Нестор (Онуфриевич) Бегемотов
      Федя Секер
      Стил Стар Хоррис
      Ф Р О Н Т Ы
      Хроника Смутных Времен
      Роман
      в трех частях и 66 главах
      ОТ АВТОРОВ О КНИГЕ "ФРОНТЫ"
      Со-Авторы этого романа - литераторы и основатели СПИП (Союза Поэтов и Прозаиков) г.Москвы. С 1985 года они выпускали рукописный альманах "Сталкер", потом издавали альманах "Пан Бэ", а затем искали Издателя.
      Авторы СПИП написали поистинне нескончаемое число удивительно талантливых и занимательных произведений, к сожалению, или к счастью, кроме романа П.Асса и Н.Бегемотова "Как размножаются ежики" не представленных в отечественной литературе.
      Роман "Фронты" считается одной из самых ярких жемчужин в наследии СПИП, он был признан лучшей книгой 1990 года из тех, что авторам довелось в этом году прочитать.
      Три части "Фронтов" - "Третий фронт" (1990), "Рулетка" (1988) и "Дивизия Секера" (1986) впервые были переработаны в 1992 году, утратив при этом все слова, которые офицеры обычно не произносят, и благодаря издательству "МиК" издаются в авторской редакции и под твердой обложкой одной книги - она перед вами.
      В семидесяти пяти словах о самом романе.
      Каждую из частей можно считать самодостаточной повестью. Все они связаны только одним местом действия - Империей, одними и теми же неуловимыми глубинными идеями, и общими героями - поручиком Адамсоном, корнетом Блюевым и отчасти ротмистром Яйцевым. Именно их, и проводят авторы по своему фантасмагорическому миру, описывая существование офицеров Ставки на протяжении почти пяти лет.
      Время действия - непознаваемо. Продвигаясь по фантастической плоскости Империи, не ставьте опознавательных знаков, не ищите аллегорий и не проводите параллели, которые, как известно, нигде непересекаются. Нам бы не хотелось, чтобы читатель это делал, и с еще большим огорченичем мы наблюдаем как сегодняшний день начинает походить на написанные нами строки.
      Чтобы лучше представить себе место событий, прилежный читатель соизволит нарисовать полевые карты боевых действий, а для лучшего ознакомления с героями этого эпоса, представит в своем воображении групповые портреты действующих лиц. Их немного и не все они являются офицерами Ставки. Это поручик Бегемотов, барон фон Хоррис, поручик Слонов, полковник Секер и пилот Румбель. Со своей стороны, авторы сделали все, что вы сможете по достоинству оценить и их Глупость, и их Величие.
      Если книга Вам не понравится, не отчаивайтесь. По статистике, собранной Дирекцией СПИП, нам известны по крайней мере четрые человека которым она не пришлась по вкусу. Полный список этих читателей будет приведен при переиздании. Для этого направьте свою фамилию, имя, отчество, год рождение и семейное положение на адрес редакции.
      Напротив, свои хвалебные отзывы Читатель направит по адресу - Москва, ул. парашютиста Бормашинова, 16, "Дом Литератора Союза Поэтов и Прозаиков", или по любому из адресов, какие сможет придумать.
      * * *
      В смутных водах ушедшего мы находим черты своих лиц. В видениях дней грядущих можно разглядеть очертания и этого дня. Но Никто не скажет, когда это было и когда это будет. И Никто не пройдет след в след этот путь снова.
      Со-Авторы Н.Бегемотов, Ф.Секер, С.Хоррис
      Москва, кофейня, 23 апреля 1993 года
      Часть Первая
      ТРЕТИЙ ФРОНТ
      (*) Судя по архивным записям имперской Канцелярии, которые Со-авторы использовали в данном труде, действие этой повести происходит задолго до Отсосовских событий, описанных в повести "Рулетка" и много ранее возобновленных боев, иллюстрированных в "Дивизии Секера". К сожалению, Со-Авторам так и не удалось установить название Столицы Империи, возможно что это, так называемый, Тоже-Париж.
      1.
      Над шестым Столичным Пехотным юнкерским корпусом безмятежно палило солнце, освещая длинными желтыми лучами пыльные казармы, штаб, в котором за дубовым столом дремал начальник заведения - доблестный майор Секер, и плац для строевой подготовки.
      В центре плаца стояла почти развалившаяся дощатая трибуна, построенная в незапамятные времена по случаю так и не состоявшегося приезда в корпус государя Императора. Как раз в те дни государь Император сбежал за границу, а развалины трибуны безуспешно пытались заслонить четыре фанерных щита, на которых в парадном шаге застыли юнкера с лицами недельных удавленников.
      Сейчас на плацу был выстроен взвод юнкеров первого курса, только что отшагавший строевым шагом двадцать периметров вокруг трибуны.
      Юнкер Блюев стоял в середине строя, пряча глаза от взводного и мечтая затянуться папиросой. А перед строем вышагивал поручик Слонов, пьяный так, что его шатало из стороны в сторону. Видимо, он хотел бы остановиться и распустить строй юнкеров по казармам, но просто не мог это сделать, чтобы не упасть. Юнкера провожали его своим по обыкновению тупым и ничего не выражающим взглядом.
      Поручик Слонов был небольшого роста, что на плацу, впрочем, было не заметно, с прорастающим сквозь китель животом и приятной пропитой физиономией. С поручика можно было бы ваять или писать маслом офицера.
      В душе Слонов был чрезвычайно добр и отзывчив на ласку, правда, пока не выпадало подходящего случая это показать. Он мог бы заплакать над убиенной собакой, но со скорой руки, и при наличие патронов, пристрелил бы и инвалида.
      Наконец взводный остановился, широко раскорячив ноги, прямо перед вмиг осиротевшим юнкером Блюевым.
      - Н-н-ну? - свирепо рявкнул поручик, да так, что Блюев отпрянул во вторую шеренгу, которой, кстати, не было.
      Сам не ожидая от себя такого рыка, Слонов задумался и потерял над собой контроль... Его рвало на плац необычайно долго (на самом деле, минут восемь), после чего, Слонов вытер рукавом мундира шершавый рот и промолвил: "Блюев!.."
      - И-я! - взвизгнул названный юнкер, инстинктивно вылетая на несколько шагов вперед.
      - Убрать! - скомандовал Слонов ткнул перстом себе под ноги.
      Блюев замялся, но опасаясь получить по лицу, сбегал в казарму за шваброй и приступил к уборке в опасной близости от командира взвода.
      - Наблевал тут, скотина, убирай теперь! - сказал непоследовательный Слонов, после чего отвернулся от юнкера к безмолвному строю и стал мочиться, очевидно, забыв расстегнуть штаны.
      - Эй, малец! Ты меня своей мокрой тряпкой не цепляй! - сказал он через минуту. - Все штаны замочил, гад!
      Шокированный Блюев не отвечал. Изумившись, Слонов обошел Блюева вокруг и зловеще хмыкнул.
      - Юнкер! Кругом! - приказал он, и когда Блюев повернулся, дал ему еще и ногой под зад, да так, что бедный Блюев отчетливо приуныл.
      - Ты должен помнить, скотина, что казарма - это есть святая святых, и при гажении возле нее, через силу потом нюхать надо!.. То есть, не гадить, - потому что запахом неприятно! И, к тому же, пропадает сама идея!..
      Было известно, что Слонов мог поучать юнкера хоть до отбоя, но тут на плац пожаловал майор Секер, начальник учебного корпуса.
      - Ну, как успешно проходят занятия, поручик? - спросил тот с прононсом, невозмутимо забрав поручика Слонова под руку.
      - Скоты эти юнкера. Раньше-то лучше были, - хрипло выдавил из себя Слонов. - Ни манер, ни образования. Только и норовят что гадить...
      - Гадить? - расстроенно переспросил Секер.
      - Ну да! Они вскорости в императорской комнате гадить будут! В карцер бы их посадить!.. - мечтательно сказал Слонов.
      Взвод безмолвно стоял по стойке "смирно", пожирая глазами своего любимого командира. Майоре Секер был для юнкеров идеалом. В нем они находили для себя пример для подражания. Любой из юнкеров души в нем не чаял, и при случае мог бы погоны отдать, чтобы спасти своего майора.
      - Ну зачем же в карцер? - удивился Секер, почувствовав всеобщее обожание. - Пусть лучше в оперу, так будет даже лучше... У вас там знакомая актриска есть, поручик?
      - Есть, - прохрипел Слонов. - Будет им опера и актриска...
      - Ну что ж, - загадочно пробормотал Секер и удалился.
      Не успел он вернуться к себе в штаб, как Слонов подал новую команду.
      - Подрав-няйсь! - возопил он, распугивая подступающие глюки. Юнкера испуганно подравнялись.
      - Итак, господа, - Слонов выдержал драматическую паузу, видимо, подавляя очередной приступ рвоты. - Завтра будет марш- бросок. Тридцать верст!
      Ряды юнкеров исторгли безмолвный стон.
      - Ничего себе начал, - скептически подумал юнкер Адамсон.
      - Тридцать верст туда, - продолжал взводный, - и сорок обратно. С полной выкладкой! А теперь - раз-зойдись!..
      Юнкера, валясь с ног от усталости и валя при этом друг друга, побрели в казарму. Возмущенные порядками взводного, все пытались как-то оскорбить въедливого Слонова, а юнкер Адамсон, дернув за рукав Блюева, значительным тоном, но шепотом, резюмировал:
      - Этому гаду надо темную сделать...
      - Как это? - переспросил, расстроенный строевой подготовкой, юнкер Блюев.
      - Темную - это значит на плацу нагадить, а на него свалить, - доложил Адамсон, а затем уточнил. - Или вломить как следует...
      Озадаченный Блюев испуганно оглянулся и подумал, что в общем-то, это было бы неплохо, но чтоб Блюев при этом не участвовал...
      2.
      Тросточка из черного дерева, которой обычно вооружался майор Секер, всегда внушала романтическую зависть юнкера Блюева. С еще большим почтением последний отнесся к появлению в казарме самого Секера.
      В этот момент Блюев стоял на тумбочке, без сапог, но в фуражке, отдавая честь электрическому чудо-выключателю.
      - Вот и еще один день прошел, - сказал Блюев, когда проем двери обнаружил майора Секера. Блюев смешался.
      - Юнкер Блюев, если не ошибаюсь? - приветливо произнес Секер, показывая на него своей тросточкой и разя ароматом одеколона из Тоже-Парижа.
      - Так точно, господин майор!
      - Слезайте, что ли.
      Блюев соскочил с тумбочки, поправляя дыхание и уставные синие трусы. Весь взвод, только что с необычайным интересом следивший за манипуляциями Блюева, сделал вид, что спит тяжелым сном, ворочаясь и разнообразя в казарме воздух.
      Невозмутимый майор Секер, между тем, продолжал:
      - Я хотел бы, господин юнкер, чтобы вы взялись за постоянный выпуск ведомостей училища. Неудобно как-то, приедет когда-нибудь к нам чиновник из Столицы, а здесь как в хлеву у быдло, один кирзач
      и никакого изыскуства... Между тем искусство - это, знаете ли, десерт, или даже аля-фуршет. Поверьте мне, в некотором известном смысле, и шерше ла фам.
      Секер величаво вздохнул, как бы переживая сказанное.
      - Юнкер Блюев, - доложил юнкер Блюев.
      - Я назвал бы эти ведомости "На посту" или "У ружья", в общем, как-то аристократично и в то же самое время - по боевому. С одной стороны, чтоб сразу бросалось в глаза, и во-вторых, чтобы каждый мог видеть это немедля... Вот такая задумка, милостивый сударь...
      - Юнкер Блюев, - доложил юнкер Блюев.
      - Завтра вы можете не ходить на плац, а заняться исключительно ведомостями. И обязательно в том смысле, в котором я только что пояснил.
      Загадочно пожелав "приятных снов" и чему-то мечтательно улыбаясь, майор Секер удалился. Исчез он так медленно, что трудно было уловить тот момент, как он, собственно говоря, покинул казарму.
      Блюев помотал головой и снова полез на тумбочку, чтобы закончить ритуал ушедшего дня. Отсюда, через окно, ему было отчетливо видно, как на плацу при свете луны вышагивает, тренируясь, худосочный юнкер Хабибулин. Юнкер старательно размахивал руками и высоко задирал ноги, показывая, что из его сапог торчит половина несвежей портянки.
      - Ать-два! - говорил сам себе Хабибулин, двигаясь в обход плаца и исчезая из видимости Блюева. - Плохой дела! Буду плохо ходить, Слон накажет. Два наряд вне очередь!.. Ать-два!.. Ать-два!..
      3.
      Утро окружало весь пехотный корпус ароматом кирзача, потом старательного юнкера Хабибулина, перегаром взводного и вестями со столовой.
      Пока юнкера вышагивали на плацу, выполняя указания Слонова, юнкер Блюев, примостившись на курительной лавочке, устроил на коленях планшет. В качестве раздумий он слюнявил карандаш.
      На бумаге уже отразилось его героическое настроение, проистекавшее от того, что Блюев не маршировал с остальными. Пока это была исключительно ритмика будущих строк, позднее Блюев намеревался подобрать хорошие и по делу слова.
      "Пуля дура - штык молодец,
      Всем самураям настанет гнездец!
      Полковник с трибуны крикнул - "Ура!"
      И с перепугу себя обосфал!
      Третие сутки идет наш парад,
      Сидра достал я - и этому рад.
      Смело мы ринемся в бой на врагов,
      Еду в обозе. Вперед! Бей жидов!"
      Неспешно обходя с наветренной стороны строй юнкеров, к Блюеву приблизился майор Секер. Юнкер, осеняемый вдохновением, записывал в этот момент следующее вечное двустишие:
      "Ринемся в бой мы с призывом "Ура!"
      Тот, кто не с нами, тот - самурай!"
      Блюев упоенно взмахнул рукой и жирная капля чернил влепилась прямо в парадный китель майора.
      - Поберегите силы для битв, господин юнкер, - мягко заметил Секер, по обыкновению не злобясь.
      Блюев в ужасе обмер и вскочил на вытяжку, рассыпая листки по земле. Поднимая их по одному, майор с явным и аристократическим любопытством стал изучать вирши воспитанника.
      - Ну что же, господин юнкер, - сказал он, возвращая листы Блюеву. Похвально, что вы отозвались на мою просьбу. И это достойно всяческого одобрения. Вот только в поэме вашей чувствуется присутствие... э... слов неблагородных. Вы же, кажется, дворянин?.. Постойте, вы что же, и с женщинами так общаетесь?
      - Никак нет, господин майор, - смешался Блюев, - то есть, так точно... Я хотел сказать, что я с ними не общаюсь...
      Юнкер кротко понурил голову, исподлобья осматривая майора.
      - И весьма напрасно, батенька... Женщины это - статус кво, скажем так, же ву зем... Да, вы и сами догадываетесь... А что касается ведомостей, то так писать рифмы не годится, господин юнкер! - посуровел Секер. - Офицер должен отдавать себе отчет - офицер он или быдло. Придется мне все-таки заняться вашим воспитанием... Вольно, юнкер!
      Задумавшись, Секер отчего-то пожал Блюеву руку и заторопился, ибо принесло ветер с плаца, где дышал пьяный по случаю Слонов, продолжая любить своих воспитанников.
      Блюев же отметил, что Секер все же бывает не в себе, хотя и аристократичен до мозга костей.
      4.
      На вечерней поверке поручик Слонов долго расхаживал перед строем, блестя сапогами, начищенными юнкером Хабибулиным, а потом приказал явиться на культурное мероприятие, организованное майором Секером.
      - Господа! Говорят, вы совершенно не умеете обращаться с женщинами! Господин майор лично поведет вас в дворянское собрание, - сказал поручик, щурясь от пьянки.
      Юнкерам было дано десять минут, чтобы переодеться в парадное платье и вообще привести себя в пристойный аристократичный вид. Весь взвод сломя голову бросился в казарму.
      Блюев и Адамсон столкнулись возле своих коек.
      - Блюев, простите радушно... Вы, кстати, не гомосексуалист? - осторожно спросил Адамсон.
      - Нет, - удивился, извиняющийся Блюев.
      - Дайте честное слово, - попросил Адамсон.
      - Честное слово будущего офицера и потомственного дворянина, - сказал гробовым голосом Блюев.
      - Не верю, - буркнул про себя Адамсон, но с чувством пожал Блюеву руку.
      Тотчас после этого, Адамсон быстренько скинул рейтузы и облачился в такие же, но заметно более чистые.
      Наконец строй юнкеров вывалил за ворота. Впереди, сверкая орденами, с обнаженной саблей, мерно выступал майор Секер. Взводного Слонова во избежании паники среди населения, везли в майорской двуколке. Слонов вовсю развалился на заднем сидении и смотрел благодушно, но все равно походил на арестанта.
      Столица уже сверкала вечерними огнями. Повсюду шумело беззаботное людное гуляние. На тротуарах продавались дымящиеся пирожки, вызывая своим запахом аппетитную икоту. А по мостовым проносились раззолоченные экипажи.
      Майор Секер уже второй час водил строй юнкеров по Столице, чтобы "дать пообвыкнуться к гражданской жизни" (или хоть что- нибудь о ней вспомнить). В действительности, он запамятовал где находится гнездо дворян - "Клуб Столичных Аристократов" и теперь был в поисках затерявшихся, одному ему ведомых, примет.
      - Кажется, это здесь, - наконец обрадовался он, останавливаясь у большого двухэтажного особняка с колоннами. Газовые фонари у подъезда ярко освещали подъезжавшие и отъезжавшие экипажи с наглухо зашторенными окнами.
      - Господа юнкера! Правое плечо вперед, левый рукав назад, шагом марш! негромко скомандовал Секер и приоткрыл дверь.
      Чеканя шаг и не решаясь нарушить строй, первая шеренга юнкеров вперлась в гнездо дворян. Блюев был отброшен в сторону и намертво зацепился ножнами сабли за дверную ручку. На крыльце образовалась свалка, из которой сразу же почему-то явственно запахло самыми чистыми рейтузами Адамсона. Майор Секер, вошедший в дворянское собрание первым, с отчаянием вознес взор к потолку, где и обнаружил непристойную фреску. Майор в смущении отвел глаза и потому успел заметить и отскочить в зал от втолкнутого под напором толпы Блюева.
      - Господа, это какое-то дерьмо! - представился присутствующим юнкер, врезаясь головой в мраморную колонну.
      - Господа юнкера! Нам не здесь надо! - косноязычно подтвердил майор Секер, пытаясь пробиться обратно на улицу, однако, хорошо ему знакомая Мадам Снасилкина-Шестью уже спускалась к юнкерам со второго этажа.
      - Чего желают благородные господа-с? - игриво спросила она, наслаждаясь дымом своей длинной черной сигареты.
      Из безликой толпы юнкеров сразу же выскочил легко опознаваемый в своем волнении поручик Слонов.
      - Все-ех! - захрипел он и, опрокидывая толпу, минуя Мадам Снасилкину, бросился на второй этаж.
      Майор Секер, предвидя в силу своей образованности дальнейшее, спешно ретировался, оставляя своих воспитанников в стане врага. С верхнего этажа с содомовскими криками посыпались девицы.
      - Юнкер! Какая милашка! Этот - мне! - визжали они, обвешивая собою молодых дворян и желая с ними попрелюбодействовать.
      Блюеву не досталась смуглая красавица - куртизанка, раздетого вида, впившись губами в его рот, повлекла его в комнату и только там дала вдохнуть воздуха. Правда, не надолго.
      Юнкер Блюев, стушевавшийся и робкий, сразу же отодвинулся от куртизанки и подошел к зеркалу. Блюев признал, что выглядит он блестяще, вот только сабля вызывала у него некоторое беспокойство.
      "Надо бы почистить саблю. Блестит плохо", - сосредоточенно подумал он.
      Куртизанка тем временем уже открыла бутылку "Салюта" и наполнила себе бокал, в то время как Блюев наконец почувствовал близкое присутствие женщины и ее неуловимые глазу очертания. Он припомнил, что в пору мужания уже любил одну барышню с соседской улицы. Без интима, но все же тайно. Блюев приосанился и, вместе с тем, почему-то представил сцену еженедельной выдачи портянок.
      - А ты красивый, мальчик, - подыгрывала ему корыстная куртизанка. - Иди ко мне, что ли...
      Блюев отчего-то засомневался и теперь тупо смотрел как девица раздевается, обнажая любвиобильные места и обвислые груди.
      "Неужели придется фрахтаться?" - с ужасом от неизвестности спрашивал он себя. Девица искусительно подпрыгнула на диване и сказала:
      - Деньги вперед.
      Видимо, это должно было возбудить Блюева. Может быть, даже более. Это его возбудило.
      - Какие деньги?
      - Сто рублей, конечно... И ванну из сидра...
      - Ты что, девка, с дуба рухнула? - изумился Блюев.
      Лесбиянка обиделась:
      - Обслуживай вас тут, вшивых.
      - А тебе что, бесплатно - жалко, да? Тебе значит, офицеру не угодить?
      От мысли, что он когда-нибудь будет поручиком, а с женщинами за бесплатно до сих пор сложности, Блюев пришел в раздражение.
      Выхватив парадную саблю наголо, он стал гонять наглую самолюбивую девицу по комнате, пока не выставил ее кончиком сабли в коридор. Здесь он заметил, что оказался не одинок - в пансионате Мадам Снасилкиной-шестью стоял гам от женских взвизгиваний и рокота бескомпромиссных юнкеров, воспитанных Слоновым.
      Охота на лесбиянок продолжалась с переменным успехом до прихода толстого жандарма, который арестовал одну невыдержанную девицу, успевшую дать пяти юнкерам, и сумевшую, впрочем, не получить при этом никакого удовольствия.
      Дождавшись третьего свистка жандарма, все разбежались. Оставшись в одиночестве с куртизанкой, полицейский углубился в изучение возбуждающих картинок, нарисованных на стенах. В этот критический момент наверху открылась еще одна дверь и с криком - "А ты, гнедик, сюда больше не приходи!" - были выброшены два сапога, начищенных накануне юнкером Хабибулиным. Вслед за ними вылетел сам поручик Слонов. Так и не получивший желаемого, он, не разобрав, накинулся на жандарма.
      Тот именем закона, ударяя при этом по голове дубинкой, успокоил возбудившегося Слонова и отправил его вместе с девицей- лесбиянкой ночевать в участок. В участке уже расположились почти все юнкера его взвода и ряд городских девиц, задержанных за самоволку имперским патрулем.
      5.
      Конечно же, больше всех о знакомстве своих воспитанников с девицами из "дворянского собрания", переживал сам майор Секер. Особенно он разволновался, когда получил анонимное донесение Слонова о том, что некоторые из юнкеров заразились в "гнезде дворян" и тяжело перенесли СПИД.
      Секер поручил ветеринару Мерзивляну старательно осмотреть срамные места воспитанников и выявить заболевших, на что Мерзивлян решительно отказался. Дело вовсе не в том, что он опасался заразиться, хотя и это, само по себе, немаловажно, просто никаких лекарств у Мерзивляна сроду не было. Вместо того, чтобы выполнить указ майора, ветеринар подкупил адьютанта Секера, Палыча, двумя литрами чистого, как слеза младенцы, сидра и попросил его отправить всех юнкеров на Маневры. Уже после выпитого литра Палыч согласно закивал головой, обещая обо всем договориться с Секером, и Мерзивлян вконец ему доверился и успокоился.
      А Блюеву накануне выхода на Маневры снился эротический сон.
      Идет Блюев в штатском по городу, и удивляется всему, чего бы не встретил. Причем, встречает он вещи престранные: плакат прибитый к стене "Размножение на улице запрещено", другой плакат - "Гадить и плеваться на улицах - запрещено", третий плакат - "Кто гадит в лифтах - тот ублюдок", но мало этого, и еще один - "Называть городового быдлом - Сибирь."
      И представьте себе, ни одной липкой путанки, ни одного брошенного пьяного или окурка. На Блюеве скотноподобное штатское платье, в котором чувствуешь себя иностранцем. Люди вокруг - тоже какие-то вроде не родные, не русские, а трезвые, на вид милые и опрятные.
      Ткнулся было к одному из них Блюев с претензией - "Мужик, курить не будет?", так тот отвечает изумленно - "Здесь, сударь любезнейший, не курят, сам вообще не курю - и вам не советую."
      Блюев с досады от сказанного чуть было не впялил мужику, но растерялся. "Куда же я попал? - задумался он. - На Же не похоже, да и на Отсосовк, поди, тоже...
      Идет дальше и щипает себя за зад, чувствует будто все со вчерашнего перепоя ему мерещится. Похмелиться надо бы, а тут напротив вывеска во всю стену - "Купец Членпродамсвоев. Закусочная. Охраняется Гильдией Купцов."
      Удивился Блюев: такие заведения с детства за три версты нюхом чуял, а тут не заметил. "Может, во сне сидр чем другим пахнет?" - думает он, открывая тяжелую дверь.
      За дверью явилась юнкеру длинная зала, ковром застланная, посередине стол, заставленный явствами, а у дальней стены - стойка с бородатым буфетчиком.
      - Эй, любезнейший! - кричит Блюев и чувствует, что кричать-то он кричит, только слова совсем не те получаются. Что-то вроде "бисм-илла иль-рахман ар-рахим, кильды-бульды сыкозик".
      Крикнул снова - все хуже и невразумительнее вышло. И тут Блюева осенило - А ведь здесь нет сидра-то! А что есть - неизвестно.
      "Я ведь сам мечтал о таком вот мире, где нет сидра и быдло вокруг не видно", - думает так Блюев, и снова рот разинул от удивления.
      "Вот оно - все иначе, и я, вроде, другой уже стал, здесь как-то непривычно, так и хочется буфетчику в репу и не объяснять ему ничего."
      Думает так себе Блюев, а сам идет к стойке, и вдруг все смешалось у него в глазах, и он ощущает себя совершенно голым, и к тому же не мужчиной, и даже не девушкой, а толстой женщиной. "Ай!" - думает Блюев, и тут выпрыгивает откуда-то из кустов поручик Слонов, накидывается на него и начинает как любезницу насиловать. Что говорить, даже неприятно стало Блюеву. Придумал он кричать и кусаться, и вот - неожиданно оказывается, что нет никакого Слонова, а он Блюев сам кого-то насилует (кажется, государя Императора). И насилует до последней степени, так, что во сне рычит и просыпается обсдавшись...
      6.
      - Хорошо бы стать генералом, - мечтал Блюев, привалившись спиной к стене окопа.
      У юнкера Блюева уже был один знакомый генерал. Блюев видел его однажды во время проведения смотра солдатской пляски. Фамилия у генерала была Мюллер и был он весь расшит лампасами и галунами, в общем, смотрелся неотразимо.
      - Сначала я стану полковником, - думал Блюев, решив, что генерал - это все же слишком. - Полковником стать легко... Надо совершить какой нибудь подвиг. Спасти в бою, к примеру, государя Императора...
      Был полдень. Между тем, какая-то нахальная птица, пролетая мимо, обгадила мундир Блюева. Юнкер отряхнулся, стараясь не отпускать столь радостные сердцу мысли.
      - Чтобы выбиться в полковники, - думал он, - надо просто оставаться в живых после каждой битвы, а остальные чтобы помирали налево и направо. Тогда тебя будут поднимать по служебной лестнице. Оставаться в живых в этом пекле, может только хороший солдат, а для этого главное - быть примерным юнкером.
      - Если я буду хорошим юнкером, - внушал себе Блюев, - быть мне в скорости неплохим полковником. Или даже прапорщиком...
      Что почетнее - полковник или прапорщик, Блюев, да и никто из его товарищей, не знали. Эти данные хранились в канцелярии корпуса в строжащей тайне от юнкеров.
      В редутах Слонова, по благородному решению начальства, находился только один взвод, куда входили сам Блюев и его приятель - Адамсон. Имена остальных юнкеров, не ставших нашими знакомыми, теперь позабыты, а вскоре и вообще станут маловажны.
      Старшекурсники Шестого пехотного под предводительством капитана Малокайфова разбрелись по городу с названием Же в поисках сидра и женщин, а два других взвода юнкеров первого курса, в том числе старательный юнкер Хабибулин, были переданы под командование уверенного обер-лейтенанта Каца и направлены для постройки загородного домика и Шлагбаума для майора Секера.
      В милях двух прямо напротив одинокого взвода поручика Слонова и, собственно говоря, окопа юнкера Блюева, размещалась передовая линия обороны, сплошь укопанная старыми равелинами, батальона юнкеров столичного Пехотного корпуса графа Менструраннего. Там, по всей видимости, готовилась атака на редуты Слонова, и потому изредка взвизгивала нерешительная труба, стучал барабан и доносилось ржание лошадей.
      Ко всему прочему, было заметно, что к вражеским юнкерам прибыла имперская кухня. Блюев с тоской подумал о том, что завтрака им не видать, да и обеда с консервами, пожалуй, тоже. Поручик Слонов то и дело хотел приблизить Учения как можно ближе к боевым, чтобы нерасходованные продукты утаить и обменять в штабе на сидр. Сам он пил где- то неподалеку в лесу со спивающимся ветеринаром Мерзивляном. Пили они, впрочем, вовсе не сидр, а спирт медицинский, отчего не получали должного удовольствия.
      Вскоре Блюев оставил мысли о карьере и теперь с нарастающим страхом стал думать о предстоящей атаке противника. С минуты на минуту ему предстояло держать себя в руках и не обложиться под возможным обстрелом аркебузы. По правде говоря, о том, что так бывает, юнкер знал только со слов денщика Палыча, который иногда умел и приврать.
      Волнение Блюева неуклонно нарастало и принял решение, что лучше справить свои дела сейчас, до атаки противника. Юнкер деловито вылез из окопа и устроился на пригорке, дабы иметь обзор и не пропустить решительного момента атаки. Момент, однако же, подступил как раз с другой стороны.
      Чаща леса, на опушке которого были вырыты окопы юнкеров, внезапно раздалась, пропустив санитарную повозку. На ней ехал пожилой офицер с изможденным похмельем лицом. Это был ротмистр Николай Яйцев, офицер Ставки, на которого была возложена роль посредника при Маневрах. Яйцев был занят тем, что развозил по батальонам вводные и приказы командования. Положенную ему по штату лошадь отдали на пропитание юнкерам, строившим домик майору Секеру, и похмельный офицер ездил с санитарами, чего очень стыдился.
      - Господа! - прокричал в жестяной рупор посредник. - Объявляется атака противника, предваряемая артподготовкой. Внимание! Прячься кто как может!
      Тут взор ротмистра Яйцева упал на впавшего в размышления юнкера Блюева.
      - Эй, юнкер, там, на пригорке! - злорадостно возопил ротмистр. - Я подам на вас рапорт! Вас накрыло артподготовкой!
      При последних словах посредника из повозки выскочили дюжие санитары. Блюев, вращая от натуги глазами, тоже услышал столь странные слова, и повернул голову. В тот же миг санитары подхватили Блюева под руки и поволокли к повозке.
      - Да отпустите, черти! Куда вы меня тащите? У меня задание! - настаивал возмущенный Блюев.
      - Молчите, вашебродь! - сурово прохрипел левый санитар, очевидно, пьяный. - Вам нельзя волноваться - вы потеряли много крови.
      - Вас следует в полевой госпиталь, на перевязку, вашбродь, - заметил доброжелательный санитар справа.
      - Да, на подтирку ему надо! - снова уточнил левый санитар.
      - Эй, юнкер! Ваша фамилия! - перебивая их, нетерпеливо вопросил суровый ротмистр Яйцев.
      - Блюев, господин посредник, - доложил Блюев, поддерживаемый за руки и пытающийся удержать спадающие штаны.
      - С артобстрелом, дружок, не шутят! На войне вам живо бы снесло голову! Марш в госпиталь, нерадивый солдат! - продолжал возмущаться Яйцев, входя во вкус своей роли посредника.