя, за что его раза два побили пролетарского вида мужики, причем после второго раза отняли стул.
      – Значит, тебе теперь сидеть не на чем? - посочувствовал Стрекозов. Но ты не огорчайся. Когда у тебя будет день рождения, мы тебе подарим новый стульчик.
      – Да если бы только это! - махнул рукой музыкант. - Стульчик я бы пережил, но вот его шутки меня просто достали. Юмор у Карамелькина весьма своеобразный. Зайдите как-нибудь к нему в гости, сами увидите!
      – Надо будет посмотреть на нового Карамелькина, - решили литераторы и, не откладывая дела на потом, развернулись и пошли в гости к своему другу.
      Вскоре литераторы сидели у него на кухне.
      – Пиво будешь? - спросил Дамкин, вытаскивая бутылку.
      – Нет, - отказался Карамелькин. - Мне сегодня на тренировку. Я теперь занимаюсь с японским сэнсеем.
      – А он лучше, чем тот китаец?
      Программист поставил на плиту чайник, выставил на стол банку растворимого кофе, коробку сахара, вытащил из шкафчика батон белого хлеба и баночку айвового повидла.
      – Конечно, лучше! Вы же видели, как я на Арбате избивал этих хулиганов. На прошлом занятии сэнсей похвалил меня, сказал, что я - лучший его ученик! - гордо сообщил Карамелькин. - Еще немного и мне присудят пояс.
      – Часовой?
      Карамелькин неожиданно для литераторов доброжелательно рассмеялся.
      – Хорошая шутка!
      Чайник закипел. Программист снял его с плиты и поставил на деревянную подставку.
      – Кофе и сахар накладывайте сами. Кофе - это вещь интимная.
      – А сахар - общественная? - поинтересовался Дамкин.
      – Карамелькин, - спросил Стрекозов, переводя разговор на интересующую его тему. - А где Шлезинский?
      – Гуляет где-то, - небрежно отмахнулся Карамелькин. - С ним тут недавно интересный случай произошел! Я оборжался!
      – Расскажи!
      – Я об этом случайно узнал... У нас в НИИ работают две лаборантки Лена и Таня. Они обе иногородние и снимают квартиру на двоих. Шлезинский долго клеил Лену и, наконец, уломал: она пригласила его в гости. Шлезинский захватил гитару, купил бутылку шампанского и отправился к ним. В комнате у девушек стоял белый рояль, на котором играла Таня, готовясь поступать в консерваторию. Шлезинский играл то на гитаре, которую он захватил с собой, то на этом рояле, пел песни, ухаживал за девушками, вы ведь знаете, какой он дамский угодник!
      – Знаем, - сказал Дамкин.
      – Весь вечер Шлезинский думал, что ему удастся соблазнить Лену и с ней переспать. Когда же выяснилось, что Лена не собирается уступать его притязаниям, было поздно, метро закрылось, на такси денег не было, и девушки из жалости разрешили ему переночевать у них. Так как кровать в квартире была одна, постелили Шлезинскому на рояле, - Карамелькин заржал. Вы помните, у меня он спит на надувном матрасе?
      – Помним, - сказал Стрекозов.
      – Ночью Шлезинский захотел в туалет. Забыв спросонья, что он в гостях, Шлезинский, думая, что спит на своем матрасе, который лежит прямо на полу, попытался встать и грохнулся с рояля на пол. Рояль ведь стоит на высоких ножках, - всхлипывал Карамелькин. - Понимаете?
      – Понимаем, - серьезно сказали Дамкин и Стрекозов.
      – Мало того, что он сам упал. Шлезинский в темноте рукой зацепился за высокие книжные полки, которые не замедлили на него обрушиться! Девушки, которые не поняли, что происходит, и так же спросонья решили, что к ним забрался вор, громко завизжали, вскочили с кровати, схватили первое, что попалось под руку, а попалась гитара Шлезинского, и этой гитарой заехали ему же, Шлезинскому, по голове!
      Карамелькин весело хохотал, литераторы молчали.
      – Разве это не смешно? - отдышавшись, спросил программист. - Дали Шлезинскому по чайнику, сломали гитару и при этом не дали!
      – Карамелькин, у человека горе, - сказал Дамкин. - А ты ржешь, как конь.
      – Представь, что тебя так, - подхватил Стрекозов. - Это же тема для рассказа ужасов!
      – Со мной такого не могло бы случиться, - заявил Карамелькин. - Я женщин к себе домой вожу!
      – Но ведь Шлезинскому ты не разрешаешь водить женщин?
      – Ясное дело! Еще мне не хватало тут бордель устраивать. Он приведет бабу, значит, им надо кровать уступить, а на надувном матрасе я спать терпеть не могу!
      Карамелькин положил себе в чашку две ложки кофе, два куска сахара и залил все это кипятком.
      – Кстати, когда мы едем на юг? - поинтересовался он.
      Дамкин и Стрекозов переглянулись.
      – Скоро, - сказал Дамкин. - У нас еще есть несколько дел, которые займут несколько дней.
      – А билеты вы купили?
      – Пока нет.
      – Надо бы заранее купить, а то плохие места будут. Не люблю сидеть около туалета.
      – А ты тут при чем? Ты разве с нами поедешь?
      – Как! Разве вы забыли, что я еду с вами? Мы же договаривались! возмутился Карамелькин. - Я для вас сто пятьдесят штук "Билла Штоффа" отксерил!
      – Да ладно, Карамелькин, не обижайся, мы пошутили, - успокоил программиста Стрекозов. - Мы проверяли твою способность понимать юмор. Шлезинский говорил, что ты теперь сам над всеми подшучиваешь и ни на кого не обижаешься!
      – А я и не обиделся! Я тоже пошутил, а вы поверили, что я обиделся! Карамелькин принужденно рассмеялся.
      – Да! - вспомнил Дамкин. - Мы тебя еще за ксерокс не поблагодарили! Спасибо тебе, Карамелькин!
      – Не за что! Хотите, еще штук сто отксерю.
      – Это было бы неплохо. А шеф тебя за использование служебного ксерокса в личных целях не поимеет?
      – Нет! Во-первых, он не узнает! А во-вторых, мы с шефом теперь друзья! Я ему недавно помог его "Запорожец" из канавы вытащить...
      – Руками?
      – Ну не ногами же! - всхрапнул Карамелькин. - У меня с шефом теперь настолько хорошие отношения, что я могу на работе хоть на голове стоять!
      – А это входит в обязанности программиста? - спросил Стрекозов.
      – У Карамелькина с шефом настолько хорошие отношения, что он может спокойно нагадить у него в кабинете, - пошутил Дамкин.
      – Ну, типа этого, - рассмеялся Карамелькин. - Да, кстати, я тут такую знатную шутку отмочил со Шлезинским, вы ухохочитесь!
      Карамелькин сделал довольное лицо, обрадовавшись тому, что вспомнил это происшествие.
      – Недавно у нас на две недели отключили горячую воду, и мы со Шлезинским решили пойти в баню. Взяли с собой веники березовые, пиво, воблу. Попарились там вволю, вышли в предбанник, тут Шлезинский смотрит, а у него кроссовок нет! Украли! Как он ругался! Полчаса распинался о том, какие в этой стране сволочи живут! "Да лучше я в Израиль эмигрирую, чем в этой стране в баню буду ходить!" - орал он. Затем пошел ругаться с заведущим, писал какие-то заявления. Наконец, ему одолжили какие-то драные тапочки, он в них еле-еле до дома доехал.
      – Ну, и что в этом смешного?
      – Как что! - удивился бестолковости Дамкина программист Карамелькин. Это же я его кроссовки спрятал! Представляешь, он бегает их ищет, а они преспокойно у меня в сумке лежат!
      – Так это ты их взял?
      – Ну! - Карамелькин смеялся, размазывая по лицу слезы. - Дома я ему кроссовки, конечно, отдал. Держи, говорю, Шлезинский, свои кроссовки и, когда ходишь в баню, всегда привязывай их на шею!
      – И как на это Шлезинский отреагировал?
      – Да ну его! Вместо того, чтобы сказать мне "спасибо" за сохранность его обуви, обиделся, обозвал нехорошим словом. До сих пор на меня дуется... Совсем он шуток не понимает!
      Жизнерадостно хрюкнув, Карамелькин допил кофе.
      – Да-а! - протянул Дамкин. - Ладно, спасибо за кофе, нам пора.
      – Заходите еще, - радушно пригласил программист.
      – Непременно, - отозвался Стрекозов.
      Литераторы вышли на лестничную площадку.
      – У Карамелькина появилось чувство юмора, - прокомментировал изменения, произошедшие в Карамелькине, Дамкин. - Но оно у него свое!
      – Опасно его с собой на юг брать, - сказал Стрекозов. - Пойдешь ночью голым купаться, а он одежду украдет!
      – Лично я его и раньше не собирался с собой брать, а теперь и подавно, - сообщил Дамкин. - Уедем потихоньку на юг, а ему потом скажем, что это такая шутка была, авось не обидится!

      Стрекозов вернулся домой из магазина, размахивая сумкой, из которой торчали батон хлеба, батон колбасы и горлышки двух кефирных бутылок.
      – Где тебя носит? - спросил Дамкин. - Тут мужик один звонил, Бамбуков его фамилия, из журнала "Наша смена". Он читал "Билла Штоффа", и теперь в полном восторге! Хочет взять у нас интервью.
      – А у нас оно есть?
      Через два часа литераторы вылезли из троллейбуса напротив четырехэтажного здания из красного кирпича, покрашенного в желтый цвет и украшенного вывеской "Наша смена".
      За дверью под жизнерадостным плакатом "Развитой социализм в СССР - это факт!" сидел строгий усатый милиционер с квадратным лицом. Последняя буква в лозунге была лишней, но произнести получившуюся фразу Дамкин не успел, потому что милиционер отложил в сторону журнал "Здоровье", в котором он искал смешные картинки с голыми женщинами, но не нашел, и спросил:
      – Куда?
      – К Бамбукову. Комната 305.
      – Зачем?
      – Он хочет взять у нас интервью.
      – Когда?
      – Полчаса назад.
      – А как ваши фамилии? Документы у вас есть? А хотя, ладно, проходите.
      Бамбуков, взлохмаченный и подвижный, сидел на стуле и на огромной электрической пишущей машинке печатал какую-то статью. С интеллигентным выражением на лице журналист сказал вошедшим:
      – Отцы! Пять минут, и мы спускаемся вниз пить портвейн!
      – С милиционером?
      – Нет, со мной, - сказал Бамбуков, продолжая стучать по клавишам. Внизу у нас классный бар! Еще один абзац... "Коммунистическое сознание это духовная необходимость для советского человека"... Господи, какое дерьмо!
      – А зачем пишешь? - спросил бескомпромиссный Стрекозов.
      – Иначе на что бы я пил портвейн? - честно ответил Бамбуков и, ухватив литераторов под руки, повел их в подвальчик при редакции журнала "Наша смена".
      Возле стойки, на которую скучая облокотился упитанный до колобковости бармен, возникла неловкая пауза.
      – Какой ты будешь брать портвейн? - спросил у Бамбукова Дамкин.
      – Какой вы купите, такой и выпью.
      – А я думал, нас тут угостят.
      – Кто у кого берет интервью? - сурово спросил Бамбуков.
      – Логично, - согласился Дамкин, доставая последние десять рублей.
      Взяв две бутылки 777-го портвейна, все уселись за столик у окна.
      – Отцы! Читал я вашего "Билла Штоффа" - это нечто! У вас когда-нибудь брали интервью?
      – Мы каждое утро берем друг у друга интервью, - ответил Дамкин.
      – Тогда первый вопрос...
      Бамбуков задумался и завертел в руках бутылку портвейна.
      – У вас штопора нет?
      – Это хороший вопрос, - нашелся Стрекозов. - Как-то у греческого философа Сократа спросили, почему он не живет в бочке, как это делает философ Диоген. На что Сократ ответил, что вдвоем с любовницей они там не поместятся.
      – Так Сократ был гомосексуалистом, - сказал образованный Бамбуков. - У него должен был быть любовник... Забыл, как его звали.
      – Это была вовсе и не его любовница, а Диогена. Сократ ее терпеть не мог...
      – К чему, собственно, вы завели разговор о Сократе?
      – А на фига ты спрашиваешь штопор, когда бутылки с портвейном нужно открывать ножом?
      – Вам, специалистам, видней, - сострил Бамбуков. - Наливай полнее.
      Портвейн был красным, вкусным и нажористым.
      – Ты интервью на магнитофон будешь писать или в блокнот? - спросил Стрекозов.
      – У меня память хорошая, я запомню!
      – Везет людям, - Дамкин отпил портвейна. - А у меня память дырявая, как дур-шланг.
      – Традиционный вопрос, - продолжил Бамбуков. - Как у вас получается писать вдвоем? Как у братьев Ильфа и Петрова?
      – А как они писали?
      – Один бегал по редакциям, другой охранял рукопись от других братьев.
      – Понятно. Мы оба бегаем по редакциям, поэтому рукописи у нас постоянно воруют.
      – Наливай, - перебил Дамкина Стрекозов.
      – А какие-нибудь неукраденные романы или рассказы у вас еще остались?
      – Ясный пень! - воскликнул Стрекозов и достал из сумки толстую папку с золотыми словами "На подпись". - Можешь полистать.
      – Наливай, - согласился Бамбуков, бережно принимая тяжелую папку.
      Зашуршали страницы. Журналист время от времени всхрапывал, посмеивался и щедро похваливал:
      – Обалдеть! Гениально! Блеск! Я сейчас умру!
      Польщенные Дамкин и Стрекозов, скромно потупившись, отхлебывали портвейн, в глубине души соглашаясь с умным и все понимающим Бамбуковым.
      – Слушайте, отцы, давайте я вам найду издателя!
      – Давай! - кивнул Дамкин. - Издадим, гонорар получим и еще раз с тобой портвейна попьем!
      – Надо бы тебе побыстрее у нас интервью взять, - сказал Стрекозов. - А то мы напьемся сейчас как свиньи, двух слов связать не сможем.
      – Что вы волнуетесь? Я сам прекрасно придумаю это интервью. Разве вы не знаете, как это делается? - Бамбуков прищурился и вальяжно развалился на скрипящем стуле. Обнаружилось, что у журналиста расстегнута ширинка, но сам он этого не замечал, а литераторы постеснялись сказать. - Точно так же я брал интервью у четырех политиков, троих музыкантов, двух председателей колхозов и даже у одного космонавта...
      – А куда он летал? - спросил Дамкин.
      – Никуда. Это был космонавт запаса.
      – Но ведь такое интервью будет враньем! - возмутился Стрекозов.
      – Ну и что? - удивился Бамбуков. - Ничего страшного, просто работа такая. Вы же сами все в своих романах придумываете, значит, врете!
      – Логично, - согласился Стрекозов.
      – Тогда наливай.
      – Ничего не осталось. Чем вкуснее портвейн, тем он быстрее кончается, - горько сказал Дамкин.
      – Надо еще взять, - предложил Бамбуков.
      – Тут ты прав. Твоя очередь.
      – А кто у вас интервью берет?
      – Так ты же его сам напишешь!
      – Логично, - вздохнул Бамбуков и пошел за портвейном.
      Через минуту он снова взялся за папку. Сразу было заметно, что после покупки портвейна настроение журналиста изменилось в критическую сторону.
      – Так себе, в общем-то, рассказы... Вот это ничего, но все равно средненько... Такое я еще в школе писал...
      – Ладно тебе, дома почитаешь, - Дамкин налил портвейна себе и Стрекозову. - Давай просто о жизни поговорим.
      – Наливай, - согласился Бамбуков, откладывая папку. - Когда я брал интервью у Окуджавы, мы тоже говорили о жизни... О! - закричал он, завидев вошедшего в бар мужчину в темно-полосатом костюме с двумя барышнями. Мартыныч! Знакомься! Это Дамкин и Стрекозов, авторы "Билла Штоффа"! Я у них интервью беру.
      – Очень приятно, - полосатый костюм пожал руку Дамкину. - Читал. Рад. И сегодня вечером обязательно перечитаю.
      Бамбуков вытащил пачку сигарет и закурил. Дамкин также угостился сигаретой и, выпуская струйки дыма, они немного помолчали.
      – Отцы! Ну, а все-таки, как вы пишете? Откуда берете такие веселые сюжеты?
      – Что увидим, о том и пишем. Пообщаемся разок, допустим, с Карамелькиным, и готов рассказ...
      – Но у вас в рассказах такие великолепные навороты, которых в жизни не бывает!
      – Ну, на то это и рассказ. Привираем маленько, конечно.
      – А это интервью опишете?
      – Зачем? Интервью ты опишешь, а мы напишем рассказ про журналиста Бамбукова, только назовем его как-нибудь иначе. Например, Буковым.
      – Лучше Бамбукером. Хорошая фамилия - Бамбукер. Звучная!
      – Бамбукер, так Бамбукер.
      – Только упомяните, что Бамбукер не столько журналист, сколько прекрасный поэт.
      – А ты что, еще и поэт? - удивился Стрекозов.
      – Спрашиваешь! - Бамбуков всплеснул руками. - Я стихи с детства пишу. Вот послушайте!
      Бамбуков откинулся на спинку стула и нараспев стал читать:
 
– Ты мой маленький, ласковый котик,
Я влюблен в тебя, как не верти.
Я целую твой маленький ротик
И сосок твоей левой груди...
 
      Через пять минут выяснилось, что Бамбуков читает целую поэму, в которой он и его возлюбленная долго разъезжали на электричках. Закончив, поэт прищелкнул языком и восторженно спросил:
      – Ну, правда класс!
      – Грамотно, - согласился Дамкин. - А вот у меня тоже есть о любви...
      И Дамкин начал читать свое стихотворение:
 
– Не давайте женщине денег,
Все равно куда-нибудь денет,
Спрячет или растратит.
Дайте ей рубль, и хватит...
 
      "Дамкина кашей не корми, дай стихи почитать", - подумал Стрекозов и, как только Дамкин сделал паузу, начал в свою очередь выплескивать рифмованные строки:
 
– Маша ночью потолстела,
Утром - стройная опять.
Удивительное дело!
Ставлю ей отметку "пять"!
 
      На том интервью и закончилось. Они долго читали друг другу стихи, а затем разошлись, по словам Бамбукова, довольные встречей.
      Через две недели Бамбуков напечатал интервью с Дамкиным и Стрекозовым, в котором все переврал, но они не обиделись, поскольку ничего иного от него и не ожидали.
      Еще через неделю литераторы написали обещанный рассказ о журналисте Бамбукере, но Бамбуков тоже не обиделся. Потому что он этот рассказ не читал.

      Было всего лишь шесть часов вечера, а день в редакции столичного еженедельника "Колхозное раздолье" уже начинался вовсю. И уже пришел опухший редактор Равнодушный, кося мутным взглядом на шкаф, где хранилось баночное пиво, успел он проверить, что в помещении должный порядок: на его рабочем столе по-прежнему большим колючим огурцом стоит в горшке кактус, а плакат на стене с обнаженной женщиной все так же рекламирует мужские плавки. В приемной, по краям от обитой черной кожей двери с табличкой сидели две секретарши и стрекотали на электрических машинках, демонстрируя тем самым свою работоспособность. И главное - пришел Торчков, автор нашумевшего фельетона о прорванном водопроводе.
      – Где? Где эта статья? - вскричал редактор Равнодушный и быстро подскочил на своих длинных, тощих ножках к Торчкову. - Номер горит синим пламенем!
      – Не прогорим. Все схвачено, - вещал Торчков. - Я наслышан, что в столицу приезжает нефтяной принц Абдулла Али Махмуд ибн Хасан и так далее бек. Из зарубежья. Я напишу репортаж. Вы его напечатаете. Читатель его прочитает. Я в конце концов получу деньги...
      Торчков рубил фразами с плеча. Так же он и писал. Его туповатые статьи имели правильную социальную направленность, а что еще надо толстому советскому журналу? Торчков мог бы рубить фразами и до заката, но тут в редакцию заглянул или, скажем так, нагрянул еще один фельетонист, не настолько шумный, как Торчков, но тоже мастер пера - журналист Бамбукер.
      Был Бамбукер значительно моложе Торчкова, в чем чувствовал верный признак своего превосходства. Он преуспел в жизни рано - рано женился, развелся, обрыдался, подался в журналистику и наряду с собиранием пивных этикеток и фантиков от жевачки, стал пописывать для центральных журналов, а для Равнодушного - в особенности, потому как любил Равнодушный молодое племя.
      Будучи многообещающим журналистом, Бамбукер был еще и поэтом, что позволяло ему вносить в свои статьи ироничную легкость, веселую неприличность и смачные намеки на интимность, а это нравилось читателям. Девушки любили Бамбукера, потому что после чтения стихов он всегда угощал их шампанским.
      Не поздоровавшись с Торчковым, но поприветствовав всех секретарш в яркие губы, Бамбукер пружинисто приблизился к редактору.
      – Я чувствую, что номер обещает быть сенсационным, Аркадий Натанович, - стал он шептать жарко, понимая, впрочем, что все присутствующие все равно слышат. - В Москву пожаловало его черножопое высочество Абдулла Манай Али-третий. Можно тиснуть на первую, вторую и третью полосу... Снимочки цветные дать, в ракурсе международных отношений...
      – Позвольте, молодой человек, - демонстративно заложив руки за спину, ввязался в разговор Торчков. - Абдулла Али - уже мой. Мне денег за него уже дали. Правда, Аркадий Натанович?
      – Абдулла не ваш, а, пардон, африканский. Так что, подите вон!
      Равнодушный стоял набычившись, пытаясь определить, с кем ему сейчас иметь дело. Понятно, что оба претендента на принца Абдуллу будут обижены и вряд ли придут снова в еженедельник, пока не кончатся деньги. А может, и того хуже! Уйдут в бульварную газетенку "Путь к социализму", к его заклятому конкуренту! Этого Равнодушному не хотелось. Не следовало разбрасываться журналистами. Ведь могут из них вырасти известные люди, мастера, потом будет приятно вспомнить, что он-то их и пригрел на своей груди. Обдумав это, Равнодушный пошел ва-банк и поступил, скажем прямо, по-королевски.
      – На встречу с Абдуллой Алиевичем вы отправитесь вместе. Гонорар заплачу обоим. Сполна. Как следует. Не пожалеете.
      – Мне все равно, - быстро сообщил компанейский Бамбукер.
      – Ну, как можно? - стал упираться Торчков. - У нас разное творческое видение, да и стиль написания тоже. Как же профессиональная этика? Что у нас получится и что у нас вообще может получиться?
      – А вот мы и посмотрим, - отрезал Равнодушный и пошел в кабинет, протиснувшись между столами машинисток, к своему кактусу, косить глазом на шкаф с баночным пивом.
      Бамбукер и Торчков, имеющие не только разное творческое видение, но и стиль написания, не глядя друг на друга, вышли из редакции и только за дверью договорились, что встретятся на перроне, куда прибывает поезд с принцем и его приближенными.
      Ровно в восемь на следующий день оба подпирали столбы в ожидании состава. Поезд приближался медленно, и было отчетливо видно, что разукрашен он, как новогодняя елка. Воздушные шары метались, закрепленные на окнах, из какого-то вагона дудела труба и доносились иноземные громкие и, кажется, праздничные крики. Бамбукер резво чирикнул что-то в потрепанный блокнот. Торчков надменно достал из кармана плаща диктофон и начал тихо в него бурчать, с презрением посматривая при этом на Бамбукера.
      Не прошло и получаса, как принц уже выходил из вагона в окружении своей свиты и груженного чемоданами персонала. Встречала его организованная толпа из посольства, но кроме них толпилась еще и разобщенная газетная братия, дымя в разные стороны папиросами и сплевывая между блокнотами. Торчков быстро подскочил к принцу с диктофоном, опрокинув престарелую журналистку из "Правды" на урну с отбросами. Из урны выскочила взлохмаченная кошка и с истошным воплем пустилась наутек.
      – Какова цель поездки? - быстро спросил Торчков у темнокожего принца. - Как вам нравится наша великая страна?
      Белозубо улыбаясь и щуря черные глаза, Абдулла Али ответил почему-то на ломанном русском, создавая впечатление, что здесь он не в первый раз.
      – Я, Абдулла Али Манай Шехеросзади, прибыл в ваш дружественный страна с целью покупка либо обмен на банано-продукт всех слонов у населения.
      – О!
      Журналисты при этих словах забурлили, отпрянули от свиты принца и бросились к стоянке такси, чтобы успеть тиснуть в утренние выпуски столь необычайное сообщение.
      Только Торчков и Бамбукер никуда не побежали.
      Торчков призадумался, как подать эту новость читателям. Можно было описать бедного принца, который сгорает от любви к слонам, большим и мудрым животным, а у них в Африке всех слонов, как известно, давно истребили белые колонизаторы... А можно, наоборот, написать возмущенную статью, что, мол, у нас самих слонов мало осталось, не фига их разбазаривать по разным Африкам...
      Бамбукеру, в свою очередь, понравился термин "банано-продукт", и он законспектировал его в блокнотик, чтобы потом использовать в каком-нибудь репортаже или даже в стихотворении. Хорошая рифма: банано-продукт, нефте-продукт...
      Принц Шехеросзади принял их посему за самых умных и продолжил по-другому, на чистом русском языке, уже не коверкая слова.
      – Это была маленькая шутка, - улыбнулся он и похлопал Бамбукера по плечу. - На самом деле я приехал, чтобы подыскать себе невесту. Давно мне уже хотелось жениться на русской девушке, а у меня на Родине их нет...
      Корреспонденты "Колхозного раздолья" при этом сообщении сразу оживились и стали предлагать ему на выбор - один свою двоюродную сестру, а другой бывшую любовницу, с которой еще поддерживались дружественные отношения. Они стали зазывать бананового принца к своим девушкам в гости, причем, выяснилось, что оба имеют в виду одну и ту же особу: сестра Торчкова оказалась бывшей, но все же неотразимой любовницей Бамбукера.
      В этот момент Торчков вконец обозлился на Бамбукера, больно ударил его диктофоном по лицу и пригрозил, что убьет. Бамбукер ответил ему тем же, но в других выражениях, с иной интонацией и построением фраз. И ударил не по лицу, а по заднице, и, что примечательно, не диктофоном, а ногой!
      Африканский принц был как-то позабыт ими в ходе дебатов, и куда он делся, никто из читателей так и не узнал. Было пропечатано повсюду, что Абдулла Али прибыл в Москву с дружественным визитом для покупки слонов у населения, на остальных же страницах приводился список видных лиц правительства, которые могли бы поприсутствовать на встрече, но не смогли. И более о принце уже никогда не упоминали.
      Зато журнал "Колхозное раздолье" поместил маленькую заметку о двух пострадавших в уличной драке. Бамбукера и Торчкова отвезли в одну больницу, и журналисты лежали в одной палате с протекающим потолком. Сначала они друг с другом принципиально не разговаривали, но потом, когда сняли гипс, дошли до них сведения, что привлекательная сестра Торчкова и любовница Бамбукера уехала с Абдуллой Али вся увешенная бриллиантами, разодетая в соболя и при этом не оставила своего нового адреса, на который можно было бы слать просьбы и пожелания. Оба журналиста очень сильно обиделись. Торчков даже отрекся от сестры, а Бамбукер признал, что были у него девушки и покраше.
      Когда пострадавших выписали, они уже творили в соавторстве, и первая их статья носила загадочное название "Крепите дружбу между мужиками". Ни один журнал не взялся ее печатать.

      Дамкин оглушительно чихнул, но телефон зазвонил снова. Стрекозов рывком поднял трубку.
      – Алло! Это квартира Дамкина?
      – Угадали, - ответил Стрекозов.
      – Внимание! С вами говорят из Комитета Государственной Безопасности. Примите удобную позу для разговора. Сейчас с вами будет беседовать капитан Тараканов!
      В трубке что-то хрюкнуло, после чего послышался радостный голос Остапа.
      – Смените штаны! Я вас напугал?
      – Конечно напугал, - честно ответил Стрекозов. - Я, действительно, чуть в штаны от страха не наложил. Думал, что из психушки какой-нибудь звонят. Ты что, фамилию сменил?
      Остап хохотнул в трубку.
      – Я звоню вам не просто так, а по поводу, - сообщил он. - Хочу вам одну занимательную историю рассказать.
      Остап снова захихикал, отчего Стрекозову пришла в голову мысль, что им в КГБ, где работал Остап, выдали спирт для протирки засекреченных приборов и компьютеров, и с пол-литра спирта Остап нечаянно опрокинул в рот.
      – Нашел я тут в компьютере занимательную информацию, - продолжал Остап, через слово всхлипывая. - Недавно в Ялте наши парни арестовали двух проходимцев, которые, выпендриваясь перед девушками в ресторане, выдавали себя за авторов "Билла Штоффа".
      – Что ты говоришь! Это не мы были? - удивился Стрекозов.
      – Нет, не вы! Тех замели, а вы пока на свободе.
      – И что, нас тоже заметут?
      – Господи, да кому вы на фиг нужны! Этих-то взяли не за книжку, которую они якобы написали, и не за то, что они выдавали себя за авторов чужой книги, а за валютные махинации. Хы, хы, хы!
      – То продолжатели, то самозванцы... - проворчал Стрекозов. - Никакой жизни нет! И это в то время, как мы написали третью часть романа!
      – Что, готова третья часть?
      – "Последние похождения Билла Штоффа"! - похвастался литератор.
      – Класс!
      – Тебе экземпляр не нужен? - поинтересовался добрый Стрекозов.
      – А на фиг? - резонно заметил Остап. - Через месяц он все равно появится у меня на компьютере! Ну, пока!
      Стрекозов положил трубку и открыл рот, чтобы рассказать Дамкину услышанное. Но телефон снова затрезвонил.
      – Черт! - воскликнул Стрекозов и снова снял трубку.
      На этот раз это был Однодневный, который сразу же заговорил дружелюбным тоном, как будто это не он лишил литераторов работы.
      – Алло? Дамкин? Привет, это Однодневный.
      – Здравствуй, Однодневный, - вежливо ответил Стрекозов, не обижаясь, что его обозвали Дамкиным.
      – Слушай, Дамкин, дошли до меня сведения, что вы третий том Черного Билла написали, который "Последний".
      – Верные сведения, - все так же флегматично ответил Стрекозов. Откуда у тебя такая точная информация? Не из КГБ?
      – У меня имеется своя агентура! - похвастался Однодневный, который любил выставлять себя большим загадочным человеком. Уверенным тоном редактор продолжал. - Мне бы по старой памяти экземплярчик с дарственной надписью... Говорят, что это еще круче, чем два первых тома вместе взятых.
      – Может, и круче, - не стал возражать скромный литератор. - А кто говорит? Не КГБ?
      – Так как на счет автографа?
      – Мы подумаем о надписи. Тут дело тонкое.
      – Отлично! Слушай, Дамкин, что-то вы давно не заходите? Без вас в редакции так скучно... Принесли бы что-нибудь почитать, статейку бы написали, а?
      – Да мы тут на днях на юг уезжаем, - сообщил Стрекозов. - Некогда.
      – Ну, когда вернетесь, я вас жду! Куда намылились?
      – В Гурзуф.
      – О! Это же рядом с Артеком, всесоюзным пионерским лагерем! Напишите там статейку о пионерах!
      – Легко, - согласился Стрекозов.
      – Ну и классненько! Передавай привет Стрекозову, пока! - воскликнул Однодневный, и в трубке послышались короткие гудки.
      – Однодневный хочет от нас "Билла Штоффа" с дарственной надписью, статью про Артек и каких-нибудь рассказиков.
      Дамкин запыхтел, как мог бы пыхтеть слоненок, который по случайности наступил себе на хвост.
      – "Билла Штоффа"? Я ему напишу дарственную надпись! Он после этого в туалет три дня ходить не будет!
      – За что ты его так?
      – Человек, который выбросил нас на улицу, как вчерашние носки, заговорил теперь о какой-то дарственной надписи! - злопыхнул Дамкин.
      – Гад какой! - согласился Стрекозов.
      Телефон снова зазвонил.
      – Теперь твоя очередь, - сказал Стрекозов. - А я пойду сварю кофе, если он еще остался.
      – Есть еще немного, Светка недавно купила, - ответил Дамкин и поднял трубку. - Алло? С кем имею честь?
      – Ты имеешь честь? У тебя нет ни чести, ни совести! - раздался в трубке веселый голос Зинаиды. - Привет, Дамкин, это Анжелика, тьфу ты черт! Зинка беспокоит!
      – Привет, Зиночка, очень рады тебя слышать! - искренне сказал Дамкин. - Приезжай к нам в гости!
      – Некогда! У меня есть для вас хорошие новости и очень хорошие новости, - сообщила Зина. - Какие сообщить первыми?
      – Твои очень хорошие новости я с удовольствием послушаю. Но сначала расскажи просто хорошие новости.
      – Джек наконец-то договорился со своим знакомым издателем в Америке об издании вашей книги о "Билле Штоффе" на Западе!
      – Ты не шутишь над бедными литераторами?
      – Какие тут шутки! Джек - деловой человек! У них каждая такая шутка обходится в сотни долларов!
      – Ура! - заорал Дамкин.
      – Что случилось? - выскочил из кухни его соавтор. - Кто-то умер?
      – Джек Фондброкер издает нас на Западе!
      – Врешь!
      – Вот те крест! - перекрестился Дамкин. - Зина, я тебя расцелую при встрече! Ну, а теперь давай свои очень хорошие новости?
      – Я выхожу замуж за Джека! Он мне сделал предложение.
      – Не может быть! Он, наверно, пошутил!
      – Какие тут шутки! Джек - деловой человек!
      – Ну, тогда поздравляем! Тогда я тебя не буду расцеловывать, а то Джек приревнует и не женится!
      – Женится, - уверенно сказала Зинаида. - Но это потом... Сейчас вам главное побыстрее передать все ваши материалы!
      – У нас и рисунки есть! - похвастался Дамкин. - Бронштейн даже к третьей части уже нарисовал!
      – Передавайте с рисунками Бронштейна! Со мной, ребята, вы не пропадете!
      – Когда передать? - спросил Дамкин. - А то для издания на Западе хотелось бы еще раз все подредактировать.
      – Мы сейчас с Джеком уезжаем в Питер, - сказала Зинаида. - У него там дела по фирме. Через пять дней вернемся... Тогда позвоню, договоримся. Встретимся, и через пару дней ваша рукопись будет в Америке! И я там буду.
      – Обалдеть! - завопил обрадованный Дамкин. - Все будет сделано! Спасибо!
      – Ну, давайте, работайте! - прокричала Зина-Анжелика и повесила трубку.
      – Стрекозов! - Дамкин бросился к соавтору на кухню, откуда уже пахло вкусным и питательным кофе. - Ты осознал?
      – Еще бы! - сказал Стрекозов, разливая кофе по чашечкам. - Вот видишь, Дамкин, главное в жизни - не суетиться, и какая-нибудь женщина принесет тебе все на тарелочке.

      – Слушай, Дамкин, а где лежит наша рукопись?
      – Посмотри на книжной полке.
      – Смотрел, там ее нет.
      – Как это нет?
      Это была уникальная полная рукопись всей трилогии, со всеми авторскими изменениями, с умными пометками Сократова на полях, на которые, впрочем, соавторы не обращали внимания, и подлинниками рисунков художника Бронштейна.
      Дамкин внимательно осмотрел книжную полку, отодвигая в сторону разрозненные тома полного собрания сочинений В. И. Ленина, который литераторы нашли однажды на помойке и из которых брали цитаты для статей и эпиграфы для глав своего романа. Стрекозов залез под диван, сбегал в туалет, выбросил всю посуду из столика на кухне, выглянул на балкон. Дамкин долго копался в ящиках письменного стола и, наконец, в недоумении пожал плечами.
      – Ничего не понимаю, позавчера она лежала вот здесь! - Дамкин указал на книжную полку. - Рукопись украли враги!
      – Постой, постой... - прокричал с кухни Стрекозов. - Надо мыслить дедуктивно! Вся посуда вымыта, значит у нас в гостях была Светка. Надо ей позвонить.
      И соавторы в две руки начали набирать номер своей секретарши. Они звонили минут пять, но к телефону никто не подходил.
      – Где же она, елки-палки!
      В дверь позвонили.
      – Света? - не поверил своим глазам Дамкин. - Светка, Светочка, Светочек? Неужели это ты! Здравствуй, сердце мое! Что с тобой? Почему же ты не звонишь, не заходишь к нам со Стрекозовым. Дамкин так скучает по тебе...
      – А ты случайно нашего "Биллчика Штоффчика" не видела? - в тон Дамкину спросил Стрекозов.
      Затаив дыхание, литераторы ждали ответа.
      – Видела! - ответила секретарша, усаживаясь в кресло. - Вам просто невозможно сделать сюрприз!
      – Сюрприз?
      – Ну да! Я нашла вам издателя для вашего романа.
      – Как так?
      – Да вот...
      И девушка рассказала потрясенным соавторам целую историю.
      Вчера, в то время, как Дамкин и Стрекозов давали интервью журналисту Бамбукову, Света отправилась в гости к своей подруге Инне. С собой она захватила рукопись "Билла Штоффа", чтобы похвастаться перед подругой и почитать вслух излюбленные главы романа. Они сели пить чай, и вдруг к Инне заявились гости: ее любовник Вахтанг и с ним еще один грузин. Гости из Грузии привезли грузинские национальные фрукты - бананы, ананасы, киви. И, конечно, вино. Вахтанг начал обхаживать свою девушку, а второй грузин по имени Гиви - Свету.
      – Ты нам изменяла с каким-то грузином? - угрожающе сдвинул брови Дамкин.
      – Да нет, - возразила Света. - Я наоборот ему сказала, что не могу принять его ухаживания, так как у меня есть два любимых литератора Дамкин и Стрекозов.
      Соавторы приосанились.
      – Какой такой Дамкин-Стрекозов? - удивился Гиви. - Кто такие? Пачему не знаю?
      Света указала грузину на рукопись. Тот начал листать, разглядывая картинки. Через пять минут Гиви уже не обращал внимания ни на Свету, ни на Вахтанга с Инной, которые ушли в соседнюю комнату. Лишь время от времени выкрикивая:
      – Вах! Молодцы, слющай! - грузин полностью погрузился в книгу.
      С полчаса Света веселилась, глядя на реакцию читателя. Еще через полчаса ей стало скучно. Наконец, она не выдержала и, когда доела последний банан, сказала:
      – Знаете, уважаемый Гиви, мне пора.
      – Слушай, дэвушка! - воскликнул грузин. - У меня в Грузии есть очень хороший генацвале Валико, он руководит издательством "Советская Грузия"! Я заберу этот рукопись и отдам Валико, он напечатает на русском и грузинском языках!
      – И я отдала вашу рукопись Гиви! - завершила секретарша свой рассказ, ожидая слов благодарности.
      Литераторы переглянулись. Дамкин присвистнул.
      – А что? - спросила девушка. - Разве вы не хотите издать "Билла Штоффа"?
      – Хотим, - сказал Стрекозов. - Но ты отдала ему нашу единственную рукопись!
      – Взяла бы один из ксероксов Карамелькина! - вскричал Дамкин.
      – В ксерокопиях Карамелькина - только третья часть, - возразила секретарша, - а я хотела перечитать все сначала.
      – Ты хоть адрес этого Гиви узнала?
      – Нет, а зачем?
      – Святая наивность! - воскликнул Стрекозов.
      – Привет настал нашей рукописи... - Дамкин почесал в затылке. - Где теперь найдешь этого грузина?
      – Инна должна знать...
      – Звони своей Инне, - скомандовал Дамкин. - Пусть она выловит своего Вахтанга и его друга Гиви, и чтобы через час рукопись была у нас! Мы тебе денег на такси дадим, съездишь, заберешь! У нас издание в Америке намечается! Зинаида подговорила Фондброкера!
      Света бросилась к телефону.
      – Никто не отвечает, - сказала она, несколько раз набрав номер.
      – Понятно, - сказал Дамкин. - До этого мы еще ни разу не теряли рукописи.
      – Растём, - мрачно пошутил Стрекозов. - Видимо, терять рукописи - это свойство больших писателей.
      – Я что-то не так сделала? - расстроилась секретарша. - Я же не знала о Фондброкере, а этот Гиви так уцепился за рукопись! Обещал сам перевести на грузинский язык!
      – Придется вместо Крыма на Кавказ ехать, - сказал Дамкин. - Будем искать этого грузина или, вернее, нашу рукопись...
      – Найти грузина на Кавказе не так просто! - возразил Стрекозов. Большинство грузинов в Москве живут... Да и если найдешь, Зина со своим мистером Фондброкером уже свалят из страны!
      – Я поеду к Инне! - вскочила Света. - Вдруг эти грузины еще не уехали? Мы их найдем!
      – Мы с тобой! - засуетились литераторы. - Поедем на такси.
      Снова длинными звонками позвонил телефон.
      – Междугородний, - сообразил Стрекозов и поднял трубку.
      Сначала в трубке женский голос сказал, что с ними будут говорить из Тбилиси, потом трубка на пять минут замолчала.
      – Черт побери! - выругался Стрекозов, утомившись ждать.
      – Не ругайся, генацвале! - возник в трубке голос с грузинским акцентом. - Даже если жена ушла - не ругайся, она тебя не стоит! Это Дамкин?
      – Стрекозов!
      – Здравствуй, генацвале Стрекозов! Гиви Шевелидзе на проволоке!
      – Гомар джопа, Гиви Иванович! - воскликнул Стрекозов.
      – Я тут случайно вашу рукопись взял!
      – Ты?!
      – Панымаешь, пришел в гости к дэвушке друга, а там - ваша секретарша с рукописью нового романа. Слущай, я так зачитался! Это шедевр! Я не мог отдать, не дочитав! Пусть она меня извинит, но я ее обманул. Красивая дэвушка, одобряю!
      – Так это был ты!
      – Я, - скромно сказал Гиви Шевелидзе. - Рукопись я вам ценной бандеролью выслал. Срочной! Завтра будет у вас!
      – Гиви Иванович! Ты снял камень с моей души и кирпич с шеи Дамкина! Что ж ты был в Москве и к нам не заехал?
      – Проездом был, слущай! С Вахтангом везли партию бананов, Вахтанг захотел к своей любовнице зайти! А потом сразу на самолет, и нас нет!
      – Значит, рукопись вернется к нам?
      – Канешно, слущай! Как иначе! Я ксерокс снял. Мои друзья читают, все в полном восторге!
      – А как же издание? - не растерялся Стрекозов. - Светка сказала, что есть какой-то издатель...
      – Да, был, очень хотел бы издать вашего "Билла Штоффа", если бы его месяц назад не посадили. Вай-вай, совсем не вовремя!
      – Ясно, - ответил Стрекозов. - Значит не судьба на грузинском языке издаться.
      – Пачему? - удивился Гиви. - Со временем сделаем, слущай!
      – Спасибо тебе за все, Гиви!
      – Э, не за что, раз не получилось... Вы в отпуск собираетесь?
      – Конечно!
      – Я через пару дней еду в Гурзуф. С собой беру три канистры вина, будем на побережье продавать шашлыки!
      – Мы тоже скоро едем в Гурзуф, - обрадовался Стрекозов.
      – Заходите, угощу шашлыком! Молодой барашек, м! Пальчики оближете!
      – У меня уже слюни текут...
      – Разговор окончен! - объявил суровый женский голос, и связь прервалась.
      Стрекозов сел и облегченно вздохнул.
      – Рукопись нашлась, - вымолвил он. - Тот Гиви - это наш Гиви Шевелидзе был!
      – Я так и подумал! - обрадовался Дамкин.
      – Что ж он сразу не сказал? - посетовала Светлана. - А еще грузин!
      – Зато он сказал, что скоро едет в Гурзуф, значит, мы там встретимся!
      – Светка, едешь с нами в Гурзуф? - спросил Дамкин.
      – Пока не знаю. У меня есть на лето свои планы.
      – Я каждую ночь сплю и вижу, как мы идем в Крыму по горной дороге, мечтательно произнес Стрекозов.
      – Я тоже... - немедленно отозвался Дамкин.

      В комнате Дамкина и Стрекозова находились друзья литераторов. Культурист Карамелькин постоянно сгибал руку и напрягал мышцы, щупая, насколько они стали крепкими, и размышляя, скоро ли он догонит по объему мышц Арнольда Шварценеггера. Художник Бронштейн вяло рисовал что-то на обрывке туалетной бумаги. Сократов читал философский словарь, красным карандашом ставя пометки на полях. Он всегда портил книги своими комментариями, поэтому Дамкин со Стрекозовым давали читать ему только этот словарь. Музыкант Шлезинский насвистывал что-то блюзовое и перебирал свеженапечатанные листы со стихами литераторов, откладывая те, из которых можно было бы сделать песни. Секретарша и по совместительству любимая девушка литераторов Света улыбалась, глядя на друзей.
      Приглашенные сидели на диване и на стульях, Стрекозов - на столе.
      Дамкин, красовавшийся в черной бабочке на голой шее, стоял посередине комнаты. Широко раскинув руки в стороны, он объявил:
      – Итак, господа, мы пригласили вас на восьмое заседание Общества Охраны Ёжиков. Первые семь заседаний были проведены только среди учредителей, - Дамкин указал на себя и на соавтора. - Утвердив Устав и прочие бюрократические плюхи, мы решили провести общее собрание членов Общества. Благодарим всех вас за заботу о ёжиках! - Дамкин достал из кармана белоснежно чистый носовой платок и пронзительно в него высморкался. Стрекозов зааплодировал. Дамкин аккуратно свернул платок и вернул его в темноту кармана.
      – Ёжики вас не забудут! - воскликнул он. - Кто за то, чтобы огласить повестку дня? Единогласно. Благодарю вас. Итак, пункт первый - доклад господина Стрекозова о судьбе ёжиков на территории России. Пятнадцать минут вам хватит, господин Стрекозов?
      Стрекозов задумчиво почесал подбородок, как бы сомневаясь, потом согласно кивнул.
      – Мне хватит и десяти секунд. Ёжикам плохо!
      – Вот и прекрасно, - продолжал Дамкин. - Пункт второй. Доклад опять же господина Стрекозова о том, кто заботится о ёжиках в Крыму и, в частности, в Гурзуфе. Полчаса вам хватит?
      – Мне хватит и пяти секунд. Никто!
      – Наконец, третий и последний пункт. Аморальное поведение члена нашего общества господина Карамелькина.
      – Что такое? - встрепенулся Карамелькин. - Какое еще аморальное поведение? Я вообще не вступал в ваше Общество.
      – Об том и речь! И вообще, господин Карамелькин, мы сейчас не углубляем пункты, у нас нет для этого времени. Мы просто оглашаем повестку дня. Что вам не понятно в этом пункте?
      Карамелькин нахмурил брови и пожал плечами.
      – Значит, вы позволите мне продолжить? Пункт четвертый.
      – Третий вроде был последним? - спросил Сократов, отрываясь от книги.
      – Четвертый - это самый последний! - не смутился Дамкин. - Необходимо увеличить размер вступительного взноса в связи с нарастающим желанием граждан присоединиться к нашему Обществу. Света, вы стенографируете?
      – Да, господин Дамкин, - ответила девушка, с готовностью записывая все произнесенное в школьную тетрадку.
      – А также, - добавил Стрекозов, - необходимо собирать не только вступительные, но и периодические добровольные пожертвования на охрану ёжиков. Вы знаете, как ёжикам хреново? Знаете, сколько их погибло за время Великой Отечественной войны, сколько было угнано в Германию, расстреляно, замученно в концлагерях...
      Стрекозов вытер скупую мужскую слезу.
      – Пунк пятый, - заявил Дамкин.
      – Пятый - это еще более последний? - язвительно поинтересовался Сократов.
      – Это эпилог! Кто за то, чтобы проголосовать за эту повестку дня?
      Прыская от смеха, все подняли руки. Карамелькин сделал важное лицо.
      – Я воздержался!
      – Напрасно, господин Карамелькин, - ядовито ухмыльнулся Сократов. Надо было перед началом заседания все-таки сходить в туалет.
      – Обойдемся, - так же важно отозвался Карамелькин.
      – Так кто за то, чтобы принять данную повестку восьмого заседания Общества? - спросил Дамкин.
      – Из Дамкина выйдет классный бюрократ, - шепнул Стрекозов на ухо секретарше. Света законспектировала мнение Стрекозова.
      – У меня вопрос к уважаемому председателю, - подал голос Сократов.
      – Слушаю-с, - Дамкин наклонил голову, осуждающе посмотрев на Сократова.
      – А что было на первом, втором и так далее заседаниях?
      – Если мне не изменяем память, на предыдущих заседаниях Общества вам, господин Сократов, был объявлен выговор. У вас есть какие-нибудь еще вопросы?
      – За что?
      – За отсутствие без уважительной причины!
      Сократов хмыкнул и, кинув в чашечку ложку растворимого кофе, залил кипятком из стоявшего рядом чайника.
      – Итак, господа, доклад господина Стрекозова.
      Стрекозов встал и долго откашливался.
      – Собственно, я уже доклал, - произнес он. - Ёжикам плохо. Никто о них не заботится. Нужны деньги.
      Пока члены Общества обсуждали его сообщение, Стрекозов закрепил булавками на одной из стен карту Крымского полуострова. Синим фломастером на карте был проложен маршрут прошлогодней поездки литераторов, в которой их сопровождал программист Карамелькин. Литераторы с Карамелькиным прошли пешком по побережью от Алушты до Симеиза, где по словам Карамелькина были пещеры, в которых можно жить. Пещер они не нашли, а лучшим местом для отдыха на побережье сочли Гурзуф, поскольку там было самое чистое море, три пивных, и в магазине продавался портвейн "Южнобережный", который очень понравился Дамкину.
      – Наиболее скверная обстановка для ёжиков сложилась возле Гурзуфа, заявил Стрекозов, тыча в карту антенной, отломленной им накануне от беспризорной машины возле продуктового магазина. - Они брошены на произвол судьбы. Никто из экспертов не может дать хотя бы приблизительную оценку оставшегося поголовья ёжиков. Мы с Дамкиным решили выехать на днях в Гурзуф и ликвидировать это упущение. Все ёжики будут пойманы, пересчитаны и окольцованы!
      Все собравшиеся зашумели. Света написала - "озабоченный шум в зале". Стрекозов поднял вверх указательный палец.
      – На покупку колец надо собрать по крайней мере рублей двадцать!
      – А чем питаются ёжики? - полюбопытствовал Шлезинский.
      – Группой независимых экспертов установлено, что ёжики любят морковку, яблоки, кусочки колбасы с хлебом, арбузы, пиво и портвейн.
      – Это и я люблю! - весело заулыбался Шлезинский.
      – Кроме этого, - продолжал Стрекозов, глядя на музыканта, установлено, что ёжики питаются также змеями, лягушками и прочей живностью, которая не представляет для нашего Общества ни малейшего интереса.
      – Особое внимание надо уделить размножению ежей, - добавил Дамкин. Для каждой незамужней ежихи надо найти своего ежа, и создать все условия для их проживания.
      – Квартирный вопрос, - заметил Сократов.
      – А если я поймал ежа, а он только что от ежихи вышел, а я его к другой отнесу? - поинтересовался Бронштейн.
      – Господин Бронштейн, не следует думать, что ёжики глупее нас. Если вы отнесете его к другой ежихе, он сразу же вернется домой.
      – Понятно, - улыбнулся художник. - Я картину об этом нарисую. "Ёжик возвращается к своей ежихе".
      – Хорошая тема, - одобрил председатель Дамкин. - Я думаю, господин Бронштейн, вам следует написать целый цикл подобных картин...
      Докладчик сел на место. Слово опять взял Дамкин.
      – Господа! Первая группа от Общества Охраны Ёжиков в составе Дамкина, Стрекозова и Карамелькина должна выехать через пару дней. Деньги на поездку и на прокорм найденных ёжиков были собраны на Арбате. Нам удалось распространить среди населения около ста пятидесяти экземпляров первой книги о ёжиках, которая носит коммерческое название "Последние похождения Билла Штоффа" с рисунками известного художника Бронштейна. Бронштейн, ты едешь на юг?
      – Я поеду, - заулыбался Бронштейн. - Только попозже. На работе надо отпроситься и отпускные взять.
      – Отпускные - это хорошо! Светочка, запишите в список Бронштейна.
      – Запишу. Бронштейн, можно, я с тобой поеду? - спросила Света.
      – Конечно.
      – Светка! А почему не с нами? - ревниво спросил Стрекозов.
      – С вами ехать опасно, - скромно ответила девушка. - Вы же опять пешком по побережью попрётесь... А я этого не люблю...
      – Ленивая! - заклеймил Дамкин.
      – Шлезинский, ты как? - поинтересовался Сократов.
      – А ты поедешь?
      – Если ты поедешь, я тоже.
      – Светка! Пиши и нас с Сократовым. Мы завтра за билетами съездим.
      – Вот и отлично! Встречаемся в Гурзуфе на пятачке! - возвестил Дамкин. - Тогда я не буду собирать с вас деньги на охрану ёжиков. Пусть каждый сам их привезет с собой в Крым!
      – Классно! - возрадовался Шлезинский. - Я теперь ёжиков никому в обиду не дам!
      – Прекрасный порыв души, господин Шлезинский, - ответил Дамкин и, не упуская инициативы из своих рук, продолжал: - На повестке дня остался последний вопрос. Аморальное поведение члена нашего Общества Карамелькина.
      – А что случилось? - полюбопытствовал Сократов.
      – Карамелькин отказывается платить не только членские, но и вступительные взносы! - с негодованием воскликнул Стрекозов. - Крохобор! Пожалел пятачок на бедных, несчастных ёжиков!
      – Придумали взносы какие-то, - проворчал уязвленный программист.
      – Карамелькин! Нельзя же быть таким жлобом! - возмутился Шлезинский. Тебе что, пяти копеек жалко?
      – Пятидесяти, - мрачно исправил Дамкин. - С тех пор взносы увеличились. Инфляция.
      – Вот видите! Теперь уже пятьдесят! - воскликнул программист. - С какой стати я должен отдавать свои кровные денежки каким-то проходимцам?
      – Вы, господин Карамелькин, отдаете деньги не нам, вы даете их для ёжиков. Если вы не любите ежей, так и скажите.
      – Ёжиков я люблю. Не могу понять только одного, при чем здесь вы?
      – Мы - учредители Общества Охраны Ёжиков, - напомнил Дамкин.
      – А я вовсе и не состою в вашем обществе!
      – Неверная информация, господин Карамелькин! Вот у меня здесь записано - выдан членский билет за номером четыре. Зачем вы меня обманываете?
      – Я думал, что это шутка. И билет я ваш давно уже выкинул.
      – Оч-чень хорошо, - мрачно сообщил Дамкин. - Позвольте процитировать вам параграф 23 Устава: "В случае утраты членского билета Карамелькин должен заплатить штраф в размере пяти рублей, а также семь рублей для изготовления нового членского билета взамен утерянного".
      – А я не хочу новый! Мне и старый на фиг был не нужен!
      – То есть, вы хотите выйти из нашего Общества, господин Карамелькин? уточнил полный деликатности Дамкин.
      – Да, хочу!
      – Смотрим пункт 10 Устава. В случае выхода из Общества бывший член платит неустойку в размере ста тридцати рублей...
      – Что?! - возмутился Карамелькин. - Ну, это уже слишком!
      – Помедленнее, пожалуйста! - взмолилась Света. - Я не успеваю стенографировать!
      Карамелькин затравленно обернулся.
      – Карамелькин всех достал, - заявил Стрекозов. - Друзья, давайте его хором заклеймим, как гада!
      – У-у, гад!!! - хором закричали члены Общества.
      – Кстати сказать, Карамелькин, - заметил Стрекозов, - если ты не будешь членом нашего добровольного Общества, ты не сможешь поехать с нами в Гурзуф. Поскольку наша поездка носит строго научно-исследовательский характер в плане Охраны Ёжиков...
      – Ладно, - сломался Карамелькин. - Заплачу я ваши взносы. Хотя это самый настоящий уголовный шантаж...
      – Нет, мы принимаем только добровольные взносы и пожертвования!
      – Да я добровольно, добровольно! - Карамелькин всплеснул руками. - Кто тут у вас принимает деньги?
      Все зааплодировали отважному поступку программиста Карамелькина, после чего он стал почти счастлив.
      Как мало нужно человеку для счастья...

      Хотите верьте, хотите нет, но если для вас важно, чтобы в вашей служебной карьере произошли серьезные перемены, не ходите в среду на работу. Останьтесь дома, к одиннадцати тридцати сварите себе крепкий кофе, и тогда около двенадцати обязательно позвонит телефон. Можно даже не сразу снимать трубку...
      Так и случилось с Дамкиным и Стрекозовым, которые в указанное время сидели на кухне и пили кофе. Сократову за починку японского телевизора один клиент на радостях отвалил два килограмма настоящего бразильского кофе, и тот поделился с литераторами.
      Дамкин жмурился от удовольствия, Стрекозов листал украденную из почтового ящика дворника Сидора газету "Правда".
      Телефон зазвонил неожиданно и по-утреннему громко. Лениво протянув руку, Дамкин снял трубочку и томно молвил:
      – Дамкин на проволоке!
      – Алло, это Максим Максимович Иванов, - представилась трубка. - Вопрос о вашем трудоустройстве решен сегодня на оперативке. Через полчаса за вами заедет машина, захватите трудовые книжки, в отделе кадров вас оформят на работу, выпишут пропуска. По две фотографии у вас есть?
      – Были где-то...
      – Я вас жду у себя в кабинете. Введу вас в курс дела.
      – Очень хорошо, большое спасибо, - сказал Дамкин и повесил трубку. Собирайся, Стрекозов.
      – Куда?
      – На завод "Заветы Ильича" оформляться на работу. Сегодня на оперативке решен вопрос о нашем трудоустройстве.
      – Наш Однодневный тоже любил по средам проводить оперативки, - заметил Стрекозов. - Что-то в этом есть.
      – Все очень просто. По понедельникам коммунистов мучает похмелье, во вторник надо подписывать всякие важные бумажки, а в среду, самый раз, встретиться с друганами, поболтать о том, о сем, устроить себе разгрузочный день...
      Ровно через полчаса литераторы вышли из подъезда и увидели серую "Волгу". За рулем сидел усатый шофер, с умным видом читающий газету "Правда". На газете красовалось жирное пятно, как будто в нее недавно заворачивали селедку.
      – Вы не нас ждете? Мы Дамкин и Стрекозов, - представился Дамкин.
      – Залезайте, - бросил шофер, комкая газету и выкидывая ее на заднее сиденье. - Протри газеткой заднее стекло, будь другом...
      Заурчав мотором, машина быстро помчалась к заводу "Заветы Ильича".
      Стрекозов, развалившись на заднем сидении, томно протянул:
      – Хорошо-то как! Персональную "Волгу" присылают... Значит, уважают...
      – Просто, я тут заправлялся недалеко, - сказал шофер, не оборачиваясь. - Директор сказал, раз все равно мимо едешь, захвати двоих...
      Дамкин достал пачку "Беломора" и угостил водителя. Тот, одной рукой продолжая рулить, взял папиросу и прикурил от протянутой литератором спички.
      – Вообще, директор у нас мужик ничего, - молвил шофер. - Утром приезжает на работу, вечером уезжает. Целый день машина в моем распоряжении. Ну, конечно, ездит иногда в горком, иногда встретить какую-нибудь делегацию, а так работа у меня, что надо!
      – Хороший, значит, человек - Максим Максимович?
      – Оно конечно, хороший. Но строгий. Когда сидит у себя в кабинете, лучше на его глаза не попадаться.
      – Почему? - спросил Стрекозов.
      – В кабинете он всех ругает. Прогульщики, говорит, тунеядцы! Саботажники!
      – Сурово, - оценил Дамкин.
      – Ну. Я никогда к нему в кабинет не захожу, всегда жду его у подъезда, но рабочие рассказывают, что зверствует. И знаете, почему? Разные ходят слухи! Все равно от кого-нибудь узнаете, так лучше уж от меня. Наш директор ухлестывает за Машкой, своей секретаршей, а она не дает, - простодушно сказал шофер. - Вы того, за Машкой не ухаживайте, а то директор вам головы оторвет.
      – Нужна она нам! - отозвался Дамкин. - У нас и своих секретарш хватает!
      Они въехали через проходную и по ухоженной аллее мимо цехов подкатили к двухэтажному зданию дирекции. Перед зданием стоял чугунный Ленин, как еще одно гордое свидетельство того, что наша страна занимает первое место по выплавке чугуна.
      – На первом этаже у нас столовая, - указал рукой шофер. - А вам, ребята, на второй этаж, потом направо. Еще папироской не угостишь?
      – Легко, - сказал Дамкин, доставая пачку.
      Шофер прихватил три папиросы.
      – В кабинете не курите, - сообщил он напоследок. - Максим Максимович этого не переносит.
      – Учтем, учтем, - пообещал Дамкин, вылезая из машины. - Какой симпатичный домик... Столовая - это хорошо! Я сегодня еще не завтракал. Интересно, что будет на обед?
      Стрекозов, пожав плечами, открыл стеклянную дверь и поклонился:
      – Прошу вас, господин Дамкин! Директор уже запечатал конверт с двухсотрублевой премией и с нетерпением ожидает вашего появления!
      – Как можно! - вежливо отстранился Дамкин. - Только после вас, господин Стрекозов!
      – Поспешите, господин Дамкин, поспешите. Газ-то выходит!
      Литераторы вошли в здание и направились мимо стендов с фотографиями Политбюро ЦК КПСС на второй этаж. На фотографии Брежнева кто-то подписал матерное слово, которое потом тщательно затерли, но все равно было видно.
      Обитая черной кожей дверь с крупной табличкой "ДИРЕКТОР" нашлась сразу же. Дамкин вежливо постучался в табличку согнутым пальцем, и литераторы вошли в приемную.
      Секретарша Маша, сидевшая за столом, заваленным бумагами, была, действительно, очень хороша. Не поднимая головы на посетителей, она двумя пальцами стучала по электрической машинке, ругаясь, когда нажимала не на ту клавишу.
      – Ах ты, черт, не туда!
      Литераторы, как завороженные, встали напротив нее.
      – Здравствуйте, Маша, - сказал Стрекозов.
      Секретарша подняла голову и посмотрела на молодых людей своими накрашенными глазками с длинными ресницами.
      – Вы ко мне?
      – Почти, - молвил Дамкин. - Вот этот гражданин, - литератор указал на соавтора, - страстно хочет, но стесняется, объясниться вам в любви. Он каждый день страдает, сохнет, скоро умрет, если не добьется взаимности!
      – Вы кто?
      – Кто я - это не важно, - заявил наглый Дамкин, - а вот он - это передовик производства, слесарь самого высшего разряда, активный общественник, член общества трезвости...
      Стрекозов приосанился.
      – Представляете, какой человек вас полюбил? - Дамкин присел на стол перед девушкой.
      – Вали отсюда! - бросила Маша и дала Дамкину по голове папкой с надписью "На подпись".
      – Во как! - поразился Дамкин. - Стрекозов, тебя здесь не любят!
      – Нам бы к директору, - сказал Стрекозов. - Нас ждут.
      – Что вы говорите! - язвительно воскликнула секретарша. - Ему вы тоже будете признаваться в любви?
      – Нет, в любви мы признаемся только красивым девушкам, - сообщил Стрекозов. - Мы журналисты, будем работать в вашей заводской малотиражке.
      – А, - вспомнила Маша и улыбнулась Стрекозову. - Так бы сразу и сказали. Вы - Дамкин и Стрекозов?
      – Дамкин - это я! - представился Дамкин, протягивая руку, которую Маша проигнорировала.
      – Максим Максимович отзывался о вас чрезвычайно лестно. По его словам, вы настоящие мастера пера!
      – Так оно и есть! - бодренько произнес Дамкин. - И настоящие. И мастера. И пера!
      – Ладно, - Маша протянула руку с накрашенными ногтями к селектору. Сейчас посмотрим, что там старик делает...
      Маша привстала, чтобы дотянуться до кнопки. Обнаружилось, что на ней короткая юбочка и блестящие колготки, а ножки стройные, да и фигурка вся ладная, как на эротической картинке в порножурнале, что приносил на днях Сократов.
      – Максим Максимович, - сказала девушка, - тут два журналиста пришли...
      – Я уже полчаса их жду! - раздался голос из динамика. - Пусть войдут!
      – Мы еще пообщаемся, - пообещал Дамкин Маше.
      – Секретарши - это его слабость, - объяснил Стрекозов.
      Литераторы вошли в кабинет.
      В своем кабинете Иванов-старший разительно отличался от того человека, что встречался им в подъезде. Все в нем было пропитано властью, собранностью, уверенностью в завтрашнем дне.
      Директор сидел за длинным лакированным столом, похожим на букву "Т". Верхняя перекладина этой буквы была заставлена разноцветными телефонами. Прямо перед директором лежал перекидной календарь, в котором Максим Максимович записывал важные дела.
      Максим Максимович Иванов сурово посмотрел на литераторов.
      – Садитесь, - бросил он и, когда литераторы присели на стулья, продолжил, - Надеюсь, мы с вами сработаемся.
      – Мы тоже надеемся, - дружелюбно заявил Дамкин.
      – Газета у нас небольшая, тираж пятьсот экземпляров, но тем не менее все статьи должны быть выполнены на должном уровне, - сказал директор. Штат газеты небольшой - вы двое.
      – А кто редактор?
      – Редактор есть и очень хороший. Член КПСС с 41-го года. Очень принципиальный человек, ветеран труда, коммунист старой закваски.
      – Это просто замечательно! - хором воскликнули литераторы.
      – Но сейчас он находится на лечении. Скажу вам сразу, чтобы не было потом недоразумений, в ЛТП. Принудительно. Так что и вам не советую здесь пьянствовать.
      – Когда это мы пьянствовали? - покачал головой Дамкин. - Да мы трезвенники и язвенники.
      – Язву вылечим, - сказал директор. - У нас отличный профилакторий.
      – Если нет редактора, кто же нам будет давать редакционные задания? удивился Стрекозов.
      – Задание у вас одно. Надо писать хвалебные статьи о передовиках производства и ругательные о пьяницах и прогульщиках. Особое внимание надо обратить на антиалкогольную пропаганду. Пьянство - это бич нашего времени и пролетариата. В Америке рабочие пьют, потому что после работы на конвейере попробуй не запей! А у нас работа творческая, каждый рабочий делает на станке что-то свое... От этого мечтательность. И, соответственно, выпивают...
      – Творческая работа - это хорошо, - заметил Дамкин, чтобы поддержать разговор.
      – Да! Рабочий Сидорчук, например, недавно выточил из медных болванок сервиз из двенадцати рюмок и трех больших чаш. Правда, болванки были предназначены для других целей, но зато какой творческий подход! Так что вы обязательно напишите что-нибудь о вреде алкоголя. Да так, чтобы рабочие этой статье поверили и бросили бы пить...
      – Понятно. Хотя это уже высший пилотаж, - обронил Стрекозов. - Для этого надо, чтобы рабочие эту газету читали...
      – Поэтому-то я и пригласил на работу именно вас. Пишете вы без ошибок?
      – Смотря какие слова, - вздохнул Дамкин.
      – А какая разница? - поинтересовался Стрекозов. - Ведь корректор должен быть...
      – Корректора я недавно уволил.
      – Спился? - предположил Дамкин.
      – Нет. Ушел в декрет. Вернее, ушла.
      – А как же КЗОТ? По закону не положено увольнять беременных!
      – Она тогда еще не была беременна, но все к этому шло, - Максим Максимович поднялся с кресла и, заложив руки за спину, подошел к окну.
      Соавторы в удивлении переглянулись.
      – Без редактора и корректора нам еще не приходилось работать. Так, если мы чего ляпнем, редактор виноват. А без редактора - мы? Да и ошибки иногда сами собой возникают. А в своей статье даже опечатки очень трудно найти.
      Максим Максимович задумался.
      – Ну, редактора я вам дать пока не могу. Эта ставка занята, хоть и лечится в ЛТП. А корректора можете найти сами. У меня в штате есть ставка уборщицы, можно будет оформить вашего корректора по совместительству.
      – Светке можно предложить, - задумчиво произнес Стрекозову. - Она очень грамотная девушка. Почти все слова знает! По крайней мере те, которые используем мы с Дамкиным.
      – Вы особенно много заумных слов и не используйте, - возразил Иванов. - Не забывайте, что газета для рабочих.
      – Да мы умных слов и не знаем, - сказал Дамкин. - Светка знает, а мы...
      – Главное, чтобы она не ушла в декрет... - Максим Максимович вопросительно посмотрел на Дамкина.
      – Она не замужем, - не моргнув глазом, сказал тот.
      – Значит, надо будет делать два номера в месяц. Составленный материал отдавайте моей секретарше, она его будет пересылать в типографию. Пока будете получать по сто двадцать рублей в месяц, как молодые специалисты. Сейчас пройдите в отдел кадров, там вас оформят.
      – Максим Максимович, - Стрекозов скромно потупился. - А мы еще отпуск не отгуляли на прошлой работе. Нельзя ли сделать так, чтобы нас оформить на работу, а потом в отпуск отпустить?
      – Какой еще отпуск? - директор Иванов нахмурился, услышав слово, которое снижало на заводе производительность. - Нет, друзья, я к вам отношусь хорошо, но работа есть работа. Наша газета и так не выходила целый год! Мне уже в горкоме выговаривали! Никаких отпусков!
      – Жаль, - опечалился Дамкин. - Опять мы без отпуска остались. Мы в отпуск не ходили уже целый год!
      – Ничего страшного не произойдет, - резонно заметил Иванов. Отгуляете свой законный отпуск через одиннадцать месяцев, как положено. А сейчас, после отдела кадров, можете приступать к работе. Сходите в цеха, присмотритесь. И особенное внимание обратите на алкоголиков!
      – Ясное дело, - грустно согласился Дамкин.

      Расставшись с директором, соавторы сходили в отдел кадров, получили пропуска со своими фотографиями трехлетней давности, сытно и дешево пообедали в столовой, а потом решили проветриться и пройтись по заводским цехам.
      – Как же быть с отпуском? - задумчиво молвил Дамкин.
      – Выпустим пару классных номеров газеты, - ответил неунывающий Стрекозов, - и снова попросимся в отпуск.
      – Фиг отпустит.
      – Смотря как выпустим... А не отпустит, сделаем вид, что заболели гриппом, сядем на бюллетень и свалим в Крым на пару недель.
      – Это мысль, - оживился Дамкин.
      Огромный черный волкодав, лежавший возле входа в литейный цех, при приближении соавторов поднял лобастую голову и принюхался. Уловив незнакомые запахи, кобель злобно зарычал, обнажив страшные желтые клыки.
      – Ого! Собака Баскервилей, - пробормотал Дамкин, опасливо косясь на волкодава. - Сейчас как цапнет за задницу! В этот цех мы не пойдем.
      Друзья на цыпочках прошли мимо страшной собаки и направились во фрезерный цех.
      В огромном цеху стояли десятки станков, вокруг которых суетились рабочие. Из-под резцов летела стружка, сварщики весело разбрасывали искры своими аппаратами, над головами литераторов пронеслась кабина крана. Друзья двинулись по проходу. Механизмы скрежетали, жужжали, рычали. Дамкин притормозил около сверлильного станка. Высокий рабочий в грязной спецовке и защитных очках крутил колесо, сверло опускалось на деталь и резво вгрызалось в металлическую поверхность.
      Стрекозов понаблюдал за токарем на револьверном станке, вокруг которого собрались другие рабочие. Одну за другой токарь вытачивал медные рюмки, сопровождаемые комментариями работников цеха, которые сводились к восторженным матерным выражениям.
      Закончив очередную партию рюмок, токарь раздал их нетерпеливо ждущим рабочим. Стрекозов под шумок тоже ухватил одну и пошел показывать ее Дамкину.
      Возле огромного, переполненного деталями деревянного ящика с трафаретной надписью "БРАК" сидели на скамейке двое работяг, смоля дымные папиросы.
      – Надо бы пообщаться с рабочими нашего завода, - заметил Дамкин, положив рюмку Стрекозова в карман, и направился к курильщикам. Стрекозов, опасливо оглядываясь по сторонам, чтобы какая-нибудь деталь, отлетев от станка, не заехала по голове, пошел вслед за соавтором.
      Дамкин умел общаться с народом.
      – Привет, мужики! Как жизнь?
      – Ну-у... - протянули мужики, давая понять, что, мол, иди-ка ты, Дамкин, куда подальше...
      – Мы новые корреспонденты вашей газеты!
      – А-а... - сказали мужики, всем своим видом показывая, что отсылают Дамкина туда же.
      – Как она у вас называется? - спросил Дамкин, доставая "Беломор" и протягивая новым знакомым.
      – Кто?
      – Ну, ваша заводская газета? Мы только что от директора, забыли у него уточнить.
      – Хрен ее знает, как она называется, - пожали плечами мужики, угощаясь папиросами Дамкина.
      – Вы тут давно работаете?
      – Да с утра...
      Разговор явно не клеился. Дамкин скомкал пустую пачку и выбросил ее в ящик с браком.
      – Хорошо тут у вас...
      – До зарплаты еще целая неделя, - возразил один из рабочих.
      Стрекозов присел на скамейку. Он никогда не любил общаться с рабочим классом и пытался выдумать, что бы такое сказать.
      – Какого хрена вы в цеху делаете, если вы из газеты? - спросил у него усатый работяга, грязными руками поднося ко рту папиросу и выпуская густой вонючий дым.
      – Нам надо взять интервью у передовиков производства, - ответил Стрекозов. - Хочешь, у тебя возьмем?
      – Сейчас как дам балкой по башке, будет тебе интервью, - сообщил усатый работяга, впрочем, без всякой угрозы.
      – Ну, прямо так и по башке, - молвил Дамкин. - На хрен ты нам нужен со своим интервью и своей балкой!
      – Вам надо у Таранькина интервью взять, - сказал второй рабочий. - У него все берут, он у нас передовичок.
      – И Брачачиус тоже, - добавил усатый.
      – А вы не передовики?
      – На фиг нужно!
      – Классная фамилия Брачачиус, - заметил Стрекозов. - Запомни, Дамкин. Напишем потом, что на заводе многонациональный коллектив. А как ваши фамилии?
      – Тебе зачем? - подозрительно прищурился усатый.
      – Можно написать: по словам такого-то и такого-то, Таранькин и Брачачиус хорошие работники, их уважают в коллективе...
      – Колька, ты слышал? Чтобы я Таранькина зауважал! - возмутился усатый. - Да я ему лучше балкой по башке дам, вот и будет ему от меня почет и уважение!
      – Мужики, - сказал Стрекозов, - я бы на вашем месте вызвал этого Таранькина на социалистическое соревнование.
      – Становись на мое место, - предложил Колька, - и вызывай. А я пока с дуба не рухнул.
      Дамкин пришел на выручку соавтору.
      – Нам директор сегодня сказал по секрету, что первому, кто бросит вызов передовикам, он премию даст.
      – Правда, что ли? - оживились рабочие. - Сколько?
      – Сколько, он не уточнял, - подхватил идею Стрекозов. - Но, я думаю, не меньше двухсот.
      – Блин! - прониклись мужики. - Мы бросим вызов! Только никому больше не говорите о премии!
      – Заметано! Мы о вас статью напишем, что, мол, решили задвинуть передовиков и самим стать еще более передовыми!
      Стрекозов записал в блокнот две фамилии - Столыпин и Шартарамов.
      – Тебе налить? - спросил усатый Столыпин Стрекозова, доставая из-под скамейки початую бутылку "Пшеничной" и медные рюмки.
      – А не застукают? - опасливо огляделся литератор.
      – У нас после обеда не стукают, - сообщил Колька. - После обеда у нас все водку пьянствуют.
      – Тогда и Дамкину налей! Он тоже недавно пообедал.
      Литераторы выпили с рабочими за знакомство и, пожелав успехов в трудовых начинаниях, отправились на выход.
      Поглядев вслед Дамкину и Стрекозову, Столыпин достал из ящика с браком новую бутылку и сказал Шартарамову:
      – Свои ребята!
      Соавторы вышли на свежий воздух. Дамкин вдохнул полной грудью.
      – Пойдем, отчитается перед Ивановым. Для первого трудового дня мы и так много наработали. Завтра наваяем ему статью о передовиках и социалистическом соревновании!
      Литераторы снова поднялись на второй этаж, Дамкин опять постучал пальцем по табличке "ДИРЕКТОР" и толкнул дверь. Секретарши на месте не было, лишь сиротливо гудела электрическая пишущая машинка. Стрекозов подошел к ней и щелкнул выключателем.
      Дамкин нажал кнопку на селекторе и сказал:
      – Максим Максимович, к вам тут сотрудники вашей заводской газеты Дамкин и Стрекозов...
      – Пусть войдут, - отозвался селектор грустным голосом.
      Литераторы вошли в кабинет. Максим Максимович сидел, облокотившись на стол, подперев щеку рукой и задумчиво рисуя каракули в своем перекидном календаре.
      При виде литераторов физиономия директора расплылась в улыбке, глазки заблестели.
      – А-а! Дамкин! Стрекозов! Где вы бродите? Я вас жду!
      – А мы на заводе были, с рабочими разговаривали...
      – Хороший у меня завод?
      – Потянет.
      – Люди мной довольны?
      – Еще бы! Люди полны трудовым героизмом. Особенно после обеда.
      – За это надо выпить, - неожиданно заявил директор, доставая из ящика початую бутылку "Пшеничной" и три медные рюмочки. - За трудовой героизм если не выпить, вся работа насмарку!
      – Это точно, - не растерялся Дамкин, присаживаясь.
      Вскоре водка была разлита. Закусывали финской колбасой с болгарскими помидорчиками.
      – А что, секретарша вам не помогает? - поинтересовался Стрекозов, глядя, как Максим Максимович кромсает тупым ножом батон колбасы. - Колбаски нарезать... Хлебушка...
      Максим Максимович помрачнел.
      – Нет, понимаешь ли, у нас с Машей взаимопонимания... Я к ней со всей душой, а она ко мне никакого внимания!
      – В каком смысле? - не понял Дамкин.
      – Я ей и цветы, то да се, а она ни в какую. Упертая баба.
      – Так увольте ее, возьмите другую. Разве проблема?
      – Не-ет, не скажи, Дамкин. Маша мне больше всех нравится! - директор задумчиво разлил водку по рюмочкам.
      Собутыльники выпили, директор занюхал помидорчиком. Дамкин и Стрекозов зажевали бутербродами.
      – А вы ей стихи напишите, - посоветовал Дамкин. - Стрекозов всегда девушкам стихи пишет. Как только чего-нибудь не получается, Стрекозов бац! и стихотворение! Девушки так и падают в его объятия. Правда, Стрекозов?
      – Ну...
      – Я не пишу стихов, - возразил директор. - Мне по должности не положено...
      – А мы зачем? - поинтересовался Дамкин. - Не зря же нам зарплату будут платить? Хотите, мы для вас прямо сейчас сочиним целую поэму?
      – И Машенька меня после этого полюбит?
      – Не сразу, конечно, но через некоторое время, выучив наизусть ваши стихи о глубоком и пламенном чувстве, которое охватило вас неожиданно при ее появлении... Она созреет. Потом надо, конечно, ее в ресторан сводить... Духи подарить...
      – Духи дарил! - вспомнил Иванов-старший.
      – Мало! - возразил Дамкин. - Наливай, Стрекозов, сейчас будем писать любовное письмо Машеньке. Напишем, как для себя!
      – Спасибо, ребята! - расчувствовался Максим Максимович.
      Бутылка кончилась. Директор достал из шкафа еще одну, на этот раз с коньяком. Дамкин дописал стихотворение и передал Стрекозову. Тот взял красный карандаш и прошелся по написанному, перечеркав некоторые строки и переписав полностью пару строф.
      Затем, Дамкин сбегал в приемную и на машинке отпечатал любовное послание. После чего Стрекозов встал и с выражением его прочел вслух.
      Максим Максимович повеселел. Он молодцевато прошелся по кабинету. Потом, в свою очередь, прочитал вслух послание для секретарши.
      – Очень хорошо! С вами не пропадешь! - директор пожал соавторам руки. - Лучше, чем у Пушкина...
      – До Пушкина нам далеко, - пользуясь случаем, ввернул Дамкин. - Пушкин всю жизнь ездил по своим имениям, отдыхал. Не жизнь, можно сказать, а один непрерывный отпуск! А мы даже свой маленький отпуск не сможем отгулять! Так хотелось съездить на юг! Там так хорошо пишутся стихи!
      – Какие проблемы? - удивленно развел руками Иванов-старший. - Берешь вот такой лист бумаги, только чистый. Ставишь вот сюда дату. И пишешь заявление об отпуске. Умеете писать заявление?
      – Так ведь газета...
      – Да хрен с ней, с газетой! Целый год не выходила, неужто месяц не подождет? Тем более, что сейчас лето, корректора нет, а без ошибок вы писать, как я понял, не умеете.
      Литераторы быстро написали два заявления.
      Максим Максимович размашисто подписал, подмигнул и достал из ящика стола еще одну маленькую бутылку водки, которую в простонародье именуют "мерзавчиком".
      – Еще по рюмочке?
      – Нет! Нам еще в отдел кадров заявления относить, - заметил Дамкин. А то рабочий день кончится...
      – Э! - встрепенулся директор. - Мы же еще не отметили ваш прием на работу! А не отметить прием на работу, это все равно, что пустить все дело насмарку!
      – Это точно, - вздыхая, согласились литераторы и вновь сели к столу.
      Через час, оставив в отделе кадров свои заявления на отпуск, литераторы возвращались на троллейбусе домой. Первый рабочий день на заводе "Заветы Ильича" был благополучно закончен.

      Дамкин, склонившись над исписанным листом, задумался и начал грызть шариковую ручку.
      – А здесь можно вставить такое слово "импозантный". Хорошее слово, правда? - сказал Стрекозов, заглянув в рукопись из-за плеча соавтора.
      – Нет, - хмуро возразил Дамкин. - Такое слово я вставлять не буду.
      – Почему?
      – Потом скажут: Дамкин выучил новое слово и теперь везде его вставляет!

      На улице было слякотно, шел отвратительный мелкий дождь, но Дамкин нашел в себе силы и поехал к какой-то своей подруге.
      Стрекозов, по-быстрому соорудив на кухне три бутерброда с вареной колбасой и налив большую чашку чая, развалился на диване и начал читать интервью с собой и Дамкиным в газете "Наша смена", которую его соавтор принес накануне. Дамкин сказал, что в общем и целом интервью ничего, хотя Бамбуков и допустил некоторые неточности.
      – Ну, ни фига ж себе неточности! - ворчал литератор, откусывая от бутерброда. - С каких это пор я родился в Саратове, живу в Наро-Фоминске, работаю журналистом и люблю писателя Юлиана Семенова? О, Господи! Откуда этот Бамбуков выдумал, что у нас на двоих с Дамкиным написано всего тридцать рассказов? Да только у меня одного их написано не менее двухсот!
      Запивая чаем мудрые мысли из интервью, Стрекозов тем не менее согласился с Бамбуковым, что да, их проза - это серьезная литература, а сами они - хорошие, умные люди и талантливые литераторы.
      Отложив статью, Стрекозов задумчиво поскреб небритый подбородок и выглянул в окно. Там все также заунывно лил дождь. Литератор передернулся.
      – Слава труду, что мы уезжаем на юг, - произнес он вслух. - Так, а что нам надо с собой взять? Составлю-ка я списочек...
      Он присел к столу и на печатной машинке начал отстукивать список необходимых вещей. Список получился объемным - листов на пять.
      – Дамкину столько не поднять, - прикинул Стрекозов и, взяв красный карандаш, принялся вычеркивать то, без чего вполне можно было обойтись.
      – Возьмем два маленьких одеяла и все, - решил он в результате. Полезная вещь одеяло! Ночью под ним можно спать, днем на нем можно загорать. А больше ничего и не нужно. Зачем таскать тяжелые вещи?
      Литератор скомкал список и бросил в урну для бумаг.
      – Завтра купим билеты, - помечталось ему, - и на юга! Красота!
      Нет, что бы ни говорили, а жизнь прекрасна! Бамбуков обещал познакомить их с издателем, и, вполне возможно, тот согласится выпустить их книжку хотя бы небольшим тиражом. Может быть, благодаря стараниям Зинаиды и ее ненаглядного Джека Фондброкера, выйдет "Билл Штофф" в Америке. Работу они тоже нашли, более того, удачно договорились, что сначала съездят в Крым, а только потом начнут свою литературную деятельность в заводской малотиражке.
      А как классно в Крыму! В Гурзуфе они встретятся с "Левым рейсом" и Шлезинским, которые теперь играют вместе. Там же будет Дюша, про которого литераторы недавно написали несколько рассказов. Приедет Гиви Шевелидзе с его неиссякаемыми запасами цинандали, ркацители, киндзмараули...
      На юге сейчас хорошо, а здесь за окном весь день идет дождь.
      Стрекозов подумал, что время бежит, годы идут, жизнь таким образом проходит, а он так и не сделал ничего значительного, за что ему при жизни могли бы поставить мраморный памятник.
      Литератор вздохнул и стал прибираться в комнате, закидывая ненужные вещи в самые темные и непроходимые места.
      Раздался пронзительный звонок в дверь.
      – Это Дамкин! - сообразил Стрекозов и пошел открывать.
      За дверью стояли двое в форме. Первым был майор танковых войск, усатый, коротко стриженный, упитанный, насквозь промокший офицер с недовольным выражением лица, а вторым - милиционер Хибабулин, улыбающийся во всю ширину рта.
      – Здорово, - сказал Хибабулин, узнав Стрекозова.
      – Что, в городе маневры? - невозмутимо спросил литератор, глядя на перекошенное лицо майора.
      – Гражданин Дамкин?
      – Почему "гражданин"? Разве Дамкин нарушил какие-нибудь советские законы?
      – Попрошу не острить! - рявкнул майор. - Это переходит уже всяческие границы! Я нахожу ваше поведение просто возмутительным!
      Майор потеснил Стрекозова и зашел в прихожую.
      Вслед за ним вошел милиционер Хибабулин, который снял фуражку, стряхнул с нее на пол капли дождя и заметил:
      – Надо вам здесь гвоздь вбить, а то фуражку повесить некуда...
      Хотя майор и приблизился к Стрекозову, но говорить, вернее кричать, стал еще громче.
      – Вам это безобразие скоро выйдет боком! Молчать! Здесь вам не тут! майор своим животом впихнул Стрекозова в комнату. - Гражданин Дамкин! Вы почему не явились по повестке в военкомат?
      – По какой повестке?
      – Ты мне здесь не умничай!
      Стрекозов задумался. Где же ему еще оставалось умничать, как не у себя дома? Ибо дом Дамкина он привык считать своим.
      – Гражданин Дамкин!
      – Но я вообще-то не совсем Дамкин...
      – Ты мне здесь не придуривайся! Ишь, под дурика закосил!
      – Простите, а с кем я вообще разговариваю? - опомнился литератор.
      – Моя фамилия - майор Горнов! Вам было уже послано целых три повестки! - майор, видимо, еще не решил, как следует общаться с Дамкиным, на "ты" или на "вы", поэтому менял обращение. - Вы уклоняетесь от вашего почетного долга перед Родиной, перед Отчизной! Она вскормила и вспоила вас с кровью матери! А вы скрываетесь от нее, как партизан в тамбовских лесах!
      – Ничего я не скрываюсь! - возразил Стрекозов.
      – Поздно! - майор Горнов злорадно закрутил пшеничный ус. - В прокуратуре на вас уже заведено уголовное дело!
      – Пока не заведено, - лениво заметил Хибабулин, сняв грязные сапоги и начав перематывать портянки. - Но это быстро делается...
      – Гражданин Дамкин! Вы почему не пришли в военкомат по повестке? снова заорал майор. - Мы тебе уже три раза посылали! Ты что думаешь, стране больше некуда девать бумагу?
      – Пардон, - наконец опомнился Стрекозов. - Во-первых, я никуда не уклонялся от долга перед Родиной. Тут какая-то ошибка, поскольку я работаю на заводе "Заветы Ильича" и у меня имеется бронь. Во-вторых, повестку вашу в глаза не видел. Мы газет не выписываем и давно уже в почтовый ящик не заглядываем.
      – Как можно не заглядывать в ящик? - удивился майор. - А вдруг там повестка из военкомата?
      Сраженный этим доводом, Стрекозов замолчал.
      – А еще одну повестку мы через вашего соседа передавали! Я посылал солдата, он отдал повестку некоему... - майор заглянул в листок, - Сидору Дворникову...
      – О! Значит, это он уклоняется от вашего почетного долга! - вскричал Стрекозов. - С него и спрашивайте. И вообще, с соседом мы не общаемся, мы ему деньги должны...
      – Молчать! Четыре повестки посланы, а ты еще не в армии! И я, майор Горнов, как последний ефрейтор, должен ходить под дождем и таких уродов, как ты, собирать... А мог бы уже дома сидеть и чай пить!
      – Ничего не понимаю, - сознался Стрекозов. - А если я совсем не тот, за кого вы меня принимаете?
      Майор Горнов сел к столу и положил на колени тяжелый планшет с документами.
      – Это нас не касается, - заявил он. - Завтра ты должен явиться в военкомат в шесть часов утра. И чтоб вам не тут!
      – В шесть часов утра? Это физически невозможно. У меня срочное редакционное задание. И вообще, в ближайший месяц я занят. Мы едем в Крым. У нас уже билеты куплены!
      – Ага, так я и знал, что ты злостный уклонист! - воскликнул Горнов, в душе похвалив себя за сметливость. - Для этой цели я и прихватил товарища Хибабулина.
      – Я! - вскочил милиционер, услышав знакомую фамилию.
      – Арестовать этого негодяя и препроводить в военкомат. Переночует там, а завтра в строй! Ать-два!
      – Есть! - козырнул Хибабулин, снова надевая фуражку.
      Дверь открылась, и вошел Дамкин.
      – Стрекозов, почему у тебя дверь открыта? Что здесь происходит?
      – Вот, забираем вашего Дамкина в армию, - сказал майор, заполняя бланк.
      – Какого еще Дамкина?
      – Вот этого! - майор Горнов указал пальцем на Стрекозова. Стрекозов показал майору язык.
      – Позвольте, товарищ капитан! - Дамкин бросил сумку на пол и разулся. - Здесь какая-то ошибка. Дамкин - это я.
      – Документы ваши попрошу на стол, быстро! - рявкнул майор Горнов, не на шутку осерчав от того, что его понизили в должности.
      Стрекозов отыскал на книжной полке свой замусоленный паспорт.
      – Стрекозов... Ага! - возрадовался майор, проверив по списку. - Ты-то мне как раз и нужен! Я тебя уже полгода разыскиваю!
      – Быть такого не может, - сказал Стрекозов. - Я же не в Москве прописан.
      – А тебя и ищут не в Москве! Сам полковник Панибратов тебя ищет! Прописан, понимаешь, в одном месте, живешь в другом, а военкомат об этом и слыхом не слыхивал! Тоже собирайся, пойдешь с Дамкиным!
      – Позвольте! - воскликнул Дамкин. - А по какому праву вы меня забираете? У меня бронь от завода "Заветы Ильича"...
      – Какая такая бронь? Вас должны были призвать еще несколько лет назад!
      – Вот тогда и надо было призывать, - сказал Стрекозов.
      – И призвали бы! Вы бы давно уже в сапогах ходили, но в военкомате случился пожар, и ненароком сгорел несгораемый шкаф с делами призывников. Пока все восстанавливали, прошло несколько лет. Но когда ваше дело еще лежало в этом сейфе, брони у вас никакой не было, я это точно помню!
      – Его никак нельзя брать в армию, - заступился Стрекозов за соавтора. - Он потомственный импотент.
      – Потомственных импотентов не бывает, - нравоучительно сказал майор Горнов. - Иначе, как бы отец Дамкина родил его на свет?
      – А его мать родила. От соседа. И, кроме того, Дамкин гулял в детстве по стройке, неосторожно оступился, упал, и прямо этим делом на арматуру. С тех пор о любви он пишет только стихи...
      Дамкин насупился, смотря куда-то в сторону.
      – Медицинская комиссия проверит, - махнул рукой майор. - Что надо, отрежут, что не надо, пришьют, и готово. Годен!
      – Собирайтесь, - сказал милиционер Хибабулин, зевая.
      – Слушай, - спросил его Стрекозов, - а почему это за призывниками целый майор ходит? Я всегда думал, что это должен быть солдат с ружьем или, на худой конец, сержант.
      – А у них в военкомате недобор, - отозвался Хибабулин. - Сам полковник Панибратов вызвал майора, сильно кричал, говорил, что если не выполнят план по набору, то майору одну звездочку заменят на четыре!
      – Разве четыре звездочки хуже одной?
      – Конечно хуже, - кивнул милиционер, - для четырех надо в четыре раза больше дырок в погонах сверлить.
      – В армии вас и этому научат! - вставил майор.
      – Стрекозову тоже в армию нельзя! - тихо сказал Дамкин, словно все это время он искал этот довод.
      – Это еще почему? - майор Горнов засунул бумаги в планшет и застегнул его на замок.
      – Во-первых, у него плоскостопие, - стал защищать друга Дамкин. - Ему для прохождения воинской службы собаку-поводыря нужно. А собаку, как известно, надо мясом кормить, а с мясом в стране напряженно. Так что лучше всего оставить Стрекозова в покое, выгоднее будет. Во-вторых, этот Стрекозов - полный идиот. Он вам всю армию морально разложит!
      – Случаями морального разложения занимается политотдел того полка, куда вас пошлют служить! Что вы встали, как вкопанные? - майор угрожающе уставился на соавторов. - Мне что, пистолет достать, чтобы вы начали собираться?
      Стрекозов погрузил в сумку два одеяла, которые он приготовил на юг, и сказал:
      – Нам, собственно, и собирать-то нечего...
      – Тогда шагом марш! - скомандовал Горнов.
      – Может, еще и с песней? - съязвил Дамкин, стараясь не поддаваться унынию.
      Литераторов вывели на лестницу. Дамкин захлопнул дверь и повесил записку:
      "Никого нет, все ушли на фронт. Это не шутка!"
      Из соседней квартиры выглянула злорадная физиономия дворника Сидора.
      – Ага! Забрали, наконец-то, негодяев!
      – А ваша фамилия как, гражданин? - строго спросил майор.
      Сидор ответил что-то маловразумительное и скрылся за дверью. Майор проверил по списку и разочарованно покачал головой. Сидора в списке не было.
      – Вперед! - и Горнов, показывая пример, резво зашагал вниз по заплеванной лестнице.
      Тяжко вздыхая и глядя друг на друга печальными глазами великомученников, Дамкин и Стрекозов вышли из родного подъезда под усилившийся дождь.
      – Ублюдки! - в сердцах бросил Дамкин.
      Нет, Дамкин не имел в виду майора Горнова или милиционера Хибабулина как таковых, ибо понимал, что они хоть и недалекие, но люди тоже подневольные.
      Просто, когда на улице пасмурно и дождь идет несколько дней подряд, да к тому же тебя забривают в армию, ничего не остается, как сквозь зубы процедить:
      – Ублюдки!
       Гурзуф-Пушкино-Балашиха-Москва
       Ноябрь 1987 - Май 1994

      Книга "Поросята" рассказывает о небольшом периоде жизни литераторов Дамкина и Стрекозова. В то время они никому не были известны, да и сочиняли разную ерунду, но в соавторстве, как это принято у хороших литераторов. Без ложной скромности Дамкин и Стрекозов считали себя Ильфом и Петровым восьмидесятых годов.
      Дамкин и Стрекозов в те времена свято верили, что когда-нибудь они получат Нобелевскую премию по литературе. И все их многочисленные знакомые охотно считали точно так же, поскольку таких наглых и самоуверенных, но тем не менее талантливых литераторов надо еще поискать!
      Были у них также свои тайные пристрастия. Дамкин не любил контролеров, а Стрекозов терпеть не мог парашютистов. Поэтому Дамкин никогда не брал билетов в автобусе, а Стрекозов не прыгал с парашютом.
      Почти вся их молодость прошла перед нашими глазами. Кому, как не нам, было взяться за перо и рассказать вам несколько удивительных, но веселых историй? Что мы и сделали.
      В принципе, Дамкин и Стрекозов стали героями этого романа совершенно незаслуженно. Они не были передовиками производства, известными спортсменами, отважными подводниками. Дочитавшемуся до этого места читателю хочется сказать, что наши герои отнюдь не являются положительными и вовсе не представляют собой образ "симпатичных бездельников", столь излюбленный российскими писателями. Дамкин и Стрекозов - отрицательные персонажи. Но, как говорится, мы их любим не только за это.
      Поскольку мы работали над "Поросятами" больше семи лет, в романе стали наблюдаться различного калибра анахронизмы. Что поделать, за это время не один Генеральный Секретарь сменился у власти, а склероз авторов постоянно прогрессировал. Так получилось, что на этих страницах мирно соседствуют времена товарища Л. И. Брежнева и все признаки Перестройки, затеянной М. С. Горбачевым. Не надо искать в этом какую-либо оригинальность или обвинять нас в безграмотности. Нам думается, что лет через пятьдесят все эти мелочи станут совершенно неуловимы. Да и не так это важно.
      Объяснив все, что было в их силах, Авторы отказываются периодически сообщать о дальнейшей судьбе героев этой книги и, снимая шляпы перед возможным читателем, откланиваются.